Страница:
В подвале живёт бывший сторож музея товарищ Хо. Полиция считает его бежавшим к «красным», но на самом деле он остался в городе.
Из калориферного подвала есть второй выход — прямо в музей. Он загорожен шкафом, у которого отодвигается задняя стенка. В шкафу лежит всякий мусор, а снаружи к нему прислонены потемневшие полотна старинных картин. А чтобы картины кто-нибудь случайно не отодвинул, они прижаты тремя тяжёлыми изваяниями из мрамора.
Теперь наверху в музее — новый сторож, Чжан Пын-эр, тот, что раньше был посыльным. Чжан служит в музее уже восемнадцать лет. Теперь он приносит бывшему сторожу Хо пищу и наблюдает за обоими выходами из подземелья, чтобы гоминдановцы не могли неожиданно поймать Хо, если дознаются о подвале. Но только они, наверно, не дознаются, потому что о нем никто, кроме Хо и Чжана, здесь не знает.
Когда Цзинь Фын пришла на огород за музеем, сторож ел суп из капусты. Девочка была голодна, и суп так хорошо пахнул, что она не удержалась и втянула носом воздух. Чжан увидел это и отдал ей палочки:
— Ешь, а я тем временем разведаю.
Девочка с жадностью проглотила глоток тёплой жидкости и выловила один капустный листик. Когда Чжан вернулся, палочки лежали поперёк плошки и супа в ней было столько же, сколько прежде. Сторож вложил палочки в руку девочки и сказал:
— Ешь, а то я рассержусь.
— У нас под землёй всего больше, чем у вас. Зачем я буду вас объедать? — солгала она, хотя ей очень хотелось есть.
Он взял плошку в обе руки и сделал вид, будто хочет выплеснуть суп; тогда она испуганно схватила палочки и быстро съела все.
— Теперь полезай, — сказал Чжан. — Вокруг спокойно.
Девочка пошла в конец огорода, где росли кусты шиповника, и юркнула в скрытую среди них ямку.
Когда она вылезла из калорифера, то сразу увидела, что старый Хо чем-то обеспокоен. Он делал то, что позволял себе только в самых-самых крайних случаях, когда очень волновался: сидел на корточках и, куря трубку, выпускал дым в отдушину. Это было очень рискованно. Если гоминдановцы почуят малейший запах дыма в комнате, куда выходит потайной лаз из шкафа, загороженного картинами, они могут начать поиски.
Девочка с укоризной поглядела на Хо, как старшая на шалуна, и старик смущённо придавил тлеющий табак почерневшим пальцем.
Хо был тёмный и страшный и ещё более бледный, чем её товарищи-партизаны, живущие в катакомбе. Потому что он тоже жил под землёй, но жил один. Совершенно один, без товарищей, и уже совсем никогда не бывал наверху.
Хотя никто не мог их услышать, Хо сказал шопотом:
— Сейчас же иди к «Медведю».
— Зачем?
— Таков приказ.
Девочка почувствовала, как сжались его пальцы на её плече.
— Сейчас же иди, это неотложное дело.
— Хорошо, — сказала девочка, как могла более твёрдо, но ухом, привыкшим улавливать малейшие шумы и интонации, Хо различил в её ответе колебание. Она потупилась и повторила: — Хорошо.
Она было поднялась, но почувствовала, что сейчас упадёт от усталости.
— Что с тобой? — спросил Хо.
— Если вы разрешите, я совсем немножко отдохну.
Его пальцы, не отпускавшие её плеча, сжались ещё крепче, и он сказал:
— Дитя моё, нужно итти.
— Хорошо.
Пролезая в чёрное узкое отверстие, она подумала, что уже не сможет сегодня привести товарищей к доктору Ли Хай-дэ. Полицейские могут прийти к нему и увести его в тюрьму. И тогда уже больше они его не отпустят. Она посмотрела в мрачную пустоту калорифера, и ей показалось, будто оттуда на неё глядят добрые глаза доктора. Она согнулась, встала на корточки и полезла в трубу. Глаза доктора отступали перед нею и, когда она увидела впереди свет выхода, исчезли совсем. Она уже хотела было вылезти в огород, когда услышала голос Чжана, очень громко с кем-то говорившего. Она попятилась в темноту; ползла и ползла, пока не исчез светлый квадрат выхода, и тогда легла. Лежала и думала, а перед нею опять стояли глаза доктора Ли.
Цзинь Фын лежала до тех пор, пока вдали не послышался голос сторожа, тихонько напевавшего:
Итти было недалеко, но зато это был оживлённый район города. Не очень-то приятно было ходить тут, шмыгая между прохожими, из которых каждый третий был шпионом яньшифановской полиции.
Цзинь Фын не спеша поднималась по улице и как бы невзначай остановилась перед маленьким магазином с вывеской «Медведь». Прежде чем войти, нужно было проверить, есть ли на выставке флакон одеколона «Чёрная кошка». Флакон был пустой, только для витрины. Это гарантировало от того, что какой-нибудь настойчивый покупатель может взять его, не считаясь с ценой.
«Чёрная кошка» была на месте. Значит, можно было входить.
Цзинь Фын отворила дверь и скромно подождала, пока из магазина вышла какая-то покупательница. Однако купец продолжал делать вид, будто не замечает присутствия девочки. Лишь сделав почтительный поклон вслед покупательнице, он принялся за чтение книги, лежавшей на высокой конторке. Читал он вслух, нараспев, меланхолически почёсывая спину длинной обезьяньей рукой из слоновой кости. При этом он так ловко, что не замечала даже Цзинь Фын, косился на двери и окна своей лавки. Девочка увидела только, как он слегка кивнул ей головой, и тогда проговорила:
— Извините, пожалуйста, меня прислали из музея.
— Маленькая девочка была там, где американские монахи молятся богу? — не отрываясь от книги и так же нараспев, словно продолжая чтение, спросил купец.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
— И передала всё, что ей было велено?
Кивок повторился в том же молчании.
Тут говор купца стал ещё монотонней — он почти пропел, понизив, однако, голос до полушопота:
— И теперь она тотчас отправится обратно.
— В миссию?! — с испугом вырвалось у Цзинь Фын, но она тотчас спохватилась и, испуганно оглядевшись, уставилась на купца.
