Сименон Жорж. Дело Сен-Фиакра

 
 
   В машине адвокат оказался рядом с сидевшим за рулем графом. А на заднем сиденье, куда уселся Мегрэ, едва хватило места для Жана Метейе.
   Было холодно. Фары едва освещали дорогу. В машине без глушителя говорить было трудно.
   Интересно, всегда ли Морис де Сен-Фиакр ездит на такой бешеной скорости? Или это маленькая месть? Как бы то ни было, двадцать пять километров от Мулена до замка они проделали меньше чем за четверть часа — не сбрасывая газа на виражах, стрелой мчась во мраке, так что в какой-то момент машина только чудом не врезалась в телегу, стоявшую посреди дороги, и то лишь потому, что граф объехал ее по насыпи.
   Студеный ветер обжигал лицо. Мегрэ пришлось обеими руками придерживать воротник пальто. По деревне они промчались, не сбавляя скорости. Лишь на мгновение показались освещенные окна гостиницы, мелькнула островерхая колокольня церкви.
   От внезапной остановки пассажиры повалились друг на друга. Оказалось, что машина уже стоит у крыльца замка. Видно было, как в полуподвальной кухне ужинают слуги. Кто-то хохотал во весь голос.
   — Господа, позвольте предложить вам поужинать.
   Метейе и адвокат неуверенно переглянулись. Граф дружески подтолкнул их к дверям замка.
   — Прошу вас, теперь моя очередь, не правда ли?
   И, когда они вошли в вестибюль, добавил:
   — К несчастью, это будет не слишком весело.
   Мегрэ хотел было сказать ему кое-что без свидетелей, но граф, не дав ему и слова молвить, отворил дверь в курительную.
   — Я вынужден оставить вас на несколько минут, а вы тем временем выпейте чего-нибудь. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения. Господин Метейе, вы ведь знаете, где стоят бутылки. Там еще осталось что-нибудь приличное?
   И граф нажал на кнопку электрического звонка. Однако дворецкого не было довольно долго, и появился он, дожевывая на ходу, с салфеткой в руках.
   Резким движением граф выхватил у него салфетку.
   — Вызовите ко мне управляющего. Потом соедините меня по телефону с приходским домом, а затем с доктором.
   И, обращаясь к гостям, проговорил:
   — Вы позволите?
   Телефонный аппарат находился в вестибюле. Как и во всем замке, здесь царил полумрак. В это захолустье еще не подвели электричество, и замок получал ток от собственного, довольно-таки маломощного движка. Поэтому нити накаливания в лампах светились тусклым, красноватым светом, как в трамваях во время какой-нибудь поломки.
   Словом, вестибюль почти утопал в тени — в дальних углах едва проступали контуры мебели.
   — Алло! Да, я категорически настаиваю… Спасибо, доктор.
   Мегрэ и адвокат нервничали, но старались не подавать виду. Молчание прервал Жан Метейе:
   — Что вы будете пить, комиссар? По-моему, портвейна больше не осталось. Но есть кое-что покрепче.
   Комнаты первого этажа располагались анфиладой.
   Сейчас все проходные двери были распахнуты. Сначала шла столовая. Потом гостиная. Затем курительная, где находились теперь трое гостей. И наконец, библиотека, куда и отправился за выпивкой юный секретарь.
   — Алло!.. Да… Так, значит, я могу рассчитывать?.. В таком случае, до встречи.
   Граф все звонил и звонил по телефону. Потом прошелся по коридору, пробитому по всей длине первого этажа, поднялся на второй, и в комнате покойной шаги его смолкли.
   Между тем кто-то протопал по вестибюлю. Затем в дверь постучали, и створки ее распахнулись. На пороге стоял управляющий.
   — Вы меня вызывали?
   Но обнаружив, что графа в комнате нет, Готье замер, обескураженно уставился на троих мужчин, шагнул назад и принялся о чем-то расспрашивать подоспевшего дворецкого.
