---------------------------------------------------------------
Erich Segal "Oliver's Story", 1977
© Copyright Эрик Сигл
© Copyright перевод К.Налбандян, irukan()yandex.ru
Date: 29 Jul 2006
---------------------------------------------------------------
(Перевод с английского: Карен Налбандян)
Июнь, 1969
- Оливер, ты болен
- Я - что?
- Ты очень болен.
Специалист, поставивший этот вопиющий диагноз, пришел в медицину
довольно поздно. Честно говоря, до сегодняшнего дня я пребывал в
уверенности, что он - пекарь. Звали специалиста Фил Кавиллери. Когда-то
Дженни, его дочь, была моей женой. Она умерла. А нам осталось жить и беречь
друг друга - в память о ней. Так что раз в месяц я появлялся у него в
Крэнстоне, чтобы сходить вместе в боулинг, выпить за компанию и попробовать
какой-нибудь экзотической пиццы. Или же он приезжал ко мне в Нью-Йорк -
заняться чем-то в том же духе. Но вот сегодня, сойдя с поезда, вместо
обычного соленого приветствия Фил выдал:
- Оливер, ты болен.
- В самом деле? И какого же черта, по твоему глубоко профессиональному
мнению, со мной не то?
- Ты до сих пор не женился.
Тут он замолчал, развернулся и, не выпуская дерматинового чемоданчика,
направился к выходу.
В лучах утреннего солнца, стекло и бетон большого города казались почти
уютными. Так что мы решили пройтись пешком с пару десятков кварталов до
моей, как я ее я называл, холостяцкой берлогой.
На углу Сорок Седьмой и Парка Фил обернулся:
- Что ты делаешь по вечерам?
- Ох, занят.
- Гм... Занят? Это хорошо. И с кем же?
- С "Полуночными всадниками".
- Кто такие - рок-группа, просто банда?
- Ни то, ни другое. Юристы, подрабатывающие волонтерами в Гарлеме.
- И сколько вечеров в неделю?
- Три, - ответил я.
Некоторое время мы опять шагали молча.
На углу Пятьдесят Третьей и Парка Фил наконец нарушил молчание:
- И все равно, четыре вечера остаются свободными.
- У меня до черта офисной работы на дом.
- Ага, конечно. "Нам задали много домашней работы".
Фил, похоже, относился к моим делам, без должного уважения. Пришлось
намекнуть, насколько они важны:
- Я часто бываю в Вашингтоне. Через месяц слушается дело по Первой
поправке. Школьный учитель...
- О, это очень благородно, защищать учителей, - восхитился Фил, и
типа-между-делом добавил:
- А вот как там, в Вашингтоне насчет баб?
- Не знаю, - я только пожал плечами.
На углу Шестьдесят Пятой и Парка Фил Кавиллери резко остановился и
посмотрел мне в глаза.
- Так когда, ко всем чертям, ты собираешься снова запустить свой
движок?
- Этого не случалось уже давно, - произнес я вслух. А про себя подумал,
что великий философ, написавший "Время лечит" забыл добавить, сколько именно
времени.
- Два года, - сказал Филлип Кавиллери.
- Восемнадцать месяцев, - поправил я.
- Да, точно...- ответил Фил. Но севший голос выдал его. Он ведь до сих
пор чувствует пронизывающий холод того декабрьского дня. Восемнадцать
месяцев назад.
Всю оставшуюся дорогу я пытался разрядить атмосферу, вовсю расхваливая
квартиру, которую снял после его прошлого визита.
- Так, это она и есть?
Фиг огляделся, и брови у него стали подниматься. Вообще-то все было
очень аккуратно и пристойно. Я специально нанял женщину, чтоб она прибралась
тут с утра.
- Как ты называешь этот стиль? - поинтересовался Фил, - Нужник-модерн?
- Ну, - замялся я, - потребности у меня довольно скромные...
- Я скажу тебе. Знаешь, большинство крыс у нас в Крэнстоне живут как
раз в таких условиях. А некоторые и лучше. Что это у тебя, за книги тут,
черт побери ?
- Юриспруденция, Фил.
- А как ты именно с ними развлекаешься, гладишь кожаные обложки, да?
Мне всегда казалось, что уж свое право на частную жизнь я как-нибудь
отстоять смогу:
- Послушай, Фил, это ведь только мое дело, чем я занимаюсь, когда
остаюсь один.
- Кто спорит? Но этой ночью ты не один. Поэтому сейчас мы с тобой
выйдем и пойдем устраивать свою социальную жизнь.
- Устраивать - что?
- Знаешь, я совсем не для того покупал этот замечательный костюм (на
который ты, кстати, не обратил внимания) чтобы просиживать его на
каком-нибудь тупом фильме. И совсем не для того сделал эту элегантную
прическу, чтоб ты сказал мне, какой я привлекательный. Сейчас мы пойдем и
будем развлекаться. Мы пойдем и будем заводить новых друзей...
- О какого рода друзьях ты говоришь?
- Женского рода. Давай, двинулись!
- Фил, я иду в кино.
- Черта с два! Слушай, я конечно знаю, что тебе вот-вот дадут
Нобелевскую премию за смирение, но вот я этого не допущу. Слышишь ты? Не
до-пу-щу!
Похоже, он здорово рассвирепел.
- Оливер, - рек Филлип Кавиллери, на глазах обретая убедительность
святого отца, - Я здесь, чтоб спасти твою душу и твою задницу. И ты будешь
слушаться меня. Будешь слушаться?
- Да, отче. Что именно от меня требуется?
- Жениться, Оливер.
Мы похоронили Дженни ранним декабрьским утром. Вовремя: уже к полудню
метель превратила Новую Англию в мир снежных статуй.
Мои родители спросили, не хочу ли я вернуться в Бостон с ними на
поезде. Я отказался так вежливо, как умел. Объяснил, что не могу оставить
Фила одного - не выдержит. На самом деле причина была в другом. Я, всю жизнь
никого не терявший, нуждался теперь в Филе, чтоб научиться скорбеть.
- Пожалуйста, не пропадай, - попросил отец.
- Не буду, - я пожал ему руку и поцеловал маму. Поезд ушел на север.
Вначале в доме Кавиллери было шумно. Родственники старались не
оставлять нас одних. Потом - одни раньше, другие позже стали разъезжаться. У
всех были семьи, и их там ждали. Прощаясь, каждый брал с Фила слово снова
открыть булочную и вернуться к работе - единственному, что у него
оставалось. Фил всякий раз бурчал что-то вроде бы утвердительное.
В конце концов мы остались одни. Не нужно было никуда идти, ничего
делать: каждый завалил кладовку припасами минимум на месяц.
Сейчас, когда меня не отвлекали тетушки и кузины, я почувствовал, как
мало-помалу перестает действовать новокаин официальных церемоний. До того я
воображал, что знаю, что такое боль. Теперь понимал, что это был всего лишь
первый шок. Боль только начиналась.
- Эй, а ты ведь должен был вернуться в Нью-Йорк, - вспомнил как-то Фил
без особого осуждения. Я не стал указывать на факт, что его булочная тоже не
выглядит обитаемой. Ответил только:
- Не могу. У меня встреча в новогоднюю ночь тут, в Крэнстоне.
