Страница:
– Как же так? – только и спросил Эрик.
– Да вот так, – скривился отец, омывая меч родниковой водой и насухо вытирая рукавом запасной рубахи.
Гель металась в бреду, стонала и плакала. Щебетали птички, летали стрекозы, порхали бабочки. Солнце жарило в затылок, но Эрик, казалось, еще не проснулся – Великая Тьма сквозила холодком из его выпученных глаз.
Подобно заклинателям духов, во сне Эрик уходил в Чужие Миры. Чаще – в Топи Второго Мира. Реже – дальше, в миры, которым нет названия. Отец возил Эрика к Урсу Медвежатнику, сильнейшему шаману пяти гардов. Отец просил Урса взять Эрика на обучение, ведь малыш обладал врожденными способностями. Но Медвежатник лишь качнул косматой головой. «Нет, – сказал, – не возьму. У парня иная тропа жизни. Не будет он в птичьем помете судьбу выгадывать и мороков стращать. Ему отмерено как нам, но втрое меньше». Так что Эрик не стал шаманом, но, едва проснувшись, он сразу понял: взрослые хотят от него чего-то запредельного.
И Гель…
А что Гель?!
– Она умирает? – Эрик не узнал собственного голоса.
– Да, – сказал отец.
– Да, – дрогнул подбородок Криволапой.
– Я могу помочь?
– Да, – раскурил трубку отец, – ты можешь.
Урд молча кивнула, колени ее подогнулись, она неуклюже плюхнулась на траву.
Одежды старухи пропитались кровью, отец вот-вот свалится от усталости. А Гель белее молока, вместо горла у нее безобразные ошметки кожи, кое-как перетянутые сиянием заговоров. Да и сам Эрик… Его предплечья обезображены синяками и волдырями, похожими на укусы слепней.
Но главное – Эрик откуда-то знал, что именно надо делать. Он встал на колени, наклонился и провел языком сначала по одному предплечью девочки, затем по второму. Что называется, пальчики оближешь. Спасибо Криволапой, она заранее раздела сиротку.
На теле Гель было столько ран, что Эрик чуть не захлебнулся слюной. С удивлением он понял, что язык его неимоверно удлинился. А когда язык стал таким большим, что не помещался уже во рту, он вывалился наружу и раздвоился, словно не человеческий, а змеиный. Каждая половина разделилась на три части, те – на семь, следующие – на девять… Эрик вовсе не испугался, как могло показаться со стороны. Он просто впал в оцепенение. С ним впервые такое происходило, он избегал взгляда отца.
Растревоженным кублом гадюк полз его язык по впалому животу девчонки, по тонким лодыжкам, по плоской груди без намека на будущие перси. Нырял в подмышки. Елозил по горлу, сцеживая слюну на изглоданные мышцы и прикрытые струпьями сосуды.
– Хей-я-хей!..
В голове у Эрика плясала черная фигурка шамана. Мальчишка пытался поймать взгляд этого мужчины, закутанного в шкуры и лупящего изо всех сил по бубну, но лицо его постоянно оставалось в тени.
Великая Тьма ледяным туманом клубилась над Эриком. От ее обжигающих прикосновений немели пальцы, не хватало воздуха, сводило судорогой челюсти.
– А-а-аааа!..
Не зная, как и зачем, действуя по наитию, Эрик отгонял Тьму. Он жмурился и морщил лоб, когда отрывал от девичьего тельца пласты мерзости и швырял куски боли в самое сердце зла, пульсирующего ужасом и ненавистью.
– Ах-ха-хха! Ха-ха! Хо!..
Хохоча как юродивый, мальчишка плевал на предчувствие скорой смерти, он был свиреп, как берсерк, он был подобен черноволчице, вылизывающей новорожденного щенка, он…
– Хватит, Эрик, хватит. Ей лучше! Лучше! Хватит! – Голос отца звучал едва слышно, будто издалека.
Зато Урд прошептала прямо в ухо:
– Перестань, малыш! Защекочешь до срама!
Звонкий девичий смех вернул Эрика в Мидгард.
7. Долина драконов
Меха, или Третий рассказ о ненависти
– Да вот так, – скривился отец, омывая меч родниковой водой и насухо вытирая рукавом запасной рубахи.
Гель металась в бреду, стонала и плакала. Щебетали птички, летали стрекозы, порхали бабочки. Солнце жарило в затылок, но Эрик, казалось, еще не проснулся – Великая Тьма сквозила холодком из его выпученных глаз.
Подобно заклинателям духов, во сне Эрик уходил в Чужие Миры. Чаще – в Топи Второго Мира. Реже – дальше, в миры, которым нет названия. Отец возил Эрика к Урсу Медвежатнику, сильнейшему шаману пяти гардов. Отец просил Урса взять Эрика на обучение, ведь малыш обладал врожденными способностями. Но Медвежатник лишь качнул косматой головой. «Нет, – сказал, – не возьму. У парня иная тропа жизни. Не будет он в птичьем помете судьбу выгадывать и мороков стращать. Ему отмерено как нам, но втрое меньше». Так что Эрик не стал шаманом, но, едва проснувшись, он сразу понял: взрослые хотят от него чего-то запредельного.
И Гель…
А что Гель?!
– Она умирает? – Эрик не узнал собственного голоса.
– Да, – сказал отец.
– Да, – дрогнул подбородок Криволапой.
– Я могу помочь?
– Да, – раскурил трубку отец, – ты можешь.
Урд молча кивнула, колени ее подогнулись, она неуклюже плюхнулась на траву.
Одежды старухи пропитались кровью, отец вот-вот свалится от усталости. А Гель белее молока, вместо горла у нее безобразные ошметки кожи, кое-как перетянутые сиянием заговоров. Да и сам Эрик… Его предплечья обезображены синяками и волдырями, похожими на укусы слепней.
Но главное – Эрик откуда-то знал, что именно надо делать. Он встал на колени, наклонился и провел языком сначала по одному предплечью девочки, затем по второму. Что называется, пальчики оближешь. Спасибо Криволапой, она заранее раздела сиротку.
На теле Гель было столько ран, что Эрик чуть не захлебнулся слюной. С удивлением он понял, что язык его неимоверно удлинился. А когда язык стал таким большим, что не помещался уже во рту, он вывалился наружу и раздвоился, словно не человеческий, а змеиный. Каждая половина разделилась на три части, те – на семь, следующие – на девять… Эрик вовсе не испугался, как могло показаться со стороны. Он просто впал в оцепенение. С ним впервые такое происходило, он избегал взгляда отца.
Растревоженным кублом гадюк полз его язык по впалому животу девчонки, по тонким лодыжкам, по плоской груди без намека на будущие перси. Нырял в подмышки. Елозил по горлу, сцеживая слюну на изглоданные мышцы и прикрытые струпьями сосуды.
