Страница:
Ева присела.
– Да, – произнесла она. теребя застежку сумочки. Она уже раскаивалась, что пришла сюда.
– Вы, кажется, говорили, из-за мужа, не так ли?
– Ну не совсем, – заступилась Ева за супруга. В конце концов. Генри же не виноват, что у него такой вялый темперамент. – Дело в том, что… В общем, какой-то он, понимаете, холодный.
– В сексуальном отношении?
Ева кивнула.
– Возраст.
– Чей, Генри? Сорок три. На будущий год, в марте, будет сорок четыре. По гороскопу он…
Астрологическая подноготная Генри явно не интересовала доктора Корее.
– Кривая сексуальной активности снижается резко? – спросила она.
– Вроде бы да, – сказала Ева, недоумевая, о какой кривой речь.
– Какова его максимальная активность за неделю в количественном отношении?
Ева боязливо взглянула на настольную лампу и задумалась.
– Когда мы только-только поженились… – она умолкла.
– Продолжайте.
– Так вот, как-то он проделал эту штуку трижды за ночь. Но такое было только один раз.
Доктор Корее оторвалась от записи:
– Поясните, пожалуйста. Сначала вы сообщили, что муж проявлял сексуальную активность трижды за ночь. Затем вы сказали, что его активность проявлялась только один раз. Следует ли понимать вас в том смысле, что семяизвержение происходило только при первом совокуплении?
– Даже не знаю, – растерялась Ева. – Как тут разберешь?
Доктор Корее зыркнула на нее недоверчиво.
– Хорошо, я задам вопрос по-другому. Сопровождался ли пик полового возбуждения судорожными сокращениями пениса?
– Вроде бы да. Это было так давно. Помню только, что на другой день он еле ноги таскал.
Доктор Корее записала: «Сокращения – под вопросом» – и уточнила:
– В каком году это происходило?
– В шестьдесят третьем. В июле. Я запомнила потому, что мы тогда отдыхали в Эссексе и Генри говорил, что ведет себя, как эссексуальный маньяк.
– Очень остроумно, – сказала доктор Корее ледяным тоном. – И это был предельный уровень его сексуальной активности?
– Вот еще в семидесятом году, на его день рождения. Он эту штуку сделал два раза, и…
– А какова средняя частотность половых актов в неделю? – перебила доктор Корее. Как видно, до мало-мальски личных подробностей ей не было дела.
– Средняя частотность? Раньше – пара раз в неделю, а сейчас с грехом пополам раз в месяц. Бывает и реже.
Доктор Корее облизала тонкие губы и отложила ручку.
– Миссис Уилт, – произнесла она, откинувшись на спинку кресла и соединив большие и указательные пальцы. – Я занимаюсь исключительно проблемами женщин в социуме, где преобладает мужское влияние. И, откровенно говоря, мне кажется, что в отношениях с мужем вы проявляете излишнюю покорность.
– Неужели? – оживилась Ева. – А Генри твердит, будто я держу его под каблуком.
– Оставьте, – чуть заметно поморщилась доктор Корее. – Ни мнение вашего мужа, ни его персона меня не интересуют. Если вам они интересны – воля ваша. Моя же задача – помочь вам, ни от кого не зависимой личности. И ваша самообъективация представляется мне в высшей степени недостойной.
– Я больше не буду, – испугалась Ева, хотя напрочь не понимала, что такое «самообъективацня».
– Например, вы неоднократно употребили выражение: «Он проделал эту штуку трижды», «он эту штуку сделал два раза».
– Но он и правда ее проделывал, – возразила Ева.
– С кем проделывал? С вами? – возмутилась доктор Корее. – И вы так спокойно признаете, что с вами проделывали штуки?
– Я не в том смысле… – начала Ева.
Но доктора Корее было уже не остановить:
– Это же означает, что супруг вас попросту изнасиловал! Что бы сказал ваш муж, если бы вы «проделали эту штуку» с ним?
– Он бы не позволил. Понимаете, он мужчина не очень крупный, но…
– Габариты значения не имеют. Главное – отношение. Я готова помочь вам, но при одном условии: вы постараетесь мысленно поставить себя выше своего мужа, – глаза доктора Корее за синими стеклами очков сузились.
– Я постараюсь.
– Вы непременно возьмете над ним верх, – зловеще прошипела доктор Корее. – Это очень важно. Повторите: «Я возьму верх».
– Я возьму верх, – сказала Ева.
– «Я сильнее».
– Да-да.
– Не «да-да», а «я сильнее», – цыкнула на нее доктор Корее, и взгляд ее стал еще более колючим.
– «Я сильнее», – покорилась Ева.
– Теперь вместе.
– «Вместе».
– Да нет же! Повторите обе фразы. Итак…
– А, – сообразила Ева. – «Я возьму верх. Я сильнее».
– Еще раз.
– «Я возьму верх. Я сильнее».
– Хорошо, – сказала доктор Корее. – И помните, что я могу вам помочь, только если вы сами настроитесь должным образом. Повторяйте эти фразы триста раз в день. Вы меня поняли?
– Поняла. «Я возьму верх. Я сильнее».
– Еще раз.
Целых пять минут Ева, боясь пошевелиться, повторяла заклинание, а доктор Корее буравила ее немигающим взглядом.
– Хватит, – наконец сжалилась она. – Вам, конечно, понятна цель этого упражнения?
– Вроде как. Вон и Мэвис Моттрем говорит, что женщины должны занять главенствующее положение в мире. Ведь вы про это, да?
Доктор Корее снова откинулась на кресле, и по губам ее скользнула усмешка.
– Миссис Уилт, исследования, которые я провожу уже тридцать пять лет, доказывают сексуальное превосходство женских особей у млекопитающих. Еще в детстве мое воображение поразили брачные повадки паукообразных. Собственно, эта проблема интересовала мою мать – до ее злостчастного замужества. Вы меня понимаете?
Ева кивнула. Ей было не совсем ясно, причем здесь пауки, однако она слушала во все уши: доктор наверняка говорит дело. Это и девочкам в будущем пригодится.
– Но мое внимание привлекали более высокие организмы, – продолжала доктор Корее. – В особенности уникальные способности женских особей к выживанию. К какому бы уровню развития мы ни обратились, мы увидим, что самцы всегда выполняют вспомогательные функции, самки же демонстрируют приспособляемость, которая и способствует сохранению вида. Только у людей – да и то скорее в социальном, чем в биологическом плане, – они меняются ролями. Это изменение обусловлено царящим в обществе духом конкуренции и милитаризма, вследствие чего грубая мужская сила получает возможность подавлять женское начало. Вы согласны?