А тот продолжал:
— Она передаст старой тёте У Дэ, что вместо своего человека в миссию может явиться враг — китаянка, но американская шпионка с нашим паролем. Девочка передаст: мы полагаем, что наша работница, сброшенная на парашюте, могла быть убита при спуске. Быть может, тело, найденное в овраге под Сюйгоу, — это тело нашего человека. Мы этого точно ещё не знаем. Поэтому товарищи в миссии должны быть очень осторожны. Потом девочка вернётся к командиру «Красных кротов» и повторит ему все это. Она скажет, что ему следует послать в город разведку и выяснить, кто убит: наш человек или враг?
Цзинь Фын напряжённо вслушивалась в каждое слово купца. Лицо её отражало величайшее внимание.
Купец кончил и, видя, что Цзинь Фын замешкалась у прилавка, уставился в книгу и нараспев, но настойчиво произнёс:
— Девочке пора уходить, пока никто не зашёл в лавку.
Цзинь Фын закусила губу, чтобы не дать вырваться просьбе, просившейся на язык: «Не позволите ли мне немного отдохнуть?» Она молча повернулась и вышла на улицу.
Только тут купец оторвался от книги и проводил девочку долгим взглядом. Если бы она обернулась и увидела этот взгляд, то, наверно, подумала бы, что для этого человека она самое дорогое существо на свете…
А он подавил вздох и, бормоча вслух те пустяки, которые были изображены в красной книге сложным плетением иероглифов, принялся, как прежде, водить себе под халатом длинной лапой обезьяны с тонкими острыми пальцами, приятно щекотавшими кожу на лопатках. При этом мысли купца были далеки и от иероглифов, которые машинально произносили его губы, и от приятного ощущения на коже лопаток. Он мысленно шёл вместе с маленькой девочкой-связной по нескончаемым, сложным подземным галлереям, которые знал так же хорошо, как и остальные его товарищи, так как долго укрывался там и не раз выходил оттуда на ночные вылазки против врагов, прежде чем ему приказали стать купцом и торговать дрянными американскими товарами.
9
10
Из калориферного подвала есть второй выход — прямо в музей. Он загорожен шкафом, у которого отодвигается задняя стенка. В шкафу лежит всякий мусор, а снаружи к нему прислонены потемневшие полотна старинных картин. А чтобы картины кто-нибудь случайно не отодвинул, они прижаты тремя тяжёлыми изваяниями из мрамора.
Теперь наверху в музее — новый сторож, Чжан Пын-эр, тот, что раньше был посыльным. Чжан служит в музее уже восемнадцать лет. Теперь он приносит бывшему сторожу Хо пищу и наблюдает за обоими выходами из подземелья, чтобы гоминдановцы не могли неожиданно поймать Хо, если дознаются о подвале. Но только они, наверно, не дознаются, потому что о нем никто, кроме Хо и Чжана, здесь не знает.
Когда Цзинь Фын пришла на огород за музеем, сторож ел суп из капусты. Девочка была голодна, и суп так хорошо пахнул, что она не удержалась и втянула носом воздух. Чжан увидел это и отдал ей палочки:
— Ешь, а я тем временем разведаю.
Девочка с жадностью проглотила глоток тёплой жидкости и выловила один капустный листик. Когда Чжан вернулся, палочки лежали поперёк плошки и супа в ней было столько же, сколько прежде. Сторож вложил палочки в руку девочки и сказал:
— Ешь, а то я рассержусь.
— У нас под землёй всего больше, чем у вас. Зачем я буду вас объедать? — солгала она, хотя ей очень хотелось есть.
Он взял плошку в обе руки и сделал вид, будто хочет выплеснуть суп; тогда она испуганно схватила палочки и быстро съела все.
— Теперь полезай, — сказал Чжан. — Вокруг спокойно.
Девочка пошла в конец огорода, где росли кусты шиповника, и юркнула в скрытую среди них ямку.
Когда она вылезла из калорифера, то сразу увидела, что старый Хо чем-то обеспокоен. Он делал то, что позволял себе только в самых-самых крайних случаях, когда очень волновался: сидел на корточках и, куря трубку, выпускал дым в отдушину. Это было очень рискованно. Если гоминдановцы почуят малейший запах дыма в комнате, куда выходит потайной лаз из шкафа, загороженного картинами, они могут начать поиски.
Девочка с укоризной поглядела на Хо, как старшая на шалуна, и старик смущённо придавил тлеющий табак почерневшим пальцем.
Хо был тёмный и страшный и ещё более бледный, чем её товарищи-партизаны, живущие в катакомбе. Потому что он тоже жил под землёй, но жил один. Совершенно один, без товарищей, и уже совсем никогда не бывал наверху.
Хотя никто не мог их услышать, Хо сказал шопотом:
— Сейчас же иди к «Медведю».
— Зачем?
— Таков приказ.
Девочка почувствовала, как сжались его пальцы на её плече.
— Сейчас же иди, это неотложное дело.
— Хорошо, — сказала девочка, как могла более твёрдо, но ухом, привыкшим улавливать малейшие шумы и интонации, Хо различил в её ответе колебание. Она потупилась и повторила: — Хорошо.
Она было поднялась, но почувствовала, что сейчас упадёт от усталости.
— Что с тобой? — спросил Хо.
— Если вы разрешите, я совсем немножко отдохну.
Его пальцы, не отпускавшие её плеча, сжались ещё крепче, и он сказал:
— Дитя моё, нужно итти.
— Хорошо.
Пролезая в чёрное узкое отверстие, она подумала, что уже не сможет сегодня привести товарищей к доктору Ли Хай-дэ. Полицейские могут прийти к нему и увести его в тюрьму. И тогда уже больше они его не отпустят. Она посмотрела в мрачную пустоту калорифера, и ей показалось, будто оттуда на неё глядят добрые глаза доктора. Она согнулась, встала на корточки и полезла в трубу. Глаза доктора отступали перед нею и, когда она увидела впереди свет выхода, исчезли совсем. Она уже хотела было вылезти в огород, когда услышала голос Чжана, очень громко с кем-то говорившего. Она попятилась в темноту; ползла и ползла, пока не исчез светлый квадрат выхода, и тогда легла. Лежала и думала, а перед нею опять стояли глаза доктора Ли.
Цзинь Фын лежала до тех пор, пока вдали не послышался голос сторожа, тихонько напевавшего:
Это значило, что опасность миновала, и Цзинь Фын выползла наверх, чтобы поспешить к «Медведю».
Девушки хорошие, смелые и юные,
С тёмными упрямыми дугами бровей…
Итти было недалеко, но зато это был оживлённый район города. Не очень-то приятно было ходить тут, шмыгая между прохожими, из которых каждый третий был шпионом яньшифановской полиции.
