Страница:
копье.
Нам оставалось осмотреть еще одного убитого ута. Начитима
наклонился к нему и пристально посмотрел на стрелу, вонзившуюся ему в
грудь. Потом он выпрямился и воскликнул:
- Видите эту стрелу? Еще один воин убит моим сыном!
Он вытащил стрелу и показал ее столпившимся вокруг меня воинам.
Все смотрели на меня, словно впервые увидели, а Кутова воскликнул:
- Твой сын еще юноша, он в первый раз сражался с врагами и,
однако, убил двоих!
- Сын мой, как удалось тебе это сделать? - спросил Начитима.
Но я не знал, что ему ответить. Я был смущен и растерян. Помнил
я, что во время боя я был испуган, взволнован, рассержен и ничего не
сознавал, ни о чем не думал.
Мы похоронили убитых тэва и отправились в обратный путь. Было
далеко за полдень, когда мы добрались до скал, окаймлявших долину, где
находились развалины древнего пуэбло. Мы посмотрели вниз, но нигде не
было видно ни одного человека. Встревоженные, мы быстро спустились по
крутой тропинке и поспешили к пещерам. Велика была наша радость, когда
из первой же пещеры выбежали нам навстречу женщины и оставшиеся в
пуэбло мужчины. Но теперь мужчин было шестеро, тогда как охранять
женщин поручено было пятерым. В шестом мы с удивлением узнали Оготу.
Женщины окружили нас; одни смеялись и радостно обнимали вернувшихся
родственников, другие тревожно спрашивали о своих мужьях и, узнав о их
гибели, начинали плакать.
Когда Огоуоза поднял руку и приказал всем молчать, воцарилась
тишина. Военный вождь повернулся к Оготе и резко спросил его:
- Отвечай, как ты попал сюда?
- Когда завязался бой, я увидел, что один из утов бросился в лес
и побежал по тропе, ведущей в долину. Я последовал за ним, но вскоре
он скрылся из виду. Я боялся, что он проберется в пуэбло и нападет на
беззащитных женщин. Тогда я решил вернуться сюда, чтобы предупредить
оставшихся здесь воинов и вместе с ними защищать женщин, - не
задумываясь, ответил Огота.
Огоуоза молча, в упор смотрел на него. Мы ждали, затаив дыхание.
Наконец военный вождь сказал:
- Огота, думаю я, что ты лжец. Думаю я, что ты трус. Должно быть,
ты обратился в бегство, как только напали на нас враги, но
доказательств у меня нет. По-видимому, никто не заметил, когда ты
исчез. Теперь слушай меня: в наш Совет воинов ты не войдешь до тех
пор, пока не совершишь какого-нибудь славного подвига и не докажешь на
деле, что ты не трус.
- Я не трус. Все было так, как я сказал, - отозвался Огота.
Он еще хотел что-то добавить, но военный вождь повернулся к нему
спиной и заговорил с Начитимой. Решено было немедленно вернуться в
Покводж.
Вскоре мы вышли из долины и гуськом побрели по тропе. Впереди шел
отряд воинов, за ним следовали женщины, а шествие замыкали еще
несколько мужчин. В случае нападения с тыла они должны были защищать
женщин. Чоромана несла копье, а Келемана - щит вождя утов. Шли они
молча. Не слышно было ни смеха, ни шуток; пять вдов оплакивали своих
мужей, и мы не смели проявлять радость. В полночь мы спустились к
реке, а на рассвете переправились на другой берег и вошли в Покводж.
Собравшейся толпе мы рассказали о битве с утами.
Старый кацик вернул мне оперение орла.
- Я передумал, - сказал он. - Ты сам должен передать перья
Поаниу, потому что это твоя добыча.
В полдень я подошел к ее дому и окликнул ее по имени. Она велела
мне войти, но я колебался. Очень не хотелось мне переступать порог ее
жилища и снова увидеть священную змею, которая внушала мне отвращение
и страх. Но когда Поаниу вторично приказала мне войти, я невольно
повиновался. В маленькой комнатке стоял какой-то странный, неприятный
запах. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел, что старуха
сидит возле очага и пристально на меня смотрит.
- Ты убил орла, - сказала она. - Я знала, что неудачи быть не
может. Ни разу еще я не ошибалась в людях. Подай мне оперение.
Молча я протянул ей перья и повернулся к двери. Мне хотелось
поскорей выйти на солнечный свет, но она знаком приказала мне сесть
против нее, и снова я повиновался, понятия не имея о том, что
предстоит мне увидеть и услышать в этой полутемной душной комнате.
Нежно поглаживая длинные перья орла, Поаниу сказала мне:
- Сегодня утром наш летний кацик был здесь, у меня. Мы говорили о
тебе.
Я промолчал, недоумевая, что могли они обо мне говорить.
Старуха продолжала:
- Ты поймал орла. Несмотря на то, что он разодрал тебе лицо, ты
не выпустил его и задушил. Потом ты сражался с утами и убил двоих -
вождя и одного из воинов. Ты храбрый.
- Нет, не храбрый, - перебил я. - Мне было страшно, очень
страшно, я не сознавал, что делаю. Дрался я с ними только потому, что
ничего другого мне не оставалось.
Не обращая внимания на мои слова, Поаниу продолжала:
- Вот почему я хочу тебе помочь.
С этими словами она нащипала пуху, покрывавшего кожу орла, и
сделала из него два пучка. Потом оборвала красивые перья на хвосте и,
отложив их в сторону, протянула мне пучок пуха.
- Тебе этот пух понадобится для молитвенных палочек, - сказала
она. - Перья я тоже тебе отдам, ты их пришьешь к головному убору.
Она встала и отодвинула решетку, заслонявшую дверь в соседнюю
комнату. Там послышался шорох, потом какой-то треск. Через минуту
раздался голос Поаниу, обращавшейся к своей змее:
- Нет, нет, не сердись! Это я, твоя слуга Поаниу.
Она вернулась, держа на руках огромную змею. Хвост змеи спускался
до самого пола. Под тяжестью ноши старуха с трудом передвигала ноги.
Сев на свое место возле очага, она опустила змею на пол. Гремучая змея
подняла хвост, украшенный погремушками, и поползла ко мне. Я весь
похолодел и хотел было вскочить и выбежать из комнаты, но старуха
наклонилась, притянула к себе змею, и, поглаживая ее, сказала:
- Нет, нет! Останься здесь, со мной.
И змея, словно, понимая слова старухи, свернулась у ее ног. Я
видел, как сверкали ее глаза; она то прятала, то высовывала узкий
язычок. На огромном хвосте торчали длинные заостренные погремушки.
Поаниу бросила по щепотке священной муки на все четыре стороны
света и затянула заунывную песню, от которой у меня мурашки забегали
по спине. Потом взяла связку орлиных перьев и стала поглаживать ими
змею по голове. Змея лежала неподвижно; можно было подумать, что это
поглаживание доставляет ей удовольствие. Пробормотав какое-то
заклинание, Поаниу протянула мне перья и сказала:
- Теперь ты можешь идти. О том, что ты здесь видел, не говори
никому, кроме Начитимы и членов Патуабу. Эту церемонию я совершила
ради тебя с согласия летнего кацика. Обычно ее совершают только для
взрослых воинов, но я хотела наградить тебя за услуги, которые ты
оказал мне и всем жителям Покводжа.
