По данным самих русских, они шли в этот отряд и потому, что видели подрывную работу коммунистов и опасались, что с Китаем может произойти то же, что и с Россией, и весь мир может попасть под власть «красной заразы». Они объясняли свое участие в китайской гражданской войне не только желанием заработать денег, но и проявлением «инстинкта самосохранения». Кроме того, было и желание вновь скрестить шашку с противником, которому они проиграли раунд борьбы в России[60]. Они искренне верили, что, победив ставленников коммунистов в Китае, Чжан Цзолин вместе с ними пойдет на красную Москву. Активным проводником этой идеи был Н. Меркулов. Но неизвестно, что больше руководило им – интересы России или оставленная под Владивостоком на станции Седанка спичечная фабрика[61].
Среди русских наемников также бытовало мнение, что на китайской земле они будут сражаться против тех китайцев, которые дрались против них во время Гражданской войны в России и теперь прибыли в Китай, чтобы его революционизировать[62].
Переход русских в армию Чжан Цзолина осложняло отрицательное отношение к этому Японии. Ее настроение удалось переломить лишь к осени 1924 г. Кроме того, руководство Русского общевоинского союза (РОВС) отрицательно относилось к участию русских в китайской гражданской войне и указывало лидерам белоэмиграции на Дальнем Востоке на недопустимость этого, так как не хотело терять силы в чужой борьбе.
Лукомский так выразил отношение европейской белоэмиграции к этой идее помощи китайцам в ожидании того, что они потом будут содействовать свержению коммунистов в России: «Фантастический и дикий проект»[63].
Он отмечал, что в Китае тогда было много маршалов, почти все они были для Белого дела непригодны по политическим соображениям и из-за их продажности.
Но для желающих стать наемниками не было непреодолимых барьеров. Ситуацию упрощало еще и то, что между лидерами белоэмиграции Дальнего Востока не было единства. Если большинство каппелевцев, в том числе и генерал Вержбицкий, четко следовало указаниям РОВСа, то атаман Семенов и его окружение игнорировали их. РОВСу тяжело было контролировать ситуацию не только из-за географической удаленности Дальнего Востока от европейских центров белоэмиграции, где эта организация была сильна, но и из-за того, что среди каппелевцев не было единства в вопросе об отношении к наемничеству.
В числе тех, кто положительно относился к переходу русских на китайскую военную службу, был один из близких соратников генерал-лейтенанта Каппеля, генерал-майор Константин Петрович Нечаев. В Первую мировую войну он командовал эскадроном. Во время Гражданской войны выдвинулся как командир Волжской кавалерийской бригады Каппелевского корпуса, отличившись при взятии Казани в августе 1918 г. и захвате золотого запаса России. Нечаев резко разошелся после смерти Каппеля с руководством, пришедшим ему на смену. В Чите, после отхода каппелевцев из Сибири в Забайкалье, он не сошелся во взглядах с генералами Лохвицким и Вержбицким и принял «ориентацию атамана Семенова». Кое-кто ошибочно считал, что здесь и были корни будущей вражды Меркулова и Нечаева, которая-де относится еще ко времени Колчака, когда якобы Меркулов служил полковником в армии Верховного Правителя, а Нечаев – в армии Г. М. Семенова[64]. На деле Меркулов никогда вообще не служил в армии и был гражданским человеком. Нечаев же как раз служил у Колчака комбригом в корпусе Каппеля и к Г. М. Семенову попал уже в 1920 г. В отношении Меркулова существует еще одна ошибка, что он якобы по 1931 г. был «старшим советником Шаньдунской провинции Чжан Цзучана»[65]. На деле Чжан Цзучан, после своей неудавшейся авантюры в Квантуне, в 1929 г. окончательно сходит с политической арены Китая и теряет все свои прежние достижения, а Меркулов лишается всех былых постов на китайской службе еще раньше.
Каппелевцы не желали подчиняться Г. М. Семенову, которого они не без оснований считали одним из виновников поражения Белого движения. Своими действиями он разжигал партизанское движение в белом тылу, творя зверства по отношению к населению, из-за чего большая часть забайкальских казаков в конце концов даже восстала против него. Он регулярно задерживал и захватывал стратегически важные грузы для Белой армии и ценности для оплаты за них. Г. М. Семенов не послал на фронт против большевиков ни одного казака, когда армия Колчака истекала кровью. Но Нечаев, несмотря на это, принял его сторону. Дело в том, что лидер Белого движения в Сибири Колчак незадолго до своей гибели передал полноту власти забайкальскому атаману, и это стало одной из причин лояльного отношения к нему Нечаева.