Цзинь Фын не спеша поднималась по улице и как бы невзначай остановилась перед маленьким магазином с вывеской «Медведь». Прежде чем войти, нужно было проверить, есть ли на выставке флакон одеколона «Чёрная кошка». Флакон был пустой, только для витрины. Это гарантировало от того, что какой-нибудь настойчивый покупатель может взять его, не считаясь с ценой.
«Чёрная кошка» была на месте. Значит, можно было входить.
Цзинь Фын отворила дверь и скромно подождала, пока из магазина вышла какая-то покупательница. Однако купец продолжал делать вид, будто не замечает присутствия девочки. Лишь сделав почтительный поклон вслед покупательнице, он принялся за чтение книги, лежавшей на высокой конторке. Читал он вслух, нараспев, меланхолически почёсывая спину длинной обезьяньей рукой из слоновой кости. При этом он так ловко, что не замечала даже Цзинь Фын, косился на двери и окна своей лавки. Девочка увидела только, как он слегка кивнул ей головой, и тогда проговорила:
— Извините, пожалуйста, меня прислали из музея.
— Маленькая девочка была там, где американские монахи молятся богу? — не отрываясь от книги и так же нараспев, словно продолжая чтение, спросил купец.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
— И передала всё, что ей было велено?
Кивок повторился в том же молчании.
Тут говор купца стал ещё монотонней — он почти пропел, понизив, однако, голос до полушопота:
— И теперь она тотчас отправится обратно.
— В миссию?! — с испугом вырвалось у Цзинь Фын, но она тотчас спохватилась и, испуганно оглядевшись, уставилась на купца.
А тот продолжал:
— Она передаст старой тёте У Дэ, что вместо своего человека в миссию может явиться враг — китаянка, но американская шпионка с нашим паролем. Девочка передаст: мы полагаем, что наша работница, сброшенная на парашюте, могла быть убита при спуске. Быть может, тело, найденное в овраге под Сюйгоу, — это тело нашего человека. Мы этого точно ещё не знаем. Поэтому товарищи в миссии должны быть очень осторожны. Потом девочка вернётся к командиру «Красных кротов» и повторит ему все это. Она скажет, что ему следует послать в город разведку и выяснить, кто убит: наш человек или враг?
Цзинь Фын напряжённо вслушивалась в каждое слово купца. Лицо её отражало величайшее внимание.
Купец кончил и, видя, что Цзинь Фын замешкалась у прилавка, уставился в книгу и нараспев, но настойчиво произнёс:
— Девочке пора уходить, пока никто не зашёл в лавку.
Цзинь Фын закусила губу, чтобы не дать вырваться просьбе, просившейся на язык: «Не позволите ли мне немного отдохнуть?» Она молча повернулась и вышла на улицу.
Только тут купец оторвался от книги и проводил девочку долгим взглядом. Если бы она обернулась и увидела этот взгляд, то, наверно, подумала бы, что для этого человека она самое дорогое существо на свете…
А он подавил вздох и, бормоча вслух те пустяки, которые были изображены в красной книге сложным плетением иероглифов, принялся, как прежде, водить себе под халатом длинной лапой обезьяны с тонкими острыми пальцами, приятно щекотавшими кожу на лопатках. При этом мысли купца были далеки и от иероглифов, которые машинально произносили его губы, и от приятного ощущения на коже лопаток. Он мысленно шёл вместе с маленькой девочкой-связной по нескончаемым, сложным подземным галлереям, которые знал так же хорошо, как и остальные его товарищи, так как долго укрывался там и не раз выходил оттуда на ночные вылазки против врагов, прежде чем ему приказали стать купцом и торговать дрянными американскими товарами.
9
Обед в миссии подходил к концу. Кароль взялся за десерт. Ел сосредоточенно и жадно. Его большая нижняя челюсть двигалась ритмически из стороны в сторону, взад-вперёд и снова из стороны в сторону. Она была внушительна и работала, как тяжёлая деталь механической тёрки. Иногда эта челюсть совершала вместо двух установленных движений неожиданно третье — снизу вверх. Тогда рот верзилы издавал громкое чавканье, и соседи слышали отчётливый лязг зубов. Эти звуки были единственными, какие издавал за едою Кароль. Биб же, раньше всех расправляясь с блюдами, почти непрерывно болтал.
Так как остальные жильцы, кроме агентов, часто менялись, то болтовня Биба не успевала им надоесть. Они слушали её с интересом. Но на этот раз прыщавый рыжий американец в форме майора раздражённо постучал ложечкой по блюдцу и, заставив Биба замолчать, спросил соседа:
— Вас тоже уведомили, что комната должна быть очищена сегодня же?
— Да, конечно, — ответил сосед. — Здесь это вполне в порядке вещей.
— Как, с вами это уже бывало? — Майор удивлённо вскинул рыжие брови.
— Да, я отдыхаю тут не в первый раз.
— И вы так спокойно это переносите, не жалуетесь?
— Какой смысл? — сосед пожал плечами. — Дом всегда очищают, если сюда собирается прибыть какая-нибудь важная персона.
— А мы? — рыжий стукнул себя в грудь.
— Ф-фа! Большие люди любят тишину.
— Я американец. Я буду жаловаться.
— Э, бросьте, — сказал сосед. — Мария имеет сильную руку там, куда вы собираетесь жаловаться.
— Эта китаянка?! — в сомнении спросил рыжий. — Чорт знает что такое! Рано или поздно она попадёт ко мне в Джиту, тогда я с ней поговорю.
Он сердито оттолкнул стул и вышел из-за стола.
За ним вскоре последовали и остальные, кроме агентов.
— Как ты думаешь, когда явится эта Ада? — спросил Биб.
Обсуждая все возможные обстоятельства следования таинственной начальницы, агенты принялись вычислять сроки её прибытия в миссию.
— Сегодня ночью приехала в город. — Загибая короткие волосатые пальцы, Биб говорил: — Ванна, парикмахерская и тому подобное, валяние в постели… Раньше завтрашнего дня Баркли её не увидит. День уйдёт на разговоры с начальством. Если она интересная баба, Баркли не пропустит случая с нею поужинать. Надо думать, дня через два-три, выспавшись, она соизволит прибыть сюда. Бабы нелепо много времени тратят на всякие пустяки и на никому не нужную болтовню, — пренебрежительно продолжал Биб. — В этом отношении наша Мария — счастливое исключение. Она мало говорит и совсем неплохо управляет заведением. Думаю, что когда тут хозяйничали миссионеры, было хуже.
