Страница:
Вот и завтра я поведу группу для прикрытия штурмовиков Девятьярова. Их задача - нанести удар по колоннам противника, которые подтягиваются к фронту. Наша - обеспечить безопасность штурмовиков и, если не будет противодействия в воздухе, поддержать штурмовку противника.
Нужно сказать, что раньше мы, летчики, слабо разбирались в наземной обстановке. Более или менее хорошо представляли рисунок переднего края, места базирования вражеской авиации, и только. Сейчас нам подробно разъясняли обстановку на фронте, да и сами мы уже научились понимать многое. В двадцатых числах октября - мы знали и видели с воздуха - почти на всех участках нашего, Степного, вернее, уже 2-го Украинского фронта{7} шли тяжелые бои с контратакующим противником, стремящимся всеми силами ликвидировать правобережные плацдармы и отбросить советские войска за Днепр.
Как позднее стало известно, дивизии и авиационные группы, которыми немецкое командование укрепило группу армий "Юг" и 4-й воздушный флот, перебрасывались из Западной Европы. Летчики шутили: "Союзники ждут, когда на Западе один Гитлер с Герингом останутся, тогда и второй фронт откроют..."
Из доклада начальника штаба ясно, что в районе Кривого Рога фашисты сосредоточивают несколько танковых, моторизованных пехотных дивизий и авиационных групп. Мы нанесли на свои карты передний край противника. Командир полка провел контроль готовности к полетам. Уже затемно поужинали и отправились отдыхать.
Вечером Иван Базаров разговорился. Рассказал, как выглядит Москва. По его словам, она стала вполне тыловым, мирным городом. На фотографиях в газетах сорок первого и сорок второго годов мы видели улицы Москвы, перегороженные баррикадами, ощетинившиеся противотанковыми ежами. Тогда вражеские бомбардировщики, хотя и нечасто, но прорывались к городу и наносили бомбовые удары. Иван же утверждал, что ни одного разрушения он не видел. Улицы чистые, просторные, люди ходят спокойно.
- А в Большом театре - мы даже балет "Лебединое озеро" смотрели - можно подумать, что войны вовсе нет, - Иван вздохнул, улыбаясь, - блеск люстр, женщины разодеты, мужчины чуть не во фраках... Хорошо, красиво. Как до войны...
Он лег, закинул руки за голову. Помолчав, продолжил:
- Только вот гражданских и женщин мало было. Одни военные. Фронтовиков много...
Утром мы вместе с Базаровым шли на стоянку самолетов. Оба поглядывали на темное предутреннее небо. Погода в те дни была по-осеннему неустойчивой. То из тяжелых свинцово-серых туч пойдет дождь, то появятся просветы и блеснет солнце, то снова плотная облачность до самой земли.
...И не мог я предположить в тот момент, что Ивана никогда уже больше не увижу.
Наша группа удачно нанесла удар по колонне танков. Я еще раз воочию убедился в силе маленьких бомбочек кумулятивного действия. Экипажи фашистских танков сейчас уже не ждали, когда посыплется на них этот "горох", и разбегались во все стороны. Первое же время немцы считали, что такие крохотные снаряды ничего не сделают с прочной броней.
Истребителям группы прикрытия на этот раз пришлось вести бой с "мессерами", которые появились в самый разгар штурмовки. Судя по всему, они были еще "не пугаными", наверняка прилетели откуда-нибудь из Франции или Голландии.
Шестерка "мессеров" неосмотрительно, нагло - а мы от этого уже стали отвыкать - ринулась на мою группу. У нас - три пары рядом, а одна - слева и выше. Сначала немецкие самолеты шли навстречу и издалека открыли огонь. Трассы обрывались вниз, не задев наши самолеты. Я продолжаю вести группу вперед: нельзя без риска оторваться от штурмовиков. Ведущий "мессер" решил атаковать нас сбоку, под ракурсом две четверти - развернул свою группу градусов на тридцать в сторону и снова на нас. В это время наша пара, которая шла в стороне и выше, атаковала его. И очень удачно: подожгли ведущего шестерки и еще один самолет. Группа, оставшись без командира, вышла из боя и удалилась восвояси.
На обратном пути нам пришлось еще раз отогнать "мессеры" от штурмовиков. Велик соблазн - завязать с ними бой и постараться уничтожить. Но это могла быть и отвлекающая группа, которая, втянув нас в бой, позволила бы своей ударной напасть на неприкрытые штурмовики.
Да, 4-й воздушный флот гитлеровских люфтваффе, получив резерв свежих сил с Запада, явно осмелел. Работы по безопасности в воздухе нам опять прибавляется. И, видимо, наше командование увеличит число ударов по аэродромам. Что же, дело трудное, но знакомое.
Проводив штурмовиков до аэродрома, возвращаемся домой. Дело сделано: "илы" выполнили задачу, мы их надежно прикрыли, увеличили при этом боевой счет полка на два самолета.
Следом за нами садится и группа, в которой вылетал Иван Базаров. Одного самолета не хватает. Это уже большая тревога... Кто?
"...Четыре истребителя Як-1 под командованием Героя Советского Союза капитана И. Базарова над вражеской территорией вступили в бой с двумя группами истребителей противника, в состав которых входило до 12 самолетов ФВ-190 и Ме-109. Капитан Базаров связал боем группу ФВ-190. В неравном бою он сбил один истребитель противника и поджег второй. Но не успел уйти от удара внезапно появившейся новой группы в составе четырех ФВ-190. Пушечной очередью истребитель капитана Базарова был подбит. Летчик или убит, или смертельно ранен. Неуправляемый самолет упал в районе деревни Грузьке на территории противника (схема боя прилагается).
Начальник воздушно-стрелковой службы 247 иап капитан Шевчук".
Такое донесение мне, как начальнику воздушно-стрелковой службы полка, пришлось составлять по рассказам очевидцев - участников боя, трагически закончившегося для Ивана Базарова. Многого не напишешь в таком документе! Не расскажешь о молчаливой скорби товарищей, о клятве отомстить врагу, которую каждый из нас дал себе. Не доложишь в официальной бумаге о том, как Иван перед схваткой весело бросил по радио: "Ребята, нам повезло!" Не напишешь и о том, как мастерски капитан Базаров вел этот бой, как умело выбирал момент и удачно атаковал. О том, каково одному драться с четырьмя истребителями противника. Не объяснишь, почему он не сумел заметить новую группу или все же увидел, но не успел уйти из-под удара. Не расскажешь о ярости и горе товарищей, которые не могли прийти на помощь, так как сами были связаны тяжелым неравным боем. Не все они даже видели, как самолет Ивана Базарова резко пал на крыло, перевернулся и круто пошел к земле...