- Поаниу, ты очень добра ко мне, - сказал я.
Держа в одной руке перья, а в другой - пух, я встал и направился
к выходу. Она ничего мне не ответила, только махнула рукой и снова
затянула песню. Змея, свернувшись кольцами, словно застыла у ее ног.
Я пересек площадь, поднялся по лестнице на нашу крышу и здесь
встретил Чороману. С торжеством показал я ей подарок Поаниу.
- Молитвенный пух и военные перья! - воскликнула она. - Откуда
они у тебя?
- Это перья орла, которого я поймал. Мне их дала Поаниу, -
ответил я.
Очень хотелось мне рассказать ей обо всем, что произошло в
таинственном жилище старухи, но, помня наказ Поаниу, я промолчал. Я
сказал только, что хочу прикрепить эти перья к своему головному убору,
и Чоромана предложила мне пришить их. Вместе с Келеманой они принялись
за работу, а я смотрел на них и прислушивался к их тихому пению. Это
был счастливый для меня день.
Вечером, оставшись наедине с Начитимой, я передал ему все, что
слышал от Поаниу, а он посоветовал мне хранить это в тайне. У меня
было много врагов в пуэбло, и Начитима не хотел, чтобы я разжигал в
них зависть.
Приближалась зима. Вместе с братом и Начитимой я ездил в лес за
дровами: нужно было запастись топливом к холодному времени года.
Обычно с нами отправлялись соседи и друзья. Все мы брали с собой
оружие, так как были уверены, что уты следят за нами и ждут удобного
случая, чтобы отомстить за своего вождя. Мы не успели запастись
дровами даже на первую половину зимы, когда явились к нам из пуэбло
Санта-Клара два бегуна. Остановившись на южной площади, они спросили,
где наш военный вождь. Огоуоза вышел к ним, и они сообщили ему
новость: навахи, команчи, уты и апаши заключили союз и сговорились
истребить всех нас, землепашцев. И я и Одинокий Утес - мы оба поняли,
что нам предстоит сражаться с навахами, нашим родным народом. Эта
мысль приводила нас в отчаяние.
В Покводже и в других пуэбло, расположенных вдоль Рио-Гранде,
жители были подавлены и встревожены; они знали, что в любой момент
неприятель может напасть на них. День проходил за днем, а враг не
давал о себе знать. Наконец пришла зима, и в горах выпал глубокий
снег. Теперь мы были уверены, что навахи не смогут перевалить через
горный хребет. Олени, лоси, индюки спустились с гор в долину реки, и
мы почти каждый день уходили на охоту. Несмотря на сильные морозы, мы
по-прежнему ездили в лес, пока не запаслись топливом на всю зиму.
Зимние месяцы прошли спокойно, народ приободрился и повеселел, но
с наступлением весны снова вспыхнула тревога. Когда настала пора
посевов, мы по очереди уходили в поля. В то время как одни работали,
другие охраняли пуэбло, причем женщины должны были помогать мужчинам.
Каждый вечер перед закатом солнца Огоуоза назначал на следующий день
караульных. Три отряда, по двадцать человек в каждом, отправлялись на
север, восток и юг от пуэбло и, спрятавшись за прикрытием, охраняли
работавших на полях.
Пора посева подходила к концу, когда мы узнали, что большой отряд
навахов напал на людей из пуэбло Санта-Клара, работавших в поле.
Многие были убиты.
За это время Начитима, брат и я три раза исполняли обязанности
караульных, Огоуоза назначил нас в четвертый раз, объявив, что сам
поведет наш отряд на север.
Мы рано улеглись спать, а встали задолго до рассвета. Келемана
приготовила нам завтрак, и мы сытно поели. Было еще совсем темно,
когда мы, взяв оружие, спустились на площадь, где Огоуоза уже созывал
воинов своего отряда. Все выстроились в ряд. Нас было девятнадцать
человек, включая самого Огоуозу. Пересчитав нас он спросил, кто же
двадцатый.
- Огота, - ответил один из воинов.
- Ха! Ну, конечно! - воскликнул вождь.
- Пойдемте без него, - предложил кто-то.
- Да, таких, как он, нам не нужно! - раздались голоса.
- Нет, он пойдет с нами! Ступайте, приведите его сюда! - сердито
крикнул Огоуоза.
Но в эту минуту показался Огота. Шел он медленно, словно нехотя.
Побранив его за опоздание, вождь повел наш отряд.
Мы должны были караулить на плоскогорье Черная Меза. Солнце уже
всходило, когда мы поднялись сюда. Отсюда мы увидели, что воины южного
отряда уже взошли на гору в другом конце долины. Третий отряд скрылся
в зарослях можжевельника, покрывавшего холмы на востоке. Утро было
безветренное, теплое. Нигде не видно было неприятельских отрядов, но
мы знали, что они рыскают в окрестностях. Солнце стояло еще невысоко
на небе, когда из пуэбло вышли женщины и мужчины, а затем разбрелись
по полям. Я видел, что на нашем участке работают Келемана и Чоромана.
Они сеяли маис, исполняли нашу работу, в то время как мы, мужчины,
должны были сидеть без дела. С какой радостью пошли бы мы работать в
поле, если бы моему народу тэва не грозило нападение навахов, которые
тоже не были для меня чужими! Мне стало грустно. Мы с братом сидели в
стороне, в нескольких шагах от других воинов. Наклонившись к нему, я
сказал на языке навахов:
- Брат, как мне тяжело! Наше родное племя избивает добрых,
миролюбивых тэва. Мы должны положить конец этой вражде!
- Пожалуй, легче было бы заставить эту реку течь вспять! -
грустно отозвался брат.
Вдруг за моей спиной раздался голос Оготы:
- Послушайте-ка! Эти двое разговаривают на языке навахов. Должно
быть, они что-то против нас замышляют.
Не знаю, что бы я ему ответил, если бы в эту минуту не раздался
возглас Начитимы:
- Смотрите, южный сторожевой отряд увидел неприятеля!
Мы все вскочили. Действительно, по тропинкам, ведущим в долину,
бежали, размахивая одеялами, наши воины. Люди, работавшие в полях,
заметили сигналы и опрометью побежали по направлению к пуэбло. С
холмов на востоке тоже спускались воины из третьего отряда. Мы поняли,
что враг идет с юго-востока, вдоль речонки Покводж, которая не была
видна с Черной Мезы.
- Наши женщины, дети! Неужели мы не успеем их спасти? Вперед, мои
храбрые тэва! Следуйте за мной! - крикнул Огоуоза и первый стал
спускаться в долину.
Приближалось страшное испытание: там, на полях Покводжа, я должен
был встретиться с моим родным народом - навахами. Я знал, что среди
них могут быть мои близкие родственники. Следуя по пятам за Начитимой,
который ни на шаг не отставал от Огоуозы, я думал свою думу. Могу ли я
сражаться с родным народом? Нет! Могу ли изменить добрым тэва -
Келемане, Начитиме Чоромане, - всем, кто меня любит и кого я люблю?