К этому заключению он пришёл главным образом на том основании, что в пансионе хорошо кормили и всячески стремились угодить его личным вкусам. Он имел возможность лакомиться с утра до вечера. Вот и сейчас, не успев ещё до конца убрать со стола, Тан Кэ принесла вазу с фруктами, и агент принялся ощипывать гроздь винограда. Он отрывал ягоды и, ловко подбрасывая, отправлял в рот. Ел он их с кожурой, противно хрустя косточками. Когда на грозди осталось несколько ягод, он поднял её над лицом и, обрывая последние ягоды прямо зубами, потянулся свободной рукой за следующей кистью. Так же, как за обедом, процесс еды не мешал ему говорить:
— Здесь нам не угрожает голодная смерть. Полиция знала, кому поручить миссию. Меня радует то, что мы чувствуем себя здесь в безопасности. Не нужно день и ночь ползать на брюхе по окрестностям в поисках всяких диверсантов. Подпольщики боятся Марии не меньше, чем нас. До послезавтра нам ничто не угрожает. А там мы примемся следить за каждым приближающимся автомобилем, чтобы не прозевать приезда этой Ады… И до послезавтра… если нам не наделает хлопот приезд Янь Ши-фана, — проворчал Кароль. — Он явится со своей охраной.
— Мария этого не потерпит.
— Ну, с Янь Ши-фаном ей придётся спрятать свои правила в карман. Если он рассердится, то просто прикажет отрубить ей кочан.
— Но, но! Мария под защитой Баркли.
— Твоё здоровье, старина! — Биб поднял бокал. — И за то, чтобы эта Ада отсюда поскорей убралась.
— Воображаю, с какой помпой эта дура сюда явится, — проворчал Кароль.
Они чокнулись, и звон стекла ещё висел в воздухе, когда Бибу почудилось, будто чья-то тень легла от двери поперёк стола. Он быстро обернулся и замер с открытым ртом: в дверях веранды стояла китаянка с красивым энергичным лицом, обрамлённым гладко причёсанными иссиня-чёрными волосами. Сразу бросалась в глаза чёрная родинка на её лбу, чуть-чуть выше переносицы.
Это была Мэй.
Если бы Биб накануне ночью побывал в овраге под Сюйгоу, он узнал бы в Мэй ту, кто вышла из оврага и под взглядом Сань Тин разглядывала записку, а потом умчалась на автомобиле. Но Биб видел эту женщину впервые.
— Кто вы? — рявкнул он.
— Откуда вы взялись? — грубо спросил и Кароль.
— Вот… — она смущённо показала на балконную дверь: — в эту дверь.
— Эта дверь не для первого встречного.
Незнакомка обвела их насмешливым взглядом больших тёмных глаз и негромко, с необыкновенным спокойствием проговорила:
— Но я пришла именно сюда; я надеюсь найти приют под сенью звёзд и полос…
Она не успела произнести до конца свой пароль, как Биб, расшаркиваясь, пробормотал:
— О, если бы мы знали, мисс Ада! Прошу поверить: только по долгу службы… Ведь мы никого, решительно никого не впускаем без…
— Мы на посту, — проворчал Кароль.
— Это и видно, — скептически сказала Мэй. — Я прошла сюда, никем не замеченная.
— Непостижимо! — Круглые плечи Биба поднялись до самых ушей. — Мы отлучились всего на минутку, подкрепиться. Эта работа дьявольски выматывает. Мы сейчас же представим вас хозяйке, сестре Марии…
Мэй остановила его жестом:
— Она не должна знать, кто я.
— О, она вполне свой человек. На неё мы можем положиться, как на самих себя, — вмешался Кароль.
— Сомнительная рекомендация, — усмехнулась «Ада». — Все, что от вас требуется: устроить меня сюда на работу.
— В качестве?
— Врача, — коротко приказала Мэй и, не оставляя времени для вопроса, тут же спросила сама: — Здесь, говорят, не совсем спокойно?
— О, тут настоящий вулкан! Особенно опасны «Красные кроты» — партизаны, скрывающиеся под землёй.
Биб, на щадя красок, стал описывать коварство местных жителей, только и ждущих, чем бы насолить американцам, опасности, которыми окружены люди в этой дикой стране, не желающей признавать благотворного влияния Америки. Он высказал убеждение, что, несмотря на тщательную проверку, которой подверглись все служащие миссии, ненадёжным элементам все же удалось проникнуть даже сюда.
— Вы что-нибудь заметили? — с интересом спросила Мэй.
— Тут есть одна злобная старуха, — сказал Биб: — Анна, здешняя повариха.
Мэй испытующе взглянула на агента:
— Вы её подозреваете?
— Как только мы её застукаем… — хвастливо начал Кароль.
— Лишняя формальность, — прервала его Мэй. — Её нужно попросту уничтожить. Я этим займусь. — И, как бы невзначай, прибавила: — Кстати, вы совершенно уверены в преданности той, которую здесь называют сестрой Марией?
— Наша с головой, — уверенно сказал Биб.
— Безусловно, — подтвердил Кароль.
Дверь отворилась, и своею эластичной, немножко пританцовывающей походкой вошла Ма. Женщины смерили друг друга быстрым, испытующим взглядом.
Мэй первая сделала шаг навстречу Ма, протянула ей руку:
— Меня зовут Ада.
Ма молча приняла пожатие. Потому ли, что было очень жарко, а Ма, идя сюда, торопилась, или потому, что безотчётное волнение овладело ею под прямым взглядом проницательных глаз гостьи, но Мэй видела, как краска покидала щеки китаянки. Биб сам был слишком взволнован первой беседой с новой начальницей, поэтому он не заметил ни этой бледности, ни того, как Ма чуть-чуть прикусила губу. Биб представил гостью Ма:
— Мисс Ада — новый врач миссии…
Мэй поспешно перебила его:
— Могу ли я быть уверена, что вы в моё отсутствие внимательно осмотрите окрестности виллы? На генерала Янь Ши-фана готовится покушение.
— В Джиту помешались на покушениях, — со смехом ответил Биб.
— Партизаны поклялись его похитить.
— Если бы речь шла о том, чтобы выстрелить в него или взорвать его автомобиль, я бы ещё поверил. Но такие детские попытки обречены на провал.
— Это хорошо, что вы так уверены, — негромко проговорила Мэй.
— О, у нас есть к этому все основания! — воскликнул Биб.
