Страница:
— Ва… Ва…
— Что это значит? — спросил Сепултров.
— Что‑то новое! — прошептал Дилифон.
Хорнкаст жестом призвал их к тишине.
— Ва… Валентин…
— Воистину новое! — сказала Наррамер.
— Валентин Понтифекс… Валентин Понтифекс Маджипура…
Установилась тишина. Эти отчетливо произнесенные, лишенные всякой двусмысленности слова витали в воздухе, подобно взрывающимся солнцам.
— Я думал, он забыл имя Валентина, — сказал Хорнкаст, — а Короналом считает Лорда Малибора.
— Явно не считает, — сказал Дилифон.
— Иногда перед кончиной, — тихо сказал Сепултров, — разум восстанавливается сам по себе. Думаю, к нему возвращается рассудок.
— Он по‑прежнему безумен! — вскричал Дилифон. — Боги не допустят, чтобы он осознал, что мы с ним сделали!
— Я полагаю, — заговорил Хорнкаст, — что он всегда знал, что мы с ним сделали, и сейчас к нему возвращается не рассудок, а способность общаться с помощью слов. Вы слышали: Валентин Понтифекс. Он приветствует своего преемника и знает, кто должен быть преемником. Сепултров, он умирает?
— Приборы не отмечают никаких физических изменений. Я считаю, что он еще протянет некоторое время в таком состоянии.
— Мы не должны этого допустить, — возразил Дилифон.
— Что вы предлагаете? — поинтересовался Хорнкаст.
— Мы слишком затянули с его уходом. Я знаю, что такое старость, Хорнкаст — вероятно, так же, как и вы, хоть по вам и не скажешь. Этот человек в два раза старше любого из нас. Он испытывает такие страдания, что нам и представить невозможно. Я считаю: надо положить им конец. Сегодня же. Сейчас же.
— Мы не имеем права, — сказал Хорнкаст. — Уверяю вас, что не меньше, чем вы, сочувствую его страданиям. Но решать не нам.
— Все равно, надо заканчивать.
— Ответственность должен взять на себя Лорд Валентин.
— Лорд Валентин никогда не пойдет на такое, — пробормотал Дилифон. — При его попустительстве фарс будет продолжаться еще лет пятьдесят.
— Выбор за ним, — твердо сказал Хорнкаст.
— Кому мы служим: ему или Понтифексу? — спросил Дилифон.
— У нас единое правительство с двумя монархами, лишь один из которых в настоящий момент дееспособен. Служа Короналу, мы служим Понтифексу. Кроме того…
Из шара жизнеобеспечения донеслось яростное мычание, леденящий кровь звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и резкий тройной рык. Затем — слова, отчетливее, чем перед этим:
— Валентин… Понтифекс Маджипура… слава!
— Он слышит наш разговор и сердится. Он умоляет о смерти, — сказал Дилифон.
— А может быть, думает, что уже умер, — предположила Наррамер.
— Нет‑нет, Дилифон прав, — ответил Хорнкаст. — Он услышал нас. Он знает, что мы не можем дать ему то, что он хочет.
— Поднимайся. Иди. — Подвывание. Бульканье. — Смерть! Смерть! Смерть!
Никогда за многие десятилетия Хорнкаст не испытывал такого отчаяния. Охваченный этим чувством, главный представитель метнулся к шару жизнеобеспечения, почти решившись оборвать все кабели и трубки и прямо сейчас покончить с мучениями старика. Но нет: поступить так, конечно, было бы безумием. Хорнкаст остановился и заглянул в шар; его глаза встретились со взглядом Тивераса, и он заставил себя сохранить твердость при виде застывшей во взгляде Понтифекса безмерной печали. Понтифекс вновь обрел рассудок. Никакого сомнения. Понтифекс понимал, что ему не дают умереть в интересах государства.
— Ваше величество, — обратился к нему Хорнкаст, стараясь выговаривать слова громко и внятно. — Ваше величество, вы слышите меня? Закройте глаз, если слышите.
Ответа не последовало.
— И все же, полагаю, вы слышите меня, ваше величество. Я хочу сказать вам следующее: мы знаем, что вы страдаете, и не допустим затягивания ваших страданий. Мы клянемся, ваше величество.
Тишина. Неподвижность. И вдруг:
— Жизнь! Боль! Смерть!
Потом — стоны, бульканье, свист и визг, — словно песня мертвеца из могилы.
— Что это значит? — спросил Сепултров.
— Что‑то новое! — прошептал Дилифон.
Хорнкаст жестом призвал их к тишине.
— Ва… Валентин…
— Воистину новое! — сказала Наррамер.
— Валентин Понтифекс… Валентин Понтифекс Маджипура…
Установилась тишина. Эти отчетливо произнесенные, лишенные всякой двусмысленности слова витали в воздухе, подобно взрывающимся солнцам.
— Я думал, он забыл имя Валентина, — сказал Хорнкаст, — а Короналом считает Лорда Малибора.
— Явно не считает, — сказал Дилифон.
— Иногда перед кончиной, — тихо сказал Сепултров, — разум восстанавливается сам по себе. Думаю, к нему возвращается рассудок.
— Он по‑прежнему безумен! — вскричал Дилифон. — Боги не допустят, чтобы он осознал, что мы с ним сделали!
— Я полагаю, — заговорил Хорнкаст, — что он всегда знал, что мы с ним сделали, и сейчас к нему возвращается не рассудок, а способность общаться с помощью слов. Вы слышали: Валентин Понтифекс. Он приветствует своего преемника и знает, кто должен быть преемником. Сепултров, он умирает?
— Приборы не отмечают никаких физических изменений. Я считаю, что он еще протянет некоторое время в таком состоянии.
— Мы не должны этого допустить, — возразил Дилифон.
— Что вы предлагаете? — поинтересовался Хорнкаст.
— Мы слишком затянули с его уходом. Я знаю, что такое старость, Хорнкаст — вероятно, так же, как и вы, хоть по вам и не скажешь. Этот человек в два раза старше любого из нас. Он испытывает такие страдания, что нам и представить невозможно. Я считаю: надо положить им конец. Сегодня же. Сейчас же.
— Мы не имеем права, — сказал Хорнкаст. — Уверяю вас, что не меньше, чем вы, сочувствую его страданиям. Но решать не нам.
— Все равно, надо заканчивать.
— Ответственность должен взять на себя Лорд Валентин.
— Лорд Валентин никогда не пойдет на такое, — пробормотал Дилифон. — При его попустительстве фарс будет продолжаться еще лет пятьдесят.
— Выбор за ним, — твердо сказал Хорнкаст.
