Сибирцев И.. Отцовская скрипка в футляре

Яблоков замолчал, видно, снова вспомнил эти трудные для него
годы. Потом грустно сказал:
- За это время, Денис Евгеньевич, хватил я, как говорится,
горячего до слез. И в сутяжниках походил, и в клеветниках даже. Многие
соседи лица отворачивать стали. Капитан Василий Николаевич Стуков
серчал на меня совершенно открыто. Товарищ Чумаков, когда сюда из
области приезжал поохотиться в здешних угодьях, в дела ПМК вникнуть, к
Павлу Селянину завернуть, посидеть с ним на могилке Юрия: так вот,
товарищ Чумаков совсем здороваться перестал со мной. Да только что мне
капитан Стуков, и даже Чумаков! - Яблоков вдруг засмеялся: - Меня не
только Чумаков, меня и сам товарищ министр моего слесарного чина
лишить не в праве. Руки мои всегда при мне.
Денис уважительно думал: "Чуть не на всех углах призывы
вывешиваем: не проходите мимо!.. А ведь проходят. Отмахиваясь,
отворачиваясь проходят мимо уродливых явлений: не мое, мол, это
дело... Пусть разбираются компетентные органы. Эх, побольше бы нам
таких, как Кузьма Яблоков..."
Яблоков чутко уловил, что этот вежливый следователь как-то
отдалился от него. Громко кашлянул в кулак, напомнив о себе, сказал:
- Спасибо вам, товарищ Щербаков. Спасибо, что меня выслушали. А
мой вам совет, коли позволите, гляньте позорче на Постникова да еще на
Николая Матвеева. Может, при этом и прояснится кое-что.
Крепко пожав на прощание руку Яблокову, Денис включил магнитофон,
внимательно прослушал рассказ старого слесаря о трагических событиях
того метельного вечера и, глядя на кассеты магнитофона, подумал:
"Хотя вы в глазах многих святее самого римского папы, боюсь, что
придется вам, "работник известный в области и в своей отрасли",
все-таки явиться на допрос по повестке. У следствия появились к вам не
терпящие отлагательства вопросы..."

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Василий Николаевич Стуков долго сидел, полошив голову на руки,
потом, как бы очнувшись, распрямился, придвинул лист бумаги и
каллиграфическим почерком вывел: "Рапорт... В связи с достижением
пенсионного возраста и выслугой лет прошу уволить меня из органов
внутренних дел".
Он представил, как старый его товарищ из областного управления
прочтет рапорт и подчеркнуто бодро возразит:
- Ну, что ты надумал, старина!.. Без тебя же брешь образуется в
следственном аппарате. Рано еще, Василий Николаевич... Столько лет мы
в одной упряжке. - А потом вздохнет горестно и проговорит тише: - Хотя
и прав ты по-своему: годы не обманешь. У меня тоже, понимаешь, и
желудок не дает житья, и разные там валидолы-нитроглицерины бренчат в
кармане. Скоро и мне идти с таким рапортом к начальнику управления. Да
и молодые нам дышат в затылок. У меня тридцатилетние майоры, знаешь,
как лихо дела раскручивают. Прав ты, старик, пора нам с тобой и честь
знать. Все правильно, все как в нашей песне: "Молодым везде у нас
дорога, старикам везде у нас почет".
Утешить Стукова старый товарищ, может, и утешит, уговорит даже
повременить с отставкой. Только сам же он и подтолкнул его к этому
рапорту. Недоверием своим подтолкнул, отменой постановления,
вынесенного в полном согласии с его следовательской совестью и в
полном убеждении в своей правоте.
Что касается до почета, то его на прощание будет хоть отбавляй.
Подполковник Нестеров, который в последнее время не скрывает своей
досады на Стукова, обставит все на высшем уровне. И речи
проникновенные скажут коллеги, и адрес со слезой поднесут в красной
папке, и грамоту Почетную от областного управления, а то и на Почетный
знак размахнутся. И подарят что-нибудь: транзистор или электросамовар.
