Страница:
Варварское завоевание, разложение и распад единого государства приводили к реставрации частнособственнического общества; возрождение единого государства, в свою очередь, означало возрождение этатизма. Таким образом, возникает впечатление, что частнособственнические отношения в Двуречье были связаны с эпохой раздробленности и междоусобных войн, а единая империя неизбежно исповедовала этатистские принципы. Для нового оживления частнособственнических отношений требовалось, чтобы империя была разрушена варварами, т. е. в принципе этатистская монархия была традиционным строем Двуречья, а частнособственнические отношения (после установления монархии при Саргонидах) могли преобладать лишь в эпохи разрухи после варварских нашествий.
История Древнего Египта документирована значительно хуже, чем история Двуречья и выделение демографических циклов сопряжено здесь со значительными трудностями. Все же можно утверждать, что ранний период истории Египта завершился экосоциальным кризисом, породившим этатистскую монархию Древнего царства. Так же как в Шумере, военную опору монархии составляла постоянная армия легковооруженных лучников. Монархия Древнего царства существовала едва ли не полтысячелетия, и неясно, сколько кризисов она перенесла, но в конечном счете обнаружилась тенденция к ее постепенному разложению, к феодализации и к приватизации вельможеских хозяйств. Этот процесс сопутствовал новому Сжатию и завершился экосоциальным кризисом, который разрушил монархию и восстановил (по-видимому, когда-то существовавшее) частнособственническое общество. Следующее Сжатие привело к рождению монархии Среднего царства, которая в новом демографическом цикле превратилась в этатистскую монархию.
Таким образом, тенденция к установлению этатистской монархии в процессе Сжатия существовала и в Египте, но здесь мы можем наблюдать и пример разложения этой монархии, соответствующий теоретическим положениям. Если в Двуречье монархия гибла в результате вторжения варваров, то в Древнеегипетском царстве мы впервые наблюдаем трансформацию структуры типа BAC, которая проявилась в разложении этатистской монархии и в феодализации. Феодализация усиливала Сжатие и быстро приводила государство к экосоциальному кризису.
ГЛАВА III
3.1. СОЗДАНИЕ БОЕВОЙ КОЛЕСНИЦЫ
3.2. ВАВИЛОНИЯ В XV – VIII ВВ. ДО Н. Э.
История Древнего Египта документирована значительно хуже, чем история Двуречья и выделение демографических циклов сопряжено здесь со значительными трудностями. Все же можно утверждать, что ранний период истории Египта завершился экосоциальным кризисом, породившим этатистскую монархию Древнего царства. Так же как в Шумере, военную опору монархии составляла постоянная армия легковооруженных лучников. Монархия Древнего царства существовала едва ли не полтысячелетия, и неясно, сколько кризисов она перенесла, но в конечном счете обнаружилась тенденция к ее постепенному разложению, к феодализации и к приватизации вельможеских хозяйств. Этот процесс сопутствовал новому Сжатию и завершился экосоциальным кризисом, который разрушил монархию и восстановил (по-видимому, когда-то существовавшее) частнособственническое общество. Следующее Сжатие привело к рождению монархии Среднего царства, которая в новом демографическом цикле превратилась в этатистскую монархию.
Таким образом, тенденция к установлению этатистской монархии в процессе Сжатия существовала и в Египте, но здесь мы можем наблюдать и пример разложения этой монархии, соответствующий теоретическим положениям. Если в Двуречье монархия гибла в результате вторжения варваров, то в Древнеегипетском царстве мы впервые наблюдаем трансформацию структуры типа BAC, которая проявилась в разложении этатистской монархии и в феодализации. Феодализация усиливала Сжатие и быстро приводила государство к экосоциальному кризису.
ГЛАВА III
ЭПОХА БОЕВЫХ КОЛЕСНИЦ
3.1. СОЗДАНИЕ БОЕВОЙ КОЛЕСНИЦЫ
В XVIII в. до н. э. на родину человеческой цивилизации, Ближний Восток, обрушилась волна нашествия из Великой Степи. Первопричиной этого катаклизма было освоение обитателями степи, индоевропейцами, нового оружия, запряженной конями легкой боевой колесницы[353].
Первые колесные повозки появились на Ближнем Востоке в конце IV тысячелетия до н. э. Это были тяжелые двуосные телеги на сплошных колесах, в которые с помощью дышла запрягали пару волов, – тем же способом, что и в плуг. Управление осуществлялось поводьями, крепившимися к металлическому кольцу, продетому сквозь ноздри животного[354]. В III тысячелетии в повозки стали запрягать крупных ослов, эквидов (лошади на Ближнем Востоке не обитали), и такие повозки повсеместно использовались в военных целях, на них сражалась местная знать. В середине III тысячелетия тяжелые четырехколесные повозки распространилась с Ближнего Востока на обширные территории от Центральной Европы до нижнего Поволжья[355]. В степях Северного Причерноморья и Прикаспия в это время обитали оседлые племена земледельцев и скотоводов – как полагает большинство исследователей, это были индоевропейцы[356]. Индо-европейские племена сумели одомашнить водившихся в степях диких лошадей, тарпанов, однако долгое время лошадей разводили лишь ради мяса. Приспособления, позволившие использовать лошадь в транспортных и в военных целях появились только в начале II тысячелетия до н. э. – создание этого комплекса приспособлений стало фундаментальным достижением индоевропейцев.
