Страница:
Прежде всего, акваторию не ограничивали молы-волнорезы, наверное, их ещё просто не умели строить. Или до этого ещё не додумались, хотя, наверняка штормы всякий раз причиняли порту немалый ущерб: склады-то стояли совсем уж близко от воды. Маяк — круглая каменная башня метров пятнадцать высотой, возвышалась прямо посредине порта, среди складов. Всюду сновали работники: полуголые, в лохмотьях, растрёпанные, чумазые, они всё время что-то катали, таскали, волокли, словно мураши в гигантском муравейнике. Над портом стоял постоянный гомон, в котором, наверное, нелегко было расслышать собеседника. А ещё запросто можно было не услышать крик и оказаться на пути у очередных носильщиков. Мирон уже успел пару раз чувствительно задеть плечом какие-то ящики, а один раз едва не был сбит с ног огромной бочкой, причём катившие её ребята не только не соизволили извиниться, но и, судя по интонации, обругали чужемирного генерала на чём свет стоит.
У причалов легонько покачивались на легких волнах корабли. К удивлению Нижниченко, вёсел, которые он считал непременным атрибутом античного флота, нигде не было видно. В остальном же суда были очень похожи на картинки в книжках по древней истории или в музеях. Одномачтовые, с приподнятыми носом и кормой, на которой у большинства располагались два длинных рулевых весла, и с опущенными на середине бортами, через которые на причалы перебрасывали трапы. Мирона очень удивляло, что перекладина для паруса на мачте находилась не на верхушке, а внизу, у самой палубы, да ещё и сориентированная от носа к корме, а не поперёк. Похоже, аборигены так и не додумались, как облегчить себе жизнь, и, всякий раз, желая поднять парус, сначала подолгу кружились вокруг мачты. "Надо посоветоваться с Балисом и подсказать Йеми", — подумал генерал и продолжил обход порта.
Теперь он сильно забрал вправо, причалы остались позади, а здесь были лишь склады. Людей вокруг стало намного меньше. Мирон свернул на идущие вдоль кромки воды узкие мостки. Слева — море, справа — стенки построек. Он уже прочти прошел своеобразный «переулок» насквозь, как вдруг впереди дорогу заступил чернобородый мужик в жилетке на голое тело и заляпанных какими-то чёрными пятнами шароварах, с кривым кинжалом в руке.
"Этого ещё не хватало", — Мирон повернулся назад, но и тут идти было некуда: путь к отступлению преграждал второй оборванец, так же вооруженный коротким клинком. "Попал", — мрачно подумал Мирон, выхватывая из-под плаща свой кинжал. Надеяться на то, что, увидев оружие в его руках, налётчики разбегутся в стороны, было слишком наивно. Намечалась драка, в которой предстояло отстаивать свою жизнь — на полном серьёзе. Нижниченко прижался к стене сараев, чтобы видеть одновременно обоих нападающих и защитить спину, взмахнул рукой.
Правое запястье тут же оказалось зажато чьими-то сильными пальцами, под подбородком Мирон ощутил чужое предплечье: третий нападающий, наверное, распластался на крыше постройки и теперь тянул жертву вверх. Двое первых с гортанными криками устремились к попавшему ловушку страннику…
Что нужно делать дальше, отлично знал не только Мирон, но и любой его ровесник, родившийся с Нижниченко в одной стране: фильм "Белое солнце пустыни" был у советских мальчишек начала семидесятых одним из самых популярных. Забросив наверх левую руку, Мирон крепко обхватил лежащего на крыше за шею, подтянул колени к груди, а потом, резко распрямив ноги, сильными ударами снёс двоих бандитов с мостков в воду. И, на инерции движения, разгибом попытался бросить лежащего наверху туда же. Тот, не ожидавший такого оборота дела, не успел сориентироваться и заскользил животом по гладкой крыше. Уже в полёте он отпустил запястье, но было слишком поздно. Красиво пронесясь над головой генерала и на каких-то пару сантиметров разминувшись затылком с краем мостков, мужик плюхнулся спиной в воду, подняв тучу брызг.
Нижниченко не отказал себе в удовольствии немного поиграть: медленно вытер рукавом потный лоб, тяжело выдохнул и ласково, с луспекаевскими интонациями произнёс:
— Умойтесь, ребята!
А потом торопливо зашагал подальше от места стычки: «ребята» вполне могли повторить попытку нападения, или, что ещё хуже, навести на него других «ребят», числом поболее, ценою… да нет, не подешевле, а, наоборот подороже.
"Всё, хватит строить из себя крутого оперативника", — твёрдо сказал себе Мирон, оказавшись снова посреди портовой толчеи, где ему могли угрожать воры, но никак не бандиты. — "Поиграл немного — и будет. Каждый должен заниматься своим делом. Есть Йеми, есть Балис — вот пусть они информацию и собирают. А самому без крайней необходимости соваться чёрти куда незачем. Второй раз может ведь и не повезти".
Глава 6
— Ну, что, отец Тарло, как жизнь?
— Да потихоньку. Скуповат народишко в Толе, ох, скуповат. Маловато подают во славу Аэлиса. Совсем не думают о том, что станется с ними после смерти.
Старый жрец осуждающе покачал головой.
— Верно говоришь, Тарло, верно говоришь. Знай себе мошну набивают, а отдать священнику и храму — скупость заедает.
— Не к добру это, отец Ойер, ох, не к добру.
— Ясное дело, что не к добру. Недаром и знамение нам явлено.
Младший жрец с недоумением воззрился на старика.
— Это какое же знамение? Что-то я ничего про знамение не слышал.
Старик довольно хрюкнул.
— Больше времени надо на молитве в храме проводить, Тарло, да меньше неизвестно где шататься.
— Я по городу хожу не абы ради чего, не своей волей, но по велению отца Галена. Собираю милостыню на содержание храмов и капищ, — с обидой в голосе протянул отец Тарло. Младшему жрецу Аэлиса на вид было под сорок лет, его буйная шевелюра изрядно поседела, но совсем не поредела. Солидности добавляла и густая окладистая борода. В соответствии с правилами, принятыми среди служителей культа Аэлиса, одежда Тарло состояла из длинного серого балахона, да деревянных сандалий-калиг.
— Не больно много ты собираешь.
— Сколько подают. Или, может быть, мне ограбить пару лавок городских ювелиров?
— Не стоит, не стоит, — добродушно проворчал старик. — Но о знамении тебе следует узнать как можно быстрее.
— Так расскажи.