– В общем, да, – сказала Ева. Она поняла далеко не все, но было ясно, что в целом доктор Корее говорит толковые вещи.
– Вот и отлично. Руководствуясь милитаристскими устремлениями, мужчины постоянно использовали достижения науки во зло, и теперь мы стоим на пороге мировой катастрофы, в результате которой все живое на земле может погибнуть. Только мы, женщины, способны предотвратить эту катастрофу, – доктор Корее помолчала, чтобы Ева хорошенько оценила всю серьезность последствий. Затем она продолжила: – По счастью, та же самая наука предоставила нам такую возможность. При нынешнем уровне автоматизации сугубо физическое превосходство мужчин уже не играет решающей роли. В век компьютеров мужчины не нужны, миром будут править женщины. Вы конечно читали об исследованиях, которые проводились в колледже Святого Андрея. Они показывают, что у женщин мозолистое тело гораздо больше, чем у мужчин.
– Мозолистое тело?
– Сто миллионов мозговых клеток, нервные волокна, соединяющие полушария мозга. Именно с их помощью осуществляется передача информации, а при работе с компьютером это имеет принципиальное значение. Может статься, что в век электроники этот орган столь же необходим, как мышцы в прежние времена.
Доктор Корее еще минут двадцать засыпала Еву фактами, изощрялась в доводах, пела почти исступленные дифирамбы женскому началу. Ну а Еву люди, по-настоящему увлеченные, могли убедить в чем угодно. Она уже благоговела перед доктором Корее вот он, оказывается, какой, мир науки! Только когда вдохновенный монолог стал стихать, Ева вспомнила, зачем она сюда пришла.
– Насчет Генри… – робко сказал она.
Доктор Корее по инерции продолжала живописать обезмужчиненный мир будущего и лишь минуту спустя неохотно вернулась к повседневности:
– Ах да, ваш супруг, – небрежно бросила она. – Итак, вы хотите повысить его сексуальную возбудимость?
– Если можно, – попросила Ева. – Он никогда…
Доктор Корее разразилась дребезжащим смехом.
– Миссис Уилт, вам не приходило в голову, что сексуальная пассивность вашего мужа может иметь довольно простое объяснение?
– Я не понимаю.
– Нет ли у него любовницы?
– Что вы, Генри не такой. Нет-нет, исключено.
– Вы не подозреваете его в тайном гомосексуализме?
Ева опешила:
– Вот еще! Зачем бы он тогда на мне женился?
Доктор Корее окинула ее испытующим взглядом. В такие минуты ее вера в интеллектуальное превосходство женской половины человечества ничинала колебаться.
– Как известно… – сжав зубы, начала она и уже собралась было углубиться в личную жизнь Оскара Уайльда, но в прихожей зазвонил звонок.
– Извините, – сказала доктор Корее и выскочила из кабинета. Скоро она вернулась, но уже через другую дверь.
– Там я храню лекарства, – объяснила она. – Вот микстура, которая окажет нужное воздействие. Однако следует точно соблюдать дозировку. Микстура, как и многие другие лекарства, содержит компоненты, избыток которых может вызвать нежелательные последствия. Будьте осторожны: необходимая доза – пять миллилитров, и превышать ее опасно. Для большей точности отмеряйте ее вот этим шприцем. Если вы будете придерживаться моих указаний, результат не заставит себя ждать. В противном случае я снимаю с себя всякую ответственность. Надеюсь, все это останется между нами. Как ученый, я отвечаю только за состав рекомендуемого средства, но не могу ручаться за последствия неправильного применения.
Ева сунула пластиковую бутылку в сумку и вышла из приемной. Проходя мимо ржавых культиваторов и обломков арматуры, она пыталась совладать с вихрем разноречивых впечатлений. Уж больно чудная эта доктор Корее. Нет, говорит она все правильно, а вот внешность, манеры… Надо будет потолковать с Мэвис. И все же, стоя на автобусной остановке, Ева обнаружила, что почти машинально повторяет про себя: «Я возьму верх. Я сильнее».
– Да, – произнесла она. теребя застежку сумочки. Она уже раскаивалась, что пришла сюда.
– Вы, кажется, говорили, из-за мужа, не так ли?
– Ну не совсем, – заступилась Ева за супруга. В конце концов. Генри же не виноват, что у него такой вялый темперамент. – Дело в том, что… В общем, какой-то он, понимаете, холодный.
– В сексуальном отношении?
Ева кивнула.
– Возраст.
– Чей, Генри? Сорок три. На будущий год, в марте, будет сорок четыре. По гороскопу он…
Астрологическая подноготная Генри явно не интересовала доктора Корее.
– Кривая сексуальной активности снижается резко? – спросила она.
– Вроде бы да, – сказала Ева, недоумевая, о какой кривой речь.
– Какова его максимальная активность за неделю в количественном отношении?
Ева боязливо взглянула на настольную лампу и задумалась.
– Когда мы только-только поженились… – она умолкла.
– Продолжайте.
– Так вот, как-то он проделал эту штуку трижды за ночь. Но такое было только один раз.
Доктор Корее оторвалась от записи:
– Поясните, пожалуйста. Сначала вы сообщили, что муж проявлял сексуальную активность трижды за ночь. Затем вы сказали, что его активность проявлялась только один раз. Следует ли понимать вас в том смысле, что семяизвержение происходило только при первом совокуплении?
– Даже не знаю, – растерялась Ева. – Как тут разберешь?
Доктор Корее зыркнула на нее недоверчиво.
– Хорошо, я задам вопрос по-другому. Сопровождался ли пик полового возбуждения судорожными сокращениями пениса?
– Вроде бы да. Это было так давно. Помню только, что на другой день он еле ноги таскал.
Доктор Корее записала: «Сокращения – под вопросом» – и уточнила:
– В каком году это происходило?
– В шестьдесят третьем. В июле. Я запомнила потому, что мы тогда отдыхали в Эссексе и Генри говорил, что ведет себя, как эссексуальный маньяк.
– Очень остроумно, – сказала доктор Корее ледяным тоном. – И это был предельный уровень его сексуальной активности?
– Вот еще в семидесятом году, на его день рождения. Он эту штуку сделал два раза, и…
– А какова средняя частотность половых актов в неделю? – перебила доктор Корее. Как видно, до мало-мальски личных подробностей ей не было дела.
– Средняя частотность? Раньше – пара раз в неделю, а сейчас с грехом пополам раз в месяц. Бывает и реже.
Доктор Корее облизала тонкие губы и отложила ручку.