Неравный бой... Меня, как и многих летчиков-фронтовиков, можно упрекнуть, что, рассказывая о годах войны, мы часто вспоминаем неравные бои. Упрек этот можно подкрепить широко известными статистическими данными о том, что во второй половине войны советская авиация получала самолетов гораздо больше, чем немецкая, и превосходство в силах было на нашей стороне. Это правильно. Но, во-первых, как я уже говорил, немецкое командование весьма умело маневрировало своими наземными и воздушными армиями, создавая в отдельные моменты на данном направлении если не превосходство, то, во всяком случае, равновесие. Во-вторых, фашистские летчики в начале войны да и в любой ее период редко вступали в бой, имея равные, тем более численно уступающие силы.
Нужно отдать должное, летчики люфтваффе хорошо пилотировали, умели вести стрельбу из разных положений, грамотно использовали выгодные условия воздушной и метеорологической обстановки. Их командиры, ведущие групп, умело выбирали и применяли такие тактические приемы, как внезапность нападения, преимущество в высоте, атаки со стороны солнца. У них были свои "охотники", свои асы, сражаться с которыми приходилось в очень нелегкой обстановке. Это необходимо помнить, потому что каждая победа давалась советским летчикам большим напряжением всех духовных и физических сил...
Но при всем своем мастерстве и подготовленности фашистские летчики не отличались большой храбростью и мужеством, я с полной ответственностью утверждаю это и думаю, что авиаторы-фронтовики согласятся со мной. Да, они были смелы. Но смелость эту можно назвать смелостью разбойников, грабителей, убийц. Те смелы при налете из-за угла, при нападении на слабого, на того, кто не может или боится дать сдачи, вступить в борьбу. Такое случалось и в бою с фашистскими летчиками, воспитанными гитлеровской поистине разбойничьей идеологией.
Да, случалось, что вид сбитых напарников действовал на них ошеломляюще и они панически старались выйти из боя. Истребители, например, могли при этом бросить бомбардировщики, которые они сопровождали. Бомбардировщики, атакованные нашими самолетами, могли освободиться от бомбового груза над своими же войсками, рассыпать свой строй и стремительно уйти подальше от зоны боя.
Поэтому, повторяю, немецкие пилоты редко вступали в бой с нашими, если перевес в силах или тактическая обстановка были не на их стороне, но смело бросались в атаку, если надеялись застать нас врасплох и имели численное преимущество. Вот почему воздушные бои, которые приходилось вести советским летчикам, до самого последнего дня войны были для нас зачастую неравными.
...На фронте о погибшем товарище много не говорят. Только память сердца навечно хранит его имя. И в трудную минуту, и в торжественные, праздничные дни погибший друг всегда рядом. Так было и так будет всегда.
Вскоре после гибели Ивана Базарова мы услышали по радио необычайно радостное известие: 6 ноября войска соседнего 1-го Украинского фронта штурмом овладели столицей Советской Украины - городом Киевом. Так на всю жизнь и остались для меня неразрывными два события: героическая гибель Ивана Базарова а праздник освобождения столицы моей родной многострадальной республики.
4 миллиона 500 тысяч человек погубили гитлеровцы на Украине за годы оккупации. Только в Киеве они уничтожили около 200 тысяч человек. Ко многим уже известным гигантским могилам советских людей, таким, как Багеровский ров на Керченском полуострове, прибавился Бабий Яр, ужасающий количеством убитых, ни в чем не виновных людей... Вечным проклятием, зловещим преступлением гитлеровских палачей будет трагическая память Бабьего Яра под Киевом.
Многие советские воины героически пали при форсировании Днепра, немало летчиков сложили головы в его небе. Мужеством, отвагой, героизмом живых и павших враг был отброшен с правого берега Днепра. Отчаянно обороняясь, он отходил на запад.
Теперь во время разведки мы вели поиск отступающего противника и, чтобы не дать ему обосноваться на новых рубежах, штурмовали колонны автомашин с пехотой, танки, артиллерию. Используя данные воздушной разведки, наземные войска наносили удары по противнику, предопределяя окружение крупных его группировок.
Государственная граница
Мрачные тяжелые облака медленно ползут над самой головой. Рассвет не может разогнать серую мглу. День до вечера тянется хмурыми сумерками. Часто идет мокрый, липкий снег. Не по времени ранняя февральская оттепель превратила землю в холодное хлюпающее под ногами болото.
Я себя чувствую препаршиво. То ли от постоянно промокших ног, от сырого промозглого воздуха начинается простуда, то ли просто устал - дает знать о себе позвоночник. Травмированные места нудно ноют, слабость разливается по всему телу. Хорошо, что изба, в которой разместился штаб, освещена лишь слабым огоньком самодельной лампы и командир полка при постановке задачи не заметил моего состояния.
Несмотря на снегопады и низкую облачность, мы продолжаем летать. Штурмовики корпуса, действуя небольшими группами, но регулярно, наносят значительный урон противнику, окруженному в районе Корсунь-Шевченковского. В этих налетах отличились наши старые товарищи из штурмовых дивизий корпуса Девятьяров, Одинцов, Бегельдинов, Балабин. Парами, а иногда и в одиночку, прижатые непогодой к самой земле, они выходили на цели и наносили весьма ощутимые удары. Как только метеоусловия улучшились, командование 1-го штурмового авиационного корпуса сразу же организовало массированные налеты. Так, в начале февраля два удара в районе села Хилки значительно ослабили контратакующие действия фашистских танков.
Ходили на штурмовку и бомбометание и мы, летчики истребительной дивизии корпуса. В то время на многих "яках" уже на заводе были поставлены приспособления для подвески бомб. Один истребитель мог взять две фугасно-осколочные бомбы по двести пятьдесят килограммов каждая. Благодаря маневренности, именно истребители достигали довольно высокой точности бомбометания. Парами, четверками мы искали крупные скопления техники, личного состава противника и аккуратно "укладывали" бомбы в цель.
