Страница:
— Хватит, Юго. Допивай-ка свое да отправляйся спать.
И тут, с акцентом, до неузнаваемости искажавшим слова, он издевательски затвердил:
— Пей-свое… Пей-свое… Пей свое-все-до-дна…
Зачарованный ритмом фразы, он повторял ее на разные лады, как фугу.
Однако эти слова приобретали в его толстом черепе особый, понятный лишь ему смысл, и он все свирепей посматривал на стены, посуду, пока наконец, до предела взвинченный своим речитативом, не выхватил бутылку из рук Чарли и не припал губами к горлышку.
В какой-то мере Юго, несомненно, ломал комедию.
Он сознавал, что наводит на всех страх, что от него ждут взрыва и он должен не обмануть ожиданий. Однако волосы, прилипшие к потному лбу, и гримаса, искривившая ему губы, когда, оторвавшись от бутылки, он на мгновение обвел глазами лица собравшихся, — это уже, безусловно, не было игрой. И, раскрутив бутылку, он изо всех сил запустил ею в стену.
— Пей-свое-все-до-дна.
Остановить его никто не осмелился. Провожаемый молчанием, он, пошатываясь, направился к двери и зашагал домой.
— Пей-свое-все-до-дна…
И уже удаляясь, в последний раз с надрывом, но издевательски выхаркнул:
— Пей-все-свое-ты-раб-у-нас-в-краях.
Когда по дому потянуло морозным воздухом и дверь с грохотом захлопнулась, все почувствовали облегчение.
Несколько секунд люди смотрели друг на друга, как будто стараясь сохранить прежнюю позу; затем истерия чуть не стала всеобщей. Саундерс — никто и не подозревал, что он настолько пьян! — сполз с табурета, театрально развел руками и заорал:
— Джентльмены, один уже в капкане! Мерзавец отхватил-таки свое! Кто следующий?
— Заткнись, Джеф!
— Кто следующий?
— Заткнись, идиот!
Саундерс, более смирный, чем Юго, унялся почти мгновенно. Усмехаясь — он был доволен своей шуткой, снова, хоть и не без труда, вскарабкался на табурет.
— Может быть, я сам, верно, Чарли, скотина ты этакая? Налей-ка мне!
У всех было такое ощущение, словно в этот вечер что-то надломилось.
Глава 5
Глава 6
И тут, с акцентом, до неузнаваемости искажавшим слова, он издевательски затвердил:
— Пей-свое… Пей-свое… Пей свое-все-до-дна…
Зачарованный ритмом фразы, он повторял ее на разные лады, как фугу.
Однако эти слова приобретали в его толстом черепе особый, понятный лишь ему смысл, и он все свирепей посматривал на стены, посуду, пока наконец, до предела взвинченный своим речитативом, не выхватил бутылку из рук Чарли и не припал губами к горлышку.
В какой-то мере Юго, несомненно, ломал комедию.
Он сознавал, что наводит на всех страх, что от него ждут взрыва и он должен не обмануть ожиданий. Однако волосы, прилипшие к потному лбу, и гримаса, искривившая ему губы, когда, оторвавшись от бутылки, он на мгновение обвел глазами лица собравшихся, — это уже, безусловно, не было игрой. И, раскрутив бутылку, он изо всех сил запустил ею в стену.
— Пей-свое-все-до-дна.
Остановить его никто не осмелился. Провожаемый молчанием, он, пошатываясь, направился к двери и зашагал домой.
— Пей-свое-все-до-дна…
И уже удаляясь, в последний раз с надрывом, но издевательски выхаркнул:
— Пей-все-свое-ты-раб-у-нас-в-краях.
Когда по дому потянуло морозным воздухом и дверь с грохотом захлопнулась, все почувствовали облегчение.
Несколько секунд люди смотрели друг на друга, как будто стараясь сохранить прежнюю позу; затем истерия чуть не стала всеобщей. Саундерс — никто и не подозревал, что он настолько пьян! — сполз с табурета, театрально развел руками и заорал:
— Джентльмены, один уже в капкане! Мерзавец отхватил-таки свое! Кто следующий?