На момент ухода белых в эмиграцию Нечаев не был одним из ее вождей, поскольку из-за его отношений с Г. М. Семеновым влияние Константина Петровича на каппелевцев снизилось. Ситуация изменилась с уходом белых в Китай, где они оказались перед угрозой голодной гибели. Сам Нечаев работал простым извозчиком в Харбине. В это время он «политикой не интересовался и в ней не разбирался, но с нетерпением ждал времени, когда можно будет вновь начать борьбу с большевиками»[66]. По данным журналиста Ильина, «Нечаев и его жена сами работали, ухаживая за своими конями. Его супруга – настоящая жена кавалериста – она проделала весь Сибирский поход на лошади, бранится, как хороший вахмистр, ездит, как гусар»[67]. Лукомский писал о Нечаеве как о «разгульном и доблестном генерале»[68].
Поражения в войне против У Пэйфу вынудили Чжан Цзолина ускорить формирование русских частей. Летом 1924 г. китайцы обсуждали кандидатуру начальника Русского отряда, Кудлаенко предложил на эту роль несколько имен и в их числе – Нечаева и Глебова. По всем показателям они считались лучшими белогвардейскими генералами на востоке России[69]. Для привлечения большего числа русских в наемники требовалось авторитетное имя. Это имя было у того и у другого. По мнению видного русского наемника, полковника Н. Николаева, «назначение Нечаева произошло случайно»[70], так как Кудлаенко назвал его в числе других «боевых генералов» наобум, а китайцам было из кого выбрать. Глебов был занят делами обустройства шанхайской группы беженцев и заявил о том, что он станет во главе наемных русских войск лишь в случае, если командование этим отрядом будет всецело находиться в его руках. При этом Глебов, не участвуя сам в китайской гражданской войне, сыграл потом очень важную роль в противодействии акциям коммунистов против Нечаевского отряда.
Новый отряд из русских наемников поручили сформировать полковнику В. А. Чехову[71], а возглавить – генерал-майору К. П. Нечаеву[72]. Возможно, Чжан Цзолин не хотел снова вверять это дело Плешкову, так как это имя стало для многих белогвардейцев одиозным после неудачи 1923 г. и маньчжурский диктатор опасался, что русские теперь в его отряд не пойдут. Кроме того, Плешков тогда испытывал проблемы со здоровьем, и это ограничивало возможность использования его как начальника отряда. С другой стороны, в Маньчжурии было много генералов, обладающих большим, чем у Плешкова, боевым опытом: он просидел всю Гражданскую войну в Маньчжурии, вдали от боев. Поэтому Нечаев был более предпочтителен.
Константин Петрович в качестве извозчика командира отряда развозил пассажиров по Харбину и неожиданно для себя получил телеграмму от Кудлаенко, с приказом немедленно выезжать в Мукден для командования русским отрядом. Это был достойный выбор, позволивший решить вопросы, которые не были под силу другим генералам. Кудлаенко представил Нечаева маршалу Чжан Цзучану, при войсках которого решили формировать Русскую бригаду, и тот сразу дал Нечаеву чин полковника. Решили сначала сформировать отряд в 400–500 человек пехоты при двух орудиях. Некоторые историки, в том числе А. В. Окороков, ошибочно считают, что русский отряд был создан в ноябре 1924 г., а сам Нечаев был «организатор и командующий Шаньдунской армией»[73]. На самом деле уже к концу сентября 1924 г. ядро отряда было сформировано, и он был принят под командование Нечаевым. Сам Константин Петрович, хотя и достиг больших высот в армии Чжан Цзучана, никогда выше командира дивизии и Русской группы не поднимался. Командующим Шаньдунской армией был Чжан Цзучан.
Сами китайцы к организации русского отряда относились халатно. Так, за первыми пополнениями для своего отряда Нечаеву пришлось ехать в Харбин на собственные деньги, а затем и за свой счет отправлять их к месту назначения, так как китайцы «забыли» профинансировать эту поездку. Такое начало наводило на грустные мысли, но долго думать не приходилось, и нужно было исправлять ситуацию. Нечаев быстро нашел нужное число людей, так как недостатка в бедствующих русских не было, да и многих привлекала его фигура, но возникла другая проблема – с вооружением. Негативным моментом при формировании русских наемных частей было то, что его поставщики сбывали на китайском рынке «всякую дрянь», без должного количества патронов[74].
Призыв Нечаева вступать в наемники нашел самый широкий отклик у безработных или работающих на тяжелых работах, в том числе на лесозаготовках, белогвардейцев, так как найти любую, даже самую тяжелую и низкооплачиваемую работу в Китае тогда было почти невозможно. Положение осложнялось тем, что у многих были с собой семьи. Запись в наемники поэтому служила для многих русских единственным выходом из положения. При этом многие, даже младшие офицеры белых армий, делали в китайской армии карьеру. Так, поступивший 2 ноября 1924 г. туда фельдфебелем Карманов за три года стал полковником[75].
