Страница:
– Хорошо, я на машине, давайте я вас подвезу.
– Спасибо за вашу любезность! – Филин рассыпался в словах благодарности, произносимых с еще большим уровнем громкости.
Я стал приходить к выводу, что у профессора что-то в не в порядке со слухом.
В одиннадцать часов Филин вышел из здания института и под удивленными взглядами сотрудников и студентов направился к серебристому БМВ, в котором я его ожидал, коротая время за чтением местной утренней прессы.
Мы поехали обратно домой к профессору, и на этот раз расположились в небольшой, но уютной гостиной.
Филин, развалившись рядом со мной на диване, перед которым заботливая супруга поставила чайник с двумя бокалами, начал свое вещание:
– История создания компании „Эверест“ проста и банальна: собрались два человека, Жамнов и Кушнарский, набрали ряд секретуток, сняли офис и развернули мощную рекламную компанию фирмы, собирающей деньги под 30 процентов в месяц.
Я анализировал, чем отличалась эта компания от остальных и почему именно в нее люди вложили немалые средства. Ведь таких фирм в 1994 году было больше чем достаточно.
Во-первых, обещанный процент был более умерен по сравнению с другими. Во-вторых, тем, что в отличие от других, которые рекламировали себя как коммерческие структуры с высоким доходом, „Эверест“ с самого начала объявил, что будет осуществлять вложения в покупку акций приватизирующихся прибыльных предприятий, как бы заранее страхуя вкладчиков. И как это ни странно, на первых порах Жамновым и Кушнарским была совершена покупка акций некоторых волгоградских и иных промышленных предприятий. В глазах вкладчиков это означало серьезный подход к делу, в компанию многие поверили. В том числе и ваш покорный слуга, – снова как-то по-доброму усмехнулся Филин.
– И это все при том, что фирма была достаточно закрытой, – продолжил он. – Ее руководителей практически никто не видел. Функции общения с вкладчиками осуществляли симпатичные девушки, в офисе регулярно вывешивались информационные бюллетени, в которых все было ясно и четко изложено и дополнительных вопроосв задавать не хотелось. В средствах массовой информации также регулярно публиковались отчеты компании о проведенных ей действиях.
Самого Жамнова я видел один раз случайно, заметив как он в приемной дает указания обслуживающему персоналу. Я со своей дотошностью подошел к нему и попросил дать разъяснения по поводу очередного закупленного „Эверестом“ пакетом акций с целью выяснить, не является ли это вложение слишком рискованным... Сославшись на занятость, он сказал, что не может сейчас со мной говорить, и отослал меня к одной из своих подчиненных. Как потом выяснилось, вся закупка акций была произведена в самом начале деятельности, и затраченные на это суммы были отнюдь невелики, порядка 10–15 процентов от всей собранной „Эверестом“ суммы. Но прорекламировано все было с большой помпой и достаточно убедительно.
– Александр Сергеевич, а сколько вообще было собрано денег?
– О, на удивление много! В долларовом эквиваленте – около пяти миллионов. И это за восемь месяцев работы.
– И какова же судьба этой суммы? – спросил я Филина.
Филин сделал неопределенный жест рукой, что означало, по-видимому, недоумение.
– Кто его знает? Исчезли, все до копейки.
– Сейчас уже выяснено, как производилось свертывание деятельности компании?
– Да. В последний месяц деятельности, в августе, было произведено накапливание в сейфах всех имеющихся наличных средств. Одна часть средств под разными предлогами была снята из банка. Другая часть, вложенная в акции приватизированных предприятий, тайно была продана на местных и московских фондовых биржах. Следствие установило, кто являлся агентами „Эвереста“ на фондовом рынке. Это две известные брокерские фирмы „Диалог“ и „Тройка“. Однако претензий к ним предъявить нельзя, поскольку они просто являлись посредниками.
После того, как все это разрушилось, вкладчики образовали ассоциацию с целью спасения хотя бы части вкладов. Меня избрали председателем. К сожалению, почти ничего сделать не удалось. Видимо, люди, которые организовывали все это, тщательно, и я бы сказал, скрупулезно, продумали все пути отступления и грамотно кинули все концы в воду.
Единственный факт, вызывающий недоумение – это трагическая гибель самих руководителей фирмы. Версий на этот счет много, но ничего конкретного доказать нельзя.
– Расскажите об этом подробнее, – попросил я Филина.
– Подробнее об этом вам могут рассказать компетентные органы, а я лишь скажу, в день когда были прекращены выплаты по процентам (как было сказано в объявлении у входа в офис – по техническим причинам, в связи с ремонтом крыльца), оба руководителя были убиты, как предполагает милиция, наемными убийцами. Директор, Жамнов Алексей Юрьевич, был взорван в автомобиле на площадке перед своим домом, а главбух Кушнарский Иван Иванович, был застрелен в подъезде, также собственного дома.
– Интересно, какие же версии строились официальными органами?
– Версий хоть отбавляй. Денег нету, – акцентированно сказал Филин. – Говорилось, что „Эверест“ был задуман какими-то преступными группировками, а Жамнов и Кушнарский – были подставными фигурами, попками. И вместе с ликвидацией фирмы ликвидировали и их.
По другой версии, кто-то, более информированный чем мы, прознал о желании Жамнова и Кушнарского смыться с накопленной наличностью, просто переиграл их, опередив их и забрав деньги. Была даже версия, что у кого-то из обманутых вкладчиков не выдержали нервы, и он решил совершить акт возмездия, не предполагая при этом, что денег впоследствии найти не удастся. Но все же эта версия представляется маловероятной.
– Скажите, а что из себя представляли Жамнов и Кушнарский как личности? Что о них известно вообще?
– Оба местные жители, уроженцы Волгограда. Кушнарский закончил экономический институт, трудился бухгалтером на ряде предприятий, пока не перешел на работу в „Эверест“. Имел проблемы с законом, привлекался по статье о хищениях на мясокомбинате, но прошел по делу как свидетель. Был женат, потом развелся.
Что касается Жамнова, то он юрист. Закончил юридический институт. – Тут Филин задумался. – По-моему, даже в Тарасове. Я не помню сейчас точно, нужно проверить по документам. Если так, то это интересный факт, – с улыбкой посмотрел он на меня.