Прежде всего была изобретена конская упряжь – удила и уздечка, крепившиеся на костяных псалиях. Затем в результате облегчения повозки была создана легкая колесница с колесами на спицах. «Учитывая сложность конструкции первых повозок с лошадиной запряжкой… можно видеть в конной колеснице одно из первых изобретений, – отмечает П. М. Кожин, – т. е. рассматривать ее как итог целенаправленной технической работы, задачей которой было создание мощного наступательного средства»[357]. Г. Чайльд отмечал, что удивительное сходство боевых колесниц, фиксируемое на пространстве от Западной Европы до Китая, служит несомненным доказательством общности и однократности происхождения этого изобретения[358]. Однако фундаментальное открытие древних индоиранцев не сводилось к боевой колеснице; чтобы использовать лошадь в колеснице, пришлось преодолеть немало затруднений: коня было не просто научить ходить в упряжке, и потребовалось создание системы тренинга. Более того, большинство степных лошадей были малорослыми, и нужно было провести селекцию, чтобы вывести породу выносливых и сильных коней, способных стремительно мчаться в колеснице[359].
Кроме того, необходимо было научиться воевать на колеснице. Боевой опыт вскоре показал, что главным оружием колесничного воина должен быть лук, причем он должен быть небольшим, удобным для использования в колеснице. Для этой роли наиболее подходил сложный лук, склеенный из нескольких слоев дерева и обладавший при меньших размерах большей мощностью. Эффективность стрельбы из лука была значительно увеличена бронзовыми втульчатыми наконечниками стрел[360]. Поскольку колесничные лучники не могли пользоваться шитом, то другим необходимым элементом вооружения стал панцирь. Затем была выработана тактика сражений, состоявшая в том, чтобы, используя скорость и маневренность колесницы, создавать численное превосходство в нужном месте, подвергать противника массированному обстрелу из луков и уклоняться от ближнего боя[361].
Археологические открытия недавнего времени показали, что первые свидетельства появления удил и колесниц локализуются в области расселения индоиранских племен, простиравшейся от среднего Дона до юго-восточного Приуралья; на древних поселениях этого района найдены костяные псалии и захоронения с колесницами, датируемыми по радиокарбону XXI-XVIII вв. до н. э.[362]. В это время в Приуралье существовал ряд крупных укрепленных поселков (площадью до 20 га), где жили ремесленники-металлурги, использовавшие руду богатых медных месторождений. Необходимо отметить, что для постройки колесниц был необходим совершенный бронзовый инструментарий и бронзовые стамески; вместе со слитками меди и кусками руды часто находят в захоронениях рядом с колесницами[363].
Социальные последствия появления боевой колесницы достаточно хорошо изучены историками[364]. Как отмечал М. Вебер, дороговизна и сложность изготовления колесниц делали ее аристократическим оружием, способствовали появлению военной аристократии и сословного общества с сильной центральной властью. «Поражающее величие сооружений, – писал М. Вебер, – которые возводились в бургах, может быть объяснено только страшно напряженной барщинной работой… подчиненного бургам сельского населения»[365]. Действительно, впечатляющие своими размерами «бурги» Приуралья, такие как Аркаим и Синташта, были построены по единому плану, что говорит о наличии сильной военной власти, способной мобилизовать сотни и тысячи подневольных работников на строительство системы крепостей[366]. Богатые погребения с остатками колесниц, бронзовыми боевыми топорами-клевцами, панцирями, сложными луками, втульчатыми наконечниками копий и стрел свидетельствуют о существовании сословного строя, в котором первое место занимали воины-колесничие, – это сословное деление находит близкие аналогии в более поздних индоиранских литературных памятниках. Как известно, «Ригведа» делит людей на «простонародье», «вайшья», священнослужителей, «брахманов», и воинов-колесничих, «кшатриев»; подобное деление существует и в «Авесте»[367].