— Кому мы служим: ему или Понтифексу? — спросил Дилифон.
— У нас единое правительство с двумя монархами, лишь один из которых в настоящий момент дееспособен. Служа Короналу, мы служим Понтифексу. Кроме того…
Из шара жизнеобеспечения донеслось яростное мычание, леденящий кровь звук втягиваемого сквозь зубы воздуха и резкий тройной рык. Затем — слова, отчетливее, чем перед этим:
— Валентин… Понтифекс Маджипура… слава!
— Он слышит наш разговор и сердится. Он умоляет о смерти, — сказал Дилифон.
— А может быть, думает, что уже умер, — предположила Наррамер.
— Нет‑нет, Дилифон прав, — ответил Хорнкаст. — Он услышал нас. Он знает, что мы не можем дать ему то, что он хочет.
— Поднимайся. Иди. — Подвывание. Бульканье. — Смерть! Смерть! Смерть!
Никогда за многие десятилетия Хорнкаст не испытывал такого отчаяния. Охваченный этим чувством, главный представитель метнулся к шару жизнеобеспечения, почти решившись оборвать все кабели и трубки и прямо сейчас покончить с мучениями старика. Но нет: поступить так, конечно, было бы безумием. Хорнкаст остановился и заглянул в шар; его глаза встретились со взглядом Тивераса, и он заставил себя сохранить твердость при виде застывшей во взгляде Понтифекса безмерной печали. Понтифекс вновь обрел рассудок. Никакого сомнения. Понтифекс понимал, что ему не дают умереть в интересах государства.
— Ваше величество, — обратился к нему Хорнкаст, стараясь выговаривать слова громко и внятно. — Ваше величество, вы слышите меня? Закройте глаз, если слышите.
Ответа не последовало.
— И все же, полагаю, вы слышите меня, ваше величество. Я хочу сказать вам следующее: мы знаем, что вы страдаете, и не допустим затягивания ваших страданий. Мы клянемся, ваше величество.
Тишина. Неподвижность. И вдруг:
— Жизнь! Боль! Смерть!
Потом — стоны, бульканье, свист и визг, — словно песня мертвеца из могилы.
15
— А это храм Леди, — сказал лорд‑мэр Самбигель, указывая на изумительный отвесный утес, вздымавшийся к востоку от города. — Заветнейшая из всех ее святынь, не считая, конечно, самого Острова.
Валентин напряг зрение. Храм сиял одиноким белым оком на челе темного утеса.
Шел четвертый или пятый, а может быть, и шестой месяц великой процессии: дни и недели, города и провинции — все начинало терять очертания и мешаться. Сегодня он прибыл в огромный портовый город Алайсор, находившийся на северо‑западном побережье Алханроеля. Уже остались позади Треймон, Стоензар, Вилимонг, Эстотилоп, Кимойс; город на городе, а все они сливались в сознании Лорда в один обширный мегаполис, раскинувшийся на поверхности Маджипура подобно некоему неповоротливому многорукому чудовищу.
Темнокожий, низкорослый Самбигель, лицо которого окаймляла густая черная борода, все зудел и зудел, сыпал банальностями, выражая радость по поводу прибытия Валентина, а тот делал вид, что внимает, но сам думал о другом. Все это он слышал раньше: в Кикиле, в Стинорпе и Клэе. Незабываемое событие, любовь и признательность всего народа, гордимся тем‑то, почтем за честь то‑то. Да‑да. Он вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, в каком городе ему показывали знаменитое исчезающее озеро. В Симбильфанте, что ли? А воздушный балет… в Монтепульсиане или Грэве? Золотые пчелы — это наверняка Бейлемоона. А небесная цепь? В Аркилоне или Сеннамоле?
Он снова взглянул в сторону храма на утесе. Тот властно манил к себе. Он страстно желал оказаться там именно сейчас: быть подхваченным ураганом и унестись, как сухой лист, на величественную вершину.
— О, Леди, дай мне отдохнуть с тобой!
В речи лорда‑мэра то ли наступила пауза, то ли он закончил. Валентин обратился к Тунигорну:
— Распорядись, чтобы я мог провести ночь в храме.
Самбигель явно смешался.
— Но я полагал, мой лорд, что вы сегодня посетите гробницу Лорда Стиамота, а потом отправитесь в Топазовый Зал на прием, после чего состоится ужин в…
— Лорд Стиамот восемь тысячелетий обходился без изъявлений почтения с моей стороны. Думаю, он может подождать еще денек.
— Конечно, мой лорд. Как скажете, мой лорд. — Самбигель торопливо сделал несколько знаков звездного огня. — Я уведомлю верховную жрицу Амбаргарду, что вы сегодня будете ее гостем. А теперь, если позволите, мой лорд, мы приготовили для вас некоторые развлечения…
Оркестр заиграл какой‑то торжественный гимн. Сотни тысяч глоток затянули песню, из которой Валентин не сумел разобрать ни слова, но не сомневался, что вирши должны быть трогательными. Он стоял, устремив бесстрастный взор поверх громадного скопления людей, время от времени кивал, улыбался, встречался взглядом с кем‑нибудь из восторженных горожан, которые навсегда запомнят этот день. Его охватило ощущение собственной нереальности. Необязательно быть человеком из плоти и крови, подумал он, чтобы играть эту роль. С ней прекрасно справилась бы какая‑нибудь статуя, искусно изготовленная марионетка или даже одна из тех восковых фигур, которые он видел когда‑то на празднике в Пидруиде. Насколько полезнее было бы отправлять на подобные мероприятия копию Коронала, способную угрюмо слушать, поощрительно улыбаться и, возможно, даже произносить несколько прочувствованных слов благодарности…
Краешком глаза он заметил, как обеспокоенно смотрит на него Карабелла. Двумя пальцами правой руки он сделал ей знак, известный лишь им двоим и означавший, что с ним все в порядке. Однако выражение озабоченности с ее лица не пропало. И ему показалось, что Тунигорн и Лизамон Хултин подались вперед и теперь стоят совсем близко от него. Чтобы подхватить его, если он начнет падать? Клянусь бакенбардами Конфалума, да они никак решили, что я вот‑вот грохнусь, как тогда, в Лабиринте?
Ему все труднее было держаться прямо: помахать рукой, кивнуть, улыбнуться, помахать, улыбнуться, кивнуть. Все идет нормально. Все. Абсолютно. Но когда же, когда же конец?
Оставалось еще полтора часа. Но вот завершение, и королевская свита по подземному ходу быстро перешла в апартаменты, приготовленные для Коронала во дворце лорда‑мэра в дальнем конце площади. Когда они остались вдвоем, Карабелла сказала:
— Мне показалось, Валентин, что ты там начал заболевать.