— Прошлой ночью отец Кромкамп, наблюдая звёздное небо, обнаружил в созвездии Серпа нечто похоже на хвостатую звезду. Нынешней ночью, не смотря на облачную погоду, отец Тиммер предался наблюдениям. Милостью Аэлиса через просвет в облаках он снова наблюдал новое светило. Сомнений нет: он обнаружил новую комету.
— А точно, что новую? Изучили ли таблички?
— Отец Кромкамп и отец Тиммер изучили таблички с большой тщательностью. Прежних записей об этой комете в них не содержится.
— А оракула вопрошали?
— Сегодня утром. Отец Гален принёс подобающие жертвы и вознёс молитвы. Молились и все, кого удалось собрать в храме.
Тарло потупил взор — всё утро он провёл далеко от храма.
— Увы, Аэлис не пожелал дать ответ.
— Значит, это может и не быть знамением. Или знамение послано иным богом?
— Всё может быть, — развёл руками старик. — Отец Гален отослал сообщение к Всеверховному Престолу, а так же известил старших жрецов городских храмов остальных божеств. Завтра они вопросят своих богов и, может быть, окажутся удачливее отца Галена.
— Будем ждать, — вздохнул Тарло.
— Ни в коем случае, — с неожиданной горячностью воскликнул отец Ойер. — Есть знамение или нет, но комета точно будет видна на ночном небе. Ступай к людям, отец Тарло, ступай к людям! Неси весть о появлении кометы! Пусть задумаются о бренности жизни. Пусть задумаются о тех муках, что ожидают их души после смерти. И пусть щедро жертвуют во славу Аэлиса, единого, кто способен избавить их от этих мук.
— Хей, Бликс, иди-ка перекуси. Я постою.
Мако рыгнул так громко, что откуда-то сверху, из-под сводов надвратной башни, ему откликнулось эхо.
— Что нынче на обед?
— Гороховая похлёбка с копчёной грудинкой, кровяная колбаса и пиво.
— Подходяще, — повеселел Бликс. — Пойду, заморю червячка. А тебе вон тех путешественников потрошить.
— Тоже дело, — сытный обед настроил Мако на миролюбивый лад. Прислонив гвизарму к стене, стражник сощурил глаза, пытаясь определить, кто направляется в город и что можно от них ожидать. Четверо всадников, телеги нет. Значит — не купцы. Плохо. С простых путников за вход в Толу денег не берут. А путешественники — люди не бедные: рядом с конями бежит невольник-нечка.
Вот путников скрыла от взгляда стражника лощина, а когда они её миновали, то Мако чуть не застыл от удивления. Во главе отряда ехала женщина. В кожаной куртке с нашитыми круглыми металлическими бляшками и высоких кожаных сапогах. С длинным мечом на поясе. Благородная лагата? Мако потряс головой. Морриток он видел в своей жизни не раз и не два, но никогда — в таком виде. В Море уделом женщины традиционно считался домашний очаг и семья, а война всегда была делом мужчин.
Что-то тут было не так. Стражник ещё раз вгляделся в приближающихся путников. Остальные выглядели, словно обыкновенные наёмники. Но женщина… Что-то в ней было неправильно. Но что? Что?
И только когда всадники были уже совсем рядом, Мако понял причину своего беспокойства. Вспотевшими руками схватился за древко гвизармы, встал поперёк ворот, словно желая собой закрыть пришельцам путь в город.
— В чём дело, стражник? — спросила женщина, по-прежнему державшаяся впереди. Голос у неё был чистый и звонкий, удивительно красивый. Да и вообще всё у неё было красивое. Замечательная фигура, тонкая, гибкая и крепкая одновременно. Мако успел подумать, как было бы приятно обнять эту девицу на ложе. Бледное, но удивительно красивое лицо. Прекрасные голубые глаза необычной миндалевидной формы. Роскошные серебристые волосы, заколотые так, чтобы подчеркнуто открыть острые уши.
Женщина была нечкой! Нечка на коне и с мечом на поясе собиралась открыто въехать в город. Мир сошел с ума, а он, Мако, оказался в центре этого безумия. О боги, за какие грехи?
— В чём дело, стражник? — повторила женщина, теперь уже в вопросе слышалась угроза. Затянутая в перчатку правая рука путешественницы опустилась на рукоятку меча, на лицах остальных всадников и пешего нечки появились нехорошие усмешки.
— Тревога! — заорал Мако неожиданно тонким голосом. Женщина в ответ только расхохоталась громким мелодичным смехом, будто зазвенел серебряный колокольчик.
В арку ворот вбегали один за другим стражники: восемь солдат и сержант Коку. Только от обеденного стола, ошалелые, кое-кто с перепачканной гороховой похлёбкой бородой, они перегородили арку живой цепью и замерли, не зная, что делать дальше.
— Во, нечка… — зачем-то произнёс Мако.
— Ага, — женщина кивнула. — А теперь посмотрите сюда.
Она вытянула вперёд левую руку, поверх кожаной перчатки на указательный палец был надет железный перстень с гербом Императора. Мако недоумённо хлопнул глазами.
— Кто из вас главный? — спросила таинственная незнакомка.
— Я главный. Сержант городской стражи Коку.
— Целуй.
Коку хмыкнул, приставил гвизарму к стене, подошел к страннице и почтительно поцеловал перстень. Он решительно не понимал, что происходит, но был твёрдо уверен в том, что целование перстня с императорским гербом ему никто в вину не поставит. А если такой человек и найдётся, то тем лучше: пострадать за преданность Императору удаётся далеко не каждому сержанту городской стражи в отдалённой провинции, и вознаграждают за такие страдании очень и очень недурно.
— Скажи, сержант, как мне найти Верховного Инквизитора Толы?
Коку снова хмыкнул. Нечка ищет Инквизицию на свою голову? Ну-ну…
— В замке Вальд, разумеется. Спросите прохожих, вам покажут.
— Я знаю, где Вальдский замок, Инирэль. Я бывал в этом городе много лет назад, — вмешался один из спутников незнакомки.
— Хорошо. Бараса, поезжай вперёд.
По взмаху руки сержанта стражники освободили проход, и странный отряд въехал в Толу.
— Отец Сучапарек!
— Что, сын мой?
Верховный Инквизитор оторвал взгляд от просматриваемых бумаг и недовольно глянул на юного брата Флахбарта, исполнявшего, помимо прочего, обязанности секретаря. Отец Сучапарек очень не любил, когда его отвлекали от работы по пустякам, а юноша, хотя и находился в должности более четырёх месяцев, далеко не всегда был надлежаще умён и расторопен.
— К тебе пришёл посетитель.
— Нурлакатам? Очень кстати. Немедленно зови.