В конце III тысячелетия причерноморская степь была уже довольно плотно заселена, и нехватка пастбищ привела к войнам среди местных племен, об этом свидетельствуют появившиеся в степи оборонительные сооружения[368]. Создание боевой колесницы сделало индоиранцев непобедимыми, и в условиях высокого демографического давления это вызвало волну завоеваний, охватившую обширные регионы Евразии[369]. В течение достаточно короткого исторического периода вся Великая Степь – от Дуная до пустыни Гоби – была занята племенами индоиранцев. Этот процесс археологически фиксируется как беспрецедентно быстрое и масштабное распространение двух археологических культур, одна из которых, восточная, отождествляется с индоариями, а другая, западная, с иранскими племенами[370]. Уже в XX – XVIII вв. археологи фиксируют присутствие индоариев в Средней Азии[371]. В XVIII – XVI вв. отсюда началось мощное продвижение арийских племен в Индию, которое, по мнению многих историков, привело к гибели цивилизации Хараппы[372]. Примерно в это же время какое-то арийское племя прорвалось в западный Иран и Месопотамию и, подчинив касситов и хурритов, основало царство Митанни[373]. Около 1800 г. сражавшиеся на боевых колесницах индоевропейские племена хеттов овладели Хаттусой в Малой Азии и создали Древнехеттское царство. В то время как индоарии пришли на Ближний Восток из Средней Азии, хетты, представлявшие другую ветвь индоевропейских народов, двигались, по-видимому, через Кавказ; их продвижение происходило несколькими волнами и началось еще до появления боевой колесницы, но именно боевая колесница обеспечила хеттам решающую победу[374]. Хаттуса и Митанни стали центрами непрерывного наступления на окружающие земледельческие государства. Как сообщает еврейский историк Евполем, во «времена Авраама» (по мнению специалистов, около 1700 г.) «армяне» вторглись в Сирию[375]. В середине XVII в. племена гиксосов на боевых колесницах завоевали Нижний Египет. В 1595 г. касситы и хетты разрушили Вавилон. В середине II тысячелетия наступление «колесничных народов» охватило всю Евразию; существуют многочисленные свидетельства продвижения индоевропейских племен на восток и их вторжения в Китай, где пришельцы создали могущественное государство Инь (Шан)[376].
В соответствии с диффузионистской теорией во всех завоеванных областях пришельцы подчиняли местное население и становились привилегированным военным сословием в созданных ими государствах. Процесс диффузии распространился и на оставшиеся независимыми соседние государства, в частности на египетское Фиванское царство. В первую очередь перенимались элементы военной техники: колесницы, сложный лук, втульчатые наконечники стрел, псалии, панцири-шлемы, закрывающие голову и верхнюю часть тела[377]. Существенно, что некоторые необходимые компоненты импортировались: например, ступицы египетских колесниц делали из березы, которая не растет в Египте. Кроме того, заимствовались и «сопровождающие» культурные элементы, непосредственно не связанные с колесничной техникой, такие как специфические бронзовые топорики-клевцы и широкие пояса с бронзовыми застежками, имевшие помимо защитной и сакральную функцию[378]. Лошадей элитных пород, необходимых для колесниц, доставляли издалека, из северных областей (позднее их стали разводить в Митанни). Лошадь стоила очень дорого, в семь раз дороже быка. Искусство тренинга колесничных лошадей было принесено из Великой степи, и митаннийские и хеттские трактаты сохранили соответствующую индоарийскую терминологию[379]. Названия лошади и боевой колесницы как на Ближнем Востоке, так и в Китае были индоевропейскими[380]. Характерно также распространение по всему ареалу индоевропейских завоеваний культа коня и колесницы[381].
Рис. 4. Территориальная экспансия индоевропейских племен[382]. Здесь показана лишь область плотного расселения племен, но не отмечены территории, на которых арии политически господствовали, находясь в меньшинстве
Таким образом, фундаментальное открытие индоариев, создание боевой колесницы, вызвало волну завоеваний и привело к формированию нового культурного круга. Для этой обширной культурной общности помимо использования военно-колесничной технологии было характерно преобладание сословной структуры общества с выделением привилегированного военного сословия – воинов-колесничих. С демографически-структурной точки зрения эти перемены означали трансформацию структуры и резкое перераспределение ресурсов в пользу новой военной элиты. Далее мы более подробно рассмотрим эволюцию этого сословного строя в отдельных странах.
Первые колесные повозки появились на Ближнем Востоке в конце IV тысячелетия до н. э. Это были тяжелые двуосные телеги на сплошных колесах, в которые с помощью дышла запрягали пару волов, – тем же способом, что и в плуг. Управление осуществлялось поводьями, крепившимися к металлическому кольцу, продетому сквозь ноздри животного[354]. В III тысячелетии в повозки стали запрягать крупных ослов, эквидов (лошади на Ближнем Востоке не обитали), и такие повозки повсеместно использовались в военных целях, на них сражалась местная знать. В середине III тысячелетия тяжелые четырехколесные повозки распространилась с Ближнего Востока на обширные территории от Центральной Европы до нижнего Поволжья[355]. В степях Северного Причерноморья и Прикаспия в это время обитали оседлые племена земледельцев и скотоводов – как полагает большинство исследователей, это были индоевропейцы[356]. Индо-европейские племена сумели одомашнить водившихся в степях диких лошадей, тарпанов, однако долгое время лошадей разводили лишь ради мяса. Приспособления, позволившие использовать лошадь в транспортных и в военных целях появились только в начале II тысячелетия до н. э. – создание этого комплекса приспособлений стало фундаментальным достижением индоевропейцев.