Жамнов до „Эвереста“ работал юрисконсультом на том же мясокомбинате, где работал и Кушнарский. После скандала с хищением уволился оттуда, занялся коммерцией, работал в одном из отделений Сбербанка. Зарекомендовал себя как хороший юрист и грамотный экономист, поскольку специализировался как юрист по хозяйственному праву. Был женат, от брака имеется дочь. После гибели Жамнова его жена переехала в другой город.
Ну вот, собственно, и все, что я могу вам сказать, – подытожил Филин.
– Скажите, Александр Сергеевич, наверняка за время вашей деятельности председателя ассоциации, вы познакомились и контактируете сейчас с массой людей, причастных в этому делу.
– Разумеется, – ответил Филин.
– Не могли бы вы оказать протекцию в отношении некоторых из них? В частности, меня интересуют представители правоохранительных органов, занимавшихся расследованием дела.
– Вы, видимо, имеете в виду капитана Соловьева...
– Возможно.
– Так мы можем съездить и поговорить с ним! – почти с радостью прокричал Филин.
– Был бы очень вам признателен, – ответил я и мизинцем поправил ушную мембрану.
Через полчаса мы уже сидели в городском управлении внутренних дел в кабинете капитана Юрия Михайловича Соловьева. Филин громогласно представил меня этому небольшого роста лысенькому мужичку с пышными темными усами и слегка лукавым взглядом и попросил ответить на мои вопросы.
Первым, чем я поинтересовался у капитана, были обстоятельства убийства главных лиц компании „Эверест“.
Соловьев не стал распространяться на этот счет, а просто вынул папку из стола и предоставил ее в мое распоряжение.
Сам же он стал беседовать с Филиным.
Из протоколов, составленных по факту убийства, я выяснил следующее:
Кушнарский был застрелен неизвестным, поджидавшим его на лестничной площадке в районе десяти часов вечера. В момент, когда главбух открывал ключом дверь своей квартиры, киллер спустился с площадки верхнего этажа и произвел пять выстрелов в область головы и шеи жертвы. Смерть наступила мгновенно.
Пистолет системы ПСМ был снаряжен глушителем, поэтому выстрелов никто не слышал. Тело Кушнарского было обнаружено его сожительницей спустя пять минут после убийства. Она слышала, как тот засовывал ключ в дверь и вышла посмотреть, почему Кушнарский не заходит в квартиру. Убийца скрылся с места происшествия и не найден.
Обстоятельства смерти Жамнова были следующими: поздно вечером, в районе десяти часов, он подъехал на своей машине „Ауди“ на платную стоянку недалеко от дома.
Поздоровавшись на входе с охранником, Жамнов поехал парковаться в дальний угол стоянки. Примерно через минуту в углу, где припарковался Жамнов, раздался оглушительный взрыв, разметавший „Ауди“ в клочья. Взрыв причинил значительный ущерб стоявшим рядом автомобилям, многие из которых пришли почти в полную негодность и проделал большую дыру в бетонном заборе. Сила взрыва составила 1,5 килограмма тротилового эквивалента. Следствие предполагает, что взрыв был произведен радиоуправляемым устройством, бомба была заранее заложена в автомобиль Жамнова. Скорее всего, преступники проявили некую гуманность и не нашли другого подходящего места для взрыва, чем пустынная стоянка автомобиля.
Прочитав протокол, я исполнился сочувствия сотрудникам внутренних дел, которые с пластиковыми пакетами в руках собирали останки Жамнова по автостоянке.
Сам капитан Соловьев ничего существенного к прочитанному мною и известному мне от Филина сообщить не смог, если не считать его чрезмерно, на мой взгляд, оптимистических заявлений о том, что он надеется найти деньги вкладчиков.
Я выслушал его заявления с самым серьезным видом и попросил оказать мне протекцию в беседе с представителями брокерских контор, занимавшихся продажей акций по поручению компании „Эверест“. Соловьев сказал, что никаких проблем в этом он не видит. Он набрал номер и коротко переговорил с кем-то по телефону.
Филин с горячностью вызвался меня сопроводить. Обе брокерские конторы находились в одном здании, правда, в разных его концах. Здание называлось „Волгоградская фондовая биржа“. Оба директора контор (видимо, по взаимной договоренности, один был высокий, тонкий и с пышной черной шевелюрой, другой – маленький, толстенький и лысенький) вещали мне одно и то же. Суть их разъяснений сводилась к тому, что в 1994 году к ним обратился некто Кушнарский и попросил их реализовать акции нескольких предприятий, владельцем которых являлась трастовая компания „Эверест“. Не в традициях этих двух фирм было спрашивать, с какой целью клиент просит это сделать, а напротив, традицией обоих фирм является сохранение конфиденциальности дел клиента. Поэтому обе конторы, не вдаваясь в особые подробности, успешно реализовали бумаги на фондовым рынке, получив за это свой процент. Оба уверяли, что он был очень небольшим. Ни о каких подробностях, связанных с функционированием „Эвереста“ им неизвестно и мало того, просто неинтересно. Вкладчикам, безусловно, брокеры сочувствуют, но ничем помочь не могут.
Вырученные деньги Кушнарскому были переданы наличными, сделка оформлена документально.
Я подумал, что особого смысла оставаться в Волгограде для меня нет. Задание Приятеля, на мой взгляд, было выполнено.
Филин настоял на том, чтобы я заночевал у них и лишь утром отправился бы в дорогу, сославшись на то, что ночью ездить небезопасно. Я принял предложение профессора и уже вечером, сидя на его кухне и попивая неизменный чаек, поведал ему некоторые детали дела, которым я занимался. К нашей компании в этот вечер присоединился еще один человек, которого Филин представил как юрисконсульта Ассоциации обманутых вкладчиков Липицкого Григория Аркадьевича. Это был человек средних лет с тщательно зализанными назад волосами, в больших роговых очках.
Филин сказал, что Липицкий работает в Ассоциации на общественных началах, представляя известную в Волгограде юридическую контору, которая, отстаивая интересы вкладчиков, таким образом повышает свой престиж. Липицкий, несколько натужно улыбаясь, возразил, отметив, что отстаивание интересов вкладчиков – гражданский долг, а поднятие имиджа является побочным процессом.
Мне захотелось с ехидцей спросить, как далеко продвинулся Липицкий на этом благородном поприще и сколько денег удалось вернуть, но все же сдержался и не спросил ничего. Своим собеседникам я объяснил, не вдаваясь в подробности, что в нашем городе убит влиятельный человек, политик и бизнесмен.