Нет! Что же мне делать? Снова и снова задавал я себе вопрос, но не
находил на него ответа.
Я был словно в бреду. Смутно я сознавал, что не отстаю от
Начитимы, а брат бежит рядом со мной. Мы спустились с плоскогорья и
пересекли поля Покводжа. Вдруг я заметил, что мы направляемся не к
пуэбло, а на восток, и туда же спешат воины южного отряда,
спустившиеся с горы. Не сразу сообразил я, в чем дело, но наконец
понял: мы хотели спасти лошадей. Когда настала весна и начались набеги
навахов, мы стали загонять лошадей на ночь в пуэбло, а по утрам
мальчики под надзором троих взрослых выгоняли их на пастбище. Пастухов
назначали старшины кланов. Сегодня утром пастухи погнали лошадей к
востоку от пуэбло, а сейчас с помощью подоспевших караульных
восточного отряда старались загнать их домой.
Мы соединились с южным отрядом и поспешили на помощь, чтобы
окружить табун, когда показались навахи. Их было больше сотни. Быстро
мчались они нам навстречу, и снова я услышал дикое пение воинов
прерии; когда-то я любил эти песни, но сейчас они показались мне
страшными и отвратительными.
Между тем пастухи и караульные уже гнали табун по направлению к
пуэбло, а мы бежали им навстречу, чтобы отразить нападение
приближавшихся навахов. Но с самого начала было ясно, что мы опоздаем.
Нам осталось пробежать еще несколько сот шагов, когда навахи нагнали
табун. Они орали, пели, размахивали одеялами и стреляли в пастухов и
караульных, окружая в то же время табун. По-видимому, они спешили
увести лошадей раньше, чем мы подоспеем на помощь.
Но угнать лошадей было делом нелегким. Наши лошади ночь проводили
в сараях, а паслись только днем и за последний месяц сильно отощали.
Обессиленные, они не могли бежать от загонщиков; многие отставали и,
словно кролики, бросались в кусты, а навахам приходилось возвращаться
и подгонять их. Наконец мы подошли к неприятелю, и наши воины начали
стрелять.
Я поднял ружье, прицелился в одного из навахов, но почувствовал,
что не могу нажать спуск. Оглянувшись на брата, я увидел, что он
опустил лук. Тогда я крикнул на языке навахов:
- Друзья! Не угоняйте лошадей! Не обижайте тэва и возвращайтесь к
себе домой!
Долго я кричал и от волнения забыл о том, что шум и топот лошадей
заглушает мой голос.
Три всадника-наваха отстали от своего отряда, чтобы угнать
отбившуюся от табуна лошадь. Один из них оглянулся и натянул тетиву
своего лука. Я узнал его: это был Белый Ястреб, младший брат моей
покойной матери.
Я высоко поднял ружье и стал размахивать им, чтобы привлечь его
внимание. Я закричал, назвал его по имени, побежал к нему, но он даже
не взглянул на меня, выстрелил из лука и ускакал.
- Это наш дядя! - воскликнул брат. - Наш дядя Белый Ястреб! О,
если бы мы могли с ним поговорить!
Между тем навахи решили бросить отбившихся лошадей. Быстро
погнали они табун в горы, а тэва грустно смотрели им вслед, размышляя
о том, что теперь всем придется таскать на спине дрова из леса, так
как в пуэбло почти не осталось лошадей. Огоуоза велел нам подобрать
убитых и раненых, но в эту минуту к нему подбежал Огота.
- Вождь, выслушай меня! - крикнул он.
Указывая пальцем на меня и моего брата, он продолжал:
- Я требую, чтобы ты позволил нам убить этих двоих! Они
изменники! Они не хотели драться с нашими врагами. Мы видели, что
делал Уампус: он кричал своему родственнику-наваху, чтобы тот нас не
щадил! Он размахивал ружьем и уговаривал наваха перебить всех нас. Я
это видел! Да и не я один.
- Ложь! Мой сын так не поступит! - крикнул Начитима.
- А ты, Огота, что делал ты во время боя? Я видел, что ты отстал
и спрятался в кустах, - сказал Потоша.
- Да, спрятался, потому что не мог сражаться. Тетива лука
порвалась, - ответил Огота, поднимая лук, чтобы все видели разорванную
тетиву.
- Да уж не ты ли ее перерезал?
- Говорю тебе, она порвалась. Вождь, отдай нам изменников, мы их
убьем!
Огоуоза повернулся ко мне:
- Уампус, что скажешь ты?
Нас обступили воины и женщины, прибежавшие из пуэбло. Я заметил,
что многие с ненавистью смотрят на меня и брата.
- Вождь, - сказал я, - правда, мы не стреляли в этих грабителей.
Увы! Это люди одной с нами крови! Я пытался стрелять, но не мог. Тогда
я стал кричать: "Друзья! Не угоняйте лошадей! Не обижайте тэва!"
Одного из них я узнал. Это был Белый Ястреб, брат нашей матери, наш
дядя. Я размахивал ружьем, чтобы привлечь его внимание, я побежал к
нему умоляя оставить нас в покое, но он меня не видел, а если видел,
то не узнал...
- Вот! Слышите! Он сам говорит, что не стал стрелять! Вождь,
разреши нам убить Уампуса и его изменника брата! - крикнул Огота.
- Да! Убьем навахов! Мы приютили изменников! - раздались возгласы
в толпе.
И я увидел, что многие из тех, кого я считал своими друзьями,
смотрят на меня злобно.
- Нет! Раньше вам придется убить меня! - крикнул Начитима.
- И меня! И меня! - подхватили Кутова и Потоша.
Келемана, Чоромана и другие женщины бросились к нам. Тогда
заговорил старый летний кацик.
- Замолчите! - приказал он. - Всем вам известно, что только мы,
члены Патуабу должны решать, как следует поступить с этими двумя
юношами. Через пять дней мы соберемся в южной киве, обсудим этот
вопрос и вынесем решение.
Никто не посмел возражать кацику. Люди разбрелись по полю,
отыскивая убитых и раненых. Убитых было пятеро: два мальчика и трое
мужчин; раненых двое: мальчик и воин. Родственники оплакивали убитых,
а мы не могли их утешить. В тот день никто не работал в полях. Мы
вернулись домой вместе с Начитимой, Келеманой, Кутовой и его семьей.
Женщины приготовили для нас сытный обед, но мы с братом были так
огорчены враждебным отношением тэва, что ничего не могли есть.
Спустившись на площадь, мы заметили, что многие мужчины и юноши,
всегда относившиеся к нам дружелюбно, сейчас нас избегают.
Грустные, побрели мы домой. У подножия лестницы нас ждал один из
наших друзей. Сначала он осмотрелся по сторонам, словно боясь, как бы
кто не увидел, что он разговаривает с нами. Но на площади никого не
было. Тогда он прошептал.