Содействовал записи в наемники и Н. Меркулов, который стал военным советником при Чжан Цзолине еще до создания этого отряда, преуспел в китайских интригах и сколотил крупный капитал, позволивший ему профинансировать создание первых русских фашистских организаций и их органов печати[76]. Меркулов даже пытался конкурировать с Нечаевым в главенстве над русскими наемниками. Но, хотя он и располагал крупными суммами денег, делать это ему было трудно, поскольку соперник был прославленным генералом, в свое время близким к человеку-легенде Каппелю, а Меркулов всего лишь «гражданским», не имевшим такого авторитета.
Несмотря на то что отряды русских белых на военной службе в Китае в то время отметились практически у всех, даже «красных» маршалов, большинство их все же оказалось под знаменами Чжан Цзучана[77], заявившего открыто о своем антикоммунизме и привлекшего тем самым лучших русских военных. Параллельно отряду Чжан Цзучана, у Чжан Цзолина также был русский отряд братьев офицеров Меншиковых, достигавший, впрочем, по некоторым данным, 3 тысяч человек[78].
Реально первые шаги в создании русского отряда сделали полковники русской службы Чехов и Макаренко. В Мукдене, в местности Императорская Могила, сформировали 1-ю роту в 90 штыков поручика Наумова, пулеметную команду из 3 пулеметов ротмистра Делекторского, бомбометную команду из 3 бомбометов ротмистра Букаса[79] и легкую батарею из 2 легких орудий калибра 75-мм полковника Кострова. В пулеметчики, бомбометчики и артиллеристы набрали много людей из тех, кто первоначально записался в пехоту. Оказалось, что многие из пехотинцев отлично управляются с пулеметами и артиллерией, овладев ими за несколько лет войны в совершенстве. Все эти части были готовы к 23 сентября. Их погрузили в вагоны и направили к городу Шаньхайгуаню. На полпути к нему к имевшимся русским частям присоединилась 2-я пехотная рота.
Формирование отряда облегчалось тем, что Нечаев имел связи не только с каппелевцами, но и другими антисоветскими формированиями на Дальнем Востоке. Поэтому в его отряде присутствовали семеновцы и переехавшие из Западного Китая в Маньчжурию анненковцы, лидерами которых были офицеры Михайлов[80], Размазин, Карманов, Иларьев, вскоре достигшие заметных высот в Нечаевском отряде. Михайлов, будучи зятем Меркулова, сделал на китайской службе быструю карьеру. Не успел он прийти на службу к Чжан Цзучану «офицером для поручений» в чине майора, как стал полковником и затем генерал-майором. Журналист Ильин писал: «Михайлов ездит с телохранителем, китайским солдатом, вооруженным «маузером» и обвешанным патронами»[81].
Среди командиров отряда было много казаков. Большую роль здесь играли амурские казаки – начальник конвоя Чжан Цзучана есаул Танаев и один из начальников русской кавалерии есаул Пастухин. Много было здесь и забайкальских казаков. Среди них выделялся генерал И. Ф. Шильников {3}, имевший с Чжан Цзолином старые связи и которого маньчжурский диктатор знал как руководителя одной крупной офицерской организации, связанной с белыми партизанскими отрядами в России[82]. Среди других забайкальцев – генерал-майор китайской службы Куклин, генерал русской службы Маковкин, офицер Трухин и другие. Были и сибирские казаки, среди которых особую роль играл видный офицер Г. П. Люсилин. На видных постах среди русских наемников были офицеры Приморского драгунского полка, в том числе будущие начальники частей Русской группы В. С. Семенов {4} и А. А. Тихобразов[83], П. П. Квятковский и другие[84].
В наемники подались и люди, не бывшие в Белой армии: «зеленая молодежь», харбинские реалисты и др[85]. Был и почти негодный элемент – морально разложившиеся солдаты и офицеры, или, как их называли эмигранты, «ночлежники»[86]. При этом сами они нередко относились к такому своему поступку просто как к поступлению на работу[87]. Естественно, этот элемент не был ценным приобретением для русского отряда, и приходилось тратить немало сил и времени, чтобы сделать из них боеспособные части.
