Сигл Эрик. История Оливера

очаровывает их.
В половине двенадцатого елка была украшена, подарки разложены, а мой
древний носок висел рядом с новым-но-не-менее-древним для моей гостьи.
Пришло время расходиться. На лестничной площадке мы пожелали друг другу
приятных сновидений.
- Спокойной ночи, Марси, - сказала мама.
- Спокойной ночи и большое спасибо, - эхом отозвалась та.
- Спокойной ночи, дорогой, - пожелала мама и поцеловала меня в щеку. Я
понял это в том смысле, что Марси прошла экзамен.
Оливер Бэрретт III с супругой отбыли. Марси повернулась ко мне.
- Я потихоньку прокрадусь к тебе в комнату, - предложил я.
- Ты сумасшедший?
- Нет, страстный. Эй, Марси, это же Рождественская ночь.
- Твои родители были бы в ужасе, - похоже она говорила это всерьез.
- Марси, по-моему, даже они будут заниматься любовью этой ночью.
- Они женаты, - ответила Марси. И, торопливо поцеловав меня в губы,
испарилась.
Какого черта?!
Я дотащился до своей древней комнаты (весь тинейджерский дизайн -
вымпелы и постеры команд - пребывал в какой-то музейной сохранности). Мне
хотелось позвонить прямо на лайнер и сказать что-то вроде : "Фил, надеюсь
хоть у тебя все в порядке".
Я не стал.
Просто пошел спать, пытаясь понять, что же я рассчитывал получить на
Рождество.

Доброе утро! С Рождеством! Тут посылка специально для вас!
Мама подарила отцу еще один набор галстуков и хлопковых носовых
платков. На мой взгляд они ничем не отличались от тех, что он получил в
любой из прошлых лет. Впрочем, так же обстояло дело с халатом, который отец
подарил маме.
Я стал гордым обладателем дюжины галстуков, из тех что реклама называет
идеальными для молодежи.
Марси достались самые последние духи от Daphne du Maurier от мамы.
Я в этом году потратил на рождественские покупки целых пять минут, и
это чувствовалось. Еще несколько платков для мамы, еще несколько галстуков
для отца плюс книга "Радость кулинарного искусства" для Марси (посмотрим,
как она отреагирует).
Теперь все внимание сосредоточилось на подарках нашей гостьи.
Начнем с того, что их, в отличии от наших, не заворачивали дома. Все
было профессионально упаковано сами-знаете-где в Калифорнии.
Мама получила светло-синий кашемировый шарф ("Ну зачем же так?..").
Для отца - продолговатая коробка , оказавшаяся Шато От-Брион 1959-го
года.
- Какое замечательное вино, - сказал он. По правде сказать, знатоком
его не назовешь. Наши "погреба" содержали виски для его гостей, шерри - для
маминых и бутылку-другую хорошего шампанского для великих праздников.
Я получил пару перчаток. Несмотря на их элегантность, я
так и не надел их. Подарок получился чертовски безличным.
(- Тебе больше понравились бы норковые трусы?
- Да. Именно там мне было холоднее всего)
В конце концов я получил то, что всегда получал от отца. Чек.

"Радости миру".
Под звуки этого псалма, виртуозно исполненного мистером Уиксом,
органистом, мы вошли в церковь и направились к своим местам. Зал был
наполнен прихожанами, которые, по правде сказать , пялились исподтишка на
нашу гостью (Уверен, что при этом говорилось что-то вроде "Она - не одна из
нас"). Никто не обернулся, чтобы посмотреть в открытую - за исключением
миссис Родс, чьи девяносто-с-лишним (весьма изрядным лишним) - могли
послужить смягчающим обстоятельством. Но почтенная публика наблюдала и за
миссис Родс. И не могла не отметить, улыбку, последовавшую вслед за этим.
Ага, ведьма дает добро.
На этот раз мы пели спокойнее (тише, чем прошлым вечером), и могли
слышать монотонное бормотание преподобного Линдли . Мой отец выучил урок, и,
надо признать, выучил неплохо. Дыхание он переводил в паузах между фразами,
а не как Линдли - где попало.
Проповедь "Господь милосердный", показала, что преподобный пребывает в
курсе мировых событий. Он упомянул конфликт в Юго-Восточной Азии и предложил
задуматься хотя бы на Рождество, так ли нужен Господу мира Мир в войне.
Милостью Божьей, Линдли страдает астмой, так что его проповеди
выдыхаются довольно быстро.
Обретя благословление, мы отошли к ступеням церкви. Где состоялся
повтор встречи, имевшей место после игры Гарвард-Йель. С той разницей, что
этим утром все были вполне трезвы.
" Джексон!" " Мейсон!" " Гаррис!" " Бэрретт!" " Кэбот!" " Лоуэл!"
Боже!
Промежутки между приветственными воплями заполнялись абсолютными
пустяками. У мамы тоже нашлись знакомые, чтобы поприветствовать. В более
спокойной манере, разумеется.

