Человечек кланялся и бойко шпрехал по-немецки, вероятно, предупрежденный Василисой, что княгиня не говорит по-польски. Лиза подумала, что с завтрашнего дня она начнет изучать польский.
   Как она поняла, ее встретил приказчик цветочного магазина, доходы от которого Василиса регулярно отдавала Станиславу.
   Но что это он такое говорит? Пани Василиса спасла его от позора? Вот почему Лиза ехала в город среди ящиков с цветами!
   Рядом с ним стояла Василиса и посмеивалась.
   — Видите, ваше сиятельство, в нашем магазине чуть не случилось то, о чем я и говорила: товар у Вацлава заканчивается, вот он сидел и горевал, а то не иначе к святой Терезе возносил свои молитвы.
   — То есть так. Тереза услышала. Послала ангела…
   — Ангел — это вы, — улыбнулась Василиса и предложила:
   — Посидим у Вацлава, выпьем по чашечке кофе. Он небось только карету увидел, сразу за пирожными послал. Знает, что я сладкоежка.
   — Правда? — оживилась Лиза. — Я тоже!
   Они оставили карету возле цветочного магазина.
   Экономка рассказала ей, что всем ведал в магазине Вацлав, а по документам он принадлежал Василисе.
   — Екатерина Гавриловна распорядилась, — призналась она. — Сказала, пусть тебе на память от меня хоть что-то останется.
   — Но вы же сами говорили, что доходы от магазина идут на хозяйство замка!
   — Так и есть. Мне-то деньги зачем? Моя жизнь — этот самый замок и есть.
   В словах Василисы прозвучала такая грусть, что Лизе стало ее жалко.
   — Не печальтесь, все у вас образуется, — сказала она.
   Василиса смешно встряхнула головой:
   — На вас одна надежда, Елизавета Николаевна, только на вас!
   Потом они купили все, что было нужно: перчатки до локтя, веер и даже бальные туфельки, о которых Лиза прежде не думала.
   Время пролетело незаметно. Лиза, точно вырвавшаяся из клетки птица, жадно глядела вокруг. Ей все хотелось осмотреть, как из съестного — все попробовать.
   Она купила жареных орешков, леденец на палочке, соленой капусты — прямо из бочки, а через полчаса пожаловалась Василисе, что страшно проголодалась.
   Они зашли в какой-то небольшой чистенький ресторанчик, где Лиза по достоинству оценила бигос, потом попробовала из тарелки Василисы жареные колбаски, так что та даже удивилась:
   — Княгиня, а вы не боитесь растолстеть? Местные барышни себя голодом морят, не раз подумают, прежде чем лишний кусочек проглотить…
   Поскольку в этот момент Лиза как раз положила в рот солидный кусок колбаски, она просто отрицательно покачала головой.
   Обратно княгиня ни в какую не захотела ехать в карете. От свежего воздуха и обильной еды ее разморило, так что большую часть дороги она ехала в полудреме, привалившись к теплому боку Василисы.
   Карета въехала во двор замка, когда солнце уже клонилось к закату.
   Дверцу ей распахнул Станислав. Лиза едва увидела его разъяренное лицо, как сердце у нее поневоле ушло в пятки. Чем она опять его прогневала?
   — Где ты была так долго? — взревел он как раненый медведь.
   — В Кракове. В магазине, — пролепетала Лиза.
   — Простите, ваше сиятельство, это я виновата, — вмешалась Василиса, — я попросила княгиню заехать в магазин, завезти ящики с цветами…
   — Прислуге не место здесь, — сквозь зубы процедил он, не обращая более внимания на экономку; он прямо-таки жег взглядом жену.
   — А где, ты думаешь, я была? — Она решила ответить вопросом на вопрос, чтобы понять, чего он от нее добивается.
   — У своего женишка!
   — У замужней женщины не может быть жениха, — отпарировала она и прошла мимо супруга во входную дверь. Станислав шел за нею след в след явно с намерением продолжать свою гневную речь.
   Лиза остановилась в гостиной, сбросила ему на руки меховую накидку и поинтересовалась:
   — Как ты думаешь, могу я поесть? Ужасно проголодалась…
   Станислав отшвырнул накидку, которая упала на диван, и вышел вон. Лиза присела тут же и устало откинулась на спинку. Заметив, что у лестницы жмется испуганная Марыля, она спокойно распорядилась:
   — Прикажи на кухне, пусть мне принесут сюда обед. И передай Василисе, что я зову ее пообедать со мной… Да, еще, прибери в шкаф мою накидку — она пока не настолько мне надоела, чтобы валяться здесь…
   А ночью Станислав набросился на нее как дикий зверь, правда, помня о своем обещании не трогать те места, которые открывало платье. В какой-то момент Лиза даже испугалась, как бы от напряжения у него, не открылась рана, так он содрогался от ярости.