- С кем?
- С тобой.
- Это будет ужасно весело, - сообщил он, - но обещай, что следующим же
утром ты двинешься домой.
- О'кэй, - сказал я.
- О'кэй, - сказал он.
Мои родители звонили каждый вечер.
- Нет, не нужно, миссис Бэрретт, - отвечал Фил. Наверное, она
спрашивала, чем может... помочь.
- Не нужно, отец, - говорил я, - Спасибо.
Фил показал мне секретные фотографии. Те самые, которые Дженни
категорически запретила показывать мне.
- Черт побери, Фил, я не хочу, чтоб Оливер видел меня с этими зубными
скобками!
- Но, Дженни, ты была прелестна!
- Сейчас я прелестнее, - отвечала она - очень в духе Дженни, - и еще -
никаких детских фотографий, Фил.
- Но почему? Почему нет?
- Я не хочу, чтобы Оливер видел меня толстой.
Я ошарашено наблюдал за этой милой перепалкой. К тому времени мы уже
были женаты, и скобочное прошлое вряд ли могло бы стать причиной развода.
- Эй, кто здесь главный? - поинтересовался я.
- Угадай с трех раз, - улыбнулся тогда Фил. И вернул альбомы на полку -
нераскрытыми.
Сегодня мы открыли их. Там оказалось много снимков
Прежде всего - Тереза Кавиллери, жена Фила.
- Она была похожа на Дженни.
- Она была красивой, - вздохнул он.
Где-то между толстой Дженни и Дженни-в-скобках, Тереза исчезла из
альбома и больше не появлялась.
- Не надо было давать ей ехать в ночь, - сказал Фил так, будто авария,
в которой она погибла, случилась только вчера.
- Как ты выдержал? Как мог вынести это? - я эгоистично надеялся, что
сейчас услышу рецепт, который немедленно поможет мне.
- Кто сказал, что я мог выдержать? - ответил Фил, - Но у меня была
маленькая дочка...
- Чтобы заботиться...
- Чтобы заботиться обо мне.
И он рассказывал... Как Дженни делала все, чтобы помочь ему. Чтобы
облегчить его боль. Он должен был не мешать ей готовить. И, что страшнее,
должен был есть кое-какие из ее ранних произведений, изготовленных по
рецептам из буклетов супермаркетов. Она заставила его не бросать
боулинга-с-ребятами по средам. Она делала все, чтобы он был счастлив.
- Тогда почему ты так и не женился, Фил?
- Что?
- Из-за Дженни?
- Боже ты мой, нет конечно. Она изводила меня, пытаясь женить. Даже
сватать пробовала.
- Дженни?
- Господи, она пыталась сбыть меня каждой подходящей италоамериканке от
Крэнстона до Потакета.
- Одни старые девы?
- Некоторые были очень ничего, - удивил он меня, - мисс Ринальди,
например, ее учительница английского...
- Да?
- Была очень даже. Мы встречались довольно долго. Сейчас она замужем.
Трое детей.
- Ты не был готов к этому, Фил, не так ли?
Он посмотрел на меня и покачал головой:
- Эх, Оливер... Даже если и так - кто я такой, чтоб надеяться, что
Всевышний даст мне второй раз то, чего у многих не было вовсе.
И он отвернулся, жалея, кажется, что сказал правду.
На Новый Год Фил буквально запихнул меня в поезд и отправил домой.
- Ты обещал, что вернешься на работу.
- Ты тоже, - парировал я.
- Это помогает. Поверь мне, Оливер, это на самом деле помогает.
И поезд двинулся.
Фил оказался прав. Погрузившись с головой в проблемы других, я нашел
выход для подступающей ярости. Кто-то где-то подставил меня, так мне
начинало казаться. Кто-то управляющий эти миром, кто-то в Небесной
канцелярии. И я почувствовал, что должен восстановить справедливость. Все
чаще меня привлекали дела о судебных ошибках. И сколько же плевел оказалось
в этом нашем прекрасном саду!
Благодаря делу "Миранда против штата Аризона" (384 U.S. 436), я сразу
оказался зверски занят. Верховный суд признал, что подозреваемый должен быть
информирован о своем праве хранить молчание до момента, пока не получит
адвоката.
Понятия не имею, сколько народу до того было осуждено из-за своей
болтовни, но я потихоньку зверел на всех них.
Например, на Ли Роя Сиджера, который уже прочно сидел, к тому моменту,
когда я получил его дело. Ли был осужден на основании собственноручно
подписанного признания, умело (но ведь законно же?) выбитого у него после
затяжного допроса. К тому времени, когда парень ставил свою подпись, он не
был уверен ни в чем, кроме, разве что того, что быть может ему дадут наконец
поспать. Пересмотр его дела был одним из главных в Нью-Йорке, построенных на
прецеденте Миранды. И мы провернули его в лучшем виде.
- Спасибо, мужик, - сказал он мне и повернулся, чтоб поцеловать
плачущую от счастья жену.
- Расслабьтесь, - ответил я, вставая. Разделить счастье Ли Роя Сиджера
не получалось. У него была жена. Да и в любом случае мир был полон тех, кого
мы, юристы, между собой называли "трахнутыми".
Вроде Сэнди Уэббера, ввязавшегося в затяжную дуэль с призывной
комиссией. Там вообще ничего нельзя было предсказать до последнего момента.
Сэнди не был квакером, и не мог представить никаких доказательств того, что
именно "глубокая и искренняя вера", а не обыкновенная трусость мешают ему
служить в армии. Несмотря на весь риск, уезжать в Канаду он не хотел. Парень
желал признания своего права поступать согласно убеждениям. Он был хорошо
воспитан. И у Сэнди была девчонка, которая чертовски боялась за него. Один
из их знакомых уже мотал срок в Льюисбурге и это было совсем не лучшим
времяпровождением. Давай уедем в Монреаль, - предложила она. Я останусь и
буду драться - ответил он.
Мы дрались. Проиграли. Потом подали апелляцию и выиграли. Парень
заработал право три года мыть судна в госпитале и был счастлив.
"Вы были просто потрясающи" - вопили Сэнди и его девушка, обнимая меня.
"Держитесь так и дальше", - сказал я и двинулся на битву с очередным
драконом. Обернулся всего лишь раз и увидел их - танцующих от счастья прямо
посреди улицы. Если б я мог просто улыбнуться...
Я был очень зол.
Я работал допоздна - насколько было возможно. Я не хотел покидать офис.
Дома все в той или иной степени напоминало о Дженни. Пианино. Ее книги.
Мебель, которую мы покупали вместе. Да, время от времени появлялась мысль,
что неплохо было бы переехать. Но я и так возвращался домой настолько
поздно, что в переезде не было особого смысла. Постепенно я привык ужинать в
одиночку в тишине кухни, а бессонными ночами слушать записи. Только в кресло
Дженни не садился никогда . Мне даже почти удалось заставить себя ложиться
спать в нашу - такую пустую кровать.
Так что идея переезда постепенно сходила на нет.
Пока я не открыл ту дверь.
Это был шкаф Дженни, которого я долго старался не замечать.