- Огота и его друзья обходят одного за другим всех членов Патуабу
и стараются восстановить их против вас. Они настаивают на том, чтобы
вас убить. Через пять дней члены Патуабу соберутся в киве. Сейчас за
вами следят. Сегодня ночью вы можете уйти из Покводжа и вернуться к
родному племени. Я хотел вас предупредить, потому что люблю вас обоих.
- Дорогой друг, ничего плохого мы не сделали и не хотим бежать из
Покводжа, - ответил я. - Если Патуабу решит, что мы должны умереть...
ну, что ж, тогда мы умрем!
- Да, мы не хотим жить, если Патуабу будет так несправедлив к
нам! - воскликнул брат.
Наш друг молча ушел, а мы вернулись домой.
Так как навахи угнали почти всех наших лошадей, то мы считали,
что теперь можно не опасаться новых набегов. Но Огоуоза не был в этом
уверен и вечером назначил караульных на следующий день.
Рано утром Начитима, Одинокий Утес и я вышли на работу в поле.
Прикрывая влажной землей маленькие твердые зернышки маиса, я думал о
том, суждено ли мне увидеть первые зеленые ростки. Вечером, когда мы
вернулись домой, нас встретили Келемана и Чоромана; у обеих глаза были
заплаканы. Молча поставили они перед нами миски с похлебкой. Начитима
вопросительно посмотрел на жену, но она повернулась к нему спиной.
- Ну-ну, говори, что случилось, - сказал он.
Келемана заплакала и ничего не сказала; за нее ответила Чоромана:
- Уампус, мой будущий муж! Мы узнали, что Огота со своими
друзьями побывал у членов Патуабу и склонил на свою сторону
советников, выдвинув против тебя новое обвинение. Он утверждает, что
тебе известно какое-то заклятие, и вчера по твоей вине навахи ушли
целыми и невредимыми: тэва не могли их ни убить, ни ранить.
- Начитима, многие этому верят или притворяются, будто верят, -
всхлипывая, заговорила Келемана. - Я знаю, что через четыре дня - да,
осталось только четыре дня! - Патуабу осудит наших сыновей. Что нам
делать? Как их спасти?
- Начитима, я знаю, что нужно делать! - воскликнула Чоромана. -
Они должны отсюда уйти раньше, чем члены Патуабу вынесут решение. Они
должны уйти к своему народу и никогда не возвращаться в Покводж. А я
уйду с ними! Я нарушу клятву, которую дала деду, я буду женой Уампуса
и буду следовать за ним, куда бы он ни пошел.
- Нет, нет! - громовым голосом крикнул Начитима.
Отодвинув миску с едой, он вскочил и стал ходить по комнате.
- Они не уйдут отсюда, а ты не нарушишь клятвы! Разве я не член
Патуабу? Огоуоза, Поаниу, летний кацик - верные наши друзья. Мы
заставим образумиться легковерных советников. Члены Патуабу никогда не
приговорят к смерти наших детей, ни в чем неповинных!
- Но кое-кто из них, даже сам зимний кацик, входит в клан Оготы,
клан Огня, - сказала Келемана.
- Довольно! Мы им докажем, что Огота - трус и лжец. Мы им
напомним, что наш сын убил бурого медведя и двух утов. Не бойся!
Патуабу не тронет наших сыновей.
Потоша, никем не замеченный, вошел в комнату и остановился в
дверях, прислушиваясь к разговору. Все мы вздрогнули и оглянулись,
когда он воскликнул:
- Начитима! Помнишь, вчера я обвинил Оготу в том, что он
перерезал тетиву? Так оно и было! Один из мальчиков-пастухов, Волчий
Хвост из клана Олень, видел, как Огота спрятался в зарослях, опустился
на колени, достал нож и перерезал тетиву. Я это знал еще вчера, когда
бросил ему обвинение: у разорванной тетивы концы всегда бывают
растрепаны. Вместе с Волчьим Хвостом я приду на совещание членов
Патуабу и расскажу все, что знаю.
- Да, ты должен это сделать. А теперь ступай к мальчику и
предупреди его, чтобы он не проболтался, - сказал Начитима.
Поужинав, Начитима ушел, сказав нам, что хочет повидаться с
летним кациком и другими членами Патуабу.
Келемана и Чоромана вымыли чашки и миски, поставили их на место и
молча уселись возле очага. Мне хотелось сказать Чоромане, как я ей
благодарен за то, что ради меня она готова нарушить клятву, покинуть
родных и следовать за мной, но сейчас, при Келемане, я не мог
выговорить ни слова. Вскоре за Чороманой пришла ее мать. Когда
Чоромана проходила мимо меня, я коснулся ее руки. Друг мой, часто
одним прикосновением можно выразить то, чего не скажешь словами!
Потом послышались шаги, и в комнату вошла одна из близких подруг
Келеманы, Побези - Белый Цветок, из клана Белый Маис. Это был клан
зимнего народа.
- Келемана! - воскликнула она. - Поаниу пришла на нашу площадь и
зовет Уампуса. Она хочет, чтобы он раздобыл корм для ее священной
змеи.
- Но почему она ищет меня там, где я никогда не бываю? - спросил
я.
- Да, я тоже задала ей этот вопрос, но она зажала мне рот рукой и
сердито прошептала: "Молчи! Я знаю не хуже тебя, что его здесь нет. Но
пусть весь зимний народ слышит мои слова. Я - Поаниу - верю в Уампуса
и хочу, чтобы он достал корм для моей змеи". Она обошла всю площадь и
каждому встречному говорила, что ты должен принести живого кролика для
священной змеи. Слышишь ее голос? Она пришла за тобой на южную
площадь.
Действительно, мы услышали голос Поаниу. Келемана осушила слезы и
улыбнулась.
- Уампус! - воскликнула она. - Поаниу - верный наш друг. Она тебя
защитит, члены совета должны будут ей повиноваться.
Я хотел было пойти навстречу Поаниу, но женщины посоветовали мне
остаться. Через минуту Поаниу поднялась по лестнице на крышу и вошла в
комнату. Тяжело дыша и улыбаясь, она опустилась на скамью.
- Ты уже знаешь, Уампус, какое я хочу дать тебе поручение. Это
все, что я могу для тебя сделать. До сих пор только членам Патуабу
поручала я доставать пищу для священной змеи. Завтра ты принесешь мне
кролика, живого кролика.
- Если мне удастся его поймать, - ответил я. - Благодарю тебя,
Поаниу.
Она отказалась от угощения, предложенного Келеманой, и, отдохнув,
ушла через несколько минут. Вскоре вернулся Начитима.
- Сын мой, - сказал он, - Поаниу оказала тебе высокую честь. Ты
должен выполнить ее поручение. Завтра утром ты поставишь шесть ловушек
для кроликов. Поля к югу от деревни окаймлены густыми кустами; там
водится много кроликов. А теперь пора спать.