Выслушает Василий Николаевич эту панихиду по себе, а потом, как
водится в пенсионерском звании, снимет с заношенного мундира уже
ненужные погоны и сядет в укромном месте на бережку речки пытать
рыбацкое счастье...
Но вдруг да случится так, что нежданно-негаданно усядется рядом,
захочет свежей ушицы Павел Селянин. Как положено, спросит о клеве,
пожелает таскать не перетаскать... И вроде бы забудет о нем. Но он
затылком, всей кожей своей почувствует невысказанный укор Павла
Селянина на то, что так и не найден виновник гибели его сына.
Можно уйти от дел, как принято выражаться, на заслуженный отдых.
Только дела от этого не станут ни проще, ни легче. Уйти на заслуженный
отдых сейчас - это вроде бы дезертировать. Всему свету признаться, что
ослеп и оглох на старости.
Нет, Василий Стуков никогда дезертиром не был. Ни в смертельных
боях, ни в этом вот кабинете. А значит - разорвать этот рапорт, смирив
гордыню, и плечом к плечу с этим въедливым Щербаковым разгадывать
шараду, которую сам и создал.

2

Чего уже давненько не водилось за Василием Николаевичем, к
встрече с инженером Постниковым он готовился, ровно к первому допросу.
Даже Уголовно-процессуальный кодекс перелистал и статью семьдесят
восьмую подчеркнул красным, которая трактует важнейший принцип:
признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения
лишь в том случае, если оно подтверждено совокупностью других
доказательств по делу. Постарался припомнить все хорошее, что знал об
инженере Постникове. И получилось, что плохого о Постникове он не
помнил ничего. Автомеханик знающий, машинный парк содержал в порядке,
за шоферскою дисциплиною наблюдал строго... Ну, а если выпивал порой,
так это в нерабочее время и не в общественном месте. Частенько у
Жадовой собирались, заходил Постников туда с Лидией Ивановной
Кругловой. Так ведь сам был холостым и они холостячки...
Но едва Постников появился в кабинете, Стуков даже крякнул
раздосадованно: эк тебя, пижона!.. Уж больно щегольски, прямо напоказ
одет Игорь Петрович. А всяческое пижонство Стуков не одобрял. Не в
гости, не на званый вечер явился, гражданин Постников. Место казенное,
строгое. Отсюда и в КПЗ угодить запросто. А он напялил на себя
дубленку, джинсы, шапку в триста рублей... И тут же притормозил себя:
"Чего это я на него? Что носит, в том и приехал..."
Но как ни пытался Стуков настроиться на прежний дружеский лад к
Постникову, тот все больше его раздражал. Мало того, что был вызывающе
одет, он появился без робости, осклабился на пороге, ровно увидел
что-то потешное, и сказал легкомысленным тоном:
- Здравствуйте, Василий Николаевич! Сколько лет, сколько зим!
Федор Иннокентьевич передал вам привет и просил не задерживать, -
Постников чуть надавил на это слово. - Очень я нужен в тресте.
Хотя Постников ни в словах, ни в поведении не допустил ничего
вызывающего, просто держался независимо, все это покоробило и
рассердило Стукова. И даже привет от Чумакова, которым бы он еще вчера
гордился, показался неуместным: укрыться хочет за широкую спину
начальства... И Стуков, вроде бы позабыв все хорошее, что недавно
думал об этом человеке, разом утратил свою благожелательность к нему,
ответил холодно, официально:
- Здравствуйте, Постников. Садитесь. За привет, за память -
Федору Иннокентьевичу мое спасибо. А что до сроков вашего пребывания
здесь - обещать ничего не могу. Пробудете - сколько потребуется
следствию.
Не знал Василий Николаевич, какого напряжения стоил Постникову
его независимый тон, и потому, уловив строгость в голосе Стукова,
Игорь Петрович растерянно проговорил:
- Хорошо еще, что в Таежногорске наша ПМК, а у меня туда
командировка. А то ведь ваше приглашение для треста накладно.