В ходе расследования убийства, отработав несколько версий, мы вместе со своим Приятелем (я не стал пояснять, кто это) пришли к выводу, что корни этого дела лежат в Волгограде и возможно связаны с трастовой компанией „Эверест“. Я не стал отвечать на бурю возникших после этого заявления вопросов со стороны Филина и Липицкого, да и не мог этого сделать по причине малой своей осведомленности в логических ходах Приятеля, заставившего меня совершить вояж в Волгоград. Я лишь заверил моих собеседников в том, что как только обстоятельства дела более или менее прояснятся, и я получу какие-либо доказательства вышеуказанной связи, я немедленно их проинформирую. И несколько неожиданно для себя выразил надежду, что это произойдет достаточно скоро.
В отличие от Липицкого, который просто молча задумался над сказанным мною, Филин отреагировал очень эмоционально. Он заявил, что завтра же утром отправляется вместе со мной в Тарасов. В подтверждении серьезности своих намерений он набрал номер заведующего кафедрой института и категорично заявил о том, что берет отпуск за свой счет на неделю. Как я не пытался отговорить старика от поездки, тот был непреклонен.
Ранним утром следующего дня мы были уже на пути в Тарасов.
В душе я никогда не был поэтом, и осень для меня не является чем-то вдохновляющим, скорее наоборот, особенно это стало чувствоваться с годами. Однако ландшафты, пробегавшие вдоль дороги, были настолько живописны и радовали глаз, что я часто с трудом отрывал свое внимание от них и переключался на дорогу. Мой горластый попутчик не унимался всю дорогу.
Даже почтенный возраст не мог сморить его хотя бы в получасовой дреме, чтобы дать мне отдохнуть. Он рассказывал мне о фактах своей биографии, значительных и не очень, о взаимотношениях на кафедре и неправильности преподавания истории в институте и еще обо всякой-всячине, интересной и не слишком.
– Да, вы знаете, Валера, – после непродолжительной паузы вновь затрубил Филин, – когда возникла первая финансовая пирамида?
Я пожалел, что не купил какие-нибудь затычки неважно для чего, чтобы заткнуть свои уши еще в Волгограде. Я был уверен, что даже при полной их закупорке я бы хорошо слышал своего собеседника.
– Нет, не знаю, – ответил я.
– А я вам объясню, – снисходительно сказал Филин. – Это было во Франции во времена регентства герцога Филиппа Орлеанского. Некий шотландец по имени Джон Лоу, весьма талантливый молодой человек, почти не имевший образования, кроме церковно-приходской школы, пошлявшись по миру, осел наконец во Франции. Он и предложил Филиппу Орлеанскому, обремененному в то время проблемами наполнения государственной казны, состояние которой было плачевно, интересный бизнес-проект в качестве способа добычи денег. Он предложил ему поначалу лотерею. Сейчас это стандартная вещь, но тогда это было, мягко говоря, не слишком распространено.
Лотерея была проведена, были собраны значительные средства, которые, как вы понимаете, были гораздо больше затрат на призы. Я уж не знаю что там были за призы – сейчас дарят стиральные машины и пылесосы, а тогда, видимо, в ходу были повозки, возможно, оружие. Победители лотереи были награждены публично и с большой помпой. Люди уже тогда понимали значимость рекламы как двигателя торговли.
Филиппу проведенная акция понравилась, и он сказал Лоу: „А давай-ка, милый Джон, еще что-нибудь!“. И Джон не подвел – он предложил схему, которую сейчас экономисты называют финансовой пирамидой. По стране были распространены псевдо-ценные бумаги на подобие нынешних „мавродиков“, которые принимались к оплате через определенное время в разных частях Франции с бешеными процентами. Представьте себе, что сегодня вы отдали сто ливров, а через месяц получили двести... Абсолютное большинство французов втянулись в эту игру, начиная от дворян кончая последними простолюдинами. Играли все. Но, как вы понимаете, долго это продолжаться не могло. В какой-то момент эти фантики перестали принимать, и тогда случилось страшное. Возникла массовая паника, все, кто мог, требовали свои деньги.
Некоторым это удалось: в частности, герцог де Шеврез приехал во дворец, где жил Джон Лоу и, банально приставив шпагу к его горлу, потребовал свои деньги обратно. Джон Лоу не смог проигнорировать столь вежливый и тактичный намек. Герцогу нагрузили телегу денег, и он отбыл восвояси. Однако большинство французов оказалось менее удачливым. Джон Лоу был вынужден бежать в Италию, откуда был выдан, посажен в тюрьму. Вообщем, жизнь его закончилась трагично – он умер в нищете.
Филин сделал паузу в рассказе и, вздохнув, резюмировал:
– Вы спросите насчет денег? Денег так и не нашли...
– История насыщена оптимизмом, как спелое яблоко соком, – повело вдруг меня на метафоры. „Не к добру это“, – подумал я и оказался совершенно прав.
Неожиданно впереди себя по правой стороне дороги я заметил блеснувший в кустах солнечный луч, словно отраженный каким-то зеркальцем. Я даже не успел подумать, что бы это могло быть, как в следующий момент раздался громкий хлопок – это лопнул левый передний скат нашего „БМВ“. Машина тут же резко пошла на встречную полосу дороги и завиляла.
Тормозить было бессмысленно, мы могли тут же перевернуться.
Я попытался, работая попеременно рулем и тормозом, стабилизировать положение. И все же миновать кювета мне не удалось: „БМВ“, хотя и на небольшой скорости, но сполз с дороги и, уткнувшись бампером в канаву, замер. Мою залепленную пластырем физиономию спасла выскочившая из руля подушка безопасности и пристегнутый ремень. Моему соседу повезло меньше – он все же ткнулся лбом в ветровое стекло.
Филин с широко раскрытыми глазами недоуменно смотрел на меня, спросив при этом:
– А что случилось, почему мы так резко ушли с дороги?
– Очень писать захотелось, – буркнул я и, толкнув боковую дверь, выскочил из машины и уже громко приказал Филину:
– Вылезайте быстро из машины и лежите за ней, чтобы вас не было видно с дороги, – при этих словах я выхватил пистолет, спустил его с предохранителя и побежал пригнувшись дальше вдоль дороги в направлении густого кустарника, который рос в пятидесяти метрах от места нашей аварии.