На рассвете я вышел из деревни. У ворот меня окликнули караульные
и пожелали успеха. Я пересек поле и спугнул двух маленьких кроликов,
поедавших маисовые побеги. Они скрылись в кустах, а я отыскал их норки
Нам оставалось осмотреть еще одного убитого ута. Начитима
наклонился к нему и пристально посмотрел на стрелу, вонзившуюся ему в
грудь. Потом он выпрямился и воскликнул:
- Видите эту стрелу? Еще один воин убит моим сыном!
Он вытащил стрелу и показал ее столпившимся вокруг меня воинам.
Все смотрели на меня, словно впервые увидели, а Кутова воскликнул:
- Твой сын еще юноша, он в первый раз сражался с врагами и,
однако, убил двоих!
- Сын мой, как удалось тебе это сделать? - спросил Начитима.
Но я не знал, что ему ответить. Я был смущен и растерян. Помнил
я, что во время боя я был испуган, взволнован, рассержен и ничего не
сознавал, ни о чем не думал.
Мы похоронили убитых тэва и отправились в обратный путь. Было
далеко за полдень, когда мы добрались до скал, окаймлявших долину, где
находились развалины древнего пуэбло. Мы посмотрели вниз, но нигде не
было видно ни одного человека. Встревоженные, мы быстро спустились по
крутой тропинке и поспешили к пещерам. Велика была наша радость, когда
из первой же пещеры выбежали нам навстречу женщины и оставшиеся в
пуэбло мужчины. Но теперь мужчин было шестеро, тогда как охранять
женщин поручено было пятерым. В шестом мы с удивлением узнали Оготу.
Женщины окружили нас; одни смеялись и радостно обнимали вернувшихся
родственников, другие тревожно спрашивали о своих мужьях и, узнав о их
гибели, начинали плакать.
Когда Огоуоза поднял руку и приказал всем молчать, воцарилась
тишина. Военный вождь повернулся к Оготе и резко спросил его:
- Отвечай, как ты попал сюда?
- Когда завязался бой, я увидел, что один из утов бросился в лес
и побежал по тропе, ведущей в долину. Я последовал за ним, но вскоре
он скрылся из виду. Я боялся, что он проберется в пуэбло и нападет на
беззащитных женщин. Тогда я решил вернуться сюда, чтобы предупредить
оставшихся здесь воинов и вместе с ними защищать женщин, - не
задумываясь, ответил Огота.
Огоуоза молча, в упор смотрел на него. Мы ждали, затаив дыхание.
Наконец военный вождь сказал:
- Огота, думаю я, что ты лжец. Думаю я, что ты трус. Должно быть,
ты обратился в бегство, как только напали на нас враги, но
доказательств у меня нет. По-видимому, никто не заметил, когда ты
исчез. Теперь слушай меня: в наш Совет воинов ты не войдешь до тех
пор, пока не совершишь какого-нибудь славного подвига и не докажешь на
деле, что ты не трус.
- Я не трус. Все было так, как я сказал, - отозвался Огота.
Он еще хотел что-то добавить, но военный вождь повернулся к нему
спиной и заговорил с Начитимой. Решено было немедленно вернуться в
Покводж.
Вскоре мы вышли из долины и гуськом побрели по тропе. Впереди шел
отряд воинов, за ним следовали женщины, а шествие замыкали еще
несколько мужчин. В случае нападения с тыла они должны были защищать
женщин. Чоромана несла копье, а Келемана - щит вождя утов. Шли они
молча. Не слышно было ни смеха, ни шуток; пять вдов оплакивали своих
мужей, и мы не смели проявлять радость. В полночь мы спустились к
реке, а на рассвете переправились на другой берег и вошли в Покводж.
Собравшейся толпе мы рассказали о битве с утами.
Старый кацик вернул мне оперение орла.
- Я передумал, - сказал он. - Ты сам должен передать перья
Поаниу, потому что это твоя добыча.
В полдень я подошел к ее дому и окликнул ее по имени. Она велела
мне войти, но я колебался. Очень не хотелось мне переступать порог ее
жилища и снова увидеть священную змею, которая внушала мне отвращение
и страх. Но когда Поаниу вторично приказала мне войти, я невольно
повиновался. В маленькой комнатке стоял какой-то странный, неприятный
запах. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел, что старуха
сидит возле очага и пристально на меня смотрит.
- Ты убил орла, - сказала она. - Я знала, что неудачи быть не
может. Ни разу еще я не ошибалась в людях. Подай мне оперение.
Молча я протянул ей перья и повернулся к двери. Мне хотелось
поскорей выйти на солнечный свет, но она знаком приказала мне сесть
против нее, и снова я повиновался, понятия не имея о том, что
предстоит мне увидеть и услышать в этой полутемной душной комнате.
Нежно поглаживая длинные перья орла, Поаниу сказала мне:
- Сегодня утром наш летний кацик был здесь, у меня. Мы говорили о
тебе.
Я промолчал, недоумевая, что могли они обо мне говорить.
Старуха продолжала:
- Ты поймал орла. Несмотря на то, что он разодрал тебе лицо, ты
не выпустил его и задушил. Потом ты сражался с утами и убил двоих -
вождя и одного из воинов. Ты храбрый.
- Нет, не храбрый, - перебил я. - Мне было страшно, очень
страшно, я не сознавал, что делаю. Дрался я с ними только потому, что
ничего другого мне не оставалось.
Не обращая внимания на мои слова, Поаниу продолжала:
- Вот почему я хочу тебе помочь.
С этими словами она нащипала пуху, покрывавшего кожу орла, и
сделала из него два пучка. Потом оборвала красивые перья на хвосте и,
отложив их в сторону, протянула мне пучок пуха.
- Тебе этот пух понадобится для молитвенных палочек, - сказала
она. - Перья я тоже тебе отдам, ты их пришьешь к головному убору.
Она встала и отодвинула решетку, заслонявшую дверь в соседнюю
комнату. Там послышался шорох, потом какой-то треск. Через минуту
раздался голос Поаниу, обращавшейся к своей змее:
- Нет, нет, не сердись! Это я, твоя слуга Поаниу.
Она вернулась, держа на руках огромную змею. Хвост змеи спускался
до самого пола. Под тяжестью ноши старуха с трудом передвигала ноги.
Сев на свое место возле очага, она опустила змею на пол. Гремучая змея
подняла хвост, украшенный погремушками, и поползла ко мне. Я весь
похолодел и хотел было вскочить и выбежать из комнаты, но старуха
наклонилась, притянула к себе змею, и, поглаживая ее, сказала:
- Нет, нет! Останься здесь, со мной.
И змея, словно, понимая слова старухи, свернулась у ее ног. Я
видел, как сверкали ее глаза; она то прятала, то высовывала узкий
язычок. На огромном хвосте торчали длинные заостренные погремушки.
Поаниу бросила по щепотке священной муки на все четыре стороны
света и затянула заунывную песню, от которой у меня мурашки забегали
по спине. Потом взяла связку орлиных перьев и стала поглаживать ими
змею по голове. Змея лежала неподвижно; можно было подумать, что это
поглаживание доставляет ей удовольствие. Пробормотав какое-то
заклинание, Поаниу протянула мне перья и сказала:
- Теперь ты можешь идти. О том, что ты здесь видел, не говори
никому, кроме Начитимы и членов Патуабу. Эту церемонию я совершила
ради тебя с согласия летнего кацика. Обычно ее совершают только для
взрослых воинов, но я хотела наградить тебя за услуги, которые ты
оказал мне и всем жителям Покводжа.