Однако главная задача истребительной авиации в те дни состояла в блокировании окруженной группировки противника с воздуха. Немецкое командование пыталось, как и под Сталинградом, наладить "воздушный мост" для снабжения войск боеприпасами, продуктами питания, медикаментами. Но советские истребители практически перекрыли все возможные маршруты пролетов Ю-52 - транспортных самолетов люфтваффе. Лишь одиночным машинам из-за низкой облачности и плохой видимости удавалось прорываться на посадочные площадки окруженных войск.
Мне с ведомым судьба до сих пор не уготовила встречу с противником такого рода. Сколько мы ни барражировали на путях возможного пролета транспортных кораблей - все безрезультатно. Но сегодня я получил задание, которое могло "реабилитировать" наше затянувшееся "невезение".
Как сказал вызвавший меня командир полка, командованию стало известно, что на одной из посадочных площадок в сумерках приземлились несколько транспортных самолетов, предназначенных для вывоза из котла руководящего состава группировки. Фашистские военные главари решили спасти собственные персоны бегствам, оставив подчиненных на произвол судьбы. Пленные показали, что часть генералов и старших офицеров уже успела удрать. 8 февраля 1944 года наше командование предложило руководству окруженной группировки сложить оружие. Но штаб генерала Штеммермана отклонил капитуляцию, приказав своим солдатам "сражаться до последнего", и вот теперь пытается прорваться к своим на самолетах, которые могли бы вывезти раненых.
- Задача трудная, погода ни к черту. В этой хмари нужно проутюжить весь участок окруженных войск, не заблудиться, не врезаться в землю и разыскать посадочную площадку, точно засечь место стоянки самолетов. Учитывай, что они обязательно замаскированы, - такими словами командир закончил объяснение задания.
Честно говоря, нужно было отказаться. Температуры у меня, правда, не было, однако чувствовал я себя прескверно. Но разве можно пропустить такое задание? Да, оно трудное и опасное, но важность его не вызывает никакого сомнения. И я гордился доверием, был рад, что выбор командования пал на меня, а не на других, тоже опытных воздушных разведчиков...
И вот мы с Сашей Коняевым идем к стоянке самолетов. Бойцы батальона аэродромного обслуживания чистят взлетную полосу, рулежные дорожки. Промокшие, сутками без отдыха, на ветру, под снегопадом работают они для того, чтобы наши самолеты могли выходить на задания. Самая "мощная" техника здесь, как шутили в полку, "ла-пятый", то есть попросту лопата, которая созвучна названию нового самолета конструктора Лавочкина. А ведь служили в БАО в основном люди старших призывных возрастов, годившиеся нам в отцы.
Я представил себе отца, орудующего вот такой широкозахватной лопатой, его жилистые, когда-то сильные руки... Недавно наконец получил от него ответ на письмо, которое отправил сразу же после освобождения Киева. Отец писал, что все они живы-здоровы. Много девчат угнали в Германию. А сестер моих удалось сберечь от фашистского рабства, спрятали их вовремя.
Весточка из отчего дома меня, конечно, обрадовала. Но, всматриваясь в строчки дорогого письма, я невольно вспоминал твердый отцовский почерк, каким он писал мне до войны. Неровные пляшущие буквы, пропуски целых слов, да и сам тон письма говорили, что отец не просто постарел на два года, а сильно сдал в лихолетье оккупации... Больше всего он - не зря, видно, болит родительское сердце - беспокоился о моем здоровье. Хотя тут же поразил и своей догадливостью. В письме к отцу я ни словом не обмолвился о том, что участвую в освобождении Украины. Но по каким-то непонятным ни мне, ни военной цензуре признакам отец додумался сам: "Бей, сынку, фашиста злей, освобождай быстрее Украину и приезжай до дому".
Батя, батя! Представить невозможно, как хочется мне повидаться с тобой! Пошли бы мы в наш лес, посмотрели выросшие за это время деревья, если не вырубила, не сожгла их война... Да, батя, война!.. Отпусков сейчас не бывает. Но главное - мы освобождаем села, деревни и города нашей родной Украины. А здоровье? Ничего, батя, на мой век, а главное, на войну хватит. Побаливает порой спина. Но окажусь в кабине своего истребителя - и все болячки пройдут...
Взлетели нормально. После взлета то и дело навстречу снежные заряды, видимость приближается к нулю. Волнуюсь за Коняева - в таких условиях держаться в строю сложно. Внимание нужно уделять и земле, которая совсем рядом, и облачности, скребущей буквально по фонарю кабины, и, главное, смотреть за воздухом, помогать ведущему в поиске объекта разведки.
Не представляю, как может выглядеть посадочная площадка, которую мы ищем: там явно нет никаких характерных признаков настоящего аэродрома, взлетно-посадочной полосы, стоянок самолетов, проторенных подъездных путей. Одним словом, ее можно оборудовать на любой лесной поляне. Надо искать. Надеюсь, какой-нибудь демаскирующий признак немцы все-таки оставили. Тщательно укрыть несколько больших транспортных самолетов сложно, тем более в спешке. Район разведки нами изучен досконально, до мельчайших ориентиров, но определиться очень непросто. Зима вообще скрывает многие характерные приметы местности, а в такую погоду на малой высоте нужно быть особенно внимательным. Иногда, чтобы разглядеть хорошо отложившийся в памяти изгиб какой-нибудь речушки, приходится возвращаться. Лучшее подтверждение тому, что мы находимся над территорией окруженной группировки, - запоздалые, вслед нам, трассы зениток. Чувствуется, что не хватает боеприпасов, гитлеровцы деморализованы голодом, холодом, постоянными налетами нашей авиации, наступательными действиями наземных войск. И вот сейчас, когда положение немецких войск безнадежно, их командование, которому наш ультиматум предоставил возможность спасти тысячи жизней простых солдат, бросает их на произвол судьбы... Ну что же, будем искать стоянку транспортных Ю-52 и ликвидируем эту возможность позорного побега.
Мы с Коняевым тщательно обследовали все поляны, просеки, выгоны у деревень, которые можно, на наш взгляд, приспособить для посадки и взлета тяжелых "юнкерсов". Пока безуспешно, а стрелка счетчика бензина неумолимо ползет вправо. Еще несколько минут полета, и горючего останется только на обратный путь и посадку. И вдруг... Перед нами, вернее, уже позади нас та самая злополучная площадка! Над одной из длинных ровных полян я, приказав ведомому идти выше, снизился почти до высоты выравнивания на посадке. И слева, на уровне глаз, увидел характерные по конфигурации хвостовые оперения транспортных самолетов.