– Миссис Уилт, – произнесла она, откинувшись на спинку кресла и соединив большие и указательные пальцы. – Я занимаюсь исключительно проблемами женщин в социуме, где преобладает мужское влияние. И, откровенно говоря, мне кажется, что в отношениях с мужем вы проявляете излишнюю покорность.
– Неужели? – оживилась Ева. – А Генри твердит, будто я держу его под каблуком.
– Оставьте, – чуть заметно поморщилась доктор Корее. – Ни мнение вашего мужа, ни его персона меня не интересуют. Если вам они интересны – воля ваша. Моя же задача – помочь вам, ни от кого не зависимой личности. И ваша самообъективация представляется мне в высшей степени недостойной.
– Я больше не буду, – испугалась Ева, хотя напрочь не понимала, что такое «самообъективацня».
– Например, вы неоднократно употребили выражение: «Он проделал эту штуку трижды», «он эту штуку сделал два раза».
– Но он и правда ее проделывал, – возразила Ева.
– С кем проделывал? С вами? – возмутилась доктор Корее. – И вы так спокойно признаете, что с вами проделывали штуки?
– Я не в том смысле… – начала Ева.
Но доктора Корее было уже не остановить:
– Это же означает, что супруг вас попросту изнасиловал! Что бы сказал ваш муж, если бы вы «проделали эту штуку» с ним?
– Он бы не позволил. Понимаете, он мужчина не очень крупный, но…
– Габариты значения не имеют. Главное – отношение. Я готова помочь вам, но при одном условии: вы постараетесь мысленно поставить себя выше своего мужа, – глаза доктора Корее за синими стеклами очков сузились.
– Я постараюсь.
– Вы непременно возьмете над ним верх, – зловеще прошипела доктор Корее. – Это очень важно. Повторите: «Я возьму верх».
– Я возьму верх, – сказала Ева.
– «Я сильнее».
– Да-да.
– Не «да-да», а «я сильнее», – цыкнула на нее доктор Корее, и взгляд ее стал еще более колючим.
– «Я сильнее», – покорилась Ева.
– Теперь вместе.
– «Вместе».
– Да нет же! Повторите обе фразы. Итак…
– А, – сообразила Ева. – «Я возьму верх. Я сильнее».
– Еще раз.
– «Я возьму верх. Я сильнее».
– Хорошо, – сказала доктор Корее. – И помните, что я могу вам помочь, только если вы сами настроитесь должным образом. Повторяйте эти фразы триста раз в день. Вы меня поняли?
– Поняла. «Я возьму верх. Я сильнее».
– Еще раз.
Целых пять минут Ева, боясь пошевелиться, повторяла заклинание, а доктор Корее буравила ее немигающим взглядом.
– Хватит, – наконец сжалилась она. – Вам, конечно, понятна цель этого упражнения?
– Вроде как. Вон и Мэвис Моттрем говорит, что женщины должны занять главенствующее положение в мире. Ведь вы про это, да?
Доктор Корее снова откинулась на кресле, и по губам ее скользнула усмешка.
– Миссис Уилт, исследования, которые я провожу уже тридцать пять лет, доказывают сексуальное превосходство женских особей у млекопитающих. Еще в детстве мое воображение поразили брачные повадки паукообразных. Собственно, эта проблема интересовала мою мать – до ее злостчастного замужества. Вы меня понимаете?
Ева кивнула. Ей было не совсем ясно, причем здесь пауки, однако она слушала во все уши: доктор наверняка говорит дело. Это и девочкам в будущем пригодится.
– Но мое внимание привлекали более высокие организмы, – продолжала доктор Корее. – В особенности уникальные способности женских особей к выживанию. К какому бы уровню развития мы ни обратились, мы увидим, что самцы всегда выполняют вспомогательные функции, самки же демонстрируют приспособляемость, которая и способствует сохранению вида. Только у людей – да и то скорее в социальном, чем в биологическом плане, – они меняются ролями. Это изменение обусловлено царящим в обществе духом конкуренции и милитаризма, вследствие чего грубая мужская сила получает возможность подавлять женское начало. Вы согласны?
– В общем, да, – сказала Ева. Она поняла далеко не все, но было ясно, что в целом доктор Корее говорит толковые вещи.
– Вот и отлично. Руководствуясь милитаристскими устремлениями, мужчины постоянно использовали достижения науки во зло, и теперь мы стоим на пороге мировой катастрофы, в результате которой все живое на земле может погибнуть. Только мы, женщины, способны предотвратить эту катастрофу, – доктор Корее помолчала, чтобы Ева хорошенько оценила всю серьезность последствий. Затем она продолжила: – По счастью, та же самая наука предоставила нам такую возможность. При нынешнем уровне автоматизации сугубо физическое превосходство мужчин уже не играет решающей роли. В век компьютеров мужчины не нужны, миром будут править женщины. Вы конечно читали об исследованиях, которые проводились в колледже Святого Андрея. Они показывают, что у женщин мозолистое тело гораздо больше, чем у мужчин.
– Мозолистое тело?
– Сто миллионов мозговых клеток, нервные волокна, соединяющие полушария мозга. Именно с их помощью осуществляется передача информации, а при работе с компьютером это имеет принципиальное значение. Может статься, что в век электроники этот орган столь же необходим, как мышцы в прежние времена.
Доктор Корее еще минут двадцать засыпала Еву фактами, изощрялась в доводах, пела почти исступленные дифирамбы женскому началу. Ну а Еву люди, по-настоящему увлеченные, могли убедить в чем угодно. Она уже благоговела перед доктором Корее вот он, оказывается, какой, мир науки! Только когда вдохновенный монолог стал стихать, Ева вспомнила, зачем она сюда пришла.
– Насчет Генри… – робко сказал она.
Доктор Корее по инерции продолжала живописать обезмужчиненный мир будущего и лишь минуту спустя неохотно вернулась к повседневности:
– Ах да, ваш супруг, – небрежно бросила она. – Итак, вы хотите повысить его сексуальную возбудимость?
– Если можно, – попросила Ева. – Он никогда…
Доктор Корее разразилась дребезжащим смехом.
– Миссис Уилт, вам не приходило в голову, что сексуальная пассивность вашего мужа может иметь довольно простое объяснение?
– Я не понимаю.
– Нет ли у него любовницы?
– Что вы, Генри не такой. Нет-нет, исключено.
– Вы не подозреваете его в тайном гомосексуализме?
Ева опешила:
– Вот еще! Зачем бы он тогда на мне женился?
Доктор Корее окинула ее испытующим взглядом. В такие минуты ее вера в интеллектуальное превосходство женской половины человечества ничинала колебаться.
