Взобравшись на убитого слона, мы послали вдаль пронзительное «Коу!» этот призывный клич одинаково понятен всем – и белым, и черным – как в Африке, так и в Австралии. Носильщики не промедлили, и мы, быстро расчистив большой участок вокруг туши, пустили встречный пал. Теперь я мог наконец присесть и закурить, заново переживая события минувшего часа.
   Тем временем Монгоза повел ритуальный танец. те из носильщиков, кто принадлежал к племени авемба и в прошлом охотился на слонов, построились в круг; остальным отводилась роль хора и оркестров. Ритмично хлопая в ладоши и напевая, он задавали темп, а охотники, подпрыгивая, двигались вокруг слона. Это была целая пантомима, изображавшая битву с толстокожими в те времена, когда порох и свинец еще не сделали слонов просто «крупной дичью».
   Кто-то из людей, не занятых в танце, отправился в заросли, чтобы осмотреть кровавые следы. Через несколько минут он прибежал обратно, и брошенные им слова остановили торжество. Все сбились в кучу, и я понял, что произошло нечто серьезное. В этот момент Монгоза, задав окружающим несколько вопросов, обратился ко мне и произнес: «Господин, слон убил человека». Я знал по опыту, насколько туземцы склонны к преувеличениям, и поначалу не очень встревожился. Но картина, открывшаяся перед нам через сотню шагов, была поистине ужасной. На земле лежал нанятый всего лишь два дня назад носильщик – вернее то, что от него осталось. Он нес мои постельные принадлежности и должен был вместе со всеми остановиться у границы зарослей и ждать, не отходя ни на шаг. Движимый любопытством, это несчастный пренебрег приказом, бросил груз и тихонько пошел за нами. На него-то и наткнулся слон, описав круг и выйдя на старый след. Страшный удар хобота швырнул человека навзничь. Опустившись на колени, огромный зверь дважды пронзил его тело бивнями. Затем наступил ему на ноги и, обхватив хоботом его туловище, разорвал пополам, как тряпку. Этой жуткой трагедией объяснялся тот странный шум, который мы с Монгозой приняли за агонию слона. Но до нас не долетело ни крика, ни стона – ничего, похожего на человеческий голос. Видимо, бедняга был убит или оглушен первым же ударом, избежав, по крайней мере, ужаса и страданий перед смертью.
   Предав земле останки несчастного, мы вернулись в лагерь, и по дороге я не раз вспоминал, что сегодня пятница. Примета, увы, оправдалась, и самым убедительным образом.
   Следующие два дня я провел в лагере, ожесточенно ремонтируя и испытывая двустволку, чтобы в дальнейшем уже не приходилось расплачиваться своей или чужой жизнью за неисправный боек. на третий день мне попались свежие следы слонов, но они снова вели в гущу травяных зарослей, а мне не хотелось вторично испытывать судьбу. Слоновой травой заросло все побережье, поэтому я предпринял двухдневную вылазку в сторону от озера, надеясь поохотиться в более приемлемых условиях. мне удалось встретить слонов, но это были молодые самцы со слабыми бивнями. Поскольку охотничья лицензия давала право на отстрел лишь трех животных на территории округа, я ограничился наблюдением. Слоны проводили свою обычную гигиеническую процедуру – избавлялись от кожных паразитов. Искупавшись в речке, они выходили на сушу и щедро осыпали себя сухой белой глиной, ловко зачерпывая ее хоботом из прослойки на береговом обрыве. При этом глина впитывает воду с влажной кожи, схватывается и скоро высыхает на солнце. Покрытый белым панцирем, словно только что вылупившийся из какого-то чудовищного яйца, слон энергично трется о термитники или ствол баобаба, и глиняная корка отваливается, унося с собой замурованных клещей.
   Седьмого августа я возвратился в лагерь, где меня уже ждал Хэмминг. Он побывал в форте Розберри и был очарован приемом, оказанным ему окружным комиссаром Хьюзом. Слушая Хэмминга, я не немного приободрился – ведь мне самому предстояло явиться в форт, чтобы дать объяснения по поводу гибели носильщика. Сообщение о происшедшем несчастье я отправил в тот же день и теперь не без тревоги ждал официального приглашения на следствие. Нервничал я не потому, что бы виноват, а просто из-за сознания самого факта гибели одного из моих людей – до тех пор мне удавалось обеспечивать их безопасность в любых передрягах.