Прежде всего была изобретена конская упряжь – удила и уздечка, крепившиеся на костяных псалиях. Затем в результате облегчения повозки была создана легкая колесница с колесами на спицах. «Учитывая сложность конструкции первых повозок с лошадиной запряжкой… можно видеть в конной колеснице одно из первых изобретений, – отмечает П. М. Кожин, – т. е. рассматривать ее как итог целенаправленной технической работы, задачей которой было создание мощного наступательного средства»[357]. Г. Чайльд отмечал, что удивительное сходство боевых колесниц, фиксируемое на пространстве от Западной Европы до Китая, служит несомненным доказательством общности и однократности происхождения этого изобретения[358]. Однако фундаментальное открытие древних индоиранцев не сводилось к боевой колеснице; чтобы использовать лошадь в колеснице, пришлось преодолеть немало затруднений: коня было не просто научить ходить в упряжке, и потребовалось создание системы тренинга. Более того, большинство степных лошадей были малорослыми, и нужно было провести селекцию, чтобы вывести породу выносливых и сильных коней, способных стремительно мчаться в колеснице[359].
Кроме того, необходимо было научиться воевать на колеснице. Боевой опыт вскоре показал, что главным оружием колесничного воина должен быть лук, причем он должен быть небольшим, удобным для использования в колеснице. Для этой роли наиболее подходил сложный лук, склеенный из нескольких слоев дерева и обладавший при меньших размерах большей мощностью. Эффективность стрельбы из лука была значительно увеличена бронзовыми втульчатыми наконечниками стрел[360]. Поскольку колесничные лучники не могли пользоваться шитом, то другим необходимым элементом вооружения стал панцирь. Затем была выработана тактика сражений, состоявшая в том, чтобы, используя скорость и маневренность колесницы, создавать численное превосходство в нужном месте, подвергать противника массированному обстрелу из луков и уклоняться от ближнего боя[361].
Археологические открытия недавнего времени показали, что первые свидетельства появления удил и колесниц локализуются в области расселения индоиранских племен, простиравшейся от среднего Дона до юго-восточного Приуралья; на древних поселениях этого района найдены костяные псалии и захоронения с колесницами, датируемыми по радиокарбону XXI-XVIII вв. до н. э.[362]. В это время в Приуралье существовал ряд крупных укрепленных поселков (площадью до 20 га), где жили ремесленники-металлурги, использовавшие руду богатых медных месторождений. Необходимо отметить, что для постройки колесниц был необходим совершенный бронзовый инструментарий и бронзовые стамески; вместе со слитками меди и кусками руды часто находят в захоронениях рядом с колесницами[363].
Социальные последствия появления боевой колесницы достаточно хорошо изучены историками[364]. Как отмечал М. Вебер, дороговизна и сложность изготовления колесниц делали ее аристократическим оружием, способствовали появлению военной аристократии и сословного общества с сильной центральной властью. «Поражающее величие сооружений, – писал М. Вебер, – которые возводились в бургах, может быть объяснено только страшно напряженной барщинной работой… подчиненного бургам сельского населения»[365]. Действительно, впечатляющие своими размерами «бурги» Приуралья, такие как Аркаим и Синташта, были построены по единому плану, что говорит о наличии сильной военной власти, способной мобилизовать сотни и тысячи подневольных работников на строительство системы крепостей[366]. Богатые погребения с остатками колесниц, бронзовыми боевыми топорами-клевцами, панцирями, сложными луками, втульчатыми наконечниками копий и стрел свидетельствуют о существовании сословного строя, в котором первое место занимали воины-колесничие, – это сословное деление находит близкие аналогии в более поздних индоиранских литературных памятниках. Как известно, «Ригведа» делит людей на «простонародье», «вайшья», священнослужителей, «брахманов», и воинов-колесничих, «кшатриев»; подобное деление существует и в «Авесте»[367].