   Но потом она вообще перестала ощущать что-то, кроме боли, и опять не выдержала. Так ударила его в лицо коленом, что до крови разбила нос. И сама же за ним ухаживала, меняла холодные компрессы и на всякий случай просила прощения, уверяя, что сделала это нечаянно…
   Но он, чуть пришел в себя, не захотел больше оставаться в супружеской спальне и остаток ночи провел в своей комнате, где стояли шкафы с его одеждой, на широкой и мягкой кушетке.
   Зато она после его ухода заснула как убитая и спала до тех пор, пока ее не разбудила Марыля, сообщившая, что его сиятельство ждет ее сиятельство к завтраку.
   — Позови ко мне Василису, — распорядилась Лиза, — а сама принеси мне из оранжереи парочку белых орхидей.
   Марыля негромко фыркнула. Она все никак не могла смириться с тем, что княгиня не оценивает по достоинству ее умение сооружать замысловатые прически. Горничная действительно это умела, но у нее не было того художественного вкуса, которым отличалась экономка. Многосложные башни из волос Марыли не шли ни в какое сравнение с простенькими прическами Василисы, которая одним движением могла расположить какой-нибудь локон так, словно он нечаянно выпал из прически, и придать лицу Лизы неповторимое очарование.
   Но сегодня экономка понадобилась княгине не только для этого. Она хотела посоветоваться с нею насчет Станислава — при всей своей проницательности в прямом и переносном смысле молодой жене все еще не хватало опыта должным образом оценить то, что происходило с ее мужем.
   Василиса появилась все в том же платье, и Лиза только сейчас обратила на это внимание: то ли экономка носила его, как остальные слуги ливрею, то ли у нее не было средств купить себе что-нибудь другое.
   — Василиса Матвеевна, — сказала она, — а вы бы не хотели выбрать и себе что-нибудь из гардероба своей крестной?
   Экономка, похоже, ожидала какого угодно вопроса, но такого…
   — Если бы у меня была такая возможность, — справившись с волнением, проговорила она, — то я бы кое-что взяла. Там есть парочка платьев скромных…
   — Устаревшего фасона, — подсказала Лиза.
   — Екатерина Гавриловна в юности не могла иметь роскошные туалеты, но меня они вполне бы устроили…
   — Вот и договорились, — поспешно сказала Лиза. — Выберите себе все, что хотите.
   Она подивилась про себя порядочности экономки, которая пять лет созерцала оставшиеся после госпожи сокровища — наверняка у нее самой в гардеробе было не очень много вещей! — но ни разу не протянула руку к тому, что ей не принадлежало. А ведь кто о том мог бы догадаться? Не Станислав же, занятый только собственной персоной! Над нею пять лет не было никого.
   — Спасибо, Елизавета Николаевна, — растроганно проговорила она, — а то мое бедное платье уже не выдерживает столь частых стирок…
   — Ерунда, — махнула рукой Лиза, — простите, что я не подумала об этом сразу… Василиса, а вы никогда не хотели выйти замуж?
   — Ваше сиятельство, вы меня сегодня поражаете. — Чтобы скрыть смущение, она стала помогать Лизе надеть приготовленное Марылей зеленое платье — княгиня и сама не могла похвастаться обилием туалетов.
   Она взяла щетку для волос и стала причесывать хозяйку.
   — Сегодня, пожалуйста, сделайте из меня не бутон, а белую орхидею. Стебель — все тот же, — пошутила Лиза и напомнила:
   — Вы не ответили на мой вопрос.
   В дверь постучала Марыля и передала орхидеи.
   — Скажи князю, что я буду готова через пятнадцать минут, — приказала Лиза и обратилась к экономке:
   — Так на чем мы остановились?
   — Хорошо, княгиня, раз вы настаиваете, признаюсь: я живу во грехе… Игнац… Мы любим друг друга, но нам все время что-нибудь мешает обвенчаться…
   Она тяжело вздохнула:
   — Ну, Василиса Матвеевна, из всякого положения есть выход. Возможно, я смогу помочь вам, но сегодня… Ne pourrie-vous pas…[28].