- Поаниу, ты очень добра ко мне, - сказал я.
Держа в одной руке перья, а в другой - пух, я встал и направился
к выходу. Она ничего мне не ответила, только махнула рукой и снова
затянула песню. Змея, свернувшись кольцами, словно застыла у ее ног.
Я пересек площадь, поднялся по лестнице на нашу крышу и здесь
встретил Чороману. С торжеством показал я ей подарок Поаниу.
- Молитвенный пух и военные перья! - воскликнула она. - Откуда
они у тебя?
- Это перья орла, которого я поймал. Мне их дала Поаниу, -
ответил я.
Очень хотелось мне рассказать ей обо всем, что произошло в
таинственном жилище старухи, но, помня наказ Поаниу, я промолчал. Я
сказал только, что хочу прикрепить эти перья к своему головному убору,
и Чоромана предложила мне пришить их. Вместе с Келеманой они принялись
за работу, а я смотрел на них и прислушивался к их тихому пению. Это
был счастливый для меня день.
Вечером, оставшись наедине с Начитимой, я передал ему все, что
слышал от Поаниу, а он посоветовал мне хранить это в тайне. У меня
было много врагов в пуэбло, и Начитима не хотел, чтобы я разжигал в
них зависть.
Приближалась зима. Вместе с братом и Начитимой я ездил в лес за
дровами: нужно было запастись топливом к холодному времени года.
Обычно с нами отправлялись соседи и друзья. Все мы брали с собой
оружие, так как были уверены, что уты следят за нами и ждут удобного
случая, чтобы отомстить за своего вождя. Мы не успели запастись
дровами даже на первую половину зимы, когда явились к нам из пуэбло
Санта-Клара два бегуна. Остановившись на южной площади, они спросили,
где наш военный вождь. Огоуоза вышел к ним, и они сообщили ему
новость: навахи, команчи, уты и апаши заключили союз и сговорились
истребить всех нас, землепашцев. И я и Одинокий Утес - мы оба поняли,
что нам предстоит сражаться с навахами, нашим родным народом. Эта
мысль приводила нас в отчаяние.
В Покводже и в других пуэбло, расположенных вдоль Рио-Гранде,
жители были подавлены и встревожены; они знали, что в любой момент
неприятель может напасть на них. День проходил за днем, а враг не
давал о себе знать. Наконец пришла зима, и в горах выпал глубокий
снег. Теперь мы были уверены, что навахи не смогут перевалить через
горный хребет. Олени, лоси, индюки спустились с гор в долину реки, и
мы почти каждый день уходили на охоту. Несмотря на сильные морозы, мы
по-прежнему ездили в лес, пока не запаслись топливом на всю зиму.
Зимние месяцы прошли спокойно, народ приободрился и повеселел, но
с наступлением весны снова вспыхнула тревога. Когда настала пора
посевов, мы по очереди уходили в поля. В то время как одни работали,
другие охраняли пуэбло, причем женщины должны были помогать мужчинам.
Каждый вечер перед закатом солнца Огоуоза назначал на следующий день
караульных. Три отряда, по двадцать человек в каждом, отправлялись на
север, восток и юг от пуэбло и, спрятавшись за прикрытием, охраняли
работавших на полях.
Пора посева подходила к концу, когда мы узнали, что большой отряд
навахов напал на людей из пуэбло Санта-Клара, работавших в поле.
Многие были убиты.
За это время Начитима, брат и я три раза исполняли обязанности
караульных, Огоуоза назначил нас в четвертый раз, объявив, что сам
поведет наш отряд на север.
Мы рано улеглись спать, а встали задолго до рассвета. Келемана
приготовила нам завтрак, и мы сытно поели. Было еще совсем темно,
когда мы, взяв оружие, спустились на площадь, где Огоуоза уже созывал
воинов своего отряда. Все выстроились в ряд. Нас было девятнадцать
человек, включая самого Огоуозу. Пересчитав нас он спросил, кто же
двадцатый.
- Огота, - ответил один из воинов.
- Ха! Ну, конечно! - воскликнул вождь.
- Пойдемте без него, - предложил кто-то.
- Да, таких, как он, нам не нужно! - раздались голоса.
- Нет, он пойдет с нами! Ступайте, приведите его сюда! - сердито
крикнул Огоуоза.
Но в эту минуту показался Огота. Шел он медленно, словно нехотя.
Побранив его за опоздание, вождь повел наш отряд.
Мы должны были караулить на плоскогорье Черная Меза. Солнце уже
всходило, когда мы поднялись сюда. Отсюда мы увидели, что воины южного
отряда уже взошли на гору в другом конце долины. Третий отряд скрылся
в зарослях можжевельника, покрывавшего холмы на востоке. Утро было
безветренное, теплое. Нигде не видно было неприятельских отрядов, но
мы знали, что они рыскают в окрестностях. Солнце стояло еще невысоко
на небе, когда из пуэбло вышли женщины и мужчины, а затем разбрелись
по полям. Я видел, что на нашем участке работают Келемана и Чоромана.
Они сеяли маис, исполняли нашу работу, в то время как мы, мужчины,
должны были сидеть без дела. С какой радостью пошли бы мы работать в
поле, если бы моему народу тэва не грозило нападение навахов, которые
тоже не были для меня чужими! Мне стало грустно. Мы с братом сидели в
стороне, в нескольких шагах от других воинов. Наклонившись к нему, я
сказал на языке навахов:
- Брат, как мне тяжело! Наше родное племя избивает добрых,
миролюбивых тэва. Мы должны положить конец этой вражде!
- Пожалуй, легче было бы заставить эту реку течь вспять! -
грустно отозвался брат.
Вдруг за моей спиной раздался голос Оготы:
- Послушайте-ка! Эти двое разговаривают на языке навахов. Должно
быть, они что-то против нас замышляют.
Не знаю, что бы я ему ответил, если бы в эту минуту не раздался
возглас Начитимы:
- Смотрите, южный сторожевой отряд увидел неприятеля!
Мы все вскочили. Действительно, по тропинкам, ведущим в долину,
бежали, размахивая одеялами, наши воины. Люди, работавшие в полях,
заметили сигналы и опрометью побежали по направлению к пуэбло. С
холмов на востоке тоже спускались воины из третьего отряда. Мы поняли,
что враг идет с юго-востока, вдоль речонки Покводж, которая не была
видна с Черной Мезы.
- Наши женщины, дети! Неужели мы не успеем их спасти? Вперед, мои
храбрые тэва! Следуйте за мной! - крикнул Огоуоза и первый стал
спускаться в долину.
Приближалось страшное испытание: там, на полях Покводжа, я должен
был встретиться с моим родным народом - навахами. Я знал, что среди
них могут быть мои близкие родственники. Следуя по пятам за Начитимой,
который ни на шаг не отставал от Огоуозы, я думал свою думу. Могу ли я
сражаться с родным народом? Нет! Могу ли изменить добрым тэва -
Келемане, Начитиме Чоромане, - всем, кто меня любит и кого я люблю?