– Хей-я-хей!..
В голове у Эрика плясала черная фигурка шамана. Мальчишка пытался поймать взгляд этого мужчины, закутанного в шкуры и лупящего изо всех сил по бубну, но лицо его постоянно оставалось в тени.
Великая Тьма ледяным туманом клубилась над Эриком. От ее обжигающих прикосновений немели пальцы, не хватало воздуха, сводило судорогой челюсти.
– А-а-аааа!..
Не зная, как и зачем, действуя по наитию, Эрик отгонял Тьму. Он жмурился и морщил лоб, когда отрывал от девичьего тельца пласты мерзости и швырял куски боли в самое сердце зла, пульсирующего ужасом и ненавистью.
– Ах-ха-хха! Ха-ха! Хо!..
Хохоча как юродивый, мальчишка плевал на предчувствие скорой смерти, он был свиреп, как берсерк, он был подобен черноволчице, вылизывающей новорожденного щенка, он…
– Хватит, Эрик, хватит. Ей лучше! Лучше! Хватит! – Голос отца звучал едва слышно, будто издалека.
Зато Урд прошептала прямо в ухо:
– Перестань, малыш! Защекочешь до срама!
Звонкий девичий смех вернул Эрика в Мидгард.
7. Долина драконов
– Дано ему. Сила есть, много силы, но не поможет он, не спасет от яда невинно убиенных. Твой сын лишь…
– Чуть разжал объятия Костлявой. Я знаю, Урд, я понимаю как никто другой. Верь мне: Эрик сделал все, что мог. Сила его едва приоткрылась с помощью ягод лесных ведьм, но этого слишком мало, Урд.
– Она умрет, Сохач. – Голос седокосой старухи дрожал подобно арбалетной струне. – Она умрет, если мы…
– Если ты не отвезешь ее в Долину Драконов. Если не убьешь камень-ящера. Если не вырежешь из вонючей туши печень. Если не вытопишь из печени жир. Если ты – ты, Урд! – не смажешь драконьим жиром раны Гель.
– Прости, Сохач, я обманула себя надеждой. Спасибо тебе и сыну твоему. Вы были добрыми попутчиками.
Очнувшись, Гель тут же беззаботно защебетала, но Эрик видел: ей плохо, так плохо, что хуже некуда. Благодаря его стараниям она умирала медленнее, чем должна была, но все-таки умирала.
Жаль девчонку.
Забавно, но Эрика ничуть не удивили его новые способности: так же безразлично палэсьмурт принимает стужу, засыпая в теплой берлоге. Просто раньше парню не доводилось обрабатывать раны, вот и все. А еще Эрик уверен теперь, что расцелуй он глазницы Хеда – и брат прозреет. Не сразу, нет. Может, через год или даже десять, но обязательно!
– Я могу и вам помочь. Честно, могу! – Эрик приблизился к отцу и старухе Урд и очень удивился, заметив ужас на их лицах.
Взрослые боялись прикосновений его почти что змеиного жала.
Громко сглотнув, отец повернулся к Урд:
– Вместе отправимся в Долину Драконов. Стурманы подождут, правда? Мы успеем?
– Обязательно успеем! – Старуха обрадовалась решению Снорри.
Она заплела седину в тонкие косы, обвязала их вокруг головы соцветием болотного лотоса. Такими прическами в Замерзших Синичках привечают лучших воинов. Опоив Снорри приворотным зельем, она взяла его в густом малиннике в двадцати шагах от жаркого костра. Эрику и Гель плохо спалось в ту ночь. Слушая хрипы и стоны, детишки хихикали в кулачки и ближе прижимались друг к дружке.
Утром Эрик направил своего пахаря вслед за Быстриком, пахарем отца. Сонная Гель и помолодевшая после бурной ночи Урд не отставали. Впереди их ждала Долина Драконов.
Они ехали три дня и три ночи, скотину не берегли, спешили. Жаль, пахари, помесь ослов и единорогов, для скачек не годились – галопу-то их никто не обучал. Они выносливые и особого ухода не требуют, ведь звересловы поставляют в Замерзшие Синички отличных жеребят, но все же Эрик с ужасом ждал, что пахарь под ним вот-вот упадет…
Вечером четвертого дня кобыла Урд потеряла подкову и, улегшись на дороге, собралась издохнуть хозяйке назло, себе на облегчение. Сохач перерезал кляче горло. На ужин ели жилистое мясо, запеченное в листьях дикого винограда.
Кожа Гель покраснела и чесалась. Криволапая связала руки девочки за спиной. Не туго, но так, чтобы Гель не смогла расцарапать себя до смерти.
А очень просто! Надо лишь найти пещеру Мимира. Пещера эта – путь в одну сторону, запоминать дорогу не надо. Снорри заплатил мытарям два серебряных обрезка за право войти под каменные своды.
Сколько путники плутали в подсвеченной факелами мгле, неизвестно. Эрик впал в беспамятство, когда бурдюки давно уже опустели. В отчаянии Снорри Сохач задумал перерезать Быстрику глотку, чтобы соком его жизни утолить жажду, но тут в лицо ему повеяло прохладой. Снорри спрятал нож. Он понял, что дух подземелья отпустил скитальцев, потерявших надежду. Дух как бы говорил, что звездное небо и бескрайнее раздолье совсем рядом. Но обратной дороги нет и не будет, предупреждал дух. Только вперед!
И вот – звездное небо над головой.
В темноте путники легли спать, отойдя от выхода из пещеры на сотню шагов, не дальше. Костра не разжигали, грелись в обнимку. Эрику снились кошмары, его мучила жажда – вода закончилась еще в пещере.
Рассвет ужалил зрачки, без стесненья обнажив «прелести» Долины Драконов, от пустоши которой веяло печалью и безнадегой. Кто не стирал пятки о камни долины, тот много не потерял, ибо мало удовольствия разглядывать выбеленные солнцем кости в ржавых доспехах, что валялись тут и там.
По лицу Эрика струился пот. Отец предупреждал, что в драконьем логове всегда жарко. Зимой над Мидгардом Проткнутый рубит облака-поленья, аж щепки летят, снежинками кружатся. Но только не здесь. Стужа и весенние ливни минуют пустошь – ящеры, обитающие в долине, дыханием разгоняют тучи, зубастыми пастями пугают влагу.
Драконы спят на камнях. Годами так дремлют, сотни лет храпят, выпуская из желудков ветра. От их смрада дохнут грифы и скорпионы, чахнет редкий кустарник.
Сплошная скалистая твердь – вот что такое Долина Драконов.
– Ветра из желудков? – переспросил Эрик.