В конце III тысячелетия причерноморская степь была уже довольно плотно заселена, и нехватка пастбищ привела к войнам среди местных племен, об этом свидетельствуют появившиеся в степи оборонительные сооружения[368]. Создание боевой колесницы сделало индоиранцев непобедимыми, и в условиях высокого демографического давления это вызвало волну завоеваний, охватившую обширные регионы Евразии[369]. В течение достаточно короткого исторического периода вся Великая Степь – от Дуная до пустыни Гоби – была занята племенами индоиранцев. Этот процесс археологически фиксируется как беспрецедентно быстрое и масштабное распространение двух археологических культур, одна из которых, восточная, отождествляется с индоариями, а другая, западная, с иранскими племенами[370]. Уже в XX – XVIII вв. археологи фиксируют присутствие индоариев в Средней Азии[371]. В XVIII – XVI вв. отсюда началось мощное продвижение арийских племен в Индию, которое, по мнению многих историков, привело к гибели цивилизации Хараппы[372]. Примерно в это же время какое-то арийское племя прорвалось в западный Иран и Месопотамию и, подчинив касситов и хурритов, основало царство Митанни[373]. Около 1800 г. сражавшиеся на боевых колесницах индоевропейские племена хеттов овладели Хаттусой в Малой Азии и создали Древнехеттское царство. В то время как индоарии пришли на Ближний Восток из Средней Азии, хетты, представлявшие другую ветвь индоевропейских народов, двигались, по-видимому, через Кавказ; их продвижение происходило несколькими волнами и началось еще до появления боевой колесницы, но именно боевая колесница обеспечила хеттам решающую победу[374]. Хаттуса и Митанни стали центрами непрерывного наступления на окружающие земледельческие государства. Как сообщает еврейский историк Евполем, во «времена Авраама» (по мнению специалистов, около 1700 г.) «армяне» вторглись в Сирию[375]. В середине XVII в. племена гиксосов на боевых колесницах завоевали Нижний Египет. В 1595 г. касситы и хетты разрушили Вавилон. В середине II тысячелетия наступление «колесничных народов» охватило всю Евразию; существуют многочисленные свидетельства продвижения индоевропейских племен на восток и их вторжения в Китай, где пришельцы создали могущественное государство Инь (Шан)[376].
В соответствии с диффузионистской теорией во всех завоеванных областях пришельцы подчиняли местное население и становились привилегированным военным сословием в созданных ими государствах. Процесс диффузии распространился и на оставшиеся независимыми соседние государства, в частности на египетское Фиванское царство. В первую очередь перенимались элементы военной техники: колесницы, сложный лук, втульчатые наконечники стрел, псалии, панцири-шлемы, закрывающие голову и верхнюю часть тела[377]. Существенно, что некоторые необходимые компоненты импортировались: например, ступицы египетских колесниц делали из березы, которая не растет в Египте. Кроме того, заимствовались и «сопровождающие» культурные элементы, непосредственно не связанные с колесничной техникой, такие как специфические бронзовые топорики-клевцы и широкие пояса с бронзовыми застежками, имевшие помимо защитной и сакральную функцию[378]. Лошадей элитных пород, необходимых для колесниц, доставляли издалека, из северных областей (позднее их стали разводить в Митанни). Лошадь стоила очень дорого, в семь раз дороже быка. Искусство тренинга колесничных лошадей было принесено из Великой степи, и митаннийские и хеттские трактаты сохранили соответствующую индоарийскую терминологию[379]. Названия лошади и боевой колесницы как на Ближнем Востоке, так и в Китае были индоевропейскими[380]. Характерно также распространение по всему ареалу индоевропейских завоеваний культа коня и колесницы[381].
Таким образом, фундаментальное открытие индоариев, создание боевой колесницы, вызвало волну завоеваний и привело к формированию нового культурного круга. Для этой обширной культурной общности помимо использования военно-колесничной технологии было характерно преобладание сословной структуры общества с выделением привилегированного военного сословия – воинов-колесничих. С демографически-структурной точки зрения эти перемены означали трансформацию структуры и резкое перераспределение ресурсов в пользу новой военной элиты. Далее мы более подробно рассмотрим эволюцию этого сословного строя в отдельных странах.
3.2. ВАВИЛОНИЯ В XV – VIII ВВ. ДО Н. Э.
На протяжении XVII в. колесничные армии варваров год за годом опустошали земледельческие области, варвары-скотоводы обращались с покоренным населением, как со скотом, тысячи пленных угонялись в царство хеттов или в Митанни, остальных убивали или ослепляли. В 1595 г. до н. э. хетты и касситы, объединившись, обрушились на Вавилон; великий город был взят штурмом и разрушен. Хетты вернулись в свое царство, и опустошенная Вавилония стала добычей касситов[383].
Масштабы катастрофы были таковы, что от столетия, прошедшего после разрушения Вавилона, не осталось никаких документов. Однако из позднейших источников известно, что это было время беспрерывных войн: на юге Месопотамии, в Приморье, оставались очаги сопротивления, и лишь в середине XV в. касситам удалось полностью овладеть страной. По-видимому, наиболее сильное сопротивление захватчикам оказывали амореи, потомки прежних завоевателей Двуречья, составлявшие основу военного сословия монархии Хаммурапи. Амореи были полностью истреблены и исчезли со страниц истории[384].