Достигнув его с потрясающей для бега на корячках скоростью и спрятавшись в нем, я осторожно приподнялся, чтобы лучше разглядеть дорогу. К счастью, мой план сработал, и ждать пришлось недолго. Через несколько секунд кусты напротив зашевелились и оттуда, осторожно озираясь, вышел невысокий коренастый мужичок в спортивном костюме и кепке-бейсболке.
На правом плече у него висела спортивная сумка. Видимо, винтовку с оптическим прицелом он оставил на точке огня, а сам пошел добивать нас, чтобы после этого взорвать машину.
Я тщательно прицелился, взяв киллера на мушку своего „ПМ“, и когда он уже приблизился к ближайшей ко мне бровке дороги, я все же решил дать ему шанс, крикнув:
– Брось оружие!
Но он оказался совсем испорченным человеком, за что и пострадал. Услышав мой гуманный призыв, он выхватил из сумки пистолет и открыл стрельбу, ориентируясь на мой голос. Мои шансы в этой игре, к счастью, были предпочтительнее. Наши выстрелы слились в единый грохот. Мы успели выстрелить несколько раз друг в друга, прежде чем одна из моих пуль бросила киллера на асфальт. Его же пули просвистели над моей головой, посшибав ветки кустарника. На всякий случай я упал на землю, притворившись, что в меня попали и уже ползком стал добираться к водоперекидной трубе, зарытой поперек дороги. Я быстро юркнул в нее и, стараясь не шуметь, перебрался на противоположную сторону дороги.
Я затаился на некоторое время. Не обнаружив ничего подозрительного, я высунулся, чтобы обозреть профиль дороги.
Мой противник лежал без движения. Немного пробежав, я быстренько прыгнул в кусты том месте, откуда вылез киллер.
На небольшой, недавно умятой площадке, я обнаружил надувной матрац, рядом с которым лежала снайперская винтовка югославского производства „Застава“ с оптическим прицелом.
Тут же лежала и рация. Я понял, что у киллера есть напарник, находящийся в некотором отдалении, который и предупредил его о приближении моего „БМВ“. Пройдя насквозь в придорожную рощу, я обнаружил недалеко на грунтовой дороге пустую белую „девятку“.
Возвратясь обратно, я обнаружил, что происшествие стало достоянием общественности. Большегрузный „КамАЗ“ и „Москвич-412“ стояли по обе стороны дороги, а их водители склонились над телом лежащего без движения киллера. Я заметил также, что в их направлении двигался не выдержавший долгого бездействия Филин. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к этой компании. Человек с разбитым лицом и пистолетом в руке, скорее всего, произвел на водителей сильное впечатление. Я подошел и посмотрел на киллера.
Однозначно, он был мертв – пуля попала в область сердца.
Закостеневшей рукой он сжимал пистолет „ТТ“. Поскольку водители вопросительно уставились на меня, пришлось объяснить суть происшедшего. Это заняло какое-то время, в течение которого прибавилось еще двое любопытных водителей.
Через час прибыл местный участковый, которого на удивление быстро нашли. Еще через два часа прибыл наряд милиции из ближайшего населенного пункта. За это время я и Филин раз десять повторили свой рассказ о произошедших с нами событиях. В какой-то момент мне пришла в голову мысль о том, что среди нескольких проезжавших машин наверяняка был и напарник убитого бандита.
В конце концов, спустя часов пять после происшествия, когда милиционеры сняли показания, замерили дорогу, нас повезли в ближайший населенный пункт. Уже темнело. Мы с Филиным ехали в милицейском „уазике“, наш БМВ, вытащенный из канавы, ехал на буксире, пилотируемый одним из милиционеров. Думаю, что парнишка-сержант ловил кайф от восседания в столь крутой для него тачке. У машины оказалась разбитой одна фара и погнулось крыло.
На ночь нас с Филиным и тремя милиционерами разместили в сельском клубе. Во время дежурства двое из стражей порядка постоянно не спали. Видимо, несмотря на наши объяснения и наличие улик, милиционеры никак не могли решить для себя, кто же был наемным убийцей, а кто – жертвой. Наконец, утром приехала бригада криминалистов из Волгограда, и в очередной раз процедура допроса повторилась. На сей раз не выдержали нервы у профессора: он так орал на следственную бригаду, часто вставляя в свою речь популярные народные лексические обороты, это возымело наконец действие. Они, запротоколировав наши показания, объявили нам день нашей явки в Волгоградское управление внутренних дел и отпустили домой.
Я отправился к директору совхоза с вопросом о том, где можно оказать первую техническую помощь автомобилю, чтобы я мог спокойно доехать домой. Перед входом в административное здание я заметил две таблички. На одной из них было написано: „Правление совхоза „Едакинский“, а на другой – администрация села Нижние Едаки. Найдя директора, который оказался армянином по фамилии Кочарян, я задал ему интересующий меня вопрос. Он заверил меня, что нет никаких проблем, и его родной брат-автомеханик Хачик, который обладает золотыми руками, возьмется за ремонт, причем сделает это почти бесплатно. Я очень удивился, но потом понял, что льготы объясняются распространившимися слухами о моих способностях ворошиловского стрелка. Армяне, видимо, не знали о том, что милиция отняла у меня „Макаров“ для проведения баллистической экспертизы.
Выходя из здания правления, я снова обратил внимание на табличку. „Едаки“ – очень уж знакомо мне это название, причем знаю я его недавно... Ба, да это же родина одного из моих заказчиков, банкира Василия Лагутина. Приятель еще постоянно жаловался на недостаток информации по поводу этой личности. Только Лагутин, кажется, родился в Верхних Едаках, если мне не изменяет память. Однако где есть Нижние Едаки, там, безусловно, должны быть и Верхние. Радуясь поразительной логике своего мышления, я решил поинтересоваться у директора совхоза насчет Лагутина.
К обеду Хачик, шустрый парнишка, действительно с золотыми руками, аккуратно выпрямил крыло автомашины, залепив разбитую фару скотчем и проведя еще ряд мелких операций по устранению возникших неисправностей, объявил мне, что можно ехать. Я отстегнул ему сумму, которая очень маленькой, да и вообще просто маленькой мне не показалась. Хачик рассыпался в благодарностях и сказал, чтобы мы заезжали еще. Я сказал, что, может быть, заеду, но совсем по другому поводу.
