Получив очередную парочку душевных пощечин вместо поглаживаний, необходимых в качестве психотерапии, я все более замыкался в себе. Я в то время работал в банке программистом, и в этот банк постоянно приходили бандиты как к себе домой. Никто из нас, служащих банка, не знал, что им надо, и с какими намерениями они пришли. То ли решать рабочие вопросы, то ли сделать окончательный расчет, швырнув в подвал, где мы сидели, парочку гранат и расстреляв уцелевших из автоматов. Придя домой, я уже не хотел рассказывать, что опять наведывались бандиты, что по моему мнению, бандитам в банке не место, что бандитам вообще нигде не место, за исключением тюрьмы, в которой они должны сидеть безвылазно. Я не рассказывал многого, чтобы не выслушивать в очередной раз, какой я нехороший и придирчивый человек, никогда ничем не довольный - ни работой в банке с прекрасной зарплатой, ни замечательной квартирой, куда я явился жить на все готовое, ни замечательной женой, которую я не ценю. Я закрывался в ненавистной мне комнате и с головой уходил в интернетовский чат. Чатился с американцами. Мне хотелось сбежать в Америку, и как можно скорее.
Я еще не понимал мозгами, как понимаю теперь, но чувствами понимал на сто процентов, что в обстановке, в которой я жил, мне лучше не будет, а будет только хуже. Я чувствовал себя как несчастный кактус, которого из любимца семейства в одночасье превратили в изгоя - швырнули с подоконника в чулан и отказали от полива. Я увядал и засыхал день за днем, и знал, что единственное, что может меня спасти - это полная пересадка и перемена почвы. Я должен быть поменять эту почву во что бы то ни стало. Я должен был расправить листья, расцвести ослепительным цветом и озарять своим астральным сияньем все вокруг себя. По-другому я жить ни тогда не умел, ни сейчас не научился. Пусть это сияние будет самым призрачным, но я и мои близкие должны его чувствовать и любить. Не меня, а вот это самое… сияние… Не знаю, как точнее объяснить. Моя жена должна уметь уходить со мной в астрал и светиться в этом сиянии, расцветать от этого сияния и быть тем счастлива.
Но Наташа не хотела светиться отраженным светом. Она желала светить сама по себе. Она пыталась зажечься от научной работы, так толком и не начавшейся, старалась зажечься от общения с подругами и одноклассниками - и это ей часто удавалось. После застольных посиделок с ними она некоторое время выглядела веселой, оживленной и почти счастливой. Она старалась зажечься от общения с сестрой - известной актрисой. Она надеялась зажечься от ребенка, которого усердно, но бесплодно пыталась зачать… Короче - она, как спичка, была готова зажечься обо что угодно, но только не об своего мужа. Такой вот трагический несовпад. Сейчас, когда в результате упорной работы над текстами мне удалось немного оживить засохшие душевные ростки и начать испускать легкое астральное свечение, Наталья не хочет даже взглянуть на это свечение. Она не читает моих текстов, как раньше не слушала моих песен. "Я и так тебя слишком хорошо знаю. Что нового я могу о тебе узнать?" - так мотивирует она свой отказ.
Не удивительно, что в первые же дни после приезда в Америку, на мою бедную супругу напала Жуткая Чорная Меланхолия. "Я как последняя идиотка сижу в этой проклятой квартире и ничего не вижу в этой проклятой Америке кроме проклятой стены этого проклятого ангара" - причитала Наташа, и ее осунувшееся лицо светило черными, траурными провалами подглазий. Наша квартира стоимостью 720 долларов в месяц выходила окнами на зады международного аэропорта в Лас Вегасе. Несчастная женщина приехала за границу всего на полтора месяца, чтобы затем вернуться к матери в Москву. Она явно не могла взять в толк, что это не туристическая поездка, а подготовка к перемене места жительства, и что многие эмигранты терпят в первые дни пребывания в стране гораздо большие неудобства нежели рассматривание из окна глухой стены ангара.
В то время как я получил рабочую визу H1, моя супруга по существущим правилам получила визу H4, то есть, "сопровождающая супруга без права работы". Совсем не почетный статус в стране обетованной. Статус скво. В то время как я каждый день учился жить в новой стране и боролся за выживание, жена выговаривала мне со скорбным лицом, почерневшим от горя и обиды: "Твоя Америка - самая отвратительная страна на свете! Почему она не дает мне права работы? Почему я должна бегать за тобой хвостиком как скво и сидеть дома, пока ты работаешь? Я тоже хочу работать! Я хочу быть среди людей! Я хочу самостоятельности во всем!" Я отвечал: "Чтобы работать в этой стране, у тебя должна быть подходящая квалификация и нормальный уровень владения языком. Тогда ты сможешь найти себе работодателя, и тебе тоже оформят рабочую визу". В ответ Наталья начинала возмущаться, что гадам-американцам нужны иностранные программисты, но не нужны библиотекари.
После одного из таких разговоров я посадил свою горемычную Натальюшку в машину и отвез в уютную библиотеку, где подогнал ее к заведующей чуть ли ни пинками - она у меня была смелая выяснять отношения только со мной. А с вот чужими - совсем не так бойко. Объяснил заведующей, что моя супруга желает работать библиотекарем-волонтером. Заведующая ответила, что такая работа - большая честь, что желающих - не счесть, и что допускаются только лица с библиотечным образованием. Тут моя скво показала себя молодцом. Она лихо прошла вступительный тест и под дружные аплодисменты новых коллег приступила к работе.
Трижды в неделю я завозил Наталью в библиотеку с утра, а потом ехал на работу. Меня, правда, выводило из себя, что Наталья не могла утром подняться по будильнику, вовремя собраться самой и собрать себе и мне ланч. Из-за ее просыпов я пару раз получил втык за двадцатиминутные опоздания, после чего в очередной раз уехал из-дому не дождавшись ни завтрака, ни супруги. В результате - семейный скандал. "Вставай раньше!" "Я не высыпаюсь - у меня дистония! Я хожу разбитая весь день!" "Ну так ложись раньше!" "Я вообще не смогу заснуть, если лягу слишком рано!"
Безнадега!