   Вскоре посыльный-аскари доставил адресованную мне бумагу из форта. Снарядив небольшой караван, я отправил его вперед, так как хотел воспользоваться велосипедом.
   Дорога оказалась нескучной. местность была густо заселена, и через каждые пять-шесть километров встречалась новая деревня. Здесь живет племя ватузи – очень высоки, стройные люди с гордой осанкой и темно-медным цветом кожи. Многие из них отличались красотой и благородством черт, а лица молодых девушек были прелестны даже по европейским меркам.
   Озеро Бангвеоло – район мухи цеце, и единственный вид домашнего скота, способный здесь выжить, это овцы, невосприимчивые к сонной болезни. Ватузи разводят только курдючных овец, а прядение шерсти им неизвестно.
   Люди общительны и дружелюбны, что свидетельствует о разумном управлении местной администрации. Пожалуй, единственной неприятной чертой этого путешествия было ужасное состояние самой дороги – во многих местах она проходила по заболоченным участкам, которые приходилось преодолевать ползком на животе, толкая перед собой велосипед.
   С самого начала нашего пребывания на озере меня удивляло почти полное отсутствие бегемотов, обычно населяющих любой африканский водоем. Это выглядело особенно странным с учетом того, что берега Бангвеоло, казалось бы, должны удовлетворять запросы самого привередливого бегемота – песчаные пляжи, тростники, обильные пастбища. И лишь случайно, в разговорах с местными жителями, выяснилась причина, показавшаясь мне довольно интересной, хотя и похожей на сказку.
   Ватузи рассказали, что в озере обитает какой-то зверь. Он меньше бегемота, но невероятно силен. Нападая на плывущих толстокожих, он разрывает их на куски и пожирает. Таинственный зверь никогда не выходит на сушу, так как никто не видел его следов; лишь очень немногим охотникам удавалось заметить его в водах озера. Впоследствии, обсудим эти сведения с Карлом Гагенбеком, я пришел к убеждению, что в Бангвеоло сохранился какой-то хищный вид древнего ящера. Гагенбек, получивший подобные сообщения из нескольких независимых источников, был чрезвычайно заинтригован и даже снарядил на озеро специальную экспедицию. К сожалению, она вернулась ни с чем – обнаружить неведомого пожирателя бегемотов не удалось.
   В форт Розберри я прибыл вечером того же дня, и меня тепло встретили комиссар Хьюз и его сестра, отважная охотница, сопровождавшая брата как в служебных поездках, так и в походах за слонами. Хьюз был еще совсем молодым человеком, и чувствовалось, что он смущен предстоящими ему обязанностями в отношении меня. Впрочем,. все разрешилось уже на следующее утро. Опрос носильщиков, бывших со мной в день той злосчастной охоты, показал, что человек погиб по своей собственной вине. Все подозрения были сняты, и дело закрыли. По решению Хьюза, высказанному в виде дружеского совета, я заплатил пять фунтов вдове погибшего (для сравнения укажу, что овца стоила четыре шиллинга). Надо заметить, что горевала она недолго и уже через три дня стала женой одного аскари из гарнизона форта.
   Вернувшись в наш лагерь у Казомы, я обнаружил, что Хэмминг отбыл на охоту, вооружившись моим 600-м калибром. В ожидании друга и оружия я вел мирную и деятельную жизнь – по утрам, пока было не слишком жарко, благоустраивал и укреплял наше жилье, потом читал, дописывал дневник, а вечером отправлялся за антилопами, чтобы люди не грустили без свежего мяса. как всегда, половина добычи шла на пользу жителей деревни.
   Хэмминг возвратился через неделю, с пустыми руками и ужасно раздосадованный. он горел желанием повторить попытку, и мы решили, что отправимся за слонами оба, но в разные стороны. В субботу, 17 августа, наши караваны одновременно вышли из лагеря.
   Никаких известий о слонах пока не поступало, а все встреченные следы были многолетней давности. первая ночь застала меня у истоков Капары – одной из впадавших в Бангвеоло рек.
   Как всегда во время сухого сезона, я пустился в дорогу налегке, без палатки и кровати. Постель состояла из нескольких охапок травы и пары тонких одеял, а сверху навешивалась противомоскитная сетка. В тот вечер я задержался на вечерней охоте, и лагерь пришлось устраивать уже в темноте. Расчистив кустарник, мы разожгли костры. Моя постель находилась на краю поляны, а перед ней полукругом улеглись носильщики. После ужина все скоро заснули.