Он постарался, чтобы его ответ звучал как можно беззаботней.
— Если скука — недуг, то тогда и впрямь заболел.
Она немного помолчала. Потом спросила:
— Неужели так необходимо продолжать процессию?
— Ты же знаешь, что у меня нет выбора.
— Я боюсь за тебя.
— Отчего, Карабелла?
— Временами я тебя просто не узнаю. Кто этот погруженный в свои мысли раздражительный человек, с которым я делю ложе? Что случилось с мужчиной по имени Валентин, которого я знала когда‑то в Пидруиде?
— Он по‑прежнему здесь.
— Надеюсь. Но он не виден, как солнце, когда его затмевает луна. Какая тень легла на тебя, Валентин? Какая тень легла на мир? Что‑то загадочное произошло с тобой в Лабиринте. Что это было? Отчего?
— Лабиринт для меня страшное место, Карабелла. Возможно, я чувствовал, что замурован там, похоронен заживо, задыхаюсь… — Он покачал головой. — Да, очень странно. Но теперь Лабиринт далеко позади. Как только наше путешествие стало проходить по более приятной местности, я почувствовал, что мое былое «я» возвращается, ко мне вновь пришли радость жизни, любовь, и я…
— Себя‑то ты, может, и обманешь, но только не меня. Тебе все это не доставляет никакой радости. Поначалу ты с жадностью впитывал все, что только можно — хотел везде побывать, все увидеть, все попробовать, — но этого больше нет. Я вижу по твоим глазам, по лицу. Ты двигаешься как во сне. Неужели ты станешь отпираться?
— Да, я устаю. Признаюсь.
— Тогда прекрати процессию! Вернись на Гору, которую ты любишь, где всегда был счастлив!
— Я Коронал. На Коронала возложена священная обязанность являться народу, которым он правит. Это мой долг перед людьми.
— А в чем тогда твой долг перед собой?
Он пожал плечами.
— Пощады, миледи! Даже если мне становится скучно, а мне на деле скучно — не стану отрицать, что уже во сне слышу все эти речи и вижу нескончаемые вереницы жонглеров и акробатов, — все же, от скуки еще никто не умирал. Процессия — моя обязанность. Я должен ее продолжать.
— Ну тогда отмени поездку на Цимроель. Одного континента больше чем достаточно. У тебя и так уйдут месяцы лишь на то, чтобы возвратиться на Замковую Гору, если ты будешь останавливаться по дороге в каждом крупном городе. А еще и Цимроель? Пилиплок, Ни‑мойя, Тил‑омон, Нарабал, Пидруид — на них уйдут годы, Валентин!
Он медленно покачал головой.
— Мне положено заботиться обо всех, а не только о тех, кто живет на Алханроеле, Карабелла.
Взяв его за руку, она сказала:
— Я понимаю. Но, может быть, ты слишком требователен к себе. Еще раз прошу: подумай о том, чтобы исключить Цимроель из своих планов. Хорошо? Ну хоть пообещай, что подумаешь.
— Если бы я мог, то вернулся бы на Замковую Гору сегодняшним же вечером. Но увы — я должен продолжать путь.
— Ты надеешься сегодня ночью в храме поговорить во сне с Леди?
— Да, — ответил он, — но…
— Тогда дай слово, что, если тебе удастся проникнуть в ее разум, ты спросишь у нее, следует ли ехать на Цимроель. Пусть ее совет будет для тебя путеводной звездой, как бывало уже не раз. Обещаешь?
— Карабелла…
— Обещаешь? Только спроси!
— Хорошо. Спрошу. Это я обещаю.
Она лукаво посмотрела на него.
— Похожа я на сварливую жену, Валентин? Когда так мучаю и извожу тебя? Ты же знаешь, что это только из любви к тебе.
— Да, знаю, — сказал он, привлек ее к себе и обнял.
Больше они не разговаривали, поскольку наступило время для восхождения на Алайсорские высоты к храму Леди. Уже опускались сумерки, когда они начали путь по узкой извилистой дорожке; огни Алайсора мерцали и искрились позади, напоминая миллионы ярких самоцветов, небрежно разбросанных по долине.
Верховная жрица Амбаргарда, рослая, осанистая женщина с колючим взглядом и ослепительными белыми волосами, ожидала Коронала у калитки храма. В то время, как восхищенные служки смотрели на него во все глаза, она произнесла краткую и теплую приветственную речь — сказала, что он первый Коронал, который посетил храм после Лорда Тивераса во время его второй процессии — и повела через сад. Вскоре в поле зрения появился сам храм: длинное невысокое строение из светлого камня, без всяких украшений, даже суровое на вид, расположенное в обширном парке, величественном в своей простоте и очаровании. Западный фасад, обращенный в сторону моря, полумесяцем огибал выступ утеса, а разнесенные под острыми углами крылья были направлены на восток.
По просторной галерее Валентин прошел в небольшой портик, казавшийся продолжением края утеса. Здесь он постоял немного, храня молчание, в то время как Карабелла и верховная жрица находились рядом, а Слит с Тунигорном немного поодаль. Здесь было восхитительно тихо: до Коронала не доносился ни один звук, кроме, разве что, пения прохладного ветерка, без передышки задувавшего с северо‑запада, и легкого шелеста, сопровождавшего колыхание алого плаща Карабеллы. Он смотрел вниз на Алайсор. Огромный морской порт раскинулся у подножия утеса подобно гигантскому раскрытому вееру, протянувшись так далеко на север и юг, что границ его не было видно. Колоссальные проспекты темными спицами пересекали город из конца в конец, сходясь у отдаленного, еле различимого кольца обширных бульваров, где вздымались к небу шесть остроконечных обелисков: то была гробница Лорда Стиамота, победителя метаморфов. А дальше виднелось только окутанное низкой дымкой темно‑зеленое море.
— Пойдемте, мой лорд, — сказала Амбаргарда. — Последний свет дня уходит. Позвольте показать вам ваши покои.
Этой ночью он будет спать один в келейке рядом с молельней. Ему не придется ни есть, ни пить ничего, кроме вина толкователей снов, которое раскроет его душу перед Леди. Когда Амбаргарда ушла, он повернулся к Карабелле и сказал:
— Я не забыл о своем обещании, любимая.
— Я знаю. Ах, Валентин, я молю только об одном: чтобы она велела тебе вернуться на Гору!
— А ты подчинишься, если она велит что‑нибудь другое?