Но в тот день сдуру-таки открыл его. И увидел ее вещи. Платья Дженни,
ее юбки, ее шарфы. Ее свитера - даже тот, заношенный до дыр школьный свитер,
который она наотрез отказывалась выкинуть и носила дома.
Все это было здесь - а Дженни не было. Я никогда не мог вспомнить
потом, о чем думал, когда смотрел на эти сувениры из шелка и шерсти. Может
быть о том, что если дотронусь до этого древнего свитера, то смогу
почувствовать частичку живой Дженни.
Я закрыл шкаф и никогда больше не открывал его.
Через две недели Фил тихо упаковал все и увез куда-то. Он говорил
что-то о католической группе, которая помогает бедным.
И лишь перед тем, как сесть в свой грузовичок, сказал на прощание:
- Я больше не стану заходить к тебе, если ты не уедешь отсюда.
Забавно. Всего через неделю после того, как он избавил дом от всего,
что напоминало мне о Дженни, я нашел новую квартиру.
Маленькая, чуточку смахивающая на застенок (в Нью-Йорке окна первого
этажа забирают стальными решетками, помните?), она располагалась в шумном
полуподвале дома какого-то богатого продюсера. Пышная, украшенная золотом
дверь того была этажом выше, так что народ, направлявшийся на его оргии,
никогда не пересекался со мной. Кроме того, отсюда было ближе до офиса и
всего полквартала до Центрального парка. Определенно, все указывало на
быстрое и неминуемое исцеление.
...И все-таки, несмотря на то, что моя новая квартира была отделана
новыми обоями и в ней стояла новенькая кровать, и друзья стали чаще
говорить: "А ты выглядишь лучше, дружище", оставалось нечто, что я продолжал
хранить, как память от Дженни.
В нижнем ящике письменного стола лежали очки Дженни. Да. Обе пары ее
очков. Они напоминали мне о любимых глазах, которые смотрели на меня сквозь
них и видели насквозь.
Но в остальном, как сообщал мне почти каждый, я выглядел просто
великолепно.
- Привет, меня зовут Фил. Я занимаюсь булочками.
Невероятно! Это было подано так, будто булочки для него - хобби, а не
способ заработать на жизнь.
- Привет, Фил, я Джейн. У тебя симпатичный приятель.
- То же можно сказать и о тебе, - сказал Фил таким светским тоном,
будто всю жизнь только и занимался подобной фигней.
Весь этот парад остроумия проходил в "Изюминке Максвела", очень даже
приятном баре для холостяков, на углу 64-ой и Первой. Ладно, по правде
говоря, бар назывался "Виноградинкой Максвела", но мой закоренелый цинизм
быстро высушивал плоды чужого оптимизма. Проще говоря, я моментально
невзлюбил это заведение. Я не выносил всех этих самодовольных красавчиков, с
их идиотски-счастливой болтовней. Будь они хоть миллионерами, хоть
литературными критиками. А хоть и настоящими холостяками.
- Это Оливер, - представил меня Фил.
- Привет, Ол, - сказала Джейн, - ты симпатичный. Ты тоже любишь
булочки?
Кажется, она была моделью. Того типа, который глянцевые журналы
называют классической красотой. По мне, так больше всего она смахивала на
жирафу. И конечно, у нее непременно обнаружилась подружка, по имени
Мэрджори, пухлая, как Винни-Пух. Подружка идиотским хихикала, пока ее
представляли.
- Ты часто бываешь здесь? - поинтересовалась классическая жирафа.
- Никогда, - отрезал я.
- А, все так говорят. Мы здесь только на входные. Я тут из пригорода.
- Какое совпадение, - пришел в восторг Фил, - я тут тоже из пригорода.
- А ты? - спросила Джейн.
- А я тут, чтоб пожрать.
- Ни фига себе, - сказала Джейн.
- Он хотел сказать, - вмешался коллега Фил, - что мы горим желанием
пригласить вас обеих на ужин.
- Круто! - восхитилась Джейн.
Мы поужинали кварталом дальше, в заведении под названием "Грудинка
Флоры".
- Очень даже, - сказала Джейн.
Я бы добавил: "Но не очень дешево". Фил-таки отобрал у меня счет
(впрочем, полностью скрыть шок ему не удалось). Потом недрогнувшей рукой
протянул кредитку.
Я представил количество булок, которое придется продать, чтоб оплатить
этот жест...
- Ты такой богатый? - удивленно хихикнула Мардж.
- Ну, скажем так, я человек состоятельный, - сообщил герцог
Крэнстонский, добавив, - но, конечно, не такой продвинутый, как мой зять.
За столом стало тихо. Называется, влипли.
- Зять? - протянула Джейн, - Вы, двое, вы знаете кто...
Ее костлявый палец с длинным ногтем на конце прочертил несколько
осуждающих кругов.
- Да-а... Это вы даете! Так где же ваши жены?
- Ну-у... Они... - новая пауза, пока Фил судорожно пытался что-нибудь
сочинить.
- Они не в городе, - сказал я, чтоб спасти положение.
Опять пауза: Джейн переваривала информацию.
- Круто! - наконец выдала она.
Фил разглядывал гипсовую лепнину на стенах так, будто обнаружил там
что-то невероятно интересное. Наконец все это меня окончательно достало.
- Девочки, - сказал я, - Мне пора.
- Почему? - спросила Джейн.
- Опаздываю. На порнушку, - после чего рванул к выходу.
- Вот это чудик! - возглас Джейн настиг меня уже в дверях, - Этот
парень ходит на порнофильмы в одиночку?
- Да нет, я не смотрю порнуху, - объявил я на весь набитый зал, - Я в
ней снимаюсь.
Через пару секунд Фил догнал меня на улице.
- Эй, парень, а ты ведь сделал это.
- Мы - сделали.
- Так чего ты ушел?
- Да я там с ними чуть с хохоту не задохнулся.
Мы шли молча.
- Послушай, - наконец сказал Фил, - все-таки это был способ вернуться к
нормальной жизни.
- Должен быть способ лучше.
- Например?
- Ну, не знаю. Например, дать объявление в газету.
Пару секунд он молчал. Потом сообщил:
- Знаешь, а ты - уже.
- Что? - я остановился и недоуменно посмотрел на него, - что - уже?
- Ну, помнишь, то книжное обозрение, его Дженни любила читать? Так я
дал туда объявление. Да ты не волнуйся. Все очень конфиденциально, на
высоком уровне и со вкусом.
- Ох... А можно точно - в чем была суть?
- Ну... Вроде того, что нью-йоркский адвокат, занимающийся спортом и
антропологией...
- Откуда, ко всем чертям, ты взял эту антропологию?
Он пожал плечами:
- Ну, мне казалось, это звучит интеллектуально.
- Великолепно. Жажду прочитать ответы.
- Вот, - он вынул из кармана три конверта.
- Что пишут?
- Я не читаю чужих писем, - отчеканил Филипп Кавиллери, непоколебимый
борец за право на частную жизнь.
Вот так я и вскрыл первое письмо: оранжевый свет уличного фонаря,
удивление напополам с беспокойством. Ну и Фил, зависший за плечом.