   В два часа ночи меня разбудил громкий лай Бобзи. Вскочив, я увидел, что костер почти погас. Бобзи, вздыбив шерсть, металась от тлеющих углей к краю поляны и обратно. Быстро растолкав спящих людей, я велел поскорее раздуть огонь, так как не сомневался, что поблизости бродит какой-то хищник. Мы всматривались и вслушивались в темноту, но ничего не видели, и ни один звук, кроме стрекотания цикад, не доносился из леса.
   Калулу, мой бой, проследив за действиями Бобзи, уверенно заявил: «Раз такая маленькая собачка не боится отбегать далеко от костра, значит, зверь не страшнее гиены». Он зевнул, обернулся, чтобы подбросить ветку в огонь, и в ту же секунду издал душераздирающий визг – раньше я думал, что лишь свинья в последний миг своей жизни может исторгнуть такие звуки. И было отчего: огромный черногривый лев, одним прыжком вымахнув на поляну, очутился среди нас. Он замер, прижав уши и оскалив клыки, ослепленный светом костра, а бесстрашная Бобзи носилась вокруг зверя, заливаясь яростным лаем. Видимо, лев не рассчитал прыжок, к тому же его смутили крики, лай и огонь. Прежде чем я успел вскинуть винтовку, он звучно фыркнул, круто повернулся и исчез во мраке.
   Оглянувшись, я с изумлением обнаружил, что нахожусь в одиночестве. Оказалось, носильщики в мгновение ока взлетели на единственное дерево, росшее посреди лагеря, и теперь качались на ветках, как спелые сливы. Вдоволь повосхищавшись богатым урожаем, я велел всем плодам падать на землю, а сам сел у костра с винтовкой в руках. Просидев два часа, я не заметил ничего подозрительного. Бобзи тоже успокоилась, и поскольку до рассвета оставалось не больше часа, я рассудил, что новых тревог, скорее всего, не последует, подбросил в костер несколько сучьев, залез под сетку и уснул.
   Но выспаться в эту ночь не удалось. Через полчаса я снова проснулся от сильного толчка, сбросившего меня на землю. Вокруг творилось что-то невообразимое. Опять лай, крики, мелькание теней – и все это в сером утреннем полумраке, на фоне пляшущих языков костра. Больше мы уже не ложились.
   Восстановить картину происшедшего удалось лишь с рассветом. Следы показали, что к краю поляны подкралась львица. Убедившись, что кругом тихо, она прыгнула на немня, но в тот же миг была замечена и атакована храброй маленькой Бобзи. Видимо, это и спасло мою жизнь: чуть отклонившись в сторону, львица не успела вонзить в меня зубы, а лишь задела лапой, сорвав сетку и одеяло. Испуганная поднявшейся суматохой, она не решилась повторить нападение и удрала.
   Продолжать охоту в таких условиях было невозможно. Я не мог днем разыскивать слонов, а по ночам караулить лагерь. Хуже всего было то, что львы действовали бесшумно, не подавая голоса – это означало, что они голодны. Раскатистый львиный рык, хотя и наводит ужас на все живое, свидетельствует прежде всего о сытости и благодушном настроении зверя – в той мере, а какой это возможно для льва. А глубокая тишина – всегда признак целенаправленной охоты, и дичью в данном случае являлись мы.
   С той памятной ночи все носильщики преклонялись перед Бобзи, спасшей жизнь по крайней мере двоим – мне и Калулу. Я тоже очень гордился своей бесстрашной собачкой, но собственные нервы на ближайшую неделю пришли в полное расстройство. Моей впечатлительности могла бы позавидовать юная барышня – от малейшего шороха я вздрагивал, испуганно озирался и жался к огню. А поскольку свежих слоновьих следов мы так и не увидели, я решил возвращаться в лагерь.
   Хэмминга все еще не было. Через день он прислал весточку, где сообщал, что с ним все благополучно и ему удалось подстрелить буйвола. Это вывело меня из бездействия, и наутро я опять покинул лагерь, чтобы попытать счастья в юго-западном направлении.
   В этот раз успех сопутствовал мне с самого начала. Не прошло и получаса, как я увидел в сотне метров трех канн – в предрассветной дымке они показались мне огромными, как слоны. Соскочив с велосипеда, я снял притороченное к раме ружье и первым же выстрелом свалил одну антилопу. Тушу быстро разделали и, отправив половину мяса в деревню Казомы, двинулись дальше. Мое настроение заметно улучшилось, так как первая удача всегда предвещает успешную охоту.