— Это хорошо… — повторила она и, подумав, обернулась к Ма: — Не покажете ли мне мою комнату?
После некоторого колебания Ма с видимой неохотой повела Мэй во второй этаж.
Пока женщины не скрылись за дверью, Биб стоял и улыбался, как будто Мэй могла видеть эту улыбку спиною сквозь разделявшие их стены. Потом он с силою ударил Кароля по широкой спине.
— Вот так штучка, а! С её приездом тут станет веселей. Бабы, кажется, как следует вцепятся друг другу в волосы, а?
— Пожалуй, вцепятся.
— Её не предупредили о том, что Мария — свой человек у Баркли и с нею шутки плохи… Тем лучше, тем лучше! — воскликнул Биб, потирая руки.
Так как остальные жильцы, кроме агентов, часто менялись, то болтовня Биба не успевала им надоесть. Они слушали её с интересом. Но на этот раз прыщавый рыжий американец в форме майора раздражённо постучал ложечкой по блюдцу и, заставив Биба замолчать, спросил соседа:
— Вас тоже уведомили, что комната должна быть очищена сегодня же?
— Да, конечно, — ответил сосед. — Здесь это вполне в порядке вещей.
— Как, с вами это уже бывало? — Майор удивлённо вскинул рыжие брови.
— Да, я отдыхаю тут не в первый раз.
— И вы так спокойно это переносите, не жалуетесь?
— Какой смысл? — сосед пожал плечами. — Дом всегда очищают, если сюда собирается прибыть какая-нибудь важная персона.
— А мы? — рыжий стукнул себя в грудь.
— Ф-фа! Большие люди любят тишину.
— Я американец. Я буду жаловаться.
— Э, бросьте, — сказал сосед. — Мария имеет сильную руку там, куда вы собираетесь жаловаться.
— Эта китаянка?! — в сомнении спросил рыжий. — Чорт знает что такое! Рано или поздно она попадёт ко мне в Джиту, тогда я с ней поговорю.
Он сердито оттолкнул стул и вышел из-за стола.
За ним вскоре последовали и остальные, кроме агентов.
— Как ты думаешь, когда явится эта Ада? — спросил Биб.
Обсуждая все возможные обстоятельства следования таинственной начальницы, агенты принялись вычислять сроки её прибытия в миссию.
— Сегодня ночью приехала в город. — Загибая короткие волосатые пальцы, Биб говорил: — Ванна, парикмахерская и тому подобное, валяние в постели… Раньше завтрашнего дня Баркли её не увидит. День уйдёт на разговоры с начальством. Если она интересная баба, Баркли не пропустит случая с нею поужинать. Надо думать, дня через два-три, выспавшись, она соизволит прибыть сюда. Бабы нелепо много времени тратят на всякие пустяки и на никому не нужную болтовню, — пренебрежительно продолжал Биб. — В этом отношении наша Мария — счастливое исключение. Она мало говорит и совсем неплохо управляет заведением. Думаю, что когда тут хозяйничали миссионеры, было хуже.
К этому заключению он пришёл главным образом на том основании, что в пансионе хорошо кормили и всячески стремились угодить его личным вкусам. Он имел возможность лакомиться с утра до вечера. Вот и сейчас, не успев ещё до конца убрать со стола, Тан Кэ принесла вазу с фруктами, и агент принялся ощипывать гроздь винограда. Он отрывал ягоды и, ловко подбрасывая, отправлял в рот. Ел он их с кожурой, противно хрустя косточками. Когда на грозди осталось несколько ягод, он поднял её над лицом и, обрывая последние ягоды прямо зубами, потянулся свободной рукой за следующей кистью. Так же, как за обедом, процесс еды не мешал ему говорить:
— Здесь нам не угрожает голодная смерть. Полиция знала, кому поручить миссию. Меня радует то, что мы чувствуем себя здесь в безопасности. Не нужно день и ночь ползать на брюхе по окрестностям в поисках всяких диверсантов. Подпольщики боятся Марии не меньше, чем нас. До послезавтра нам ничто не угрожает. А там мы примемся следить за каждым приближающимся автомобилем, чтобы не прозевать приезда этой Ады… И до послезавтра… если нам не наделает хлопот приезд Янь Ши-фана, — проворчал Кароль. — Он явится со своей охраной.
— Мария этого не потерпит.
— Ну, с Янь Ши-фаном ей придётся спрятать свои правила в карман. Если он рассердится, то просто прикажет отрубить ей кочан.
— Но, но! Мария под защитой Баркли.
— Твоё здоровье, старина! — Биб поднял бокал. — И за то, чтобы эта Ада отсюда поскорей убралась.
— Воображаю, с какой помпой эта дура сюда явится, — проворчал Кароль.
Они чокнулись, и звон стекла ещё висел в воздухе, когда Бибу почудилось, будто чья-то тень легла от двери поперёк стола. Он быстро обернулся и замер с открытым ртом: в дверях веранды стояла китаянка с красивым энергичным лицом, обрамлённым гладко причёсанными иссиня-чёрными волосами. Сразу бросалась в глаза чёрная родинка на её лбу, чуть-чуть выше переносицы.
Это была Мэй.
Если бы Биб накануне ночью побывал в овраге под Сюйгоу, он узнал бы в Мэй ту, кто вышла из оврага и под взглядом Сань Тин разглядывала записку, а потом умчалась на автомобиле. Но Биб видел эту женщину впервые.
— Кто вы? — рявкнул он.
— Откуда вы взялись? — грубо спросил и Кароль.
— Вот… — она смущённо показала на балконную дверь: — в эту дверь.
— Эта дверь не для первого встречного.
Незнакомка обвела их насмешливым взглядом больших тёмных глаз и негромко, с необыкновенным спокойствием проговорила:
— Но я пришла именно сюда; я надеюсь найти приют под сенью звёзд и полос…
Она не успела произнести до конца свой пароль, как Биб, расшаркиваясь, пробормотал:
— О, если бы мы знали, мисс Ада! Прошу поверить: только по долгу службы… Ведь мы никого, решительно никого не впускаем без…
— Мы на посту, — проворчал Кароль.
— Это и видно, — скептически сказала Мэй. — Я прошла сюда, никем не замеченная.
— Непостижимо! — Круглые плечи Биба поднялись до самых ушей. — Мы отлучились всего на минутку, подкрепиться. Эта работа дьявольски выматывает. Мы сейчас же представим вас хозяйке, сестре Марии…
Мэй остановила его жестом:
— Она не должна знать, кто я.