Сохач кивнул:
– Драконы, они ведь крылатые. Если верить сагам, они предназначены для полетов и в жертву героям. Но в небо поднимаются редко, и я не видел ни одного героя, который мог бы похвастать победой над драконом.
Слушая отца, Эрик смотрел на желто-серую тушу дракона, бесформенную, как навозная лепешка на лугу, но во много-много раз больше. Тварь мирно спала совсем рядом со стоянкой путников. И как они накануне не почуяли запаха тухлятины?..
– Чтобы поднять в высь эдакую громадину, нужно много силенок. А чтобы сила появилась, пару быков сожрать надо, а то и больше.
– Откуда здесь быки? – не поверил Эрик. – Здесь и ящериц нету!
– То-то и оно, – улыбнулся Снорри. – Драконам вместо мяса куда слаще сок земли. Потому они и зарываются хвостом и лапами в камни. Лучше, конечно, в глину и песок, но драконам и камни годятся. Когти растопыриваются и с первым дождем – а дожди в этих местах гости редкие – врастают в почву. От живота ветвятся тонкие отростки, впитывают воду из подземных рек, которых под Долиной великое множество. А летают драконы вообще непонятно зачем. Это случается внезапно, обычно летом, когда вокруг долины бушуют пожары. Вот тогда драконы свирепствуют и разрушают. Окрестные гарды с наступлением тепла посылают в пустошь остроглазых юнцов, чтобы наблюдали за спящим зверьем. Заворочался ящер – юнец пускает в облака файербол, а уж в гарде знак заметят: «Проснулся дракон! Прячьтесь!» И прячутся, а то. В подвалах, погребах, в родовых склепах и схоронах…
Отец еще поведал Эрику, что когда-то драконы и люди жили в мире и даже торговали. Стрелы с наконечниками из драконьих зубов особо ценились воинами, а юные красотки, пастушки и принцессы, весьма почитались драконами. Но за непомерный аппетит и причиняемые разрушения много лет назад легаты Святого Престола отлучили драконов от Церкви. Инквизиторы созвали огромное войско и, отпустив копьеносцам грехи да пообещав пятилетнюю десятину от дохода храмов, привели ихв долину, где посрамили рыцарей крылатые твари.
Эрик представил себе это сборище: напыщенные мужчины в кольчугах и рогатых шлемах расхаживают, гордо задрав подбородки, и кричат о скорой победе над еретиками. Безумный этот поход заранее был обречен, только зря кровь людская пролилась. Однако скальды до сих пор воспевают героев, «сложивших кудри на поле брани, вовек бессмертных в устах прекрасных». Да уж, полегло здесь великое множество храбрых мужей, отцов семейств и безусых юнцов. Доспехи везде валяются, ржавеют который год.
Узкие наконечники без труда рвали тонкую, будто лягушачью, кожу. Дракон проснулся от боли, громко рыкнул и тут же – на миг! – погрузился в приятные видения. Песчаники почему-то впадают в ярость, когда в них швыряют копья, стреляют из луков, а также секирами рубят им головы. Странно, да?
Урд, вредная старуха (вредная, потому что накричала на Эрика, когда тот хотел подойти к дракону ближе), не признавала хладного железа. Наконечники ее дротиков – заостренные сколы антрацита. Эрик даже решил было, что она – порождение Свистуна. Только нечисти претит сталь. Впрочем, прикосновений заточенных лезвий не выносят и люди – ежели, размахнувшись, клинком темечко почесать.
Гель спала, личико ее распухло, а губы растягивали то черноволчий оскал, то сочная улыбка шлюхи. Уши превращались в кожистые лопухи, напоминающие заячьи, и тут же сворачивались, прячась в волосах, а золотистые с рыжинкой косы то растекались по черепу рыбьей чешуей, то змеились сотнями недовольных ужей.
Совсем плохо малютке. Что за хвороба такая?
– Урд, ты знаешь как? – Снорри Сохач заплел усы в сложный узел искреннего уважения.
– Я приготовила снадобья из желчи двух десятков песчаников.
В ответ Снорри вновь схватился за усы, но ничего торжественней готового Знака он не знал и потому лишь поклонился драконоубийце. Эрик последовал примеру отца. Если уж воин ломает спину перед старухой, то мальчишке сам Высокий велел… то есть Проткнутый.
– Пора убить дракона, – сказала Урд.
Сохач кивнул:
– Пора.
Эрику велели остаться и, подобно рыцарю, охранять прекрасную даму.
– Следи за Гель, сынок. Пить попросит – откажи. Надумает встать – уложи обратно, хорошо? Надо будет – ноги сломай, но уложи. Ты понял меня, Эрик?
Мальчишка удивился. Что значит: ноги сломай?! Но кивнул: да, понял, если надо – без проблем, и ноги, и руки, и по попке ремнем.
Криволапая покачала седой головой – мол, слишком молод ты, Эрик, для дел благородных, но деваться некуда. На что Эрик обиделся и губы надул.
Более не обращая на него внимания, взрослые разложили на вышитых бисером кожах оружие и припасы. Столько барахла взяли, будто уходили на седмицу. Эрика так и подмывало спросить: «Что вы затеяли, а? До ящера доплюнуть можно. До желтых камней десяток шагов, оттуда еще два десятка – и вот уже туша, вросшая лапами в землю. Забыли меч или дротики? Так вернитесь, возьмите, рядом же».
Не спросил. Обиделся ведь.
Урд скрестила на груди руки сплошь в узорах-татуировках. Сохач важно кивнул: готов.
И они отправились на охоту.
Двигались странно, зигзагами. Часто останавливались, сплевывали через плечо, опускались на колени и кланялись драконьей туше, лбами касаясь пыли.
Уже солнце зацепило горизонт, а Сохач и Урд все осторожничали. Дракон, громко посапывая, отрыгивал сквозь ноздри дымные струи. Гель бредила и изменялась. Дважды она едва не встала. Исполняя наказ Криволапой, Эрик силой усаживал девчонку на подстилку. Когда Гель дернулась в третий раз, она… Она была слизистой ящерицей с длинным хвостом и головой, покрытой буграми и водянками. Если бы это существо не послушалось Эрика, он тут же сломал бы ему лапы. И не только нижние.
Всю ночь Эрик просидел, закутавшись в шкуры, липкие от холодного пота. Всю ночь он следил за Гель, беспокоясь об отце и Криволапой. Эрик точно знал, что, закричи он во весь голос, ни старуха, ни Сохач его не услышат. Они всего лишь в нескольких шагах – и при этом бесконечно далеко, ведь странный путь их измеряется вовсе не шагами. Дорогу к ним не найти, бесполезно даже пробовать.