К концу XV столетия положение до какой-то степени стабилизовалось и войны утихли. Царь Караиндаш восстановил храм в Уруке и, перенимая обычаи местного населения, стал называть себя «любимцем богини Иштар». Перенимание завоевателями-варварами культурных и социальных традиций покоренной страны говорит о начале процесса социального синтеза. Преемник Караиндаша Куригальзу построил новую столицу Дур-Куригальзу и по примеру древних царей требовал, чтобы перед его именем ставили знак бога. Во времена Бурна-Буриаша II (~ 1363–1335 гг. до н. э) вновь появились деловые документы, свидетельствующие об оживлении хозяйственной жизни, о восстановлении городов, о развитии ремесла и торговли. В то же время документы говорят о произошедших переменах. Оказалось, что нашествие варваров полностью разрушило государственный сектор экономики. «…У завоевателей не было ни кадров, ни традиций для ведения сложного и большого бюрократического хозяйства, – пишет И. М. Дьяконов, – поборы взимались, вероятно, в порядке стихийных набегов на земледельческое население. Затем началась раздача царского земельного фонда частным лицам и храмам…»[385]. Так же как во времена аморейского нашествия, произошла стихийная «приватизация» государственных хозяйств. Многие хозяйства лежали в развалинах, царские чиновники разбежались, часть царской земли была захвачена в собственность, часть роздана касситским вельможам или тем, кто брался обрабатывать поля, внося подати. Уцелевшие крестьяне жили в «башнях» («димту») и укреплениях («дуру»); они объединялись в общины, но фактически владели землей на правах частной собственности и могли ее продавать[386].
Военным сословием нового общества стали завоеватели-касситы, составлявшие колесничное войско. Как отмечалось выше, военно-колесничная технология предполагает наличие сильной военной элиты. В ранние времена Касситского царства преобладание этой элиты выражалось в постоянных разбойничьих войнах, военные походы начинались ежегодно по окончании сельскохозяйственных работ в июне, знать жила главным образом военной добычей[387]. Неизвестно, какими были взаимоотношения царя и военной знати в начале касситского периода; возможно, как у хеттов, знать выбирала царей на престол. Однако для Вавилонии были характерны сильные монархические традиции, и в процессе социального синтеза, когда цари объявили себя богами, положение должно было измениться. В XIV в. колесничные воины находились на полном содержании у царя, получали у него коней, колесницы и вооружение. Таким образом, военное сословие было в конечном счете включено в состав государства и жило за счет налогов с крестьян и с городов. Касситов в то время было сравнительно немного, если судить по частоте упоминания в документах, то они составляли примерно 1/20 часть населения[388].
В то время как государственные земли были поделены и «приватизированы», храмы остались владельцами своих земель. В храмовых хозяйствах трудились закрепленные за ними работники, которые, как в прежние времена, получали задание, «урок», и которых можно было переводить с места на место[389]. Храмы вновь стали независимыми от царей и, по-видимому, снова превратились в корпоративную собственность жрецов. Поскольку варвары лишь требовали подати и не вникали в дела управления, то они не препятствовали самоуправлению постепенно восстанавливавшихся городов; некоторым из храмовых городов в знак уважения к их богам давались налоговые льготы. В правление Бурна-Буриаша II раб стоил 20 курру (гур) зерна, примерно столько же, сколько в XIX в. до н. э.; рабы были дороги, и дороговизна рабочей силы указывает на период восстановления. Несколько позже появляются признаки Сжатия, сведения о продаже земли, о ростовщичестве и о распространившемся долговом рабстве, причем рабство не ограничивалось, как прежде, определенным сроком. Разорявшиеся крестьяне бежали из своих мест в предгорья Загроса, где присоединялись к разбойничьим шайкам «хапиру»[390].
Характерно также и то обстоятельство, что во второй половине XIV – XIII вв. касситы (в отличие от хеттов и ассирийцев) не пригоняли из походов пленных для поселения на землях Вавилонии, очевидно, в этот период в стране уже не было свободных земель[391]. В то же время развитие городской жизни в этот период так и не достигло прежнего уровня. самый большой город того времени Дур-Куригальзу намного уступал по своим размерам Вавилону времен Хаммурапи[392].
Исследователи отмечают недостаточную изученность касситского периода, поэтому мы попытаемся восполнить недостаток информации за счет привлечения материалов о соседней области, Аррапхе. Расположенная в предгорьях Загроса хурритская Аррапха была близка Вавилонии по культуре, но отставала от нее по уровню развития социальных отношений. Так же как в Вавилонии касситского времени, аррапхские общины жили в укрепленных поселениях «димту». Земля находилась в собственности общин, и семейные наделы время от времени переделялись; формально их продажа была запрещена, однако фактически она была довольно частым явлением, чтобы обойти запреты, продавец надела фиктивно усыновлял покупателя. В конце XV – начале XIV вв. в Аррапхе отмечается процесс разорения общинников, рост числа продаж наделов, расцвет ростовщичества и долгового рабства. Социальные конфликты привели к усилению власти местных царей, в середине XIV в. царь Итхи-Тешшуба воскрешает старые вавилонские обычаи и проводит «освобождение», т. е. отмену долгов. В конце XIV в. Аррапха была завоевана Ассирией, новым государством, заявившим претензии на власть над всей Месопотамией[393].