Поступавшие в китайскую армию подписывали выгодный контракт, по которому после окончания боевых действий можно было остаться в армии на положении уже китайского военнослужащего, а по увольнении выбрать для жительства любое место. В контракте была обозначена особая плата за взятие трофеев: 1) винтовка – 50 долларов; 2) маузер или пулемет – 100 долларов; 3) пушка – до 10 тысяч долларов; 4) батарея – 20 тысяч долларов. За взятие в плен: 1) строевого офицера – 1000 долларов; 2) штабного офицера – 3000 долларов; 3) генерала – 5000 долларов. За взятие укреплений противника или городов участникам боевых действий выдавалось особое вознаграждение. «Заключивший контракт, в свою очередь, обязывался служить в иностранном легионе, принимать участие в военных действиях и БЕСПРЕКОСЛОВНО исполнять все распоряжения и приказания НАЧАЛЬСТВА»[88].
По данным коммунистов, «в подавляющем большинстве своем – это люди, почти со школьной скамьи попавшие на фронт империалистической или гражданской войны и затем в течение долгих лет беспрерывно воевавшие и не знавшие никакого другого дела и никакой другой обстановки, кроме старой вонючей походной казармы. В этой казарме они опустились и одичали, утратив человеческий облик, превратившись в каких-то профессионалов войны, не умеющих ни ориентироваться, ни существовать в мирной обстановке. Это те кадры, которые может в любой момент завербовать какая угодно военная авантюра. Это те люди, которые готовы по сходной цене продать свою застарелую привычку к походу и к сидению в окопах в любые руки, лишь бы вербующий их авантюрист написал на своем знамени какой-нибудь самый затасканный антисоветский лозунг. Ненависть ко всему большевистскому впитана их организмами годами, и от этого яда они уже никогда не смогут освободиться»[89].
Такая пестрота русских наемников была отрицательной стороной, так как это не способствовало их сплочению. Нечаев в беседе с Лукомским не скрывал проблем отряда и прямо говорил ему, что «вообще, офицеры и солдаты очень опустились. Есть, конечно, известный процент вполне сохранивших воинский облик и дисциплину, но главная масса – развращена и распущена. Чтобы создать значительную прочную силу, нужно много поработать и расправиться беспощадно с негодным элементом. Солдат подобрать к рукам не будет особенно трудно, с офицерами же гораздо труднее. Даже в моем маленьком отряде мне стоит громадного труда поддерживать строгую дисциплину среди офицеров. Многих пришлось выгнать из отряда»[90].
По данным самих наемников, даже в самые лучшие времена Нечаевского отряда в его составе никогда не было больше 3 тысяч человек[91].
Русские офицеры и вахмистры на китайской службе получали служебное оружие, которое они имели право носить и вне службы, – автоматический или полуавтоматический пистолет «маузер» с 40 патронами[92].
До самого конца существования Русской группы в ее составе были китайцы. Ими разбавляли русских из-за их малочисленности и стремления в то же время создать побольше подразделений, чтобы всем честолюбивым дать командирские места.
Наемники зачислялись на денежное, приварочное и провиантское довольствие. Это относилось и к животным. Они зачислялись на службу и получали фуражное довольствие. Так, например, в феврале 1928 г. согласно акту комиссии «выбракованных коня, кобылицу, мула и осла приказано счислить с фуражного довольствия»[93]. Таких животных тут же продавали.
Боевые операции
Кампания сентября 1924 г. – марта 1925 г.
Среди русских наемников также бытовало мнение, что на китайской земле они будут сражаться против тех китайцев, которые дрались против них во время Гражданской войны в России и теперь прибыли в Китай, чтобы его революционизировать[62].
Переход русских в армию Чжан Цзолина осложняло отрицательное отношение к этому Японии. Ее настроение удалось переломить лишь к осени 1924 г. Кроме того, руководство Русского общевоинского союза (РОВС) отрицательно относилось к участию русских в китайской гражданской войне и указывало лидерам белоэмиграции на Дальнем Востоке на недопустимость этого, так как не хотело терять силы в чужой борьбе.
Лукомский так выразил отношение европейской белоэмиграции к этой идее помощи китайцам в ожидании того, что они потом будут содействовать свержению коммунистов в России: «Фантастический и дикий проект»[63].
Он отмечал, что в Китае тогда было много маршалов, почти все они были для Белого дела непригодны по политическим соображениям и из-за их продажности.
Но для желающих стать наемниками не было непреодолимых барьеров. Ситуацию упрощало еще и то, что между лидерами белоэмиграции Дальнего Востока не было единства. Если большинство каппелевцев, в том числе и генерал Вержбицкий, четко следовало указаниям РОВСа, то атаман Семенов и его окружение игнорировали их. РОВСу тяжело было контролировать ситуацию не только из-за географической удаленности Дальнего Востока от европейских центров белоэмиграции, где эта организация была сильна, но и из-за того, что среди каппелевцев не было единства в вопросе об отношении к наемничеству.
