Она снова заговорила. В ее голосе ему почудились жалобные, умоляющие нотки.
Харпириас подошел к двери и откинул кожаный клапан. Да, это она, та, которая уже приходила к нему, юная черноволосая дочь короля.
Сегодня она была одета более торжественно: прекрасное платье из белого меха, кожаные башмаки, в блестящую шапку волос прихотливо вплетена ярко-алая лента. Осколок кости, выточенный в форме веретена, вставлен в верхнюю губу и торчит над ней в обе стороны — несомненно, это было принятое у женщин племени украшение.
Однако вид у нее был перепуганный. Широко раскрытые глаза смотрели на него неподвижно, а сотрясавшая ее дрожь не имела никакого отношения к холодному воздуху. На щеке ритмично подергивалась мышца. Харпириас долго стоял, глядя на нее и не зная, что делать.
— Нет, — наконец сказал он ей, стараясь говорить мягко. — Мне очень жаль. Но я не могу это сделать. Просто не могу. — Он грустно улыбнулся, покачал головой и рукой махнул из-за двери в сторону выхода. — Понимаешь, что я тебе говорю? Ты должна уйти. То, чего ты от меня ждешь, я не могу тебе дать.
Она затряслась с ног до головы и протянула к нему руки. Они тоже дрожали.
— Нет, — произнесла она, к изумлению Харпириаса, на его языке. — Нет… пожалуйста… пожалуйста…
— Ты умеешь говорить по-маджипурски?
Очевидно, не очень. У него создалось впечатление, что девушка повторяет заученные слова, не понимая их смысла.
— Пожалуйста… пожалуйста… я… войти?
Это ее Коринаам научил, внезапно подумал Харпириас. Это на него очень похоже.
Он снова покачал головой.
— Нельзя. Ты не должна. Я не собираюсь…
— Пожалуйста! — В ее голосе звучал настоящий ужас. Казалось, она сейчас упадет к его ногам.
Как мог он выгнать ее в таком состоянии?
Харпириас вздохнул и жестом пригласил ее в комнату. Только ненадолго, сказал он сам себе.
Всего на несколько минут, и все.
Девушка, пошатываясь, вошла в ледяную комнату Она никак не могла унять дрожь. Харпириасу захотелось обнять ее и утешить. Но он не мог позволить себе это сделать. Важно было держаться от нее на расстоянии.
Очевидно, она уже исчерпала свой запас слов. Теперь она объяснялась жестами, устроив нечто вроде пантомимы, высоко поднимала руки над головой и опускала вниз по сторонам широким, охватывающим жестом, повторяя это движение снова, снова и снова. Харпириас изо всех сил пытался понять смысл ее жестов. Нечто большое. Гора, не ее ли она изображает?
Имеет ли это какое-то отношение к тем двум мертвым животным, которых сбросили вниз, в деревню, с вершины стены каньона?
Она одной рукой описала спереди от себя округлую кривую от лба к коленям. Это означает живот? Изображение беременности? Наверное, нет.
Она снова повторила жест, изображавший гору, а затем большой живот. Он непонимающе наблюдал за ней. Она открыла рот, показала на свои зубы.
Снова гора. Живот. Еще раз зубы. Харпириас покачал головой.
Девушка задумалась на секунду-другую. Затем вытянула руки к полу под некоторым углом, жест, который, наверное, должен был изображать размер, и начала ходить по комнате на негнущихся ногах, комично неуклюже переваливаясь.
Харпириас совершенно растерялся.
— Животное? Большое животное? Хайбарак?
— Нет. Нет. — Казалось, ее раздражает его недогадливость. Еще раз она показала гору, живот, зубы. Неуклюже прошлась на негнущихся ногах. И на этот раз до него дошло.
Гора, которая ходит, — большой живот — и зубы — крупный человек с большим животом и необычными зубами…
— Тойкелла! — воскликнул он.
Девушка радостно закивала. Наконец-то он понял.
Харпириас ждал. Она снова о чем-то задумалась. Затем, как и в свой прошлый приход, указала на груду шкур, заменяющую постель, постучала себя пальцем в грудь и протянула руку к Харпириасу. Харпириас снова хотел было начать объяснять, что не желает ложиться с ней в постель. Но прежде, чем он успел вымолвить хоть слово, она еще раз разыграла пантомиму «Тойкелла»; потом надула щеки и сделала безумные глаза, что явно должно было означать королевский гнев, и стала прыгать по комнате, яростно размахивая воображаемым то ли мечом, то ли копьем. После чего, уменьшившись от громадной фигуры Тойкеллы до собственных размеров, обхватила себя обеими руками и закатила угасающие глаза. Ранена.
Умирает.
— Тойкелла убьет тебя, если я с тобой не пересплю? — спросил Харпириас. — Ты это хочешь сказать?
Она метнула в него беспомощный, непонимающий взгляд. Он сделал новую попытку, произнося слова громче и медленнее.
— Король — тебя — убьет?
Девушка пожала плечами и снова повторила всю эту бредовую пантомиму.
— Убьет нас обоих? — спросил Харпириас — Или одного меня?
Но спрашивать было бесполезно. Очевидно, она уже выдала все слова на его языке, какие понимала, все четыре или пять слов. Он же знал только два-три слова на ее языке, и ни одно из них ему сейчас не могло помочь.
Она умоляла его взглядом. Смотрела на него полными отчаяния глазами, потом переводила взгляд на груду мехов. Снова предлагала ему себя.
Харпириас подумал, что, вероятно, он правильно понял смысл ее отчаянной шарады. Ее царственный отец приказал ей зачать наследника королевской крови. Ни на что меньшее он не согласится. Если Харпириас отошлет ее, как и в прошлый раз, гнев Тойкеллы приобретет убийственную силу.
Убьет ли он девушку, или Харпириаса, или их обоих, он не смог понять из ее представления.
Но это не имело значения. Ясно, что, если он не уступит слепому упрямству короля, последствием его отказа будет насилие.
Оказавшись в ловушке между циничной ложью Коринаама и династическими надеждами короля Тойкеллы, Харпириас понял, что у него не осталось выбора.
— Ладно, — сказал он ей. — Давай. Я сделаю тебе маленького принца, если твой отец так сильно этого желает.
Он не ожидал, что она поймет его слова, и был прав. Но когда он нежно взял ее за руку и потянул к меховой постели, она моментально догадалась, и ее глаза вспыхнули. Словно освещенное изнутри, личико стало почти хорошеньким.