А вдруг им нужна помощь?! Эрик то и дело напрягал слух, мечтая услышать крики боли и коря себя за это. Он трус, он просто боится оставаться наедине с Гель – мужчина называется! – до дрожи в коленях…
Еле дождался рассвета.
Первый луч погладил лицо Эрика – мол, все в порядке, все хорошо. Гель спала. Обычная девчонка. Наверное, Эрик все придумал про ящерицу, ночью ведь и не такое может привидеться.
Солнце осветило отца и старуху Урд. Они слишком близко подкрались к дракону. Вздумай зверь пошевелить хвостом, Эрик тут же осиротел бы. Криволапая развязала походные кожи, достала маленький кошель и, забавно пританцовывая, двинула вокруг чудовища, через шаг роняя в пыль щепотки травяной смеси, – так она трижды обошла дракона.
Что за трава такая? Сбор против дракона, как против кашля или мужской слабости?..
Вернувшись к Снорри, Криволапая достала бубен. Кожа, натянутая на обруч из птичьих, людских, звериных и рыбьих костей, была такой потертой, что не лопнула еще только чудом. Старуха вручила бубен Сохачу – мол, развесели духов, воин, попроси о помощи, задай-ка ритм, прокляни дракона на сон беспробудный! И пальцы Снорри ударили по тонкой коже и били долго, стираясь в кровь и тем самым насыщая бубен жертвенным подношением.
И тогда Урд бросила свой первый дротик.
Затем – второй.
И третий, и четвертый, и пятый.
Дракон протяжно вздохнул, тело его изогнулось, перепончатые, как у кожана, крылья затрепетали. Грязь, вросшая в кожу за многие годы, отваливалась от него кусками. Не понравилось ящеру, что в бок ему натыкали антрацитовых наконечников, смазанных усыпляющим зельем. Вопреки стараниям Урд он открыл глаза – ему зелье что мертвому припарка – и выпустил из зада струю пламени, оторвавшую грузное тело от камней. Заметил-таки обидчиков. Наверное, Сохачу в тот момент захотелось бежать прочь, позабыв о поклонах и приседаниях, но отец Эрика все же пересилил себя – беснующийся монстр не заставил его сдвинуться с места. Огромные когти рассекали воздух, перемалывали гранит в труху. Казалось, дракон вот-вот сожрет воина и старуху – но не тут-то было! Травка Криволапой пленила зверя, ему не покинуть трижды очерченный круг. Хоть грози когтями, хоть пасть разевай, а укусить не получится!
Дракон напрягался всем телом так, что лопалась кожа, проткнутая дротиками. Сквозь дыры сочился черный дым. А чем больше дыма выходило, тем меньше оставалось жара для того, чтобы подняться в воздух. И потому – стучи, воин, в бубен! Зли песчаника!
Снорри так и делал: стирал до костей ладони о натянутую кожу, кормил вечно голодных духов своей плотью. Дракон же вертелся в круге, искал выход, мордой и хвостом ощупывая невидимые стены, но выскользнуть не мог!
Разве что не пробовал еще подняться в поднебесье…
– Свистун тебя возьми! Сообразил ящер! – запричитала Урд, швырнув еще один дротик.
Драконы, они очень умные, даже чересчур. Не получилось так, зверь сделает иначе. Быстро, слишком быстро дракон понял, что если выход и есть, то только вверху.
Стравив облако желудочных ветров, он взлетел. Размахивая крыльями, стремительно набрал высоту. Мгновение – и скрылся за облаками.
– Сейчас опустится, – сказала Урд.
Так и вышло. Ящер вернулся, получил дротик в левую подмышку и тут же взвился к солнцу – на сей раз надолго.
До заката его ждали.
Знал бы дракон, что у травяного круга нет границ по высоте, не тратил бы силы зря. Хоть до самых звезд лети – не вырвешься.
Криволапая велела задремавшему Снорри лупить в бубен пуще прежнего.
– В крови дракона сонное зелье, антрацитовый подарок. Будет зверь нашим, подождать только надо!
И зверь был: свалился наземь обессиливший. Стоило песчанику коснуться лапами камней, последние дротики Урд проткнули его нежную кожу.
– Чуть разжал объятия Костлявой. Я знаю, Урд, я понимаю как никто другой. Верь мне: Эрик сделал все, что мог. Сила его едва приоткрылась с помощью ягод лесных ведьм, но этого слишком мало, Урд.
– Она умрет, Сохач. – Голос седокосой старухи дрожал подобно арбалетной струне. – Она умрет, если мы…
– Если ты не отвезешь ее в Долину Драконов. Если не убьешь камень-ящера. Если не вырежешь из вонючей туши печень. Если не вытопишь из печени жир. Если ты – ты, Урд! – не смажешь драконьим жиром раны Гель.
– Прости, Сохач, я обманула себя надеждой. Спасибо тебе и сыну твоему. Вы были добрыми попутчиками.
Очнувшись, Гель тут же беззаботно защебетала, но Эрик видел: ей плохо, так плохо, что хуже некуда. Благодаря его стараниям она умирала медленнее, чем должна была, но все-таки умирала.
Жаль девчонку.
Забавно, но Эрика ничуть не удивили его новые способности: так же безразлично палэсьмурт принимает стужу, засыпая в теплой берлоге. Просто раньше парню не доводилось обрабатывать раны, вот и все. А еще Эрик уверен теперь, что расцелуй он глазницы Хеда – и брат прозреет. Не сразу, нет. Может, через год или даже десять, но обязательно!
– Я могу и вам помочь. Честно, могу! – Эрик приблизился к отцу и старухе Урд и очень удивился, заметив ужас на их лицах.
Взрослые боялись прикосновений его почти что змеиного жала.
Громко сглотнув, отец повернулся к Урд:
– Вместе отправимся в Долину Драконов. Стурманы подождут, правда? Мы успеем?
– Обязательно успеем! – Старуха обрадовалась решению Снорри.
Она заплела седину в тонкие косы, обвязала их вокруг головы соцветием болотного лотоса. Такими прическами в Замерзших Синичках привечают лучших воинов. Опоив Снорри приворотным зельем, она взяла его в густом малиннике в двадцати шагах от жаркого костра. Эрику и Гель плохо спалось в ту ночь. Слушая хрипы и стоны, детишки хихикали в кулачки и ближе прижимались друг к дружке.
Утром Эрик направил своего пахаря вслед за Быстриком, пахарем отца. Сонная Гель и помолодевшая после бурной ночи Урд не отставали. Впереди их ждала Долина Драконов.