В числе тех, кто положительно относился к переходу русских на китайскую военную службу, был один из близких соратников генерал-лейтенанта Каппеля, генерал-майор Константин Петрович Нечаев. В Первую мировую войну он командовал эскадроном. Во время Гражданской войны выдвинулся как командир Волжской кавалерийской бригады Каппелевского корпуса, отличившись при взятии Казани в августе 1918 г. и захвате золотого запаса России. Нечаев резко разошелся после смерти Каппеля с руководством, пришедшим ему на смену. В Чите, после отхода каппелевцев из Сибири в Забайкалье, он не сошелся во взглядах с генералами Лохвицким и Вержбицким и принял «ориентацию атамана Семенова». Кое-кто ошибочно считал, что здесь и были корни будущей вражды Меркулова и Нечаева, которая-де относится еще ко времени Колчака, когда якобы Меркулов служил полковником в армии Верховного Правителя, а Нечаев – в армии Г. М. Семенова[64]. На деле Меркулов никогда вообще не служил в армии и был гражданским человеком. Нечаев же как раз служил у Колчака комбригом в корпусе Каппеля и к Г. М. Семенову попал уже в 1920 г. В отношении Меркулова существует еще одна ошибка, что он якобы по 1931 г. был «старшим советником Шаньдунской провинции Чжан Цзучана»[65]. На деле Чжан Цзучан, после своей неудавшейся авантюры в Квантуне, в 1929 г. окончательно сходит с политической арены Китая и теряет все свои прежние достижения, а Меркулов лишается всех былых постов на китайской службе еще раньше.
Каппелевцы не желали подчиняться Г. М. Семенову, которого они не без оснований считали одним из виновников поражения Белого движения. Своими действиями он разжигал партизанское движение в белом тылу, творя зверства по отношению к населению, из-за чего большая часть забайкальских казаков в конце концов даже восстала против него. Он регулярно задерживал и захватывал стратегически важные грузы для Белой армии и ценности для оплаты за них. Г. М. Семенов не послал на фронт против большевиков ни одного казака, когда армия Колчака истекала кровью. Но Нечаев, несмотря на это, принял его сторону. Дело в том, что лидер Белого движения в Сибири Колчак незадолго до своей гибели передал полноту власти забайкальскому атаману, и это стало одной из причин лояльного отношения к нему Нечаева.
На момент ухода белых в эмиграцию Нечаев не был одним из ее вождей, поскольку из-за его отношений с Г. М. Семеновым влияние Константина Петровича на каппелевцев снизилось. Ситуация изменилась с уходом белых в Китай, где они оказались перед угрозой голодной гибели. Сам Нечаев работал простым извозчиком в Харбине. В это время он «политикой не интересовался и в ней не разбирался, но с нетерпением ждал времени, когда можно будет вновь начать борьбу с большевиками»[66]. По данным журналиста Ильина, «Нечаев и его жена сами работали, ухаживая за своими конями. Его супруга – настоящая жена кавалериста – она проделала весь Сибирский поход на лошади, бранится, как хороший вахмистр, ездит, как гусар»[67]. Лукомский писал о Нечаеве как о «разгульном и доблестном генерале»[68].
Поражения в войне против У Пэйфу вынудили Чжан Цзолина ускорить формирование русских частей. Летом 1924 г. китайцы обсуждали кандидатуру начальника Русского отряда, Кудлаенко предложил на эту роль несколько имен и в их числе – Нечаева и Глебова. По всем показателям они считались лучшими белогвардейскими генералами на востоке России[69]. Для привлечения большего числа русских в наемники требовалось авторитетное имя. Это имя было у того и у другого. По мнению видного русского наемника, полковника Н. Николаева, «назначение Нечаева произошло случайно»[70], так как Кудлаенко назвал его в числе других «боевых генералов» наобум, а китайцам было из кого выбрать. Глебов был занят делами обустройства шанхайской группы беженцев и заявил о том, что он станет во главе наемных русских войск лишь в случае, если командование этим отрядом будет всецело находиться в его руках. При этом Глебов, не участвуя сам в китайской гражданской войне, сыграл потом очень важную роль в противодействии акциям коммунистов против Нечаевского отряда.
Новый отряд из русских наемников поручили сформировать полковнику В. А. Чехову[71], а возглавить – генерал-майору К. П. Нечаеву[72]. Возможно, Чжан Цзолин не хотел снова вверять это дело Плешкову, так как это имя стало для многих белогвардейцев одиозным после неудачи 1923 г. и маньчжурский диктатор опасался, что русские теперь в его отряд не пойдут. Кроме того, Плешков тогда испытывал проблемы со здоровьем, и это ограничивало возможность использования его как начальника отряда. С другой стороны, в Маньчжурии было много генералов, обладающих большим, чем у Плешкова, боевым опытом: он просидел всю Гражданскую войну в Маньчжурии, вдали от боев. Поэтому Нечаев был более предпочтителен.