— Как я могу не подчиниться любому твоему решению? Ты Коронал. Но я молюсь, чтобы она посоветовала тебе вернуться. Хороших сновидений, Валентин.
— Хороших сновидений, Карабелла.
Она ушла. Он постоял немного у окна, наблюдая, как темнота поглощает берег и море. Где‑то к западу, далеко за горизонтом, лежит Остров Снов, владение его матери, где обитает милосердная и благословенная Леди, которая принесла мудрость в заждавшийся мир. Валентин пристально смотрел в сторону моря, разыскивая среди туманов и сгущающейся тьмы — как будто достаточно было лишь всмотреться, чтобы увидеть — сверкающие белые меловые уступы, на которых покоился остров.
Раздевшись, он лег на простую койку, составлявшую единственный предмет обстановки в комнате, и поднял кубок, наполненный темно‑красным сонным вином. Он сделал большой глоток густой сладкой жидкости, потом еще один, откинулся на спину, ввел себя в транс, при котором душа открывается навстречу посылам извне, и стал дожидаться сна.
— Приди ко мне, матушка. Это Валентин.
Дремота опустилась на него, и он впал в забытье.
— Матушка…
— Леди…
— Матушка…
Худые долговязые фигуры вырывались из отверстий в земле и штопором ввинчивались в небесную высь. На стволах деревьев появлялись руки, и валуны открывали желтые глаза, а у рек вырастали волосы. Он наблюдал и ждал, все глубже и глубже погружаясь в царство снов, шаг за шагом приближая свою душу к Леди.
И вот он видит ее, сидящей у восьмиугольного бассейна в своих чертогах из прекрасного белого камня во Внутреннем Храме Острова. Она наклонилась вперед, как бы разглядывая свое отражение. Он подплыл к ней и завис прямо у нее за спиной, взглянул вниз и увидел в воде знакомое лицо: темные блестящие волосы, пухлые губы, теплые любящие глаза, неизменный цветок за ухом, серебряная повязка на лбу.
— Матушка? — тихо окликнул он. — Это Валентин.
Она повернулась к нему. Но лицо, которое предстало его взору, было лицом незнакомки: бледное, изможденное, хмурое, удивленное.
— Кто ты? — прошептал он.
— Но ведь ты знаешь меня! Я Леди Острова!
— Нет… Нет…
— И все‑таки это я.
— Нет.
— Зачем ты пришел ко мне? Тебе не следовало приходить, потому что ты Понтифекс, и скорее мне пристало искать тебя, а не наоборот.
— Понтифекс? Ты хотела сказать, Коронал.
— Ах, я так сказала? Тогда я ошиблась.
— А моя матушка? Где она?
— Это я, Валентин.
И действительно, изможденное бледное лицо оказалось всего лишь маской, которая становилась все тоньше, пока не отпала, как лоскут старой кожи, чтобы открыть восхитительную улыбку его матери, ее навевающие умиротворение глаза. Но и они, в свою очередь, исчезли, и показалось истинное лицо Леди: она плакала. Он потянулся к ней, и его руки прошли сквозь нее, и он обнаружил, что остался один. Больше в ту ночь она не возвращалась, хоть он и разыскивал ее из видения в видение, бродил в плоскостях столь пугающих, что с радостью вернулся бы, если бы мог; в конце концов он оставил поиски и погрузился в глубокий сон без всяких сновидений.
Когда он проснулся, утро было уже в разгаре. Совершив омовение, он вышел из комнаты и обнаружил у входа Карабеллу: осунувшаяся с покрасневшими глазами, она, похоже, вовсе не спала.
— Что скажет мой лорд? — сразу же спросила она.
— Я ничего не смог узнать. Мои сновидения оказались пустыми, а Леди не стала со мной разговаривать.
— Ах, любимый, как жаль!
— Сегодня я попытаюсь еще раз. Возможно, я перелил себе сонного вина или недолил его. Верховная жрица даст мне совет. Ты что‑нибудь ела, Карабелла?
— Давно. Но я позавтракаю с тобой, если хочешь. Слит хочет тебя видеть. Ночью пришло какое‑то срочное сообщение, и он все рвался к тебе, но я не пустила.
— Что за сообщение?
— Он мне ничего не сказал. Послать за ним прямо сейчас?
Валентин кивнул.
— Я подожду там, — сказал он, показывая на выходящий к морю портик.
Слит привел с собой какого‑то незнакомца: худощавого гладкокожего человека с вытянутым лицом, широким лбом и угрюмым взглядом. Тот торопливо сделал знак звездного огня и уставился на Валентина так, будто Коронал был каким‑то инопланетным существом.
— Ваша светлость, это И‑Уулисаан, который ночью прибыл с Цимроеля.
— Необычное имя, — заметил Валентин.
— Наш род носит его уже много поколений, мой лорд. Я имею отношение к сельскохозяйственному управлению в Ни‑мойе и прибыл к вам с дурными вестями с Цимроеля.
Валентин почувствовал, как у него сжалось сердце.
И‑Уулисаан подал пачку бумаг.
— Здесь все описано, мой лорд: все подробности каждого заболевания, район распространения, размеры ущерба…
— Заболевания? Какие заболевания?
— В сельскохозяйственных районах, мой лорд. В Дулорне вновь появилась лусавендровая ржавчина, а к западу от Рифта наблюдается вымирание деревьев ниук, поражены также стаджа и глейн, а корневые долгоносики напали на рикку и милайл в…
— Мой лорд! — вдруг закричала Карабелла. — Смотрите, смотрите туда!
Он резко повернулся к ней. Она показывала на небо.
— Что это?
Валентин с тревогой посмотрел вверх. Там, несомая свежим ветерком, перемещалась диковинная армада крупных, сверкающих на солнце, прозрачных существ. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Они появились внезапно, с запада. Их круглые тела равнялись в поперечнике росту среднего человека, а формой напоминали перевернутые с целью придания плавучести блистающие чаши, из которых со всех сторон торчали прямые мохнатые лапы. Глаза, расположенные на головах двойными рядами, походили на черные бусины размером с человеческий кулак и ослепительно сияли на солнце. Они пролетали по небу сотнями, если не тысячами; перелетная стая, поток фантастических призраков.
Карабелла сказала:
— Что за чудовища! Как самое страшное из посланий Короля Снов.