Сила касситской династии заключалась в колесничем войске, державшем в страхе соседние страны. Между тем время принесло перемены в военном деле. С одной стороны, распространение колесничной тактики привело к тому, что ей овладели все ближневосточные страны, в том числе и соперники касситской Вавилонии, такие как Ассирия и Элам. С другой стороны, пехота постепенно находила способы борьбы с колесницами, противопоставляя им многочисленных лучников или пращников. Это привело к тому, что колесничных коней приходилось защищать налобниками и наспинной броней; колесницы стали тяжелее, в них теперь располагались три воина[394]. Тем не менее роль колесниц падала, а на первое место вновь выходили пешие ополчения; касситы постепенно утрачивали роль военного сословия, воинская повинность была распространена на все население[395].
Утрата военного превосходства над соседями и разорение крестьянства, на которое теперь возлагались и военные обязанности, привело к ухудшению внешнеполитического положения. Вавилония все чаще становилась объектом нападений со стороны агрессивных соседей. В 1215 г. ассирийский царь Тукульти-Нинурта взял штурмом и разграбил Вавилон, страна подверглась жестокому опустошению, множество вавилонян было убито или угнано в рабство. Затем началось время эламских набегов, эламиты несколько раз свергали вавилонских царей. В конце концов в 1158 г. на Вавилонию обрушилось нашествие эламского царя Шутрук-Наххунте. «Он смел жителей Аккада как потопом, превратил Вавилон и его славные жилища в развалины», – говорит хроника[396]. Погром продолжался три года, эламиты вырезали население и увозили на свою родину не только материальные ценности, но и огромные каменные стелы с текстами указов древних царей[397]. Это нашествие, несомненно, означало демографическую катастрофу и гибель большой части населения.
Масштабы катастрофы были таковы, что от столетия, прошедшего после разрушения Вавилона, не осталось никаких документов. Однако из позднейших источников известно, что это было время беспрерывных войн: на юге Месопотамии, в Приморье, оставались очаги сопротивления, и лишь в середине XV в. касситам удалось полностью овладеть страной. По-видимому, наиболее сильное сопротивление захватчикам оказывали амореи, потомки прежних завоевателей Двуречья, составлявшие основу военного сословия монархии Хаммурапи. Амореи были полностью истреблены и исчезли со страниц истории[384].
К концу XV столетия положение до какой-то степени стабилизовалось и войны утихли. Царь Караиндаш восстановил храм в Уруке и, перенимая обычаи местного населения, стал называть себя «любимцем богини Иштар». Перенимание завоевателями-варварами культурных и социальных традиций покоренной страны говорит о начале процесса социального синтеза. Преемник Караиндаша Куригальзу построил новую столицу Дур-Куригальзу и по примеру древних царей требовал, чтобы перед его именем ставили знак бога. Во времена Бурна-Буриаша II (~ 1363–1335 гг. до н. э) вновь появились деловые документы, свидетельствующие об оживлении хозяйственной жизни, о восстановлении городов, о развитии ремесла и торговли. В то же время документы говорят о произошедших переменах. Оказалось, что нашествие варваров полностью разрушило государственный сектор экономики. «…У завоевателей не было ни кадров, ни традиций для ведения сложного и большого бюрократического хозяйства, – пишет И. М. Дьяконов, – поборы взимались, вероятно, в порядке стихийных набегов на земледельческое население. Затем началась раздача царского земельного фонда частным лицам и храмам…»[385]. Так же как во времена аморейского нашествия, произошла стихийная «приватизация» государственных хозяйств. Многие хозяйства лежали в развалинах, царские чиновники разбежались, часть царской земли была захвачена в собственность, часть роздана касситским вельможам или тем, кто брался обрабатывать поля, внося подати. Уцелевшие крестьяне жили в «башнях» («димту») и укреплениях («дуру»); они объединялись в общины, но фактически владели землей на правах частной собственности и могли ее продавать[386].
Военным сословием нового общества стали завоеватели-касситы, составлявшие колесничное войско. Как отмечалось выше, военно-колесничная технология предполагает наличие сильной военной элиты. В ранние времена Касситского царства преобладание этой элиты выражалось в постоянных разбойничьих войнах, военные походы начинались ежегодно по окончании сельскохозяйственных работ в июне, знать жила главным образом военной добычей[387]. Неизвестно, какими были взаимоотношения царя и военной знати в начале касситского периода; возможно, как у хеттов, знать выбирала царей на престол. Однако для Вавилонии были характерны сильные монархические традиции, и в процессе социального синтеза, когда цари объявили себя богами, положение должно было измениться. В XIV в. колесничные воины находились на полном содержании у царя, получали у него коней, колесницы и вооружение. Таким образом, военное сословие было в конечном счете включено в состав государства и жило за счет налогов с крестьян и с городов. Касситов в то время было сравнительно немного, если судить по частоте упоминания в документах, то они составляли примерно 1/20 часть населения[388].