Брат Флахбарт отрицательно помотал головой.
— Нет, отец мой, это не Нурлакатам. Тебя хочет видеть женщина-нечка.
— Нечка?
— Да, отец мой. Она пришла в замок и сказала, что ей нужно поговорить с Верховным Инквизитором.
Отец Сучапарек раздражённо фыркнул.
— Брат Флахбарт, в этом замке нечки смеют говорить только, когда мы это им позволяем, — инквизитор сделал особе ударение на слове "мы". — И приходить сюда они могут только, когда это требуется нам. Запомни это раз и навсегда. А наглую тварь заковать в цепи и бросить в подвал, чтобы знала своё место. Ясно?
— Да, отец мой! Но вот только…
Юноша замялся.
— Что "только"?
— У этой нечки перстень с гербом самого Императора.
— Стальной перстень с гербом Императора?
— Да, отец мой.
Откинувшись на спинку стула, отец Сучапарек огладил бороду.
— Что ж, мой мальчик, из самых строгих правил бывают исключения. Это перстень меняет дело. Извини, что я отругал тебя, ты ни в чём не виноват…
— Отец мой…, - протестующе воскликнул юный инквизитор, но Сучапарек прервал его властным жестом.
— Именно так, сын мой. В этом мире нет ничего важнее справедливости и мы, инквизиторы, её воплощение. Ты не заслуживал порицания, и мой долг был сказать тебе это. А сейчас ты пригласишь ко мне в кабинет эту нечку, а потом внимательно смотри, что здесь будет происходить.
— Да, отец мой.
Сучапарек поднялся со стула и встал у торца рабочего стола. В двери кабинета вошла эльфийка. Самая настоящая эльфийка, живой представитель практически уничтоженного народа. В высоких кожаных сапогах для верховой езды, облегающих рейтузах и боевой кожаной куртке с нашитыми металлическими бляхами. Как и принято у эльфов, головного убора женщина не носила, серебристые волосы свободно ниспадали на спину. В правой руке эльфийка держала большой деревянный пенал для свитков.
Брат Флахбарт закрыл дверь кабинета и приготовился наблюдать за происходящим. А зрелище и вправду оказалось необычным. Женщина опустилась на колени и поползла в сторону Верховного Инквизитора. Тот ожидал её с молчаливой усмешкой. Когда нечка преодолела путь, отец Сучапарек торжественно произнёс:
— Не по рождению, но только по милосердию Императора!
И протянул женщине левую руку, на которой сиял золотой перстень с крупным опалом — знак принадлежности к высшей иерархии Ордена Меча. Эльфийка почтительно приникла к перстню губами.
А потом поднялась с колен и не менее пафосно произнесла:
— По милосердию Императора, богоподобного в своём величии!
После чего уже она протянула инквизитору свою длань, и отец Сучапарек столь же почтительно приник губами к стальному перстню.
— Мои бумаги, отец инквизитор, как того требует закон, — эльфийка протянула деревянный пенал.
Верховный Инквизитор Толы присел на стул, женщина осталась стоять, хотя у стола и стояла пара табуретов: присесть ей хозяин кабинета не предложил. Бумаги отец Сучапарек изучал недолго и не очень тщательно. Просмотрев, вернул хозяйке.
— Итак, ты — Приёмная Дочь Императора Инирэль. Куда направляешься?
— В Нахат. Я намерена задержаться в Толе додекаду, как позволяет закон. Если, конечно, Орден не поручит мне здесь какую-нибудь работу, которую я, как Приёмная Дочь, буду обязана выполнить.
Отец Сучапарек задумчиво поскрёб заросший подбородок. С появлением в городе Приёмной Дочери возникали интересные перспективы, но сначала всё было необходимо тщательнейшим образом продумать.
— Вполне возможно, ты получишь работу.
Тонкие бледно-красные губы эльфийки тронула улыбка.
— Замечательно. Поработать на Орден нам доставляет истинное удовольствие.
— Ты путешествуешь в одиночку?
— Нет, со мной три человека и полуорк-полуогр. Все — редкостные мерзавцы, но перед законом и Императором чисты, как невинные младенцы.
— Замечательно. Сейчас я выделю тебе провожатого, он поможет вам найти пристанища и возьмёт на себя общение с добрыми горожанами, не привыкшими к виду вооруженных нечек.
Эльфийка снова усмехнулась.
— Нечки. Олха я в цивилизованных краях держу без оружия и в ошейнике, как принято у людей.
— Похвально… А завтра мой посланник известит тебя, нашлась ли работа. И, если да — то какая.
— Благодарю, милостивый отец.
— Благодари Императора… женщина.
Взгляд отца Сучапарека упал на лицо собеседницы, и на миг ему показалось, что в её льдисто-синих глазах он видит бурю чувств, кипящих в её душе. Но, только на миг. В следующее мгновение в холодном взгляде эльфийки было невозможно различить никаких эмоций.
— Благодарю за напоминание, отец мой. Но я свято чту свой дочерний долг и ежедневно возношу благодарность милостивому Императору.
— Это достойно. Блат Флахбарт… Брат Флахбарт!
— Да… отец мой!
Юноша вздрогнул от сурового голоса отца-наставника. Он всеми силами пытался выполнить данный ему приказ, стараясь запомнить и понять всё здесь происходящее, но искушение было слишком велико. Приглашая нечку в кабинет Верховного Инквизитора, брат Флахбарт вдруг глянул на неё как на предмет вожделения, а дальше уже не находил сил, чтобы совладать с собой. Сначала, помимо воли, он представил себе это прекрасное тело полностью обнаженным, потом видел мысленным взором, как оно принимает самые изысканные, самые манящие позы. Ему представлялось, как он ласкает эту женщину, и она тоже отвечает ему любовными ласками. Сил, чтобы выбраться из паутины наваждения у юного инквизитора не было, да не было и желания. И только суровый голос отца Сучапарека вернул его к действительности.
— Разыщи брата Мареша и пришли его ко мне. Быстро!
— Да, отец мой!
Юноша стрелой вылетел из кабинета. Лицо его пылало от стыда, а сердце замирало от страха: конечно, отец Сучапарек понял, что молодым инквизитором овладели недостойные помыслы, и теперь брата Флахбарта ожидало покаяние и приличествующее наказание.
— Кстати, госпожа Инирэль, я надеюсь, что ты не станешь вооруженной расхаживать по улицам города? Конечно, закон это разрешает, но…
Эльфийка улыбнулась не разжимая губ, и отец Сучапарек, помимо воли, подумал, что Приёмная Дочь Императора ужасно обворожительна. Не стоит удивляться, что юный брат Флахбарт при взгляде на неё потерял голову. Впрочем, от заслуженного наказания это его не освободит.