О черт! Я хоть вслух не высказался. Фил, успешно притворявшийся, что не
читает, поперхнулся:
- Боже мой!
Отправитель на самом деле разбирался в антропологии. Но послание
предлагало такие дикие и странные языческие ритуалы, что Фил покраснел.
- Это была шутка, - сдавленно пробормотал он.
- Ага. Над тобой, - ответил я.
- Но кто может быть таким психом, Оливер?
- Фил, добро пожаловать в прекрасный новый мир, - я улыбнулся, чтоб
скрыть смущение. Остальные письма отправились в урну нераспечатанными .
- Послушай, извини, - наконец сказал Фил после нескольких кварталов
покаянного молчания, - Я на самом деле не знал...
Я положил руку ему на плечо и расхохотался. Через пару секунд мы
хохотали уже напару.
Мы шли домой - теплым нью-йоркским вечером. Вдвоем.
Потому что наших жен не было...в городе
Бег помогает.
Очищает мысли. Снимает напряжение. И заниматься им можно в одиночку.
Так что даже, если я работаю над очень важным делом, или провожу весь
день в суде, то всегда найду время, чтоб надеть спортивную форму и
пробежаться. Даже если это Вашингтон.
Когда-то я играл в сквош. Но это требовало других навыков. Например
красноречия, необходимого, чтоб выдать что-то вроде: "Отличный удар" и "Как
ты думаешь, уроем мы Йель в этом году?". Все это находилось далеко за
пределами моих теперешних возможностей.
Так что я бегал. Занимайтесь бегом в Центральном Парке, и вам никогда
не понадобится общаться с кем бы то ни было.
- Эй, Оливер, сукин ты сын!
Как-то мне показалось, что кто-то позвал меня по имени. Галлюцинация.
Не может никто звать меня в этом парке.
- Ты, чертов гарвардский сноб!
Хотя мир полон людей, подходящих под это определение, каким-то образом
я понял, что обращаются именно ко мне.
Я обернулся и увидел Стивена Симпсона, своего соседа по общаге
(Гарвард, выпуск-1964), обгонявшего меня на мотоцикле.
- Эй, что это с тобой? - проорал он вместо приветствия.
- Симпсон, а что дает тебе основания утверждать, что со мной что-то не
то?
- Ну, во-первых, я теперь дипломированный врач. Во-вторых, считаю себя
твоим другом. И в-третьих, я оставлял тебе сообщения, на которые ты так и не
ответил.
- Мне казалось, что у медиков никогда нет времени.
- Черт, Бэрретт, я конечно занят, но не до такой же степени, чтобы не
найти времени пожениться с Гвен. Я звонил - даже телеграмму посылал на твой
офис, а ты так и не появился.
- Извини, Стив, я так и не получил твоего приглашения, - нагло соврал
я.
- Да? Каким же образом двумя неделями позже ты прислал свадебный
подарок?
О боже, этому Симпсону надо было идти в юристы! Ну как объяснить ему,
что все, что мне было нужно - чтоб весь мир оставил меня в покое?
- Я сожалею, Стив, - ответил я, от души надеясь, что теперь он укатит
по делам.
- Ни хрена ты не сожалеешь, убогий.
- Спасибо. Приветы Гвен.
Симпсон не исчезал.
- Послушай. Не спрашивай меня, почему, но Гвен хочет видеть тебя, -
сказал он.
- Чистейший мазохизм. Она была у доктора?
- У меня. Я так ей и сказал, что у нее крыша поехала. Но раз уж театр
нам не по карману, самый экономичный способ развлечься - это пригласить
тебя. Как насчет в пятницу вечером?
- Я занят, Симпсон.
- Разумеется, я знаю. Суд всегда
работает по ночам. В любом случае, появляйся к восьми.
Он наконец обогнал меня. Обернулся лишь раз. Чтобы повторить, как
умственно отсталому:
- В восемь часов вечера, в пятницу. Адрес ты знаешь, так что извинения
не принимаются.
- Забудь, Стив. Меня не будет!
Он притворился, что не услышал. Чертова самоуверенность - считать, что
меня можно заставить, просто поставив перед фактом.
...Парень в магазине уверял, что для "Шато Линч-Баге", пятилетнего
бордо, такая цена просто смешна. Так что я прихватил две бутылки. Даже если
я доведу Симпсонов до слез, у них по крайней мере останется прекрасное вино,
чтоб утешиться.
Радость от встречи они изобразили весьма натурально :
- Оливер, ты ни чуточки не изменился!
- Ты тоже, Гвен.
Постеры на стенах тоже остались теми же. Энди Уорхол со своим поп-артом
(" Этого супа Кэмпбелл я до черта насмотрелась в детстве, никогда в жизни не
повешу плакат с ним к себе на стену" - пообещала Дженни несколько лет назад,
когда мы побывали у них ).
Мы расселись на полу. Из динамиков по углам Пол и Арт вкрадчиво
интересовались, едем ли мы на ярмарку в Скарборо. Стивен открыл бутылку
белого.
Я грыз соленые крекеры, разговор уходил в глубины метафизики. Например,
какой это кошмар - быть ординатором, как нечасто у них со Стивом выдается
такой тихий вечер. И конечно, как я оцениваю шансы Гарварда урыть Йель в
этом году. Вид спорта при этом не уточнялся. Вообще-то, с тем же успехом
Гвен могла интересоваться, сумеет ли Инь урыть Янь. Ну да ладно. Ребята
пытались помочь мне расслабиться. В общем, это удавалось несколько лучше,
чем можно было предположить.
Потом в дверь позвонили и я подскочил на месте.
- Это что такое?
- Расслабься, - ответил Стив, - это просто остальные гости.
Даже тембр звонка - и тот отдавал заговором.
- Какие еще остальные гости?
- Ну-у, точнее, - поправилась Гвен, - это всего один гость.
- Гостья, не так ли? - я почувствовал себя загнанной в угол крысой.
- Так вышло, - безмятежно отозвался Стив и пошел открывать.
Ч-черт, вот из-за этого терпеть не могу ходить в гости. Не выношу
друзей, которые пытаются "помочь". Сценарий известен: очередная соседка по
комнате, или старшая сестра, или разведенная одноклассница. Еще одна
ловушка, черт!
Моментально разозлившись, я собирался высказаться по полной, но вовремя
вспомнив, что тут Гвен, ограничился коротким: "Дерьмо!".
- Оливер, это чудесная...
- Извини, Гвен. Я знаю, что вы хотели только хорошего, но...
И в этот момент Стив вернулся с предполагаемой жертвой этой ночи.
Очки в тонкой оправе.
Вначале я заметил именно их. Потом белый жакет, который она как раз
снимала.
Симпсон представил Джоанну Стейн, ординатора по педиатрии, свою
однокурсницу. Теперь они вкалывали в той же больнице.
Мне не удавалось сосредоточиться даже просто, чтобы разобрать
симпатичная ли она или нет. Кто-то предложил присесть и выпить, что мы и
сделали.
Дальше было много разговоров.