В конце поляны круто развернул самолет с небольшим набором высоты и обратно. Саша - молодец, успел пристроиться рядом. Прошли всю поляну, но "юнкерсов"... не было. "Наваждение какое-то! Галлюцинация, - с великим огорчением подумал я. - В психологии известны случаи, когда от длительного ожидания человеку может почудиться желаемое..."
Разворачиваемся снова, и я опять иду к самой земле. Стоят, голубчики! Вот они, прижатые к самой стене леса, накрытые маскировочными сетками, растянутыми на шестах. Сверху их не видно, так как сами самолеты камуфлированы бело-серыми пятнами да и на сетку с белыми кусками полотна навалило снегу.
Зафиксировать место расположения - и домой. Засекаю время, курс, иду до первого характерного ориентира. Как ни трудно, ставлю отметку на карте. Сейчас шли на запад, нужно разворачиваться на сто восемьдесят градусов, чтобы выйти к своему аэродрому.
Опять снежный заряд. Пытаюсь обойти его справа. Под нами какая-то речушка - сверху отличается от поверхности леса и поля более чистым снегом. Слева не то большое село, не то маленький, городок. Нужно определить место, где проходим. И в этот момент к нам потянулись хорошо знакомые трассы "эрликонов". Интенсивность огня указала на внешний фронт окруженной группировки. Так и есть. Речушка называется Гнилой Тикич (одно название чего стоит!), а населенный пункт на запомнившемся ее изгибе - Лысянка. Место это все летчики хорошо знают по памяти. Именно здесь, между двумя населенными пунктами, Лысянкой и Шендеровкой, самое короткое, двенадцатикилометровое, расстояние от внутреннего фронта окруженной немецкой группировки до внешнего.
Кстати, на всякий случай замечаю ориентиры района сильного зенитного прикрытия - какой-то важный объект. Скорее всего артиллерийские позиции или скопления танков. Штурмовикам будет работа.
Наши самолеты с набором высоты уходят в белесую мглу снежного заряда. Ничего не поделаешь, неприятно, но лететь придется почти вслепую...
А через полчаса после нашего возвращения мы снова в воздухе. На этот раз с нами группа штурмовиков. Погода не улучшилась, но сейчас маршрут уже знакомый. Мы с Коняевым идем на этот раз не только для прикрытия штурмовиков, главная наша задача - провести "илы" по кратчайшему расстоянию и показать им транспортные самолеты на площадке.
Штурмовиков ведет Юрий Балабин, совсем молодой, но уже опытный летчик. "Илы" вытянулись за нами в колонну, а мы с Сашей, как бывалые охотники в лесу, ведем их по известным только нам приметам: тут замысловатой конфигурации перелесок, тут на опушке три стога сена, дальше вдоль речушки, потом по просеке и так до самой цели.
Беспокоит одно: не догадались ли гитлеровцы, что их обнаружили, не перелетели ли в другое место? Подходим к той самой злосчастной поляне. Я сразу, без дополнительного захода, провожу свою пару над запомнившейся стоянкой самолетов. Их и сейчас не видно. Но я стреляю из всего бортового оружия по предполагаемому месту. Юрий Балабин, идущий следом, потом долго смеялся, вспоминая:
- Смотрю, а капитан Шевчук - из всех стволов по сугробам! Не то пушки проверяет, думаю, не то просто так дурачится, тоже - нашел время. А пригляделся - видимость-то ни к черту, - под "сугробами" они стоят...
Задание было выполнено. Через несколько дней товарищи поздравили меня с награждением орденом Красного Знамени.
В эти дни ушел от нас на другую должность заместитель командира полка но политической части майор Меркушев. Василий Афанасьевич, уже Герой Советского Союза, был назначен командиром соседнего истребительного авиаполка. Так воплощалось в жизнь мудрое предвидение Центрального Комитета партии, определенное им в постановлении о введении единоначалия в Красной Армии осенью сорок второго года. В нем говорилось, что многие комиссары, политработники, ведя огромную партийно-политическую работу, за первый период войны приобрели большой боевой опыт и сами могут стать командирами частей и соединений.
Действительно, Василий Афанасьевич Меркушев показал себя не только как замечательный политработник - умелый организатор, талантливый воспитатель. Он был и настоящим воздушным бойцом. Командир полка поручал ему водить большие группы истребителей, и майор Меркушев отменно справлялся с любым заданием. Как ведущий, всегда тактически грамотно оценивал обстановку, действовал инициативно, энергично, смело. И молодые, и опытные летчики любили ходить на задание в "комиссарской", как говорили по старой памяти, группе.
Не знаю, откуда у Василия Афанасьевича всегда на все хватало времени. Он проводил занятия, политинформации, инструктировал партийный и комсомольский актив, много работал с секретарями партийных и комсомольских организаций, присутствовал на каждом заседании партийного бюро полка. При этом я не помню ни одного случая, чтобы майор Меркушев пропустил занятия, которые проводились с летным составом, хотя ему, как заместителю командира полка, посещать их было не обязательно.
Василий Афанасьевич интересовался каждым боем, проведенным летчиками полка, в том числе и молодыми. Он искал и суммировал нюансы, детали боевых схваток, которые пополнили бы его собственный тактический арсенал. И ничего, конечно, удивительного не было в том, что на борту его истребителя красовалось более полутора десятков красных звездочек - счет сбитых вражеских самолетов.
Бывал наш заместитель по политчасти и непреклонен, и жесток, но не по своей человеческой сущности, а по велению сурового времени, когда любая оплошность на земле или в воздухе, вызванная попустительством, ненужным мягкосердечием, могла привести и приводила подчас к поражениям и потерям.
Василий Афанасьевич был хорошим оратором. В тяжелые дни отступления, в праздники победных боев его выступления на партийных и комсомольских собраниях, на митингах принимались и сердцем, и разумом. Недаром говорится, что слово - великая сила. Я бы уточнил: сила слова зависит от человека, сказавшего его. Нетрудно произносить нужные, красивые слова, высказывать правильные мысли. Но, если слова эти, мысли не несут в себе энергии высказавшего их человека, его веры, убежденности, я бы сказал, частицы его самого, - они бессильны и бесплодны. Мне повезло: я всегда встречал политработников, слова которых выражали их собственную духовную силу, силу партийной убежденности. А вернее, других людей, поставленных партией проводить в массы свою политику, вести за собой, учить великому делу коммунизма, среди политических работников в армии просто не было. Это я могу сказать о комиссаре эскадрильи еще предвоенного времени - старшем политруке Береговском, батальонном комиссаре Якименко, майоре Меркушеве.