- Вас, товарищ Постников, не пригласили, а вызвали. И не для
решения производственных вопросов в Таежногорской ПМК, а в связи с
начатым нами доследованием факта гибели Юрия Селянина. Поэтому
заниматься служебными делами вам будет несподручно. Селянина помните,
надеюсь?..
Постникову стало жарко, будто он непосильную тяжесть поднял, и
что-то оборвалось у него внутри, даже сердце замерло. Все-таки Юрий
Селянин! При жизни торчал на пути и после смерти не оставляет в
покое... Сбудутся, наверное, пророчества Вари.
- Помню такого, конечно, - как только мог равнодушно ответил
Постников. - Работали в одном коллективе. Но близкого знакомства между
нами не было. Он - конторский работник, я - инженер.
Стуков чутко уловил смятение Постникова при упоминании о Юрии
Селянине, уловил и напряженную его позу и разом потускневший голос и
уже от души пожалел его: "Неужели Кузьма Яблоков окажется в своей
версии проницательнее нас, профессионалов?.."
Но спросил спокойно, как обычно вел допрос:
- Стало быть, дружбы не было между вами? А вражды?
И снова от наметанного глаза Стукова не ускользнула тень тревоги
на лице Постникова. И все же Игорь Петрович улыбнулся, сказал
небрежно:
- Я уже говорил: мы находились на разных служебных полюсах. Он
конторщик, бумажная душа. Я - производственник. Все время с
автомашинами, с людьми, в рейсах, в ремонтах. Точек соприкосновения
практически не было. А коли нет дружбы или хотя бы общения, откуда
взяться вражде?
Постникову так понравилась собственная находчивость, что он и
плечи подрасправил, и смотреть стал увереннее.
А вот Стукову очень не понравилась неискренность Игоря Петровича.
Ну, допустим, дружбы между покойным Селяниным и Постниковым
действительно не было, но ведь вражда-то была. Не придумал же Касаткин
сцену ревности на гулянке у Жадовой. Ведь угрожал же Постников
Селянину расправой.
Неискренность - не в пользу подозреваемого. Но это не
противоречит закону. Доказать обоснованность подозрений - долг
следователя. А подозреваемый, спасая себя, вправе не распахивать перед
следователем свою душу. Но и следователю, если он знает дело, до поры
необязательно высказывать свою осведомленность.
Поэтому Стуков задал вроде бы сторонний вопрос:
- А с кем все-таки дружил Юрий Селянин?
- Насколько помню, со всеми у него были неплохие отношения. А
если говорить о дружбе... Пожалуй, ближе других ему был бульдозерист
Николай Матвеев. Они навещали один другого и поклонялись Бахусу
вместе, - Постников уже веселее усмехнулся. - Но... жизнь воистину
полна парадоксов... Они же были и самыми непримиримыми врагами. Оба
питали нежные чувства к Татьяне Солдатовой. Она сейчас работает в
бухгалтерии ПМК. Естественно, ревновали один другого к своей
избраннице. Перед гибелью Селянин крупно поссорился с Матвеевым в
вечернем кафе. Да вы же, Василий Николаевич, были информированы об
этом Федором Иннокентьевичем и другими свидетелями.
Стуков кивнул: подозреваемый и не подозревал, каким бумерангом
может обернуться его ответ.
- Да. Я знаю. Но вот то, что вы, по вашим словам, человек,
далекий от Селянина, а так осведомлены о его личной жизни, не кажется
ли вам удивительным, а? Может быть, вы все-таки держали Юрия Селянина
в поле зрения? Или кто-то информировал вас о нем?
Если этот инженер чист перед законом и перед памятью Юрия
Селянина, он не скроет своей неприязни к нему, не станет умалчивать,
что в подробности жизни Юрия посвящала Круглова, не скроет и ревности
к Селянину, и даже того, что угрожал ему.
