— Прошло уже семь лет, а Эрнесту всего четыре.
   — Семь лет с каких пор?
   — С тех пор, как я перебралась сюда.
   — А она?
   — Этого я не знаю.
   — Если я правильно вас понял, она оставалась там после вашего отъезда?
   — Думаю, что да.
   — Благодарю вас! — произнес Мегрэ тем угрожающим тоном, которым адвокаты в суде говорят со строптивым свидетелем.
   И уже только для соблюдения формальностей дьеппский комиссар добавил:
   — Итак, она явилась к вам этим летом, и вы наняли ее, узнав в ней девушку из ваших мест или, точнее.
   Девушку, которую вы знали на родине. Мне понятен ваш поступок. Он тем более благороден, что Жанна привела с собой ребенка, а ее манеры и поведение не слишком соответствовали репутации вашего дома…
   — Я сделала что могла, — проронила м-ль Отар.
   Минуту спустя в гостиную вошел Моссле с сигаретой в зубах, он смотрел насмешливо и снисходительно.
   — Ну как, продолжается? — спросил он, присаживаясь на кончик стола. — Согласитесь, что для свадебного путешествия все это…
   — Это вами написано?
   Он покрутил меню в руках и спросил.
   — С чего бы я вдруг стал составлять меню?
   — Я имею в виду цифры карандашом на обороте
   — Простите, я не заметил… Нет, это не я. А что они означают?
   — Ничего. Вы, конечно, не заметили позавчера вечером, чтобы кто-либо делал записи на обороте меню?
   — Признаться, не обратил внимания.
   — И вы не знали раньше Жанну?
   И тогда Жюль Моссле поднял голову и просто сказал:
   — Как же я мог не знать ее?
   — Я хочу сказать, не знали ли вы ее до приезда сюда?
   — Я встречал ее и раньше…
   — В Дьеппе?
   — Нет! У нас…
   «Слово» опять вот-вот выплывет. Хотя Мегрэ выступал в роли бессловесного статиста в этой сцене, он ликовал, словно именно он был главным героем.
   — Где это, у вас?
   — В Вильконтуа!
   — Вы из Вильконтуа? Вы там и теперь живете?
   — Разумеется!
   — И там вы познакомились с Жанной Фенар?
   — Я знал ее, как и все, она ведь служила в «Золотом Кольце». Я знал и мадмуазель Отар, в то время она была кассиршей этого же заведения. Поэтому мы с женой и решили, когда проезжали через Дьепп, что приятнее остановиться у землячки…
   — Ваша жена тоже из Вильконтуа?
   — Она выросла в Эрбемоне, это деревня в двух километрах от нас. В общем, оттуда же. А когда путешествуешь, уж лучше дать подработать знакомым и землякам… Например, когда захворала мадмуазель Мулино…
   Мегрэ отвернулся, скрывая улыбку, и заметил, что это задело комиссара полиции, который не понял, что его так позабавило. Итак, в этом дьеппском деле участвовали исключительно жители Вильконтуа, местечка, о котором никто доселе никогда не слыхал!
   Мегрэ подумал: «Надо полагать, приятельница моей жены, давшая нам этот адрес, тоже уроженка Вильконтуа»
   Комиссар полиции, сбитый с толку, бормотал, стараясь сохранить достоинство…
   — Благодарю вас… Вероятно, вы еще мне понадобитесь… Попросите сюда вашу жену…
   Когда Моссле направился к двери, Мегрэ взял со стола меню, служившее вещественным доказательством, сунул его в карман и приложил палец к губам, словно желая сказать коллеге: «Не говорите ей об этом…»
   Г-жа Моссле заняла место мужа с достоинством женщины, которую полиции не дано вывести из равновесия.
   — Ну, что еще вам нужно? — спросила она. Лишившись меню, дьеппский комиссар не знал, как приступить к делу. Он начал:
   — Вы живете в Вильконтуа?
