Сергеев Игорь. Марта. Игра в куклы

раньше, и с чего все началось. И о том, как я ждал тебя и пытался вызвать
твой образ, оградившись магическим кругом, и жег свечи, рисовал пентаграммы
и бормотал заклинания. Не сделав должных расчетов по лености или небрежению,
не имея всех нужных для этого талисманов и амулетов, купив только торт и
бутылку шампанского, правда, побрившись и надев посвежее сорочку, галстук
получше или купив новый, потому что этот ты уже видела, и подновив прическу,
и даже начистив обувь... Как хлопотны приготовления к магическому сеансу!



И вот, расставив на полу по кругу высокие белые свечи, я зажигаю их
одну за другой и на коленях сажусь в центр круга и, раскрыв перед собой
книгу, произношу полагающиеся слова и, протянув к телефону руку, набираю
очередной номер, соблюдая строгий порядок цифр. Наверное, было бы проще,
если бы я знал твои точные координаты, а впрочем, не знаю - результат
магического действия непредсказуем.
И так ночь за ночью, сверяя часы с календарем, каждый раз заново
покупая шампанское, которое затем, после долгих и утомительных манипуляций,
будет выпито на кухне при безжалостном электрическом свете оголенной
лампочки, осколки плафона которой до сих пор валяются где-то в кладовке,-
непонятно, зачем было их собирать, а тем более, хранить,- и в этой лампочке
теперь сосредоточено твое присутствие.
А ты и не покидала меня, и незачем было покупать новый галстук. Хотя
конечно, нет ничего плохого в том чтобы сменить сорочку. В том чтобы каждый
день начищать туфли и следить за прической.
И утюжить брюки.
Вот только не следовало бы так много пить и столько есть сладкого,-
взбитые с сахаром белки, бисквит, розочки из зеленого, желтого, красного и
розового крема,- а впрочем, стоит ли соблюдать диету или хотя бы
умеренность, когда причины явлений неведомы, а результат непредсказуем,
когда меня уже нет или еще не было, а я все жду, что ты вот-вот придешь. Но
ничто не меняется, потому что не может придти тот, кто не уходил.



"Что отражает зеркало, когда перед ним пустота?" Я повторял этот вопрос
как заклинание, столько раз уже произнесенное другими.
Для чего я расчерчивал пол мелом?
Магическое сочетание алфавитных знаков и грамматических символов.
И торопился домой, боясь опоздать, сверял часы, не сделав должных
расчетов, и писал письма, всегда наугад и всегда о чем-то большем, чем все,
что я когда-нибудь бы сумел написать, и хранил эти осколки плафона...



Ты никогда не жалуешься, даже когда я делаю тебе больно, и все, что
есть между нами, останется навсегда между тобой и мной.
У меня нет от тебя секретов, ведь ты и есть моя жизнь, и знаешь обо мне
больше, чем знаю о себе я. И когда в исступлении я не могу насытиться тобой,
и это уже не страсть, а что-то страшнее и глубже, когда это даже не свобода
уже, не счастье, а что-то большее... когда твое тело так податливо, что
вожделение мое вдруг превращается в ярость, и это как пропасть без дна, куда
я падаю все быстрее, быстрее, но оставаясь на месте, потому что там, где нет
дна, нет и расстояний, и нет предела у этой скорости, и утратив жалость и
страх, я падаю все быстрее и дальше, дальше... оставаясь на месте... Сравню
ли я это с бочкой данаид, что никогда не наполнится? Я не могу насытиться и
знаю, что никогда не смогу насытиться тобой, и я падаю, и там, где была
вода, стала суша, и я разобьюсь, мы разобьемся, милая!..



И снова утро, и серый рассвет, мой город, сырой и безлюдный, и ветер...
Трамваи грохочут железом, и ранние пассажиры спросонья смотрят в
забрызганные моросящим дождем стекла, словно не узнавая эти улицы и стены
домов, еще слепые, во власти небытия, и зябнут, и ищут согреться в холодных
своих одеждах. На перекрестках еще мало машин, и на дорогах нет пробок,
здесь поздно встают и поздно ложатся спать, но кто-то, и я один из них,
каждое утро видит свой город безлюдным, как будто нагим.