А потом вдруг некто отчетливо завопил:
"Ма-арси, дорогая!"
Я резко обернулся и увидел свою девушку, обнимающую кого-то.
Это был очень древний "кто-то", иначе несмотря на церковь, пришлось бы
ему глотать собственные зубы. Предки конечно моментально оказались рядом,
стремясь узнать, кто же приветствовал Марси с таким энтузиазмом.
Добрый старый Стендиш Фарнхэм все еще сжимал Марси в объятиях.
- О, дядя Стендиш, какой замечательный сюрприз!
Мама воодушевилась. Марси - племянница этого достойнейшего "одного из
нас"?
- Ма-а'си, что могло вытащить такую столичную штучку в наши ва'ва'ские
к'ая? - поинтересовался дядюшка Стендиш, растягивая слова где-то на ширину
Бостонской гавани.
- Она у нас в гостях , - вмешалась мама.
- О, Элисон, как замечательно, - сказал Стендиш и подмигнул мне, -
бе'егите ее от вашего па'ня.
- Мы сдуваем с нее пылинки, - невежливо ответил я. Кажется, до него
дошло.
- Вы родственники? - спросил я, желая, чтоб старый Стендиш наконец
убрал руку с талии Марси.
- Только по привязанности. Мистер Фарнхэм и мой отец были партнерами, -
ответила она.
- Не па'тне'ами, - настаивал он, - б'атьями.
- О, - произнесла мама, в надежде на сочные подробности.
- У нас была па'а заводов, - сообщил Стендиш, - Я п'одал их, после
сме'ти ее отца. Пропал ку'аж.
- В самом деле? - спросила мама, безуспешно пытаясь подавить целый
Везувий любопытства (Похоже, Стендиш считал само собой разумеющимся, что нам
известно, кто был отцом Марси ).
- Если будет минутка, загляни ко мне вечерком, - сказал старый Фарнхэм
на прощание.
- Мне надо возвращаться в Нью-Йорк, дядя Стендиш.
- А-а, маленькая занятая девчонка, - радостно завопил он, - и тебе не
стыдно уди'ать от нас, как какой-то п'еступнице?
Он чмокнул ее и повернулся к нам.
- Следите, чтобы она ела. Сколько я помню маленькую Маа'си, она
постоянно сидит на каких-то диетах. С Рождеством!
Тут его осенило:
- И - удачи тебе, Маа'си. Мы все гордимся тобой.
Обратно нас привез отец. В очень многозначительной тишине.
Обед накануне Рождества. Отец раскупорил бутылку шампанского.
- За Марси, - сказала мама.
Мы подняли бокалы. Марси чуток смочила губы. В нарушение собственных
принципов следующий тост я предложил во славу Иисуса.
Нас было шестеро. Те же, плюс Джеф, мамин племянник из Вирджинии и тетя
Элен, незамужняя сестра моего деда. По-моему, она помнила еще Мафусаила, со
времен, когда они вместе учились в Гарварде. Элен была глухой, а Джеф ел
так, будто его мучили глисты. Так что особых изменений в разговорах не
ожидалось.
Мы отдали должное славной птице.