Нужно сказать, что раньше мы, летчики, слабо разбирались в наземной обстановке. Более или менее хорошо представляли рисунок переднего края, места базирования вражеской авиации, и только. Сейчас нам подробно разъясняли обстановку на фронте, да и сами мы уже научились понимать многое. В двадцатых числах октября - мы знали и видели с воздуха - почти на всех участках нашего, Степного, вернее, уже 2-го Украинского фронта{7} шли тяжелые бои с контратакующим противником, стремящимся всеми силами ликвидировать правобережные плацдармы и отбросить советские войска за Днепр.
Как позднее стало известно, дивизии и авиационные группы, которыми немецкое командование укрепило группу армий "Юг" и 4-й воздушный флот, перебрасывались из Западной Европы. Летчики шутили: "Союзники ждут, когда на Западе один Гитлер с Герингом останутся, тогда и второй фронт откроют..."
Из доклада начальника штаба ясно, что в районе Кривого Рога фашисты сосредоточивают несколько танковых, моторизованных пехотных дивизий и авиационных групп. Мы нанесли на свои карты передний край противника. Командир полка провел контроль готовности к полетам. Уже затемно поужинали и отправились отдыхать.
Вечером Иван Базаров разговорился. Рассказал, как выглядит Москва. По его словам, она стала вполне тыловым, мирным городом. На фотографиях в газетах сорок первого и сорок второго годов мы видели улицы Москвы, перегороженные баррикадами, ощетинившиеся противотанковыми ежами. Тогда вражеские бомбардировщики, хотя и нечасто, но прорывались к городу и наносили бомбовые удары. Иван же утверждал, что ни одного разрушения он не видел. Улицы чистые, просторные, люди ходят спокойно.
- А в Большом театре - мы даже балет "Лебединое озеро" смотрели - можно подумать, что войны вовсе нет, - Иван вздохнул, улыбаясь, - блеск люстр, женщины разодеты, мужчины чуть не во фраках... Хорошо, красиво. Как до войны...
Он лег, закинул руки за голову. Помолчав, продолжил:
- Только вот гражданских и женщин мало было. Одни военные. Фронтовиков много...
Утром мы вместе с Базаровым шли на стоянку самолетов. Оба поглядывали на темное предутреннее небо. Погода в те дни была по-осеннему неустойчивой. То из тяжелых свинцово-серых туч пойдет дождь, то появятся просветы и блеснет солнце, то снова плотная облачность до самой земли.
...И не мог я предположить в тот момент, что Ивана никогда уже больше не увижу.
Наша группа удачно нанесла удар по колонне танков. Я еще раз воочию убедился в силе маленьких бомбочек кумулятивного действия. Экипажи фашистских танков сейчас уже не ждали, когда посыплется на них этот "горох", и разбегались во все стороны. Первое же время немцы считали, что такие крохотные снаряды ничего не сделают с прочной броней.
Истребителям группы прикрытия на этот раз пришлось вести бой с "мессерами", которые появились в самый разгар штурмовки. Судя по всему, они были еще "не пугаными", наверняка прилетели откуда-нибудь из Франции или Голландии.
Шестерка "мессеров" неосмотрительно, нагло - а мы от этого уже стали отвыкать - ринулась на мою группу. У нас - три пары рядом, а одна - слева и выше. Сначала немецкие самолеты шли навстречу и издалека открыли огонь. Трассы обрывались вниз, не задев наши самолеты. Я продолжаю вести группу вперед: нельзя без риска оторваться от штурмовиков. Ведущий "мессер" решил атаковать нас сбоку, под ракурсом две четверти - развернул свою группу градусов на тридцать в сторону и снова на нас. В это время наша пара, которая шла в стороне и выше, атаковала его. И очень удачно: подожгли ведущего шестерки и еще один самолет. Группа, оставшись без командира, вышла из боя и удалилась восвояси.
На обратном пути нам пришлось еще раз отогнать "мессеры" от штурмовиков. Велик соблазн - завязать с ними бой и постараться уничтожить. Но это могла быть и отвлекающая группа, которая, втянув нас в бой, позволила бы своей ударной напасть на неприкрытые штурмовики.
Да, 4-й воздушный флот гитлеровских люфтваффе, получив резерв свежих сил с Запада, явно осмелел. Работы по безопасности в воздухе нам опять прибавляется. И, видимо, наше командование увеличит число ударов по аэродромам. Что же, дело трудное, но знакомое.
Проводив штурмовиков до аэродрома, возвращаемся домой. Дело сделано: "илы" выполнили задачу, мы их надежно прикрыли, увеличили при этом боевой счет полка на два самолета.
Следом за нами садится и группа, в которой вылетал Иван Базаров. Одного самолета не хватает. Это уже большая тревога... Кто?
"...Четыре истребителя Як-1 под командованием Героя Советского Союза капитана И. Базарова над вражеской территорией вступили в бой с двумя группами истребителей противника, в состав которых входило до 12 самолетов ФВ-190 и Ме-109. Капитан Базаров связал боем группу ФВ-190. В неравном бою он сбил один истребитель противника и поджег второй. Но не успел уйти от удара внезапно появившейся новой группы в составе четырех ФВ-190. Пушечной очередью истребитель капитана Базарова был подбит. Летчик или убит, или смертельно ранен. Неуправляемый самолет упал в районе деревни Грузьке на территории противника (схема боя прилагается).
Начальник воздушно-стрелковой службы 247 иап капитан Шевчук".
Такое донесение мне, как начальнику воздушно-стрелковой службы полка, пришлось составлять по рассказам очевидцев - участников боя, трагически закончившегося для Ивана Базарова. Многого не напишешь в таком документе! Не расскажешь о молчаливой скорби товарищей, о клятве отомстить врагу, которую каждый из нас дал себе. Не доложишь в официальной бумаге о том, как Иван перед схваткой весело бросил по радио: "Ребята, нам повезло!" Не напишешь и о том, как мастерски капитан Базаров вел этот бой, как умело выбирал момент и удачно атаковал. О том, каково одному драться с четырьмя истребителями противника. Не объяснишь, почему он не сумел заметить новую группу или все же увидел, но не успел уйти из-под удара. Не расскажешь о ярости и горе товарищей, которые не могли прийти на помощь, так как сами были связаны тяжелым неравным боем. Не все они даже видели, как самолет Ивана Базарова резко пал на крыло, перевернулся и круто пошел к земле...