Пустыня дождей и тумана, пустыня ветров, пустыня каменных улиц и
обшарпанных стен, изъеденный ветром кирпич прямоугольных труб над скатами
черепичных крыш и голыми ветвями деревьев...
Стекла трамвая запотевают, людей становится больше, они дышат, слабый
запах духов от нестарых еще женщин...
Девочка-кондуктор взывает оплатить проезд, повторяя одно и то же,
безропотно и монотонно, и ей дают мелочь или бумажные деньги и терпеливо
ждут, когда она отсчитает сдачу, или показывают свои проездные. Она отрывает
билетик и идет дальше, всматриваясь в эти лица, не появились ли новые. И
лишь она одна ищет новые лица в толпе.
А мне безразлично; кто-то едет со мной уже три остановки, а кто-то
войдет на следующей, я еду без пересадок, и до самого вечера будет еще один
рабочий день, но все это так неважно...
Ведь вечером я вернусь к тебе.
Ты ждешь меня дома, и я вернусь к тебе.
Ты одна знаешь, как все эти годы я ждал тебя. И теперь каждый вечер ты
ждешь меня с работы домой...

3

Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка -
будем праздновать Старый Новый Год.
Днем было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна.
Я решил прогуляться пешком по Кутузова до автобусной остановки у Дома
Художника.
Эта странная улица без вывесок и магазинов, летними ночами так
таинственно бывает здесь, почти неслышно шелестит листва, и в голову
приходят мысли о призраках, что скрываются во тьме старых кирпичных стен на
этажах безлюдных руин, они выходят на улицы, незримые в холодном пожаре
электричества, среди неона, машин и световых реклам подстерегают они
прохожих...
Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие в темноте,
летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города...
Необъяснимое расположение окон во тьме, там, куда не доходит свет
фонарей, за темными ветвями деревьев...
Расстояния недолги, и скоро я буду там, где, наверное, уже все
собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.



В тот самый вечер мы и познакомились со Славой.
Меня представили ему. "Это Миша".
- Корнилов,- сказал я, протягивая ему руку.
- Слава,- пожав ее, представился он.- Суховеев.
Он приехал сюда из Москвы и остался здесь, чтобы открыть кофейню.
Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдает ли кто-нибудь из моих
знакомых?
Я сказал, что нет, не знаю. Он сказал, что это неважно, найдет.
Главное, чтобы был телефон.
- Это будет непросто,- предупредил я.- Телефон в этом городе редкость.
У него есть девушка, она сейчас в Москве, но скоро приедет. Ее зовут
Нина, я увижу ее и все пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она
сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна.
- Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали, что мы те,
за кого себя выдаем,- сказал он.
- Я мог бы не согласиться,- сказал я.- Жизнь ничего не требует от нас,
если только мы не предъявляем к ней требований. А любовь... Что такое
любовь?
Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический.
- Женщина,- сказал он,- требует от мужчины, чтобы он был достоин ее
любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней.
Я сказал, что нет, это не так - напротив, чем сильнее она любит, тем
безусловнее ее любовь.
- А что такое, по-твоему, безусловная любовь?
- Ну вот я вышел на улицу, и вдруг начался дождь, и я промок, может
быть, я заболею. И я не знаю, почему это так, да и не хочу знать. Я просто
хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!"
- Надо было взять зонт.
- Наверное, надо было. А ты всегда и все знаешь заранее?
- Очень странный подход к метеорологии.
- Дело не в метеорологии.
- А мне нравится,- сказал он.- Только здесь я такое видел: когда дождь,
и небо сплошь черное, и вдруг на этом черном фоне вспыхнет дерево в золотом
сиянии листвы, освещенное пронзительным светом солнца, сверкнувшего у края
тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса.
- Ну, не каждые,- возразил я.
- Но почти каждые полчаса.
- Иногда и чаще.
- Это невероятно! И поэтому здесь особое, странное, непостижимое
небо...
- Ты был здесь осенью?