   Она споткнулась на середине фразы, удивившись, что говорит по-французски.
   — Peut-on vous aider?[29] — с улыбкой договорила экономка.
   — Вопрос у меня, конечно, деликатный, — решительно заговорила Лиза, — но, по-моему, мы с вами уже переступили ту черту, у которой обычно задерживаются малознакомые люди… Дело в том, что я… ударила Станислава.
   — Не может быть! — воскликнула Василиса.
   Лиза по-своему расценила ее возглас и поспешно добавила:
   — Если быть точной, я ударила его дважды. Один раз пресс-папье в библиотеке, а второй раз сегодня ночью, коленом… нечаянно… Нет, вру, я ударила его вполне сознательно и теперь думаю, как бы попросить у него прощения…
   — Ни в коем случае не надо этого делать! — вскричала Василиса.
   — Вы имеете в виду, не стоит его впредь бить?
   — Я имею в виду, что не надо у него просить прощения.
   — Да, но с каким лицом я спущусь сейчас к завтраку? Как будто ничего не произошло?
   — Вы должны спуститься с обиженным лицом.
   — Что-о?!
   — Именно об этом я и хочу сказать, Елизавета Николаевна! Станислав вас обидел. Вы же не просто так его ударили? То есть ваш муж довел вас до такого состояния, что вы себя не помнили…
   — Я бы и рада сказать, что не помнила, но ведь все было наоборот: я так разозлилась, что готова была прибить Станислава. Знаете, я не привыкла, чтобы те, кто живет рядом со мною, не считались с моими желаниями…
   — Понятно, а Поплавские как раз не привыкли с другими считаться. Но поскольку в своих желаниях вы на равных, тогда за что вам извиняться?
   Неожиданно Василиса хихикнула, как девчонка:
   — Подумать только, а я еще недоумевала, что это у князя с носом?
   — Значит, говорите, с обиженным лицом?
   — Именно так! Ничего не поделаешь, si vis раcem — para bellum![30].
   Лиза подняла вверх правую руку и ответила в том же духе:
   — Ave, Caesar, morituri te salutant![31]
   Она уже взялась за ручку двери, но обернулась и спросила у экономки:
   — Василиса Матвеевна, вы никогда не садитесь с нами за стол. Здесь так заведено?
   — Нет, думаю, князь не стал бы возражать, чтобы я с вами трапезничала, но сегодня, думаю, вам лучше пообщаться без свидетелей.
   Лиза медленно спустилась по лестнице. Станислав уже сидел за столом и задумчиво крутил в руке серебряную вилку. Она слегка кивнула и села на свое место.
   — Доброе утро, Елизавета Николаевна, — сказал он с нажимом.
   — Доброе утро, — машинально повторила она.
   — Вы ничего не хотите мне сказать?
   — Мне нечего сказать.
   — Вот как, это почему же?
   — То, что я могла бы сказать, вам не понравится.
   — Тем не менее скажите, я прошу.
   — Вы дурно воспитаны!
   — И в чем это выражается?
   — Вы получаете удовольствие от того, что причиняете другим боль. Мне жалко вашу матушку…
   Она замерла на полуслове, заметив, как восковая бледность покрывает его лицо.
   — Кто вам сказал?!
   Лиза опять испугалась. Почему она только и делает, что поступает не так, как он ожидает? Почему она все время наступает ему на больную мозоль?!
   — Я не понимаю, что мне должны были сказать…
   — Как вы узнали, — он бормотал, точно в бреду, — что моя матушка это видела? Я убийца. Я своими руками убил мать!!
   Он швырнул вилку, так что та со звоном ударилась о бокал, чудом его не разбив, и выбежал прочь.
   — Объяснились! — только и смогла пробормотать Лиза, так велико было ее потрясение.
   Что же Станислав имел в виду, говоря о себе как об убийце? Не это ли мучает его и заставляет вести себя так, чтобы выглядеть в глазах других чудовищем? Он словно выжигает клеймо на своем лбу, которое красноречивее всяких слов…
   Она сидела за столом и не могла решить, что ей делать: бежать за ним, утешать, может, услышать подлинное признание или сидеть здесь одной, за этим огромным столом, и ловить недоумевающие взгляды прислуги…
   «А ведь мы сегодня едем на бал — ежели, конечно, Станислав не передумает!» — вспомнила Лиза и осталась за столом — аппетит у нее странным образом не пропал, хотя прежде ей бы и кусок в горло не полез.