– Как известно… – сжав зубы, начала она и уже собралась было углубиться в личную жизнь Оскара Уайльда, но в прихожей зазвонил звонок.
– Извините, – сказала доктор Корее и выскочила из кабинета. Скоро она вернулась, но уже через другую дверь.
– Там я храню лекарства, – объяснила она. – Вот микстура, которая окажет нужное воздействие. Однако следует точно соблюдать дозировку. Микстура, как и многие другие лекарства, содержит компоненты, избыток которых может вызвать нежелательные последствия. Будьте осторожны: необходимая доза – пять миллилитров, и превышать ее опасно. Для большей точности отмеряйте ее вот этим шприцем. Если вы будете придерживаться моих указаний, результат не заставит себя ждать. В противном случае я снимаю с себя всякую ответственность. Надеюсь, все это останется между нами. Как ученый, я отвечаю только за состав рекомендуемого средства, но не могу ручаться за последствия неправильного применения.
Ева сунула пластиковую бутылку в сумку и вышла из приемной. Проходя мимо ржавых культиваторов и обломков арматуры, она пыталась совладать с вихрем разноречивых впечатлений. Уж больно чудная эта доктор Корее. Нет, говорит она все правильно, а вот внешность, манеры… Надо будет потолковать с Мэвис. И все же, стоя на автобусной остановке, Ева обнаружила, что почти машинально повторяет про себя: «Я возьму верх. Я сильнее».
* * *
А тем временем два агента инспектора Роджера, держась от Евы на порядочном расстоянии, не спускали с нее глаз и записывали каждый ее шаг. Полиция не на шутку заинтересовалась распорядком жизни в семействе Уилтов.
9
Интерес этот все не спадал. Два дня сыщики, разбившись на группы, по пятам следовали за Уилтами и докладывали свои наблюдения инспектору Роджеру. Поведение Уилтов убеждало его в своей правоте. Особенно подозрительным показался визит Евы на плантацию лекарственных трав.
– Лекарственных трав? Она ездила в Силтон на плантацию лекарственных трав? – изумлялся инспектор. Он не спал уже вторые сутки и то и дело взбадривал себя черным кофе. В пору самому прибегнуть к помощи нетрадиционной медицины. – Говорите, вынесла оттуда большую пластиковую бутылку?
– Очевидно оттуда, – ответил сыщик. Он тоже намаялся, пытаясь угнаться за Евой. Да и близняшки не сахар. – Я только видел, как на автобусной остановке она доставала бутылку из сумки. Может, так с бутылкой и пришла. Не знаю.
Однако у Роджера была своя логика: если подозреваемые ездят на плантации лекарственных трав и возвращаются с пластиковыми бутылками в сумках, то их вина, считай, доказана.
Но больше всего Роджера заинтересовала Мэвис Моттрем, которая наведалась в дом 45 по Оукхерст-авеню в тот же день.
– «Объект наблюдения забрал детей из школы в 15.30 и вернулся домой, – прочел Роджер в отчете. – Затем к дому на автомобиле подъехала женщина».
– Совершенно верно.
– Как она выглядела?
– На вид все сорок будет. Темноволосая. Ростом этак пять футов. Синяя куртка с капюшоном, брюки цвета хаки, гетры. Приехала в 15.55, уехала в 16.20.
– Так, может, она забрала бутылку?
– Может, и так, но я не видел, чтобы она ее выносила. И сумки у нее не было.
– Что еще?
– Потом затишье, а в 17.30 появился сосед. Да я все в отчете написал.
– Знаю, что написал. Я хочу восстановить картину во всех подробностях. Откуда вы узнали, что фамилия соседа Геймер?
– Тоже мне загадка! Уилтиха так его честила, что только глухой не услышит. Да и его собственная жена визжала, будто ее режут.
– А что там стряслось?
– Этот самый Геймер пришел домой – он живет в доме сорок три, – а через пять минут вылетел оттуда, злой как черт. – и к Уилтам. Жена его норовит остановить, а он подлетает к боковой калитке, хвать задвижку, да как шлепнется на спину – прямо на клумбу. Дергается, словно у него пляска святого Витта. Жена в крик: убивают, мол.
– Вы хотите сказать, что к калитке подвели электричество?
– Это не я, это он сказал. Когда смог шевелить языком и перестал дергаться. Встал он на ноги, а тут из дома выходит миссис Уилт и спрашивает, чего это он забрался в ее желтофиоли. Он в ответ орет, что ее поганые сучки покушались на его жизнь: сперва сперли у него из сада статую и поставили у себя, а потом подключили калитку к электросети. Миссис Уилт говорит, чтобы он не выдумывал и не выражался при девочках. И пошло-поехало: ему, значит, статую подавай, а миссис Уилт: «Нет ее у нас. Мне ваша похабная статуя даром не нужна».
– Похабная?
– Ну да. Знаете, писающий мальчуган. В бассейне стоял. Миссис Уилт даже обозвала Геймера извращением. А жена все тащит его домой. Дескать, черт с ней, со статуей, продадим дом – купим другую. Что с ним сделалось! «Продадим, как же! – орет. – Где ты найдешь такого пыльным мешком трахнутого, чтобы купил дом по соседству с Уилтами?!» Что верно, то верно.
– И чем дело кончилось?
– Миссис Уилт и говорит: «Не верите – пройдите через дом в сад и убедитесь. А обзывать девочек воровками не позволю».
– И он пошел? – удивился Роджер.
– С неохотой. Вышел растерянный. «Своими глазами, – говорит, – видел. Куда он мог подеваться? А если не верите, что девчонки хотели меня убить, то почему у вас в доме свет вырубился? А у калитки к скобе для чистки обуви провод привязан». Тут-то она и села.
– Любопытно, – сказал Роджер. – И что, действительно был провод?
– Был, наверно. Уж больно она затрепыхалась. Особенно когда Геймер сказал, что для полиции это улика.
– Еще бы ей не трепыхаться. – заметил Роджер. – В доме-то бутылка с наркотой.
Тут у него появилась новая гипотеза.
– Кажется, на этот раз нам повезло, – произнес он.
Старший офицер остался доволен. Вообще-то он, как и Флинт, считал, что инспектор Роджер опаснее доброй половины мелких жуликов, которые попадались инспектору в руки. Будь его воля, старший офицер с радостью отправил бы Роджера регулировать дорожное движение. Но сейчас было очевидно, что Роджер на правильном пути. Читая отчет о странном поведении Уилта во время обеденного перерыва, старший офицер приговаривал:
– Сдается мне, у этого Уилта совесть нечиста.