Нет! Что же мне делать? Снова и снова задавал я себе вопрос, но не
находил на него ответа.
Я был словно в бреду. Смутно я сознавал, что не отстаю от
Начитимы, а брат бежит рядом со мной. Мы спустились с плоскогорья и
пересекли поля Покводжа. Вдруг я заметил, что мы направляемся не к
пуэбло, а на восток, и туда же спешат воины южного отряда,
спустившиеся с горы. Не сразу сообразил я, в чем дело, но наконец
понял: мы хотели спасти лошадей. Когда настала весна и начались набеги
навахов, мы стали загонять лошадей на ночь в пуэбло, а по утрам
мальчики под надзором троих взрослых выгоняли их на пастбище. Пастухов
назначали старшины кланов. Сегодня утром пастухи погнали лошадей к
востоку от пуэбло, а сейчас с помощью подоспевших караульных
восточного отряда старались загнать их домой.
Мы соединились с южным отрядом и поспешили на помощь, чтобы
окружить табун, когда показались навахи. Их было больше сотни. Быстро
мчались они нам навстречу, и снова я услышал дикое пение воинов
прерии; когда-то я любил эти песни, но сейчас они показались мне
страшными и отвратительными.
Между тем пастухи и караульные уже гнали табун по направлению к
пуэбло, а мы бежали им навстречу, чтобы отразить нападение
приближавшихся навахов. Но с самого начала было ясно, что мы опоздаем.
Нам осталось пробежать еще несколько сот шагов, когда навахи нагнали
табун. Они орали, пели, размахивали одеялами и стреляли в пастухов и
караульных, окружая в то же время табун. По-видимому, они спешили
увести лошадей раньше, чем мы подоспеем на помощь.
Но угнать лошадей было делом нелегким. Наши лошади ночь проводили
в сараях, а паслись только днем и за последний месяц сильно отощали.
Обессиленные, они не могли бежать от загонщиков; многие отставали и,
словно кролики, бросались в кусты, а навахам приходилось возвращаться
и подгонять их. Наконец мы подошли к неприятелю, и наши воины начали
стрелять.
Я поднял ружье, прицелился в одного из навахов, но почувствовал,
что не могу нажать спуск. Оглянувшись на брата, я увидел, что он
опустил лук. Тогда я крикнул на языке навахов:
- Друзья! Не угоняйте лошадей! Не обижайте тэва и возвращайтесь к
себе домой!
Долго я кричал и от волнения забыл о том, что шум и топот лошадей
заглушает мой голос.
Три всадника-наваха отстали от своего отряда, чтобы угнать
отбившуюся от табуна лошадь. Один из них оглянулся и натянул тетиву
своего лука. Я узнал его: это был Белый Ястреб, младший брат моей
покойной матери.
Я высоко поднял ружье и стал размахивать им, чтобы привлечь его
внимание. Я закричал, назвал его по имени, побежал к нему, но он даже
не взглянул на меня, выстрелил из лука и ускакал.
- Это наш дядя! - воскликнул брат. - Наш дядя Белый Ястреб! О,
если бы мы могли с ним поговорить!
Между тем навахи решили бросить отбившихся лошадей. Быстро
погнали они табун в горы, а тэва грустно смотрели им вслед, размышляя
о том, что теперь всем придется таскать на спине дрова из леса, так
как в пуэбло почти не осталось лошадей. Огоуоза велел нам подобрать
убитых и раненых, но в эту минуту к нему подбежал Огота.
- Вождь, выслушай меня! - крикнул он.
Указывая пальцем на меня и моего брата, он продолжал:
- Я требую, чтобы ты позволил нам убить этих двоих! Они
изменники! Они не хотели драться с нашими врагами. Мы видели, что
делал Уампус: он кричал своему родственнику-наваху, чтобы тот нас не
щадил! Он размахивал ружьем и уговаривал наваха перебить всех нас. Я
это видел! Да и не я один.
- Ложь! Мой сын так не поступит! - крикнул Начитима.
- А ты, Огота, что делал ты во время боя? Я видел, что ты отстал
и спрятался в кустах, - сказал Потоша.
- Да, спрятался, потому что не мог сражаться. Тетива лука
порвалась, - ответил Огота, поднимая лук, чтобы все видели разорванную
тетиву.
- Да уж не ты ли ее перерезал?
- Говорю тебе, она порвалась. Вождь, отдай нам изменников, мы их
убьем!
Огоуоза повернулся ко мне:
- Уампус, что скажешь ты?
Нас обступили воины и женщины, прибежавшие из пуэбло. Я заметил,
что многие с ненавистью смотрят на меня и брата.
- Вождь, - сказал я, - правда, мы не стреляли в этих грабителей.
Увы! Это люди одной с нами крови! Я пытался стрелять, но не мог. Тогда
я стал кричать: "Друзья! Не угоняйте лошадей! Не обижайте тэва!"
Одного из них я узнал. Это был Белый Ястреб, брат нашей матери, наш
дядя. Я размахивал ружьем, чтобы привлечь его внимание, я побежал к
нему умоляя оставить нас в покое, но он меня не видел, а если видел,
то не узнал...
- Вот! Слышите! Он сам говорит, что не стал стрелять! Вождь,
разреши нам убить Уампуса и его изменника брата! - крикнул Огота.
- Да! Убьем навахов! Мы приютили изменников! - раздались возгласы
в толпе.
И я увидел, что многие из тех, кого я считал своими друзьями,
смотрят на меня злобно.
- Нет! Раньше вам придется убить меня! - крикнул Начитима.
- И меня! И меня! - подхватили Кутова и Потоша.
Келемана, Чоромана и другие женщины бросились к нам. Тогда
заговорил старый летний кацик.
- Замолчите! - приказал он. - Всем вам известно, что только мы,
члены Патуабу должны решать, как следует поступить с этими двумя
юношами. Через пять дней мы соберемся в южной киве, обсудим этот
вопрос и вынесем решение.
Никто не посмел возражать кацику. Люди разбрелись по полю,
отыскивая убитых и раненых. Убитых было пятеро: два мальчика и трое
мужчин; раненых двое: мальчик и воин. Родственники оплакивали убитых,
а мы не могли их утешить. В тот день никто не работал в полях. Мы
вернулись домой вместе с Начитимой, Келеманой, Кутовой и его семьей.
Женщины приготовили для нас сытный обед, но мы с братом были так
огорчены враждебным отношением тэва, что ничего не могли есть.
Спустившись на площадь, мы заметили, что многие мужчины и юноши,
всегда относившиеся к нам дружелюбно, сейчас нас избегают.
Грустные, побрели мы домой. У подножия лестницы нас ждал один из
наших друзей. Сначала он осмотрелся по сторонам, словно боясь, как бы
кто не увидел, что он разговаривает с нами. Но на площади никого не
было. Тогда он прошептал.