Да и вообще не так уж она уродлива, подумал Харпириас. Более ширококостная и мускулистая, чем те женщины, которые ему обычно нравились, и, возможно, ей не мешает вымыться…
Еще его раздражали темные дыры на месте отсутствующих передних зубов, когда она улыбалась. Но тем не менее…
Сам он никогда не отличался высокоморальным поведением. В свое время в объятиях Харпириаса побывало немало молодых женщин, чью внешность и манеры при дворе короналя сочли бы сомнительными. Та рыжая хохотунья-танцовщица из Бомбифэйла в далеком прошлом, девушка с горящими глазами и хриплым, пронзительным голосом торговки рыбой… и та стройная, длинноногая жонглерка в Большом Морпине, которая умела ругаться не хуже матроса… и особенно та роскошная охотница с широкими бедрами, которую он встретил, бродя в одиночестве по лесам Норморка. Ему было всего восемнадцать лет, и она показала ему пару приемчиков, какие ему бы и в голову не пришли…
Были и другие. Много других, очень много.
Если теперь он вынужден прибавить к этому списку смуглую дикарку с раскрашенным лицом, ну что ж, значит, так тому и быть. Дипломатам приходится совершать много необычных поступков, выполняя свой долг, уговаривал себя Харпириас. Весьма вероятно, что его задача окажется невыполненной, если он будет упорствовать в своем чистоплюйстве и отказываться удовлетворить желание короля Тойкеллы.
Следовательно, выполнение прихоти короля он может считать своим профессиональным долгом. А если он и не корональ в действительности, хотя Тойкелла считает его таковым, то правда и то, что в его венах течет кровь короналей.
Придется королю удовольствоваться этим.
Так тому и быть. Так тому и быть.
Харпириас развязал платье из белого меха, распахнул его, и девушка выскользнула из своей одежды.
Под мехом не оказалось ничего. Ее тело было стройным и упругим, с маленькими тугими грудями и красиво изогнутыми бедрами. Она явно с головы до ног натерлась каким-то маслом — может быть, это жир хайбарака? — которое сделало ее кожу гладкой и приятно скользкой на ощупь, а кроме того, до некоторой степени приглушило запах немытого тела.
Они вместе опустились на груду из шкур.
Харпириас быстро забрался в самую середину мехов, так как в комнате с ледяными стенами было слишком уж холодно и долго оставаться неприкрытым на воздухе не было никакого желания. Хотя девушка явно предпочла бы остаться сверху на шкурах, а не под ними, казалось, она поняла его желания и через несколько секунд уже лежала рядом с ним. Когда они надежно укрылись и уютно устроились под горой из меха, она рассмеялась и положила ладонь ему на грудь, нажала на нее и перекатила его на спину, а потом легла на него сверху.
— Значит, ты так любишь, да? Прекрасно.
Как пожелаешь.
Она улыбнулась. В ее глазах плясали веселые искры, словно для нее это было не больше чем игрой. Харпириас гадал, сколько ей лет. Двадцать?
Может быть, меньше. Пятнадцать? Невозможно понять.
Он попытался ее поцеловать, но она прятала свои губы. Очевидно, у них нет такого обычая.
Так тому и быть, подумал Харпириас. Все равно этот кусочек резной кости, торчащий у нее из верхней губы, помешал бы поцелую.
Она что-то сказала ему на своем языке.
— Не понимаю, — ответил он.
Она рассмеялась и повторила те же слова еще раз. Выражение нежной страсти по-отинорски.
Почему-то он в этом сомневался. Возможно, она просто называет ему свое имя.
— Харпириас, — произнес он. — Меня зовут Харпириас. А тебя?
Она хихикнула. Снова произнесла что-то — одно слово, и через мгновение повторила его.
Возможно, оно означало что-то важное, но разумеется, он не понимал его значения.
— Шабиликат? — рискнул произнести Харпириас.
Его попытка повторить отинорское слово вызвала у девушки бурный взрыв хохота.
— Шабиликат, — снова повторил он. — Шабиликат.
Казалось, его попытки необычайно ее забавляют. Но когда он попробовал снова, она закрыла ему рот ладонью, а секунду спустя так крепко обхватила его талию своими мощными бедрами, что у него пропало всякое желание вести беседу.
Это была длинная ночь, и бурная к тому же, и более приятная для Харпириаса, чем он ожидал, хотя человеку, привыкшему к обществу утонченных женщин из аристократических кругов Маджипура, манеры девушки казались весьма странными. Но он довольно легко приспособился к ее энергичной страсти, к жадным рукам с острыми ногтями, яростным, раскачивающимся толчкам, бурным взрывам грубого хохота в самые, как ему казалось, неподходящие моменты. Она казалась ненасытной. Однако после долгих месяцев непрерывного воздержания Харпириаса это ничуть не беспокоило.
В какой-то момент меха, которыми они укрывались, отлетели в сторону, но он почти не заметил холода. В конце концов — он не имел представления, сколько прошло часов — он внезапно провалился в самый глубокий и черный сон, как можно провалиться в колодец, а когда проснулся, много позже, то обнаружил, что она снова накрыла его, пока он спал, и незаметно выскользнула из комнаты.
Он, естественно, не мог знать, зачали ли они маленького принца для Тойкеллы в ту ночь. Но если эта попытка окажется неудачной, он охотно согласится повторить ее еще раз.
10
11
Харпириас подошел к двери и откинул кожаный клапан. Да, это она, та, которая уже приходила к нему, юная черноволосая дочь короля.
Сегодня она была одета более торжественно: прекрасное платье из белого меха, кожаные башмаки, в блестящую шапку волос прихотливо вплетена ярко-алая лента. Осколок кости, выточенный в форме веретена, вставлен в верхнюю губу и торчит над ней в обе стороны — несомненно, это было принятое у женщин племени украшение.
Однако вид у нее был перепуганный. Широко раскрытые глаза смотрели на него неподвижно, а сотрясавшая ее дрожь не имела никакого отношения к холодному воздуху. На щеке ритмично подергивалась мышца. Харпириас долго стоял, глядя на нее и не зная, что делать.