На самом деле произошло вот что. Когда Уилт, которому всюду мерещились сообщники Маккалема, вышел из Гуманитеха и направился к «Гербу стеклодувов» забрать свой «эскорт», ему сразу бросилась в глаза машина без номеров, а в ней два сыщика. Чтобы уйти от преследования, он прибег к уловкам, почерпнутым из старых детективов, которые он видел по телевизору: петлял, скрывался в переулках, заскакивал в переполненные магазины и накупил кучу ненужных вещей, а один раз даже запер входную дверь обувного магазина и улизнул через служебный вход.
– "Вернулся на стоянку Гуманитеха в 14.15, – прочел старший офицер. – Где же его носило?
– К сожалению, мы его потеряли. – признался Роджер. – Стреляный воробей. Он появился только в два часа. Подкатил на машине к Гуманитеху и во весь дух помчался к себе в корпус.
После работы Уилт вел себя не менее подозрительно. Подняв воротник, нацепив темные очки и парик (Уилт позаимствовал его на кафедре театрального искусства), он вышел через главные ворота, отправился в Мидуэй-парк, сел на скамейку возле лужайки для игр и принялся внимательно рассматривать проезжающие машины. Положительно, честному человеку такое в голову не придет.
– Думаете, он кого-то дожидался? – спросил старший офицер.
– Скорее, предупреждал об опасности. У них, наверно, есть условные знаки. Сообщники проезжают мимо, видят его и понимают что к чему.
– Похоже, вы правы, – согласился старший офицер, который сам никакого путного объяснения найти не смог. – Значит, вскорости можно его брать. Я поговорю с главным констеблем.
– Не стоит, сэр. Лучше выждать время. Если не ошибаюсь, мы столкнулись с хорошо организованным синдикатом. Арестуем Уилта – они затаятся. Пусть-ка он сперва выведет нас на дичь покрупнее.
– И то правда, – угрюмо проворчал старший офицер. Зря он надеялся, что Роджер запорет дело и придется прибегнуть к помощи окружной полиции. Мерзавец, оказывается, вот-вот накроет шайку. Чего доброго, потребует повышения, да и получит. Хорошо, если его при этом переведут в другой участок. Иначе придется старшему офицеру хлопотать о своем переводе. Впрочем, чем черт не шутит, может, Роджер еще наломает дров.
В Гуманитехе он уже порядком наломал. Настояв, чтобы агентов в штатском пускали на занятия под видом студентов или, того хуже, практикантов, Роджер и не подозревал, как угнетающе подействует их присутствие на преподавателей.
– Это невыносимо! – жаловался ректору доктор Кокс, заведующий кафедрой естественных наук. – У меня и так не все студенты успевают, а тут еще появляется не в меру любопытный субъект, который не отличает бунзеновскую горелку от огнемета. От лаборатории на третьем этаже остались одни головешки. На кого он, с позволения сказать, стажируется, если несет такое, что…
– Но ведь он может и рта не раскрывать. Их прислали только для наблюдения.
– По идее, да. А на деле он занимается тем, что затаскивает студентов в уголок и расспрашивает, где ему раздобыть формалин. Можно подумать, мы заготовляем анатомические препараты.
Ректор объяснил Коксу, что такое «формалин».
– Так вот оно что. А я-то гадаю, зачем этот остолоп просил разрешения осмотреть шкафы с реактивами.
Такая же история происходила на занятиях по ботанике.
– Откуда мне было знать, что эта девица – полицейский агент? – оправдывалась мисс Райфилд. – Я понятия не имела, что студенты выращивают в теплице марихуану. А теперь агентесса косится на меня.
Только доктор Борд сохранял философский взгляд на вещи. Поскольку ни один агент не говорил по-французски, кафедра Борда не подверглась нападению.
– В конце концов, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, – рассуждал Борд на заседании комиссии по чрезвычайным мерам. – Кроме того, дисциплина в колледже значительно улучшилась.
– Только не у меня, – отозвался мистер Спири с кафедры строительства. – У штукатуров и каменщиков пять раз доходило до драки. Мистера Гилдерса так отделали велосипедной цепью, что он угодил в больницу.
– Велосипедной цепью?
– Какой-то студент обозвал бандюгу-полицейского мудозвоном, а Гилдерс бросился разнимать.
– Надеюсь, студентов арестовали за ношение холодного оружия? – спросил доктор Мэйфилд.
Заведующий кафедрой строительства покачал головой.
– Цепью махал полицейский. Зато ребятишки отметелили его на славу, – с удовольствием добавил он.
Но особенно расстарался Роджер в группах секретарш.
– Если так будет продолжаться, девочки не смогут успешно сдать экзамены, – сокрушалась мисс Дилл. – Их то и дело таскают с занятий на допросы. Знаете, как они после этого ужасно печатают. Можно подумать, у нас не колледж, а притон.
– Притон – это было бы здорово, – заметил доктор Борд. – Но газеты опять все переврали. И все-таки статья на третьей странице что-нибудь да значит.
Он достал номер газеты «Сан» и показал фотографию мисс Линчноул в чем мать родила. Снимок был сделан на Барбадосе прошлым летом. Внизу красовалась подпись: «СМЕРТЬ В ГУМАНИТЕХЕ: СТУДЕНТКА ИЗ ЗНАТНОЙ СЕМЬИ – ЖЕРТВА НАРКОТИКОВ».
– Да видел я газеты. Какой позор для колледжа! – обратился проректор к членам комиссии, которая вообще-то собралась обсудить грядущий налет инспекторов Ее Величества, а теперь вынуждена заниматься новой напастью. – Я только хочу сказать, что это нетипичный случай и…
– Отчего же нетипичный, – возразил член муниципалитета Блайт-Смит. – С тех пор как вы заняли этот пост, на колледж так и сыпятся неприятности. Могу напомнить. Сперва отвратительная история с преподавателем кафедры гуманитарных наук, который…
В разговор вмешалась миссис Болтанинг, которая как истая поклонница прогресса жила завтрашним днем:
– Что толку ворошить прошлое?
– Нет уж, поворошим, – настаивал мистер Сквидли. – Ведь должен кто-то за это ответить. Мы как-никак платим налоги и имеем право требовать, чтобы наши дети получили приличное образование.
– Сколько у вас детей в Гуманитехе? – фыркнула миссис Болтанинг.
Мистер Сквидли возмущенно сверкнул глазами:
– Чтобы мои дети учились в Гуманитехе? Через мой труп.
– Ближе к делу, – напомнил начальник управления по образованию.