— О, она вполне свой человек. На неё мы можем положиться, как на самих себя, — вмешался Кароль.
— Сомнительная рекомендация, — усмехнулась «Ада». — Все, что от вас требуется: устроить меня сюда на работу.
— В качестве?
— Врача, — коротко приказала Мэй и, не оставляя времени для вопроса, тут же спросила сама: — Здесь, говорят, не совсем спокойно?
— О, тут настоящий вулкан! Особенно опасны «Красные кроты» — партизаны, скрывающиеся под землёй.
Биб, на щадя красок, стал описывать коварство местных жителей, только и ждущих, чем бы насолить американцам, опасности, которыми окружены люди в этой дикой стране, не желающей признавать благотворного влияния Америки. Он высказал убеждение, что, несмотря на тщательную проверку, которой подверглись все служащие миссии, ненадёжным элементам все же удалось проникнуть даже сюда.
— Вы что-нибудь заметили? — с интересом спросила Мэй.
— Тут есть одна злобная старуха, — сказал Биб: — Анна, здешняя повариха.
Мэй испытующе взглянула на агента:
— Вы её подозреваете?
— Как только мы её застукаем… — хвастливо начал Кароль.
— Лишняя формальность, — прервала его Мэй. — Её нужно попросту уничтожить. Я этим займусь. — И, как бы невзначай, прибавила: — Кстати, вы совершенно уверены в преданности той, которую здесь называют сестрой Марией?
— Наша с головой, — уверенно сказал Биб.
— Безусловно, — подтвердил Кароль.
Дверь отворилась, и своею эластичной, немножко пританцовывающей походкой вошла Ма. Женщины смерили друг друга быстрым, испытующим взглядом.
Мэй первая сделала шаг навстречу Ма, протянула ей руку:
— Меня зовут Ада.
Ма молча приняла пожатие. Потому ли, что было очень жарко, а Ма, идя сюда, торопилась, или потому, что безотчётное волнение овладело ею под прямым взглядом проницательных глаз гостьи, но Мэй видела, как краска покидала щеки китаянки. Биб сам был слишком взволнован первой беседой с новой начальницей, поэтому он не заметил ни этой бледности, ни того, как Ма чуть-чуть прикусила губу. Биб представил гостью Ма:
— Мисс Ада — новый врач миссии…
Мэй поспешно перебила его:
— Могу ли я быть уверена, что вы в моё отсутствие внимательно осмотрите окрестности виллы? На генерала Янь Ши-фана готовится покушение.
— В Джиту помешались на покушениях, — со смехом ответил Биб.
— Партизаны поклялись его похитить.
— Если бы речь шла о том, чтобы выстрелить в него или взорвать его автомобиль, я бы ещё поверил. Но такие детские попытки обречены на провал.
— Это хорошо, что вы так уверены, — негромко проговорила Мэй.
— О, у нас есть к этому все основания! — воскликнул Биб.
— Это хорошо… — повторила она и, подумав, обернулась к Ма: — Не покажете ли мне мою комнату?
После некоторого колебания Ма с видимой неохотой повела Мэй во второй этаж.
Пока женщины не скрылись за дверью, Биб стоял и улыбался, как будто Мэй могла видеть эту улыбку спиною сквозь разделявшие их стены. Потом он с силою ударил Кароля по широкой спине.
— Вот так штучка, а! С её приездом тут станет веселей. Бабы, кажется, как следует вцепятся друг другу в волосы, а?
— Пожалуй, вцепятся.
— Её не предупредили о том, что Мария — свой человек у Баркли и с нею шутки плохи… Тем лучше, тем лучше! — воскликнул Биб, потирая руки.
10
В задании, полученном от «Медведя», Цзинь Фын не видела ничего странного. Она привыкла ко многому, что показалось бы необыкновенным человеку, пришедшему со стороны и не знавшему сложной борьбы, происходившей между подпольщиками и врагами, которыми были сначала японцы, потом гоминдановцы и, наконец, ещё американцы. А Цзинь Фын видела так много и слышала такое, что уже ничему не удивлялась и ничего не пугалась. Она не хуже взрослой знала, что ждёт её в случае провала, знала, какими средствами гоминдановцы будут выпытывать у неё имена, даты, пункты. Но она не боялась, что выдаст товарищей. Ведь её сестра Чэн Го никого не выдала. Так же будет вести себя в полиции и она сама. Но… всё-таки лучше как можно меньше помнить. Очень прав командир, всегда повторяющий ей:
— Будь, как телефонная трубка. Впустила в ухо, выпустила через рот — и все забыто.
— Хорошо.
Сейчас она должна бежать в миссию так быстро, как только могут двигаться её усталые ноги. Можно забыть про еду, про усталость, про… умирающего доктора. Голод — пустяки. Усталость?.. Её можно побороть, если покрепче стиснуть зубы, а вот доктор? Бедный доктор! Если Цзинь Фын сегодня же не приведёт к нему партизан и они не унесут его под землю, он может никогда уже не встать с постели; он никогда не будет больше лечить людей… Нет, она приведёт к нему товарищей, хотя бы пришлось для этого упасть от усталости и голода. Нужно как можно скорее добраться до миссии и предупредить товарищей о возможном появлении провокатора. Потом нужно так же быстро вернуться в штаб и привести людей к доктору.
Сколько ли это будет? Цзинь Фын пробовала подсчитать и сбилась. Много, очень много ли. Пожалуй, больше, чем она сможет пробежать в этот день. Даже больше, чем может пробежать взрослый партизан. И всё-таки она должна их пробежать! Она же хорошо знает, что иногда партизаны идут без отдыха и без пищи и день и два. Операция бывает длинной, и у них нехватает запасов, а просить у крестьян — это значит рисковать подвести их под виселицу. Девочка знает все это и будет вести себя, как взрослый партизан. Вот и все.
За этими размышлениями совсем незаметно прошёл тяжёлый кусок пути до домика матери доктора Ли. Сейчас же после поворота, отмеченного кругом и стрелой, будет виден свет, падающий из колодца. Конечно, вот и поворот! Вот знак: круг, а в круге стрела. Только на этот раз Цзинь Фын не зайдёт к старушке. Пускай та даже не знает, что она тут пробегала. Только бы старушка не забыла про ковшик, иначе как же вылезешь из колодца? Но странно: девочка миновала поворот с кругом и стрелой, а света из колодца все не видно. Странно, очень странно!.. Вот в луче фонаря мелькнули и камни колодезной кладки… Но почему эти камни торчат из кучи земли? Почему куча земли высится до свода, почему обвалился и самый свод?..