– Спасибо за вашу любезность! – Филин рассыпался в словах благодарности, произносимых с еще большим уровнем громкости.
Я стал приходить к выводу, что у профессора что-то в не в порядке со слухом.
В одиннадцать часов Филин вышел из здания института и под удивленными взглядами сотрудников и студентов направился к серебристому БМВ, в котором я его ожидал, коротая время за чтением местной утренней прессы.
Мы поехали обратно домой к профессору, и на этот раз расположились в небольшой, но уютной гостиной.
Филин, развалившись рядом со мной на диване, перед которым заботливая супруга поставила чайник с двумя бокалами, начал свое вещание:
– История создания компании „Эверест“ проста и банальна: собрались два человека, Жамнов и Кушнарский, набрали ряд секретуток, сняли офис и развернули мощную рекламную компанию фирмы, собирающей деньги под 30 процентов в месяц.
Я анализировал, чем отличалась эта компания от остальных и почему именно в нее люди вложили немалые средства. Ведь таких фирм в 1994 году было больше чем достаточно.
Во-первых, обещанный процент был более умерен по сравнению с другими. Во-вторых, тем, что в отличие от других, которые рекламировали себя как коммерческие структуры с высоким доходом, „Эверест“ с самого начала объявил, что будет осуществлять вложения в покупку акций приватизирующихся прибыльных предприятий, как бы заранее страхуя вкладчиков. И как это ни странно, на первых порах Жамновым и Кушнарским была совершена покупка акций некоторых волгоградских и иных промышленных предприятий. В глазах вкладчиков это означало серьезный подход к делу, в компанию многие поверили. В том числе и ваш покорный слуга, – снова как-то по-доброму усмехнулся Филин.
– И это все при том, что фирма была достаточно закрытой, – продолжил он. – Ее руководителей практически никто не видел. Функции общения с вкладчиками осуществляли симпатичные девушки, в офисе регулярно вывешивались информационные бюллетени, в которых все было ясно и четко изложено и дополнительных вопроосв задавать не хотелось. В средствах массовой информации также регулярно публиковались отчеты компании о проведенных ей действиях.
Самого Жамнова я видел один раз случайно, заметив как он в приемной дает указания обслуживающему персоналу. Я со своей дотошностью подошел к нему и попросил дать разъяснения по поводу очередного закупленного „Эверестом“ пакетом акций с целью выяснить, не является ли это вложение слишком рискованным... Сославшись на занятость, он сказал, что не может сейчас со мной говорить, и отослал меня к одной из своих подчиненных. Как потом выяснилось, вся закупка акций была произведена в самом начале деятельности, и затраченные на это суммы были отнюдь невелики, порядка 10–15 процентов от всей собранной „Эверестом“ суммы. Но прорекламировано все было с большой помпой и достаточно убедительно.
– Александр Сергеевич, а сколько вообще было собрано денег?
– О, на удивление много! В долларовом эквиваленте – около пяти миллионов. И это за восемь месяцев работы.
– И какова же судьба этой суммы? – спросил я Филина.
Филин сделал неопределенный жест рукой, что означало, по-видимому, недоумение.
– Кто его знает? Исчезли, все до копейки.
– Сейчас уже выяснено, как производилось свертывание деятельности компании?
– Да. В последний месяц деятельности, в августе, было произведено накапливание в сейфах всех имеющихся наличных средств. Одна часть средств под разными предлогами была снята из банка. Другая часть, вложенная в акции приватизированных предприятий, тайно была продана на местных и московских фондовых биржах. Следствие установило, кто являлся агентами „Эвереста“ на фондовом рынке. Это две известные брокерские фирмы „Диалог“ и „Тройка“. Однако претензий к ним предъявить нельзя, поскольку они просто являлись посредниками.
После того, как все это разрушилось, вкладчики образовали ассоциацию с целью спасения хотя бы части вкладов. Меня избрали председателем. К сожалению, почти ничего сделать не удалось. Видимо, люди, которые организовывали все это, тщательно, и я бы сказал, скрупулезно, продумали все пути отступления и грамотно кинули все концы в воду.
Единственный факт, вызывающий недоумение – это трагическая гибель самих руководителей фирмы. Версий на этот счет много, но ничего конкретного доказать нельзя.
– Расскажите об этом подробнее, – попросил я Филина.
– Подробнее об этом вам могут рассказать компетентные органы, а я лишь скажу, в день когда были прекращены выплаты по процентам (как было сказано в объявлении у входа в офис – по техническим причинам, в связи с ремонтом крыльца), оба руководителя были убиты, как предполагает милиция, наемными убийцами. Директор, Жамнов Алексей Юрьевич, был взорван в автомобиле на площадке перед своим домом, а главбух Кушнарский Иван Иванович, был застрелен в подъезде, также собственного дома.
– Интересно, какие же версии строились официальными органами?
– Версий хоть отбавляй. Денег нету, – акцентированно сказал Филин. – Говорилось, что „Эверест“ был задуман какими-то преступными группировками, а Жамнов и Кушнарский – были подставными фигурами, попками. И вместе с ликвидацией фирмы ликвидировали и их.
По другой версии, кто-то, более информированный чем мы, прознал о желании Жамнова и Кушнарского смыться с накопленной наличностью, просто переиграл их, опередив их и забрав деньги. Была даже версия, что у кого-то из обманутых вкладчиков не выдержали нервы, и он решил совершить акт возмездия, не предполагая при этом, что денег впоследствии найти не удастся. Но все же эта версия представляется маловероятной.
– Скажите, а что из себя представляли Жамнов и Кушнарский как личности? Что о них известно вообще?
– Оба местные жители, уроженцы Волгограда. Кушнарский закончил экономический институт, трудился бухгалтером на ряде предприятий, пока не перешел на работу в „Эверест“. Имел проблемы с законом, привлекался по статье о хищениях на мясокомбинате, но прошел по делу как свидетель. Был женат, потом развелся.
Что касается Жамнова, то он юрист. Закончил юридический институт. – Тут Филин задумался. – По-моему, даже в Тарасове. Я не помню сейчас точно, нужно проверить по документам. Если так, то это интересный факт, – с улыбкой посмотрел он на меня.