Есть люди, которым подходит жизнь в Америке, а есть и такие, которым лучше жить в щадящих условиях, под крылом заботливой матушки, которая все любимой дочери простит. Мне и самому пришлось очень во многом переучиваться и изживать свое совейское разгильдяйство, безответственность и неорганизованность, потому что они в Америке очень дорого обходятся.
В окружении книжных полок и библиотечных теток, которые отличались от московских только тем, что говорили по-английски, придавленная было Америкой кошка Наташка довольно быстро пришла в себя, стала бодрой и жизнелюбивой, распушила облезлый хвост и потребовала у меня карманных денег, чтобы шататься по городу в те дни, когда она не работает. Я ответил, что в нерабочие дни она должна сидеть дома, а не искать приключений на свою задницу в незнакомом городе, расхаживая по нему неизвестно где. Мне не надо на работе думать о том, где там шляется по чужим незнакомым улицам нелепое и ничего сдуру не боящееся беззащитное полуслепое создание в очках на минус тринадцать с астигматизмом.
К тому же лишних денег на развлечения у меня нет. Упрямая кошка Наташка стала злиться и настаивать на своем. В ей мяукании появились наглые нотки. Тут уже я обозлился не на шутку. Я напомнил супруге, что семь лет жил на правах квартиранта, и мне минуты не давали забыть, что я квартирант. Теперь я должен уравнять положение и дать ей немного пожить на правах нахлебницы, так чтобы она не забывала об этом. Я уже говорил - я весьма злопамятен и совсем не подарок. Я решил преподать упрямой скво хороший урок. К тому же ее длительное отсутствие в зимние месяцы не прибавило мне доброжелательности и не улучшило мой характер.
Недолго думая, я привел свой зловещий план в осуществление. Наталье было заявлено, что отныне ей деньги не будут выдаваться вообще, даже обычные подотчетные доллары на покупку продуктов и хозтоваров. То есть, отказа ей по-прежнему ни в чем не будет, коль скоро предметы, которые она хочет купить, являются разумными потребностями, но отныне покупаться они будут в моем личном присутствии, и расплачиваться за них буду я своей кредитной картой. Изготавливать кредитку на имя своей супруги и делать из нее леди, которая лихо и независимо расплачивается за покупки, вынимая кредитку из кошелька, я тоже отказался из тех же говнисто-мстительных соображений. Я слишком долго прожил в тещином доме в ракообразном положении, чтобы мое советское квартирантское говно перестало кипеть и улеглось на дне моей души неподнимаемым осадком. Даже сейчас, через пять лет после приезда, оно все еще кипит при сколь-нибудь длительных воспоминаниях на эту тему.
Короче говоря, в результате моей продуманной финансовой политики, при полной обеспеченности продуктами, одеждой и медицинской помощью, моя бедная скво стала испытывать то самое униженное ракообразное положение, какое я испытывал сам, живя в доме ее матери и будучи формально обеспеченным жильем. Заплатить за визит к дерматологу, к зубному врачу? Без проблем. Купить лекарства или лакомства? Пожалуйста. Оплатить свою часть баланса за операцию по удалению зубов мудрости у премудрой Наташки? О чем разговор - дело нужное. Дать денег в руки? А вот тебе ШИШ! Тут дело - в принципе. Когда моя скво возмущалась, я весьма злорадно резюмировал: вот видишь, любимая, как это неприятно? Ведь деньги на тебя так или иначе тратятся, а кайфа тебе от них - ну никакого! Вот и я жил много лет в таком состоянии - жилье у меня в Москве вроде бы как и было, но кайфа от него - никакого! Запомни это ощущение и постарайся никогда его не забывать. Когда признаешь свои ошибки и чистосердечно покаешься, я немедленно поменяю твой статус скво на статус полноправной супруги.
Но упрямая скво так и не покаялась. Она в очередной раз уехала к матери. Все мои психологические эксперименты отнюдь не улучшили крепости наших семейных отношений, и после очередного скандала с супругой по Интернету, в то время когда она жила у матери в Москве, я решил ее назад не возвращать. Матери без нее не прожить, она пожилая и тучная, у нее давление и щитовидка. Пусть уж дочь живет с ней, все равно я ее здесь только мучаю, и себя мучаю. Вот так и закончился в Америке статус моей скво. Она плавно перешел в статус бывшей скво. Мы развелись заочно, по специально имеющейся для этого форме заявления.
Мы с Натальей развелись, но так и остались по сей день в какой-то непонятной степени родства. Мы перезваниваемся и переписываемся по емэйлу. Мы решили стать братиком и сестричкой, раз уж супруги из нас не вышли. Наташина матушка и кошка теперь уже совсем старенькие, но слава богу, относительно здоровы. Раньше Наталье не давал заниматься наукой я. По ее словам, я забирал у нее слишком много времени и душевных сил. Теперь ей не дает заниматься наукой то хронический ремонт в доме, то постоянный непонятный конфликт в коллективе, который все никак не кончается. Когда я долго не звоню своей названной сестре, я начинаю по ней скучать. А когда звоню и слышу ее голос, меня охватывает смешанное чувство горечи, тоски, сожаления, обиды и печали. Что при этом переживает моя бывшая вторая половинка, которую я сам с болью оторвал, я рассказать не берусь. Ведь у нас с ней никогда не было полного взаимопонимания. Просто душевный несовпад между братом и сестрой переносится легче, чем между супругами.
О читатель! Если у тебя нет безупречного взаимного понимания со своей супругой, но ты, тем не менее, дорожишь ей как памятью, - не езди с ней в эмиграцию! Живи с ней там, где бог дал, - и глядишь, проживете так всю жизнь, и ничего худого между вами не случится.