— Мне некому и нечего доказывать в Толе. Разумеется, гулять по городу с мечом на поясе я не намерена. Но меня постоянно будут сопровождать двое моих слуг, весьма опытных воинов. К тому же, в умелых руках стилет ничуть не менее смертоносное оружие, чем меч.
— О, я ни сколько не сомневаюсь в том, что у тебя умелые руки, госпожа, — искренне ответил отец Сучапарек. — Но пойми и меня: я пекусь о том, чтобы твоё пребывание в городе не вызвало нежелательных происшествий.
— Я в них не заинтересована, — презрительно бросила эльфийка.
— Мне отрадно это слышать. Со своей стороны я сделаю всё, чтобы оградить тебя от каких-либо недоразумений.
— Это в наших общих интересах. По статусу я выше младших граждан, которых в городе большинство и любое преступление против меня будет рассматриваться имперским эдилом. Не думаю, чтобы кому-то хотелось озаботить эдила лишней работой.
— Ты мудра, Истребительница.
Прекрасное лицо, подобно отвратительному шраму, изуродовала злая усмешка.
— Мне пришлось научиться мудрости. Те из нас, кто не сумел стать мудрыми, давно покинули этот мир. Я не желаю себе их судьбы. И даже своим врагам её не желаю.
— Говорят, эльфы никогда не пытают своих пленных? — усмехнулся отец Сучапарек.
— О да, эти остроухие ублюдки готовы часами рассказывать о том, как они ценят любую жизнь и не выносят вида мучений. Их руки всегда чисты. Они не пытают и не убивают нас, они лишь не возражают, когда это делают другие. Пленных Истребителей отдают оркам, ограм или ещё каким-нибудь презренным тварям, а их способности тебе хорошо известны. Ты ведь из Ордена Меча?
— Ты совершенно права.
— Значит, должен знать о том, как пытают орки. Разумеется, понаслышке. Если бы ты попал в их руки, то я не имела бы счастья говорить с тобой, — при этих словах лицо Инирэль осветила очаровательная и добрая улыбка, от которой по спине инквизитора побежали мурашки. Отец Сучапарек был далеко не трус и обладал властным характером, без которого невозможно сделать карьеру. Но сейчас он понимал, что стоящая перед ним эльфийка не уступала ему ни в смелости, ни в силе духа. К счастью, они не были врагами. Мало того, Приёмная Дочь Императора нуждалась в его помощи и покровительстве, чтобы там она о себе не думала.
— Думаю, тебе бы интересно взглянуть на орков, которые попали в мои руки, — Сучапарек особо выделил голосом слово "мои". — Люди — любимые дети богов, они превосходят нечек во всём, дочь моя. В том числе — и по жестокости и изощрённости пыток.
Эльфийка хищно улыбнулась, показав острые белые зубы.
— Если ты это можешь устроить, отец мой, то я готова. Нет лучшего зрелища, чем муки врага.
— Увы, сейчас подвалы замка пустуют. Но если за время твоего пребывания в городе в них появится достойная жертва — я приглашу тебя посмотреть на то, как брат Бодак обрабатывает их тела.
Ответить Инирэль не успела. В кабинет вошёл брат Флахбарт, а вслед за ним ещё один инквизитор — брат Мареш. Ещё не старый, едва разменявший третью дюжину вёсен, он уже почти полностью облысел, лишь за ушами ещё сохранилось немного светло-русых волос. Сами уши были крупными, хрящеватыми и слегка оттопыренными. На одутловатом лице выделялся крупный нос, гладко выбритый шишковатый подбородок и немного выпученные водянистые глаза. Щёки и верхняя губа так же были начисто выбриты.
Одежду инквизитора составляли котарди с узкими рукавами из фиолетового сукна и того же цвета облегающие шоссы. Его было бы нетрудно принять за почтенного горожанина, если бы котарди не украшали несколько нашитых сверху продольных полос алого бархата, слишком дорого для простого обывателя. К тому же, мирные горожане предпочитали в качестве обуви башмаки или полусапожки, а никак не кожаные сапоги для верховой езды.
— Брат Мареш, наш город посетила Приёмная Дочь Императора, госпожа Инирэль, — сразу перешел к делу отец Сучапарек.
Эльфийка царственным жестом протянула брату Марешу руку, тот почтительно облобызал перстень.
— Я вверяю её твоим заботам, брат Мареш. Проводи её на какой-нибудь достойный постоялый двор, объясни хозяину, какая ему выпала великая честь. Госпожа проживёт в Толе додекаду.
— Да, отец мой.
— В таком случае, аудиенция окончена. Идите с миром.
Брат Мареш и Инирэль покинули комнату. В небольшой приёмной эльфийка с удивлением заметила ещё одного посетителя: немолодого чернокожего мужчину в тёмно-синей лацерне, накинутой поверх того же цвета туники. Облик варвара решительно не вязался с морритской одеждой. Не иначе, этот человек сумел проникнуть в те круги общества, куда большинству его соплеменников не было хода. Сама прошедшая тем же путём, Приёмная Дочь Императора глянула на визитёра с невольным уважением. И заметила в его глазах неподдельное удивление. Похоже, он понял, с представительницей какой расы свела его судьба в приёмной Верховного Инквизитора Толы, и чрезвычайно удивился подобной встрече.
Инирэль нахмурилась. Она не предполагала, что спустя столько лет после почти поголовного истребления эльфов в этих краях, кто-то кроме инквизиторов сумеет распознать в ней не просто нечку, но дочь древнего, а сейчас почти вымершего народа. И эта осведомлённость эльфийку не порадовала.
Будучи опытным магом, Нурлакатам хорошо представлял себе, что умеют инквизиторы и чего не умеют. Будучи осторожным человеком, он не расставался с парой очень полезных амулетов, защищающих его там, где он был особенно уязвим: от физического и псионического воздействия. И всё же, отправляясь в Вальдский замок, логовище Инквизиции, он сильно волновался. Но и не идти было нельзя. Когда отцы инквизиторы требуют к себе мага — он должен явиться по первому зову. С Орденом Света шутки плохи. Если дать инквизиторам повод обвинить себя в незаконном использовании магии, то и заступничество самого наместника не спасёт, и статус "особого покровительства" не убережёт. И выражать неудовольствие ни в коем случае нельзя: инквизиторы — слуги богов и подчиняться им должно с почтением.