Они ехали три дня и три ночи, скотину не берегли, спешили. Жаль, пахари, помесь ослов и единорогов, для скачек не годились – галопу-то их никто не обучал. Они выносливые и особого ухода не требуют, ведь звересловы поставляют в Замерзшие Синички отличных жеребят, но все же Эрик с ужасом ждал, что пахарь под ним вот-вот упадет…
Вечером четвертого дня кобыла Урд потеряла подкову и, улегшись на дороге, собралась издохнуть хозяйке назло, себе на облегчение. Сохач перерезал кляче горло. На ужин ели жилистое мясо, запеченное в листьях дикого винограда.
Кожа Гель покраснела и чесалась. Криволапая связала руки девочки за спиной. Не туго, но так, чтобы Гель не смогла расцарапать себя до смерти.
* * *
Как спуститься в Долину Драконов, если окружают ее неприступные скалы?А очень просто! Надо лишь найти пещеру Мимира. Пещера эта – путь в одну сторону, запоминать дорогу не надо. Снорри заплатил мытарям два серебряных обрезка за право войти под каменные своды.
Сколько путники плутали в подсвеченной факелами мгле, неизвестно. Эрик впал в беспамятство, когда бурдюки давно уже опустели. В отчаянии Снорри Сохач задумал перерезать Быстрику глотку, чтобы соком его жизни утолить жажду, но тут в лицо ему повеяло прохладой. Снорри спрятал нож. Он понял, что дух подземелья отпустил скитальцев, потерявших надежду. Дух как бы говорил, что звездное небо и бескрайнее раздолье совсем рядом. Но обратной дороги нет и не будет, предупреждал дух. Только вперед!
И вот – звездное небо над головой.
В темноте путники легли спать, отойдя от выхода из пещеры на сотню шагов, не дальше. Костра не разжигали, грелись в обнимку. Эрику снились кошмары, его мучила жажда – вода закончилась еще в пещере.
Рассвет ужалил зрачки, без стесненья обнажив «прелести» Долины Драконов, от пустоши которой веяло печалью и безнадегой. Кто не стирал пятки о камни долины, тот много не потерял, ибо мало удовольствия разглядывать выбеленные солнцем кости в ржавых доспехах, что валялись тут и там.
По лицу Эрика струился пот. Отец предупреждал, что в драконьем логове всегда жарко. Зимой над Мидгардом Проткнутый рубит облака-поленья, аж щепки летят, снежинками кружатся. Но только не здесь. Стужа и весенние ливни минуют пустошь – ящеры, обитающие в долине, дыханием разгоняют тучи, зубастыми пастями пугают влагу.
Драконы спят на камнях. Годами так дремлют, сотни лет храпят, выпуская из желудков ветра. От их смрада дохнут грифы и скорпионы, чахнет редкий кустарник.
Сплошная скалистая твердь – вот что такое Долина Драконов.
– Ветра из желудков? – переспросил Эрик.
Сохач кивнул:
– Драконы, они ведь крылатые. Если верить сагам, они предназначены для полетов и в жертву героям. Но в небо поднимаются редко, и я не видел ни одного героя, который мог бы похвастать победой над драконом.
Слушая отца, Эрик смотрел на желто-серую тушу дракона, бесформенную, как навозная лепешка на лугу, но во много-много раз больше. Тварь мирно спала совсем рядом со стоянкой путников. И как они накануне не почуяли запаха тухлятины?..
– Чтобы поднять в высь эдакую громадину, нужно много силенок. А чтобы сила появилась, пару быков сожрать надо, а то и больше.
– Откуда здесь быки? – не поверил Эрик. – Здесь и ящериц нету!
– То-то и оно, – улыбнулся Снорри. – Драконам вместо мяса куда слаще сок земли. Потому они и зарываются хвостом и лапами в камни. Лучше, конечно, в глину и песок, но драконам и камни годятся. Когти растопыриваются и с первым дождем – а дожди в этих местах гости редкие – врастают в почву. От живота ветвятся тонкие отростки, впитывают воду из подземных рек, которых под Долиной великое множество. А летают драконы вообще непонятно зачем. Это случается внезапно, обычно летом, когда вокруг долины бушуют пожары. Вот тогда драконы свирепствуют и разрушают. Окрестные гарды с наступлением тепла посылают в пустошь остроглазых юнцов, чтобы наблюдали за спящим зверьем. Заворочался ящер – юнец пускает в облака файербол, а уж в гарде знак заметят: «Проснулся дракон! Прячьтесь!» И прячутся, а то. В подвалах, погребах, в родовых склепах и схоронах…
Отец еще поведал Эрику, что когда-то драконы и люди жили в мире и даже торговали. Стрелы с наконечниками из драконьих зубов особо ценились воинами, а юные красотки, пастушки и принцессы, весьма почитались драконами. Но за непомерный аппетит и причиняемые разрушения много лет назад легаты Святого Престола отлучили драконов от Церкви. Инквизиторы созвали огромное войско и, отпустив копьеносцам грехи да пообещав пятилетнюю десятину от дохода храмов, привели ихв долину, где посрамили рыцарей крылатые твари.
Эрик представил себе это сборище: напыщенные мужчины в кольчугах и рогатых шлемах расхаживают, гордо задрав подбородки, и кричат о скорой победе над еретиками. Безумный этот поход заранее был обречен, только зря кровь людская пролилась. Однако скальды до сих пор воспевают героев, «сложивших кудри на поле брани, вовек бессмертных в устах прекрасных». Да уж, полегло здесь великое множество храбрых мужей, отцов семейств и безусых юнцов. Доспехи везде валяются, ржавеют который год.
* * *
Убить дракона? Древние саги утверждают, что это подвиг, достойный героя. Но вряд ли хоть один трубадур восславит старуху по имени Урд Криволапая. А ведь она нашпиговала драконью тушу дротиками, смазанными усыпляющим снадобьем. Надо же – спящего зверя, да еще и усыпляющим снадобьем!Узкие наконечники без труда рвали тонкую, будто лягушачью, кожу. Дракон проснулся от боли, громко рыкнул и тут же – на миг! – погрузился в приятные видения. Песчаники почему-то впадают в ярость, когда в них швыряют копья, стреляют из луков, а также секирами рубят им головы. Странно, да?
Урд, вредная старуха (вредная, потому что накричала на Эрика, когда тот хотел подойти к дракону ближе), не признавала хладного железа. Наконечники ее дротиков – заостренные сколы антрацита. Эрик даже решил было, что она – порождение Свистуна. Только нечисти претит сталь. Впрочем, прикосновений заточенных лезвий не выносят и люди – ежели, размахнувшись, клинком темечко почесать.
Гель спала, личико ее распухло, а губы растягивали то черноволчий оскал, то сочная улыбка шлюхи. Уши превращались в кожистые лопухи, напоминающие заячьи, и тут же сворачивались, прячась в волосах, а золотистые с рыжинкой косы то растекались по черепу рыбьей чешуей, то змеились сотнями недовольных ужей.