- Да,- сказал он.- В первый раз я приехал сюда в сентябре. И вот,
думаю, что остался здесь теперь уже навсегда.
- А Новый Год встречал тоже здесь?
- Нет. В Москве, с Ниной.
- Она еще не была здесь?
- Нет.
Он стал рассказывать, как они встретились, потом мы снова заговорили о
любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали.
Он спросил, какой у меня телефон. Пока еще трезвые.
- Ты знаешь,- сказал я,- здесь чаще спрашивают адрес. У тебя чисто
московская привычка.
- Правда?- сказал он.- А ты где живешь?
- Записывай,- сказал я.
Я продиктовал ему свой номер.
Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему именно
кофейня?
- Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,- объяснил он.
- Этот город,- сказал я,- пережил две блокады - во время чумы 1710 года
и послевоенной зимой сорок шестого. Он знает, что такое голод, мор,
эпидемии, пожары и "ковровая" бомбежка, он почти полностью был разрушен, у
него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не вызывает у тебя
уважения? Ты знаешь, когда-то, в бытность студентом, я голодал. Денег мне
хватало только на сигареты, а на еду не оставалось почти ничего, со мной
даже случались голодные обмороки. И вот однажды парню, с которым мы жили в
одной комнате, прислали из дому пачку молотого кофе. Помнишь, были такие
пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый",
и различались эти пачки только по цвету - красные и зеленые...
- А ты где учился?- спросил он.
- В Москве, где же еще.
- А где?
- На физтехе. Так вот, и ты знаешь, что мы сделали с этой пачкой? Мы
сварили кофе в большой кастрюле. И пили его всю ночь, потом весь день, а
потом пачка кончилась.
- Ну и что?- сказал он.- Что это доказывает?
- Не знаю,- сказал я.- Жизнь - это просто жизнь, она ничего не
доказывает.
- Ты что, не получал стипендию?
- Почему,- сказал я.- Получал. Но были же у меня и другие расходы,
помимо сигарет и еды.
- Вот,- внушительно сказал он.- В этом-то все и дело. Ты сам сделал
свой выбор.
- Ну и что,- сказал я, пожав плечами.- Это ничего не меняет.
- Ладно,- сказал он.- А ты взгляни на это по-другому. Вот ты идешь по
улице, зима, промозгло, ветрено, моросит дождь, а ты не взял зонтик и промок
и, может быть, заболеешь. И тебе хочется просто согреться, и ты заходишь в
кофейню - погреться, выпить чашечку горячего кофе, покурить, обсохнуть,
играет приятная музыка, вокруг классический интерьер, и ты просто отдыхаешь
душой... Почему повсюду в Прибалтике, в любом городе и даже городишке, на
каждом шагу кофейня, а здесь нет?
- Вот именно,- сказал я.- Почему?
- Потому что некому было этим заняться. Вот почему.
- Ну что ж,- сказал я.- Попробуй. Может, что и получится. А деньги ты
где возьмешь?
- Да найду, это не проблема.
- Нет, если не хочешь говорить, то конечно, не говори.
- Да обещали мне тут помочь.
- А,- сказал я.- Ну, если обещали...
- А чем занимаешься ты?- спросил он.
Я ответил, что так, работаю в торговой фирме, занимаюсь оптовыми
поставками мясопродуктов из Польши и Литвы, ничего особенного, можно
сказать, только начал работать...
Ребята решили сгонять за травкой.
- Ты будешь?- спросили у него, а он посмотрел на меня и неуверенно
пожал плечами.
- Так что, будешь?
- Будет,- сказал я, уловив его почти незаметный кивок.
- Значит, берем на шестерых два "кораблика".
Я протянул деньги.
- Сколько с меня?- спросил он. Я отмахнулся. Сочтемся.
- Нет, я так не могу.
- Можешь,- сказал я.- Привыкай.
"Пива захватите!"- крикнул я.
"Ладно!"- крикнули из прихожей.
- Я никогда не пробовал,- тихо сказал он, придвинувшись ко мне ближе.
- Я так и понял.
- Научишь, как это делается?
- Сам все увидишь,- сказал я.- Невелика премудрость.