Уршит образцово сыграл свою роль. К дверям Вальдского замка его носилки прибыли за четверть часа до назначенного времени, с кнехтами-стражниками маг был вежлив и любезен, а с секретарём отца Сучапарека — безукоризненно почтителен, хотя молокосос оказался почти ровесником недавно убитого Кебе. Или, может, на весну постарше, не более того. И даже известие о том, что Верховный Инквизитор Толы занят и его следует подождать, волшебник выслушал с подобающим смирением и скромно присел на стул в углу приёмной.
У причалов легонько покачивались на легких волнах корабли. К удивлению Нижниченко, вёсел, которые он считал непременным атрибутом античного флота, нигде не было видно. В остальном же суда были очень похожи на картинки в книжках по древней истории или в музеях. Одномачтовые, с приподнятыми носом и кормой, на которой у большинства располагались два длинных рулевых весла, и с опущенными на середине бортами, через которые на причалы перебрасывали трапы. Мирона очень удивляло, что перекладина для паруса на мачте находилась не на верхушке, а внизу, у самой палубы, да ещё и сориентированная от носа к корме, а не поперёк. Похоже, аборигены так и не додумались, как облегчить себе жизнь, и, всякий раз, желая поднять парус, сначала подолгу кружились вокруг мачты. "Надо посоветоваться с Балисом и подсказать Йеми", — подумал генерал и продолжил обход порта.
Теперь он сильно забрал вправо, причалы остались позади, а здесь были лишь склады. Людей вокруг стало намного меньше. Мирон свернул на идущие вдоль кромки воды узкие мостки. Слева — море, справа — стенки построек. Он уже прочти прошел своеобразный «переулок» насквозь, как вдруг впереди дорогу заступил чернобородый мужик в жилетке на голое тело и заляпанных какими-то чёрными пятнами шароварах, с кривым кинжалом в руке.
"Этого ещё не хватало", — Мирон повернулся назад, но и тут идти было некуда: путь к отступлению преграждал второй оборванец, так же вооруженный коротким клинком. "Попал", — мрачно подумал Мирон, выхватывая из-под плаща свой кинжал. Надеяться на то, что, увидев оружие в его руках, налётчики разбегутся в стороны, было слишком наивно. Намечалась драка, в которой предстояло отстаивать свою жизнь — на полном серьёзе. Нижниченко прижался к стене сараев, чтобы видеть одновременно обоих нападающих и защитить спину, взмахнул рукой.
Правое запястье тут же оказалось зажато чьими-то сильными пальцами, под подбородком Мирон ощутил чужое предплечье: третий нападающий, наверное, распластался на крыше постройки и теперь тянул жертву вверх. Двое первых с гортанными криками устремились к попавшему ловушку страннику…
Что нужно делать дальше, отлично знал не только Мирон, но и любой его ровесник, родившийся с Нижниченко в одной стране: фильм "Белое солнце пустыни" был у советских мальчишек начала семидесятых одним из самых популярных. Забросив наверх левую руку, Мирон крепко обхватил лежащего на крыше за шею, подтянул колени к груди, а потом, резко распрямив ноги, сильными ударами снёс двоих бандитов с мостков в воду. И, на инерции движения, разгибом попытался бросить лежащего наверху туда же. Тот, не ожидавший такого оборота дела, не успел сориентироваться и заскользил животом по гладкой крыше. Уже в полёте он отпустил запястье, но было слишком поздно. Красиво пронесясь над головой генерала и на каких-то пару сантиметров разминувшись затылком с краем мостков, мужик плюхнулся спиной в воду, подняв тучу брызг.
Нижниченко не отказал себе в удовольствии немного поиграть: медленно вытер рукавом потный лоб, тяжело выдохнул и ласково, с луспекаевскими интонациями произнёс:
— Умойтесь, ребята!
А потом торопливо зашагал подальше от места стычки: «ребята» вполне могли повторить попытку нападения, или, что ещё хуже, навести на него других «ребят», числом поболее, ценою… да нет, не подешевле, а, наоборот подороже.
"Всё, хватит строить из себя крутого оперативника", — твёрдо сказал себе Мирон, оказавшись снова посреди портовой толчеи, где ему могли угрожать воры, но никак не бандиты. — "Поиграл немного — и будет. Каждый должен заниматься своим делом. Есть Йеми, есть Балис — вот пусть они информацию и собирают. А самому без крайней необходимости соваться чёрти куда незачем. Второй раз может ведь и не повезти".
Глава 6
В которой над Толой собирается гроза.
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если, руки сложа, наблюдал свысока,
Если в бой не вступил
С подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был
Не при чём, не при чём.
В.Высоцкий
— Ну, что, отец Тарло, как жизнь?
— Да потихоньку. Скуповат народишко в Толе, ох, скуповат. Маловато подают во славу Аэлиса. Совсем не думают о том, что станется с ними после смерти.
Старый жрец осуждающе покачал головой.
— Верно говоришь, Тарло, верно говоришь. Знай себе мошну набивают, а отдать священнику и храму — скупость заедает.
— Не к добру это, отец Ойер, ох, не к добру.
— Ясное дело, что не к добру. Недаром и знамение нам явлено.
Младший жрец с недоумением воззрился на старика.
— Это какое же знамение? Что-то я ничего про знамение не слышал.
Старик довольно хрюкнул.
— Больше времени надо на молитве в храме проводить, Тарло, да меньше неизвестно где шататься.
— Я по городу хожу не абы ради чего, не своей волей, но по велению отца Галена. Собираю милостыню на содержание храмов и капищ, — с обидой в голосе протянул отец Тарло. Младшему жрецу Аэлиса на вид было под сорок лет, его буйная шевелюра изрядно поседела, но совсем не поредела. Солидности добавляла и густая окладистая борода. В соответствии с правилами, принятыми среди служителей культа Аэлиса, одежда Тарло состояла из длинного серого балахона, да деревянных сандалий-калиг.
— Не больно много ты собираешь.
— Сколько подают. Или, может быть, мне ограбить пару лавок городских ювелиров?
— Не стоит, не стоит, — добродушно проворчал старик. — Но о знамении тебе следует узнать как можно быстрее.
— Так расскажи.
— Прошлой ночью отец Кромкамп, наблюдая звёздное небо, обнаружил в созвездии Серпа нечто похоже на хвостатую звезду. Нынешней ночью, не смотря на облачную погоду, отец Тиммер предался наблюдениям. Милостью Аэлиса через просвет в облаках он снова наблюдал новое светило. Сомнений нет: он обнаружил новую комету.
— А точно, что новую? Изучили ли таблички?
— Отец Кромкамп и отец Тиммер изучили таблички с большой тщательностью. Прежних записей об этой комете в них не содержится.