– Куда уж ближе, – сказал мистер Сквидли. – А дело в том, что я работодатель и плачу не за то, чтобы свора пустобрехов-недоучек сажала будущих рабочих вместо студенческой скамьи на иглу.
– Протестую! – кипятился ректор. – Во-первых, мисс Линчноул училась не на рабочего, а во-вторых, у нас преподают настоящие мастера…
– Ох и мастера! По этим мастерам психушка плачет, – вставил мистер Блайт-Смит.
– Я хотел сказать, «мастера своего дела».
– Оно и видно. Недаром секретарь министра образования так настойчиво добивается, чтобы специальная комиссия расследовала, действительно ли кафедра гуманитарных наук. ведет пропаганду марксизма-ленинизма. Какие вам еще нужны доказательства, что преподаватели никуда не годятся?
– Несогласна! Категорически несогласна! – наседала миссис Болтанинг. – Корень зла – сокращение ассигнований. Чтобы привить молодежи чувство ответственности, пробудить заботу о…
– Господи, да разве в этом дело? – буркнул мистер Скидли. – Если бы хоть половина придурков, которые тут работают, умели читать и писать…
Ректор многозначительно посмотрел на начальника управления по образованию, и от сердца у него отлегло. Пусть себе спорят, все равно никакого решения не примут. В комиссии всегда так.
Ева была мрачнее тучи.
– Прешь, как ненормальный, – напустилась она на мужа, когда Уилт рассказал про помятый бампер и радиатор. – Ну что за раззява?
– Посмотрел бы я на тебя, если бы тебе выдался такой денек, – сказал Уилт и налил себе домашнего пива. После первого глотка он подозрительно посмотрел на стакан и проворчал:
– Сахара, что ли, недоложили.
Ева мигом перевела разговор на происшествие с мистером Геймером. Уилт слушал вполуха. Странный вкус у этого пива. Оно еще вроде и выдохлось.
– …Как будто такие крохи могут перекинуть статую через забор, – заключила Ева свое крайне пристрастное повествование.
Уилт оторвался от пива:
– Не скажи. Теперь я понимаю, зачем им понадобилась подвесная лебедка мистера Бойкинза, – Я-то думаю, откуда такой интерес к физике.
– Но врать, что они задумали убить Геймера при помощи электричества…
– А ты объясни-ка мне, почему во всем доме нет света. Не знаешь? Потому что пробки перегорели. И не вздумай говорить, что это снова мышь забралась в тостер. Я проверял. Из-за мыши пробки не перегорят. А в тот раз, если бы я не возмутился, что вместо гренков с мармеладом меня на завтрак потчуют гниющей мышью, ты бы даже не заметила.
– Вспомнил тоже! Тогда было совсем другое дело. Бедняжка полезла туда за крошками, ее и пришибло.
– А мистер Геймер полез за своим клятым садовым украшением, и его тоже чуть не пришибло. Между прочим, это паршивая мышь подсказала твоему выводку мысль об электричестве. Неровен час узнают, как действует электрический стул. Вернусь как-нибудь домой, а на кухне Рэдли-младший окочурился: на голове кастрюля, а от нее к розетке провод.
– Ну вот еще. Что они – совсем ничего не соображают? Вечно тебе мерещатся всякие ужасы.
– Не ужасы, а суровая правда жизни. Это ведь правда, что у наших малюток ого-го какая убойная сила. По сравнению с ними террористы годятся в воспитатели детского сада.
– Какие гадости говоришь!
– Такие же, как это пиво, – сказал Уилт и открыл еще одну бутылку. Он сделал глоток и выругался, но его слова заглушил гул кухонного комбайна: Ева принялась шинковать морковь и яблоки. С одной стороны, девочкам полезно, а с другой – пусть Генри видит, в каком она бешенстве. Хоть бы раз согласился, что у девочек светлые головы и золотой характер. Так нет: вечно он недоволен.
Уилт был недоволен и пивом. От любовного зелья – Ева добавила в каждую бутылку лучшего горького ровно пять миллилитров – пиво приобрело странный привкус и выдохлось.
– Лекарственных трав? Она ездила в Силтон на плантацию лекарственных трав? – изумлялся инспектор. Он не спал уже вторые сутки и то и дело взбадривал себя черным кофе. В пору самому прибегнуть к помощи нетрадиционной медицины. – Говорите, вынесла оттуда большую пластиковую бутылку?
– Очевидно оттуда, – ответил сыщик. Он тоже намаялся, пытаясь угнаться за Евой. Да и близняшки не сахар. – Я только видел, как на автобусной остановке она доставала бутылку из сумки. Может, так с бутылкой и пришла. Не знаю.
Однако у Роджера была своя логика: если подозреваемые ездят на плантации лекарственных трав и возвращаются с пластиковыми бутылками в сумках, то их вина, считай, доказана.
Но больше всего Роджера заинтересовала Мэвис Моттрем, которая наведалась в дом 45 по Оукхерст-авеню в тот же день.
– «Объект наблюдения забрал детей из школы в 15.30 и вернулся домой, – прочел Роджер в отчете. – Затем к дому на автомобиле подъехала женщина».
– Совершенно верно.
– Как она выглядела?
– На вид все сорок будет. Темноволосая. Ростом этак пять футов. Синяя куртка с капюшоном, брюки цвета хаки, гетры. Приехала в 15.55, уехала в 16.20.
– Так, может, она забрала бутылку?
– Может, и так, но я не видел, чтобы она ее выносила. И сумки у нее не было.
– Что еще?
– Потом затишье, а в 17.30 появился сосед. Да я все в отчете написал.
– Знаю, что написал. Я хочу восстановить картину во всех подробностях. Откуда вы узнали, что фамилия соседа Геймер?
– Тоже мне загадка! Уилтиха так его честила, что только глухой не услышит. Да и его собственная жена визжала, будто ее режут.
– А что там стряслось?
– Этот самый Геймер пришел домой – он живет в доме сорок три, – а через пять минут вылетел оттуда, злой как черт. – и к Уилтам. Жена его норовит остановить, а он подлетает к боковой калитке, хвать задвижку, да как шлепнется на спину – прямо на клумбу. Дергается, словно у него пляска святого Витта. Жена в крик: убивают, мол.
– Вы хотите сказать, что к калитке подвели электричество?
– Это не я, это он сказал. Когда смог шевелить языком и перестал дергаться. Встал он на ноги, а тут из дома выходит миссис Уилт и спрашивает, чего это он забрался в ее желтофиоли. Он в ответ орет, что ее поганые сучки покушались на его жизнь: сперва сперли у него из сада статую и поставили у себя, а потом подключили калитку к электросети. Миссис Уилт говорит, чтобы он не выдумывал и не выражался при девочках. И пошло-поехало: ему, значит, статую подавай, а миссис Уилт: «Нет ее у нас. Мне ваша похабная статуя даром не нужна».