Так решил Стуков и сделал вид, что ответы его не интересуют
совершенно. Однако же заметил, как во взгляде Постникова вновь
проступила настороженность, хотя тон не утратил уверенности.
- Какие информаторы. Об этом же все в поселке знали. И про его
любовь к Солдатовой, и про дружбу с Матвеевым. И про ссору их в
вечернем кафе. Ссору видели многие. Сам Федор Иннокентьевич был
свидетелем.
Постников стал нанизывать подробности происшествия, которого не
видел и не мог видеть.
А Стукова словно бы обожгло: эти же подробности и теми же самыми
словами приводил ему Федор Иннокентьевич Чумаков. Прямо-таки смаковал
пьяную ссору Матвеева и Селянина. Эти подробности во многом определили
тогда позицию Стукова. И другие свидетели тоже самое говорили, будто
магнитофонную запись речей Чумакова прокручивали...
И вот снова те же слова и те же подробности. Чумакова эта
информация, Чумакова! И ничья другая. Так кому же из них, Чумакову или
Постникову, выгодно обвиноватить Матвеева, навести на него подозрение?
Стукова кинуло в жар. Он торопливо утер со лба испарину и уже не
сомневался. Чумаков если и не суфлировал Постникову, то кое в чем
наставлял перед отъездом в Шарапово. Стуков решил исподволь подвести
Игоря Петровича к признанию этого.
- А вы от кого узнали о ссоре Селянина и Матвеева?
- Не помню уже. Весь поселок гудел об этом. Подробности последних
дней умерших обычно известны всем.
- С кем еще был дружен погибший Селянин?
- Пожалуй, не вспомню. Два года все-таки. Компанию водил со
многими, но вот чтобы дружить...
"Ясное дело, наставлял тебя Чумаков, - уже утвердился Стуков в
своей правоте. - Эх, Федор Иннокентьевич! Загадочная вы все-таки
натура. То красуетесь на первом плане, то норовите ускользнуть в тень.
Но мы попробуем вас сейчас высветлить..."
- А разве с Федором Иннокентьевичем у погибшего Селянина не было
дружбы?
Постников долго молчал, обдумывая наиболее удачный ответ. С одной
стороны, нелепо отрицать очевидное. Была ведь дружба - влечение
начальника ПМК к рядовому снабженцу, и весь поселок знал об этом. Но,
с другой стороны, подтвердить этот факт Постников не имел права,
потому что, благословляя на поездку в Шарапово, Федор Иннокентьевич
ему сказал: "Ты вот что, Постников... Оно, конечно, вопросы этих
казуистов предусмотреть трудно. Но мой тебе совет: про гулянку у
Жадовой и про то, что ты пьяный вез Круглову домой, помолчи. И вообще
про Круглову молчи. Не наводи их на Круглову. Она с твоей Варварой
может тебе все порушить по своей бабьей дури и тебя самого подвести
под монастырь. А еще просьба - не афишируй, пожалуйста, мои какие-то
особые отношения к Селянину. Просто, мол, заботился о его воспитании,
мечтал парня поставить на ноги..."
Все это помнил Постников, искренне верил, что все советы Федора
Иннокентьевича ему на пользу. И удивлялся: как проницателен Чумаков.
Но Игорь Петрович не знал, что незадолго до его появления в кабинете
Стукова Денис Евгеньевич Щербаков попросил своего коллегу:
- Вы, Василий Николаевич, когда поведете с ним речь о дорожном
происшествии, постарайтесь высветлить все, что касается Чумакова. Не
знаю как вас, а меня он интересует все больше.
- Так все-таки была или нет дружба у Чумакова и Селянина? -
напомнил вопрос Стуков.
Кажется, Стуков рассчитал все точно. Постников не удержался,
вздрогнул при упоминании имени Чумакова. Заказано, видно, Постникову
поминать имя высокого начальства. И все-таки, как ни растерян Игорь
Петрович, а надо отдать ему должное, нашелся быстро:
- Ну, что вы, Василий Николаевич! Федор Иннокентьевич, можно
сказать, деятель! В любой кабинет министерства вхож... и зеленый
парень, почт неуч, рядовой экспедитор: "Достать то, приобрести это..."