— А оракула вопрошали?
— Сегодня утром. Отец Гален принёс подобающие жертвы и вознёс молитвы. Молились и все, кого удалось собрать в храме.
Тарло потупил взор — всё утро он провёл далеко от храма.
— Увы, Аэлис не пожелал дать ответ.
— Значит, это может и не быть знамением. Или знамение послано иным богом?
— Всё может быть, — развёл руками старик. — Отец Гален отослал сообщение к Всеверховному Престолу, а так же известил старших жрецов городских храмов остальных божеств. Завтра они вопросят своих богов и, может быть, окажутся удачливее отца Галена.
— Будем ждать, — вздохнул Тарло.
— Ни в коем случае, — с неожиданной горячностью воскликнул отец Ойер. — Есть знамение или нет, но комета точно будет видна на ночном небе. Ступай к людям, отец Тарло, ступай к людям! Неси весть о появлении кометы! Пусть задумаются о бренности жизни. Пусть задумаются о тех муках, что ожидают их души после смерти. И пусть щедро жертвуют во славу Аэлиса, единого, кто способен избавить их от этих мук.
— Хей, Бликс, иди-ка перекуси. Я постою.
Мако рыгнул так громко, что откуда-то сверху, из-под сводов надвратной башни, ему откликнулось эхо.
— Что нынче на обед?
— Гороховая похлёбка с копчёной грудинкой, кровяная колбаса и пиво.
— Подходяще, — повеселел Бликс. — Пойду, заморю червячка. А тебе вон тех путешественников потрошить.
— Тоже дело, — сытный обед настроил Мако на миролюбивый лад. Прислонив гвизарму к стене, стражник сощурил глаза, пытаясь определить, кто направляется в город и что можно от них ожидать. Четверо всадников, телеги нет. Значит — не купцы. Плохо. С простых путников за вход в Толу денег не берут. А путешественники — люди не бедные: рядом с конями бежит невольник-нечка.
Вот путников скрыла от взгляда стражника лощина, а когда они её миновали, то Мако чуть не застыл от удивления. Во главе отряда ехала женщина. В кожаной куртке с нашитыми круглыми металлическими бляшками и высоких кожаных сапогах. С длинным мечом на поясе. Благородная лагата? Мако потряс головой. Морриток он видел в своей жизни не раз и не два, но никогда — в таком виде. В Море уделом женщины традиционно считался домашний очаг и семья, а война всегда была делом мужчин.
Что-то тут было не так. Стражник ещё раз вгляделся в приближающихся путников. Остальные выглядели, словно обыкновенные наёмники. Но женщина… Что-то в ней было неправильно. Но что? Что?
И только когда всадники были уже совсем рядом, Мако понял причину своего беспокойства. Вспотевшими руками схватился за древко гвизармы, встал поперёк ворот, словно желая собой закрыть пришельцам путь в город.
— В чём дело, стражник? — спросила женщина, по-прежнему державшаяся впереди. Голос у неё был чистый и звонкий, удивительно красивый. Да и вообще всё у неё было красивое. Замечательная фигура, тонкая, гибкая и крепкая одновременно. Мако успел подумать, как было бы приятно обнять эту девицу на ложе. Бледное, но удивительно красивое лицо. Прекрасные голубые глаза необычной миндалевидной формы. Роскошные серебристые волосы, заколотые так, чтобы подчеркнуто открыть острые уши.
Женщина была нечкой! Нечка на коне и с мечом на поясе собиралась открыто въехать в город. Мир сошел с ума, а он, Мако, оказался в центре этого безумия. О боги, за какие грехи?
— В чём дело, стражник? — повторила женщина, теперь уже в вопросе слышалась угроза. Затянутая в перчатку правая рука путешественницы опустилась на рукоятку меча, на лицах остальных всадников и пешего нечки появились нехорошие усмешки.
— Тревога! — заорал Мако неожиданно тонким голосом. Женщина в ответ только расхохоталась громким мелодичным смехом, будто зазвенел серебряный колокольчик.
В арку ворот вбегали один за другим стражники: восемь солдат и сержант Коку. Только от обеденного стола, ошалелые, кое-кто с перепачканной гороховой похлёбкой бородой, они перегородили арку живой цепью и замерли, не зная, что делать дальше.
— Во, нечка… — зачем-то произнёс Мако.
— Ага, — женщина кивнула. — А теперь посмотрите сюда.
Она вытянула вперёд левую руку, поверх кожаной перчатки на указательный палец был надет железный перстень с гербом Императора. Мако недоумённо хлопнул глазами.
— Кто из вас главный? — спросила таинственная незнакомка.
— Я главный. Сержант городской стражи Коку.
— Целуй.
Коку хмыкнул, приставил гвизарму к стене, подошел к страннице и почтительно поцеловал перстень. Он решительно не понимал, что происходит, но был твёрдо уверен в том, что целование перстня с императорским гербом ему никто в вину не поставит. А если такой человек и найдётся, то тем лучше: пострадать за преданность Императору удаётся далеко не каждому сержанту городской стражи в отдалённой провинции, и вознаграждают за такие страдании очень и очень недурно.
— Скажи, сержант, как мне найти Верховного Инквизитора Толы?
Коку снова хмыкнул. Нечка ищет Инквизицию на свою голову? Ну-ну…
— В замке Вальд, разумеется. Спросите прохожих, вам покажут.
— Я знаю, где Вальдский замок, Инирэль. Я бывал в этом городе много лет назад, — вмешался один из спутников незнакомки.
— Хорошо. Бараса, поезжай вперёд.
По взмаху руки сержанта стражники освободили проход, и странный отряд въехал в Толу.
— Отец Сучапарек!
— Что, сын мой?
Верховный Инквизитор оторвал взгляд от просматриваемых бумаг и недовольно глянул на юного брата Флахбарта, исполнявшего, помимо прочего, обязанности секретаря. Отец Сучапарек очень не любил, когда его отвлекали от работы по пустякам, а юноша, хотя и находился в должности более четырёх месяцев, далеко не всегда был надлежаще умён и расторопен.
— К тебе пришёл посетитель.
— Нурлакатам? Очень кстати. Немедленно зови.
Брат Флахбарт отрицательно помотал головой.
— Нет, отец мой, это не Нурлакатам. Тебя хочет видеть женщина-нечка.
— Нечка?
— Да, отец мой. Она пришла в замок и сказала, что ей нужно поговорить с Верховным Инквизитором.
Отец Сучапарек раздражённо фыркнул.