   — Может быть, принести сельтерской? — суетился меж тем Жан Метейе.
   А адвокат, воодушевившись, откашлялся и заговорил:
   — У нас обоих довольно-таки странные профессии, комиссар. Вы давно в полиции? Я-то практикую уже пятнадцать лет. Иначе говоря, мне довелось участвовать в самых что ни есть волнующих историях… Ваше здоровье. И ваше, господин Метейе… Рад, что дело принимает для вас такой оборот…
   Из коридора донесся голос графа:
   — Ну так раздобудьте! Позвоните сыну, он как раз играет сейчас в бильярд в Мулене, в «Кафе де Пари».
   Пусть привезет все, что нужно.
   Дверь распахнулась, и в комнату вошел граф.
   — Вы нашли, что выпить? А сигар здесь нет?
   Он вопросительно глянул на Метейе.
   — Только сигареты. Я курю только…
   Недоговорив, секретарь в смущении отвернулся.
   — Сейчас принесу сигары.
   — Господа, прошу извинить меня за скудный ужин, который я вынужден вам предложить. Мы живем вдали от города, и…
   — Ну-ну! — вмешался слегка захмелевший адвокат. — Не сомневаюсь: все будет прекрасно. А на этом портрете изображен кто-то из ваших родственников?
   И он указал на висевший в большой гостиной портрет мужчины в облегающем рединготе, из-под которого белел туго накрахмаленный пристежной воротничок.
   — Это мой отец.
   — В самом деле, вы на него похожи.
   Вслед за слугой вошел доктор Бушардон и настороженно огляделся по сторонам, словно в предчувствии Драматических событий. Но молодой граф встретил его приветливо и оживленно:
   — Проходите, доктор. Полагаю, вы знакомы с Жаном Метейе. А это его адвокат, очаровательный человек — сами увидите. Ну а что до комиссара…
   Мегрэ и Бушардон обменялись рукопожатием, и через несколько минут Бушардон пробурчал на ухо комиссару:
   Что вы тут подстроили?
   — Это не я. Это он.
   Чтобы приободриться и вообще прийти в себя, адвокат без конца подходил к круглому столику и пил бокал за бокалом. Судя по всему, он даже не замечал, что чрезмерно налегает на спиртное.
   — Что за чудо этот старинный замок! Какая была бы декорация для фильма! Совсем недавно я говорил об этом буржскому прокурору — он на дух не переносит кинематограф. Пока фильмы будут сниматься в таких декорациях, которые…
   Возбуждение его нарастало прямо на глазах, он без конца приставал с разговорами то к Мегрэ, то к секретарю, то к управляющему.
   А граф тем временем подошел к Метейе и пугающе любезно заговорил с ним:
   — Не правда ли, в этих краях самое грустное время — это долгие зимние вечера. Помнится, в мое время отец тоже зачастую коротал время в обществе местного врача и священника. С тех пор здесь сменился и священник, и врач. Наш прежний доктор тоже был совершеннейший нехристь, так что любой разговор рано или поздно превращался в философскую дискуссию. А вот и…
   В дверях появился кюре: подобравшись, лихорадочно поблескивая ввалившимися глазами, он замер на пороге, словно не решаясь войти.
   — Извините за опоздание, но я…
   В распахнутые двери было видно, как двое слуг накрывают в столовой на стол.
   — Предложите же господину кюре чего-нибудь выпить.
   Граф обращался к Жану Метейе. Мегрэ заметил, что секретарь ничего не пьет, зато адвокат хмелеет прямо на глазах. Закусив удила, он яростно доказывал комиссару:
   — Немного дипломатии — только и всего. Или, если хотите, знание человеческой природы. Они ведь почти ровесники, оба — из хороших семей. Скажите на милость, почему же они должны глядеть друг на друга волком? Самое любопытное…
   Рассмеявшись, он опять приложился к рюмке.