— Нет, — наконец сказал он ей, стараясь говорить мягко. — Мне очень жаль. Но я не могу это сделать. Просто не могу. — Он грустно улыбнулся, покачал головой и рукой махнул из-за двери в сторону выхода. — Понимаешь, что я тебе говорю? Ты должна уйти. То, чего ты от меня ждешь, я не могу тебе дать.
Она затряслась с ног до головы и протянула к нему руки. Они тоже дрожали.
— Нет, — произнесла она, к изумлению Харпириаса, на его языке. — Нет… пожалуйста… пожалуйста…
— Ты умеешь говорить по-маджипурски?
Очевидно, не очень. У него создалось впечатление, что девушка повторяет заученные слова, не понимая их смысла.
— Пожалуйста… пожалуйста… я… войти?
Это ее Коринаам научил, внезапно подумал Харпириас. Это на него очень похоже.
Он снова покачал головой.
— Нельзя. Ты не должна. Я не собираюсь…
— Пожалуйста! — В ее голосе звучал настоящий ужас. Казалось, она сейчас упадет к его ногам.
Как мог он выгнать ее в таком состоянии?
Харпириас вздохнул и жестом пригласил ее в комнату. Только ненадолго, сказал он сам себе.
Всего на несколько минут, и все.
Девушка, пошатываясь, вошла в ледяную комнату Она никак не могла унять дрожь. Харпириасу захотелось обнять ее и утешить. Но он не мог позволить себе это сделать. Важно было держаться от нее на расстоянии.
Очевидно, она уже исчерпала свой запас слов. Теперь она объяснялась жестами, устроив нечто вроде пантомимы, высоко поднимала руки над головой и опускала вниз по сторонам широким, охватывающим жестом, повторяя это движение снова, снова и снова. Харпириас изо всех сил пытался понять смысл ее жестов. Нечто большое. Гора, не ее ли она изображает?
Имеет ли это какое-то отношение к тем двум мертвым животным, которых сбросили вниз, в деревню, с вершины стены каньона?
Она одной рукой описала спереди от себя округлую кривую от лба к коленям. Это означает живот? Изображение беременности? Наверное, нет.
Она снова повторила жест, изображавший гору, а затем большой живот. Он непонимающе наблюдал за ней. Она открыла рот, показала на свои зубы.
Снова гора. Живот. Еще раз зубы. Харпириас покачал головой.
Девушка задумалась на секунду-другую. Затем вытянула руки к полу под некоторым углом, жест, который, наверное, должен был изображать размер, и начала ходить по комнате на негнущихся ногах, комично неуклюже переваливаясь.
Харпириас совершенно растерялся.
— Животное? Большое животное? Хайбарак?
— Нет. Нет. — Казалось, ее раздражает его недогадливость. Еще раз она показала гору, живот, зубы. Неуклюже прошлась на негнущихся ногах. И на этот раз до него дошло.
Гора, которая ходит, — большой живот — и зубы — крупный человек с большим животом и необычными зубами…
— Тойкелла! — воскликнул он.
Девушка радостно закивала. Наконец-то он понял.
Харпириас ждал. Она снова о чем-то задумалась. Затем, как и в свой прошлый приход, указала на груду шкур, заменяющую постель, постучала себя пальцем в грудь и протянула руку к Харпириасу. Харпириас снова хотел было начать объяснять, что не желает ложиться с ней в постель. Но прежде, чем он успел вымолвить хоть слово, она еще раз разыграла пантомиму «Тойкелла»; потом надула щеки и сделала безумные глаза, что явно должно было означать королевский гнев, и стала прыгать по комнате, яростно размахивая воображаемым то ли мечом, то ли копьем. После чего, уменьшившись от громадной фигуры Тойкеллы до собственных размеров, обхватила себя обеими руками и закатила угасающие глаза. Ранена.
Умирает.
— Тойкелла убьет тебя, если я с тобой не пересплю? — спросил Харпириас. — Ты это хочешь сказать?
Она метнула в него беспомощный, непонимающий взгляд. Он сделал новую попытку, произнося слова громче и медленнее.
— Король — тебя — убьет?
Девушка пожала плечами и снова повторила всю эту бредовую пантомиму.
— Убьет нас обоих? — спросил Харпириас — Или одного меня?
Но спрашивать было бесполезно. Очевидно, она уже выдала все слова на его языке, какие понимала, все четыре или пять слов. Он же знал только два-три слова на ее языке, и ни одно из них ему сейчас не могло помочь.
Она умоляла его взглядом. Смотрела на него полными отчаяния глазами, потом переводила взгляд на груду мехов. Снова предлагала ему себя.
Харпириас подумал, что, вероятно, он правильно понял смысл ее отчаянной шарады. Ее царственный отец приказал ей зачать наследника королевской крови. Ни на что меньшее он не согласится. Если Харпириас отошлет ее, как и в прошлый раз, гнев Тойкеллы приобретет убийственную силу.
Убьет ли он девушку, или Харпириаса, или их обоих, он не смог понять из ее представления.
Но это не имело значения. Ясно, что, если он не уступит слепому упрямству короля, последствием его отказа будет насилие.
Оказавшись в ловушке между циничной ложью Коринаама и династическими надеждами короля Тойкеллы, Харпириас понял, что у него не осталось выбора.
— Ладно, — сказал он ей. — Давай. Я сделаю тебе маленького принца, если твой отец так сильно этого желает.
Он не ожидал, что она поймет его слова, и был прав. Но когда он нежно взял ее за руку и потянул к меховой постели, она моментально догадалась, и ее глаза вспыхнули. Словно освещенное изнутри, личико стало почти хорошеньким.
Да и вообще не так уж она уродлива, подумал Харпириас. Более ширококостная и мускулистая, чем те женщины, которые ему обычно нравились, и, возможно, ей не мешает вымыться…
Еще его раздражали темные дыры на месте отсутствующих передних зубов, когда она улыбалась. Но тем не менее…
Сам он никогда не отличался высокоморальным поведением. В свое время в объятиях Харпириаса побывало немало молодых женщин, чью внешность и манеры при дворе короналя сочли бы сомнительными. Та рыжая хохотунья-танцовщица из Бомбифэйла в далеком прошлом, девушка с горящими глазами и хриплым, пронзительным голосом торговки рыбой… и та стройная, длинноногая жонглерка в Большом Морпине, которая умела ругаться не хуже матроса… и особенно та роскошная охотница с широкими бедрами, которую он встретил, бродя в одиночестве по лесам Норморка. Ему было всего восемнадцать лет, и она показала ему пару приемчиков, какие ему бы и в голову не пришли…
Были и другие. Много других, очень много.