Постепенно я обратил внимание, что Джоанна Стейн кроме круглых очков в
тонкой оправе обладает еще и мелодичным голосом. А мысли, излагаемые этим
Erich Segal "Oliver's Story", 1977
© Copyright Эрик Сигл
© Copyright перевод К.Налбандян, irukan()yandex.ru
Date: 29 Jul 2006
---------------------------------------------------------------
(Перевод с английского: Карен Налбандян)
Июнь, 1969
- Оливер, ты болен
- Я - что?
- Ты очень болен.
Специалист, поставивший этот вопиющий диагноз, пришел в медицину
довольно поздно. Честно говоря, до сегодняшнего дня я пребывал в
уверенности, что он - пекарь. Звали специалиста Фил Кавиллери. Когда-то
Дженни, его дочь, была моей женой. Она умерла. А нам осталось жить и беречь
друг друга - в память о ней. Так что раз в месяц я появлялся у него в
Крэнстоне, чтобы сходить вместе в боулинг, выпить за компанию и попробовать
какой-нибудь экзотической пиццы. Или же он приезжал ко мне в Нью-Йорк -
заняться чем-то в том же духе. Но вот сегодня, сойдя с поезда, вместо
обычного соленого приветствия Фил выдал:
- Оливер, ты болен.
- В самом деле? И какого же черта, по твоему глубоко профессиональному
мнению, со мной не то?
- Ты до сих пор не женился.
Тут он замолчал, развернулся и, не выпуская дерматинового чемоданчика,
направился к выходу.
В лучах утреннего солнца, стекло и бетон большого города казались почти
уютными. Так что мы решили пройтись пешком с пару десятков кварталов до
моей, как я ее я называл, холостяцкой берлогой.
На углу Сорок Седьмой и Парка Фил обернулся:
- Что ты делаешь по вечерам?
- Ох, занят.
- Гм... Занят? Это хорошо. И с кем же?
- С "Полуночными всадниками".
- Кто такие - рок-группа, просто банда?
- Ни то, ни другое. Юристы, подрабатывающие волонтерами в Гарлеме.
- И сколько вечеров в неделю?
- Три, - ответил я.
Некоторое время мы опять шагали молча.
На углу Пятьдесят Третьей и Парка Фил наконец нарушил молчание:
- И все равно, четыре вечера остаются свободными.
- У меня до черта офисной работы на дом.
- Ага, конечно. "Нам задали много домашней работы".
Фил, похоже, относился к моим делам, без должного уважения. Пришлось
намекнуть, насколько они важны:
- Я часто бываю в Вашингтоне. Через месяц слушается дело по Первой
поправке. Школьный учитель...
- О, это очень благородно, защищать учителей, - восхитился Фил, и
типа-между-делом добавил:
- А вот как там, в Вашингтоне насчет баб?
- Не знаю, - я только пожал плечами.
На углу Шестьдесят Пятой и Парка Фил Кавиллери резко остановился и
посмотрел мне в глаза.
- Так когда, ко всем чертям, ты собираешься снова запустить свой
движок?
- Этого не случалось уже давно, - произнес я вслух. А про себя подумал,
что великий философ, написавший "Время лечит" забыл добавить, сколько именно
времени.
- Два года, - сказал Филлип Кавиллери.
- Восемнадцать месяцев, - поправил я.
- Да, точно...- ответил Фил. Но севший голос выдал его. Он ведь до сих
пор чувствует пронизывающий холод того декабрьского дня. Восемнадцать
месяцев назад.
Всю оставшуюся дорогу я пытался разрядить атмосферу, вовсю расхваливая
квартиру, которую снял после его прошлого визита.
- Так, это она и есть?
Фиг огляделся, и брови у него стали подниматься. Вообще-то все было
очень аккуратно и пристойно. Я специально нанял женщину, чтоб она прибралась
тут с утра.
- Как ты называешь этот стиль? - поинтересовался Фил, - Нужник-модерн?
- Ну, - замялся я, - потребности у меня довольно скромные...
- Я скажу тебе. Знаешь, большинство крыс у нас в Крэнстоне живут как
раз в таких условиях. А некоторые и лучше. Что это у тебя, за книги тут,
черт побери ?
- Юриспруденция, Фил.
- А как ты именно с ними развлекаешься, гладишь кожаные обложки, да?
Мне всегда казалось, что уж свое право на частную жизнь я как-нибудь
отстоять смогу:
- Послушай, Фил, это ведь только мое дело, чем я занимаюсь, когда
остаюсь один.
- Кто спорит? Но этой ночью ты не один. Поэтому сейчас мы с тобой
выйдем и пойдем устраивать свою социальную жизнь.
- Устраивать - что?
- Знаешь, я совсем не для того покупал этот замечательный костюм (на
который ты, кстати, не обратил внимания) чтобы просиживать его на
каком-нибудь тупом фильме. И совсем не для того сделал эту элегантную
прическу, чтоб ты сказал мне, какой я привлекательный. Сейчас мы пойдем и
будем развлекаться. Мы пойдем и будем заводить новых друзей...
- О какого рода друзьях ты говоришь?
- Женского рода. Давай, двинулись!
- Фил, я иду в кино.
- Черта с два! Слушай, я конечно знаю, что тебе вот-вот дадут
Нобелевскую премию за смирение, но вот я этого не допущу. Слышишь ты? Не
до-пу-щу!
Похоже, он здорово рассвирепел.
- Оливер, - рек Филлип Кавиллери, на глазах обретая убедительность
святого отца, - Я здесь, чтоб спасти твою душу и твою задницу. И ты будешь
слушаться меня. Будешь слушаться?
- Да, отче. Что именно от меня требуется?
- Жениться, Оливер.
Мы похоронили Дженни ранним декабрьским утром. Вовремя: уже к полудню
метель превратила Новую Англию в мир снежных статуй.
Мои родители спросили, не хочу ли я вернуться в Бостон с ними на
поезде. Я отказался так вежливо, как умел. Объяснил, что не могу оставить
Фила одного - не выдержит. На самом деле причина была в другом. Я, всю жизнь
никого не терявший, нуждался теперь в Филе, чтоб научиться скорбеть.
- Пожалуйста, не пропадай, - попросил отец.
- Не буду, - я пожал ему руку и поцеловал маму. Поезд ушел на север.
Вначале в доме Кавиллери было шумно. Родственники старались не
оставлять нас одних. Потом - одни раньше, другие позже стали разъезжаться. У
всех были семьи, и их там ждали. Прощаясь, каждый брал с Фила слово снова
открыть булочную и вернуться к работе - единственному, что у него
оставалось. Фил всякий раз бурчал что-то вроде бы утвердительное.
В конце концов мы остались одни. Не нужно было никуда идти, ничего
делать: каждый завалил кладовку припасами минимум на месяц.
Сейчас, когда меня не отвлекали тетушки и кузины, я почувствовал, как
мало-помалу перестает действовать новокаин официальных церемоний. До того я
воображал, что знаю, что такое боль. Теперь понимал, что это был всего лишь
первый шок. Боль только начиналась.
- Эй, а ты ведь должен был вернуться в Нью-Йорк, - вспомнил как-то Фил
без особого осуждения. Я не стал указывать на факт, что его булочная тоже не
выглядит обитаемой. Ответил только:
- Не могу. У меня встреча в новогоднюю ночь тут, в Крэнстоне.