   Действительно, еще до полудня я увидел свежие следы крупного слона. Вскоре они соединились со следами небольшого стада, и после недолгого преследования мы увидели слонов. Они паслись на открытой местности не более чем в двухстах метрах от нас. Взобравшись на дерево, я рассмотрел животных в бинокль и убедился, что двое из них – старые самцы с большими бивнями. Остальные восемь были еще очень молоды и не представляли интереса. Спустившись с дерева, я в сопровождении оруженосца направился к слонам. Прячась за кустами, мы подобрались к ним на полсотни шагов и остановились под прикрытием большого термитника – как всегда, он подвернулся очень кстати. Подходить ближе было опасно.
   К этому времени слоны переместились, и группа молодняка заслонила старых самцов. Оставалось только ждать. Я сел на землю. Рядом, на корточках, примостился Кабомо. Сегодня был его дебют в высоком звании оруженосца – до этого дня он исполнял обязанности старшего боя.
   Прошло несколько минут, и вдруг из-за ближних кустов вышла слониха, повернулась к нам и остановилась, расправив уши и высоко задрав голову. серая колонна хобота покачивалась из стороны в сторону, но ветер дул к нам, и слониха ничего не почуяла. Мы сохраняли полную неподвижность. Зрение у слонов довольно слабое, и старая дама, пробуравив нас подозрительным взглядом, удалилась обратно. Какие-то сомнения у нее, видимо, оставались, судя по резким и возбужденным взмахам хвоста, но отсутствие запаха решило дело в нашу пользу.
   Выглянув из-за термитника, я увидел, что слоны разбрелись в стороны, и оба старых самца пасутся невдалеке от нас. Позиция была самая выгодная, и я быстро сделал четыре выстрела – по два в каждое животное, успев перезарядить винтовку еще до того, как стадо охватила тревога. Один слон, убитый наповал, рухнул сразу. Второй сделал пару шагов и остановился. Стреляя на открытой местности, а не в зарослях, я видел, куда вошли пули, и знал, что жить ему оставалось недолго. Между тем другие слоны, трубя, носились вокруг, как стадо овец, потерявшее барана-вожака. В это время я случайно поглядел на Кабомо – и вовремя. Впервые оказавшись посреди стада возбужденных слонов, оглушенный их криками – непривычному человеку они всегда кажутся исполненными непримиримой ярости – и до полусмерти перепуганный зрелищем огромных животных, бедный парень потерял всякий контроль над собой. Его лицо перекосил страх, тело напряглось, еще секунда – и он бросится наутек. Свободной рукой я быстро отвесил ему пару пощечин, заключив их крепким щелчком по носу. Лечение помогло: Кабомо обмяк и, глубоко вздохнув, присел на траву. Пока что, скрываясь за термитником, мы были в безопасности – слоны не увидели и не почуяли нас. Но заметив бегущего человека, животные сразу поймут, откуда пришла беда, и из растерянность сменится яростью. Я спастись от атакующего стада слонов невозможно.
   Тем временем молодые самцы, пометавшись по саванне, начали успокаиваться. Такое положение дел меня устраивало, и я разрядил в воздух одновременно оба ствола. Грохот двойного выстрела побудил, наконец, одного из них к решительным действиям – приняв на себя роль вожака, он затрубил и бросился прочь. За ним последовали остальные. В этот момент колени старого слона надломились и, грузно опустившись на землю, он испустил дух.
   Перезарядив ружье, я вышел их укрытия, но тут послышался громкий треск, и на сцене появилась наша приятельница – слониха. Было очевидно, что она сильно разгневана возникшей суматохой и настроена воинственно. Окинув взглядом мертвых самцов, слониха остановилась, затрубила и нанесла несколько быстрых ударов бивнями по кустам. Сломанные ветки и листва посыпались на землю, А кабомо опять затрясся, прижавшись к термитнику. Я стоял, вскинув ружье, и ждал дальнейшего развития событий. Лицензия уже была исчерпана, к тому же охота на слоних запрещена сама по себе. Но если животное перейдет в наступление – выбора не будет – термитник слишком крут, и мы не успеем вкарабкаться на безопасную высоту. Лучше уплатить штраф, чем стать кровавой грязью под ногами толстокожего. В этот миг я вспомнил носильщика, убитого три недели назад.