- Надо же,- сказал он.- Столько всего нового... И так каждый день.
- Да,- сказал я.- Только как они ехать собираются, если они все бухие?
Но ничего, обошлось. Вернулись с травкой.
Все собрались на кухне. Забили первый косяк.
- Вдыхай медленно и как можно глубже,- сказал я.- А потом держи так
долго, как сможешь. Только не тяни резко, а то обожжешься.
Он с интересом наблюдал, как Эдик набивал косяк, слегка уплотняя траву
тупым концом карандаша.
Раскурили.
Я затянулся и передал ему.
Он сделал глубокую затяжку. Выдохнул.
- Ну вот,- сказал я.- Ничего?- я протянул ему бутылку пива.- Запей.
- Пока не надо,- сказал он.
Косяк обошел круг и вернулся к нам. Мы сделали еще по затяжке.
Эдик набивал второй.
- А я слышал,- шепотом сказал мне Слава,- что когда куришь, нельзя
пить.
- Почему?- удивился я.
- Вроде, кайф обламывается...
- Ну вот видишь,- сказал я.- Так ты больше нашего обо всем знаешь, а
говоришь "не знаю", "не знаю"...
- Но это правда?
- Не знаю,- сказал я.- Первый раз слышу. Мы же тут люди темные...
- Но ты ведь жил в Москве?
Я засмеялся.
- А причем тут Москва?
Раскурили второй.
- На меня пока не действует,- сказал он.
- И не подействует,- сказал кто-то.- В первый раз ни на кого не
действует. Надо раз пять, шесть...
- У меня с третьего приход был,- сказал Эдик.- Ну что, делаем третий?
- А будет приход?- спросил Слава.
Я и еще кто-то засмеялись. "Будет",- заверил Слава, вытряхивая из
папиросы табак.
- Злая трава,- сказал кто-то.- Может, с табаком смешивать?
- Думаешь, недомешали?- возразил кто-то другой.
Кто-то засмеялся.
- А чего он смеется?- спросил меня Слава.
И тут все засмеялись, уже над ним.
Достали карты, стали играть. По кругу пошел третий.
Я все пытался сообразить, в какую игру мы играем.
"Сдавай",- мне протянули колоду. Я взял.
- По сколько?
- По три.
- Нет, по четыре,- сказал кто-то.- По три уже было.
- А в какую игру мы играем?- спросил я и сам же первый засмеялся.
Приход был что надо.
Мы еще над чем-то смеялись, уже не помню. Помню, что из второго
"кораблика" получилось пять косяков вместо положенных шести, но это уже
никого не огорчило.
Потом кончилось пиво.
- Пятый час ночи,- сказал Слава.- Может, пойдем?
- Куда?- спросил я.
- Как куда,- сказал он.- Домой.
- А мы разве не дома?- спросил я у Эдика.
- Дома,- сказал он.- А где же еще.
- Вот видишь,- сказал я Славе.- Мы уже дома.
- Ладно,- сказал он, вставая из-за стола.- Тогда я пойду один.
- Подожди,- удержал я его за руку.- Пойдем вместе.



- Давай тачку возьмем,- предложил я.- У тебя есть деньги?
- Есть,- сказал он.- Но я бы лучше прошелся пешком, если ты, конечно,
не против.
- Да нет, пошли.
- Как нам лучше идти?
- Все равно,- сказал я.- Главное, идти в нужном направлении.
- А почему так темно?- спросил он.
- Потому что фонари не горят,- подумав, сказал я.
- А почему они не горят?
- Потому что их не включили,- сказал я.- Или их нет вовсе.
- Странно,- сказал он.
- Да здесь всегда так.
- И не только здесь.
- В городе.
- Странно,- снова сказал он.
- Электричество экономят,- объяснил я.
- А зачем?- сказал он.
- Не знаю.
Мы вышли на Ленпроспект, дошли до эстакадного моста.
На мосту он вдруг резко остановился.
- Смотри!
Я посмотрел на него.
- Что?
- Ты туда смотри!- показал он.- Как это красиво при лунном свете... И
небо... Смотри, какое небо! Что-то есть жуткое в нем, и эти странные тучи...