Если теперь он вынужден прибавить к этому списку смуглую дикарку с раскрашенным лицом, ну что ж, значит, так тому и быть. Дипломатам приходится совершать много необычных поступков, выполняя свой долг, уговаривал себя Харпириас. Весьма вероятно, что его задача окажется невыполненной, если он будет упорствовать в своем чистоплюйстве и отказываться удовлетворить желание короля Тойкеллы.
Следовательно, выполнение прихоти короля он может считать своим профессиональным долгом. А если он и не корональ в действительности, хотя Тойкелла считает его таковым, то правда и то, что в его венах течет кровь короналей.
Придется королю удовольствоваться этим.
Так тому и быть. Так тому и быть.
Харпириас развязал платье из белого меха, распахнул его, и девушка выскользнула из своей одежды.
Под мехом не оказалось ничего. Ее тело было стройным и упругим, с маленькими тугими грудями и красиво изогнутыми бедрами. Она явно с головы до ног натерлась каким-то маслом — может быть, это жир хайбарака? — которое сделало ее кожу гладкой и приятно скользкой на ощупь, а кроме того, до некоторой степени приглушило запах немытого тела.
Они вместе опустились на груду из шкур.
Харпириас быстро забрался в самую середину мехов, так как в комнате с ледяными стенами было слишком уж холодно и долго оставаться неприкрытым на воздухе не было никакого желания. Хотя девушка явно предпочла бы остаться сверху на шкурах, а не под ними, казалось, она поняла его желания и через несколько секунд уже лежала рядом с ним. Когда они надежно укрылись и уютно устроились под горой из меха, она рассмеялась и положила ладонь ему на грудь, нажала на нее и перекатила его на спину, а потом легла на него сверху.
— Значит, ты так любишь, да? Прекрасно.
Как пожелаешь.
Она улыбнулась. В ее глазах плясали веселые искры, словно для нее это было не больше чем игрой. Харпириас гадал, сколько ей лет. Двадцать?
Может быть, меньше. Пятнадцать? Невозможно понять.
Он попытался ее поцеловать, но она прятала свои губы. Очевидно, у них нет такого обычая.
Так тому и быть, подумал Харпириас. Все равно этот кусочек резной кости, торчащий у нее из верхней губы, помешал бы поцелую.
Она что-то сказала ему на своем языке.
— Не понимаю, — ответил он.
Она рассмеялась и повторила те же слова еще раз. Выражение нежной страсти по-отинорски.
Почему-то он в этом сомневался. Возможно, она просто называет ему свое имя.
— Харпириас, — произнес он. — Меня зовут Харпириас. А тебя?
Она хихикнула. Снова произнесла что-то — одно слово, и через мгновение повторила его.
Возможно, оно означало что-то важное, но разумеется, он не понимал его значения.
— Шабиликат? — рискнул произнести Харпириас.
Его попытка повторить отинорское слово вызвала у девушки бурный взрыв хохота.
— Шабиликат, — снова повторил он. — Шабиликат.
Казалось, его попытки необычайно ее забавляют. Но когда он попробовал снова, она закрыла ему рот ладонью, а секунду спустя так крепко обхватила его талию своими мощными бедрами, что у него пропало всякое желание вести беседу.
Это была длинная ночь, и бурная к тому же, и более приятная для Харпириаса, чем он ожидал, хотя человеку, привыкшему к обществу утонченных женщин из аристократических кругов Маджипура, манеры девушки казались весьма странными. Но он довольно легко приспособился к ее энергичной страсти, к жадным рукам с острыми ногтями, яростным, раскачивающимся толчкам, бурным взрывам грубого хохота в самые, как ему казалось, неподходящие моменты. Она казалась ненасытной. Однако после долгих месяцев непрерывного воздержания Харпириаса это ничуть не беспокоило.
В какой-то момент меха, которыми они укрывались, отлетели в сторону, но он почти не заметил холода. В конце концов — он не имел представления, сколько прошло часов — он внезапно провалился в самый глубокий и черный сон, как можно провалиться в колодец, а когда проснулся, много позже, то обнаружил, что она снова накрыла его, пока он спал, и незаметно выскользнула из комнаты.
Он, естественно, не мог знать, зачали ли они маленького принца для Тойкеллы в ту ночь. Но если эта попытка окажется неудачной, он охотно согласится повторить ее еще раз.
10
На следующий день король пребывал в куда более приятном расположении духа, чем накануне. Он встретил Харпириаса у самого входа в тронный зал и приветствовал мощными объятиями и полными искреннего расположения восклицаниями, за которыми последовали сальные усмешки, подмигивания, смешки и тычки локтем в бок, от которых Харпириас поморщился, едва скрывая смущение. Тойкелла явно получил от девушки полный отчет и остался очень доволен услышанным.
Но он все еще не давал Харпириасу втянуть себя в сколько-нибудь конкретные переговоры.
Он и правда, как говорил Коринаам, не любил, чтобы его торопили.
По приказу Харпириаса метаморф тактично сформулировал просьбу обсудить благополучие заложников, но Тойкелла ответил холодно и кратко, и даже Харпириас понял, что это был отказ.
Он посмотрел на Коринаама.
— Он сказал — нет, правда?
— Король хочет заверить вас, что все ваши желания будут исполнены, но он утверждает, что сейчас не время говорить об этом. Он собирается через три дня устроить охотничью вылазку, и удача от него отвернется, если он займется решением каких-либо важных вопросов до своего возвращения.
— И сколько же это займет времени? Неделю? Месяц?
— Два дня. Один день на подъем, один на обратный спуск Может быть, потребуется третий день, если не повезет сразу встретить животных.
— Клянусь Повелительницей! Если так будет продолжаться, мы никогда не…
— Вы приглашены составить ему компанию, — непринужденно продолжал Коринаам. — Я советовал бы вам принять приглашение. Королевская охота в середине лета — это большой и священный праздник для этих людей, и он оказывает вам большую честь, приглашая присоединиться к ним.
— Ну, тогда ладно, — ответил Харпириас, несколько смягчившись. Тем не менее задержка выводила его из себя.
Остальная часть утренней аудиенции была посвящена предстоящему походу. Позже, когда они с Коринаамом возвращались в свой дом, Харпириас спросил:
— Это ты научил девушку, как произносить слова вроде «пожалуйста» и «я войти», да?