Константин Петрович в качестве извозчика командира отряда развозил пассажиров по Харбину и неожиданно для себя получил телеграмму от Кудлаенко, с приказом немедленно выезжать в Мукден для командования русским отрядом. Это был достойный выбор, позволивший решить вопросы, которые не были под силу другим генералам. Кудлаенко представил Нечаева маршалу Чжан Цзучану, при войсках которого решили формировать Русскую бригаду, и тот сразу дал Нечаеву чин полковника. Решили сначала сформировать отряд в 400–500 человек пехоты при двух орудиях. Некоторые историки, в том числе А. В. Окороков, ошибочно считают, что русский отряд был создан в ноябре 1924 г., а сам Нечаев был «организатор и командующий Шаньдунской армией»[73]. На самом деле уже к концу сентября 1924 г. ядро отряда было сформировано, и он был принят под командование Нечаевым. Сам Константин Петрович, хотя и достиг больших высот в армии Чжан Цзучана, никогда выше командира дивизии и Русской группы не поднимался. Командующим Шаньдунской армией был Чжан Цзучан.
Сами китайцы к организации русского отряда относились халатно. Так, за первыми пополнениями для своего отряда Нечаеву пришлось ехать в Харбин на собственные деньги, а затем и за свой счет отправлять их к месту назначения, так как китайцы «забыли» профинансировать эту поездку. Такое начало наводило на грустные мысли, но долго думать не приходилось, и нужно было исправлять ситуацию. Нечаев быстро нашел нужное число людей, так как недостатка в бедствующих русских не было, да и многих привлекала его фигура, но возникла другая проблема – с вооружением. Негативным моментом при формировании русских наемных частей было то, что его поставщики сбывали на китайском рынке «всякую дрянь», без должного количества патронов[74].
Призыв Нечаева вступать в наемники нашел самый широкий отклик у безработных или работающих на тяжелых работах, в том числе на лесозаготовках, белогвардейцев, так как найти любую, даже самую тяжелую и низкооплачиваемую работу в Китае тогда было почти невозможно. Положение осложнялось тем, что у многих были с собой семьи. Запись в наемники поэтому служила для многих русских единственным выходом из положения. При этом многие, даже младшие офицеры белых армий, делали в китайской армии карьеру. Так, поступивший 2 ноября 1924 г. туда фельдфебелем Карманов за три года стал полковником[75].
Содействовал записи в наемники и Н. Меркулов, который стал военным советником при Чжан Цзолине еще до создания этого отряда, преуспел в китайских интригах и сколотил крупный капитал, позволивший ему профинансировать создание первых русских фашистских организаций и их органов печати[76]. Меркулов даже пытался конкурировать с Нечаевым в главенстве над русскими наемниками. Но, хотя он и располагал крупными суммами денег, делать это ему было трудно, поскольку соперник был прославленным генералом, в свое время близким к человеку-легенде Каппелю, а Меркулов всего лишь «гражданским», не имевшим такого авторитета.
Несмотря на то что отряды русских белых на военной службе в Китае в то время отметились практически у всех, даже «красных» маршалов, большинство их все же оказалось под знаменами Чжан Цзучана[77], заявившего открыто о своем антикоммунизме и привлекшего тем самым лучших русских военных. Параллельно отряду Чжан Цзучана, у Чжан Цзолина также был русский отряд братьев офицеров Меншиковых, достигавший, впрочем, по некоторым данным, 3 тысяч человек[78].
Реально первые шаги в создании русского отряда сделали полковники русской службы Чехов и Макаренко. В Мукдене, в местности Императорская Могила, сформировали 1-ю роту в 90 штыков поручика Наумова, пулеметную команду из 3 пулеметов ротмистра Делекторского, бомбометную команду из 3 бомбометов ротмистра Букаса[79] и легкую батарею из 2 легких орудий калибра 75-мм полковника Кострова. В пулеметчики, бомбометчики и артиллеристы набрали много людей из тех, кто первоначально записался в пехоту. Оказалось, что многие из пехотинцев отлично управляются с пулеметами и артиллерией, овладев ими за несколько лет войны в совершенстве. Все эти части были готовы к 23 сентября. Их погрузили в вагоны и направили к городу Шаньхайгуаню. На полпути к нему к имевшимся русским частям присоединилась 2-я пехотная рота.