Цзинь Фын с беспокойством осматривала неожиданное препятствие. Ведь если торчащие здесь камни действительно являются частью колодезной трубы, значит она обрушилась, значит выхода на поверхность больше нет! Этот обвал означал для Цзинь Фын необходимость вернуться в город и уже снаружи, по поверхности, искать обхода гоминдановских патрулей, чтобы попасть в миссию… Страшная мысль пришла ей: а уж не побывала ли тут полиция, не её ли рук это дело — обвал колодца?.. Но зачем полицейские оказались тут, около колодца? Уж не пришли ли они за доктором? Ах, как ей нужно знать, что случилось наверху!
Девочка в отчаянии опустилась на кучу земли и погасила фонарик. Внизу царила тишина — хорошо знакомая ей тишина чёрной пустоты подземелья, куда не проникает ни один звук из внешнего мира. Там, наверху, может происходить что угодно, какие угодно события могут потрясать мир, — здесь будет все та же чёрная тишина…
Хватит ли у неё сил на то, чтобы, вернувшись к выходу в город, ещё раз проделать весь путь к миссии поверху?
Её мысли неслись с отчаянной быстротой; мысли эти были совсем такие же, какие были бы в эту минуту и в голове взрослого: она не должна спрашивать себя, хватит ли сил; должна спросить об одном: хватит ли времени?..
Цзинь Фын поднялась с земли и пошла, не замечая того, что ноги её уже не передвигаются с той лёгкостью, как прежде, а на каждом шагу её стоптанные верёвочные сандалии шаркают по земле, как у старушки.
Да, Цзинь Фын уже не бежала, а шла. Она несколько раз пробовала перейти на бег, но ноги сами замедляли движение. Она замечала это, только когда почти переставала двигаться. Тогда она снова заставляла себя ступать быстрей, а ноги снова останавливались. Так, борясь со своими ногами, она перестала думать о чём бы то ни было другом: ноги, ноги! Все её силы были сосредоточены на этой борьбе. Вероятно, поэтому она и не заметила, что свет её электрического фонарика с минуты на минуту делался все более и более тусклым. Батарейка не была рассчитана на такое длительное действие. Она была самодельная. Такая же, как у командира отряда, как у начальника штаба и начальника разведки. Эти батарейки делал молодой радист под землёй.
Цзинь Фын только тогда заметила, что её батарейка израсходована, когда волосок в лампочке сделался совсем красным и светил уже так слабо, что девочка то и дело спотыкалась ослабевшими ногами о торчащие на земле острые камни. Пронизавшая её сознание мысль, что через несколько минут она останется без света, заставила её побежать так же быстро, как она бегала всегда. Как будто в эти несколько минут она могла преодолеть огромное расстояние, отделявшее её от выхода в город.
Она бежала всего несколько минут, те несколько минут, что ещё слабо тлел волосок фонаря. Но вот исчезло последнее, едва заметное красноватое пятнышко на земле. Цзинь Фын остановилась перед плотной стеной темноты. Нужно было собраться с мыслями. Лабиринт ходов был сложен, они часто разветвлялись. Время от времени на стенках попадались знаки: круг и стрелка, это значило, что итти нужно прямо; если стрелка в круге опрокидывалась остриём книзу, значит нужно было повернуть влево; если глядела остриём вверх — поворачивать надо было вправо. Эти знаки были ясно нанесены известью или углём, в зависимости от характера почвы. Их очень хорошо было видно при свете электрического фонарика и даже в мерцании простой свечи. Но какой был в них толк теперь, когда у девочки нет света?
Цзинь Фын крепко закрыла глаза руками, думая, что так приучит зрение к темноте. Но как она ни напрягала зрение, не могла различить даже собственной руки, поднесённой к самому лицу.
И все же она не позволила отчаянию овладеть собой — вытянула руки и пошла. Она уже не думала теперь, куда поворачивать, не хотела об этом думать, знала, что, пускаясь по подземным ходам в первый раз, партизаны непременно брали с собою клубки ниток. Они разматывали нитку за собою, чтобы иметь возможность вернуться к выходу. Только так, шаг за шагом изучали они лабиринт: делали на поворотах отметки, один за другим осваивали путаные ходы лабиринта, общая длина которого измерялась десятками ли. И вот теперь Цзинь Фын предстояло разобраться в этой путанице. Она была маленькая девочка, но, как всегда, когда предстояло какое-нибудь трудное дело, она подумала: «А как бы поступил на моем месте взрослый?» И всегда поступала так, как поступил бы на её месте настоящий партизан, человек, которого она считала идеалом силы, смелости и верности долгу.
Такой вопрос Цзинь Фын задала себе и сейчас, когда её вытянутые руки наткнулись на шершавую стену подземелья. Она должна была решить: итти ли прямо, повернуть ли вправо или налево? Загадка, ставившаяся в сказках почти всех народов перед храбрыми воинами, показалась ей теперь детски простой по сравнению с тем, что должна была решить она, совсем маленькая девочка с косичкой, обвязанной красной бумажкой. Ах, если бы кто-нибудь поставил сейчас перед нею такой простой выбор: смерть и выполнение долга или жизнь! Но всюду, куда она ни поворачивалась, была одна страшная чёрная пустота, и она не знала, где же — прямо, направо или налево — лежит путь к цели, которой было для неё исполнение боевого приказа.
— Будь, как телефонная трубка. Впустила в ухо, выпустила через рот — и все забыто.
— Хорошо.
Сейчас она должна бежать в миссию так быстро, как только могут двигаться её усталые ноги. Можно забыть про еду, про усталость, про… умирающего доктора. Голод — пустяки. Усталость?.. Её можно побороть, если покрепче стиснуть зубы, а вот доктор? Бедный доктор! Если Цзинь Фын сегодня же не приведёт к нему партизан и они не унесут его под землю, он может никогда уже не встать с постели; он никогда не будет больше лечить людей… Нет, она приведёт к нему товарищей, хотя бы пришлось для этого упасть от усталости и голода. Нужно как можно скорее добраться до миссии и предупредить товарищей о возможном появлении провокатора. Потом нужно так же быстро вернуться в штаб и привести людей к доктору.