Совсем плохо малютке. Что за хвороба такая?
– Урд, ты знаешь как? – Снорри Сохач заплел усы в сложный узел искреннего уважения.
– Я приготовила снадобья из желчи двух десятков песчаников.
В ответ Снорри вновь схватился за усы, но ничего торжественней готового Знака он не знал и потому лишь поклонился драконоубийце. Эрик последовал примеру отца. Если уж воин ломает спину перед старухой, то мальчишке сам Высокий велел… то есть Проткнутый.
– Пора убить дракона, – сказала Урд.
Сохач кивнул:
– Пора.
Эрику велели остаться и, подобно рыцарю, охранять прекрасную даму.
– Следи за Гель, сынок. Пить попросит – откажи. Надумает встать – уложи обратно, хорошо? Надо будет – ноги сломай, но уложи. Ты понял меня, Эрик?
Мальчишка удивился. Что значит: ноги сломай?! Но кивнул: да, понял, если надо – без проблем, и ноги, и руки, и по попке ремнем.
Криволапая покачала седой головой – мол, слишком молод ты, Эрик, для дел благородных, но деваться некуда. На что Эрик обиделся и губы надул.
Более не обращая на него внимания, взрослые разложили на вышитых бисером кожах оружие и припасы. Столько барахла взяли, будто уходили на седмицу. Эрика так и подмывало спросить: «Что вы затеяли, а? До ящера доплюнуть можно. До желтых камней десяток шагов, оттуда еще два десятка – и вот уже туша, вросшая лапами в землю. Забыли меч или дротики? Так вернитесь, возьмите, рядом же».
Не спросил. Обиделся ведь.
Урд скрестила на груди руки сплошь в узорах-татуировках. Сохач важно кивнул: готов.
И они отправились на охоту.
Двигались странно, зигзагами. Часто останавливались, сплевывали через плечо, опускались на колени и кланялись драконьей туше, лбами касаясь пыли.
Уже солнце зацепило горизонт, а Сохач и Урд все осторожничали. Дракон, громко посапывая, отрыгивал сквозь ноздри дымные струи. Гель бредила и изменялась. Дважды она едва не встала. Исполняя наказ Криволапой, Эрик силой усаживал девчонку на подстилку. Когда Гель дернулась в третий раз, она… Она была слизистой ящерицей с длинным хвостом и головой, покрытой буграми и водянками. Если бы это существо не послушалось Эрика, он тут же сломал бы ему лапы. И не только нижние.
Всю ночь Эрик просидел, закутавшись в шкуры, липкие от холодного пота. Всю ночь он следил за Гель, беспокоясь об отце и Криволапой. Эрик точно знал, что, закричи он во весь голос, ни старуха, ни Сохач его не услышат. Они всего лишь в нескольких шагах – и при этом бесконечно далеко, ведь странный путь их измеряется вовсе не шагами. Дорогу к ним не найти, бесполезно даже пробовать.
А вдруг им нужна помощь?! Эрик то и дело напрягал слух, мечтая услышать крики боли и коря себя за это. Он трус, он просто боится оставаться наедине с Гель – мужчина называется! – до дрожи в коленях…
Еле дождался рассвета.
Первый луч погладил лицо Эрика – мол, все в порядке, все хорошо. Гель спала. Обычная девчонка. Наверное, Эрик все придумал про ящерицу, ночью ведь и не такое может привидеться.
Солнце осветило отца и старуху Урд. Они слишком близко подкрались к дракону. Вздумай зверь пошевелить хвостом, Эрик тут же осиротел бы. Криволапая развязала походные кожи, достала маленький кошель и, забавно пританцовывая, двинула вокруг чудовища, через шаг роняя в пыль щепотки травяной смеси, – так она трижды обошла дракона.
Что за трава такая? Сбор против дракона, как против кашля или мужской слабости?..
Вернувшись к Снорри, Криволапая достала бубен. Кожа, натянутая на обруч из птичьих, людских, звериных и рыбьих костей, была такой потертой, что не лопнула еще только чудом. Старуха вручила бубен Сохачу – мол, развесели духов, воин, попроси о помощи, задай-ка ритм, прокляни дракона на сон беспробудный! И пальцы Снорри ударили по тонкой коже и били долго, стираясь в кровь и тем самым насыщая бубен жертвенным подношением.
И тогда Урд бросила свой первый дротик.
Затем – второй.
И третий, и четвертый, и пятый.
Дракон протяжно вздохнул, тело его изогнулось, перепончатые, как у кожана, крылья затрепетали. Грязь, вросшая в кожу за многие годы, отваливалась от него кусками. Не понравилось ящеру, что в бок ему натыкали антрацитовых наконечников, смазанных усыпляющим зельем. Вопреки стараниям Урд он открыл глаза – ему зелье что мертвому припарка – и выпустил из зада струю пламени, оторвавшую грузное тело от камней. Заметил-таки обидчиков. Наверное, Сохачу в тот момент захотелось бежать прочь, позабыв о поклонах и приседаниях, но отец Эрика все же пересилил себя – беснующийся монстр не заставил его сдвинуться с места. Огромные когти рассекали воздух, перемалывали гранит в труху. Казалось, дракон вот-вот сожрет воина и старуху – но не тут-то было! Травка Криволапой пленила зверя, ему не покинуть трижды очерченный круг. Хоть грози когтями, хоть пасть разевай, а укусить не получится!
Дракон напрягался всем телом так, что лопалась кожа, проткнутая дротиками. Сквозь дыры сочился черный дым. А чем больше дыма выходило, тем меньше оставалось жара для того, чтобы подняться в воздух. И потому – стучи, воин, в бубен! Зли песчаника!
Снорри так и делал: стирал до костей ладони о натянутую кожу, кормил вечно голодных духов своей плотью. Дракон же вертелся в круге, искал выход, мордой и хвостом ощупывая невидимые стены, но выскользнуть не мог!
Разве что не пробовал еще подняться в поднебесье…
– Свистун тебя возьми! Сообразил ящер! – запричитала Урд, швырнув еще один дротик.
Драконы, они очень умные, даже чересчур. Не получилось так, зверь сделает иначе. Быстро, слишком быстро дракон понял, что если выход и есть, то только вверху.
Стравив облако желудочных ветров, он взлетел. Размахивая крыльями, стремительно набрал высоту. Мгновение – и скрылся за облаками.
– Сейчас опустится, – сказала Урд.
Так и вышло. Ящер вернулся, получил дротик в левую подмышку и тут же взвился к солнцу – на сей раз надолго.
До заката его ждали.
Знал бы дракон, что у травяного круга нет границ по высоте, не тратил бы силы зря. Хоть до самых звезд лети – не вырвешься.