- Красиво,- согласился я.- И река светится.
- Я нигде больше не видел такого неба, как здесь,- сказал он.-
Пугающее, страшное, словно бы неземное...
- Обычно просто серое,- сказал я.
- Нет,- сказал он.- Оно не бывает обычным.
- Пойдем?- сказал я.
- И этот собор, таинственный, нежилой... Ты знаешь, в разрушенных домах
поселяются призраки... Когда я вижу его, я понимаю, что он не случаен здесь.
Он как вопрос, во всем этом есть некий смысл, но непостижимый, он никогда не
будет разгадан...
- Когда-то весь этот остров был застроен,- сказал я.- И окна домов
смотрелись в Прегель.
- Да,- сказал он, кивнув.- Я знаю. Но мне он нравится и таким. Этот
собор... он как каменный символ своей души, одинокий посреди пустыни, он как
мечта об ином городе... или ином мире... Ведь приобщение к идеалу всегда
делает посвященного одиноким среди людей, а это то же, что быть отверженным
ими...
- Это совсем не одно и то же,- возразил я.- Можно отвергать мир, но это
не значит быть отвергнутым.
- Это одно и то же,- сказал он.
- Нет,- сказал я.
- И посмотри теперь на эту мертвую прямоугольную глыбу!- сказал он,
показав на недостроенное здание Дома Советов.- Она как айсберг. Айсберг
против парусного корабля.
- Там стоял замок,- сказал я.- Только чуть левее.
- А я думал, на этом самом месте,- сказал он.
- Нет,- сказал я.- Чуть левее. Его можно было восстановить, а его
зачем-то взорвали.
- Ты застал его?
- Нет. Я в том году только родился.
- И выстроили этого монстра. А ведь и он совсем не случаен. Он -
неотъемлемая часть портрета, архитектурного портрета города, его второе
лицо, противоположный лик, второй
лик двуликого Януса. Это символ того, что мы сделали с этим городом.
Эта железобетонная мерзость вокруг.
- Да,- согласился я.- Зрелище удручающее. Но в темноте не видно. А вон
там, на той стороне реки была синагога. Большое такое здание, знаешь...
- И что, ее тоже взорвали?
- Да. Только не мы, а нацисты. Смотри, как получается: сначала пришли
нацисты и взорвали синагогу, потом пришли мы и взорвали немецкий замок.
Теперь остается только ждать, когда придут евреи и взорвут это чудище,
которое мы соорудили. И тогда круг замкнется.
- Мы захватили этот город как боевой трофей, да так и не сумели вернуть
его к жизни. Для Империи он был не больше чем новой игрушкой, чем-то вроде
занятной куклы...
Я усмехнулся.
- Что ж, хреновый, видать, из нас получился Пигмалион.
- Надо очень любить этот город, чтобы он ожил. Ты правильно сказал:
"Галатея и Пигмалион". А ведь изнасилование - это не любовь. Давай спустимся
вниз?- предложил он.
- Давай.
Мы сошли на брусчатку острова и пошли в сторону собора.
- В последнее время многое меняется к лучшему,- сказал я.- Вон, собор
заново отстраивают.
- Да,- сказал он.- Только, почему-то, не мы, а немцы.
- Ну, и мы как бы тоже...
- Сбоку припека.
Я засмеялся.
- Ну да.
- Что это там на флюгере?- спросил он, задрав голову и показав рукой на
шпиль башни собора.
- Русалка,- сказал я.- Символ города. Мы все никак не выберем, какой из
всех этих символов главный.
- Русалка?- сказал он.- Как в Копенгагене?
- Я не был в Копенгагене,- сказал я.
- Я шучу,- сказал он.
- Я понял. Кажется, ты присвоил мою зажигалку.
Он пошарил в карманах и, найдя зажигалку, отдал ее мне.
- Мы столько веков смотрели на Европу с вожделением,- сказал он.- И
вот...
- Как бык на деву.
Он повернулся ко мне.
- Бык, похищающий Европу, это скорее Америка, а не Россия.
- А Европа в таком случае кто, Пасифая?