   Неужели рядом со своим странным мужем она тоже становится странною, на себя непохожею? Иными словами, меняет свою натуру отнюдь не в лучшую сторону…

14

   Лиза со Станиславом вошли в огромный сверкающий огнями и зеркалами вестибюль, где подле гостей суетились слуги, принимая одежду, и мажордом что-то шепотом спросил у Станислава, тут же записывая сказанное им золотым карандашом в маленький блокнот.
   На пороге залитого светом танцевального зала, куда супруги поднялись по широкой, устланной ковром лестнице, мажордом стукнул о пол своим жезлом и доложил:
   — Князь и княгиня Поплавские!
   Станислав, почти не разжимая губ, хмыкнул:
   — Любят Кромицкие своими приемами ошеломлять. У них каждый шаг продуман, и все по этикету прошлых лет. Где еще такое увидишь!
   Лизе показалось, что при словах мажордома в зале на мгновение наступила тишина и все взгляды устремились на вошедших. Впрочем, ей могло и показаться. На кого же остальным смотреть, как не на всех тех, кто в зал входит?
   Если бы супруг решил не идти на этот бал — причина у него была уважительная, рана его все еще беспокоила, — Лиза бы не очень огорчилась. Конечно, она любила танцевать, но никогда не отдала бы душу, как выражалась одна ее знакомая графиня, за возможность повеселиться до утра.
   Она подумала об этом и мысленно улыбнулась: не повезло ей с мужем! Другой был бы счастлив, обнаружив в своей жене наравне с прочими достоинствами еще и это: жертвенность… Лиза сама с собой пошутила.
   Станислав с кем-то раскланивался, но пока никто из его знакомых не подошел так близко, чтобы он мог представить им Лизу.
   Поплавские сели в кресла, и лицо Станислава слегка скривилось — он задел раненую руку.
   — Что за нужда была нам сюда ехать, а тебе мучиться? — все же прошептала она. — Не натруждал бы руку, быстрее бы зажила.
   Еще то было странно, что у Лизы не возникло даже мысли о том, чтобы как-то использовать свои медицинские способности и знания, посмотреть рану мужа, облегчить его страдания. Наверное, оттого, что Станислав мог ее и оттолкнуть, и высмеять, и вообще не дать притронуться к своей руке…
   Внезапно Лиза почувствовала исходящую от кого-то волну ненависти, направленную… на нее! Она так изумилась, что даже не поверила этому своему ощущению: кто может знать ее здесь, в краковском высшем свете? Кому она могла перейти дорогу? Лиза осторожно огляделась, но вокруг было так много незнакомых лиц, что это сбивало ее с настроя. Однако неприятное ощущение осталось.
   — Князь, мы так рады вас видеть!
   Фразу произнесли по-немецки. К Поплавским подошла какая-то пара, по которой можно было безошибочно определить: муж и жена. Такое соответствие обычно достигается многими годами совместной и согласной жизни. Женщина во все глаза смотрела на Лизу, доброжелательно улыбаясь. Нет, не от нее исходила ненависть.
   — Простите, дорогая, — обратилась она к Лизе, в то время как Станислав почтительно целовал ее руку. — Но мы и подумать не могли, что наш холостяк так скоропалительно женится и даже не позовет нас на свою свадьбу.
   — Моя жена, Поплавская Елизавета Николаевна, — поспешно представил Станислав, притворившийся, как показалось Лизе, сконфуженным; вряд ли он так уж дорожил мнением этих Кромицких. — А это наши любезные хозяева — граф и графиня Кромицкие. Не правда ли, ма шер, такого приема тебе еще не доводилось видеть?
   Лиза могла бы сказать, что видела, и не раз, но, насколько она успела узнать своего мужа, такой грубой лестью он по-своему издевался над Кромицкими и в душе наслаждался этим. Будь Лиза по-другому воспитана или имей другой характер, она тоже получала бы удовольствие, насмехаясь над другими, и гораздо быстрее нашла бы со своим мужем общий язык. К сожалению, ей ничего не оставалось, как произнести:
   — О да, роскошнее вашего приема мне не доводилось видеть!..
   Супруги Кромицкие просияли и самодовольно переглянулись.
   — Анна, — представилась графиня.
   — Меня все зовут просто Ладислав, — поклонился Лизе граф. — Мы с женой исповедуем демократию, хотя многих это шокирует.
   Лизу удивило слово «демократия».