Теперь, когда ты знаешь меня, так сказать, изнутри, то ты уже, надеюсь, понял, что если бы я пожертвовал своей духовной независимостью, чтобы любой ценой сохранить семейные отношения, ни моей жене ни моей теще от этого бы лучше не стало. Если бы я подошел к проблеме иначе и силой оторвал жену от ее матери и насильно оставил ее здесь, я бы чувствовал себя очень и очень плохо, и она бы тоже никогда мне этого не простила. Впрочем, она и так мне не простила, и никогда не простит моей гнусной выходки, то есть отъезда в Америку и последующего неизбежного развода, в предчувствии которого она рыдала весь год, пока я деятельно готовился к отъезду. Она знала, что встав на этот путь, я неизбежно ее предам, и она до сих пор считает меня сознательным и закоренелым предателем. Не могу ее осуждать, потому что, вероятно, она права. Она права уже потому, что она страдает безмерно, намаявшись год в чужой стране и оставшись без мужа, вдвоем с престарелой матерью. Да только разве тебя, читатель, это ебет? Ведь тебя, по правде, сейчас ебет только то, какая я сука, а не то, как плохо женщине, которой я испортил жизнь. А вот меня не ебет ни то, ни другое. Меня, честно говоря, уже вообще ничего не ебет, кроме текущих дел. И ты, читатель, наверняка рад узнать о моей подлости и беспринципности. Ведь я тебе все время внушал, какая ты сука, а оказалось, что я и сам ни в чем не лучше тебя, а может быть еще даже и хуже. Так что - радуйся, читатель! Хуиная твоя голова. Забудем пока о принципиальных спорах и объявим временное перемирие. И пока оно длится, послушай историю про Сидорки.
Итак, ты уже наверное в курсе, что живу я теперь в северной Флориде, а до этого жил в Техасе. Точнее так: сперва в городишке Аппер Сэддл Ривер, штат Нью-Джерси, потом в Лас Вегасе, штат Невада, потом в Сент Луисе, штат Миссури, потом в Далласе, штат Техас, потом в Бостоне, штат Массачусеттс, потом опять в Далласе, и только потом в Алачуа, штат Флорида. А еще до Америки - в Москве. А еще до Москвы - в Рязани. А еще до Рязани - в Рыбинске Ярославской области, это когда я еще в пеленки ссался. Ну что, все запомнил, урод? Запоминай сейчас, а не тогда, когда твои дети и внуки будут учить мою биографию в школьных учебниках литературы. Запоминай, а то вот, неровен час, какие-нибудь еще уроды вроде тебя объявят меня великим русским писателем, как некогда объявили Солженицына, и тогда патриоты будут ходить по домам и проверять знание моей биографии и произведений. И всем, кто моей биографии не выучил заранее, будут раздавать нехилых пиздюлей. Так вот, чтобы ты на меня потом не обижался, лучше учи мою биографию сейчас, пока время еще есть. И на "урода" тоже не обижайся. У нас ведь сейчас перемирие, и я тебя теперь этим словом не оскорбляю, а нежно, по-дружески, подъебываю. Когда перемирие закончится, это слово зазвучит по-другому, и ты, сука такая, сразу это почувствуешь.
Ну ладно, урод, слушай дальше. Городок, где я живу, называется Алачуа. Именно в этом городишке с индейским названием я снимаю жилплощадь, и во дворе этой жилплощади стоит на парковке упомянутое в первой главе Шевроле Тахо. Городишко Алачуа находится почти в центре северной Флориды, примыкая к семьдесят пятому интерстэйту. Сама Флорида - сравнительно небольшой полуостров, вытянутый с севера на юг. С запада на восток ее можно пересечь буквально за три часа, если большую часть пути срать на спид лимит (кстати, уважающий себя водитель никогда не соблюдает спид лимит, потому что по хорошей дороге надо ехать быстро, а не ползти как беременная вошь по мокрой расческе). Из Алачуа можно доехать до Атлантического побережья часа за два с копейками. Ближайшая от меня точка на побережье называется Кресент Бич. Чуть северней находится Анастейшиа Айленд с его сильным боковым океанским течением, а еще северней - знаменитый, красивейший Сан-Августин, основанный испанцами и сохранивший часть его древней архитектуры. Основной достопримечательностью этой архитектуры является мощный каменный форт Кастилло де Сан Маркос, прикрывавший Сан-Августин от нападений с моря.
На атлантическом побережье знойной Флориды вели между собой кровавые бандитские разборки испанские конкистадоры, французские гугеноты, британские колонисты, флибустьеры и индейцы. Рубили друг друга мечами, мачете и абордажными саблями, расстреливали из пушек и мушкетов, жгли заживо, скармливали акулам в океане. Особенно прославился этими подвигами испанский гранд дон Педро Менендес де Авилес. Дон Педро Менендес пришел на эту землю, назвал ее по-испански Флоридой, нимало не поинтересовавшись у местных жителей, как назвали эту землю их предки. Дон Педро Менендес стал править этой территорией от имени самого алчного и кровожадного бандита и грабителя своего времени - его католического величества, испанского короля. От имени испанского короля он целиком истребил население соседней французской колонии, сравняв ее с землей. Преступная вина французских колонистов заключалась в том, что они не успели подготовиться заблаговременно и проделать то же самое с испанцами раньше, чем те это сделали с ними. Об этом трагическом событии Георгий Данелия потом поставил замечательный фильм, полный глубокого драматизма. Вспомни, вспомни культовое кино, читатель!
/- Это планета Ханут. Раньше тут пацаки жили, теперь никто не живет. Всех плюкане транклюкировали./
/- А за что? /
/- За что, за что!… За то что мы их не успели!!/
/- А вы их за что?/
/- Чтобы над головой не маячили!/
Шапки долой, шапки долой, уроды! Ку! Минута молчания. Минута скорби. Скорби не о погибших, а о том, кто мы есть, какие мы, как мы живем…
В память о массовых убийствах и прочих зверствах благодарные потомки поставили дону Педро солидный памятник. И это тоже нам ой как знакомо. За то что транклюкировал соседей, полагается памятник, а за кражу гравицапы из планетария - пожизненный эцих с гвоздями. Кю!