В изумлении и ужасе наблюдал Валентин за полетом кошмарных тварей, которые то опускались, то поднимались по воле ветра. С храмового двора донеслись тревожные крики. Валентин кивком позвал Слита и побежал во двор, где увидел посреди лужайки верховную жрицу, водившую вокруг себя излучателем. Воздух кишел летающими существами, некоторые из них садились на землю, а жрица с полудюжиной служек старалась уничтожать их до приземления; но несколько десятков сумели все же прорваться сквозь заслон. Они оставались лежать неподвижно, однако на изумрудно‑зеленой лужайке тут же появлялись желтые проплешины размерами вдвое‑втрое больше самих уродин.
Через несколько минут налет закончился. Летающие существа проплыли дальше на восток, но почва и парк имели такой вид, будто их забросали горящими факелами. Верховная жрица Амбаргарда заметила Валентина и, опустив излучатель, медленно подошла к нему.
— Что это было? — спросил он.
— Ветряные пауки, мой лорд.
— Я ни разу не слышал о них. Они водятся в этих местах?
— Благодарение богам, мой лорд — нет! Они прилетают с Цимроеля, с гор за Кинтором. Каждый год во время брачного сезона они поднимаются в небо, а во время полета спариваются и сбрасывают оплодотворенные яйца, которые более низкими потоками воздуха уносятся в противоположном направлении на восток, где из них проклевываются детеныши. А взрослых пауков уносит ветром в море. Иногда они даже достигают берегов Алханроеля.
Слит с гримасой отвращения приблизился к валявшемуся неподалеку пауку. Тот лежал спокойно, почти неподвижно, лишь изредка подергивая толстыми мохнатыми лапами.
— Держитесь от него подальше! — крикнула Амбаргарда. — Он весь ядовит! — Она подозвала служку, который уничтожил паука выстрелом из излучателя. Валентину же жрица сказала: — До спаривания они достаточно безобидны и питаются листьями, молодыми веточками и тому подобными вещами. Но как только сбрасывают яйца, становятся опасными. Сами видите, что они сделали с травой. Нам придется все выкапывать, иначе здесь ничего больше не вырастет.
— И такое происходит каждый год? — спросил Валентин.
— О, нет‑нет, благодарение Дивин! Большая их часть гибнет в море. Они забираются в такую даль не чаще одного раза на протяжении многих лет. Но когда это случается… Ах, мой лорд, дурное предзнаменование!
— И когда это было в последний раз? — спросил Коронал.
Лицо Амбаргарды выражало замешательство. Наконец, она сказала:
— В год смерти вашего брата Лорда Вориакса, мой лорд.
— А до того?
Губы у нее задрожали.
— Не помню. Может быть, лет за десять до его гибели, или за пятнадцать.
— Не в тот ли год, случайно, когда умер Лорд Малибор?
— Мой лорд… простите меня…
— Вам не за что извиняться, — спокойно сказал Валентин. Он отошел от остальных и встал в стороне, разглядывая выжженные пятна на изуродованной лужайке. В Лабиринте, подумал он, Коронала за праздничным столом терзали темные видения. На Цимроеле болезни уничтожают урожай. На Алханроель, суля неведомые беды, налетели ветряные пауки. А когда я во сне призвал свою мать, то увидел незнакомое лицо. Разве не ясен общий смысл всего происходящего? Да. Ясен как день.
— Слит! — окликнул он.
— Да, ваша светлость?
— Разыщи Асенхарта и распорядись, чтобы он готовил флот. Отплываем как можно скорее.
— На Цимроель, мой лорд?
— Сначала на Остров, чтобы я смог пообщаться с Леди. А потом на Цимроель.
— Валентин, — слабо окликнула Карабелла.
Она пристально глядела на Коронала со странным выражением в глазах, а по ее лицу разлилась бледность. Сейчас она была почти ребенком — маленьким, испуганным ребенком, душу которого унес в ночь Король Снов.
— Какое зло поразило наш мир, мой лорд? — спросила она еле слышно. — Что будет с нами, мой лорд? Скажи мне: что будет с нами?
Валентин напряг зрение. Храм сиял одиноким белым оком на челе темного утеса.
Шел четвертый или пятый, а может быть, и шестой месяц великой процессии: дни и недели, города и провинции — все начинало терять очертания и мешаться. Сегодня он прибыл в огромный портовый город Алайсор, находившийся на северо‑западном побережье Алханроеля. Уже остались позади Треймон, Стоензар, Вилимонг, Эстотилоп, Кимойс; город на городе, а все они сливались в сознании Лорда в один обширный мегаполис, раскинувшийся на поверхности Маджипура подобно некоему неповоротливому многорукому чудовищу.
Темнокожий, низкорослый Самбигель, лицо которого окаймляла густая черная борода, все зудел и зудел, сыпал банальностями, выражая радость по поводу прибытия Валентина, а тот делал вид, что внимает, но сам думал о другом. Все это он слышал раньше: в Кикиле, в Стинорпе и Клэе. Незабываемое событие, любовь и признательность всего народа, гордимся тем‑то, почтем за честь то‑то. Да‑да. Он вдруг поймал себя на том, что пытается вспомнить, в каком городе ему показывали знаменитое исчезающее озеро. В Симбильфанте, что ли? А воздушный балет… в Монтепульсиане или Грэве? Золотые пчелы — это наверняка Бейлемоона. А небесная цепь? В Аркилоне или Сеннамоле?
Он снова взглянул в сторону храма на утесе. Тот властно манил к себе. Он страстно желал оказаться там именно сейчас: быть подхваченным ураганом и унестись, как сухой лист, на величественную вершину.
— О, Леди, дай мне отдохнуть с тобой!
В речи лорда‑мэра то ли наступила пауза, то ли он закончил. Валентин обратился к Тунигорну:
— Распорядись, чтобы я мог провести ночь в храме.
Самбигель явно смешался.
— Но я полагал, мой лорд, что вы сегодня посетите гробницу Лорда Стиамота, а потом отправитесь в Топазовый Зал на прием, после чего состоится ужин в…
— Лорд Стиамот восемь тысячелетий обходился без изъявлений почтения с моей стороны. Думаю, он может подождать еще денек.