Жамнов до „Эвереста“ работал юрисконсультом на том же мясокомбинате, где работал и Кушнарский. После скандала с хищением уволился оттуда, занялся коммерцией, работал в одном из отделений Сбербанка. Зарекомендовал себя как хороший юрист и грамотный экономист, поскольку специализировался как юрист по хозяйственному праву. Был женат, от брака имеется дочь. После гибели Жамнова его жена переехала в другой город.
Ну вот, собственно, и все, что я могу вам сказать, – подытожил Филин.
– Скажите, Александр Сергеевич, наверняка за время вашей деятельности председателя ассоциации, вы познакомились и контактируете сейчас с массой людей, причастных в этому делу.
– Разумеется, – ответил Филин.
– Не могли бы вы оказать протекцию в отношении некоторых из них? В частности, меня интересуют представители правоохранительных органов, занимавшихся расследованием дела.
– Вы, видимо, имеете в виду капитана Соловьева...
– Возможно.
– Так мы можем съездить и поговорить с ним! – почти с радостью прокричал Филин.
– Был бы очень вам признателен, – ответил я и мизинцем поправил ушную мембрану.
Через полчаса мы уже сидели в городском управлении внутренних дел в кабинете капитана Юрия Михайловича Соловьева. Филин громогласно представил меня этому небольшого роста лысенькому мужичку с пышными темными усами и слегка лукавым взглядом и попросил ответить на мои вопросы.
Первым, чем я поинтересовался у капитана, были обстоятельства убийства главных лиц компании „Эверест“.
Соловьев не стал распространяться на этот счет, а просто вынул папку из стола и предоставил ее в мое распоряжение.
Сам же он стал беседовать с Филиным.
Из протоколов, составленных по факту убийства, я выяснил следующее:
Кушнарский был застрелен неизвестным, поджидавшим его на лестничной площадке в районе десяти часов вечера. В момент, когда главбух открывал ключом дверь своей квартиры, киллер спустился с площадки верхнего этажа и произвел пять выстрелов в область головы и шеи жертвы. Смерть наступила мгновенно.
Пистолет системы ПСМ был снаряжен глушителем, поэтому выстрелов никто не слышал. Тело Кушнарского было обнаружено его сожительницей спустя пять минут после убийства. Она слышала, как тот засовывал ключ в дверь и вышла посмотреть, почему Кушнарский не заходит в квартиру. Убийца скрылся с места происшествия и не найден.
Обстоятельства смерти Жамнова были следующими: поздно вечером, в районе десяти часов, он подъехал на своей машине „Ауди“ на платную стоянку недалеко от дома.
Поздоровавшись на входе с охранником, Жамнов поехал парковаться в дальний угол стоянки. Примерно через минуту в углу, где припарковался Жамнов, раздался оглушительный взрыв, разметавший „Ауди“ в клочья. Взрыв причинил значительный ущерб стоявшим рядом автомобилям, многие из которых пришли почти в полную негодность и проделал большую дыру в бетонном заборе. Сила взрыва составила 1,5 килограмма тротилового эквивалента. Следствие предполагает, что взрыв был произведен радиоуправляемым устройством, бомба была заранее заложена в автомобиль Жамнова. Скорее всего, преступники проявили некую гуманность и не нашли другого подходящего места для взрыва, чем пустынная стоянка автомобиля.
Прочитав протокол, я исполнился сочувствия сотрудникам внутренних дел, которые с пластиковыми пакетами в руках собирали останки Жамнова по автостоянке.
Сам капитан Соловьев ничего существенного к прочитанному мною и известному мне от Филина сообщить не смог, если не считать его чрезмерно, на мой взгляд, оптимистических заявлений о том, что он надеется найти деньги вкладчиков.
Я выслушал его заявления с самым серьезным видом и попросил оказать мне протекцию в беседе с представителями брокерских контор, занимавшихся продажей акций по поручению компании „Эверест“. Соловьев сказал, что никаких проблем в этом он не видит. Он набрал номер и коротко переговорил с кем-то по телефону.
Филин с горячностью вызвался меня сопроводить. Обе брокерские конторы находились в одном здании, правда, в разных его концах. Здание называлось „Волгоградская фондовая биржа“. Оба директора контор (видимо, по взаимной договоренности, один был высокий, тонкий и с пышной черной шевелюрой, другой – маленький, толстенький и лысенький) вещали мне одно и то же. Суть их разъяснений сводилась к тому, что в 1994 году к ним обратился некто Кушнарский и попросил их реализовать акции нескольких предприятий, владельцем которых являлась трастовая компания „Эверест“. Не в традициях этих двух фирм было спрашивать, с какой целью клиент просит это сделать, а напротив, традицией обоих фирм является сохранение конфиденциальности дел клиента. Поэтому обе конторы, не вдаваясь в особые подробности, успешно реализовали бумаги на фондовым рынке, получив за это свой процент. Оба уверяли, что он был очень небольшим. Ни о каких подробностях, связанных с функционированием „Эвереста“ им неизвестно и мало того, просто неинтересно. Вкладчикам, безусловно, брокеры сочувствуют, но ничем помочь не могут.
Вырученные деньги Кушнарскому были переданы наличными, сделка оформлена документально.
Я подумал, что особого смысла оставаться в Волгограде для меня нет. Задание Приятеля, на мой взгляд, было выполнено.
Филин настоял на том, чтобы я заночевал у них и лишь утром отправился бы в дорогу, сославшись на то, что ночью ездить небезопасно. Я принял предложение профессора и уже вечером, сидя на его кухне и попивая неизменный чаек, поведал ему некоторые детали дела, которым я занимался. К нашей компании в этот вечер присоединился еще один человек, которого Филин представил как юрисконсульта Ассоциации обманутых вкладчиков Липицкого Григория Аркадьевича. Это был человек средних лет с тщательно зализанными назад волосами, в больших роговых очках.
Филин сказал, что Липицкий работает в Ассоциации на общественных началах, представляя известную в Волгограде юридическую контору, которая, отстаивая интересы вкладчиков, таким образом повышает свой престиж. Липицкий, несколько натужно улыбаясь, возразил, отметив, что отстаивание интересов вкладчиков – гражданский долг, а поднятие имиджа является побочным процессом.
Мне захотелось с ехидцей спросить, как далеко продвинулся Липицкий на этом благородном поприще и сколько денег удалось вернуть, но все же сдержался и не спросил ничего. Своим собеседникам я объяснил, не вдаваясь в подробности, что в нашем городе убит влиятельный человек, политик и бизнесмен.