- С кем?
- С тобой.
- Это будет ужасно весело, - сообщил он, - но обещай, что следующим же
утром ты двинешься домой.
- О'кэй, - сказал я.
- О'кэй, - сказал он.
Мои родители звонили каждый вечер.
- Нет, не нужно, миссис Бэрретт, - отвечал Фил. Наверное, она
спрашивала, чем может... помочь.
- Не нужно, отец, - говорил я, - Спасибо.
Фил показал мне секретные фотографии. Те самые, которые Дженни
категорически запретила показывать мне.
- Черт побери, Фил, я не хочу, чтоб Оливер видел меня с этими зубными
скобками!
- Но, Дженни, ты была прелестна!
- Сейчас я прелестнее, - отвечала она - очень в духе Дженни, - и еще -
никаких детских фотографий, Фил.
- Но почему? Почему нет?
- Я не хочу, чтобы Оливер видел меня толстой.
Я ошарашено наблюдал за этой милой перепалкой. К тому времени мы уже
были женаты, и скобочное прошлое вряд ли могло бы стать причиной развода.
- Эй, кто здесь главный? - поинтересовался я.
- Угадай с трех раз, - улыбнулся тогда Фил. И вернул альбомы на полку -
нераскрытыми.
Сегодня мы открыли их. Там оказалось много снимков
Прежде всего - Тереза Кавиллери, жена Фила.
- Она была похожа на Дженни.
- Она была красивой, - вздохнул он.
Где-то между толстой Дженни и Дженни-в-скобках, Тереза исчезла из
альбома и больше не появлялась.
- Не надо было давать ей ехать в ночь, - сказал Фил так, будто авария,
в которой она погибла, случилась только вчера.
- Как ты выдержал? Как мог вынести это? - я эгоистично надеялся, что
сейчас услышу рецепт, который немедленно поможет мне.
- Кто сказал, что я мог выдержать? - ответил Фил, - Но у меня была
маленькая дочка...
- Чтобы заботиться...
- Чтобы заботиться обо мне.
И он рассказывал... Как Дженни делала все, чтобы помочь ему. Чтобы
облегчить его боль. Он должен был не мешать ей готовить. И, что страшнее,
должен был есть кое-какие из ее ранних произведений, изготовленных по
рецептам из буклетов супермаркетов. Она заставила его не бросать
боулинга-с-ребятами по средам. Она делала все, чтобы он был счастлив.
- Тогда почему ты так и не женился, Фил?
- Что?
- Из-за Дженни?
- Боже ты мой, нет конечно. Она изводила меня, пытаясь женить. Даже
сватать пробовала.
- Дженни?
- Господи, она пыталась сбыть меня каждой подходящей италоамериканке от
Крэнстона до Потакета.
- Одни старые девы?
- Некоторые были очень ничего, - удивил он меня, - мисс Ринальди,
например, ее учительница английского...
- Да?
- Была очень даже. Мы встречались довольно долго. Сейчас она замужем.
Трое детей.
- Ты не был готов к этому, Фил, не так ли?
Он посмотрел на меня и покачал головой:
- Эх, Оливер... Даже если и так - кто я такой, чтоб надеяться, что
Всевышний даст мне второй раз то, чего у многих не было вовсе.
И он отвернулся, жалея, кажется, что сказал правду.
На Новый Год Фил буквально запихнул меня в поезд и отправил домой.
- Ты обещал, что вернешься на работу.
- Ты тоже, - парировал я.
- Это помогает. Поверь мне, Оливер, это на самом деле помогает.
И поезд двинулся.
Фил оказался прав. Погрузившись с головой в проблемы других, я нашел
выход для подступающей ярости. Кто-то где-то подставил меня, так мне
начинало казаться. Кто-то управляющий эти миром, кто-то в Небесной
канцелярии. И я почувствовал, что должен восстановить справедливость. Все
чаще меня привлекали дела о судебных ошибках. И сколько же плевел оказалось
в этом нашем прекрасном саду!
Благодаря делу "Миранда против штата Аризона" (384 U.S. 436), я сразу
оказался зверски занят. Верховный суд признал, что подозреваемый должен быть
информирован о своем праве хранить молчание до момента, пока не получит
адвоката.
Понятия не имею, сколько народу до того было осуждено из-за своей
болтовни, но я потихоньку зверел на всех них.
Например, на Ли Роя Сиджера, который уже прочно сидел, к тому моменту,
когда я получил его дело. Ли был осужден на основании собственноручно
подписанного признания, умело (но ведь законно же?) выбитого у него после
затяжного допроса. К тому времени, когда парень ставил свою подпись, он не
был уверен ни в чем, кроме, разве что того, что быть может ему дадут наконец
поспать. Пересмотр его дела был одним из главных в Нью-Йорке, построенных на
прецеденте Миранды. И мы провернули его в лучшем виде.
- Спасибо, мужик, - сказал он мне и повернулся, чтоб поцеловать
плачущую от счастья жену.
- Расслабьтесь, - ответил я, вставая. Разделить счастье Ли Роя Сиджера
не получалось. У него была жена. Да и в любом случае мир был полон тех, кого
мы, юристы, между собой называли "трахнутыми".
Вроде Сэнди Уэббера, ввязавшегося в затяжную дуэль с призывной
комиссией. Там вообще ничего нельзя было предсказать до последнего момента.
Сэнди не был квакером, и не мог представить никаких доказательств того, что
именно "глубокая и искренняя вера", а не обыкновенная трусость мешают ему
служить в армии. Несмотря на весь риск, уезжать в Канаду он не хотел. Парень
желал признания своего права поступать согласно убеждениям. Он был хорошо
воспитан. И у Сэнди была девчонка, которая чертовски боялась за него. Один
из их знакомых уже мотал срок в Льюисбурге и это было совсем не лучшим
времяпровождением. Давай уедем в Монреаль, - предложила она. Я останусь и
буду драться - ответил он.
Мы дрались. Проиграли. Потом подали апелляцию и выиграли. Парень
заработал право три года мыть судна в госпитале и был счастлив.
"Вы были просто потрясающи" - вопили Сэнди и его девушка, обнимая меня.
"Держитесь так и дальше", - сказал я и двинулся на битву с очередным
драконом. Обернулся всего лишь раз и увидел их - танцующих от счастья прямо
посреди улицы. Если б я мог просто улыбнуться...
Я был очень зол.
Я работал допоздна - насколько было возможно. Я не хотел покидать офис.
Дома все в той или иной степени напоминало о Дженни. Пианино. Ее книги.
Мебель, которую мы покупали вместе. Да, время от времени появлялась мысль,
что неплохо было бы переехать. Но я и так возвращался домой настолько
поздно, что в переезде не было особого смысла. Постепенно я привык ужинать в
одиночку в тишине кухни, а бессонными ночами слушать записи. Только в кресло
Дженни не садился никогда . Мне даже почти удалось заставить себя ложиться
спать в нашу - такую пустую кровать.
Так что идея переезда постепенно сходила на нет.
Пока я не открыл ту дверь.
Это был шкаф Дженни, которого я долго старался не замечать.