Криволапая велела задремавшему Снорри лупить в бубен пуще прежнего.
– В крови дракона сонное зелье, антрацитовый подарок. Будет зверь нашим, подождать только надо!
И зверь был: свалился наземь обессиливший. Стоило песчанику коснуться лапами камней, последние дротики Урд проткнули его нежную кожу.
Меха, или Третий рассказ о ненависти
Утро разукрасило горизонт бликами пятой луны. Забавно наблюдать рассвет сквозь жалюзи. А еще забавней знать, что под ногами километры стали, бетона, суглинка и базальта. Это начало Суши, форпост Чужого Мира.
Рога шлемов скрещены, братья прижались друг к другу животами, сгруппировав энергозащиту на спинах. Покой и умиротворение. Позади три контура шлюзов и бесконечные проверки регистрационных татуировок. Плюс сутки допроса – кто ваш отец, почему не служили в армии, что вам здесь надо? – и неожиданное предложение: всего за три серебряных ре избавиться от визита в суд. Братья объяснили таможеннику, похожему на краба (на полста процентов – кибо, на вторые полста – модиф), что они вообще без денег, но по судам таскаться желания не имеют. На что таможенник, почесав клешнями челюстегрудь, ответил, что он согласен на взятку жизнью. К примеру, э-э, по два месяца с каждого? Братья кивнули: два месяца вместо двадцатилетнего срока в криогенке – приемлемая цена. Кибомодиф обрадовался и, законектившись с Министерством Смерти, потребовал от дежурного дайдзина зафиксировать добровольную передачу прав на сокращение-продление максимального срока эксплуатации. Файл скрепили тремя электронными печатями. Выпроваживая братьев из застенков, краб улыбнулся жевательными пластинами:
– Добро пожаловать в Цуба-Сити!
Близнецы поклонились в ответ.
Только они миновали таможенный портал, как тут же были схвачены престарелой гейшей, омерзительно улыбчивой и слишком женственной. Та предложила Икки ночлег, Муре – рис, и незабываемую любовь – обоим. Рис и ночлег – хорошо. От любви братья отказались, ибо негоже самураю предаваться разврату. Зато нужен номер в гостинице, где воины – кампай! – будут пить сакэ с радостью и подобающей грацией.
Расплатились жизнями: по двенадцать часов за все удовольствие.
Утром у Икки болела голова, у Муры пересохло во рту. Мура первым отцепил кокон от потолка и, мягко приземлившись на пол, расчехлился сам и помог Икки.
– Как ты?
– Лучше бы лучше. А ты?
– И я.
Людям свойственно разговаривать. И подслушивать беседы. Исполненного диалога оказалось достаточно, чтоб успокоить подозрения хозяйки гостиницы. А то, понимаешь, от опиума они отказались, женскую ласку презирают и лишь сакэ откушали по семь бутылочек-токкури на брата. Хоть разговаривать умеют, уже хорошо.
Начиная новый день, Икки и Мура отбили следующие поклоны: прежде всего цели своей, ибо нет и не было у парней хозяина, далее – отцу Ёсиде, затем – божествам. Отец возрадовался бы столь продуманному распределению: цель превыше всего, прочее подождет.
Позавтракать решили в ресторанчике двумя уровнями ниже. А пока спускались пешком по пожарной лестнице, мысленно обменивались впечатлениями о Цуба-Сити.
Икки считал, что город похож на кусок протухшей пиццы-окономияки. Или на параллелепипед с неровными краями, обезображенный выступами стартовых площадок. Озера радиоактивных отстойников на бугристой коже заброшенных кварталов тоже красоты городу не добавляли. Цуба-Сити – полудохлое чудовище, моргающее прожекторами зенитных батарей и состоящее из множества сот-квартир и общественных наслоений, сложной системы капсульных скоростников и гетто модифов, оружейных складов и трущоб. Если верить официальным источникам, в Цуба-Сити две тысячи сто тридцать пять слоев. На какой из них занесло братьев?..
В два движения – здесь прижать, там разгладить – близнецы трансформировали коконы в парадные кимоно, расшитые драконами и тиграми. Пристегнули к поясам мечи. Отец говорил, что без оружия человек быстро превращается в животное, на котором пашут и таскают грузы. Исходники-диски – так и зудело развернуть драконов! – спрятали в подкожные карманы на затылках. Лепить присоски к ребрам опасно – Иссумбоси предупредил, что Цуба-Сити славится виртуозами воровского искусства. Зачем искушать судьбу? А если что случится – шлем долой, волосы приподними, и считай верный фантом готов к труду и обороне.
Из-за плотного смога метрах в пяти уже видимость была нулевая, но все-таки мимо ресторана не проскочили. Разуться у входа? Много чести для забегаловки, где нет даже голограммы с предупреждением, что поганым модифам и грязным кибо (чистым тоже!) вход воспрещен. Братья гордо прошествовали мимо традиционных циновок и заняли оборону в дальнем углу за гайдзинским столиком. И уставились в окно с видом на Топь, скрытую в промышленном оранжево-фиолетовом тумане.
<Надо поговорить.>
<Верно. Разговорчивых принимают за своих.>
– Выспался?
– Нет. А ты?
– И я.
Отец учил, что зевать в присутствии чужих нельзя, но раньше у близнецов не было повода следить за собой – чужих рядом не наблюдалось. Отец говорил, что, коль почувствовал ты желание зевнуть, надо снизу провести ладонью вверх по лбу и облизать губы, не открывая рта. Чихать тоже предпочтительно в уединении. Икки и Мура – воспитанные юноши, они быстрее вскроют себе животы, чем высморкаются на глазах у клиентов забегаловки.
– Что вам угодно? – Лицо официанта скрыто деревянной маской, кисти изуродованы шрамами ожогов.
– Такояки и порцию якисоба[12].
– А мне… – Мура долго изучает иероглифы меню. – Мне, пожалуй, сябу-сябу и горшочек гедза[13]. Только денег у нас нет.
Расплачиваться сроком эксплуатации уже стало привычкой.
Официант вернулся с полным подносом. Братья оформили трансферт и приступили к трапезе. Однако насладиться пищей им помещал высокий господин, бесцеремонно – без приглашения! – подсевший к ним за стол. Гость был так груб, что даже не поздоровался.
– Дорогие мои, почему у вас нет усов? – спросил он. – Вам обязательно надо отрастить усы. Как же так, без усов?!
– Простите? – Икки наморщил лоб, одновременно прикоснувшись к затылку. Шлем-кабуто лежал на столешнице. В шлеме неудобно есть.