   — Да, в Вильконтуа, в департаменте Шер. Мой отец три года назад купил гостиницу «Золотое кольцо». После его кончины я осталась одна, а чтобы вести дело, требовалась мужская рука, и я вышла замуж. Мы прикрыли гостиницу на неделю из-за свадебного путешествия, но если и дальше так пойдет…
   — Простите, — вмешался Мегрэ, — вы вышли замуж в Вильконтуа?
   — Конечно.
   — Как далеко он расположен от ближайшего большого города?
   — В сорока трех километрах от Буржа.
   — А приданое вы заказывали в Бурже?
   Г-жа Моссле с изумлением на него посмотрела, вероятно подумав: «Этот-то чего вмешивается?»
   Она слегка пожала плечами, решив все-таки ответить:
   — Нет, приданое я куплю в Париже.
   — Вот как? Так вы собираетесь продолжить свадебное путешествие через Париж?
   — Вернее, мы должны были начать с него. Но мне хотелось посмотреть на море, Жюлю тоже. Мы никогда не видели моря. Если бы не волокита с обменом денег, мы, наверно, поехали бы в Лондон.
   — Итак, вы постарались взять с собой как можно меньше багажа. Я понимаю вас. В Париже вы сможете спокойно заняться своим гардеробом.
   Она не понимала, почему этот массивный, как шкаф, широкоплечий человек так увлеченно рассуждает о подобных мелочах. А он продолжал, попыхивая трубкой:
   — Вам это обойдется совсем дешево, потому что фигура у вас прямо как у манекенщины. Бьюсь об заклад, что размер не более сорок четвертого…
   — Да, сорок четвертый или чуть больше. Только вот роста я небольшого, и все платья приходится укорачивать.
   — Вы разве не шьете себе сами?
   — Нет, ко мне приходит портниха, работает прекрасно и берет недорого…
   Внезапно она почувствовала всю нелепость этой беседы и, подняв глаза на обоих мужчин, увидела улыбку Мегрэ и смущенное лицо комиссара, который всем своим видом старался показать, что он тут ни при чем.
   — Что это за разговор? — спросила она вдруг.
   — Сколько ткани шириной в метр сорок вам требуется на юбку?
   Она не хотела отвечать, не зная, смеяться ей или сердиться.
   — Одну длину, не так ли? — подсказал Мегрэ.
   — Ну и что?
   — Иначе говоря, семьдесят восемь или семьдесят девять сантиметров.
   — Ну и что?
   — Ничего. Да вы не беспокойтесь, это я так… Мы с женой говорили о платьях, и я уверял ее, что вам гораздо легче шить себе туалеты, чем ей.
   — Что еще вы хотели от меня узнать?
   Она косилась на дверь, словно боялась, что муж, воспользовавшись ее отсутствием, приволокнется за кем-нибудь.
   — Вы совершенно свободны. Господин комиссар благодарит вас.
   Она вышла с неприятным и тревожным чувством: она принадлежала к числу подозрительных женщин, которые, раз и навсегда уверовав в людское коварство, не могут себе представить, чтобы им хоть раз случайно сказали правду.
   — Я могу выйти в город?
   — Пожалуйста.
   Когда за ней закрылась дверь, комиссар вскочил и устремился было к столовой, чтобы послать ей вслед кого-нибудь из своих агентов.
   — Что вы собираетесь делать? — спросил Мегрэ, подходя к печке, в которой он давно уже не ворошил уголь.
   — Но… Я полагаю…
   — Что вы полагаете?
   — Вы же не станете меня убеждать… Ведь вчера именно она дала нам самые сомнительные показания. Она утверждала, будто вышла из дома, чтобы следить за мужем, но якобы ошиблась, приняла за него кого-то другого и вернулась ни с чем. Вся эта история с материей…
   — Вот-вот!
   — Что — вот-вот?