Формирование отряда облегчалось тем, что Нечаев имел связи не только с каппелевцами, но и другими антисоветскими формированиями на Дальнем Востоке. Поэтому в его отряде присутствовали семеновцы и переехавшие из Западного Китая в Маньчжурию анненковцы, лидерами которых были офицеры Михайлов[80], Размазин, Карманов, Иларьев, вскоре достигшие заметных высот в Нечаевском отряде. Михайлов, будучи зятем Меркулова, сделал на китайской службе быструю карьеру. Не успел он прийти на службу к Чжан Цзучану «офицером для поручений» в чине майора, как стал полковником и затем генерал-майором. Журналист Ильин писал: «Михайлов ездит с телохранителем, китайским солдатом, вооруженным «маузером» и обвешанным патронами»[81].
Среди командиров отряда было много казаков. Большую роль здесь играли амурские казаки – начальник конвоя Чжан Цзучана есаул Танаев и один из начальников русской кавалерии есаул Пастухин. Много было здесь и забайкальских казаков. Среди них выделялся генерал И. Ф. Шильников {3}, имевший с Чжан Цзолином старые связи и которого маньчжурский диктатор знал как руководителя одной крупной офицерской организации, связанной с белыми партизанскими отрядами в России[82]. Среди других забайкальцев – генерал-майор китайской службы Куклин, генерал русской службы Маковкин, офицер Трухин и другие. Были и сибирские казаки, среди которых особую роль играл видный офицер Г. П. Люсилин. На видных постах среди русских наемников были офицеры Приморского драгунского полка, в том числе будущие начальники частей Русской группы В. С. Семенов {4} и А. А. Тихобразов[83], П. П. Квятковский и другие[84].
В наемники подались и люди, не бывшие в Белой армии: «зеленая молодежь», харбинские реалисты и др[85]. Был и почти негодный элемент – морально разложившиеся солдаты и офицеры, или, как их называли эмигранты, «ночлежники»[86]. При этом сами они нередко относились к такому своему поступку просто как к поступлению на работу[87]. Естественно, этот элемент не был ценным приобретением для русского отряда, и приходилось тратить немало сил и времени, чтобы сделать из них боеспособные части.
Поступавшие в китайскую армию подписывали выгодный контракт, по которому после окончания боевых действий можно было остаться в армии на положении уже китайского военнослужащего, а по увольнении выбрать для жительства любое место. В контракте была обозначена особая плата за взятие трофеев: 1) винтовка – 50 долларов; 2) маузер или пулемет – 100 долларов; 3) пушка – до 10 тысяч долларов; 4) батарея – 20 тысяч долларов. За взятие в плен: 1) строевого офицера – 1000 долларов; 2) штабного офицера – 3000 долларов; 3) генерала – 5000 долларов. За взятие укреплений противника или городов участникам боевых действий выдавалось особое вознаграждение. «Заключивший контракт, в свою очередь, обязывался служить в иностранном легионе, принимать участие в военных действиях и БЕСПРЕКОСЛОВНО исполнять все распоряжения и приказания НАЧАЛЬСТВА»[88].
По данным коммунистов, «в подавляющем большинстве своем – это люди, почти со школьной скамьи попавшие на фронт империалистической или гражданской войны и затем в течение долгих лет беспрерывно воевавшие и не знавшие никакого другого дела и никакой другой обстановки, кроме старой вонючей походной казармы. В этой казарме они опустились и одичали, утратив человеческий облик, превратившись в каких-то профессионалов войны, не умеющих ни ориентироваться, ни существовать в мирной обстановке. Это те кадры, которые может в любой момент завербовать какая угодно военная авантюра. Это те люди, которые готовы по сходной цене продать свою застарелую привычку к походу и к сидению в окопах в любые руки, лишь бы вербующий их авантюрист написал на своем знамени какой-нибудь самый затасканный антисоветский лозунг. Ненависть ко всему большевистскому впитана их организмами годами, и от этого яда они уже никогда не смогут освободиться»[89].
Такая пестрота русских наемников была отрицательной стороной, так как это не способствовало их сплочению. Нечаев в беседе с Лукомским не скрывал проблем отряда и прямо говорил ему, что «вообще, офицеры и солдаты очень опустились. Есть, конечно, известный процент вполне сохранивших воинский облик и дисциплину, но главная масса – развращена и распущена. Чтобы создать значительную прочную силу, нужно много поработать и расправиться беспощадно с негодным элементом. Солдат подобрать к рукам не будет особенно трудно, с офицерами же гораздо труднее. Даже в моем маленьком отряде мне стоит громадного труда поддерживать строгую дисциплину среди офицеров. Многих пришлось выгнать из отряда»[90].