В ходе расследования убийства, отработав несколько версий, мы вместе со своим Приятелем (я не стал пояснять, кто это) пришли к выводу, что корни этого дела лежат в Волгограде и возможно связаны с трастовой компанией „Эверест“. Я не стал отвечать на бурю возникших после этого заявления вопросов со стороны Филина и Липицкого, да и не мог этого сделать по причине малой своей осведомленности в логических ходах Приятеля, заставившего меня совершить вояж в Волгоград. Я лишь заверил моих собеседников в том, что как только обстоятельства дела более или менее прояснятся, и я получу какие-либо доказательства вышеуказанной связи, я немедленно их проинформирую. И несколько неожиданно для себя выразил надежду, что это произойдет достаточно скоро.
В отличие от Липицкого, который просто молча задумался над сказанным мною, Филин отреагировал очень эмоционально. Он заявил, что завтра же утром отправляется вместе со мной в Тарасов. В подтверждении серьезности своих намерений он набрал номер заведующего кафедрой института и категорично заявил о том, что берет отпуск за свой счет на неделю. Как я не пытался отговорить старика от поездки, тот был непреклонен.
Ранним утром следующего дня мы были уже на пути в Тарасов.
В душе я никогда не был поэтом, и осень для меня не является чем-то вдохновляющим, скорее наоборот, особенно это стало чувствоваться с годами. Однако ландшафты, пробегавшие вдоль дороги, были настолько живописны и радовали глаз, что я часто с трудом отрывал свое внимание от них и переключался на дорогу. Мой горластый попутчик не унимался всю дорогу.
Даже почтенный возраст не мог сморить его хотя бы в получасовой дреме, чтобы дать мне отдохнуть. Он рассказывал мне о фактах своей биографии, значительных и не очень, о взаимотношениях на кафедре и неправильности преподавания истории в институте и еще обо всякой-всячине, интересной и не слишком.
– Да, вы знаете, Валера, – после непродолжительной паузы вновь затрубил Филин, – когда возникла первая финансовая пирамида?
Я пожалел, что не купил какие-нибудь затычки неважно для чего, чтобы заткнуть свои уши еще в Волгограде. Я был уверен, что даже при полной их закупорке я бы хорошо слышал своего собеседника.
– Нет, не знаю, – ответил я.
– А я вам объясню, – снисходительно сказал Филин. – Это было во Франции во времена регентства герцога Филиппа Орлеанского. Некий шотландец по имени Джон Лоу, весьма талантливый молодой человек, почти не имевший образования, кроме церковно-приходской школы, пошлявшись по миру, осел наконец во Франции. Он и предложил Филиппу Орлеанскому, обремененному в то время проблемами наполнения государственной казны, состояние которой было плачевно, интересный бизнес-проект в качестве способа добычи денег. Он предложил ему поначалу лотерею. Сейчас это стандартная вещь, но тогда это было, мягко говоря, не слишком распространено.
Лотерея была проведена, были собраны значительные средства, которые, как вы понимаете, были гораздо больше затрат на призы. Я уж не знаю что там были за призы – сейчас дарят стиральные машины и пылесосы, а тогда, видимо, в ходу были повозки, возможно, оружие. Победители лотереи были награждены публично и с большой помпой. Люди уже тогда понимали значимость рекламы как двигателя торговли.
Филиппу проведенная акция понравилась, и он сказал Лоу: „А давай-ка, милый Джон, еще что-нибудь!“. И Джон не подвел – он предложил схему, которую сейчас экономисты называют финансовой пирамидой. По стране были распространены псевдо-ценные бумаги на подобие нынешних „мавродиков“, которые принимались к оплате через определенное время в разных частях Франции с бешеными процентами. Представьте себе, что сегодня вы отдали сто ливров, а через месяц получили двести... Абсолютное большинство французов втянулись в эту игру, начиная от дворян кончая последними простолюдинами. Играли все. Но, как вы понимаете, долго это продолжаться не могло. В какой-то момент эти фантики перестали принимать, и тогда случилось страшное. Возникла массовая паника, все, кто мог, требовали свои деньги.
Некоторым это удалось: в частности, герцог де Шеврез приехал во дворец, где жил Джон Лоу и, банально приставив шпагу к его горлу, потребовал свои деньги обратно. Джон Лоу не смог проигнорировать столь вежливый и тактичный намек. Герцогу нагрузили телегу денег, и он отбыл восвояси. Однако большинство французов оказалось менее удачливым. Джон Лоу был вынужден бежать в Италию, откуда был выдан, посажен в тюрьму. Вообщем, жизнь его закончилась трагично – он умер в нищете.
Филин сделал паузу в рассказе и, вздохнув, резюмировал:
– Вы спросите насчет денег? Денег так и не нашли...
– История насыщена оптимизмом, как спелое яблоко соком, – повело вдруг меня на метафоры. „Не к добру это“, – подумал я и оказался совершенно прав.
Неожиданно впереди себя по правой стороне дороги я заметил блеснувший в кустах солнечный луч, словно отраженный каким-то зеркальцем. Я даже не успел подумать, что бы это могло быть, как в следующий момент раздался громкий хлопок – это лопнул левый передний скат нашего „БМВ“. Машина тут же резко пошла на встречную полосу дороги и завиляла.
Тормозить было бессмысленно, мы могли тут же перевернуться.
Я попытался, работая попеременно рулем и тормозом, стабилизировать положение. И все же миновать кювета мне не удалось: „БМВ“, хотя и на небольшой скорости, но сполз с дороги и, уткнувшись бампером в канаву, замер. Мою залепленную пластырем физиономию спасла выскочившая из руля подушка безопасности и пристегнутый ремень. Моему соседу повезло меньше – он все же ткнулся лбом в ветровое стекло.
Филин с широко раскрытыми глазами недоуменно смотрел на меня, спросив при этом:
– А что случилось, почему мы так резко ушли с дороги?
– Очень писать захотелось, – буркнул я и, толкнув боковую дверь, выскочил из машины и уже громко приказал Филину:
– Вылезайте быстро из машины и лежите за ней, чтобы вас не было видно с дороги, – при этих словах я выхватил пистолет, спустил его с предохранителя и побежал пригнувшись дальше вдоль дороги в направлении густого кустарника, который рос в пятидесяти метрах от места нашей аварии.