- Скажите это Флоренс, не мне, - смутилась мама, - она встала рано
утром, чтобы приготовить ее.
- Приправы просто фантастические, - изрекла моя одна моя Нью-Йоркская
знакомая.
- Устрицы из Ипсвича, в конце концов, - ответила мама.
Угощение было в разгаре, мы с Джеффом соревновались за звание обжоры
дня.
К моему удивлению, на столе возникла вторая бутылка шампанского. Я
смутно отметил, что пьем только мы с отцом. Честно говоря, смутность эта
объяснялась тем, что большую часть выпил именно я.
Неизменный пирог с фаршем, потом кофе в гостиной - и вот уже три часа
дня.
Отъезд в Нью-Йорк пришлось немного
отложить - дабы желудок мог утрястись, а голова - проветриться.
- Марси, вам не хотелось бы немного погулять? - спросила мама.
- С удовольствием, миссисс Бэрретт.
Они вышли.
Остались мы с отцом.
- Я бы тоже не отказался проветриться, - сказал я.
- Не имею ничего против, - ответил он.
Когда мы надели пальто и вышли на зимний мороз, до меня дошло, что
именно я попросил его об этом променаде. Вполне можно было найти отговорку -
тот же футбол, например, как сделал Джеф. Но нет, мне хотелось поговорить. С
моим отцом.
- Она очаровательная девушка, - сказал он. Не ожидая моего вопроса.
Но это и было то, о чем я надеялся поговорить.
- Спасибо, отец. Я тоже так думаю.
- Она кажется...достойной тебя.
Мы были в лесу. Окруженные только облетевшими деревьями.
- Скорее я...достоин ее, - сказал я наконец.
Отец взвесил каждое слово. Он не привык к тому, что я соглашаюсь с ним.
После стольких лет военных действий он несомненно ожидал подвоха в каждом
слове. Но постепенно до него стало доходить. Он спросил:
- Серьезно?
Мы двинулись дальше. В конце концов, я поднял глаза и тихо ответил:
- Хотел бы я знать.
Хотя прозвучало это довольно таинственно, отец почувствовал, что я
честно пытаюсь высказать то, что чувствую. Растерянность.
- Это...проблема?
Я посмотрел на него и молча кивнул.
- Кажется, я понимаю, - сказал он.
Как? Я не рассказывал ему ничего.
- Оливер, нет ничего неестественного, что ты все еще страдаешь, - его
проницательность застигла меня врасплох. А может он знал, что эти слова
могут...тронуть меня?
- Нет, это не Дженни. Я хочу сказать, что думаю, что готов... - почему
я рассказываю это ему?
Он не настаивал. Просто ждал, пока я разберусь со своими мыслями.
Потом он мягко сказал:
- Ты говорил о проблеме?
- Ее семья.
- О, - ты имеешь в виду...сопротивление?
- Не с их стороны, - ответил я, - ее отец...
- Да?
- ...ее отцом был Уолтер Биннендэйл.
- Понимаю, - сказал он. И завершил этим коротким словом самый искренний
разговор в нашей жизни.