   — Заключается в том, что все произошло совершенно случайно, в захудалом провинциальном кафе. Чем и хороши подобные заведения: каждый чувствует себя там как дома.
   На улице послышался рокот мотора. Чуть погодя граф на мгновение заглянул в столовую, где по-прежнему суетился дворецкий, и о чем-то распорядился:
   — Да, оба… Если угодно… Это приказ!
   В эту минуту зазвонил телефон, и граф вернулся к гостям. В курительную вошел дворецкий:
   — Звонит агент похоронного бюро. Спрашивает, в котором часу привезти гроб.
   — Когда ему будет угодно.
   — Слушаюсь, господин граф.
   И с деланным оживлением Морис де Сен-Фиакр воскликнул:
   — Прошу к столу. Я приказал принести из погреба последние бутылки. Прошу вас, господин кюре, проходите первым. Нам будет слегка недоставать женского общества, но…
   Мегрэ хотел было что-то сказать графу наедине и тронул его за рукав. Но тот, порывисто заглянув ему в глаза, резко высвободил руку и прошел в столовую.
   — Кроме того, я пригласил в нашу компанию управляющего, господина Готье, и его сына — весьма многообещающего юношу.
   Взглянув на юного клерка, Мегрэ, несмотря на терзавшую его тревогу, не мог удержать улыбки. Волосы юноши были совсем мокрые, перед тем как явиться в замок, он тщательно причесался, выровнял пробор, старательно вымыл лицо и руки и даже переменил галстук.
   — Прошу за стол, господа.
   Мегрэ явственно уловил сдавленное рыдание, прозвучавшее в голосе графа. Но, кроме него, никто этого не заметил: всеобщее внимание отвлек доктор, схватив запыленную бутылку и восхищенно пробормотав:
   — Так, значит, у вас еще осталось это замечательное вино? Это же Оспис де Бом девяносто шестого года! Я думал, все уже закуплено рестораном Ларю и…
   Конец фразы потонул в шуме отодвигаемых стульев.
   Священник, сложив руки на скатерти, потупив глаза и беззвучно шевеля губами, читал молитву.
   Мегрэ заметил устремленный на него пристальный взгляд де Сен-Фиакра.

Глава 9
Под знаком Вальтера Скотта

   Благодаря резным деревянным панелям, сплошь покрывавшим стены до потолка, из всех комнат замка столовая в наибольшей степени сохранила былой облик. К тому же она была относительно небольшой и в сочетании с высоченным потолком выглядела не столько торжественно, сколько мрачно, — так и казалось, что ты сидишь на дне глубокого колодца.
   На каждой резной панели — по два электрических светильника, в точности, вплоть до потеков воска, имитирующих восковые свечи.
   Посреди стола самый что ни на есть настоящий канделябр — семисвечник с зажженными свечами.
   Граф де Сен-Фиакр и Мегрэ сидели друг напротив друга, но из-за канделябра не могли видеть один другого иначе, как вытянув шеи и взглянув поверх язычков пламени.
   Справа от графа — священник. Слева — доктор Бушардон. Как-то само собой получилось, что Жан Метейе и его адвокат оказались на разных концах стола. По правую руку от комиссара сидел управляющий, по левую — Эмиль Готье.
   Время от времени дворецкий появлялся из полумрака, подавал что-либо сотрапезникам или наливал им вина, но стоило ему отойти на несколько шагов, и он полностью растворялся во тьме — виднелись лишь белые перчатки.
   — Вы не находите, что атмосфера здесь прямо как в романе Вальтера Скотта?
   Граф уронил замечание как бы походя, небрежно. Однако Мегрэ навострил уши: нечто особенное в интонации де Сен-Фиакра подсказало ему, что сейчас-то и начнется необычное.
   Гости занялись закусками. На столе в беспорядке стояло штук двадцать бутылок красного и белого вина — бордоского и бургундского, — и каждый пил в свое удовольствие.