— Конечно, мой лорд. Как скажете, мой лорд. — Самбигель торопливо сделал несколько знаков звездного огня. — Я уведомлю верховную жрицу Амбаргарду, что вы сегодня будете ее гостем. А теперь, если позволите, мой лорд, мы приготовили для вас некоторые развлечения…
Оркестр заиграл какой‑то торжественный гимн. Сотни тысяч глоток затянули песню, из которой Валентин не сумел разобрать ни слова, но не сомневался, что вирши должны быть трогательными. Он стоял, устремив бесстрастный взор поверх громадного скопления людей, время от времени кивал, улыбался, встречался взглядом с кем‑нибудь из восторженных горожан, которые навсегда запомнят этот день. Его охватило ощущение собственной нереальности. Необязательно быть человеком из плоти и крови, подумал он, чтобы играть эту роль. С ней прекрасно справилась бы какая‑нибудь статуя, искусно изготовленная марионетка или даже одна из тех восковых фигур, которые он видел когда‑то на празднике в Пидруиде. Насколько полезнее было бы отправлять на подобные мероприятия копию Коронала, способную угрюмо слушать, поощрительно улыбаться и, возможно, даже произносить несколько прочувствованных слов благодарности…
Краешком глаза он заметил, как обеспокоенно смотрит на него Карабелла. Двумя пальцами правой руки он сделал ей знак, известный лишь им двоим и означавший, что с ним все в порядке. Однако выражение озабоченности с ее лица не пропало. И ему показалось, что Тунигорн и Лизамон Хултин подались вперед и теперь стоят совсем близко от него. Чтобы подхватить его, если он начнет падать? Клянусь бакенбардами Конфалума, да они никак решили, что я вот‑вот грохнусь, как тогда, в Лабиринте?
Ему все труднее было держаться прямо: помахать рукой, кивнуть, улыбнуться, помахать, улыбнуться, кивнуть. Все идет нормально. Все. Абсолютно. Но когда же, когда же конец?
Оставалось еще полтора часа. Но вот завершение, и королевская свита по подземному ходу быстро перешла в апартаменты, приготовленные для Коронала во дворце лорда‑мэра в дальнем конце площади. Когда они остались вдвоем, Карабелла сказала:
— Мне показалось, Валентин, что ты там начал заболевать.
Он постарался, чтобы его ответ звучал как можно беззаботней.
— Если скука — недуг, то тогда и впрямь заболел.
Она немного помолчала. Потом спросила:
— Неужели так необходимо продолжать процессию?
— Ты же знаешь, что у меня нет выбора.
— Я боюсь за тебя.
— Отчего, Карабелла?
— Временами я тебя просто не узнаю. Кто этот погруженный в свои мысли раздражительный человек, с которым я делю ложе? Что случилось с мужчиной по имени Валентин, которого я знала когда‑то в Пидруиде?
— Он по‑прежнему здесь.
— Надеюсь. Но он не виден, как солнце, когда его затмевает луна. Какая тень легла на тебя, Валентин? Какая тень легла на мир? Что‑то загадочное произошло с тобой в Лабиринте. Что это было? Отчего?
— Лабиринт для меня страшное место, Карабелла. Возможно, я чувствовал, что замурован там, похоронен заживо, задыхаюсь… — Он покачал головой. — Да, очень странно. Но теперь Лабиринт далеко позади. Как только наше путешествие стало проходить по более приятной местности, я почувствовал, что мое былое «я» возвращается, ко мне вновь пришли радость жизни, любовь, и я…
— Себя‑то ты, может, и обманешь, но только не меня. Тебе все это не доставляет никакой радости. Поначалу ты с жадностью впитывал все, что только можно — хотел везде побывать, все увидеть, все попробовать, — но этого больше нет. Я вижу по твоим глазам, по лицу. Ты двигаешься как во сне. Неужели ты станешь отпираться?
— Да, я устаю. Признаюсь.
— Тогда прекрати процессию! Вернись на Гору, которую ты любишь, где всегда был счастлив!
— Я Коронал. На Коронала возложена священная обязанность являться народу, которым он правит. Это мой долг перед людьми.
— А в чем тогда твой долг перед собой?
Он пожал плечами.
— Пощады, миледи! Даже если мне становится скучно, а мне на деле скучно — не стану отрицать, что уже во сне слышу все эти речи и вижу нескончаемые вереницы жонглеров и акробатов, — все же, от скуки еще никто не умирал. Процессия — моя обязанность. Я должен ее продолжать.
— Ну тогда отмени поездку на Цимроель. Одного континента больше чем достаточно. У тебя и так уйдут месяцы лишь на то, чтобы возвратиться на Замковую Гору, если ты будешь останавливаться по дороге в каждом крупном городе. А еще и Цимроель? Пилиплок, Ни‑мойя, Тил‑омон, Нарабал, Пидруид — на них уйдут годы, Валентин!
Он медленно покачал головой.
— Мне положено заботиться обо всех, а не только о тех, кто живет на Алханроеле, Карабелла.
Взяв его за руку, она сказала:
— Я понимаю. Но, может быть, ты слишком требователен к себе. Еще раз прошу: подумай о том, чтобы исключить Цимроель из своих планов. Хорошо? Ну хоть пообещай, что подумаешь.
— Если бы я мог, то вернулся бы на Замковую Гору сегодняшним же вечером. Но увы — я должен продолжать путь.
— Ты надеешься сегодня ночью в храме поговорить во сне с Леди?
— Да, — ответил он, — но…
— Тогда дай слово, что, если тебе удастся проникнуть в ее разум, ты спросишь у нее, следует ли ехать на Цимроель. Пусть ее совет будет для тебя путеводной звездой, как бывало уже не раз. Обещаешь?
— Карабелла…
— Обещаешь? Только спроси!
— Хорошо. Спрошу. Это я обещаю.
Она лукаво посмотрела на него.
— Похожа я на сварливую жену, Валентин? Когда так мучаю и извожу тебя? Ты же знаешь, что это только из любви к тебе.
— Да, знаю, — сказал он, привлек ее к себе и обнял.
Больше они не разговаривали, поскольку наступило время для восхождения на Алайсорские высоты к храму Леди. Уже опускались сумерки, когда они начали путь по узкой извилистой дорожке; огни Алайсора мерцали и искрились позади, напоминая миллионы ярких самоцветов, небрежно разбросанных по долине.
Верховная жрица Амбаргарда, рослая, осанистая женщина с колючим взглядом и ослепительными белыми волосами, ожидала Коронала у калитки храма. В то время, как восхищенные служки смотрели на него во все глаза, она произнесла краткую и теплую приветственную речь — сказала, что он первый Коронал, который посетил храм после Лорда Тивераса во время его второй процессии — и повела через сад. Вскоре в поле зрения появился сам храм: длинное невысокое строение из светлого камня, без всяких украшений, даже суровое на вид, расположенное в обширном парке, величественном в своей простоте и очаровании. Западный фасад, обращенный в сторону моря, полумесяцем огибал выступ утеса, а разнесенные под острыми углами крылья были направлены на восток.