   Что же такое демократия? Кажется, это греческое слово. Власть народа? Лиза никогда бы не подумала, что люди, живущие в таком великолепном дворце, вообще думают о народе.
   Граф припал к ее ручке, едва заметно окинув взглядом, и, кажется, оценил по достоинству — столь поспешная, предварительно не объявленная женитьба обычно предполагает мезальянс. Но княгиня не смахивала на представительницу другого сословия, как и на бесприданницу. Это понимание она прочла в глазах графа. Оставалась внезапная любовь, и это он мог одобрить…
   — Пойдемте, я представлю вас нашим дамам, — предложила графиня Кромицкая, как бы невзначай переходя на французский язык. — Эти мужчины бывают так неуклюжи, а мы все просто сгораем от любопытства, кто вы, прелестная незнакомка?
   — Спасибо за «прелестную», — непринужденно отозвалась по-французски Лиза.
   Но и среди нескольких дам, к которым подвела Лизу графиня, не было той — или все же того? — ненавидящей. Она поболтала с ними, сообщила, что из России, извинилась за незнание польского языка.
   — Но я выучу, непременно, — горячо пообещала она, вызвав одобрительные улыбки женщин.
   Оказалось, что одна из дам — среди них не было юных дев, все были представительницами более зрелого возраста — в молодости знала ее отца, когда приезжала в гости к родственникам в Петербург.
   — Помню, помню, — оживилась она, — Николя Астахов, веселый, кудрявый. Большой проказник! Но очаровательный. Подумать только, у него уже взрослая дочь, быстро же летят года…
   Они обменивались такими вот легкими, необременительными фразами, от которых Лиза почему-то стала уставать. Она чувствовала, что за щебетом женщины скрывают свой интерес к ней и некоторое недоумение: отчего это Станислав привез себе жену из России? Неужели полек ему было мало?
   А скорее всего, они скрывали еще что-то, чего она пока не знала, оттого и была в напряжении, ждала: вот сейчас кто-то из них скажет…
   — Умоляю красивейших женщин Польши позволить обратиться к ним с нижайшей просьбой, — раздался вдруг веселый мужской голос.
   Лиза обернулась: это же Теодор! Слава богу, он появился вовремя!
   — Ах, это наш юный Аполлон, — милостиво улыбнулась одна из дам. — Что же он хочет?
   — Похитить у вас княгиню Поплавскую. Ненадолго. Всего на тур вальса!
   — Что поделаешь с этой молодежью, — притворно вздохнула другая, — забирайте, чего ж княгине скучать с нами…
   — Сомневаюсь я, что пан Янкович ограничится только вальсом, — добавила еще одна.
   Впрочем, Лиза не стала даже вникать в подтекст этих слов, подавила невольный вздох облегчения и обратила сияющий взгляд на Теодора:
   — О, мсье Янкович, как вы кстати!
   — Мне пришлось… сказать не правду, ведь вы пока не обещали со мной танцевать, — сказал он, — но у вас был такой тоскливый взгляд.
   — Я даю согласие вам на тур вальса, тем более что в моем бальном карне[32] нет пока ни одного танца. И, честно говоря, мсье Янкович, у меня вообще нет этого карне!
   Она звонко расхохоталась.
   — Разве вы не обещали звать меня просто Теодор? — спросил он, уверенно ведя ее по залу, где уже кружилось несколько пар. — Ваш муж уже стал беспокоиться: выручай, говорит, Тедик, мою жену, пока ее не съели эти старые гарпии![33].
   — Так это Станислав обо мне побеспокоился? — удивилась Лиза.
   — Что же в этом странного, — несколько нерешительно отозвался Теодор, — Станислав ведет себя, как и положено любящему мужу…
   «Странная у него любовь, — в который раз подумала она. — Я и прежде знала, что любить не очень легко, но тем не менее любовь дает человеку радость, счастье, говорят, даже крылья, а наша со Станиславом любовь скорее мрачна и печальна, а уж к полетам никак не располагает!..»
   — Ну, вот вы и загрустили, — вернул ее к действительности голос Теодора. — Может быть, лучше рассказать, как я выполнил ваше приказание?
   — Приказание? — задумчиво повторила она и спохватилась: определенно, с нею что-то неладное происходит — витать где-то посреди разговора!.. Она же просила Янковича посетить раненого Петра.
   — Да, приказание, ибо королевы должны лишь приказывать своим придворным!