В центре города, напротив великолепного Моста Со Львами (Lion Bridge) раскинулся тенистый парк с живописными деревянными и каменными ротондами, древними испанскими пушками с заваренными дулами (чтобы из них террористы не стреляли), и сваренными между собой ядрами (чтобы террористы не пропихнули пальцем отдельно взятое ядро в заваренное наглухо дуло и не выстрелили). Посередине парка возвышается каменная стела, окруженная массивной чугунной цепной изгородью. На стеле перечислено множество испанских и английских фамилий тех, кто нашел здесь свою смерть в бандитских разборках между испанцами и флибустьерами. Надпись на стеле гласит: "Они пересекли залив и отдыхают в тени". В Москве, в районе метро Университет я видел похожую стелу поменьше с надписью: "Здесь, на этом месте, погибли великолепные ребята…" и дальше следует список фамилий бандитов, которым в этот день повезло меньше чем их убийцам. Под стеной старинной испанской крепости, сложенной из громадных грубо отесанных камней, изрубцованной ядрами морских орудий, можно найти еще несколько пушек разной величины, а также разглядеть снаружи и изнутри специальную печь, в которой калили пушечные ядра. Раскаленные в этой печи ядра закатывали по желобу в пушку и стреляли по кораблям. Пылающий снаряд пробивал деревянную обшивку, вламывался в трюмы и жег живое человеческое мясо. Рэкетиры постсоветских времен предпочитали использовать для этих целей электроутюги.
Времена и места меняются, не меняется только суть событий. То что испанцы, французы и анличане делали друг с другом в далекие варварские времена, российский люд ухитряется походя проделывать сам с собой в начале третьего тысячелетия. Все больше бандитов отдыхает в тени, а бандитизму не видно ни конца, ни края. И тебя, урод, тоже непременно убьют - днем раньше, днем позже. Ну и хуй с тобой. Убьют - и поделом. Отдыхай, сука, в тени. Чтоб твоя могила хуями поросла!
Южнее Кресент Бич простирается устье реки Матанзас, впадающей в океан (величественное зрелище, особенно если смотреть с моста) и одноименный испанский форт. На пути в Кресент Бич и Сан-Августин, по двадцать четвертому шоссе, расположен городок со смешным названием Палатка. Это вовсе не палатка с газированной водой, это вообще не русская палатка. Это индейская палатка. Не "вигвам", а именно "палатка". Индейское слово "палатка", не имеющее никакого отношения ни к русскому слову "палатка", ни к индейскому слову "вигвам". А вот на пути в Орландо есть другой городишко с индейским названием - Апопка. Но это так, к слову. А вот теперь слушай непосредственно про Сидорки.
Сидорками называют среди местных флоридских русских маленький рыбацкий городок на Мексиканском заливе. Его настоящее название Cedar Key. "Cedar" по английски означает - да, правильно, "кедр". А вот "key" - это вовсе не "ключ", как ты мог бы подумать. Слово "key" в этом названии - это не английское слово, а индейское. И означает оно "остров". То есть, все название целиком переводится как "Кедровый остров". Но на слух при быстром произнесении с местным акцентом оно звучит почти неотличимо от русского слова "Сидорки". Купаться в Сидорках, можно сказать, негде. Пляж скверный, вода в заливе грязноватая, мутноватая, и чуток пованивает соляркой и тухлой рыбешкой. Зато рыбалка в Сидорках отменная. И вообще - это очень романтичное во всех отношениях место. Место, где живут бородатые рыбаки, не снимающие резиновых сапог, а еще визгливые чайки, длинноногие важные цапли и грузные носатые пеликаны. Место, где солнце и океан, собравшись вдвоем, радуют глаз изумительной красоты закатами. Место, где морские фермеры разводят мидий - моллюсков, похожих на устриц. Разводят, кормят, потом ловят. Поймав, тут же варят их в соленой воде со специями и продают туристам. Мидиям такой расклад не сильно нравится, зато туристы в восторге, и рыбаки-фермеры не в накладе. Что касается съеденных мидий… наверное таких раскладов, когда выигрывают все, просто не бывает в природе. В этом выражается открытый мной закон, который я назвал "хуевым началом термодинамики".
*7. Сидорки (продолжение). Хуевое начало термодинамики*
Раскладов, при которых выигрывают все, просто не бывает в природе. Это противоречит законам термодинамики, а термодинамика - это вещь серьезная и проверенная временем. Основной закон термодинамики выражается в том, что если в некой замкнутой системе кому-то очень хорошо, то это только потому, что кому-то другому в той же самой системе, в то же самое время, очень хуево. Те, кому в данный момент хуево, пытаются сделать так, чтобы им стало хорошо, но те, кому хорошо, отлично понимают, что как только станет хорошо тем, кому сейчас хуево, то хуево станет тем, кому в данный момент хорошо, то есть, им самим. Поэтому те, кому хорошо, яростно сопротивляются попыткам тех, кому хуево, изменить состояние замкнутой системы. Разумеется, это не единственная коллизия в системе, но она базовая и определяющая. Процесс локальной смены состояний, временных побед и поражений диффузно и неравномерно распределяется по всей системе, энтропия системы хаотически шарахается из стороны в сторону, как будто ее неожиданно ебнули по голове моржовым членом, но исходная базовая закономерность никогда не нарушается: в системе всегда кому-то хорошо, а кому-то хуево. Меняется лишь процентное соотношение между первыми и вторыми. Причем в самой системе это процентное соотношение никогда с достоверной точностью не известно.
Основная ошибка ученых и философов всех времен заключается в том, что они пытаются выявить причины этой диспропорции состояний путем глубоких исторических исследований. Между тем, физические интерпретации картины мира, то есть самые достоверные и работающие интерпретации, отличаются принципиальным отсутствием в них историзма как детерминистической парадигмы. Иными словами, дальнейшее вероятное изменение системы зависит только и исключительно от ее настоящих свойств, и совершенно не зависит от того, какими путями система пришла к своему настоящему состоянию и настоящим свойствам. В теории компиляции та же самая хуйня называется контекстной независимостью. В основе всех без исключения свойств, в которых проявляет себя система в любом из своих состояний, физики усматривают универсальные, фундаментальные законы, которые никогда не меняются. Один из этих незыблемых законов гласит, что если в некой замкнутой системе кому-то очень хорошо, то это только потому, что кому-то другому в той же самой системе, в то же самое время, очень хуево.