33.

- Я им понравилась?
- Я бы сказал, ты их потрясла.
Мы выехали на Массачусетскую магистраль. Стемнело. На дороге ни живой
души.
- Ты доволен? - спросила она.
Я не ответил. Марси ожидала изъявлений восторга. Вместо этого я
сосредоточился на пустой трассе.
- Что случилось, Оливер? - наконец произнесла она.
- Ты обрабатывала их.
Она казалась удивленной.
- И что в этом неправильного?
Я слегка завелся:
- Но зачем, черт побери? Зачем?
Пауза.
- Потому что я хочу выйти за тебя замуж, - ответила Марси.
К счастью за рулем сидела она. Потому как меня эта прямота прямо-таки
оглушила.
- Тогда попытайся начать с меня! - рявкнул я.
Мы неслись вперед, свист ветра вместо музыки. Потом Марси сказала:
- Мне казалось, мы уже прошли этот этап.
- М-м-м, - неопределенно протянул я. Потому что молчание могло бы стать
знаком согласия.
- Ладно, Оливер, где мы?
- Где-то часах в трех от Нью-Йорка.

- Что именно я сделала не так? Точно?
За Станбриджем мы остановились выпить кофе в ГоДжо.
Мне хотелось сказать:
"Ничего".
Но я уже успокоился настолько, чтобы не дать яду излиться наружу.
Я знал, что выбит из равновесия ее прямотой. И не в силах придумывать
рациональный ответ.
- Хорошо, так чем я тебя достала? - снова спросила она.
Мне понадобилась пара секунд, чтоб ответить:
- Не было этого. Забудь, Марси. Мы оба устали.
- Оливер, ты злишься на меня. Почему бы тебе не выговориться, вместо
того, чтобы уходить в себя?
На сей раз она была права.
- О'кэй, - начал я, вычерчивая пальцем круги на лаке стола, - мы
провели две недели друг без друга. Да, мы оба были по уши в делах, но я все
время мечтал, как встречусь с тобой...
- Оливер...
- Я не имею в виду только постель. Мне просто хотелось быть с тобой. Мы
вместе....
- А, оставь, - сказала она, - Это просто рождественская лихорадка в
Ипсвиче.
- Не этот уикэнд. Все время.
Она посмотрела на меня. Я не поднимал голоса, но он уже начинал
выдавать мою злость.
- Мы возвращаемся к моим поездкам последней пары недель?
- Нет. Я говорю о десяти тысячах недель, которые у нас впереди.
- Оливер. Я думаю, что наша работа накладывает определенные карьерные
обязательства, не так ли?
Так. Но только в теории.
- Тогда попробуй подумать о "карьерных обязательствах" в одиночестве, в
третьем часу ночи.
Я решил, что сейчас она взорвется. Но ошибся.
- Я пробовала, - мягко ответила Марси, - много раз.
Она тронула меня за руку.
- Да? И каково это - оставаться только в обществе гостиничных подушек?
- выяснял я.
- Хреново.
Мы давно уже вышли в штрафную площадку, только вот очков за это никто
не давал. Может, на этот раз начать новую игру предложит она?
- И как ты справляешься? Ночью, в одиночестве? - спросил я.
- Говорю себе, что у меня нет выбора.
- Ты в это веришь?
- Чего ты хочешь от женщины, Оливер?
Тон был корректным. А вот вопрос - нет.
- Любви.
- Другими словами, "кухня, церковь, колыбель"?
- Меня бы вполне устроило несколько лишних ночей в нашей квартире.
Мне не хотелось философствовать. Или делиться опытом своего брака. Черт
побери, Дженни ведь тоже работала.
- Мне казалось, что мы счастливы вместе.
- Угу. Когда мы вместе. Но, Марси, любовь это ведь не оптовый склад,
запасы которого пополняют телефонным звонком!
Ирония осталась неоцененной.
- Хочешь сказать, что нам надо прилепиться и стать друг для друга
няньками?
- Я бы стал - если ты нуждаешься во мне.
- Господи Боже! Я же только что сказала, что хочу выйти за тебя!
Она выглядела усталой и расстроенной. Момент на самом деле вышел не
слишком удачным.
- Пойдем, - предложил я.
Расплатился. Мы вышли и двинулись к машине.
- Оливер, - сказала Марси.
- Да?
- А может это - прошлое? Я хочу сказать, потому что я понравилась им. И
они совсем не прыгали от восторга, когда ты привел домой Дженни?
- Нет, - отрезал я. И постарался забыть ее вопрос как можно быстрее.