   — Лишь одна деталь подкачала, — продолжал меж тем Морис де Сен-Фиакр. — В романе Вальтера Скотта бедная старушенция, которая лежит теперь наверху, наверняка принялась бы истошно вопить.
   На несколько мгновений все так и замерли, даже жевать перестали: по комнате пронесся словно порыв ледяного ветра.
   — В самом деле, Готье, она там сейчас совсем одна?
   Судорожно проглотив пищу, управляющий, запинаясь, отвечал:
   — Она… Да… В комнате госпожи графини никого нет.
   — Вот уж невесело там!
   В это мгновение Мегрэ почувствовал, как кто-то настойчиво толкает его ногой, но кто — непонятно. Стол был круглый, и каждый мог легко дотянуться до середины. Весь вечер комиссар пребывал в замешательстве — этот кто-то постоянно толкал его ногой, причем все чаще и чаще.
   — Она приняла сегодня много народу?
   Всем сделалось неловко: граф говорил о покойной Матери, словно о живом человеке. А Метейе, как заметил комиссар, был настолько этим потрясен, что даже перестал есть и уставился в пространство. Под глазами У него вдруг обозначились темные круги.
   — С ней попрощались почти все местные фермеры, — звучно и серьезно отозвался управляющий.
   Стоило дворецкому заметить, что кто-нибудь из гостей тянется к бутылке, как он тут же бесшумно возникал из темноты. Над столом появлялся черный рукав, торчащая из него рука в белой перчатке наливала вино в бокал и проделывала это так бесшумно, так ловко, что окончательно захмелевший адвокат раза три-четыре повторил свой маневр, чтобы полюбоваться искусством дворецкого.
   Он зачарованно следил за движениями этой руки, даже мимоходом не задевавшей его плеча, и в конце концов не мог сдержать восхищения.
   — Потрясающе! Дворецкий, вы настоящий ас, и будь у меня собственный замок, я непременно взял бы вас на службу.
   — Ба! Да ведь замок скоро пойдет с молотка, и совсем недорого.
   На этот раз Мегрэ не сдержался и хмуро взглянул на Сен-Фиакра, который по-прежнему говорил небрежно, как бы мимоходом, но в то же время словно в каком-то угаре. В его выходках было что-то издевательское, язвительное. Может быть, у него стали сдавать нервы? Или он всегда шутит так мрачно?
   — Цыплята в полутрауре, — объявил граф, словно заправский дворецкий, когда настоящий дворецкий принес цыплят с трюфелями. — И, безо всякого перехода, тем же беззаботно-легким тоном добавил: — Убийца будет есть цыпленка в полутрауре, как и все остальные.
   Руки дворецкого мелькали над столом. Послышался голос управляющего, с комическим огорчением запротестовавшего:
   — Помилуйте, господин граф…
   — Ну и что? Что в этом необычного? Убийца сидит среди нас, это несомненно. Пусть, однако, это не лишает вас аппетита, господин кюре. Покойница тоже лежит в доме, но это не мешает нам ужинать. Альбер, подлейте вина господину кюре.
   Кто-то вновь толкнул Мегрэ под столом. Комиссар уронил салфетку, наклонился — но было уже поздно.
   Когда он выпрямился, граф, не отрываясь от еды, принялся разглагольствовать:
   — Я давеча упомянул о Вальтере Скотте. Разумеется, в этой комнате особая атмосфера, но, главное, среди нас находится убийца. В сущности, это настоящие поминки, не так ли? Похороны состоятся завтра утром, и вполне возможно, что мы так и просидим здесь до самого утра. Следует отдать должное господину Метейе: он хотя бы позаботился заставить погребец прекрасным виски.
   Мегрэ все прикидывал, сколько же выпил к этому времени молодой граф. Наверное, поменьше, чем адвокат, который возбужденно подхватил:
   — Великолепным! Это уж точно. Как-никак мой клиент происходит из семьи потомственных виноделов, и…
   — Я и говорю… О чем бишь я говорил… Ах да! Альбер, налейте вина господину кюре.