- Огота и его друзья обходят одного за другим всех членов Патуабу
и стараются восстановить их против вас. Они настаивают на том, чтобы
вас убить. Через пять дней члены Патуабу соберутся в киве. Сейчас за
вами следят. Сегодня ночью вы можете уйти из Покводжа и вернуться к
родному племени. Я хотел вас предупредить, потому что люблю вас обоих.
- Дорогой друг, ничего плохого мы не сделали и не хотим бежать из
Покводжа, - ответил я. - Если Патуабу решит, что мы должны умереть...
ну, что ж, тогда мы умрем!
- Да, мы не хотим жить, если Патуабу будет так несправедлив к
нам! - воскликнул брат.
Наш друг молча ушел, а мы вернулись домой.
Так как навахи угнали почти всех наших лошадей, то мы считали,
что теперь можно не опасаться новых набегов. Но Огоуоза не был в этом
уверен и вечером назначил караульных на следующий день.
Рано утром Начитима, Одинокий Утес и я вышли на работу в поле.
Прикрывая влажной землей маленькие твердые зернышки маиса, я думал о
том, суждено ли мне увидеть первые зеленые ростки. Вечером, когда мы
вернулись домой, нас встретили Келемана и Чоромана; у обеих глаза были
заплаканы. Молча поставили они перед нами миски с похлебкой. Начитима
вопросительно посмотрел на жену, но она повернулась к нему спиной.
- Ну-ну, говори, что случилось, - сказал он.
Келемана заплакала и ничего не сказала; за нее ответила Чоромана:
- Уампус, мой будущий муж! Мы узнали, что Огота со своими
друзьями побывал у членов Патуабу и склонил на свою сторону
советников, выдвинув против тебя новое обвинение. Он утверждает, что
тебе известно какое-то заклятие, и вчера по твоей вине навахи ушли
целыми и невредимыми: тэва не могли их ни убить, ни ранить.
- Начитима, многие этому верят или притворяются, будто верят, -
всхлипывая, заговорила Келемана. - Я знаю, что через четыре дня - да,
осталось только четыре дня! - Патуабу осудит наших сыновей. Что нам
делать? Как их спасти?
- Начитима, я знаю, что нужно делать! - воскликнула Чоромана. -
Они должны отсюда уйти раньше, чем члены Патуабу вынесут решение. Они
должны уйти к своему народу и никогда не возвращаться в Покводж. А я
уйду с ними! Я нарушу клятву, которую дала деду, я буду женой Уампуса
и буду следовать за ним, куда бы он ни пошел.
- Нет, нет! - громовым голосом крикнул Начитима.
Отодвинув миску с едой, он вскочил и стал ходить по комнате.
- Они не уйдут отсюда, а ты не нарушишь клятвы! Разве я не член
Патуабу? Огоуоза, Поаниу, летний кацик - верные наши друзья. Мы
заставим образумиться легковерных советников. Члены Патуабу никогда не
приговорят к смерти наших детей, ни в чем неповинных!
- Но кое-кто из них, даже сам зимний кацик, входит в клан Оготы,
клан Огня, - сказала Келемана.
- Довольно! Мы им докажем, что Огота - трус и лжец. Мы им
напомним, что наш сын убил бурого медведя и двух утов. Не бойся!
Патуабу не тронет наших сыновей.
Потоша, никем не замеченный, вошел в комнату и остановился в
дверях, прислушиваясь к разговору. Все мы вздрогнули и оглянулись,
когда он воскликнул:
- Начитима! Помнишь, вчера я обвинил Оготу в том, что он
перерезал тетиву? Так оно и было! Один из мальчиков-пастухов, Волчий
Хвост из клана Олень, видел, как Огота спрятался в зарослях, опустился
на колени, достал нож и перерезал тетиву. Я это знал еще вчера, когда
бросил ему обвинение: у разорванной тетивы концы всегда бывают
растрепаны. Вместе с Волчьим Хвостом я приду на совещание членов
Патуабу и расскажу все, что знаю.
- Да, ты должен это сделать. А теперь ступай к мальчику и
предупреди его, чтобы он не проболтался, - сказал Начитима.
Поужинав, Начитима ушел, сказав нам, что хочет повидаться с
летним кациком и другими членами Патуабу.
Келемана и Чоромана вымыли чашки и миски, поставили их на место и
молча уселись возле очага. Мне хотелось сказать Чоромане, как я ей
благодарен за то, что ради меня она готова нарушить клятву, покинуть
родных и следовать за мной, но сейчас, при Келемане, я не мог
выговорить ни слова. Вскоре за Чороманой пришла ее мать. Когда
Чоромана проходила мимо меня, я коснулся ее руки. Друг мой, часто
одним прикосновением можно выразить то, чего не скажешь словами!
Потом послышались шаги, и в комнату вошла одна из близких подруг
Келеманы, Побези - Белый Цветок, из клана Белый Маис. Это был клан
зимнего народа.
- Келемана! - воскликнула она. - Поаниу пришла на нашу площадь и
зовет Уампуса. Она хочет, чтобы он раздобыл корм для ее священной
змеи.
- Но почему она ищет меня там, где я никогда не бываю? - спросил
я.
- Да, я тоже задала ей этот вопрос, но она зажала мне рот рукой и
сердито прошептала: "Молчи! Я знаю не хуже тебя, что его здесь нет. Но
пусть весь зимний народ слышит мои слова. Я - Поаниу - верю в Уампуса
и хочу, чтобы он достал корм для моей змеи". Она обошла всю площадь и
каждому встречному говорила, что ты должен принести живого кролика для
священной змеи. Слышишь ее голос? Она пришла за тобой на южную
площадь.
Действительно, мы услышали голос Поаниу. Келемана осушила слезы и
улыбнулась.
- Уампус! - воскликнула она. - Поаниу - верный наш друг. Она тебя
защитит, члены совета должны будут ей повиноваться.
Я хотел было пойти навстречу Поаниу, но женщины посоветовали мне
остаться. Через минуту Поаниу поднялась по лестнице на крышу и вошла в
комнату. Тяжело дыша и улыбаясь, она опустилась на скамью.
- Ты уже знаешь, Уампус, какое я хочу дать тебе поручение. Это
все, что я могу для тебя сделать. До сих пор только членам Патуабу
поручала я доставать пищу для священной змеи. Завтра ты принесешь мне
кролика, живого кролика.
- Если мне удастся его поймать, - ответил я. - Благодарю тебя,
Поаниу.
Она отказалась от угощения, предложенного Келеманой, и, отдохнув,
ушла через несколько минут. Вскоре вернулся Начитима.
- Сын мой, - сказал он, - Поаниу оказала тебе высокую честь. Ты
должен выполнить ее поручение. Завтра утром ты поставишь шесть ловушек
для кроликов. Поля к югу от деревни окаймлены густыми кустами; там
водится много кроликов. А теперь пора спать.
На рассвете я вышел из деревни. У ворот меня окликнули караульные
и пожелали успеха. Я пересек поле и спугнул двух маленьких кроликов,
поедавших маисовые побеги. Они скрылись в кустах, а я отыскал их норки