Изменить этот закон - выше человеческих сил. Поэтому исторические кропания Плутарха, Геродота, Карамзина, Ключевского, Соловьева, Тарле, а теперь вот еще и озлобленного гада Солженицына, могут быть чрезвычайно занимательны, но с точки зрения объяснения причин наших бедствий, они совершенно бесполезны. Объединять историю и политологию - это все равно что смешивать воду и бензин. И та и другая гадость растворяет спирт, но при этом каждая из них - /совершенно по-разному/. Точно так же, история и политология изучают один и тот же предмет - социальные отношения, но этой общностью материального предмета исследований полностью исчерпывается общность двух упомянутых наук. История - наука феноменологическая, а политология - прогностическая. Ничего общего кроме исходного материала.
Я еще не понимал мозгами, как понимаю теперь, но чувствами понимал на сто процентов, что в обстановке, в которой я жил, мне лучше не будет, а будет только хуже. Я чувствовал себя как несчастный кактус, которого из любимца семейства в одночасье превратили в изгоя - швырнули с подоконника в чулан и отказали от полива. Я увядал и засыхал день за днем, и знал, что единственное, что может меня спасти - это полная пересадка и перемена почвы. Я должен быть поменять эту почву во что бы то ни стало. Я должен был расправить листья, расцвести ослепительным цветом и озарять своим астральным сияньем все вокруг себя. По-другому я жить ни тогда не умел, ни сейчас не научился. Пусть это сияние будет самым призрачным, но я и мои близкие должны его чувствовать и любить. Не меня, а вот это самое… сияние… Не знаю, как точнее объяснить. Моя жена должна уметь уходить со мной в астрал и светиться в этом сиянии, расцветать от этого сияния и быть тем счастлива.
Но Наташа не хотела светиться отраженным светом. Она желала светить сама по себе. Она пыталась зажечься от научной работы, так толком и не начавшейся, старалась зажечься от общения с подругами и одноклассниками - и это ей часто удавалось. После застольных посиделок с ними она некоторое время выглядела веселой, оживленной и почти счастливой. Она старалась зажечься от общения с сестрой - известной актрисой. Она надеялась зажечься от ребенка, которого усердно, но бесплодно пыталась зачать… Короче - она, как спичка, была готова зажечься обо что угодно, но только не об своего мужа. Такой вот трагический несовпад. Сейчас, когда в результате упорной работы над текстами мне удалось немного оживить засохшие душевные ростки и начать испускать легкое астральное свечение, Наталья не хочет даже взглянуть на это свечение. Она не читает моих текстов, как раньше не слушала моих песен. "Я и так тебя слишком хорошо знаю. Что нового я могу о тебе узнать?" - так мотивирует она свой отказ.
Не удивительно, что в первые же дни после приезда в Америку, на мою бедную супругу напала Жуткая Чорная Меланхолия. "Я как последняя идиотка сижу в этой проклятой квартире и ничего не вижу в этой проклятой Америке кроме проклятой стены этого проклятого ангара" - причитала Наташа, и ее осунувшееся лицо светило черными, траурными провалами подглазий. Наша квартира стоимостью 720 долларов в месяц выходила окнами на зады международного аэропорта в Лас Вегасе. Несчастная женщина приехала за границу всего на полтора месяца, чтобы затем вернуться к матери в Москву. Она явно не могла взять в толк, что это не туристическая поездка, а подготовка к перемене места жительства, и что многие эмигранты терпят в первые дни пребывания в стране гораздо большие неудобства нежели рассматривание из окна глухой стены ангара.
В то время как я получил рабочую визу H1, моя супруга по существущим правилам получила визу H4, то есть, "сопровождающая супруга без права работы". Совсем не почетный статус в стране обетованной. Статус скво. В то время как я каждый день учился жить в новой стране и боролся за выживание, жена выговаривала мне со скорбным лицом, почерневшим от горя и обиды: "Твоя Америка - самая отвратительная страна на свете! Почему она не дает мне права работы? Почему я должна бегать за тобой хвостиком как скво и сидеть дома, пока ты работаешь? Я тоже хочу работать! Я хочу быть среди людей! Я хочу самостоятельности во всем!" Я отвечал: "Чтобы работать в этой стране, у тебя должна быть подходящая квалификация и нормальный уровень владения языком. Тогда ты сможешь найти себе работодателя, и тебе тоже оформят рабочую визу". В ответ Наталья начинала возмущаться, что гадам-американцам нужны иностранные программисты, но не нужны библиотекари.
После одного из таких разговоров я посадил свою горемычную Натальюшку в машину и отвез в уютную библиотеку, где подогнал ее к заведующей чуть ли ни пинками - она у меня была смелая выяснять отношения только со мной. А с вот чужими - совсем не так бойко. Объяснил заведующей, что моя супруга желает работать библиотекарем-волонтером. Заведующая ответила, что такая работа - большая честь, что желающих - не счесть, и что допускаются только лица с библиотечным образованием. Тут моя скво показала себя молодцом. Она лихо прошла вступительный тест и под дружные аплодисменты новых коллег приступила к работе.
Трижды в неделю я завозил Наталью в библиотеку с утра, а потом ехал на работу. Меня, правда, выводило из себя, что Наталья не могла утром подняться по будильнику, вовремя собраться самой и собрать себе и мне ланч. Из-за ее просыпов я пару раз получил втык за двадцатиминутные опоздания, после чего в очередной раз уехал из-дому не дождавшись ни завтрака, ни супруги. В результате - семейный скандал. "Вставай раньше!" "Я не высыпаюсь - у меня дистония! Я хожу разбитая весь день!" "Ну так ложись раньше!" "Я вообще не смогу заснуть, если лягу слишком рано!"
Безнадега!
Есть люди, которым подходит жизнь в Америке, а есть и такие, которым лучше жить в щадящих условиях, под крылом заботливой матушки, которая все любимой дочери простит. Мне и самому пришлось очень во многом переучиваться и изживать свое совейское разгильдяйство, безответственность и неорганизованность, потому что они в Америке очень дорого обходятся.