— Я чувствовал, что положение становится угрожающим. Она нуждалась в моей помощи.
— Угрожающим для кого?
— Король очень разгневался, что ей не удалось вас соблазнить в первую ночь. Он счел это чем-то вроде предательства с ее стороны. Всегда опасно вызвать гнев вождя дикарей.
— И ты думаешь, он бы ее убил, если бы я не позволил ей…
— Такая возможность существовала. С моей стороны было самым разумным не рисковать.
Король твердо решил настоять на своем. Он послал бы к вам другую женщину, если бы эта не добилась успеха.
— Ты, несомненно, прав, — согласился Харпириас. Затем, еще через несколько шагов, у него мелькнула новая мысль, и он спросил метаморфа:
— Ты случайно не знаешь, что означает отинорское слово «шабиликат»?
— Что?
— "Шабиликат", — повторил Харпириас. — Или что-то в этом роде. Это слово она произнесла в тот момент, когда мы с ней были… когда уже собирались…
— Произнесите его еще раз.
Харпириас произнес слово еще раз, медленно и тщательно выговаривая.
Коринаам ответил не сразу. Затем начал смеяться, Харпириас никогда раньше не слышал его смеха. Он начинался тихим звуком, идущим изнутри, и быстро перешел в громкий хохот.
— Значит, это смешное слово, да?
— Скорее неприличное. Такое… жутко… грязное… — Казалось, Коринаам положительно наэлектризован этим словом. — Конечно, вы его ужасно коверкаете. Оно звучит, как… — И он выдал нечто такое, в чем было то же самое количество слогов, только еще нанизано невозможное количество зубодробительных согласных, сваленных в кучу словно булыжники. — Это больше похоже на то, что она произносила?
— Наверное. Что это означает?
Коринаам колебался. Он подхихикивал так, что Харпириасу захотелось дать ему пощечину.
— Я не могу произнести этого вслух. Это слишком непристойно.
— Давай, говори. Ты же не ребенок, Коринаам. Нечего меня стесняться!
— Прошу вас, принц…
— А я тебе приказываю.
— Знание этого слова не существенно для вашей дипломатической работы.
— Откуда тебе знать? Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что оно значит.
Лоб Коринаама от смущения стал желто-зеленым. Он подавил новый приступ смеха и произнес, с большим трудом выталкивая из себя слова:
— Это означает… приблизительно… «Врата моего тела для тебя открыты». С такими словами женщина обращается к мужчине. В этом случае женщины и мужчины употребляют различные формы глагола.
Теперь Харпириас понял, почему девушку так рассмешило, когда он повторил это слово, обращаясь к ней. Это была просто грамматическая ошибка: мужчина употребил женский оборот речи. Но в чем же непристойность, которую Коринаам увидел в этом слове? Врата ее тела действительно были открыты. Она просто описывала ситуацию, которая в тот момент имела место. Если он по неведению употребил не правильную форму глагола, когда повторил то, что она сказала, ну, никто ведь и не ждал от него умения разбираться в тонкостях грамматики отиноров.
Он бросил озадаченный взгляд на метаморфа. Коринаам отвернулся от него в сторону и застенчиво смотрел в землю.
— Я не нахожу ничего неприличного в этой фразе, — сказал Харпириас. — Возможно, она эротична, но не оскорбительна.
— Этот образ… они считают, что тело имеет врата… — Коринаам больше не мог продолжать.
— Но так оно и есть. Во всяком случае, женское тело. Объясни мне, почему человек — особенно такая дикарка, как она, простая, неиспорченная нелепостями цивилизации — должна видеть непристойность в простой анатомической метафоре?
— Она, вероятно, и не видит, — ответил Коринаам. Метаморф никогда еще не выглядел таким смущенным. — Это я вижу. Если не возражаете, принц, можем мы поговорить о чем-нибудь другом?
Харпириас получил еще одно напоминание о том, насколько чуждым существом был в действительности его спутник. Да, они получили политическое равноправие на всем Маджипуре и их королева была официально причислена к сонму властителей планеты, но тем не менее, думал Харпириас, они отличаются от всех, отличаются чем-то таким, что невозможно определить… существа, странные гибкие тела которых функционируют на основе уникальных принципов и ум которых способен считать простую мысль о существовании в женском теле входа грубой непристойностью…
«Интересно, как метаморфы занимаются любовью?» — подумал он.
И понял, что не имеет представления. И что ему не хочется это знать.
Они с Коринаамом расстались у дома для гостей, и Харпириас немного постоял на площади, глядя в небо. Оно стало темным, серым, с металлическим оттенком, словно лист холодного железа Редкие снежинки плавно кружились над головой.
Надвигался буран, уже повалил снег, а ведь сейчас канун летних охотничьих увеселений!
На его глазах снегопад заметно усилился. Старый, почерневший лед площади припорошило тонким слоем белого снега. Середина лета! Середина лета! Харпириас чувствовал, как твердые снежинки впиваются в его поднятое кверху лицо. Как это все непонятно… Куда ни повернись, его окружают странности. Если он когда-либо вернется отсюда, ему будет что порассказать.
В ту ночь девушка снова пришла к нему. Буран к тому времени уже прекратился, но снега выпало довольно много. Мальчишки с метлами из соломы вышли на площадь и убирали высокие сугробы там, где они завалили выходы из домов.
Харпириас во время обеда выяснил у Коринаама, как по-отинорски спросить «Как тебя зовут?», и когда девушка пришла, задал ей этот вопрос.
— Ивла Йевикеник, — ответила она.
Он показал на нее пальцем и повторил. Она кивнула и постучала себя пальцем в грудь.
— Ивла Йевикеник, — снова произнесла она.
— Харпириас, — он указал на себя.
— Харпириас.
По крайней мере, это они установили.
Очевидно, она решила, что раз он может произнести на ее языке одно предложение, то теперь уже достаточно бегло говорит на нем. Из ее уст полился поток слов, поставивший его в тупик. В конце концов он рассмеялся и кончиками пальцев постучал себя по виску, словно показывая, что там, внутри, нет ничего, кроме пустоты. Казалось, это она поняла. Но ей все равно хотелось поговорить. Долгое время они пытались найти общий язык, терпеливо объясняя друг другу значения слов, — но все было напрасно. Наконец они сдались и направились к груде мехов.