   — Для этого они, по меньшей мере, должны иметь свой двор.
   — Уже есть и двор, уверяю вас, ваше величество…
   Но шутки в сторону, я навестил раненого. Мы даже подружились, хотя, узнай об этом Стас, он счел бы мой поступок предательством. Он предельно строг в отношениях…
   Лиза подумала, что Теодор очень добрый человек. Своих друзей, кажется, он не может и подозревать в каких-то дурных намерениях, объясняя поступки того же Станислава лишь с точки зрения человека благородного и неспособного на подлости.
   — ..Петр Валерьянович отнесся ко мне доверительно. Все рассказал. И знаете, Елизавета Николаевна, я был поражен силой любви, толкнувшей Станислава на такой… отчаянный поступок: украсть невесту из-под венца, как какой-нибудь… башибузук![34].
   Лиза улыбнулась этому слову, которое так странно прозвучало посреди французской речи.
   — Я начал учить русский язык, — признался Теодор. — Оказывается, он очень похож на польский.
   — Наверное, это неудивительно, ведь мы — славяне, — сказала Лиза, чтобы только поддержать разговор, который требовал от нее определенных усилий: она все время старалась оставаться хладнокровной.
   Никто не должен догадываться о сложных отношениях между нею и Станиславом.
   — Но вы так и не сказали мне о главном, — попеняла своему партнеру Лиза, — как Жемчужников себя чувствует?
   — Доктор сказал, что у него могучий организм.
   Раненый идет на поправку. По-моему, его брат уже готовится к отъезду.
   Это слово отозвалось в Лизе несколько болезненно. Словно обрывалась последняя ниточка, еще связывающая ее с родиной. И она останется одна. С мужем, который будто нарочно женился на ней, чтобы сделать несчастливой…
   — Вас отвести к мужу или к этим любопытным женщинам? — спросил ее Теодор, когда закончился вальс.
   — Пожалуйста, к мужу! — вырвалось у Лизы.
   Если кто-то на сегодняшнем бале и будет развлекаться, то уж никак не она. Скорее ей предстоял тяжкий труд: соответствовать некоему идеалу жены князя, принятому в этом обществе. Конечно, Станислав и не подумал рассказать хотя бы вкратце, как ей себя вести и чего не следует говорить, а теперь она должна до всего додумываться сама, ступать на цыпочках, осторожно, ощупывая на этой дороге каждую кочку…
   Теодор вел ее к мужу. Так получилось, что идти им пришлось через весь зал, и еще издалека Лиза увидела, как Станислав беседует с какой-то юной женщиной и эта женщина что-то ему зло выговаривает.
   Наверное, со стороны это было вовсе не так заметно. Для других. Но у Лизы все чувства сегодня были обострены, и она это увидела.
   В ту же минуту пальцы Теодора излишне крепко сжали ее руку — она обратила к мужчине удивленный взор.
   — Начинают мазурку, — быстро сказал он, — вы не подарите мне, княгиня, еще один танец?
   — Пожалуйста, — слегка растерянно согласилась Лиза.
   Напрасно он подумал, что она ничего не заметила, и сейчас, в порыве дружеского соучастия, пытается спасти Станислава от чего-то. Или увести Лизу от этого? Интересно, долго еще они собираются мучить ее всевозможными загадками? Лиза вдруг почувствовала себя одинокой и всеми забытой. Это было тем более странно, что она находилась посреди толпы танцующих и сама принимала участие в этом действе.
   Во время мазурки ей не удалось поговорить с Теодором, зато ее случайные партнеры рассыпали Лизе комплименты, причем никто не говорил с нею по-польски. Наверное, все уже знали, что она иностранка.
   Лиза тоже что-то отвечала. Кому-то пообещала очередной танец. Кому-то следующий. Теодор, который вел ее после мазурки — вернее, опять попытался отвести к Станиславу, — вынужден был остановиться, потому что некий молодой человек со смехом стал требовать у него Лизу.
   — Прости, Янкович, но княгиня обещала мне следующий танец.
   — Зачем ты так настойчив, Ольшевский? Разве после мазурки не лучше даме, например, полакомиться мороженым? — попытался возражать Теодор.
   — Пустое, Тедик, — не согласился тот и предложил руку Лизе, которая вынуждена была ее принять. — Можете звать меня просто Януш. Не хмурьтесь, княгиня Бетти!
   Он сказал так и рассмеялся, наблюдая ее нерешительность: обижаться ли на такую фамильярность.