В окружении книжных полок и библиотечных теток, которые отличались от московских только тем, что говорили по-английски, придавленная было Америкой кошка Наташка довольно быстро пришла в себя, стала бодрой и жизнелюбивой, распушила облезлый хвост и потребовала у меня карманных денег, чтобы шататься по городу в те дни, когда она не работает. Я ответил, что в нерабочие дни она должна сидеть дома, а не искать приключений на свою задницу в незнакомом городе, расхаживая по нему неизвестно где. Мне не надо на работе думать о том, где там шляется по чужим незнакомым улицам нелепое и ничего сдуру не боящееся беззащитное полуслепое создание в очках на минус тринадцать с астигматизмом.
К тому же лишних денег на развлечения у меня нет. Упрямая кошка Наташка стала злиться и настаивать на своем. В ей мяукании появились наглые нотки. Тут уже я обозлился не на шутку. Я напомнил супруге, что семь лет жил на правах квартиранта, и мне минуты не давали забыть, что я квартирант. Теперь я должен уравнять положение и дать ей немного пожить на правах нахлебницы, так чтобы она не забывала об этом. Я уже говорил - я весьма злопамятен и совсем не подарок. Я решил преподать упрямой скво хороший урок. К тому же ее длительное отсутствие в зимние месяцы не прибавило мне доброжелательности и не улучшило мой характер.
Недолго думая, я привел свой зловещий план в осуществление. Наталье было заявлено, что отныне ей деньги не будут выдаваться вообще, даже обычные подотчетные доллары на покупку продуктов и хозтоваров. То есть, отказа ей по-прежнему ни в чем не будет, коль скоро предметы, которые она хочет купить, являются разумными потребностями, но отныне покупаться они будут в моем личном присутствии, и расплачиваться за них буду я своей кредитной картой. Изготавливать кредитку на имя своей супруги и делать из нее леди, которая лихо и независимо расплачивается за покупки, вынимая кредитку из кошелька, я тоже отказался из тех же говнисто-мстительных соображений. Я слишком долго прожил в тещином доме в ракообразном положении, чтобы мое советское квартирантское говно перестало кипеть и улеглось на дне моей души неподнимаемым осадком. Даже сейчас, через пять лет после приезда, оно все еще кипит при сколь-нибудь длительных воспоминаниях на эту тему.
Короче говоря, в результате моей продуманной финансовой политики, при полной обеспеченности продуктами, одеждой и медицинской помощью, моя бедная скво стала испытывать то самое униженное ракообразное положение, какое я испытывал сам, живя в доме ее матери и будучи формально обеспеченным жильем. Заплатить за визит к дерматологу, к зубному врачу? Без проблем. Купить лекарства или лакомства? Пожалуйста. Оплатить свою часть баланса за операцию по удалению зубов мудрости у премудрой Наташки? О чем разговор - дело нужное. Дать денег в руки? А вот тебе ШИШ! Тут дело - в принципе. Когда моя скво возмущалась, я весьма злорадно резюмировал: вот видишь, любимая, как это неприятно? Ведь деньги на тебя так или иначе тратятся, а кайфа тебе от них - ну никакого! Вот и я жил много лет в таком состоянии - жилье у меня в Москве вроде бы как и было, но кайфа от него - никакого! Запомни это ощущение и постарайся никогда его не забывать. Когда признаешь свои ошибки и чистосердечно покаешься, я немедленно поменяю твой статус скво на статус полноправной супруги.
Но упрямая скво так и не покаялась. Она в очередной раз уехала к матери. Все мои психологические эксперименты отнюдь не улучшили крепости наших семейных отношений, и после очередного скандала с супругой по Интернету, в то время когда она жила у матери в Москве, я решил ее назад не возвращать. Матери без нее не прожить, она пожилая и тучная, у нее давление и щитовидка. Пусть уж дочь живет с ней, все равно я ее здесь только мучаю, и себя мучаю. Вот так и закончился в Америке статус моей скво. Она плавно перешел в статус бывшей скво. Мы развелись заочно, по специально имеющейся для этого форме заявления.
Мы с Натальей развелись, но так и остались по сей день в какой-то непонятной степени родства. Мы перезваниваемся и переписываемся по емэйлу. Мы решили стать братиком и сестричкой, раз уж супруги из нас не вышли. Наташина матушка и кошка теперь уже совсем старенькие, но слава богу, относительно здоровы. Раньше Наталье не давал заниматься наукой я. По ее словам, я забирал у нее слишком много времени и душевных сил. Теперь ей не дает заниматься наукой то хронический ремонт в доме, то постоянный непонятный конфликт в коллективе, который все никак не кончается. Когда я долго не звоню своей названной сестре, я начинаю по ней скучать. А когда звоню и слышу ее голос, меня охватывает смешанное чувство горечи, тоски, сожаления, обиды и печали. Что при этом переживает моя бывшая вторая половинка, которую я сам с болью оторвал, я рассказать не берусь. Ведь у нас с ней никогда не было полного взаимопонимания. Просто душевный несовпад между братом и сестрой переносится легче, чем между супругами.
О читатель! Если у тебя нет безупречного взаимного понимания со своей супругой, но ты, тем не менее, дорожишь ей как памятью, - не езди с ней в эмиграцию! Живи с ней там, где бог дал, - и глядишь, проживете так всю жизнь, и ничего худого между вами не случится.
*6.**Cedar****Key*
Теперь, когда ты знаешь меня, так сказать, изнутри, то ты уже, надеюсь, понял, что если бы я пожертвовал своей духовной независимостью, чтобы любой ценой сохранить семейные отношения, ни моей жене ни моей теще от этого бы лучше не стало. Если бы я подошел к проблеме иначе и силой оторвал жену от ее матери и насильно оставил ее здесь, я бы чувствовал себя очень и очень плохо, и она бы тоже никогда мне этого не простила. Впрочем, она и так мне не простила, и никогда не простит моей гнусной выходки, то есть отъезда в Америку и последующего неизбежного развода, в предчувствии которого она рыдала весь год, пока я деятельно готовился к отъезду. Она знала, что встав на этот путь, я неизбежно ее предам, и она до сих пор считает меня сознательным и закоренелым предателем. Не могу ее осуждать, потому что, вероятно, она права. Она права уже потому, что она страдает безмерно, намаявшись год в чужой стране и оставшись без мужа, вдвоем с престарелой матерью. Да только разве тебя, читатель, это ебет? Ведь тебя, по правде, сейчас ебет только то, какая я сука, а не то, как плохо женщине, которой я испортил жизнь. А вот меня не ебет ни то, ни другое. Меня, честно говоря, уже вообще ничего не ебет, кроме текущих дел. И ты, читатель, наверняка рад узнать о моей подлости и беспринципности. Ведь я тебе все время внушал, какая ты сука, а оказалось, что я и сам ни в чем не лучше тебя, а может быть еще даже и хуже. Так что - радуйся, читатель! Хуиная твоя голова. Забудем пока о принципиальных спорах и объявим временное перемирие. И пока оно длится, послушай историю про Сидорки.