   Но все обошлось миром. Потоптавшись на месте, слониха повернулась и затрусила в сторону. До половины скрытая кустарником, с растопыренными огромными ушами, высоко поднятым хоботом и задранным хвостом, они удивительно напоминала какой-то причудливый двухмачтовый парусник. По дороге ей попалось небольшое дерево, и слониха, не останавливаясь, расщепил ствол ударом бивня, словно показывая, как она обошлась бы с нами, будь у нее побольше свободного времени.
   Теперь можно было возвращаться уже не с пустыми руками. Четыре полновесных бивня – очень неплохой результат для однодневной охоты. Я велел известить жителей соседних деревень, и скоро целые толпы сбежались к убитым слонам, чтобы забрать мясо. Небольшую часть мы взяли с собой.
   В нашем лагере у Казомы обычно хватало и всякой другой дичи – мясо антилоп или цесарок гораздо вкуснее слонятины. Но последнее время нас стали донимать непрошенные нахлебники, чье соседство было совсем небезопасно. дело в том, что мы заготавливали часть мяса впрок, провяливая его на солнце. Слуги развешивали длинные ломти на ветвях большого тамариндового дерева, росшего посреди лагеря, и для всех окрестных леопардов это дерево выглядело чем-то вроде рождественской елки с подарками. По ночам, а иногда и средь бела дня, они совершали воровские визиты в лагерь. С потерей части запасов можно было бы примириться, но очень действовала на нервы постоянная мысль о возможной встрече с пятнистым убийцей. Надо сказать, что в большинстве районов Африки леопард внушает туземцам гораздо больший страх, чем лев, хотя фактически это и не оправдано: от нападений львов люди погибают намного чаще.
   Итак, вернувшись в лагерь, я основательно нашпиговал стрихнином большие куски слоновьего мяса и разбросал их вокруг колючей изгороди. Утром обнаружилось, что леопарды и гиены обрадовались ядовитому угощению, как манне небесной, и сожрали все до последнего кусочка. И как ни удивительно – без всякого ущерба для здоровье! Я остался в дураках, а впоследствии имел случай убедиться, что львы также невосприимчивы к действию стрихнина.
   В ожидании Хэмминга большую часть времени я я поводил на озере. В нем водилась масса рыбы. Особенно хорошо клевала щука. В качестве наживки использовались кусочки мяса, и Калулу, сидя в лодке с короткой удочкой в руках, вытаскивал полуметровых рыбин одну за другой с механическим постоянством. Казалось, они выстроились в очередь под днищем лодки. Однажды мне довелось рыбачить со старшим братом Казомы, и разговоре случайно выяснилось, что он был хорошо знаком с Ливингстоном. Отважный первопроходец Африки известен в этих краях под именем «Ингрези» (Англичанин).
   Наскучив продолжительным сидением на одной месте, я совершил небольшое водное путешествие к миссис Лукомба. Святые отцы приняли меня ласково, как блудного сына, и вручили на прощание пакет с сахаром, чему я очень обрадовался – наш запас кончился уже две недели назад, а меда здесь не было.
   Жители селения, расположенного неподалеку от миссии, попытались заняться выращиванием бананов и теперь на все лады проклинали слонов. Толстокожие регулярно навещали плантацию, вытаптывая то немногое, что не успевали съесть. Как раз накануне моего приходы слоны – их было трое – уничтожили полсотни саженцев в течение одной ночи. Люди пробовали окружить банановые посадки рвом, но это помогло ненадолго. Хитроумные обжоры несколькими ударами могучих ног обрушивали край рва и, сгладив таким образом откос, спускались вниз. Затем, действуя бивнями и хоботом, они взрыхляли и сгребали землю с другой стенки рва, пока не получался достаточно пологий склон, по которому можно было подняться наверх.