Неравный бой... Меня, как и многих летчиков-фронтовиков, можно упрекнуть, что, рассказывая о годах войны, мы часто вспоминаем неравные бои. Упрек этот можно подкрепить широко известными статистическими данными о том, что во второй половине войны советская авиация получала самолетов гораздо больше, чем немецкая, и превосходство в силах было на нашей стороне. Это правильно. Но, во-первых, как я уже говорил, немецкое командование весьма умело маневрировало своими наземными и воздушными армиями, создавая в отдельные моменты на данном направлении если не превосходство, то, во всяком случае, равновесие. Во-вторых, фашистские летчики в начале войны да и в любой ее период редко вступали в бой, имея равные, тем более численно уступающие силы.
Нужно отдать должное, летчики люфтваффе хорошо пилотировали, умели вести стрельбу из разных положений, грамотно использовали выгодные условия воздушной и метеорологической обстановки. Их командиры, ведущие групп, умело выбирали и применяли такие тактические приемы, как внезапность нападения, преимущество в высоте, атаки со стороны солнца. У них были свои "охотники", свои асы, сражаться с которыми приходилось в очень нелегкой обстановке. Это необходимо помнить, потому что каждая победа давалась советским летчикам большим напряжением всех духовных и физических сил...
Но при всем своем мастерстве и подготовленности фашистские летчики не отличались большой храбростью и мужеством, я с полной ответственностью утверждаю это и думаю, что авиаторы-фронтовики согласятся со мной. Да, они были смелы. Но смелость эту можно назвать смелостью разбойников, грабителей, убийц. Те смелы при налете из-за угла, при нападении на слабого, на того, кто не может или боится дать сдачи, вступить в борьбу. Такое случалось и в бою с фашистскими летчиками, воспитанными гитлеровской поистине разбойничьей идеологией.
Да, случалось, что вид сбитых напарников действовал на них ошеломляюще и они панически старались выйти из боя. Истребители, например, могли при этом бросить бомбардировщики, которые они сопровождали. Бомбардировщики, атакованные нашими самолетами, могли освободиться от бомбового груза над своими же войсками, рассыпать свой строй и стремительно уйти подальше от зоны боя.
Поэтому, повторяю, немецкие пилоты редко вступали в бой с нашими, если перевес в силах или тактическая обстановка были не на их стороне, но смело бросались в атаку, если надеялись застать нас врасплох и имели численное преимущество. Вот почему воздушные бои, которые приходилось вести советским летчикам, до самого последнего дня войны были для нас зачастую неравными.
...На фронте о погибшем товарище много не говорят. Только память сердца навечно хранит его имя. И в трудную минуту, и в торжественные, праздничные дни погибший друг всегда рядом. Так было и так будет всегда.
Вскоре после гибели Ивана Базарова мы услышали по радио необычайно радостное известие: 6 ноября войска соседнего 1-го Украинского фронта штурмом овладели столицей Советской Украины - городом Киевом. Так на всю жизнь и остались для меня неразрывными два события: героическая гибель Ивана Базарова а праздник освобождения столицы моей родной многострадальной республики.
4 миллиона 500 тысяч человек погубили гитлеровцы на Украине за годы оккупации. Только в Киеве они уничтожили около 200 тысяч человек. Ко многим уже известным гигантским могилам советских людей, таким, как Багеровский ров на Керченском полуострове, прибавился Бабий Яр, ужасающий количеством убитых, ни в чем не виновных людей... Вечным проклятием, зловещим преступлением гитлеровских палачей будет трагическая память Бабьего Яра под Киевом.
Многие советские воины героически пали при форсировании Днепра, немало летчиков сложили головы в его небе. Мужеством, отвагой, героизмом живых и павших враг был отброшен с правого берега Днепра. Отчаянно обороняясь, он отходил на запад.
Теперь во время разведки мы вели поиск отступающего противника и, чтобы не дать ему обосноваться на новых рубежах, штурмовали колонны автомашин с пехотой, танки, артиллерию. Используя данные воздушной разведки, наземные войска наносили удары по противнику, предопределяя окружение крупных его группировок.
Государственная граница
Мрачные тяжелые облака медленно ползут над самой головой. Рассвет не может разогнать серую мглу. День до вечера тянется хмурыми сумерками. Часто идет мокрый, липкий снег. Не по времени ранняя февральская оттепель превратила землю в холодное хлюпающее под ногами болото.
Я себя чувствую препаршиво. То ли от постоянно промокших ног, от сырого промозглого воздуха начинается простуда, то ли просто устал - дает знать о себе позвоночник. Травмированные места нудно ноют, слабость разливается по всему телу. Хорошо, что изба, в которой разместился штаб, освещена лишь слабым огоньком самодельной лампы и командир полка при постановке задачи не заметил моего состояния.
Несмотря на снегопады и низкую облачность, мы продолжаем летать. Штурмовики корпуса, действуя небольшими группами, но регулярно, наносят значительный урон противнику, окруженному в районе Корсунь-Шевченковского. В этих налетах отличились наши старые товарищи из штурмовых дивизий корпуса Девятьяров, Одинцов, Бегельдинов, Балабин. Парами, а иногда и в одиночку, прижатые непогодой к самой земле, они выходили на цели и наносили весьма ощутимые удары. Как только метеоусловия улучшились, командование 1-го штурмового авиационного корпуса сразу же организовало массированные налеты. Так, в начале февраля два удара в районе села Хилки значительно ослабили контратакующие действия фашистских танков.
Ходили на штурмовку и бомбометание и мы, летчики истребительной дивизии корпуса. В то время на многих "яках" уже на заводе были поставлены приспособления для подвески бомб. Один истребитель мог взять две фугасно-осколочные бомбы по двести пятьдесят килограммов каждая. Благодаря маневренности, именно истребители достигали довольно высокой точности бомбометания. Парами, четверками мы искали крупные скопления техники, личного состава противника и аккуратно "укладывали" бомбы в цель.
Однако главная задача истребительной авиации в те дни состояла в блокировании окруженной группировки противника с воздуха. Немецкое командование пыталось, как и под Сталинградом, наладить "воздушный мост" для снабжения войск боеприпасами, продуктами питания, медикаментами. Но советские истребители практически перекрыли все возможные маршруты пролетов Ю-52 - транспортных самолетов люфтваффе. Лишь одиночным машинам из-за низкой облачности и плохой видимости удавалось прорываться на посадочные площадки окруженных войск.