   — Так вот, я и говорю: раз убийца находится здесь, среди нас, то остальные оказываются как бы в роли судей. Вот этим наше сборище и напоминает сцену из романа Вальтера Скотта.
   Обратите внимание, в действительности убийца ничем не рискует. Не правда ли, комиссар? Подложить в молитвенник какую-то там бумажку — это еще не преступление.
   Кстати, доктор, когда у матери был последний приступ?
   Утерев губы, доктор хмуро обвел взглядом гостей и ворчливо ответил:
   Три месяца назад, после вашей телеграммы из Берлина, когда вы сообщили, что лежите совсем больной в гостинице и что…
   — Мне нужны деньги. Именно так.
   — В тот раз я объявил, что стоит графине еще разок поволноваться, и последствия могут оказаться самыми пагубными.
   — Так что… Погодите, а кто знал об этом? Разумеется, Жан Метейе. Само собой, я сам. И папаша Готье — он ведь почти член семьи. Наконец вы, доктор, и вы, господин кюре.
   Граф залпом осушил бокал вина и, скривившись, проговорил:
   — Иначе говоря, по логике вещей, почти каждого из нас можно считать потенциальным убийцей. Если это доставит вам удовольствие, господа… — Он словно нарочно подбирал самые неуместные, самые шокирующие выражения! — Если это доставит вам удовольствие, мы рассмотрим каждый конкретный случай. Начнем с господина кюре. Была ли ему какая-либо корысть убивать мою мать? Как вы убедитесь сами, на этот вопрос не так легко дать ответ, как кажется. Денежные вопросы я оставляю в стороне…
   Судорожно хватая воздух ртом, священник, казалось, порывался встать.
   — Господину кюре не на что было надеяться. Но по натуре он мистик, апостол, почти святой. И вот у него есть странная прихожанка, на редкость скандального поведения. То она не выходит из церкви как самая истая христианка, то навлекает позор на весь Сен-Фиакр.
   Да нет же! Не делайте такого лица, Метейе. У нас здесь мальчишник. Считайте, что мы занимаемся теперь высокой психологией.
   Вера господина кюре столь горяча, что вполне могла бы толкнуть его на некоторые крайности. Недаром в былые времена грешников сжигали на кострах, дабы очистить от греха. Мать пришла к заутрене. Причастилась. На нее снизошла благодать. Но не пройдет и часу, как она вновь погрязнет во грехе и навлечет на себя позор.
   Однако если она умрет прямо здесь, на церковной скамье, в святости…
   — Но… — начал было священник, у которого даже слезы навернулись на глаза. Стараясь справиться с волнением, он изо всех сил вцепился в спинку стула.
   — Ну что вы, господин кюре. Мы ведь упражняемся в психологии. Я просто хочу вам доказать, что даже самых суровых аскетов можно заподозрить в способности к величайшим зверствам. Однако перейдем к доктору: тут дело посложнее. Бушардон отнюдь не святой. Но спасительным для него является тот факт, что его никак нельзя причислить к истинным ученым. Будь он исследователем, ему вполне можно было бы приписать этот трюк с газетной вырезкой, вложенной в молитвенник, хотя бы ради того, чтобы выяснить способность больного сердца сопротивляться недугу…
   Позвякивание вилок о тарелки слышалось все реже и наконец совсем смолкло. На лицах гостей читались тревога, настороженность, растерянность. Лишь дворецкий бесшумно, с точностью метронома, наполнял бокалы.
   — Что-то вы помрачнели, господа. Мы с вами вполне разумные люди, неужели мы не можем попросту поговорить о некоторых вещах?
   Альбер, подавайте следующую перемену. Итак, оставим доктора в покое, коли уж он не ученый и не исследователь. Заурядность оказалась для него спасительной.
   Хмыкнув, граф повернулся к Готье-старшему.