- А ты, оказывается, знаешь мифологию?
- Да,- сказал я.- Читал кое-что.
- И вот, отвоевали, отняли кусок Европы, и что же?- продолжал он.-
Оказалось, что мы понятия не имеем, что с ним делать! Все, что мы тут
поналяпали, это мертвый и безобразный памятник нам самим. Со стыда можно
сгореть, глядя на все это.
- Слушай,- перебил его я.- У меня такое чувство, что ты все время
повторяешь одну и ту же фразу. Это меня зациклило, или тебя?
- Да ну тебя!- с досадой отмахнулся он.
- Ты извини, если я что не так говорю,- сказал я.- Я что-то не очень
соображаю.
- Да ладно,- сказал он.
- Нет, круто покурили.
Мы дошли до собора и остановились.
- Куда теперь?- спросил я.- Обратно?
- Нет,- сказал он.- Я хочу пойти по тому мостику.
Мы пошли дальше.
- Да ладно,- сказал я.- Не переживай. Прорвемся.
- Ну да,- сказал он.- С такими как ты прорвешься, как же.
- Ты видел Берлинский мост?
- Берлинский мост?
- Да. Немцы, отступая, развели его, а наши, не сумев свести его снова,
просто построили рядом новый.
- Ты пойми,- сказал он.- Я не хочу брать за образец то, что здесь было
когда-то. То, что было, уже никогда не вернется, и люди уже другие, и здесь,
и в Германии, во всем мире другая эпоха, и что-то новое становится
классикой...
- Например, кофейни?
- Стиль,- сказал он.- Идея и ее воплощение.
- Ну вот тебе и мостик,- сказал я.
- Да,- сказал он.- Этот мост разводной?
- А как же!- сказал я.
- А тот, второй?- показал он.
- Наверное, тоже был когда-то.
- Ты даже не знаешь?
- Да мне это как-то без разницы,- признался я.- Ты только не обижайся.
- А я и не обижаюсь,- сказал он.- Просто странно...
Мы вышли на Московский проспект.
- Такой красивый был город,- грустно сказал он.
- Да ладно,- сказал я.- Не убивайся. Мало ли городов в Европе.
- Такой был один...
- Тебе куда дальше?- спросил я.
- Туда, в ту сторону,- он кивнул в направлении Каменного Монстра.
- Значит, нам по пути,- сказал я.- Мне тоже туда.
- А ты где живешь?- спросил он.
- Далеко,- сказал я.- Мне еще топать и топать. Если ты не выручишь
деньгами.
Я вопросительно посмотрел на него, но он шел, повернув голову к собору
на острове, и не видел моего взгляда.
Мы пересекли улицу, поднялись по ступеням лестницы и пошли вдоль
каменной стены, бывшей некогда цоколем Королевского Замка.
- Ну что, может, еще пива возьмем?- предложил я.
- Знаешь, что мне кажется в тебе непонятным?- неожиданно сказал он.
- Нет,- сказал я.- Что?
- Ведь ты живешь здесь почти всю жизнь, родился здесь, но когда ты
говоришь о городе, ты говоришь как бы... может быть, мне это только
кажется... как бы отстраненно. Нет?
- Не знаю,- сказал я.- Может быть, я обо всем мире говорю вот так, как
тебе кажется, отстраненно, ну и что? Я родился здесь, да, но родину ведь не
выбирают. Или ты думаешь, выбирают?
- Кто его знает,- сказал он.
- В разных книгах пишут по-разному,- согласился я.- Я считаю, что я
родился на планете Земля, дальше год, месяц, число, имя, фамилия, отчество,
и это все.
- Правильно!- воскликнул он.- Так и нужно!
- А ты сам-то откуда?- спросил я.
- В каком смысле?- сказал он.
- Ну, не знаю...
- Родился в Саратове, школу закончил в Казани, родители живут в Нижнем
Новгороде, а вообще... Из Москвы, наверное.
- Москва как мегаполис?
- Мегаполис, город-космополит. И Нина, она такая же. Она не сможет жить
в квартире, если в этой квартире не будет телефона.