Достигнув его с потрясающей для бега на корячках скоростью и спрятавшись в нем, я осторожно приподнялся, чтобы лучше разглядеть дорогу. К счастью, мой план сработал, и ждать пришлось недолго. Через несколько секунд кусты напротив зашевелились и оттуда, осторожно озираясь, вышел невысокий коренастый мужичок в спортивном костюме и кепке-бейсболке.
На правом плече у него висела спортивная сумка. Видимо, винтовку с оптическим прицелом он оставил на точке огня, а сам пошел добивать нас, чтобы после этого взорвать машину.
Я тщательно прицелился, взяв киллера на мушку своего „ПМ“, и когда он уже приблизился к ближайшей ко мне бровке дороги, я все же решил дать ему шанс, крикнув:
– Брось оружие!
Но он оказался совсем испорченным человеком, за что и пострадал. Услышав мой гуманный призыв, он выхватил из сумки пистолет и открыл стрельбу, ориентируясь на мой голос. Мои шансы в этой игре, к счастью, были предпочтительнее. Наши выстрелы слились в единый грохот. Мы успели выстрелить несколько раз друг в друга, прежде чем одна из моих пуль бросила киллера на асфальт. Его же пули просвистели над моей головой, посшибав ветки кустарника. На всякий случай я упал на землю, притворившись, что в меня попали и уже ползком стал добираться к водоперекидной трубе, зарытой поперек дороги. Я быстро юркнул в нее и, стараясь не шуметь, перебрался на противоположную сторону дороги.
Я затаился на некоторое время. Не обнаружив ничего подозрительного, я высунулся, чтобы обозреть профиль дороги.
Мой противник лежал без движения. Немного пробежав, я быстренько прыгнул в кусты том месте, откуда вылез киллер.
На небольшой, недавно умятой площадке, я обнаружил надувной матрац, рядом с которым лежала снайперская винтовка югославского производства „Застава“ с оптическим прицелом.
Тут же лежала и рация. Я понял, что у киллера есть напарник, находящийся в некотором отдалении, который и предупредил его о приближении моего „БМВ“. Пройдя насквозь в придорожную рощу, я обнаружил недалеко на грунтовой дороге пустую белую „девятку“.
Возвратясь обратно, я обнаружил, что происшествие стало достоянием общественности. Большегрузный „КамАЗ“ и „Москвич-412“ стояли по обе стороны дороги, а их водители склонились над телом лежащего без движения киллера. Я заметил также, что в их направлении двигался не выдержавший долгого бездействия Филин. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к этой компании. Человек с разбитым лицом и пистолетом в руке, скорее всего, произвел на водителей сильное впечатление. Я подошел и посмотрел на киллера.
Однозначно, он был мертв – пуля попала в область сердца.
Закостеневшей рукой он сжимал пистолет „ТТ“. Поскольку водители вопросительно уставились на меня, пришлось объяснить суть происшедшего. Это заняло какое-то время, в течение которого прибавилось еще двое любопытных водителей.
Через час прибыл местный участковый, которого на удивление быстро нашли. Еще через два часа прибыл наряд милиции из ближайшего населенного пункта. За это время я и Филин раз десять повторили свой рассказ о произошедших с нами событиях. В какой-то момент мне пришла в голову мысль о том, что среди нескольких проезжавших машин наверяняка был и напарник убитого бандита.
В конце концов, спустя часов пять после происшествия, когда милиционеры сняли показания, замерили дорогу, нас повезли в ближайший населенный пункт. Уже темнело. Мы с Филиным ехали в милицейском „уазике“, наш БМВ, вытащенный из канавы, ехал на буксире, пилотируемый одним из милиционеров. Думаю, что парнишка-сержант ловил кайф от восседания в столь крутой для него тачке. У машины оказалась разбитой одна фара и погнулось крыло.
На ночь нас с Филиным и тремя милиционерами разместили в сельском клубе. Во время дежурства двое из стражей порядка постоянно не спали. Видимо, несмотря на наши объяснения и наличие улик, милиционеры никак не могли решить для себя, кто же был наемным убийцей, а кто – жертвой. Наконец, утром приехала бригада криминалистов из Волгограда, и в очередной раз процедура допроса повторилась. На сей раз не выдержали нервы у профессора: он так орал на следственную бригаду, часто вставляя в свою речь популярные народные лексические обороты, это возымело наконец действие. Они, запротоколировав наши показания, объявили нам день нашей явки в Волгоградское управление внутренних дел и отпустили домой.
Я отправился к директору совхоза с вопросом о том, где можно оказать первую техническую помощь автомобилю, чтобы я мог спокойно доехать домой. Перед входом в административное здание я заметил две таблички. На одной из них было написано: „Правление совхоза „Едакинский“, а на другой – администрация села Нижние Едаки. Найдя директора, который оказался армянином по фамилии Кочарян, я задал ему интересующий меня вопрос. Он заверил меня, что нет никаких проблем, и его родной брат-автомеханик Хачик, который обладает золотыми руками, возьмется за ремонт, причем сделает это почти бесплатно. Я очень удивился, но потом понял, что льготы объясняются распространившимися слухами о моих способностях ворошиловского стрелка. Армяне, видимо, не знали о том, что милиция отняла у меня „Макаров“ для проведения баллистической экспертизы.
Выходя из здания правления, я снова обратил внимание на табличку. „Едаки“ – очень уж знакомо мне это название, причем знаю я его недавно... Ба, да это же родина одного из моих заказчиков, банкира Василия Лагутина. Приятель еще постоянно жаловался на недостаток информации по поводу этой личности. Только Лагутин, кажется, родился в Верхних Едаках, если мне не изменяет память. Однако где есть Нижние Едаки, там, безусловно, должны быть и Верхние. Радуясь поразительной логике своего мышления, я решил поинтересоваться у директора совхоза насчет Лагутина.
К обеду Хачик, шустрый парнишка, действительно с золотыми руками, аккуратно выпрямил крыло автомашины, залепив разбитую фару скотчем и проведя еще ряд мелких операций по устранению возникших неисправностей, объявил мне, что можно ехать. Я отстегнул ему сумму, которая очень маленькой, да и вообще просто маленькой мне не показалась. Хачик рассыпался в благодарностях и сказал, чтобы мы заезжали еще. Я сказал, что, может быть, заеду, но совсем по другому поводу.