   — Эта запись на меню как раз и означает, что она невиновна, более того, что ни одна женщина этого дома невиновна, и поэтому нет необходимости допрашивать печальную даму. Так мы с женой прозвали учительницу… Подумайте, ведь каждая женщина наизусть знает свой размер и ширину ткани, и ей незачем записывать их. Но зато если она поручит мужчине покупку такого рода или если он вздумает сделать ей сюрприз…
   Он указал на старые журналы мод, лежавшие на столе.
   — Я уверен, что мы найдем в них фасоны, понравившиеся госпоже Моссле. Они с мужем говорили о материях. Муж записал эти цифры, желая сделать ей подарок. Ему необходимо быть любезным: ведь деньги-то, иначе говоря, гостиница «Золотое кольцо», как мы слышали, принадлежит ей. А его взяли в дом, потому что для ведения дел потребовался мужчина. И еще, вероятно, потому, что с годами госпожа Моссле стала чувствовать какую-то пустоту в своей жизни. Но он человек ненадежный, его надо крепко держать в руках, следить за ним. Жюль Моссле останавливается с женой у землячки, не подозревая, что мадмуазель Отар приютила у себя неудачницу, которая также прежде жила в Вильконтуа.
   А дождь все лил и лил. Прозрачные капли, догоняя друг друга, стекали по стеклу. Время от времени мимо скользили фигуры в черных плащах, держась поближе к дому.
   — Все это меня не касается, конечно, — продолжал Мегрэ, — но девчонки вчера вечером, рассказывая о Жанне, говорили не только хорошее. Она не отличалась примерным поведением, несчастья ожесточили ее, она была озлоблена. Она ненавидела мужчин, винила их в своем падении и старалась сорвать с них хотя бы деньги. Она была из тех немногих посетительниц кафе, которые соглашались после танцев провести с партнером ночь. Грог, конечно, крепкий напиток, но все же от него пьянеешь не так сильно, как кажется со стороны…
   Комиссар со стыдом вспомнил тот снисходительный и игривый тон, каким он утром встретил Мегрэ.
   — Вы потом сами все это распутаете. Вы поймете, что там, в Вильконтуа, Жанна была любовницей нашего Моссле, в общем пустого малого. Вы узнаете, что он отец мальчишки и что в свое время он угощал Жанну Фенар больше тумаками, чем тысячными или хотя бы сотенными ассигнациями. И вдруг она встречает его здесь с женой, богатой и притом ревнивой, как тигрица… Как же она поступает?
   — Она его шантажирует, — вздохнув, нехотя проговорил комиссар.
   Мегрэ раскурил третью по счету трубку, пробурчав себе под нос:
   — Вот и все, не так уж это хитро… Она шантажирует его, а поскольку он боится не так за свою любовь, как за свое благополучие…
   Он открыл дверь в столовую, где все по-прежнему сидели на своих местах, точно в приемной дантиста.
   — А ну-ка, ты, поди сюда! — сказал он совсем другим тоном Жюлю Моссле, который крутил сигарету.
   — Что такое?
   — Ну-ну! Иди, не разговаривай…
   И, обратившись к полицейскому инспектору высоченного роста, добавил:
   — Зайди-ка и ты тоже.
   И тогда только он обернулся к комиссару. Его взгляд означал: «Сами понимаете, с таким сбродом…»
   Моссле держался уже не таким фатом, как вначале: еще немного, и он, пожалуй, запросит пощады.
   В остальное Мегрэ не захотел вмешиваться. По другую сторону двери женщины вздрогнули, услышав громкие голоса, отчаянный протест, потом какую-то возню.
   Мегрэ смотрел в окно. Он думал о том, что пароход уйдет в Ньюхейвен, вероятно, около двух часов. Потом, повинуясь странному ходу мысли, он сказал себе, что неплохо бы как-нибудь поглядеть на этот городок Вильконтуа.
   Кто-то тронул его за плечо, но он даже не обернулся.
   — Готов? — спросил он.
   — Раскалывается..
   Он еще мгновение сидел лицом к окну, чтобы скрыть от комиссара невольную улыбку.
   Иной раз не стоит подчеркивать свое превосходство.