Итак, ты уже наверное в курсе, что живу я теперь в северной Флориде, а до этого жил в Техасе. Точнее так: сперва в городишке Аппер Сэддл Ривер, штат Нью-Джерси, потом в Лас Вегасе, штат Невада, потом в Сент Луисе, штат Миссури, потом в Далласе, штат Техас, потом в Бостоне, штат Массачусеттс, потом опять в Далласе, и только потом в Алачуа, штат Флорида. А еще до Америки - в Москве. А еще до Москвы - в Рязани. А еще до Рязани - в Рыбинске Ярославской области, это когда я еще в пеленки ссался. Ну что, все запомнил, урод? Запоминай сейчас, а не тогда, когда твои дети и внуки будут учить мою биографию в школьных учебниках литературы. Запоминай, а то вот, неровен час, какие-нибудь еще уроды вроде тебя объявят меня великим русским писателем, как некогда объявили Солженицына, и тогда патриоты будут ходить по домам и проверять знание моей биографии и произведений. И всем, кто моей биографии не выучил заранее, будут раздавать нехилых пиздюлей. Так вот, чтобы ты на меня потом не обижался, лучше учи мою биографию сейчас, пока время еще есть. И на "урода" тоже не обижайся. У нас ведь сейчас перемирие, и я тебя теперь этим словом не оскорбляю, а нежно, по-дружески, подъебываю. Когда перемирие закончится, это слово зазвучит по-другому, и ты, сука такая, сразу это почувствуешь.
Ну ладно, урод, слушай дальше. Городок, где я живу, называется Алачуа. Именно в этом городишке с индейским названием я снимаю жилплощадь, и во дворе этой жилплощади стоит на парковке упомянутое в первой главе Шевроле Тахо. Городишко Алачуа находится почти в центре северной Флориды, примыкая к семьдесят пятому интерстэйту. Сама Флорида - сравнительно небольшой полуостров, вытянутый с севера на юг. С запада на восток ее можно пересечь буквально за три часа, если большую часть пути срать на спид лимит (кстати, уважающий себя водитель никогда не соблюдает спид лимит, потому что по хорошей дороге надо ехать быстро, а не ползти как беременная вошь по мокрой расческе). Из Алачуа можно доехать до Атлантического побережья часа за два с копейками. Ближайшая от меня точка на побережье называется Кресент Бич. Чуть северней находится Анастейшиа Айленд с его сильным боковым океанским течением, а еще северней - знаменитый, красивейший Сан-Августин, основанный испанцами и сохранивший часть его древней архитектуры. Основной достопримечательностью этой архитектуры является мощный каменный форт Кастилло де Сан Маркос, прикрывавший Сан-Августин от нападений с моря.
На атлантическом побережье знойной Флориды вели между собой кровавые бандитские разборки испанские конкистадоры, французские гугеноты, британские колонисты, флибустьеры и индейцы. Рубили друг друга мечами, мачете и абордажными саблями, расстреливали из пушек и мушкетов, жгли заживо, скармливали акулам в океане. Особенно прославился этими подвигами испанский гранд дон Педро Менендес де Авилес. Дон Педро Менендес пришел на эту землю, назвал ее по-испански Флоридой, нимало не поинтересовавшись у местных жителей, как назвали эту землю их предки. Дон Педро Менендес стал править этой территорией от имени самого алчного и кровожадного бандита и грабителя своего времени - его католического величества, испанского короля. От имени испанского короля он целиком истребил население соседней французской колонии, сравняв ее с землей. Преступная вина французских колонистов заключалась в том, что они не успели подготовиться заблаговременно и проделать то же самое с испанцами раньше, чем те это сделали с ними. Об этом трагическом событии Георгий Данелия потом поставил замечательный фильм, полный глубокого драматизма. Вспомни, вспомни культовое кино, читатель!
/- Это планета Ханут. Раньше тут пацаки жили, теперь никто не живет. Всех плюкане транклюкировали./
/- А за что? /
/- За что, за что!… За то что мы их не успели!!/
/- А вы их за что?/
/- Чтобы над головой не маячили!/
Шапки долой, шапки долой, уроды! Ку! Минута молчания. Минута скорби. Скорби не о погибших, а о том, кто мы есть, какие мы, как мы живем…
В память о массовых убийствах и прочих зверствах благодарные потомки поставили дону Педро солидный памятник. И это тоже нам ой как знакомо. За то что транклюкировал соседей, полагается памятник, а за кражу гравицапы из планетария - пожизненный эцих с гвоздями. Кю!
В центре города, напротив великолепного Моста Со Львами (Lion Bridge) раскинулся тенистый парк с живописными деревянными и каменными ротондами, древними испанскими пушками с заваренными дулами (чтобы из них террористы не стреляли), и сваренными между собой ядрами (чтобы террористы не пропихнули пальцем отдельно взятое ядро в заваренное наглухо дуло и не выстрелили). Посередине парка возвышается каменная стела, окруженная массивной чугунной цепной изгородью. На стеле перечислено множество испанских и английских фамилий тех, кто нашел здесь свою смерть в бандитских разборках между испанцами и флибустьерами. Надпись на стеле гласит: "Они пересекли залив и отдыхают в тени". В Москве, в районе метро Университет я видел похожую стелу поменьше с надписью: "Здесь, на этом месте, погибли великолепные ребята…" и дальше следует список фамилий бандитов, которым в этот день повезло меньше чем их убийцам. Под стеной старинной испанской крепости, сложенной из громадных грубо отесанных камней, изрубцованной ядрами морских орудий, можно найти еще несколько пушек разной величины, а также разглядеть снаружи и изнутри специальную печь, в которой калили пушечные ядра. Раскаленные в этой печи ядра закатывали по желобу в пушку и стреляли по кораблям. Пылающий снаряд пробивал деревянную обшивку, вламывался в трюмы и жег живое человеческое мясо. Рэкетиры постсоветских времен предпочитали использовать для этих целей электроутюги.