В тот момент, когда Харпириас готов был войти в нее, девушка снова прошептала слово, которое он расслышал как «шабиликат». На этот раз он его не повторил.
После, когда они лежали, обнаженные, тяжело дыша, и ждали, когда восстановятся его силы, она опять стала что-то ему говорить, мягко, почти нежно. Ласковые слова, предположил он.
Или, возможно, благодарность за его готовность уступить требованиям Тойкеллы. Это несколько смутило Харпириаса. Ему хотелось от нее не благодарности.
Девушка действительно довольно привлекательна, сказал он себе. Я никому этим не делаю одолжения, кроме самого себя.
Правда ли это? Не совсем, как он понимал. Но ему очень хотелось верить, что это действительно так.
Среди ночи она настояла на том, чтобы они вместе вышли на площадь.
Идея показалась ему безумной, но сомнений в намерениях девушки не оставалось, так как она встала, оделась и подала ему его одежду. Он понял, что должен ее надеть. Затем она взяла его за руку и вывела из дома.
Снаружи стояла полная тишина. Ночь была ясной и холодной, на небе висели три маленькие луны и сияла алмазная россыпь звезд. Девушка начала что-то показывать ему с помощью пантомимы, снова и снова повторяя одни и те же жесты, показывала на стену ущелья, потом поднималась на цыпочки, словно хотела показать что-то за ней, и постепенно Харпириас догадался, что она просит его описать ей мир, лежащий за громадой этой каменной стены.
Поблизости валялась брошенная метла, которой мальчики подметали площадь. Он взял ее и концом палки начертил на только что выпавшем снегу карту Маджипура: два основных континента, вытянувшиеся рядом, а между ними Остров Сна и выжженный солнцем пустынный континент Сувраэль внизу.
Поняла ли она то, что он нарисовал? Как он мог проверить?
— Мы находимся здесь, — сказал он, указывая палкой от щетки на северо-восточный конец Зимроэля и произнося слова преувеличенно четко, словно это могло ей помочь понять его. — Мы называем этот район Граничье Кинтора. — Он бросил на нее взгляд, пытаясь понять, говорит ли ей о чем-либо это название, но ее лицо выражало только напряженное любопытство, а не понимание. Он сделал из снега гряду, чтобы обозначить горный хребет, который отделял Граничье от остальной части западного континента.
— Здесь, внизу — продолжал он, — расположен город Ни-мойя. Большой, большой, большой город. Много, много миллионов людей. — Он чувствовал себя идиотом, разговаривая с ней таким образом. Нарисовал реку Зимр, бегущую с запада на восток через верхнюю треть континента, и ткнул палкой в снег возле устья реки, чтобы обозначить город Пилиплок. — Морской порт, — произнес он. — Очень крупный.
В нем живет множество скандаров. — Харпириас попытался проиллюстрировать это, изобразив четыре руки. — Скан-да-ры. А вот эта река, текущая с юга, — это Стейч. Здесь, в джунглях, живут метаморфы. Ты можешь себе представить, на что похожи джунгли, а? Очень жарко.
Все время дождь. Огромные деревья. Вот откуда произошли метаморфы.
Люди, как Коринаам.
Ме-та-мор-фы. Ко-ри-на-ам.
Бесполезно. Нелепо.
Однако она кивала головой и нетерпеливо улыбалась, поощряя его продолжать. Он нарисовал ей другие крупные города Зимроэля, насколько помнил их со школьных времен: Пидруид, Тил-омон и Нарабаль на западном побережье и Дюлорн более или менее на том месте, где он и должен находиться, внутри материка, и еще несколько других. Потом перешел к другому большому нарисованному им кругу, который изображал Алханроэль, встал на колени и, протянув руки вперед, сгреб снег в кучу, которая изображала Замковую гору.
— Вот здесь я живу, — сказал он. — Большая, большая гора, вот такая, огромная гора, достающая до звезд, и по ее склонам стоят города. На вершине стоит замок. Замок. Замок короналя.
Коро-наль. Король всей планеты. Лорд Амбинол, корональ Маджипура.
Он уже начал мерзнуть в эту прекрасную летнюю ночь. Уши и кончик носа жгло. Но он твердо решил не прекращать урок географии, пока она внимательно слушает, а Ивла Йевикеник определенно слушала внимательно, глядя на него будто зачарованная. Харпириас снова и снова рисовал для нее палкой от щетки — реку Глэйдж, Лабиринт понтифекса, а в южном течении реки города Алаизор, Трейнон и Стойен и древние каменные развалины бывшей столицы метаморфов Велализера. Он продолжал бы так до утра, называя каждый из Пятидесяти Городов и еще множество других, но через несколько минут она подошла к нему и потерлась щекой о его плечо.
На сегодня с нее было достаточно географии.
— Шабиликат, — произнесла она и повела его обратно в дом.
Но он все еще не давал Харпириасу втянуть себя в сколько-нибудь конкретные переговоры.
Он и правда, как говорил Коринаам, не любил, чтобы его торопили.
По приказу Харпириаса метаморф тактично сформулировал просьбу обсудить благополучие заложников, но Тойкелла ответил холодно и кратко, и даже Харпириас понял, что это был отказ.
Он посмотрел на Коринаама.
— Он сказал — нет, правда?
— Король хочет заверить вас, что все ваши желания будут исполнены, но он утверждает, что сейчас не время говорить об этом. Он собирается через три дня устроить охотничью вылазку, и удача от него отвернется, если он займется решением каких-либо важных вопросов до своего возвращения.
— И сколько же это займет времени? Неделю? Месяц?
— Два дня. Один день на подъем, один на обратный спуск Может быть, потребуется третий день, если не повезет сразу встретить животных.
— Клянусь Повелительницей! Если так будет продолжаться, мы никогда не…
— Вы приглашены составить ему компанию, — непринужденно продолжал Коринаам. — Я советовал бы вам принять приглашение. Королевская охота в середине лета — это большой и священный праздник для этих людей, и он оказывает вам большую честь, приглашая присоединиться к ним.
— Ну, тогда ладно, — ответил Харпириас, несколько смягчившись. Тем не менее задержка выводила его из себя.
Остальная часть утренней аудиенции была посвящена предстоящему походу. Позже, когда они с Коринаамом возвращались в свой дом, Харпириас спросил:
— Это ты научил девушку, как произносить слова вроде «пожалуйста» и «я войти», да?