Чувствуете дистанцию? Какая между ними может быть дружба?
"Вот именно, - мысленно согласился Стуков. - Не зря этой дружбе
все в поселке дивились, и сам я недоумевал. А тем не менее была эта
дружба, была. Бабы чесали языки: чудит, мол, Чумаков. То любимчика
своего, вусмерть пьяного, на персональной машине Чумакова домой
доставят, то требование постройкома о наказании Селянина Чумаков
отведет своей властной рукой. А когда погиб Юрий, так Федор
Иннокентьевич речь на могиле произнес. Будто заслуженного ветерана
труда оплакивал. И как же вы, Игорь Петрович, позабыли, а вот Касаткин
помнит, как на вечеринке у Жадовой подымали тост за здоровье Чумакова,
а ваша подружка Круглова - о ней вы молчите упорно - предложила выпить
за его верного друга - Юрия Селянина. И вы, гражданин Постников, за
это чуть не избили ее, а Селянина и вовсе грозились убить..."
- И все-таки согласитесь, Игорь Петрович, - сказал Стуков
раздумчиво, - товарищ Чумаков оказывал Юрию Селянину знаки особого
внимания. А как он убивался о Юрии, как стремился помочь мне в
следствии своими советами...
- Разве это необъяснимо? - с облегчением улыбнулся Постников, -
Федор Иннокентьевич - человек такси большой души. Ему каждый работник
- как сын родной. А если говорить о расположении Федора Иннокентьевича
к подчиненным, выходит, ко мне у него двойное расположение. Хотя я был
совсем зелен, меня он забрал в трест, а о переводе Селянина не было
речи.
"Яблоков эти события толковал совсем по-другому", - отметил про
себя Стуков и сказал согласно:
- Да. Вы уехали от нас сразу после похорон Юрия. Вы, вообще-то,
знаете, как он погиб?
Изумление, проскользнувшее было во взгляде Постникова сменилось
настороженностью. Говорил он хотя и спокойно, но паузы между словами
затягивались, будто с усилием припоминал давно позабытое:
- Кто же не знает об этом? Всей округе известно. После скандала с
Матвеевым пьяный Селянин пошел домой, упал на дороге и проломил себе
череп... Правда, сначала считали, что на него наехал своей автомашиной
пьяный Касаткин. Но вы, Василий Николаевич, проявили бдительность и
мастерство, распознали, как все было.
Стуков поморщился, но спросил ласково:
- А где и с кем напился Касаткин в тот вечер?
У Постникова скулы закаменели. И все-таки хватило сил чуть
шевельнуть ими в кособокой ухмылке:
- Вот уж чего не знаю, того не знаю... Я не был с ним.
Стуков всю жизнь исповедовал принцип: даже самый закоренелый
преступник - человек. А коли так, имеет право защищаться в
единоборстве со следователем, возводить баррикады контраргументов,
посылать логические доводы в контратаки. Но заведомой лжи, даже в
качестве последней соломинки, Стуков не мог простить никому. В его
глазах ложь не только втаптывала в грязь остатки человеческого
достоинства, но и глубоко оскорбляла следователя. Коли лжет, значит,
далек от мысли о раскаянии и во мне человека не уважает, считает
круглым дураком...
И сейчас не сдержался Стуков, повысил голос:
- Знаете, гражданин Постников! И нам это известно. А вы темните,
изворачиваетесь!
Четкие скулы Постникова стали вовсе белыми. Нет на его лице ни
тени улыбки, и губы еле разжимаются, процеживают слова:
- Что за тон, товарищ Стуков? Меня совершенно не касаются пьянки
Касаткина. Он ведь не работал у нас в ПМК... И позвольте, почему
"гражданин Постников"? Мне кажется, я могу быть полезен вам лишь в
качестве свидетеля и не утратил права на общепринятое обращение
"товарищ"!