— Брат Флахбарт, в этом замке нечки смеют говорить только, когда мы это им позволяем, — инквизитор сделал особе ударение на слове "мы". — И приходить сюда они могут только, когда это требуется нам. Запомни это раз и навсегда. А наглую тварь заковать в цепи и бросить в подвал, чтобы знала своё место. Ясно?
— Да, отец мой! Но вот только…
Юноша замялся.
— Что "только"?
— У этой нечки перстень с гербом самого Императора.
— Стальной перстень с гербом Императора?
— Да, отец мой.
Откинувшись на спинку стула, отец Сучапарек огладил бороду.
— Что ж, мой мальчик, из самых строгих правил бывают исключения. Это перстень меняет дело. Извини, что я отругал тебя, ты ни в чём не виноват…
— Отец мой…, - протестующе воскликнул юный инквизитор, но Сучапарек прервал его властным жестом.
— Именно так, сын мой. В этом мире нет ничего важнее справедливости и мы, инквизиторы, её воплощение. Ты не заслуживал порицания, и мой долг был сказать тебе это. А сейчас ты пригласишь ко мне в кабинет эту нечку, а потом внимательно смотри, что здесь будет происходить.
— Да, отец мой.
Сучапарек поднялся со стула и встал у торца рабочего стола. В двери кабинета вошла эльфийка. Самая настоящая эльфийка, живой представитель практически уничтоженного народа. В высоких кожаных сапогах для верховой езды, облегающих рейтузах и боевой кожаной куртке с нашитыми металлическими бляхами. Как и принято у эльфов, головного убора женщина не носила, серебристые волосы свободно ниспадали на спину. В правой руке эльфийка держала большой деревянный пенал для свитков.
Брат Флахбарт закрыл дверь кабинета и приготовился наблюдать за происходящим. А зрелище и вправду оказалось необычным. Женщина опустилась на колени и поползла в сторону Верховного Инквизитора. Тот ожидал её с молчаливой усмешкой. Когда нечка преодолела путь, отец Сучапарек торжественно произнёс:
— Не по рождению, но только по милосердию Императора!
И протянул женщине левую руку, на которой сиял золотой перстень с крупным опалом — знак принадлежности к высшей иерархии Ордена Меча. Эльфийка почтительно приникла к перстню губами.
А потом поднялась с колен и не менее пафосно произнесла:
— По милосердию Императора, богоподобного в своём величии!
После чего уже она протянула инквизитору свою длань, и отец Сучапарек столь же почтительно приник губами к стальному перстню.
— Мои бумаги, отец инквизитор, как того требует закон, — эльфийка протянула деревянный пенал.
Верховный Инквизитор Толы присел на стул, женщина осталась стоять, хотя у стола и стояла пара табуретов: присесть ей хозяин кабинета не предложил. Бумаги отец Сучапарек изучал недолго и не очень тщательно. Просмотрев, вернул хозяйке.
— Итак, ты — Приёмная Дочь Императора Инирэль. Куда направляешься?
— В Нахат. Я намерена задержаться в Толе додекаду, как позволяет закон. Если, конечно, Орден не поручит мне здесь какую-нибудь работу, которую я, как Приёмная Дочь, буду обязана выполнить.
Отец Сучапарек задумчиво поскрёб заросший подбородок. С появлением в городе Приёмной Дочери возникали интересные перспективы, но сначала всё было необходимо тщательнейшим образом продумать.
— Вполне возможно, ты получишь работу.
Тонкие бледно-красные губы эльфийки тронула улыбка.
— Замечательно. Поработать на Орден нам доставляет истинное удовольствие.
— Ты путешествуешь в одиночку?
— Нет, со мной три человека и полуорк-полуогр. Все — редкостные мерзавцы, но перед законом и Императором чисты, как невинные младенцы.
— Замечательно. Сейчас я выделю тебе провожатого, он поможет вам найти пристанища и возьмёт на себя общение с добрыми горожанами, не привыкшими к виду вооруженных нечек.
Эльфийка снова усмехнулась.
— Нечки. Олха я в цивилизованных краях держу без оружия и в ошейнике, как принято у людей.
— Похвально… А завтра мой посланник известит тебя, нашлась ли работа. И, если да — то какая.
— Благодарю, милостивый отец.
— Благодари Императора… женщина.
Взгляд отца Сучапарека упал на лицо собеседницы, и на миг ему показалось, что в её льдисто-синих глазах он видит бурю чувств, кипящих в её душе. Но, только на миг. В следующее мгновение в холодном взгляде эльфийки было невозможно различить никаких эмоций.
— Благодарю за напоминание, отец мой. Но я свято чту свой дочерний долг и ежедневно возношу благодарность милостивому Императору.
— Это достойно. Блат Флахбарт… Брат Флахбарт!
— Да… отец мой!
Юноша вздрогнул от сурового голоса отца-наставника. Он всеми силами пытался выполнить данный ему приказ, стараясь запомнить и понять всё здесь происходящее, но искушение было слишком велико. Приглашая нечку в кабинет Верховного Инквизитора, брат Флахбарт вдруг глянул на неё как на предмет вожделения, а дальше уже не находил сил, чтобы совладать с собой. Сначала, помимо воли, он представил себе это прекрасное тело полностью обнаженным, потом видел мысленным взором, как оно принимает самые изысканные, самые манящие позы. Ему представлялось, как он ласкает эту женщину, и она тоже отвечает ему любовными ласками. Сил, чтобы выбраться из паутины наваждения у юного инквизитора не было, да не было и желания. И только суровый голос отца Сучапарека вернул его к действительности.
— Разыщи брата Мареша и пришли его ко мне. Быстро!
— Да, отец мой!
Юноша стрелой вылетел из кабинета. Лицо его пылало от стыда, а сердце замирало от страха: конечно, отец Сучапарек понял, что молодым инквизитором овладели недостойные помыслы, и теперь брата Флахбарта ожидало покаяние и приличествующее наказание.
— Кстати, госпожа Инирэль, я надеюсь, что ты не станешь вооруженной расхаживать по улицам города? Конечно, закон это разрешает, но…
Эльфийка улыбнулась не разжимая губ, и отец Сучапарек, помимо воли, подумал, что Приёмная Дочь Императора ужасно обворожительна. Не стоит удивляться, что юный брат Флахбарт при взгляде на неё потерял голову. Впрочем, от заслуженного наказания это его не освободит.
— Мне некому и нечего доказывать в Толе. Разумеется, гулять по городу с мечом на поясе я не намерена. Но меня постоянно будут сопровождать двое моих слуг, весьма опытных воинов. К тому же, в умелых руках стилет ничуть не менее смертоносное оружие, чем меч.