- Ты читал, что здесь написано?- спросил я, остановившись у
мемориальной доски.
- Конечно,- сказал он.- Изречение Канта.
- Две вещи поражают меня тем больше, чем больше я о них думаю -
звездное небо над головой и моральный закон во мне.
- Надо же,- удивился он,- как светло! Даже читать можно.
- Я по памяти.
- Да нет,- сказал он.- Правда, светло. Такая ясная луна, и так тихо...
- Ничего,- успокаивающе сказал я.- Найдешь с телефоном квартиру, все у
тебя получится.
- Конечно, найду,- сказал он.- И все у меня получится. Ты, правда,
веришь в это?
- Не знаю,- сказал я.- Вера - это очень интимное чувство.
- Я же говорю не о религиозной вере...
- А я уже и сам толком не знаю, о чем я говорю,- признался я.- Знаю
только, что вон тот магазин называется "Ромашка", и что автобусы еще не
ходят. И вижу, что он закрыт.
- Да,- сказал он.- А где, ты говорил, можно купить пива?
- Да возьмем где-нибудь. Не проблема.



Мы выпили по банке пива, потом, кажется, еще по одной, и у штаба
Балтфлота расстались - ему было направо, а мне прямо.
Я не стал просить у него в третий раз деньги и, добравшись до дома еле
живой, завалился спать, забыв завести будильник. В результате я проспал на
работу и, приехав уже к обеду, получил первый в этом году нагоняй.
Так что когда вечером он позвонил мне, настроение у меня было не самое
радужное. А он как ни в чем ни бывало стал взахлеб рассказывать мне о своих
новых открытиях - он купил путеводитель по городу и, кажется, успел уже
выучить его наизусть.
- Слушай,- сказал он.- Давай я сейчас приеду?
- Нет,- сказал я.- Давай не сегодня. Я не выспался...
- Тогда завтра,- предложил он.- Давай встретимся завтра днем? Ты мне
покажешь кое- что в городе, а то я сам не найду.
Я объяснил ему, что я работаю и поэтому днем с ним встретиться никак не
смогу, разве что в выходные, да и то не знаю, получится ли.
- Жалко,- сказал он сникшим голосом.- А на работу тебе можно будет
позвонить?
Я сообщил ему телефон, понимая уже, что моей спокойной жизни пришел
конец. Так и оказалось.
Он был неутомим. Целыми днями он носился по городу, влюбляясь в него
все больше и больше, звонил мне и каждый раз огорчался, если я не мог
вырваться с работы,- вечером ничего не будет видно, может быть, все-таки
вырвешься?
Мы встречались, и он тащил меня показать свое очередное историческое
или архитектурное открытие, возмущаясь, если я, с его точки зрения,
недостаточно бурно выражал свой восторг.
- Конечно,- говорил он.- Для тебя это все привычно.
- Если бы можно было все это восстановить!- мечтательно говорил он.- Ты
не представляешь, какой это был красивый город. Он и теперь прекрасен.
- Да,- соглашался я.
- Или тебе все равно?



Когда выпал снег, он очень удивился этому.
- Ты посмотри,- сказал он, показывая вокруг.- Ты посмотри, что
делается!
- Да,- сказал я.- Снег.
- Представляешь, она приедет, а здесь снег!
- Так ведь зима.
- Странно,- сказал он.- Почему-то этот город не ассоциировался у меня
со снегом.
- Но ты же читал о рыцарях и ледовых дорогах.
- Да, но я как-то не связывал это с климатом...
- Ну что?- сказал я.
- Куда пойдем?
- Не знаю,- сказал я.- Ты хотел куда-то конкретно?
- Да нет,- сказал он.- Мне все равно.
- Ну пойдем тогда в кофейню,- сказал я.- Кстати, ты говорил, что в
городе нет ни одной кофейни, так вот, ты неправ. Одна все-таки есть.
- Где?
- Да вон, через дорогу. В "Старой башне".
- Да?- сказал он.- А ты не на машине?
- Нет, а что?
- Да так,- сказал он.- Ничего.
Мы зашли в кофейню, дождались, когда освободится столик на двоих и