Ох, не надо Постникову становится в эту позу. Стуков, разом
отринув те добрые чувства, которые пытался пробудить в себе к этому
человеку, такому, оказывается, заносчивому и такому неискреннему,
холодно проговорил:
- Пока свидетель. Но не исключено, что можете стать
подозреваемым... Я толкую с вами не ради приятного
времяпрепровождения, я выясняю обстоятельства, имеющие
непосредственное отношение к смерти Юрия Селянина... Мое постановление
о прекращении уголовного дела по факту гибели Селянина отменено...
Щеки и подбородок Постникова стали серо-синими. Стуков налил в
стакан воды, протянул ему через стол.
- Что же это за криминальные обстоятельства? - с трудом выдавил
Постников.
"Жидок на расправу, Игорь Петрович, - уже от души посочувствовал
Стуков. - Мужику не к лицу так размазываться по стенке, даже и
виноватому".
- Ну, не впадайте в панику, Игорь Петрович. Подозреваемый - еще
не обвиняемый. Доказать еще надо подозрения...
- Так чем же я привлек ваше внимание?
- Тем, что 10 января 1978 года вы, будучи в нетрезвом состоянии,
управляли грузовой автомашиной ГАЗ с кузовом, крытым брезентовым
тентом, следовали по шоссе, по которому в то же время навстречу вам
двигался Юрий Селянин, могли не справиться с управлением автомашиной и
совершить наезд на любого пешехода, в том числе и на Селянина...
Постникову показалось, будто что-то оборвалось у него внутри и
сердце остановилось.
- Позвольте, позвольте. Это злое недоразумение. Не в моих
правилах ненастной ночью, при плохой видимости гонять на машине да
еще, как вы утверждаете, в нетрезвом состоянии. Так что, уверяю вас,
явное недоразумение.
Стуков тщательно скрывал охватившую его брезгливость: нельзя же
так трусливо и неумно врать. Ну, отбивайся, выдвигай правдоподобные
версии, но не уподобляйся мальчишке, который с измазанным ртом
отпирается, что лазил в банку с вареньем. Василий Николаевич молчал,
великодушно давая Постникову возможность собраться с мыслями.
А мысли Постникова мешались. Если бы сейчас в кабинете рухнул
потолок или с улицы влетела в форточку шаровая молния, Игорь Петрович
был бы напуган и потрясен куда меньше.
Такого оборота - отмены устраивавшего всех постановления Стукова
в областном центре - не мог предвидеть даже Федор Иннокентьевич.
Пожалуй, одна только Варя, ни во что не посвященная, предчувствовала
такой кошмарный исход. Любящее сердце - вещун...
Да еще Лида Круглова давно делала намеки о каком-то краешке их
вины, о том, что они могли бы предотвратить гибель Селянина, но не
сделали этого...
Тогда он отмахнулся от этих намеков. И вот расплата...
Собрав остатки своего мужества, Постников решил попытать судьбу и
сказал:
- Новость действительно ошеломляющая! Помнится, вы, Василий
Николаевич, и все кругом были уверены в том, что Селянин - жертва
несчастного случая. - Он словно бусы на нитку, нанизывал слово за
словом, оттягивал решающий вопрос. И все-таки настало мгновение, когда
уже нельзя было не задать этот вопрос: - Только и сейчас не могу я
взять в толк: в чем подозревают меня? Пусть смерть Селянина -
следствие чьего-то злого умысла. Так ищите убийцу... Но я-то при чем
тут, если меня даже не было на этой дороге?
Стуков брезгливо поморщился, но сказал сдержанно:
- Вы настаиваете, что не проезжали в тот вечер по дороге?
- Да. Насколько я помню, так. - Ответ звучал не очень твердо, но
Игорь Петрович решил пойти ва-банк.
- Может быть, позабыли? - с напускным сочувствием заметил Стуков.