Марси, к ее чести - боец.
В течение всего нашего Рождественско-новогоднего перемирия я
чувствовал, что она внутренне готовится к Новой Кампании. Противником,
разумеется, был ее инстинкт недоверия ко всему миру.
И мой.
Как бы то ни было, она старалась как можно больше оставаться дома и
управлять шоу по телефону. Что совсем непросто в атмосфере новогоднего
сумасшествия. Но у нее получалось. Она вела бои на дистанции, а ночью мы
были вместе. И, что удивительнее, иногда и днем.
Потом, накануне Нового года, она провела стремительный прорыв. Мы как
раз готовились к вечеринке у Симпсонов (ага, я еще прихватил немного
Алка-Зельцера, просто так, на всякий случай). Пока я брился, Марси появилась
в зеркале, значительно улучшив собой картинку. Она не стала ходить вокруг да
около.
- Ты готов принять новое назначение?
- Например? - осторожно поинтересовался я.
- Например, как насчет небольшой поездки? В феврале.
- И ее выиграла, конечно, ты, - ("Не будь саркастичным, Оливер, она
ведь старается").
- Расслабься. И смотри на вещи шире. Верно, я должна присутствовать на
Гонконгской выставке мод, и...
- Гонконг!
Она поймала меня на удочку. Восток! Моя улыбка была до ушей.
- Врубаешься, друг мой?
- Ты же говоришь, что должна работать, - подозрительно поинтересовался
я.
- Просто показаться работой не называется. Кроме того, китайский Новый
год всего за неделю до того. Мы могли бы отметить его вместе. А потом -
домой, с остановкой на Гавайях.
- Хорошо, - промямлил я. Но лицо излучало абсолютный восторг. Потом,
еще осторожнее уточнил:
- А Гавайях у тебя тоже дела?
- Нет. Если не считать собирания кокосов.
Какая программа на Новый Год!
- Ну как?
- Нравится. Особенно Гавайи. Тихие пляжи, прогулки под луной...
- Что-то вроде медового месяца, - закончила она.
Интригующая фразеология. Интересно, насколько это всерьез.
Я не обернулся. Вместо этого посмотрел в зеркало, чтобы уловить
выражение ее лица.
Оно было затянуто туманом.

Я не получил разрешения от босса.
Я обрел благословление.
Не то, чтобы они были так уж счастливы отделаться от меня. Но я не брал
ни дня отпуска с тех пор, как поступил в фирму.
Придется, конечно, кое-чем пожертвовать. Я не смогу участвовать в
нескольких делах. Вроде дел тех двух вашингтонских отказников, где
использовался прецедент моего процесса "Уэббер против призывной комиссии". А
в феврале Конгресс приступал к рассмотрению проблемы сегрегации. Так что я
уже заранее испытывал угрызения совести.
- Боишься, что к твоему возвращению в мире воцарится абсолютная
справедливость? - усмехнулся мистер Джонас, - обещаю оставить специально для
тебя несколько отборных образцов обратного.
- Благодарю вас, сэр.
- Немного больше эгоизма, Оливер. Ты заслужил это.
Даже готовясь к путешествию (туристическое представительство Гонконга
буквально засыпало меня материалами), я продолжал работать над парой дел у
"Полуночных всадников". Барри Поллак, герой Дела школьного совета, должен
был довести их до завершения

- Эй, Марси, что такое Нанкинский договор?
- Звучит как "Микадо".
Я просвещал ее за завтраком, обедом, за чисткой зубов... Даже в офис
звонил.
- Нанкинский договор это, как тебе следует знать...
- А мне следует?
- Да. Когда англичане победили в Первой опиумной войне...
- О, опиум, - у нее загорелись глаза.
Я проигнорировал ее выходку и продолжил лекцию.
- ...Китаю пришлось отдать англичанам Гонконг.
- О! - сказала она.
- Это только начало.
- Вижу. А в конце воинствующий юрист Бэрретт выйдет на тропу войны и
заставит их вернуть его. Угадала?
Ее улыбка добавила света в квартире.
- Как насчет домашней работы на поездку? - поинтересовался я.
- Я была там несколько раз.
- Да? Тогда расскажи, что тебе вспоминается при слове "Гонконг"?
- Орхидеи, - ответила Марси, - там фантастические цветы, но орхидей -
девяносто видов.
Замечательный факт. Тонко чувствующий миллионер.
- Марси, я куплю тебе по одной от каждого вида.
- Я удержу тебя от этого.
- Что угодно за то, чтобы ты удержала меня.

С Новым Годом, будем громко петь Кунг-Фу!
Я пританцовывая носился по офису, закрывая папки и пожимая руки. Завтра
мы вылетали на Восток.
- Не волнуйтесь, - сказала Анита, - я зажгу за вас свечи. Aloha,
Оливер.
- Нет, нет, Анита, говорите правильно, - ответил свежеиспеченный
поклонник китайской культуры, - "Kung hej fat choy".
- Это предложение заснуть под свечой?
- Нет, Анита, - отозвался поклонник, - это китайское новогоднее
пожелание: "Kung hej fat choy" - "Благополучия и счастья". Пока!
- Пока, везунчик.
И мы отбыли

34.