Времена и места меняются, не меняется только суть событий. То что испанцы, французы и анличане делали друг с другом в далекие варварские времена, российский люд ухитряется походя проделывать сам с собой в начале третьего тысячелетия. Все больше бандитов отдыхает в тени, а бандитизму не видно ни конца, ни края. И тебя, урод, тоже непременно убьют - днем раньше, днем позже. Ну и хуй с тобой. Убьют - и поделом. Отдыхай, сука, в тени. Чтоб твоя могила хуями поросла!
Южнее Кресент Бич простирается устье реки Матанзас, впадающей в океан (величественное зрелище, особенно если смотреть с моста) и одноименный испанский форт. На пути в Кресент Бич и Сан-Августин, по двадцать четвертому шоссе, расположен городок со смешным названием Палатка. Это вовсе не палатка с газированной водой, это вообще не русская палатка. Это индейская палатка. Не "вигвам", а именно "палатка". Индейское слово "палатка", не имеющее никакого отношения ни к русскому слову "палатка", ни к индейскому слову "вигвам". А вот на пути в Орландо есть другой городишко с индейским названием - Апопка. Но это так, к слову. А вот теперь слушай непосредственно про Сидорки.
Сидорками называют среди местных флоридских русских маленький рыбацкий городок на Мексиканском заливе. Его настоящее название Cedar Key. "Cedar" по английски означает - да, правильно, "кедр". А вот "key" - это вовсе не "ключ", как ты мог бы подумать. Слово "key" в этом названии - это не английское слово, а индейское. И означает оно "остров". То есть, все название целиком переводится как "Кедровый остров". Но на слух при быстром произнесении с местным акцентом оно звучит почти неотличимо от русского слова "Сидорки". Купаться в Сидорках, можно сказать, негде. Пляж скверный, вода в заливе грязноватая, мутноватая, и чуток пованивает соляркой и тухлой рыбешкой. Зато рыбалка в Сидорках отменная. И вообще - это очень романтичное во всех отношениях место. Место, где живут бородатые рыбаки, не снимающие резиновых сапог, а еще визгливые чайки, длинноногие важные цапли и грузные носатые пеликаны. Место, где солнце и океан, собравшись вдвоем, радуют глаз изумительной красоты закатами. Место, где морские фермеры разводят мидий - моллюсков, похожих на устриц. Разводят, кормят, потом ловят. Поймав, тут же варят их в соленой воде со специями и продают туристам. Мидиям такой расклад не сильно нравится, зато туристы в восторге, и рыбаки-фермеры не в накладе. Что касается съеденных мидий… наверное таких раскладов, когда выигрывают все, просто не бывает в природе. В этом выражается открытый мной закон, который я назвал "хуевым началом термодинамики".
*7. Сидорки (продолжение). Хуевое начало термодинамики*
Раскладов, при которых выигрывают все, просто не бывает в природе. Это противоречит законам термодинамики, а термодинамика - это вещь серьезная и проверенная временем. Основной закон термодинамики выражается в том, что если в некой замкнутой системе кому-то очень хорошо, то это только потому, что кому-то другому в той же самой системе, в то же самое время, очень хуево. Те, кому в данный момент хуево, пытаются сделать так, чтобы им стало хорошо, но те, кому хорошо, отлично понимают, что как только станет хорошо тем, кому сейчас хуево, то хуево станет тем, кому в данный момент хорошо, то есть, им самим. Поэтому те, кому хорошо, яростно сопротивляются попыткам тех, кому хуево, изменить состояние замкнутой системы. Разумеется, это не единственная коллизия в системе, но она базовая и определяющая. Процесс локальной смены состояний, временных побед и поражений диффузно и неравномерно распределяется по всей системе, энтропия системы хаотически шарахается из стороны в сторону, как будто ее неожиданно ебнули по голове моржовым членом, но исходная базовая закономерность никогда не нарушается: в системе всегда кому-то хорошо, а кому-то хуево. Меняется лишь процентное соотношение между первыми и вторыми. Причем в самой системе это процентное соотношение никогда с достоверной точностью не известно.
Основная ошибка ученых и философов всех времен заключается в том, что они пытаются выявить причины этой диспропорции состояний путем глубоких исторических исследований. Между тем, физические интерпретации картины мира, то есть самые достоверные и работающие интерпретации, отличаются принципиальным отсутствием в них историзма как детерминистической парадигмы. Иными словами, дальнейшее вероятное изменение системы зависит только и исключительно от ее настоящих свойств, и совершенно не зависит от того, какими путями система пришла к своему настоящему состоянию и настоящим свойствам. В теории компиляции та же самая хуйня называется контекстной независимостью. В основе всех без исключения свойств, в которых проявляет себя система в любом из своих состояний, физики усматривают универсальные, фундаментальные законы, которые никогда не меняются. Один из этих незыблемых законов гласит, что если в некой замкнутой системе кому-то очень хорошо, то это только потому, что кому-то другому в той же самой системе, в то же самое время, очень хуево.
Изменить этот закон - выше человеческих сил. Поэтому исторические кропания Плутарха, Геродота, Карамзина, Ключевского, Соловьева, Тарле, а теперь вот еще и озлобленного гада Солженицына, могут быть чрезвычайно занимательны, но с точки зрения объяснения причин наших бедствий, они совершенно бесполезны. Объединять историю и политологию - это все равно что смешивать воду и бензин. И та и другая гадость растворяет спирт, но при этом каждая из них - /совершенно по-разному/. Точно так же, история и политология изучают один и тот же предмет - социальные отношения, но этой общностью материального предмета исследований полностью исчерпывается общность двух упомянутых наук. История - наука феноменологическая, а политология - прогностическая. Ничего общего кроме исходного материала.