Чужак выглядел так, будто он не от Мира сего. Кимоно из черного шелка, на поясе две кобуры с огнестрельными игрушками, кольтами или наганами. Или стечкиными. А может, и с обычными консольниками, высверленными из пилонов подбитых файтеров. Икки и Мура плохо разбирались в отрыгивающих сталь раритетах. Другое дело – современные энергетики-фантомы. Или классика вроде сюрикэнов и композитных луков.
Рога шлемов скрещены, братья прижались друг к другу животами, сгруппировав энергозащиту на спинах. Покой и умиротворение. Позади три контура шлюзов и бесконечные проверки регистрационных татуировок. Плюс сутки допроса – кто ваш отец, почему не служили в армии, что вам здесь надо? – и неожиданное предложение: всего за три серебряных ре избавиться от визита в суд. Братья объяснили таможеннику, похожему на краба (на полста процентов – кибо, на вторые полста – модиф), что они вообще без денег, но по судам таскаться желания не имеют. На что таможенник, почесав клешнями челюстегрудь, ответил, что он согласен на взятку жизнью. К примеру, э-э, по два месяца с каждого? Братья кивнули: два месяца вместо двадцатилетнего срока в криогенке – приемлемая цена. Кибомодиф обрадовался и, законектившись с Министерством Смерти, потребовал от дежурного дайдзина зафиксировать добровольную передачу прав на сокращение-продление максимального срока эксплуатации. Файл скрепили тремя электронными печатями. Выпроваживая братьев из застенков, краб улыбнулся жевательными пластинами:
– Добро пожаловать в Цуба-Сити!
Близнецы поклонились в ответ.
Только они миновали таможенный портал, как тут же были схвачены престарелой гейшей, омерзительно улыбчивой и слишком женственной. Та предложила Икки ночлег, Муре – рис, и незабываемую любовь – обоим. Рис и ночлег – хорошо. От любви братья отказались, ибо негоже самураю предаваться разврату. Зато нужен номер в гостинице, где воины – кампай! – будут пить сакэ с радостью и подобающей грацией.
Расплатились жизнями: по двенадцать часов за все удовольствие.
Утром у Икки болела голова, у Муры пересохло во рту. Мура первым отцепил кокон от потолка и, мягко приземлившись на пол, расчехлился сам и помог Икки.
– Как ты?
– Лучше бы лучше. А ты?
– И я.
Людям свойственно разговаривать. И подслушивать беседы. Исполненного диалога оказалось достаточно, чтоб успокоить подозрения хозяйки гостиницы. А то, понимаешь, от опиума они отказались, женскую ласку презирают и лишь сакэ откушали по семь бутылочек-токкури на брата. Хоть разговаривать умеют, уже хорошо.
Начиная новый день, Икки и Мура отбили следующие поклоны: прежде всего цели своей, ибо нет и не было у парней хозяина, далее – отцу Ёсиде, затем – божествам. Отец возрадовался бы столь продуманному распределению: цель превыше всего, прочее подождет.
Позавтракать решили в ресторанчике двумя уровнями ниже. А пока спускались пешком по пожарной лестнице, мысленно обменивались впечатлениями о Цуба-Сити.
Икки считал, что город похож на кусок протухшей пиццы-окономияки. Или на параллелепипед с неровными краями, обезображенный выступами стартовых площадок. Озера радиоактивных отстойников на бугристой коже заброшенных кварталов тоже красоты городу не добавляли. Цуба-Сити – полудохлое чудовище, моргающее прожекторами зенитных батарей и состоящее из множества сот-квартир и общественных наслоений, сложной системы капсульных скоростников и гетто модифов, оружейных складов и трущоб. Если верить официальным источникам, в Цуба-Сити две тысячи сто тридцать пять слоев. На какой из них занесло братьев?..
В два движения – здесь прижать, там разгладить – близнецы трансформировали коконы в парадные кимоно, расшитые драконами и тиграми. Пристегнули к поясам мечи. Отец говорил, что без оружия человек быстро превращается в животное, на котором пашут и таскают грузы. Исходники-диски – так и зудело развернуть драконов! – спрятали в подкожные карманы на затылках. Лепить присоски к ребрам опасно – Иссумбоси предупредил, что Цуба-Сити славится виртуозами воровского искусства. Зачем искушать судьбу? А если что случится – шлем долой, волосы приподними, и считай верный фантом готов к труду и обороне.
Из-за плотного смога метрах в пяти уже видимость была нулевая, но все-таки мимо ресторана не проскочили. Разуться у входа? Много чести для забегаловки, где нет даже голограммы с предупреждением, что поганым модифам и грязным кибо (чистым тоже!) вход воспрещен. Братья гордо прошествовали мимо традиционных циновок и заняли оборону в дальнем углу за гайдзинским столиком. И уставились в окно с видом на Топь, скрытую в промышленном оранжево-фиолетовом тумане.
<Надо поговорить.>
<Верно. Разговорчивых принимают за своих.>
– Выспался?
– Нет. А ты?
– И я.
Отец учил, что зевать в присутствии чужих нельзя, но раньше у близнецов не было повода следить за собой – чужих рядом не наблюдалось. Отец говорил, что, коль почувствовал ты желание зевнуть, надо снизу провести ладонью вверх по лбу и облизать губы, не открывая рта. Чихать тоже предпочтительно в уединении. Икки и Мура – воспитанные юноши, они быстрее вскроют себе животы, чем высморкаются на глазах у клиентов забегаловки.
– Что вам угодно? – Лицо официанта скрыто деревянной маской, кисти изуродованы шрамами ожогов.
– Такояки и порцию якисоба[12].
– А мне… – Мура долго изучает иероглифы меню. – Мне, пожалуй, сябу-сябу и горшочек гедза[13]. Только денег у нас нет.
Расплачиваться сроком эксплуатации уже стало привычкой.
Официант вернулся с полным подносом. Братья оформили трансферт и приступили к трапезе. Однако насладиться пищей им помещал высокий господин, бесцеремонно – без приглашения! – подсевший к ним за стол. Гость был так груб, что даже не поздоровался.
– Дорогие мои, почему у вас нет усов? – спросил он. – Вам обязательно надо отрастить усы. Как же так, без усов?!
– Простите? – Икки наморщил лоб, одновременно прикоснувшись к затылку. Шлем-кабуто лежал на столешнице. В шлеме неудобно есть.
Чужак выглядел так, будто он не от Мира сего. Кимоно из черного шелка, на поясе две кобуры с огнестрельными игрушками, кольтами или наганами. Или стечкиными. А может, и с обычными консольниками, высверленными из пилонов подбитых файтеров. Икки и Мура плохо разбирались в отрыгивающих сталь раритетах. Другое дело – современные энергетики-фантомы. Или классика вроде сюрикэнов и композитных луков.