Сколько ли это будет? Цзинь Фын пробовала подсчитать и сбилась. Много, очень много ли. Пожалуй, больше, чем она сможет пробежать в этот день. Даже больше, чем может пробежать взрослый партизан. И всё-таки она должна их пробежать! Она же хорошо знает, что иногда партизаны идут без отдыха и без пищи и день и два. Операция бывает длинной, и у них нехватает запасов, а просить у крестьян — это значит рисковать подвести их под виселицу. Девочка знает все это и будет вести себя, как взрослый партизан. Вот и все.
За этими размышлениями совсем незаметно прошёл тяжёлый кусок пути до домика матери доктора Ли. Сейчас же после поворота, отмеченного кругом и стрелой, будет виден свет, падающий из колодца. Конечно, вот и поворот! Вот знак: круг, а в круге стрела. Только на этот раз Цзинь Фын не зайдёт к старушке. Пускай та даже не знает, что она тут пробегала. Только бы старушка не забыла про ковшик, иначе как же вылезешь из колодца? Но странно: девочка миновала поворот с кругом и стрелой, а света из колодца все не видно. Странно, очень странно!.. Вот в луче фонаря мелькнули и камни колодезной кладки… Но почему эти камни торчат из кучи земли? Почему куча земли высится до свода, почему обвалился и самый свод?..
Цзинь Фын с беспокойством осматривала неожиданное препятствие. Ведь если торчащие здесь камни действительно являются частью колодезной трубы, значит она обрушилась, значит выхода на поверхность больше нет! Этот обвал означал для Цзинь Фын необходимость вернуться в город и уже снаружи, по поверхности, искать обхода гоминдановских патрулей, чтобы попасть в миссию… Страшная мысль пришла ей: а уж не побывала ли тут полиция, не её ли рук это дело — обвал колодца?.. Но зачем полицейские оказались тут, около колодца? Уж не пришли ли они за доктором? Ах, как ей нужно знать, что случилось наверху!
Девочка в отчаянии опустилась на кучу земли и погасила фонарик. Внизу царила тишина — хорошо знакомая ей тишина чёрной пустоты подземелья, куда не проникает ни один звук из внешнего мира. Там, наверху, может происходить что угодно, какие угодно события могут потрясать мир, — здесь будет все та же чёрная тишина…
Хватит ли у неё сил на то, чтобы, вернувшись к выходу в город, ещё раз проделать весь путь к миссии поверху?
Её мысли неслись с отчаянной быстротой; мысли эти были совсем такие же, какие были бы в эту минуту и в голове взрослого: она не должна спрашивать себя, хватит ли сил; должна спросить об одном: хватит ли времени?..
Цзинь Фын поднялась с земли и пошла, не замечая того, что ноги её уже не передвигаются с той лёгкостью, как прежде, а на каждом шагу её стоптанные верёвочные сандалии шаркают по земле, как у старушки.
Да, Цзинь Фын уже не бежала, а шла. Она несколько раз пробовала перейти на бег, но ноги сами замедляли движение. Она замечала это, только когда почти переставала двигаться. Тогда она снова заставляла себя ступать быстрей, а ноги снова останавливались. Так, борясь со своими ногами, она перестала думать о чём бы то ни было другом: ноги, ноги! Все её силы были сосредоточены на этой борьбе. Вероятно, поэтому она и не заметила, что свет её электрического фонарика с минуты на минуту делался все более и более тусклым. Батарейка не была рассчитана на такое длительное действие. Она была самодельная. Такая же, как у командира отряда, как у начальника штаба и начальника разведки. Эти батарейки делал молодой радист под землёй.
Цзинь Фын только тогда заметила, что её батарейка израсходована, когда волосок в лампочке сделался совсем красным и светил уже так слабо, что девочка то и дело спотыкалась ослабевшими ногами о торчащие на земле острые камни. Пронизавшая её сознание мысль, что через несколько минут она останется без света, заставила её побежать так же быстро, как она бегала всегда. Как будто в эти несколько минут она могла преодолеть огромное расстояние, отделявшее её от выхода в город.
Она бежала всего несколько минут, те несколько минут, что ещё слабо тлел волосок фонаря. Но вот исчезло последнее, едва заметное красноватое пятнышко на земле. Цзинь Фын остановилась перед плотной стеной темноты. Нужно было собраться с мыслями. Лабиринт ходов был сложен, они часто разветвлялись. Время от времени на стенках попадались знаки: круг и стрелка, это значило, что итти нужно прямо; если стрелка в круге опрокидывалась остриём книзу, значит нужно было повернуть влево; если глядела остриём вверх — поворачивать надо было вправо. Эти знаки были ясно нанесены известью или углём, в зависимости от характера почвы. Их очень хорошо было видно при свете электрического фонарика и даже в мерцании простой свечи. Но какой был в них толк теперь, когда у девочки нет света?
Цзинь Фын крепко закрыла глаза руками, думая, что так приучит зрение к темноте. Но как она ни напрягала зрение, не могла различить даже собственной руки, поднесённой к самому лицу.
И все же она не позволила отчаянию овладеть собой — вытянула руки и пошла. Она уже не думала теперь, куда поворачивать, не хотела об этом думать, знала, что, пускаясь по подземным ходам в первый раз, партизаны непременно брали с собою клубки ниток. Они разматывали нитку за собою, чтобы иметь возможность вернуться к выходу. Только так, шаг за шагом изучали они лабиринт: делали на поворотах отметки, один за другим осваивали путаные ходы лабиринта, общая длина которого измерялась десятками ли. И вот теперь Цзинь Фын предстояло разобраться в этой путанице. Она была маленькая девочка, но, как всегда, когда предстояло какое-нибудь трудное дело, она подумала: «А как бы поступил на моем месте взрослый?» И всегда поступала так, как поступил бы на её месте настоящий партизан, человек, которого она считала идеалом силы, смелости и верности долгу.
Такой вопрос Цзинь Фын задала себе и сейчас, когда её вытянутые руки наткнулись на шершавую стену подземелья. Она должна была решить: итти ли прямо, повернуть ли вправо или налево? Загадка, ставившаяся в сказках почти всех народов перед храбрыми воинами, показалась ей теперь детски простой по сравнению с тем, что должна была решить она, совсем маленькая девочка с косичкой, обвязанной красной бумажкой. Ах, если бы кто-нибудь поставил сейчас перед нею такой простой выбор: смерть и выполнение долга или жизнь! Но всюду, куда она ни поворачивалась, была одна страшная чёрная пустота, и она не знала, где же — прямо, направо или налево — лежит путь к цели, которой было для неё исполнение боевого приказа.