— Я чувствовал, что положение становится угрожающим. Она нуждалась в моей помощи.
— Угрожающим для кого?
— Король очень разгневался, что ей не удалось вас соблазнить в первую ночь. Он счел это чем-то вроде предательства с ее стороны. Всегда опасно вызвать гнев вождя дикарей.
— И ты думаешь, он бы ее убил, если бы я не позволил ей…
— Такая возможность существовала. С моей стороны было самым разумным не рисковать.
Король твердо решил настоять на своем. Он послал бы к вам другую женщину, если бы эта не добилась успеха.
— Ты, несомненно, прав, — согласился Харпириас. Затем, еще через несколько шагов, у него мелькнула новая мысль, и он спросил метаморфа:
— Ты случайно не знаешь, что означает отинорское слово «шабиликат»?
— Что?
— "Шабиликат", — повторил Харпириас. — Или что-то в этом роде. Это слово она произнесла в тот момент, когда мы с ней были… когда уже собирались…
— Произнесите его еще раз.
Харпириас произнес слово еще раз, медленно и тщательно выговаривая.
Коринаам ответил не сразу. Затем начал смеяться, Харпириас никогда раньше не слышал его смеха. Он начинался тихим звуком, идущим изнутри, и быстро перешел в громкий хохот.
— Значит, это смешное слово, да?
— Скорее неприличное. Такое… жутко… грязное… — Казалось, Коринаам положительно наэлектризован этим словом. — Конечно, вы его ужасно коверкаете. Оно звучит, как… — И он выдал нечто такое, в чем было то же самое количество слогов, только еще нанизано невозможное количество зубодробительных согласных, сваленных в кучу словно булыжники. — Это больше похоже на то, что она произносила?
— Наверное. Что это означает?
Коринаам колебался. Он подхихикивал так, что Харпириасу захотелось дать ему пощечину.
— Я не могу произнести этого вслух. Это слишком непристойно.
— Давай, говори. Ты же не ребенок, Коринаам. Нечего меня стесняться!
— Прошу вас, принц…
— А я тебе приказываю.
— Знание этого слова не существенно для вашей дипломатической работы.
— Откуда тебе знать? Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что оно значит.
Лоб Коринаама от смущения стал желто-зеленым. Он подавил новый приступ смеха и произнес, с большим трудом выталкивая из себя слова:
— Это означает… приблизительно… «Врата моего тела для тебя открыты». С такими словами женщина обращается к мужчине. В этом случае женщины и мужчины употребляют различные формы глагола.
Теперь Харпириас понял, почему девушку так рассмешило, когда он повторил это слово, обращаясь к ней. Это была просто грамматическая ошибка: мужчина употребил женский оборот речи. Но в чем же непристойность, которую Коринаам увидел в этом слове? Врата ее тела действительно были открыты. Она просто описывала ситуацию, которая в тот момент имела место. Если он по неведению употребил не правильную форму глагола, когда повторил то, что она сказала, ну, никто ведь и не ждал от него умения разбираться в тонкостях грамматики отиноров.
Он бросил озадаченный взгляд на метаморфа. Коринаам отвернулся от него в сторону и застенчиво смотрел в землю.
— Я не нахожу ничего неприличного в этой фразе, — сказал Харпириас. — Возможно, она эротична, но не оскорбительна.
— Этот образ… они считают, что тело имеет врата… — Коринаам больше не мог продолжать.
— Но так оно и есть. Во всяком случае, женское тело. Объясни мне, почему человек — особенно такая дикарка, как она, простая, неиспорченная нелепостями цивилизации — должна видеть непристойность в простой анатомической метафоре?
— Она, вероятно, и не видит, — ответил Коринаам. Метаморф никогда еще не выглядел таким смущенным. — Это я вижу. Если не возражаете, принц, можем мы поговорить о чем-нибудь другом?
Харпириас получил еще одно напоминание о том, насколько чуждым существом был в действительности его спутник. Да, они получили политическое равноправие на всем Маджипуре и их королева была официально причислена к сонму властителей планеты, но тем не менее, думал Харпириас, они отличаются от всех, отличаются чем-то таким, что невозможно определить… существа, странные гибкие тела которых функционируют на основе уникальных принципов и ум которых способен считать простую мысль о существовании в женском теле входа грубой непристойностью…
«Интересно, как метаморфы занимаются любовью?» — подумал он.
И понял, что не имеет представления. И что ему не хочется это знать.
Они с Коринаамом расстались у дома для гостей, и Харпириас немного постоял на площади, глядя в небо. Оно стало темным, серым, с металлическим оттенком, словно лист холодного железа Редкие снежинки плавно кружились над головой.
Надвигался буран, уже повалил снег, а ведь сейчас канун летних охотничьих увеселений!
На его глазах снегопад заметно усилился. Старый, почерневший лед площади припорошило тонким слоем белого снега. Середина лета! Середина лета! Харпириас чувствовал, как твердые снежинки впиваются в его поднятое кверху лицо. Как это все непонятно… Куда ни повернись, его окружают странности. Если он когда-либо вернется отсюда, ему будет что порассказать.
В ту ночь девушка снова пришла к нему. Буран к тому времени уже прекратился, но снега выпало довольно много. Мальчишки с метлами из соломы вышли на площадь и убирали высокие сугробы там, где они завалили выходы из домов.
Харпириас во время обеда выяснил у Коринаама, как по-отинорски спросить «Как тебя зовут?», и когда девушка пришла, задал ей этот вопрос.
— Ивла Йевикеник, — ответила она.
Он показал на нее пальцем и повторил. Она кивнула и постучала себя пальцем в грудь.
— Ивла Йевикеник, — снова произнесла она.
— Харпириас, — он указал на себя.
— Харпириас.
По крайней мере, это они установили.
Очевидно, она решила, что раз он может произнести на ее языке одно предложение, то теперь уже достаточно бегло говорит на нем. Из ее уст полился поток слов, поставивший его в тупик. В конце концов он рассмеялся и кончиками пальцев постучал себя по виску, словно показывая, что там, внутри, нет ничего, кроме пустоты. Казалось, это она поняла. Но ей все равно хотелось поговорить. Долгое время они пытались найти общий язык, терпеливо объясняя друг другу значения слов, — но все было напрасно. Наконец они сдались и направились к груде мехов.