По просторной галерее Валентин прошел в небольшой портик, казавшийся продолжением края утеса. Здесь он постоял немного, храня молчание, в то время как Карабелла и верховная жрица находились рядом, а Слит с Тунигорном немного поодаль. Здесь было восхитительно тихо: до Коронала не доносился ни один звук, кроме, разве что, пения прохладного ветерка, без передышки задувавшего с северо‑запада, и легкого шелеста, сопровождавшего колыхание алого плаща Карабеллы. Он смотрел вниз на Алайсор. Огромный морской порт раскинулся у подножия утеса подобно гигантскому раскрытому вееру, протянувшись так далеко на север и юг, что границ его не было видно. Колоссальные проспекты темными спицами пересекали город из конца в конец, сходясь у отдаленного, еле различимого кольца обширных бульваров, где вздымались к небу шесть остроконечных обелисков: то была гробница Лорда Стиамота, победителя метаморфов. А дальше виднелось только окутанное низкой дымкой темно‑зеленое море.
— Пойдемте, мой лорд, — сказала Амбаргарда. — Последний свет дня уходит. Позвольте показать вам ваши покои.
Этой ночью он будет спать один в келейке рядом с молельней. Ему не придется ни есть, ни пить ничего, кроме вина толкователей снов, которое раскроет его душу перед Леди. Когда Амбаргарда ушла, он повернулся к Карабелле и сказал:
— Я не забыл о своем обещании, любимая.
— Я знаю. Ах, Валентин, я молю только об одном: чтобы она велела тебе вернуться на Гору!
— А ты подчинишься, если она велит что‑нибудь другое?
— Как я могу не подчиниться любому твоему решению? Ты Коронал. Но я молюсь, чтобы она посоветовала тебе вернуться. Хороших сновидений, Валентин.
— Хороших сновидений, Карабелла.
Она ушла. Он постоял немного у окна, наблюдая, как темнота поглощает берег и море. Где‑то к западу, далеко за горизонтом, лежит Остров Снов, владение его матери, где обитает милосердная и благословенная Леди, которая принесла мудрость в заждавшийся мир. Валентин пристально смотрел в сторону моря, разыскивая среди туманов и сгущающейся тьмы — как будто достаточно было лишь всмотреться, чтобы увидеть — сверкающие белые меловые уступы, на которых покоился остров.
Раздевшись, он лег на простую койку, составлявшую единственный предмет обстановки в комнате, и поднял кубок, наполненный темно‑красным сонным вином. Он сделал большой глоток густой сладкой жидкости, потом еще один, откинулся на спину, ввел себя в транс, при котором душа открывается навстречу посылам извне, и стал дожидаться сна.
— Приди ко мне, матушка. Это Валентин.
Дремота опустилась на него, и он впал в забытье.
— Матушка…
— Леди…
— Матушка…
Худые долговязые фигуры вырывались из отверстий в земле и штопором ввинчивались в небесную высь. На стволах деревьев появлялись руки, и валуны открывали желтые глаза, а у рек вырастали волосы. Он наблюдал и ждал, все глубже и глубже погружаясь в царство снов, шаг за шагом приближая свою душу к Леди.
И вот он видит ее, сидящей у восьмиугольного бассейна в своих чертогах из прекрасного белого камня во Внутреннем Храме Острова. Она наклонилась вперед, как бы разглядывая свое отражение. Он подплыл к ней и завис прямо у нее за спиной, взглянул вниз и увидел в воде знакомое лицо: темные блестящие волосы, пухлые губы, теплые любящие глаза, неизменный цветок за ухом, серебряная повязка на лбу.
— Матушка? — тихо окликнул он. — Это Валентин.
Она повернулась к нему. Но лицо, которое предстало его взору, было лицом незнакомки: бледное, изможденное, хмурое, удивленное.
— Кто ты? — прошептал он.
— Но ведь ты знаешь меня! Я Леди Острова!
— Нет… Нет…
— И все‑таки это я.
— Нет.
— Зачем ты пришел ко мне? Тебе не следовало приходить, потому что ты Понтифекс, и скорее мне пристало искать тебя, а не наоборот.
— Понтифекс? Ты хотела сказать, Коронал.
— Ах, я так сказала? Тогда я ошиблась.
— А моя матушка? Где она?
— Это я, Валентин.
И действительно, изможденное бледное лицо оказалось всего лишь маской, которая становилась все тоньше, пока не отпала, как лоскут старой кожи, чтобы открыть восхитительную улыбку его матери, ее навевающие умиротворение глаза. Но и они, в свою очередь, исчезли, и показалось истинное лицо Леди: она плакала. Он потянулся к ней, и его руки прошли сквозь нее, и он обнаружил, что остался один. Больше в ту ночь она не возвращалась, хоть он и разыскивал ее из видения в видение, бродил в плоскостях столь пугающих, что с радостью вернулся бы, если бы мог; в конце концов он оставил поиски и погрузился в глубокий сон без всяких сновидений.
Когда он проснулся, утро было уже в разгаре. Совершив омовение, он вышел из комнаты и обнаружил у входа Карабеллу: осунувшаяся с покрасневшими глазами, она, похоже, вовсе не спала.
— Что скажет мой лорд? — сразу же спросила она.
— Я ничего не смог узнать. Мои сновидения оказались пустыми, а Леди не стала со мной разговаривать.
— Ах, любимый, как жаль!
— Сегодня я попытаюсь еще раз. Возможно, я перелил себе сонного вина или недолил его. Верховная жрица даст мне совет. Ты что‑нибудь ела, Карабелла?
— Давно. Но я позавтракаю с тобой, если хочешь. Слит хочет тебя видеть. Ночью пришло какое‑то срочное сообщение, и он все рвался к тебе, но я не пустила.
— Что за сообщение?
— Он мне ничего не сказал. Послать за ним прямо сейчас?
Валентин кивнул.
— Я подожду там, — сказал он, показывая на выходящий к морю портик.
Слит привел с собой какого‑то незнакомца: худощавого гладкокожего человека с вытянутым лицом, широким лбом и угрюмым взглядом. Тот торопливо сделал знак звездного огня и уставился на Валентина так, будто Коронал был каким‑то инопланетным существом.
— Ваша светлость, это И‑Уулисаан, который ночью прибыл с Цимроеля.
— Необычное имя, — заметил Валентин.
— Наш род носит его уже много поколений, мой лорд. Я имею отношение к сельскохозяйственному управлению в Ни‑мойе и прибыл к вам с дурными вестями с Цимроеля.
Валентин почувствовал, как у него сжалось сердце.
И‑Уулисаан подал пачку бумаг.
— Здесь все описано, мой лорд: все подробности каждого заболевания, район распространения, размеры ущерба…
— Заболевания? Какие заболевания?