Я не много запомнил из той поездки. Кроме того, что это был последний
раз, когда я видел Марси Биннендэйл.
Мы вылетели из Нью-Йорка во вторник всего с одной заправкой - в
Фербэнксе. Мне ужасно хотелось попробовать "Печенной Аляски", Марси
собиралась выбраться наружу и поиграть в снежки. Пока мы решали, объявили
посадку.
Мы поспали, насколько это было возможно, растянувшись поперек трех
кресел. В праздничном настроении мы даже решились вступить в
"Клуб-на-высоте-мили", как это называют свингеры. Проще говоря,занялись
тайком любовью, пока остальные пассажиры следили за Клинтом Иствудом,
отстреливающим кучу плохих парней за пригоршню баксов.
Когда мы приземлились в Токио, там начинался вечер среды (!). До
пересадки оставалось еще четыре часа. Двадцатичасовой перелет так укатал
меня, что я без особых церемоний свалился на диван комнаты отдыха "Пан-Ам".
Тем временем, Марси, бодрая и свежая, как всегда, проводила совещание с
какими-то парнями, приехавшими ради этого из города. (Это входило в условия
сделки: четыре дня она работает, потом две недели
отпуска-и-гори-весь-мир-зеленым-пламенем). К моменту, когда я проснулся для
финального перегона, она уже выработала условия обмена бутиками с
Такашимайя, японским поставщиком элегантности.
Больше я не спал. Я был слишком возбужден, высматривая впереди огни
Гонконгской гавани. В конце концов, они засверкали под нами, когда, ближе к
полуночи мы пошли на посадку. Выглядело это даже лучше, чем на виденных мною
картинках.
Нас встречал Джон Александер Хсианг. Очевидно, Номер Один среди
поверенных Марси в Колонии. Лет под сорок, костюм английский, акцент
американский ("Я посещал Школу Бизнеса в Штатах" - сообщил он). И в каждой
фразе непременное "Эй-о'кэй". Что в полной мере соответствовало всем
сделанным им приготовлениям к визиту. Всего через двадцать минут после
посадки мы уже пересекали гавань в направлении района Виктория, где нам и
предстояло остановиться. Средством транспортировки служил вертолет, и вид с
него открывался фантастический. Город сверкал бриллиантом во мраке
Китайского Моря.
- Местная поговорка, - прокомментировал Джон Хсианг, - "Пусть горят
тысячи огней".
- Почему так поздно? - поинтересовался я.
- Наш новогодний фестиваль.
Бэрретт, ты идиот! Забыть, зачем ты сюда приехал! Ты ведь даже знал,
что это будет год Собаки!
- А когда народ пойдет спать?
- Ну, дня через два, может три, - улыбнулся мистер Хсианг.
- Я продержусь еще максимум пятнадцать секунд, - Марси зевнула.
- Ты что, устала? - удивился я.
- Да. Утренний теннис отменяется, - ответила она. И поцеловала меня в
ухо.

В темноте я не смог разглядеть виллу снаружи. Но изнутри она была
роскошной, как в Голливуде. Располагалась она на склоне пика Виктории. То
есть, где-то в миле над гаванью, так что вид из окна открывался потрясающий.
- К сожалению, сейчас зима. Для купания холодновато, - отметил Джон.
Оказывается, я не заметил в саду бассейна.
- У меня мозги плывут, Джон, - ответил я.
- Почему бы им не проводить это шоу летом? - спросила Марси. Мы вели
легкую беседу, пока прислуга (горничная и два боя) заносили наши вещи,
распаковывали их и развешивали по местам.
- Лето в Гонконге - не самое приятное время, - отозвался Джон, -
влажность может создавать определенные неудобства.
- Ага, восемьдесят пять процентов, - вставил Оливер Бэрретт, хорошо
выучивший свое домашнее задание и к тому же проснувшийся настолько, чтобы
его цитировать.
- Да, - сказал мистер Хсианг, - Как в августе в Нью-Йорке.
Очевидно, Джону стоило большого труда признать, что в Гонконге что-то
не "Эй-о'кэй".
- Спокойной ночи. Надеюсь, вам понравится наш город.
- О, разумеется, - дипломатично ответил я, - это "великолепное, полное
достопримечательностей место".
Он ушел. Без сомнений, воодушевленный моей цитатой.