Мне с ведомым судьба до сих пор не уготовила встречу с противником такого рода. Сколько мы ни барражировали на путях возможного пролета транспортных кораблей - все безрезультатно. Но сегодня я получил задание, которое могло "реабилитировать" наше затянувшееся "невезение".
Как сказал вызвавший меня командир полка, командованию стало известно, что на одной из посадочных площадок в сумерках приземлились несколько транспортных самолетов, предназначенных для вывоза из котла руководящего состава группировки. Фашистские военные главари решили спасти собственные персоны бегствам, оставив подчиненных на произвол судьбы. Пленные показали, что часть генералов и старших офицеров уже успела удрать. 8 февраля 1944 года наше командование предложило руководству окруженной группировки сложить оружие. Но штаб генерала Штеммермана отклонил капитуляцию, приказав своим солдатам "сражаться до последнего", и вот теперь пытается прорваться к своим на самолетах, которые могли бы вывезти раненых.
- Задача трудная, погода ни к черту. В этой хмари нужно проутюжить весь участок окруженных войск, не заблудиться, не врезаться в землю и разыскать посадочную площадку, точно засечь место стоянки самолетов. Учитывай, что они обязательно замаскированы, - такими словами командир закончил объяснение задания.
Честно говоря, нужно было отказаться. Температуры у меня, правда, не было, однако чувствовал я себя прескверно. Но разве можно пропустить такое задание? Да, оно трудное и опасное, но важность его не вызывает никакого сомнения. И я гордился доверием, был рад, что выбор командования пал на меня, а не на других, тоже опытных воздушных разведчиков...
И вот мы с Сашей Коняевым идем к стоянке самолетов. Бойцы батальона аэродромного обслуживания чистят взлетную полосу, рулежные дорожки. Промокшие, сутками без отдыха, на ветру, под снегопадом работают они для того, чтобы наши самолеты могли выходить на задания. Самая "мощная" техника здесь, как шутили в полку, "ла-пятый", то есть попросту лопата, которая созвучна названию нового самолета конструктора Лавочкина. А ведь служили в БАО в основном люди старших призывных возрастов, годившиеся нам в отцы.
Я представил себе отца, орудующего вот такой широкозахватной лопатой, его жилистые, когда-то сильные руки... Недавно наконец получил от него ответ на письмо, которое отправил сразу же после освобождения Киева. Отец писал, что все они живы-здоровы. Много девчат угнали в Германию. А сестер моих удалось сберечь от фашистского рабства, спрятали их вовремя.
Весточка из отчего дома меня, конечно, обрадовала. Но, всматриваясь в строчки дорогого письма, я невольно вспоминал твердый отцовский почерк, каким он писал мне до войны. Неровные пляшущие буквы, пропуски целых слов, да и сам тон письма говорили, что отец не просто постарел на два года, а сильно сдал в лихолетье оккупации... Больше всего он - не зря, видно, болит родительское сердце - беспокоился о моем здоровье. Хотя тут же поразил и своей догадливостью. В письме к отцу я ни словом не обмолвился о том, что участвую в освобождении Украины. Но по каким-то непонятным ни мне, ни военной цензуре признакам отец додумался сам: "Бей, сынку, фашиста злей, освобождай быстрее Украину и приезжай до дому".
Батя, батя! Представить невозможно, как хочется мне повидаться с тобой! Пошли бы мы в наш лес, посмотрели выросшие за это время деревья, если не вырубила, не сожгла их война... Да, батя, война!.. Отпусков сейчас не бывает. Но главное - мы освобождаем села, деревни и города нашей родной Украины. А здоровье? Ничего, батя, на мой век, а главное, на войну хватит. Побаливает порой спина. Но окажусь в кабине своего истребителя - и все болячки пройдут...
Взлетели нормально. После взлета то и дело навстречу снежные заряды, видимость приближается к нулю. Волнуюсь за Коняева - в таких условиях держаться в строю сложно. Внимание нужно уделять и земле, которая совсем рядом, и облачности, скребущей буквально по фонарю кабины, и, главное, смотреть за воздухом, помогать ведущему в поиске объекта разведки.
Не представляю, как может выглядеть посадочная площадка, которую мы ищем: там явно нет никаких характерных признаков настоящего аэродрома, взлетно-посадочной полосы, стоянок самолетов, проторенных подъездных путей. Одним словом, ее можно оборудовать на любой лесной поляне. Надо искать. Надеюсь, какой-нибудь демаскирующий признак немцы все-таки оставили. Тщательно укрыть несколько больших транспортных самолетов сложно, тем более в спешке. Район разведки нами изучен досконально, до мельчайших ориентиров, но определиться очень непросто. Зима вообще скрывает многие характерные приметы местности, а в такую погоду на малой высоте нужно быть особенно внимательным. Иногда, чтобы разглядеть хорошо отложившийся в памяти изгиб какой-нибудь речушки, приходится возвращаться. Лучшее подтверждение тому, что мы находимся над территорией окруженной группировки, - запоздалые, вслед нам, трассы зениток. Чувствуется, что не хватает боеприпасов, гитлеровцы деморализованы голодом, холодом, постоянными налетами нашей авиации, наступательными действиями наземных войск. И вот сейчас, когда положение немецких войск безнадежно, их командование, которому наш ультиматум предоставил возможность спасти тысячи жизней простых солдат, бросает их на произвол судьбы... Ну что же, будем искать стоянку транспортных Ю-52 и ликвидируем эту возможность позорного побега.
Мы с Коняевым тщательно обследовали все поляны, просеки, выгоны у деревень, которые можно, на наш взгляд, приспособить для посадки и взлета тяжелых "юнкерсов". Пока безуспешно, а стрелка счетчика бензина неумолимо ползет вправо. Еще несколько минут полета, и горючего останется только на обратный путь и посадку. И вдруг... Перед нами, вернее, уже позади нас та самая злополучная площадка! Над одной из длинных ровных полян я, приказав ведомому идти выше, снизился почти до высоты выравнивания на посадке. И слева, на уровне глаз, увидел характерные по конфигурации хвостовые оперения транспортных самолетов.
В конце поляны круто развернул самолет с небольшим набором высоты и обратно. Саша - молодец, успел пристроиться рядом. Прошли всю поляну, но "юнкерсов"... не было. "Наваждение какое-то! Галлюцинация, - с великим огорчением подумал я. - В психологии известны случаи, когда от длительного ожидания человеку может почудиться желаемое..."