   — Теперь ваш черед. Тут дело посложнее. Но мы по-прежнему рассуждаем совершенно отвлеченно, не так ли? В вашем случае возможны два варианта. Представим себе, что вы — образцовый управляющий, честный, порядочный человек, посвятивший всю свою жизнь служению хозяевам, процветанию замка, где вы живете с колыбели. Положим, вы живете здесь отнюдь не с колыбели, но это неважно… В таком случае ваша позиция не совсем ясна. У Сен-Фиакров лишь один-единственный наследник мужского пола. И вот прямо из-под носа этого наследника его достояние по кусочкам растаскивают. Графиня ведет себя безрассудно. Не пора ли спасти хотя бы то, что осталось?
   Вы ведете себя столь же благородно, как заправский герой Вальтера Скотта, и это напоминает ситуацию с господином кюре.
   Но есть и другая вероятность. Вы отнюдь не образцовый управляющий, с колыбели живущий при замке. Вы — мерзавец и уже много лет пользуетесь и злоупотребляете слабостью своих хозяев. Втихую скупаете все фермы, которые они вынуждены продавать. И заклады выкупаете тоже вы. Да не злитесь же, Готье.
   Разве господин священник сердился? Но это не все.
   Еще немного — и вы станете полноправным владельцем замка.
   — Господин граф!
   — Разве вы не знаете правил игры? Говорю вам, это игра! Если угодно, мы играем в полицейских. Представьте, что мы все, подобно вашему соседу по столу, служим в полиции. Итак, наступает момент, когда графиня вот-вот дойдет до роковой черты и ей придется распродать последнее. А уж тогда непременно станет известно, что именно вы воспользовались ситуацией.
   Так не лучше ли графине без лишнего шума умереть, тем паче что в таком случае ей не доведется познать нужду? — И, повернувшись к дворецкому, походившему на призрачную тень из царства теней, на демона с мертвенно-белыми руками, граф распорядился: — Альбер, принесите батюшкин револьвер. Раз он все еще здесь…
   Он налил вина себе и двум своим соседям, затем протянул бутылку комиссару.
   — Пожалуйста, налейте всем вина по вашей стороне стола. Уф! Вот мы и сыграли полтура нашей игры. Однако следует подождать Альбера. Господин Метейе, вы ничего не пьете…
   Ответом ему было сдавленное «спасибо».
   — А вы, мэтр?
   И тот с набитым ртом, чуть ли не давясь, ответил:
   — Спасибо, спасибо! У меня есть все, что нужно. Ну знаете! Из вас мог бы получиться великолепный прокурор!
   Посмеиваясь, он один уплетал ужин с прямо-таки неприличным аппетитом, то и дело вливая в себя то бокал бургундского, то бокал бордоского и уже не ощущая разницы.
   Часы на колокольне тоненько прозвонили десять.
   Альбер протянул графу внушительных размеров револьвер, и Морис де Сен-Фиакр проверил, заряжен ли он.
   — Прекрасно! Я кладу его здесь, прямо посреди стола. Обратите внимание, господа: стол круглый, и револьвер находится на равном расстоянии от каждого.
   Три случая мы уже рассмотрели. Теперь разберем три оставшихся. Но прежде позвольте мне сделать одно предсказание. Дабы не изменять традициям Вальтера Скотта, должен вам сообщить, что еще до полуночи убийца моей матери будет мертв.
   Мегрэ пристально посмотрел на него через стол и заметил, что глаза графа горят лихорадочным огнем, словно он изрядно пьян. В ту же секунду комиссар почувствовал, что кто-то опять толкает его ногой под столом.
   — Итак, я продолжаю… Отведайте салату, господа…
   Теперь перейдем к вашему соседу слева, комиссар, то есть к Эмилю Готье. Серьезный юноша, труженик, как говорят обычно при раздаче школьных наград, он выбился в люди благодаря собственному усердию и упорству.
   Мог ли он совершить убийство?
   Допустим, он работал на своего папашу, был с ним в сговоре.