— О, я ни сколько не сомневаюсь в том, что у тебя умелые руки, госпожа, — искренне ответил отец Сучапарек. — Но пойми и меня: я пекусь о том, чтобы твоё пребывание в городе не вызвало нежелательных происшествий.
— Я в них не заинтересована, — презрительно бросила эльфийка.
— Мне отрадно это слышать. Со своей стороны я сделаю всё, чтобы оградить тебя от каких-либо недоразумений.
— Это в наших общих интересах. По статусу я выше младших граждан, которых в городе большинство и любое преступление против меня будет рассматриваться имперским эдилом. Не думаю, чтобы кому-то хотелось озаботить эдила лишней работой.
— Ты мудра, Истребительница.
Прекрасное лицо, подобно отвратительному шраму, изуродовала злая усмешка.
— Мне пришлось научиться мудрости. Те из нас, кто не сумел стать мудрыми, давно покинули этот мир. Я не желаю себе их судьбы. И даже своим врагам её не желаю.
— Говорят, эльфы никогда не пытают своих пленных? — усмехнулся отец Сучапарек.
— О да, эти остроухие ублюдки готовы часами рассказывать о том, как они ценят любую жизнь и не выносят вида мучений. Их руки всегда чисты. Они не пытают и не убивают нас, они лишь не возражают, когда это делают другие. Пленных Истребителей отдают оркам, ограм или ещё каким-нибудь презренным тварям, а их способности тебе хорошо известны. Ты ведь из Ордена Меча?
— Ты совершенно права.
— Значит, должен знать о том, как пытают орки. Разумеется, понаслышке. Если бы ты попал в их руки, то я не имела бы счастья говорить с тобой, — при этих словах лицо Инирэль осветила очаровательная и добрая улыбка, от которой по спине инквизитора побежали мурашки. Отец Сучапарек был далеко не трус и обладал властным характером, без которого невозможно сделать карьеру. Но сейчас он понимал, что стоящая перед ним эльфийка не уступала ему ни в смелости, ни в силе духа. К счастью, они не были врагами. Мало того, Приёмная Дочь Императора нуждалась в его помощи и покровительстве, чтобы там она о себе не думала.
— Думаю, тебе бы интересно взглянуть на орков, которые попали в мои руки, — Сучапарек особо выделил голосом слово "мои". — Люди — любимые дети богов, они превосходят нечек во всём, дочь моя. В том числе — и по жестокости и изощрённости пыток.
Эльфийка хищно улыбнулась, показав острые белые зубы.
— Если ты это можешь устроить, отец мой, то я готова. Нет лучшего зрелища, чем муки врага.
— Увы, сейчас подвалы замка пустуют. Но если за время твоего пребывания в городе в них появится достойная жертва — я приглашу тебя посмотреть на то, как брат Бодак обрабатывает их тела.
Ответить Инирэль не успела. В кабинет вошёл брат Флахбарт, а вслед за ним ещё один инквизитор — брат Мареш. Ещё не старый, едва разменявший третью дюжину вёсен, он уже почти полностью облысел, лишь за ушами ещё сохранилось немного светло-русых волос. Сами уши были крупными, хрящеватыми и слегка оттопыренными. На одутловатом лице выделялся крупный нос, гладко выбритый шишковатый подбородок и немного выпученные водянистые глаза. Щёки и верхняя губа так же были начисто выбриты.
Одежду инквизитора составляли котарди с узкими рукавами из фиолетового сукна и того же цвета облегающие шоссы. Его было бы нетрудно принять за почтенного горожанина, если бы котарди не украшали несколько нашитых сверху продольных полос алого бархата, слишком дорого для простого обывателя. К тому же, мирные горожане предпочитали в качестве обуви башмаки или полусапожки, а никак не кожаные сапоги для верховой езды.
— Брат Мареш, наш город посетила Приёмная Дочь Императора, госпожа Инирэль, — сразу перешел к делу отец Сучапарек.
Эльфийка царственным жестом протянула брату Марешу руку, тот почтительно облобызал перстень.
— Я вверяю её твоим заботам, брат Мареш. Проводи её на какой-нибудь достойный постоялый двор, объясни хозяину, какая ему выпала великая честь. Госпожа проживёт в Толе додекаду.
— Да, отец мой.
— В таком случае, аудиенция окончена. Идите с миром.
Брат Мареш и Инирэль покинули комнату. В небольшой приёмной эльфийка с удивлением заметила ещё одного посетителя: немолодого чернокожего мужчину в тёмно-синей лацерне, накинутой поверх того же цвета туники. Облик варвара решительно не вязался с морритской одеждой. Не иначе, этот человек сумел проникнуть в те круги общества, куда большинству его соплеменников не было хода. Сама прошедшая тем же путём, Приёмная Дочь Императора глянула на визитёра с невольным уважением. И заметила в его глазах неподдельное удивление. Похоже, он понял, с представительницей какой расы свела его судьба в приёмной Верховного Инквизитора Толы, и чрезвычайно удивился подобной встрече.
Инирэль нахмурилась. Она не предполагала, что спустя столько лет после почти поголовного истребления эльфов в этих краях, кто-то кроме инквизиторов сумеет распознать в ней не просто нечку, но дочь древнего, а сейчас почти вымершего народа. И эта осведомлённость эльфийку не порадовала.
Будучи опытным магом, Нурлакатам хорошо представлял себе, что умеют инквизиторы и чего не умеют. Будучи осторожным человеком, он не расставался с парой очень полезных амулетов, защищающих его там, где он был особенно уязвим: от физического и псионического воздействия. И всё же, отправляясь в Вальдский замок, логовище Инквизиции, он сильно волновался. Но и не идти было нельзя. Когда отцы инквизиторы требуют к себе мага — он должен явиться по первому зову. С Орденом Света шутки плохи. Если дать инквизиторам повод обвинить себя в незаконном использовании магии, то и заступничество самого наместника не спасёт, и статус "особого покровительства" не убережёт. И выражать неудовольствие ни в коем случае нельзя: инквизиторы — слуги богов и подчиняться им должно с почтением.
Уршит образцово сыграл свою роль. К дверям Вальдского замка его носилки прибыли за четверть часа до назначенного времени, с кнехтами-стражниками маг был вежлив и любезен, а с секретарём отца Сучапарека — безукоризненно почтителен, хотя молокосос оказался почти ровесником недавно убитого Кебе. Или, может, на весну постарше, не более того. И даже известие о том, что Верховный Инквизитор Толы занят и его следует подождать, волшебник выслушал с подобающим смирением и скромно присел на стул в углу приёмной.