– Похабная?
– Ну да. Знаете, писающий мальчуган. В бассейне стоял. Миссис Уилт даже обозвала Геймера извращением. А жена все тащит его домой. Дескать, черт с ней, со статуей, продадим дом – купим другую. Что с ним сделалось! «Продадим, как же! – орет. – Где ты найдешь такого пыльным мешком трахнутого, чтобы купил дом по соседству с Уилтами?!» Что верно, то верно.
– И чем дело кончилось?
– Миссис Уилт и говорит: «Не верите – пройдите через дом в сад и убедитесь. А обзывать девочек воровками не позволю».
– И он пошел? – удивился Роджер.
– С неохотой. Вышел растерянный. «Своими глазами, – говорит, – видел. Куда он мог подеваться? А если не верите, что девчонки хотели меня убить, то почему у вас в доме свет вырубился? А у калитки к скобе для чистки обуви провод привязан». Тут-то она и села.
– Любопытно, – сказал Роджер. – И что, действительно был провод?
– Был, наверно. Уж больно она затрепыхалась. Особенно когда Геймер сказал, что для полиции это улика.
– Еще бы ей не трепыхаться. – заметил Роджер. – В доме-то бутылка с наркотой.
Тут у него появилась новая гипотеза.
– Кажется, на этот раз нам повезло, – произнес он.
Старший офицер остался доволен. Вообще-то он, как и Флинт, считал, что инспектор Роджер опаснее доброй половины мелких жуликов, которые попадались инспектору в руки. Будь его воля, старший офицер с радостью отправил бы Роджера регулировать дорожное движение. Но сейчас было очевидно, что Роджер на правильном пути. Читая отчет о странном поведении Уилта во время обеденного перерыва, старший офицер приговаривал:
– Сдается мне, у этого Уилта совесть нечиста.
На самом деле произошло вот что. Когда Уилт, которому всюду мерещились сообщники Маккалема, вышел из Гуманитеха и направился к «Гербу стеклодувов» забрать свой «эскорт», ему сразу бросилась в глаза машина без номеров, а в ней два сыщика. Чтобы уйти от преследования, он прибег к уловкам, почерпнутым из старых детективов, которые он видел по телевизору: петлял, скрывался в переулках, заскакивал в переполненные магазины и накупил кучу ненужных вещей, а один раз даже запер входную дверь обувного магазина и улизнул через служебный вход.
– "Вернулся на стоянку Гуманитеха в 14.15, – прочел старший офицер. – Где же его носило?
– К сожалению, мы его потеряли. – признался Роджер. – Стреляный воробей. Он появился только в два часа. Подкатил на машине к Гуманитеху и во весь дух помчался к себе в корпус.
После работы Уилт вел себя не менее подозрительно. Подняв воротник, нацепив темные очки и парик (Уилт позаимствовал его на кафедре театрального искусства), он вышел через главные ворота, отправился в Мидуэй-парк, сел на скамейку возле лужайки для игр и принялся внимательно рассматривать проезжающие машины. Положительно, честному человеку такое в голову не придет.
– Думаете, он кого-то дожидался? – спросил старший офицер.
– Скорее, предупреждал об опасности. У них, наверно, есть условные знаки. Сообщники проезжают мимо, видят его и понимают что к чему.
– Похоже, вы правы, – согласился старший офицер, который сам никакого путного объяснения найти не смог. – Значит, вскорости можно его брать. Я поговорю с главным констеблем.
– Не стоит, сэр. Лучше выждать время. Если не ошибаюсь, мы столкнулись с хорошо организованным синдикатом. Арестуем Уилта – они затаятся. Пусть-ка он сперва выведет нас на дичь покрупнее.
– И то правда, – угрюмо проворчал старший офицер. Зря он надеялся, что Роджер запорет дело и придется прибегнуть к помощи окружной полиции. Мерзавец, оказывается, вот-вот накроет шайку. Чего доброго, потребует повышения, да и получит. Хорошо, если его при этом переведут в другой участок. Иначе придется старшему офицеру хлопотать о своем переводе. Впрочем, чем черт не шутит, может, Роджер еще наломает дров.
В Гуманитехе он уже порядком наломал. Настояв, чтобы агентов в штатском пускали на занятия под видом студентов или, того хуже, практикантов, Роджер и не подозревал, как угнетающе подействует их присутствие на преподавателей.
– Это невыносимо! – жаловался ректору доктор Кокс, заведующий кафедрой естественных наук. – У меня и так не все студенты успевают, а тут еще появляется не в меру любопытный субъект, который не отличает бунзеновскую горелку от огнемета. От лаборатории на третьем этаже остались одни головешки. На кого он, с позволения сказать, стажируется, если несет такое, что…
– Но ведь он может и рта не раскрывать. Их прислали только для наблюдения.
– По идее, да. А на деле он занимается тем, что затаскивает студентов в уголок и расспрашивает, где ему раздобыть формалин. Можно подумать, мы заготовляем анатомические препараты.
Ректор объяснил Коксу, что такое «формалин».
– Так вот оно что. А я-то гадаю, зачем этот остолоп просил разрешения осмотреть шкафы с реактивами.
Такая же история происходила на занятиях по ботанике.
– Откуда мне было знать, что эта девица – полицейский агент? – оправдывалась мисс Райфилд. – Я понятия не имела, что студенты выращивают в теплице марихуану. А теперь агентесса косится на меня.
Только доктор Борд сохранял философский взгляд на вещи. Поскольку ни один агент не говорил по-французски, кафедра Борда не подверглась нападению.
– В конце концов, на дворе тысяча девятьсот восемьдесят четвертый, – рассуждал Борд на заседании комиссии по чрезвычайным мерам. – Кроме того, дисциплина в колледже значительно улучшилась.
– Только не у меня, – отозвался мистер Спири с кафедры строительства. – У штукатуров и каменщиков пять раз доходило до драки. Мистера Гилдерса так отделали велосипедной цепью, что он угодил в больницу.
– Велосипедной цепью?
– Какой-то студент обозвал бандюгу-полицейского мудозвоном, а Гилдерс бросился разнимать.
– Надеюсь, студентов арестовали за ношение холодного оружия? – спросил доктор Мэйфилд.
Заведующий кафедрой строительства покачал головой.
– Цепью махал полицейский. Зато ребятишки отметелили его на славу, – с удовольствием добавил он.