   Он каждый день ездит в Мулен. Лучше, чем кто-либо Другой, разбирается в финансовых делах семьи. Для него проще простого повидаться с издателем или типографским рабочим.
   Ладно. Перейдем ко второй гипотезе. Извините, Метейе, мне придется сказать, если это вам еще неизвестно, что у вас был соперник. Эмиль Готье, конечно, не красавец, что не помешало ему быть вашим предшественником на том месте, которое вы заняли с таким тактом.
   Случилось все это несколько лет назад. Возможно, он таил некие надежды, а может быть, ему и впоследствии доводилось растрогать слишком нежное сердце моей матери?
   Словом, он был ее официальным протеже и мог лелеять любые смелые надежды.
   Потом появились вы. И взяли над ним верх.
   А что, если убить графиню и в то же время обратить все подозрения на вас?
   Мегрэ чувствовал себя до крайности неуютно. Все это выглядело омерзительно, кощунственно. Сен-Фиакр говорил с неизменным пафосом. А каждый из гостей спрашивал себя, выдержит ли он до конца это безобразие. И вообще, что делать? Сидеть и молча все сносить или встать и уйти?
   — Как видите, мы по уши увязли в поэзии. Обратите внимание, даже графиня, которая лежит сейчас там, наверху, имей она возможность заговорить, не могла бы сообщить нам разгадку этой тайны. Лишь убийце известны все подробности преступления. Ешьте, Эмиль Готье. Главное, не уподобляйтесь своему отцу он вот-вот грохнется в обморок.
   Альбер! В шкафу наверняка еще есть несколько бутылок вина. Ваше здоровье, молодой человек.
   И граф, улыбаясь, повернулся к Метейе, а тот вскочил как ошпаренный:
   — Сударь, мой адвокат…
   — Да сядьте вы! Какого черта! И не старайтесь нас убедить, что в ваши лета вы не понимаете шуток.
   Пока граф произносил эту тираду, Мегрэ не сводил с него глаз и отметил, что лоб его покрылся крупными каплями пота.
   — Никто из нас не стремится выглядеть лучше, чем он есть на самом деле, не так ли? Хорошо. Как я вижу, вы начинаете соображать, что к чему. Прошу вас, отведайте фруктов. Это так полезно для пищеварения…
   В комнате было невыносимо жарко, и Мегрэ на мгновение задумался, припоминая, кто же погасил электрические лампы? Ведь теперь горели лишь свечи на столе.
   — Ваш случай настолько прост, что даже неинтересно. Вы играли на редкость скучную роль — такую долго не выдержишь. В конце концов, вас внесли в завещание. Но точно так же в любой момент могли вычеркнуть. Однако случись внезапная смерть — и все было бы кончено. Вы обретете свободу. И сможете насладиться плодами своего… своей жертвы… Могу поспорить: вы собирались жениться на какой-нибудь девушке из ваших краев, которую давно держали на примете.
   — Позвольте! — попытался вмешаться адвокат, но это выглядело настолько комично, что Мегрэ не мог сдержать улыбки.
   — Заткнитесь! И пейте себе.
   Голос Сен-Фиакра звучал категорично. Несомненно, он был пьян. Он и говорил с тем красноречием пьяниц, в котором грубость соседствует с тонкостью и остроумием, а плавная и четкая речь то и дело сменяется несвязной скороговоркой.
   — А теперь мой черед.
   Граф подозвал Альбера.
   — Слушайте, старина, поднимитесь-ка наверх. Матери, наверное, не сладко там совсем одной.
   Мегрэ заметил, как слуга вопросительно глянул на старого Готье, и тот глазами сделал ему знак повиноваться.
   — Минуточку! Сначала подайте на стол бутылки. И виски тоже… Надеюсь, никто не стремится соблюдать этикет.
   Граф поглядел на часы.
   — Десять минут двенадцатого. Я так много говорю, господин кюре, что даже не слышал, как звонили церковные колокола.