   К сожалению, я уже не мог помочь этим людям – лицензия позволяла убить на территории округа не более трех слонов. Вернувшись в лагерь, я застал там страшно разочарованного Хэмминга. Ему по-прежнему не везло. Он ранил большого слона, но тот оказался на редкость проворным, и догнать его не удалось. На обратном пути Хэмминг едва спасся от рассвирепевшей слонихи – она напала на него, и он, отпрыгнув в сторону, запутался в зарослях вьюнков и упал, выронив ружье. Слониха промчалась в нескольких шагах, но, к счастью, не стало его разыскивать. Передохнув пару дней, мой друг решил сделать еще одну попытку; он уже начал подозревать всех окрестных слонов в некоем заговоре, направленном лично против него. Я снова остался в лагере и вскоре свалился в очередном приступе лихорадки. Хэмминг вернулся через две недели с пустыми руками и кипя от негодования. Мне к тому времени стало полегче, и мы решили перебраться на восточный берег озера. Любопытно, что в водах Бангвеоло нет не только бегемотов, но и крокодилов – туземцы часто и безбоязненно купаются на мелководье, и я не раз следовал их примеру. Если рассказы о таинственном страшном звере, живущем в глубинах озера, не миф, то отсутствие крокодилов можно считать дополнительным аргументом в пользу его существования. В самом деле, ведь тот, кто питается бегемотами, наверняка способен закусить крокодилом.
   Двадцатого сентября наш караван покинул лагерь; Казома был очень огорчен расставанием. Дружески простившись с жителями, мы тронулись в тридцатимильный путь к Луэне – административному центру соседнего округа. Я опять воспользовался велосипедом и вечером того же дня ужинал в доме комиссара Осборна.
   Форт Луэна, как и Розберри, построен недавно и очень основательно. Все здания сложены из обожженного кирпича – большая редкость во внутренних районах Африки. Постройкой руководил тот же архитектор, по замыслу которого создан памятник Ливингстону возле Читамбо.
   Осборн был прекрасным охотником, и искать тему для разговора нам не пришлось. Правда, служебные обязанности оставляли ему мало свободного времени, и о многодневных экспедициях не приходилось думать. Но в них и не возникало особой надобности – как раз перед моим приходом он подстрелил буйвола, решившего попастись на огороде позади дома.
   К своей работе Осборн относился очень серьезно и внимательно. ему удалось наладить контакт с племенем бватва, и он по праву гордился своим достижением. Это замкнутое, осторожное племя живет в свайных хижинах среди болот. В течение долгого времени бватва избегали любого общения с белыми. Много дней Осборн провел в лодке, среди несущих лихорадку болотных испарений, под палящим солнцем, окруженный тучами москитов – и все ради того, чтобы убедить людей выйти из изоляции и воспользоваться в случае любой нужды его помощью и защитой.
   В тот вечер мы с Хэммингом устроили военный совет, на котором разработали следующий план: он движется к селению Лутикиша и устраивает там основной лагерь, а я с легким караваном пройду до Кассамы, откуда можно будет послать телеграмму в Тете и узнать, прибыло ли заказанное нами новое снаряжение. В случае положительного ответа я сажусь на велосипед и один, без носильщиков, мчусь в Тете через форт Джемстон, получаю грузы, формирую новый караван и возвращаюсь обратно.
   На следующий день, отправив людей вперед, я весело покатил по дороге. Огибая группу деревьев, я налетел на острый сучок, валявшийся на земле, затормозил и в ту же секунду увидел в тридцати шагах большого буйвола. Трудно сказать, кто из нас испугался больше. Соскочив с велосипеда, я метнулся было к ближайшей акации, но в это время бык всхрапнул, затряс головой, словно отгоняя страшное наваждение, и тяжелым галопом поскакал прочь, взметая копытами фонтаны красноватой пыли. Я перевел дух и занялся починкой камеры. Следовало благодарить судьбу – ведь никакого оружия у меня при себе не было.
   Возле селения Нгомба я догнал караван, и мы остановились на ночлег.
   Здесь начинались земли племени авемба. Это одно из ответвлений семьи зулусов, перешедшее Замбези в ходе великой экспансии на Север, предпринятой во времена Мозеликатце. Осев на захваченных землях, они продолжали непрерывно теснить своих соседей, победив в грандиозной битве даже таких прославленных воинов, как вангони.
   до прихода в страну европейских торговых компаний авемба беспрепятственно вели красочную, привольную жизнь, чередуя пиры и охоту с разбойничьими набегами. Муха цеце сделала невозможным скотоводство в этих местах, но потомки зулусов легко вышли из положения – они просто грабили соседние племена, отбирая у них не только коров, но и девушек. Угнетенным пришлось смириться со своей участью.
   И это многотысячное, буйное и свирепое племя было приведено к покорности и мирному образу жизни горсткой европейцев, не располагавших никакими войсками, кроме нескольких десятков аскари.