Но особенно расстарался Роджер в группах секретарш.
– Если так будет продолжаться, девочки не смогут успешно сдать экзамены, – сокрушалась мисс Дилл. – Их то и дело таскают с занятий на допросы. Знаете, как они после этого ужасно печатают. Можно подумать, у нас не колледж, а притон.
– Притон – это было бы здорово, – заметил доктор Борд. – Но газеты опять все переврали. И все-таки статья на третьей странице что-нибудь да значит.
Он достал номер газеты «Сан» и показал фотографию мисс Линчноул в чем мать родила. Снимок был сделан на Барбадосе прошлым летом. Внизу красовалась подпись: «СМЕРТЬ В ГУМАНИТЕХЕ: СТУДЕНТКА ИЗ ЗНАТНОЙ СЕМЬИ – ЖЕРТВА НАРКОТИКОВ».
– Да видел я газеты. Какой позор для колледжа! – обратился проректор к членам комиссии, которая вообще-то собралась обсудить грядущий налет инспекторов Ее Величества, а теперь вынуждена заниматься новой напастью. – Я только хочу сказать, что это нетипичный случай и…
– Отчего же нетипичный, – возразил член муниципалитета Блайт-Смит. – С тех пор как вы заняли этот пост, на колледж так и сыпятся неприятности. Могу напомнить. Сперва отвратительная история с преподавателем кафедры гуманитарных наук, который…
В разговор вмешалась миссис Болтанинг, которая как истая поклонница прогресса жила завтрашним днем:
– Что толку ворошить прошлое?
– Нет уж, поворошим, – настаивал мистер Сквидли. – Ведь должен кто-то за это ответить. Мы как-никак платим налоги и имеем право требовать, чтобы наши дети получили приличное образование.
– Сколько у вас детей в Гуманитехе? – фыркнула миссис Болтанинг.
Мистер Сквидли возмущенно сверкнул глазами:
– Чтобы мои дети учились в Гуманитехе? Через мой труп.
– Ближе к делу, – напомнил начальник управления по образованию.
– Куда уж ближе, – сказал мистер Сквидли. – А дело в том, что я работодатель и плачу не за то, чтобы свора пустобрехов-недоучек сажала будущих рабочих вместо студенческой скамьи на иглу.
– Протестую! – кипятился ректор. – Во-первых, мисс Линчноул училась не на рабочего, а во-вторых, у нас преподают настоящие мастера…
– Ох и мастера! По этим мастерам психушка плачет, – вставил мистер Блайт-Смит.
– Я хотел сказать, «мастера своего дела».
– Оно и видно. Недаром секретарь министра образования так настойчиво добивается, чтобы специальная комиссия расследовала, действительно ли кафедра гуманитарных наук. ведет пропаганду марксизма-ленинизма. Какие вам еще нужны доказательства, что преподаватели никуда не годятся?
– Несогласна! Категорически несогласна! – наседала миссис Болтанинг. – Корень зла – сокращение ассигнований. Чтобы привить молодежи чувство ответственности, пробудить заботу о…
– Господи, да разве в этом дело? – буркнул мистер Скидли. – Если бы хоть половина придурков, которые тут работают, умели читать и писать…
Ректор многозначительно посмотрел на начальника управления по образованию, и от сердца у него отлегло. Пусть себе спорят, все равно никакого решения не примут. В комиссии всегда так.
* * *
В доме 45 по Оукхерст-авеню Уилт беспокойно поглядывал в окно. С самого обеденного перерыва, когда он обнаружил слежку, Уилт не находил себе места. Возвращаясь домой, он глаз не спускал с зеркальца заднего вида, поэтому прозевал сигнал светофора на Нотт-роуд и приложил машину сыщиков, которые на всякий случай пристроились спереди. Последовал обмен любезностями. К счастью, агенты были без оружия, но Уилт еще раз убедился, что его жизни угрожает опасность.Ева была мрачнее тучи.
– Прешь, как ненормальный, – напустилась она на мужа, когда Уилт рассказал про помятый бампер и радиатор. – Ну что за раззява?
– Посмотрел бы я на тебя, если бы тебе выдался такой денек, – сказал Уилт и налил себе домашнего пива. После первого глотка он подозрительно посмотрел на стакан и проворчал:
– Сахара, что ли, недоложили.
Ева мигом перевела разговор на происшествие с мистером Геймером. Уилт слушал вполуха. Странный вкус у этого пива. Оно еще вроде и выдохлось.
– …Как будто такие крохи могут перекинуть статую через забор, – заключила Ева свое крайне пристрастное повествование.
Уилт оторвался от пива:
– Не скажи. Теперь я понимаю, зачем им понадобилась подвесная лебедка мистера Бойкинза, – Я-то думаю, откуда такой интерес к физике.
– Но врать, что они задумали убить Геймера при помощи электричества…
– А ты объясни-ка мне, почему во всем доме нет света. Не знаешь? Потому что пробки перегорели. И не вздумай говорить, что это снова мышь забралась в тостер. Я проверял. Из-за мыши пробки не перегорят. А в тот раз, если бы я не возмутился, что вместо гренков с мармеладом меня на завтрак потчуют гниющей мышью, ты бы даже не заметила.
– Вспомнил тоже! Тогда было совсем другое дело. Бедняжка полезла туда за крошками, ее и пришибло.
– А мистер Геймер полез за своим клятым садовым украшением, и его тоже чуть не пришибло. Между прочим, это паршивая мышь подсказала твоему выводку мысль об электричестве. Неровен час узнают, как действует электрический стул. Вернусь как-нибудь домой, а на кухне Рэдли-младший окочурился: на голове кастрюля, а от нее к розетке провод.
– Ну вот еще. Что они – совсем ничего не соображают? Вечно тебе мерещатся всякие ужасы.
– Не ужасы, а суровая правда жизни. Это ведь правда, что у наших малюток ого-го какая убойная сила. По сравнению с ними террористы годятся в воспитатели детского сада.
– Какие гадости говоришь!
– Такие же, как это пиво, – сказал Уилт и открыл еще одну бутылку. Он сделал глоток и выругался, но его слова заглушил гул кухонного комбайна: Ева принялась шинковать морковь и яблоки. С одной стороны, девочкам полезно, а с другой – пусть Генри видит, в каком она бешенстве. Хоть бы раз согласился, что у девочек светлые головы и золотой характер. Так нет: вечно он недоволен.
Уилт был недоволен и пивом. От любовного зелья – Ева добавила в каждую бутылку лучшего горького ровно пять миллилитров – пиво приобрело странный привкус и выдохлось.