Но в тот день сдуру-таки открыл его. И увидел ее вещи. Платья Дженни,
ее юбки, ее шарфы. Ее свитера - даже тот, заношенный до дыр школьный свитер,
который она наотрез отказывалась выкинуть и носила дома.
Все это было здесь - а Дженни не было. Я никогда не мог вспомнить
потом, о чем думал, когда смотрел на эти сувениры из шелка и шерсти. Может
быть о том, что если дотронусь до этого древнего свитера, то смогу
почувствовать частичку живой Дженни.
Я закрыл шкаф и никогда больше не открывал его.
Через две недели Фил тихо упаковал все и увез куда-то. Он говорил
что-то о католической группе, которая помогает бедным.
И лишь перед тем, как сесть в свой грузовичок, сказал на прощание:
- Я больше не стану заходить к тебе, если ты не уедешь отсюда.
Забавно. Всего через неделю после того, как он избавил дом от всего,
что напоминало мне о Дженни, я нашел новую квартиру.
Маленькая, чуточку смахивающая на застенок (в Нью-Йорке окна первого
этажа забирают стальными решетками, помните?), она располагалась в шумном
полуподвале дома какого-то богатого продюсера. Пышная, украшенная золотом
дверь того была этажом выше, так что народ, направлявшийся на его оргии,
никогда не пересекался со мной. Кроме того, отсюда было ближе до офиса и
всего полквартала до Центрального парка. Определенно, все указывало на
быстрое и неминуемое исцеление.
...И все-таки, несмотря на то, что моя новая квартира была отделана
новыми обоями и в ней стояла новенькая кровать, и друзья стали чаще
говорить: "А ты выглядишь лучше, дружище", оставалось нечто, что я продолжал
хранить, как память от Дженни.
В нижнем ящике письменного стола лежали очки Дженни. Да. Обе пары ее
очков. Они напоминали мне о любимых глазах, которые смотрели на меня сквозь
них и видели насквозь.
Но в остальном, как сообщал мне почти каждый, я выглядел просто
великолепно.
- Привет, меня зовут Фил. Я занимаюсь булочками.
Невероятно! Это было подано так, будто булочки для него - хобби, а не
способ заработать на жизнь.
- Привет, Фил, я Джейн. У тебя симпатичный приятель.
- То же можно сказать и о тебе, - сказал Фил таким светским тоном,
будто всю жизнь только и занимался подобной фигней.
Весь этот парад остроумия проходил в "Изюминке Максвела", очень даже
приятном баре для холостяков, на углу 64-ой и Первой. Ладно, по правде
говоря, бар назывался "Виноградинкой Максвела", но мой закоренелый цинизм
быстро высушивал плоды чужого оптимизма. Проще говоря, я моментально
невзлюбил это заведение. Я не выносил всех этих самодовольных красавчиков, с
их идиотски-счастливой болтовней. Будь они хоть миллионерами, хоть
литературными критиками. А хоть и настоящими холостяками.
- Это Оливер, - представил меня Фил.
- Привет, Ол, - сказала Джейн, - ты симпатичный. Ты тоже любишь
булочки?
Кажется, она была моделью. Того типа, который глянцевые журналы
называют классической красотой. По мне, так больше всего она смахивала на
жирафу. И конечно, у нее непременно обнаружилась подружка, по имени
Мэрджори, пухлая, как Винни-Пух. Подружка идиотским хихикала, пока ее
представляли.
- Ты часто бываешь здесь? - поинтересовалась классическая жирафа.
- Никогда, - отрезал я.
- А, все так говорят. Мы здесь только на входные. Я тут из пригорода.
- Какое совпадение, - пришел в восторг Фил, - я тут тоже из пригорода.
- А ты? - спросила Джейн.
- А я тут, чтоб пожрать.
- Ни фига себе, - сказала Джейн.
- Он хотел сказать, - вмешался коллега Фил, - что мы горим желанием
пригласить вас обеих на ужин.
- Круто! - восхитилась Джейн.
Мы поужинали кварталом дальше, в заведении под названием "Грудинка
Флоры".
- Очень даже, - сказала Джейн.
Я бы добавил: "Но не очень дешево". Фил-таки отобрал у меня счет
(впрочем, полностью скрыть шок ему не удалось). Потом недрогнувшей рукой
протянул кредитку.
Я представил количество булок, которое придется продать, чтоб оплатить
этот жест...
- Ты такой богатый? - удивленно хихикнула Мардж.
- Ну, скажем так, я человек состоятельный, - сообщил герцог
Крэнстонский, добавив, - но, конечно, не такой продвинутый, как мой зять.
За столом стало тихо. Называется, влипли.
- Зять? - протянула Джейн, - Вы, двое, вы знаете кто...
Ее костлявый палец с длинным ногтем на конце прочертил несколько
осуждающих кругов.
- Да-а... Это вы даете! Так где же ваши жены?
- Ну-у... Они... - новая пауза, пока Фил судорожно пытался что-нибудь
сочинить.
- Они не в городе, - сказал я, чтоб спасти положение.
Опять пауза: Джейн переваривала информацию.
- Круто! - наконец выдала она.
Фил разглядывал гипсовую лепнину на стенах так, будто обнаружил там
что-то невероятно интересное. Наконец все это меня окончательно достало.
- Девочки, - сказал я, - Мне пора.
- Почему? - спросила Джейн.
- Опаздываю. На порнушку, - после чего рванул к выходу.
- Вот это чудик! - возглас Джейн настиг меня уже в дверях, - Этот
парень ходит на порнофильмы в одиночку?
- Да нет, я не смотрю порнуху, - объявил я на весь набитый зал, - Я в
ней снимаюсь.
Через пару секунд Фил догнал меня на улице.
- Эй, парень, а ты ведь сделал это.
- Мы - сделали.
- Так чего ты ушел?
- Да я там с ними чуть с хохоту не задохнулся.
Мы шли молча.
- Послушай, - наконец сказал Фил, - все-таки это был способ вернуться к
нормальной жизни.
- Должен быть способ лучше.
- Например?
- Ну, не знаю. Например, дать объявление в газету.
Пару секунд он молчал. Потом сообщил:
- Знаешь, а ты - уже.
- Что? - я остановился и недоуменно посмотрел на него, - что - уже?
- Ну, помнишь, то книжное обозрение, его Дженни любила читать? Так я
дал туда объявление. Да ты не волнуйся. Все очень конфиденциально, на
высоком уровне и со вкусом.
- Ох... А можно точно - в чем была суть?
- Ну... Вроде того, что нью-йоркский адвокат, занимающийся спортом и
антропологией...
- Откуда, ко всем чертям, ты взял эту антропологию?
Он пожал плечами:
- Ну, мне казалось, это звучит интеллектуально.
- Великолепно. Жажду прочитать ответы.
- Вот, - он вынул из кармана три конверта.
- Что пишут?
- Я не читаю чужих писем, - отчеканил Филипп Кавиллери, непоколебимый
борец за право на частную жизнь.
Вот так я и вскрыл первое письмо: оранжевый свет уличного фонаря,
удивление напополам с беспокойством. Ну и Фил, зависший за плечом.