Мы с Марси остались сидеть, слишком вымотанные, чтоб заставить себя
пойти спать. Бой Номер Один принес вино и апельсиновый сок.
- Чье это все? - полюбопытствовал я.
- Домовладельца. Мы просто арендуем его из года в год. Сюда ездит масса
народу, удобнее иметь для них постоянное место.
- Какие планы на завтра?
- Ну, часов в пять за мной заедет машина, чтобы отвезти в офис. Потом
завтрак с воротилами бизнеса. Ты можешь присоединиться....
- Благодарю. Я - пас.
- Джон будет в твоем распоряжении. Он покажет тебе
достопримечательности. Тигровые сады, базары. Можешь провести так хоть весь
день.
- С Джоном?
Она улыбнулась.
- Я посоветовала показать тебе Шатин.
- Монастырь тысячи Будд? Так?
- Верно. Потом мы с тобой поедем на остров Лан Тао и проведем ночь в
тамошнем монастыре.
- Эге! Ты здорово знаешь все тут.
- Я бывала здесь уже много раз.
- Одна? - ревниво спросил я.
- Не просто одна, - отозвалась она, - в каком-то безнадежном
одиночестве. На закате это чувствуется особенно сильно.
Отлично. Похоже, она еще не знает, как вместе встречать закаты. Я научу
ее.
Завтра.

Естественно, я купил себе фотоаппарат.
Следующим утром Джон привез меня на Каулун, где на витринах
обнаружились целые развалы фототехники.
- Как это у них получается, Джон, - спросил я, - японская техника
дешевле, чем в Японии? Французская парфюмерия - дешевле, чем во Франции! (Я
уже успел купить кое-что для Марси).
- Секрет Гонконга, - улыбнулся он, - волшебный город.
Вначале - цветочные рынки в их новогоднем великолепии - хризантемы,
фрукты, золотая бумага. Праздник цветов для моей свежекупленной камеры (И
большой букет для Марси).
Потом - обратно на Викторию. Узкие улицы со ступеньками. Раскинувшийся,
вроде паука базар. Кэт-стрит, где в задрапированных красным ларьках можно
было найти абсолютно все - самая невероятная мешанина, которую я когда-либо
видел..
Я съел столетней давности яйцо (прожевал и проглотил, стараясь не
чувствовать вкуса).
Позже Джон объяснил, что на самом деле эти яйца изготавливаются всего
за какие-то недели - "Их протравливают мышьяком, а потом покрывают илом". (И
это после того, как я его съел!)
Гербарии. Впрочем, меня не слишком заинтересовали ни они, ни грибы, ни
сушенные морские коньки.
Винные лавки, где продавались маринованные змеи.
- Нет, Джон, маринованную змею я есть не буду.
- О, это очень полезно, - ответил он, явно наслаждаясь моим
отвращением, - Яд, добавленный в вино, творит чудеса.
- Например?
- Лечит ревматизм. Улучшает потенцию.
К счастью, ни то, ни другое мне не требовалось.
- Учту. Но на сегодня с меня хватит.
И мы вернулись на виллу.
- Если встанете рано утром, - сказал он на прощание , - Я покажу вам
нечто интересное. Из области спорта.
- О, я как раз занимаюсь спортом.
- Тогда я заеду к семи, о'кэй? В Ботаническом саду проводятся бои с
тенью. Захватывающее зрелище.
- Эй-о'кэй,- ответил я.
- Приятного вечера, Оливер!
- Спасибо.
- Вообще-то в Гонконге каждый вечер - приятный, - добавил он.

- Марси, это как будто во сне, - сказал я.
Полчаса спустя мы были в море. Солнце заходило. Джонка везла нас по
направлению к Абердину, "Плавучим ресторанам". Повсюду сверкала иллюминация.
- Поговорка говорит про тысячи огней, - ответила мисс Биннендэйл, - мы
только начали, Оливер.
Ужин при свечах, причем рыба, которую мы выбирали, еще плавала. А я