— В сельскохозяйственных районах, мой лорд. В Дулорне вновь появилась лусавендровая ржавчина, а к западу от Рифта наблюдается вымирание деревьев ниук, поражены также стаджа и глейн, а корневые долгоносики напали на рикку и милайл в…
— Мой лорд! — вдруг закричала Карабелла. — Смотрите, смотрите туда!
Он резко повернулся к ней. Она показывала на небо.
— Что это?
Валентин с тревогой посмотрел вверх. Там, несомая свежим ветерком, перемещалась диковинная армада крупных, сверкающих на солнце, прозрачных существ. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Они появились внезапно, с запада. Их круглые тела равнялись в поперечнике росту среднего человека, а формой напоминали перевернутые с целью придания плавучести блистающие чаши, из которых со всех сторон торчали прямые мохнатые лапы. Глаза, расположенные на головах двойными рядами, походили на черные бусины размером с человеческий кулак и ослепительно сияли на солнце. Они пролетали по небу сотнями, если не тысячами; перелетная стая, поток фантастических призраков.
Карабелла сказала:
— Что за чудовища! Как самое страшное из посланий Короля Снов.
В изумлении и ужасе наблюдал Валентин за полетом кошмарных тварей, которые то опускались, то поднимались по воле ветра. С храмового двора донеслись тревожные крики. Валентин кивком позвал Слита и побежал во двор, где увидел посреди лужайки верховную жрицу, водившую вокруг себя излучателем. Воздух кишел летающими существами, некоторые из них садились на землю, а жрица с полудюжиной служек старалась уничтожать их до приземления; но несколько десятков сумели все же прорваться сквозь заслон. Они оставались лежать неподвижно, однако на изумрудно‑зеленой лужайке тут же появлялись желтые проплешины размерами вдвое‑втрое больше самих уродин.
Через несколько минут налет закончился. Летающие существа проплыли дальше на восток, но почва и парк имели такой вид, будто их забросали горящими факелами. Верховная жрица Амбаргарда заметила Валентина и, опустив излучатель, медленно подошла к нему.
— Что это было? — спросил он.
— Ветряные пауки, мой лорд.
— Я ни разу не слышал о них. Они водятся в этих местах?
— Благодарение богам, мой лорд — нет! Они прилетают с Цимроеля, с гор за Кинтором. Каждый год во время брачного сезона они поднимаются в небо, а во время полета спариваются и сбрасывают оплодотворенные яйца, которые более низкими потоками воздуха уносятся в противоположном направлении на восток, где из них проклевываются детеныши. А взрослых пауков уносит ветром в море. Иногда они даже достигают берегов Алханроеля.
Слит с гримасой отвращения приблизился к валявшемуся неподалеку пауку. Тот лежал спокойно, почти неподвижно, лишь изредка подергивая толстыми мохнатыми лапами.
— Держитесь от него подальше! — крикнула Амбаргарда. — Он весь ядовит! — Она подозвала служку, который уничтожил паука выстрелом из излучателя. Валентину же жрица сказала: — До спаривания они достаточно безобидны и питаются листьями, молодыми веточками и тому подобными вещами. Но как только сбрасывают яйца, становятся опасными. Сами видите, что они сделали с травой. Нам придется все выкапывать, иначе здесь ничего больше не вырастет.
— И такое происходит каждый год? — спросил Валентин.
— О, нет‑нет, благодарение Дивин! Большая их часть гибнет в море. Они забираются в такую даль не чаще одного раза на протяжении многих лет. Но когда это случается… Ах, мой лорд, дурное предзнаменование!
— И когда это было в последний раз? — спросил Коронал.
Лицо Амбаргарды выражало замешательство. Наконец, она сказала:
— В год смерти вашего брата Лорда Вориакса, мой лорд.
— А до того?
Губы у нее задрожали.
— Не помню. Может быть, лет за десять до его гибели, или за пятнадцать.
— Не в тот ли год, случайно, когда умер Лорд Малибор?
— Мой лорд… простите меня…
— Вам не за что извиняться, — спокойно сказал Валентин. Он отошел от остальных и встал в стороне, разглядывая выжженные пятна на изуродованной лужайке. В Лабиринте, подумал он, Коронала за праздничным столом терзали темные видения. На Цимроеле болезни уничтожают урожай. На Алханроель, суля неведомые беды, налетели ветряные пауки. А когда я во сне призвал свою мать, то увидел незнакомое лицо. Разве не ясен общий смысл всего происходящего? Да. Ясен как день.
— Слит! — окликнул он.
— Да, ваша светлость?
— Разыщи Асенхарта и распорядись, чтобы он готовил флот. Отплываем как можно скорее.
— На Цимроель, мой лорд?
— Сначала на Остров, чтобы я смог пообщаться с Леди. А потом на Цимроель.
— Валентин, — слабо окликнула Карабелла.
Она пристально глядела на Коронала со странным выражением в глазах, а по ее лицу разлилась бледность. Сейчас она была почти ребенком — маленьким, испуганным ребенком, душу которого унес в ночь Король Снов.
— Какое зло поразило наш мир, мой лорд? — спросила она еле слышно. — Что будет с нами, мой лорд? Скажи мне: что будет с нами?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КНИГА ВОДЯНЫХ КОРОЛЕЙ
1
— Твое задание — добраться до Эртсуд Гранда, — сказал ему наставник.
— Маршрут пролегает по открытой местности к югу от дороги на Пинитор. Оружие — дубинка и кинжал. На пути тебя подстерегают семь хищников: вурхейн, малорн, зейль, кассай, мин‑моллитор, вейхант и зитун. Они опасны, и если ты допустишь, чтобы тебя застали врасплох, тебе не поздоровится.
Хиссуне прятался за неохватным стволом газана, настолько узловатым и искривленным, что ему спокойно можно было дать десять тысяч лет, и, выглядывая из‑за дерева, изучал длинную и узкую долину, что протянулась внизу. Полная тишина. Он не видел ни своих соучеников, ни хищников.
— Маршрут пролегает по открытой местности к югу от дороги на Пинитор. Оружие — дубинка и кинжал. На пути тебя подстерегают семь хищников: вурхейн, малорн, зейль, кассай, мин‑моллитор, вейхант и зитун. Они опасны, и если ты допустишь, чтобы тебя застали врасплох, тебе не поздоровится.
Хиссуне прятался за неохватным стволом газана, настолько узловатым и искривленным, что ему спокойно можно было дать десять тысяч лет, и, выглядывая из‑за дерева, изучал длинную и узкую долину, что протянулась внизу. Полная тишина. Он не видел ни своих соучеников, ни хищников.