О черт! Я хоть вслух не высказался. Фил, успешно притворявшийся, что не
читает, поперхнулся:
- Боже мой!
Отправитель на самом деле разбирался в антропологии. Но послание
предлагало такие дикие и странные языческие ритуалы, что Фил покраснел.
- Это была шутка, - сдавленно пробормотал он.
- Ага. Над тобой, - ответил я.
- Но кто может быть таким психом, Оливер?
- Фил, добро пожаловать в прекрасный новый мир, - я улыбнулся, чтоб
скрыть смущение. Остальные письма отправились в урну нераспечатанными .
- Послушай, извини, - наконец сказал Фил после нескольких кварталов
покаянного молчания, - Я на самом деле не знал...
Я положил руку ему на плечо и расхохотался. Через пару секунд мы
хохотали уже напару.
Мы шли домой - теплым нью-йоркским вечером. Вдвоем.
Потому что наших жен не было...в городе
Бег помогает.
Очищает мысли. Снимает напряжение. И заниматься им можно в одиночку.
Так что даже, если я работаю над очень важным делом, или провожу весь
день в суде, то всегда найду время, чтоб надеть спортивную форму и
пробежаться. Даже если это Вашингтон.
Когда-то я играл в сквош. Но это требовало других навыков. Например
красноречия, необходимого, чтоб выдать что-то вроде: "Отличный удар" и "Как
ты думаешь, уроем мы Йель в этом году?". Все это находилось далеко за
пределами моих теперешних возможностей.
Так что я бегал. Занимайтесь бегом в Центральном Парке, и вам никогда
не понадобится общаться с кем бы то ни было.
- Эй, Оливер, сукин ты сын!
Как-то мне показалось, что кто-то позвал меня по имени. Галлюцинация.
Не может никто звать меня в этом парке.
- Ты, чертов гарвардский сноб!
Хотя мир полон людей, подходящих под это определение, каким-то образом
я понял, что обращаются именно ко мне.
Я обернулся и увидел Стивена Симпсона, своего соседа по общаге
(Гарвард, выпуск-1964), обгонявшего меня на мотоцикле.
- Эй, что это с тобой? - проорал он вместо приветствия.
- Симпсон, а что дает тебе основания утверждать, что со мной что-то не
то?
- Ну, во-первых, я теперь дипломированный врач. Во-вторых, считаю себя
твоим другом. И в-третьих, я оставлял тебе сообщения, на которые ты так и не
ответил.
- Мне казалось, что у медиков никогда нет времени.
- Черт, Бэрретт, я конечно занят, но не до такой же степени, чтобы не
найти времени пожениться с Гвен. Я звонил - даже телеграмму посылал на твой
офис, а ты так и не появился.
- Извини, Стив, я так и не получил твоего приглашения, - нагло соврал
я.
- Да? Каким же образом двумя неделями позже ты прислал свадебный
подарок?
О боже, этому Симпсону надо было идти в юристы! Ну как объяснить ему,
что все, что мне было нужно - чтоб весь мир оставил меня в покое?
- Я сожалею, Стив, - ответил я, от души надеясь, что теперь он укатит
по делам.
- Ни хрена ты не сожалеешь, убогий.
- Спасибо. Приветы Гвен.
Симпсон не исчезал.
- Послушай. Не спрашивай меня, почему, но Гвен хочет видеть тебя, -
сказал он.
- Чистейший мазохизм. Она была у доктора?
- У меня. Я так ей и сказал, что у нее крыша поехала. Но раз уж театр
нам не по карману, самый экономичный способ развлечься - это пригласить
тебя. Как насчет в пятницу вечером?
- Я занят, Симпсон.
- Разумеется, я знаю. Суд всегда
работает по ночам. В любом случае, появляйся к восьми.
Он наконец обогнал меня. Обернулся лишь раз. Чтобы повторить, как
умственно отсталому:
- В восемь часов вечера, в пятницу. Адрес ты знаешь, так что извинения
не принимаются.
- Забудь, Стив. Меня не будет!
Он притворился, что не услышал. Чертова самоуверенность - считать, что
меня можно заставить, просто поставив перед фактом.
...Парень в магазине уверял, что для "Шато Линч-Баге", пятилетнего
бордо, такая цена просто смешна. Так что я прихватил две бутылки. Даже если
я доведу Симпсонов до слез, у них по крайней мере останется прекрасное вино,
чтоб утешиться.
Радость от встречи они изобразили весьма натурально :
- Оливер, ты ни чуточки не изменился!
- Ты тоже, Гвен.
Постеры на стенах тоже остались теми же. Энди Уорхол со своим поп-артом
(" Этого супа Кэмпбелл я до черта насмотрелась в детстве, никогда в жизни не
повешу плакат с ним к себе на стену" - пообещала Дженни несколько лет назад,
когда мы побывали у них ).
Мы расселись на полу. Из динамиков по углам Пол и Арт вкрадчиво
интересовались, едем ли мы на ярмарку в Скарборо. Стивен открыл бутылку
белого.
Я грыз соленые крекеры, разговор уходил в глубины метафизики. Например,
какой это кошмар - быть ординатором, как нечасто у них со Стивом выдается
такой тихий вечер. И конечно, как я оцениваю шансы Гарварда урыть Йель в
этом году. Вид спорта при этом не уточнялся. Вообще-то, с тем же успехом
Гвен могла интересоваться, сумеет ли Инь урыть Янь. Ну да ладно. Ребята
пытались помочь мне расслабиться. В общем, это удавалось несколько лучше,
чем можно было предположить.
Потом в дверь позвонили и я подскочил на месте.
- Это что такое?
- Расслабься, - ответил Стив, - это просто остальные гости.
Даже тембр звонка - и тот отдавал заговором.
- Какие еще остальные гости?
- Ну-у, точнее, - поправилась Гвен, - это всего один гость.
- Гостья, не так ли? - я почувствовал себя загнанной в угол крысой.
- Так вышло, - безмятежно отозвался Стив и пошел открывать.
Ч-черт, вот из-за этого терпеть не могу ходить в гости. Не выношу
друзей, которые пытаются "помочь". Сценарий известен: очередная соседка по
комнате, или старшая сестра, или разведенная одноклассница. Еще одна
ловушка, черт!
Моментально разозлившись, я собирался высказаться по полной, но вовремя
вспомнив, что тут Гвен, ограничился коротким: "Дерьмо!".
- Оливер, это чудесная...
- Извини, Гвен. Я знаю, что вы хотели только хорошего, но...
И в этот момент Стив вернулся с предполагаемой жертвой этой ночи.
Очки в тонкой оправе.
Вначале я заметил именно их. Потом белый жакет, который она как раз
снимала.
Симпсон представил Джоанну Стейн, ординатора по педиатрии, свою
однокурсницу. Теперь они вкалывали в той же больнице.
Мне не удавалось сосредоточиться даже просто, чтобы разобрать
симпатичная ли она или нет. Кто-то предложил присесть и выпить, что мы и
сделали.
Дальше было много разговоров.
Постепенно я обратил внимание, что Джоанна Стейн кроме круглых очков в
тонкой оправе обладает еще и мелодичным голосом. А мысли, излагаемые этим