В то время как государственные земли были поделены и «приватизированы», храмы остались владельцами своих земель. В храмовых хозяйствах трудились закрепленные за ними работники, которые, как в прежние времена, получали задание, «урок», и которых можно было переводить с места на место[389]. Храмы вновь стали независимыми от царей и, по-видимому, снова превратились в корпоративную собственность жрецов. Поскольку варвары лишь требовали подати и не вникали в дела управления, то они не препятствовали самоуправлению постепенно восстанавливавшихся городов; некоторым из храмовых городов в знак уважения к их богам давались налоговые льготы. В правление Бурна-Буриаша II раб стоил 20 курру (гур) зерна, примерно столько же, сколько в XIX в. до н. э.; рабы были дороги, и дороговизна рабочей силы указывает на период восстановления. Несколько позже появляются признаки Сжатия, сведения о продаже земли, о ростовщичестве и о распространившемся долговом рабстве, причем рабство не ограничивалось, как прежде, определенным сроком. Разорявшиеся крестьяне бежали из своих мест в предгорья Загроса, где присоединялись к разбойничьим шайкам «хапиру»[390].
Характерно также и то обстоятельство, что во второй половине XIV – XIII вв. касситы (в отличие от хеттов и ассирийцев) не пригоняли из походов пленных для поселения на землях Вавилонии, очевидно, в этот период в стране уже не было свободных земель[391]. В то же время развитие городской жизни в этот период так и не достигло прежнего уровня. самый большой город того времени Дур-Куригальзу намного уступал по своим размерам Вавилону времен Хаммурапи[392].
Исследователи отмечают недостаточную изученность касситского периода, поэтому мы попытаемся восполнить недостаток информации за счет привлечения материалов о соседней области, Аррапхе. Расположенная в предгорьях Загроса хурритская Аррапха была близка Вавилонии по культуре, но отставала от нее по уровню развития социальных отношений. Так же как в Вавилонии касситского времени, аррапхские общины жили в укрепленных поселениях «димту». Земля находилась в собственности общин, и семейные наделы время от времени переделялись; формально их продажа была запрещена, однако фактически она была довольно частым явлением, чтобы обойти запреты, продавец надела фиктивно усыновлял покупателя. В конце XV – начале XIV вв. в Аррапхе отмечается процесс разорения общинников, рост числа продаж наделов, расцвет ростовщичества и долгового рабства. Социальные конфликты привели к усилению власти местных царей, в середине XIV в. царь Итхи-Тешшуба воскрешает старые вавилонские обычаи и проводит «освобождение», т. е. отмену долгов. В конце XIV в. Аррапха была завоевана Ассирией, новым государством, заявившим претензии на власть над всей Месопотамией[393].
Сила касситской династии заключалась в колесничем войске, державшем в страхе соседние страны. Между тем время принесло перемены в военном деле. С одной стороны, распространение колесничной тактики привело к тому, что ей овладели все ближневосточные страны, в том числе и соперники касситской Вавилонии, такие как Ассирия и Элам. С другой стороны, пехота постепенно находила способы борьбы с колесницами, противопоставляя им многочисленных лучников или пращников. Это привело к тому, что колесничных коней приходилось защищать налобниками и наспинной броней; колесницы стали тяжелее, в них теперь располагались три воина[394]. Тем не менее роль колесниц падала, а на первое место вновь выходили пешие ополчения; касситы постепенно утрачивали роль военного сословия, воинская повинность была распространена на все население[395].
Утрата военного превосходства над соседями и разорение крестьянства, на которое теперь возлагались и военные обязанности, привело к ухудшению внешнеполитического положения. Вавилония все чаще становилась объектом нападений со стороны агрессивных соседей. В 1215 г. ассирийский царь Тукульти-Нинурта взял штурмом и разграбил Вавилон, страна подверглась жестокому опустошению, множество вавилонян было убито или угнано в рабство. Затем началось время эламских набегов, эламиты несколько раз свергали вавилонских царей. В конце концов в 1158 г. на Вавилонию обрушилось нашествие эламского царя Шутрук-Наххунте. «Он смел жителей Аккада как потопом, превратил Вавилон и его славные жилища в развалины», – говорит хроника[396]. Погром продолжался три года, эламиты вырезали население и увозили на свою родину не только материальные ценности, но и огромные каменные стелы с текстами указов древних царей[397]. Это нашествие, несомненно, означало демографическую катастрофу и гибель большой части населения.