Разворачиваемся снова, и я опять иду к самой земле. Стоят, голубчики! Вот они, прижатые к самой стене леса, накрытые маскировочными сетками, растянутыми на шестах. Сверху их не видно, так как сами самолеты камуфлированы бело-серыми пятнами да и на сетку с белыми кусками полотна навалило снегу.
Зафиксировать место расположения - и домой. Засекаю время, курс, иду до первого характерного ориентира. Как ни трудно, ставлю отметку на карте. Сейчас шли на запад, нужно разворачиваться на сто восемьдесят градусов, чтобы выйти к своему аэродрому.
Опять снежный заряд. Пытаюсь обойти его справа. Под нами какая-то речушка - сверху отличается от поверхности леса и поля более чистым снегом. Слева не то большое село, не то маленький, городок. Нужно определить место, где проходим. И в этот момент к нам потянулись хорошо знакомые трассы "эрликонов". Интенсивность огня указала на внешний фронт окруженной группировки. Так и есть. Речушка называется Гнилой Тикич (одно название чего стоит!), а населенный пункт на запомнившемся ее изгибе - Лысянка. Место это все летчики хорошо знают по памяти. Именно здесь, между двумя населенными пунктами, Лысянкой и Шендеровкой, самое короткое, двенадцатикилометровое, расстояние от внутреннего фронта окруженной немецкой группировки до внешнего.
Кстати, на всякий случай замечаю ориентиры района сильного зенитного прикрытия - какой-то важный объект. Скорее всего артиллерийские позиции или скопления танков. Штурмовикам будет работа.
Наши самолеты с набором высоты уходят в белесую мглу снежного заряда. Ничего не поделаешь, неприятно, но лететь придется почти вслепую...
А через полчаса после нашего возвращения мы снова в воздухе. На этот раз с нами группа штурмовиков. Погода не улучшилась, но сейчас маршрут уже знакомый. Мы с Коняевым идем на этот раз не только для прикрытия штурмовиков, главная наша задача - провести "илы" по кратчайшему расстоянию и показать им транспортные самолеты на площадке.
Штурмовиков ведет Юрий Балабин, совсем молодой, но уже опытный летчик. "Илы" вытянулись за нами в колонну, а мы с Сашей, как бывалые охотники в лесу, ведем их по известным только нам приметам: тут замысловатой конфигурации перелесок, тут на опушке три стога сена, дальше вдоль речушки, потом по просеке и так до самой цели.
Беспокоит одно: не догадались ли гитлеровцы, что их обнаружили, не перелетели ли в другое место? Подходим к той самой злосчастной поляне. Я сразу, без дополнительного захода, провожу свою пару над запомнившейся стоянкой самолетов. Их и сейчас не видно. Но я стреляю из всего бортового оружия по предполагаемому месту. Юрий Балабин, идущий следом, потом долго смеялся, вспоминая:
- Смотрю, а капитан Шевчук - из всех стволов по сугробам! Не то пушки проверяет, думаю, не то просто так дурачится, тоже - нашел время. А пригляделся - видимость-то ни к черту, - под "сугробами" они стоят...
Задание было выполнено. Через несколько дней товарищи поздравили меня с награждением орденом Красного Знамени.
В эти дни ушел от нас на другую должность заместитель командира полка но политической части майор Меркушев. Василий Афанасьевич, уже Герой Советского Союза, был назначен командиром соседнего истребительного авиаполка. Так воплощалось в жизнь мудрое предвидение Центрального Комитета партии, определенное им в постановлении о введении единоначалия в Красной Армии осенью сорок второго года. В нем говорилось, что многие комиссары, политработники, ведя огромную партийно-политическую работу, за первый период войны приобрели большой боевой опыт и сами могут стать командирами частей и соединений.
Действительно, Василий Афанасьевич Меркушев показал себя не только как замечательный политработник - умелый организатор, талантливый воспитатель. Он был и настоящим воздушным бойцом. Командир полка поручал ему водить большие группы истребителей, и майор Меркушев отменно справлялся с любым заданием. Как ведущий, всегда тактически грамотно оценивал обстановку, действовал инициативно, энергично, смело. И молодые, и опытные летчики любили ходить на задание в "комиссарской", как говорили по старой памяти, группе.
Не знаю, откуда у Василия Афанасьевича всегда на все хватало времени. Он проводил занятия, политинформации, инструктировал партийный и комсомольский актив, много работал с секретарями партийных и комсомольских организаций, присутствовал на каждом заседании партийного бюро полка. При этом я не помню ни одного случая, чтобы майор Меркушев пропустил занятия, которые проводились с летным составом, хотя ему, как заместителю командира полка, посещать их было не обязательно.
Василий Афанасьевич интересовался каждым боем, проведенным летчиками полка, в том числе и молодыми. Он искал и суммировал нюансы, детали боевых схваток, которые пополнили бы его собственный тактический арсенал. И ничего, конечно, удивительного не было в том, что на борту его истребителя красовалось более полутора десятков красных звездочек - счет сбитых вражеских самолетов.
Бывал наш заместитель по политчасти и непреклонен, и жесток, но не по своей человеческой сущности, а по велению сурового времени, когда любая оплошность на земле или в воздухе, вызванная попустительством, ненужным мягкосердечием, могла привести и приводила подчас к поражениям и потерям.
Василий Афанасьевич был хорошим оратором. В тяжелые дни отступления, в праздники победных боев его выступления на партийных и комсомольских собраниях, на митингах принимались и сердцем, и разумом. Недаром говорится, что слово - великая сила. Я бы уточнил: сила слова зависит от человека, сказавшего его. Нетрудно произносить нужные, красивые слова, высказывать правильные мысли. Но, если слова эти, мысли не несут в себе энергии высказавшего их человека, его веры, убежденности, я бы сказал, частицы его самого, - они бессильны и бесплодны. Мне повезло: я всегда встречал политработников, слова которых выражали их собственную духовную силу, силу партийной убежденности. А вернее, других людей, поставленных партией проводить в массы свою политику, вести за собой, учить великому делу коммунизма, среди политических работников в армии просто не было. Это я могу сказать о комиссаре эскадрильи еще предвоенного времени - старшем политруке Береговском, батальонном комиссаре Якименко, майоре Меркушеве.