В тот момент, когда Харпириас готов был войти в нее, девушка снова прошептала слово, которое он расслышал как «шабиликат». На этот раз он его не повторил.
После, когда они лежали, обнаженные, тяжело дыша, и ждали, когда восстановятся его силы, она опять стала что-то ему говорить, мягко, почти нежно. Ласковые слова, предположил он.
Или, возможно, благодарность за его готовность уступить требованиям Тойкеллы. Это несколько смутило Харпириаса. Ему хотелось от нее не благодарности.
Девушка действительно довольно привлекательна, сказал он себе. Я никому этим не делаю одолжения, кроме самого себя.
Правда ли это? Не совсем, как он понимал. Но ему очень хотелось верить, что это действительно так.
Среди ночи она настояла на том, чтобы они вместе вышли на площадь.
Идея показалась ему безумной, но сомнений в намерениях девушки не оставалось, так как она встала, оделась и подала ему его одежду. Он понял, что должен ее надеть. Затем она взяла его за руку и вывела из дома.
Снаружи стояла полная тишина. Ночь была ясной и холодной, на небе висели три маленькие луны и сияла алмазная россыпь звезд. Девушка начала что-то показывать ему с помощью пантомимы, снова и снова повторяя одни и те же жесты, показывала на стену ущелья, потом поднималась на цыпочки, словно хотела показать что-то за ней, и постепенно Харпириас догадался, что она просит его описать ей мир, лежащий за громадой этой каменной стены.
Поблизости валялась брошенная метла, которой мальчики подметали площадь. Он взял ее и концом палки начертил на только что выпавшем снегу карту Маджипура: два основных континента, вытянувшиеся рядом, а между ними Остров Сна и выжженный солнцем пустынный континент Сувраэль внизу.
Поняла ли она то, что он нарисовал? Как он мог проверить?
— Мы находимся здесь, — сказал он, указывая палкой от щетки на северо-восточный конец Зимроэля и произнося слова преувеличенно четко, словно это могло ей помочь понять его. — Мы называем этот район Граничье Кинтора. — Он бросил на нее взгляд, пытаясь понять, говорит ли ей о чем-либо это название, но ее лицо выражало только напряженное любопытство, а не понимание. Он сделал из снега гряду, чтобы обозначить горный хребет, который отделял Граничье от остальной части западного континента.
— Здесь, внизу — продолжал он, — расположен город Ни-мойя. Большой, большой, большой город. Много, много миллионов людей. — Он чувствовал себя идиотом, разговаривая с ней таким образом. Нарисовал реку Зимр, бегущую с запада на восток через верхнюю треть континента, и ткнул палкой в снег возле устья реки, чтобы обозначить город Пилиплок. — Морской порт, — произнес он. — Очень крупный.
В нем живет множество скандаров. — Харпириас попытался проиллюстрировать это, изобразив четыре руки. — Скан-да-ры. А вот эта река, текущая с юга, — это Стейч. Здесь, в джунглях, живут метаморфы. Ты можешь себе представить, на что похожи джунгли, а? Очень жарко.
Все время дождь. Огромные деревья. Вот откуда произошли метаморфы.
Люди, как Коринаам.
Ме-та-мор-фы. Ко-ри-на-ам.
Бесполезно. Нелепо.
Однако она кивала головой и нетерпеливо улыбалась, поощряя его продолжать. Он нарисовал ей другие крупные города Зимроэля, насколько помнил их со школьных времен: Пидруид, Тил-омон и Нарабаль на западном побережье и Дюлорн более или менее на том месте, где он и должен находиться, внутри материка, и еще несколько других. Потом перешел к другому большому нарисованному им кругу, который изображал Алханроэль, встал на колени и, протянув руки вперед, сгреб снег в кучу, которая изображала Замковую гору.
— Вот здесь я живу, — сказал он. — Большая, большая гора, вот такая, огромная гора, достающая до звезд, и по ее склонам стоят города. На вершине стоит замок. Замок. Замок короналя.
Коро-наль. Король всей планеты. Лорд Амбинол, корональ Маджипура.
Он уже начал мерзнуть в эту прекрасную летнюю ночь. Уши и кончик носа жгло. Но он твердо решил не прекращать урок географии, пока она внимательно слушает, а Ивла Йевикеник определенно слушала внимательно, глядя на него будто зачарованная. Харпириас снова и снова рисовал для нее палкой от щетки — реку Глэйдж, Лабиринт понтифекса, а в южном течении реки города Алаизор, Трейнон и Стойен и древние каменные развалины бывшей столицы метаморфов Велализера. Он продолжал бы так до утра, называя каждый из Пятидесяти Городов и еще множество других, но через несколько минут она подошла к нему и потерлась щекой о его плечо.
На сегодня с нее было достаточно географии.
— Шабиликат, — произнесла она и повела его обратно в дом.
11
Тропа к священным охотничьим угодьям начиналась прямо за королевским дворцом и поднималась пятью крутыми петлями серпантина к незаметной снизу глубокой расселине в боку скального склона. Оттуда она постепенно поднималась, извиваясь туда-сюда, все выше и выше, пока не показался край ущелья. Эта тропа была очень похожа на дорогу к пещере, где держали заложников, — труднопроходимая, каменистая и узкая, но гораздо менее крутая. Харпириас преодолевал ее с гораздо меньшим трудом, хотя снег, выпавший за несколько дней до этого и еще не растаявший, делал подъем весьма опасным. Охотничья экспедиция состояла из двенадцати человек.
Тойкелла шагал во главе, рядом с ним шел верховный жрец Манкхелм, за ними следовали шесть крепких отиноров, которые несли охотничье снаряжение и какие-то святые реликвии в раскрашенном деревянном ящике.
Харпириас взял с собой Коринаама в качестве переводчика, и еще ему разрешили взять двух скандаров якобы в качестве носильщиков, хотя нести им было нечего.
Эта часть ущелья была выше и более изрезанной, чем та, где Харпириас побывал раньше.
Тойкелла шагал во главе, рядом с ним шел верховный жрец Манкхелм, за ними следовали шесть крепких отиноров, которые несли охотничье снаряжение и какие-то святые реликвии в раскрашенном деревянном ящике.
Харпириас взял с собой Коринаама в качестве переводчика, и еще ему разрешили взять двух скандаров якобы в качестве носильщиков, хотя нести им было нечего.
Эта часть ущелья была выше и более изрезанной, чем та, где Харпириас побывал раньше.