- Да-да, переезд в трест. Дела, знаете, заботы, занятость...
- Да, да, - понимающе покивал Стуков. - Но есть свидетель,
который отлично помнит события того вечера. Вашу машину с брезентовым
тентом, которую он ясно видел и которой пользовались в тот день только
вы. Видел как раз в тот момент, когда погиб Селянин. И на том месте...
Он даже прикинул скорость - километров за восемьдесят вы гнали. Именно
недозволенная скорость привлекла внимание этого человека к вашей
машине.
- Свидетель!.. Яблоков ваш... Яблоков!.. Только и свету в
окошке... Все он видел, все он знает. Одно только забывает, что
родственник и Селянину и Касаткину. Значит, заинтересованное лицо. -
Тут бы Постникову и остановиться. Но он не смог сдержаться и
раздраженно продолжал: - И что он мог рассмотреть с крыльца дежурки -
это же метров триста до шоссе, да еще в пургу. Снег мело так, что
света белого не видно.
Он произнес эти слова и сразу же пожалел о них. Но было уже
поздно. Капитан Стуков заметил с укором:
- Странно как-то у вас получается, Игорь Петрович, нелогично.
Поездку свою вы отрицаете, а вот что уличает вас в этой поездке именно
Яблоков, вам это доподлинно известно. Еще раз скажу: нелогично и,
простите, неумно, Игорь Петрович. Вы же сразу после похорон Селянина
отбыли в область, а Яблоков впервые заговорил о вашей поездке через
месяц после возвращения из командировки в Хребтовск. И погода в тот
вечер вам тоже запомнилась.
- Что же тут нелогичного... Погоду помню, потому что жил в тот
вечер. А не запомнить его, согласитесь, невозможно. Что касается
наветов на меня Яблокова, бывал-то я в Таежногорске за два года не
раз, а здесь, простите, только дворовые собаки о яблоковских догадках
не брешут...
Стуков не без внутреннего смущения припомнил свои споры и ссоры с
таким настырным Яблоковым, несколько озадаченно сказал:
- В общем-то, вы правы и насчет погоды, и, простите, даже насчет
собак... Но все-таки, Игорь Петрович, так сказать, по старой дружбе, я
стучусь к вашей совести, ехали ведь вы по шоссе. Так соседствовал вам
кто-нибудь в кабине или вы там были один?
- Простите, Василий Николаевич, но ваш вопрос мне кажется
провокационным. Я настаиваю на том, что вообще не садился в тот вечер
за руль, а вы спрашиваете, кто был со мной в кабине?
- Да полно вам, Игорь Петрович! - строго урезонил Стуков. - Какие
там провокации? Мне, право же, стыдно за вас. Следствие располагает
данными, что в тот вечер в доме вашей хорошей знакомой Надежды
Гавриловны Жадовой был богатый ужин. В нем принимали участие Пряхин,
Касаткин, ваша близкая подруга Лидия Ивановна Круглова и вы
собственной персоной. Нам известно, что вы в нетрезвом виде вели
автомашину, в кабине которой вместе с вами находилась Круглова.
Кстати, Лидия Ивановна вскоре после вашего с Чумаковым переезда в
область тоже покинула поселок. Перед самым отъездом она призналась
близким ей людям, что сидела с вами в кабине, вы ехали по шоссе мимо
ДОЗа. Она дрожала, что вы на скорости перевернете машину. Она видела
кого-то на дороге, но не думала, не гадала, что кончится все так
трагично. Что виновата она перед Юрием сильно... - Стуков смущенно
кашлянул и, не щадя больше перед этим двоедушным человеком своего
следовательского самолюбия, признался с невеселой усмешкой: - Собаки
об этом, правда, как выражаетесь вы, не брехали, но слушок был среди
близких вам с Кругловой лиц.
Постникову показалось, что сердце у него оборвалось и рухнуло
куда-то далеко вниз. "Лидия успела растрепать свои бредни..." Это