По данным самих наемников, даже в самые лучшие времена Нечаевского отряда в его составе никогда не было больше 3 тысяч человек[91].
Русские офицеры и вахмистры на китайской службе получали служебное оружие, которое они имели право носить и вне службы, – автоматический или полуавтоматический пистолет «маузер» с 40 патронами[92].
До самого конца существования Русской группы в ее составе были китайцы. Ими разбавляли русских из-за их малочисленности и стремления в то же время создать побольше подразделений, чтобы всем честолюбивым дать командирские места.
Наемники зачислялись на денежное, приварочное и провиантское довольствие. Это относилось и к животным. Они зачислялись на службу и получали фуражное довольствие. Так, например, в феврале 1928 г. согласно акту комиссии «выбракованных коня, кобылицу, мула и осла приказано счислить с фуражного довольствия»[93]. Таких животных тут же продавали.
Боевые операции
Кампания сентября 1924 г. – марта 1925 г.
После создания отряда русских наемников гражданская война в Китае разгорелась с новой силой. Чжан Цзолин успешно опробовал их боевые качества в китайских условиях. По данным полковника Н. Николаева, китайцы плохо вооружили отряд: выданное оружие часто было негодным, боеприпасов было мало. Несмотря на это, Нечаев повел отряд на «непобедимого» У Пэйфу к Великой Китайской стене: «Слух о движении в числе мукденских армий Русского отряда быстро докатился в преувеличенном виде до противника, и неприятельские войска были охвачены трепетным ужасом»[94].
Первый бой русские дали 28 сентября 1924 г.[95] К началу сражения винтовки имел только каждый третий боец. Патронов было по двести на ствол и на каждого бойца – по две ручные гранаты. Больше 130 километров к Шаньхайгуаню русский отряд шел по испорченной и тяжелой дороге. Особенно тяжело было тащить по ней повозки и орудия.
В это время продолжалось формирование других русских рот, которые вскоре присоединились к своим собратьям.
По данным полковника Н. Николаева, «в первом же бою горсть русских разбила многочисленный отряд из армии У Пэйфу и после этого началось победное шествие маленькой Русской бригады»[96].
По данным участников того боя, «войска У Пэйфу, 9-я дивизия, занимали сильно укрепленные позиции, имея перед ними еще речку[97] и чисто выкошенное поле. Когда китайские войска Чжан Цзучана ничего не могли с ними сделать и все их попытки двинуться в наступление были сейчас же пресекаемы, в бой двинули русских, которые до этого составляли лишь охрану его штаба. Русский отряд вместе с японской ротой из добровольцев-офицеров в 47 человек, участвовавшей совместно с нашим отрядом во всех боях до Тяньцзина, выступил против врага при поддержке своих пулеметчиков и артиллерии. Не обращая внимания на ураганный огонь своего многочисленного противника, имевшего также артиллерию, он двинулся в наступление и, перейдя речку, частью по мосту, частью вброд, сбил врага, который в беспорядке отступил через горы, преследуемый нашими и китайскими частями. После этого боя Чжан Цзучан нашил Нечаеву генеральские погоны»[98].
Первый бой русские дали 28 сентября 1924 г.[95] К началу сражения винтовки имел только каждый третий боец. Патронов было по двести на ствол и на каждого бойца – по две ручные гранаты. Больше 130 километров к Шаньхайгуаню русский отряд шел по испорченной и тяжелой дороге. Особенно тяжело было тащить по ней повозки и орудия.
В это время продолжалось формирование других русских рот, которые вскоре присоединились к своим собратьям.
По данным полковника Н. Николаева, «в первом же бою горсть русских разбила многочисленный отряд из армии У Пэйфу и после этого началось победное шествие маленькой Русской бригады»[96].
По данным участников того боя, «войска У Пэйфу, 9-я дивизия, занимали сильно укрепленные позиции, имея перед ними еще речку[97] и чисто выкошенное поле. Когда китайские войска Чжан Цзучана ничего не могли с ними сделать и все их попытки двинуться в наступление были сейчас же пресекаемы, в бой двинули русских, которые до этого составляли лишь охрану его штаба. Русский отряд вместе с японской ротой из добровольцев-офицеров в 47 человек, участвовавшей совместно с нашим отрядом во всех боях до Тяньцзина, выступил против врага при поддержке своих пулеметчиков и артиллерии. Не обращая внимания на ураганный огонь своего многочисленного противника, имевшего также артиллерию, он двинулся в наступление и, перейдя речку, частью по мосту, частью вброд, сбил врага, который в беспорядке отступил через горы, преследуемый нашими и китайскими частями. После этого боя Чжан Цзучан нашил Нечаеву генеральские погоны»[98].