— Заткнись, Джеф!
— Кто следующий?
— Заткнись, идиот!
Саундерс, более смирный, чем Юго, унялся почти мгновенно. Усмехаясь — он был доволен своей шуткой, снова, хоть и не без труда, вскарабкался на табурет.
— Может быть, я сам, верно, Чарли, скотина ты этакая? Налей-ка мне!
У всех было такое ощущение, словно в этот вечер что-то надломилось.
Глава 5
Небо было затянуто тучами, дул ветер, снег подтаивал. Заложив крутой вираж и вылетев на улицу, машина в последний раз рванулась вперед, протяжно загудела и, вздрагивая, затормозила у бара Чарли. Даже не разглядев ее нью-йоркского номера, всякий догадался бы, что прибыла она издалека. Это был большой темный «Бьюик» с цепями на скатах, залепленный талым снегом и грязью, но в его салоне цвета морской волны царили чистота и уют, как в гостиной. Автомобилю, несомненно, пришлось пробиваться сквозь туман: фары были включены и в серой полумгле походили на два огромных, лихорадочно блестящих глаза.
Джим Коберн легко — он привык к этой гимнастике — выбросил свое трехсотфунтовое тело за дверцу на тротуар и не успел еще распрямиться, как из машины в свой черед вылез незнакомый Чарли молодой человек. Судя по перебитому носу и опухшим векам, Коберн, как обычно, подобрал его в каком-нибудь зале для бокса у себя в квартале.
Несмотря на сумеречный свет, было уже около половины двенадцатого утра. Минуту назад Джастин еще сидел на своем месте в баре с развернутой газетой и стопочкой джина под рукой. Узнав машину и Коберна, Чарли раскрыл рот и радостно вскрикнул:
— Джим!
Но даже этих секунд, на которые отвлекался бармен, Уорду хватило, чтобы исчезнуть. Пока Джим входил, Чарли слышал, как открылась дверь туалета, расположенного в глубине зала, и машинально подумал, что Уорд впервые заходит туда — Хэлло, Чарли, куколка моя!
Голос у монументального Коберна, всегда свежевыбритого, ухоженного и щеголявшего крупным бриллиантом на пальце, был таким хриплым и скрипучим, что напоминал скрежет раскалываемого зубами ореха. Своего спутника он представил с видом человека, не слишком недовольного своей находкой.
— Джон Пятерня, славный паренек. Он напомнит тебе доброе старое время. Твоя жена в кухне? Здорова?
Надеюсь, она сготовит нам фирменные спагетти и мы отведаем их в семейном кругу?
Коберн навещал Чарли каждые полгода или год, и каждый раз это был праздник. Однако сегодня бармен был чем-то озабочен.
— У тебя что-то стряслось, мой мальчик?
Коберн не ошибся. Чарли посмотрел на табурет, с которого слез Джастин, на развернутую газету, оставленную им на стойке, потом на дверь туалета — она была приоткрыта.
— Извини. Я сейчас.
Туалет оказался пуст, и Чарли заглянул в кухню.
— Никого не видела? — спросил он Джулию, которая, наклонившись, сажала в духовку пирог.
— Кто-то прошел у меня за спиной. Я решила, что это ты или тот, кто нам возит пиво.
— Коберн приехал, — объявил Чарли и распахнул дверь, выходившую на аллейку.
Это были задворки квартала, а заодно и Главной улицы, примыкавшей к нему на известном протяжении.
По этой узенькой дорожке, немощеной и заставленной мусорными баками, еле-еле мог проехать грузовик. Вот и сейчас у служебного входа в магазин стандартных цен разгружался большой желтый фургон.
— Никто не проходил, ребята?
— Тип в синем пиджаке и серой шляпе?
— Он самый.
Грузчики указали направление, но слишком поздно: едва Чарли повернул голову, Уорд, стоявший, словно в засаде, у конца аллейки, тотчас пустился наутек, как пойманный с поличным мальчишка.
Чарли вернулся к Коберну, погруженный в раздумье.
— Даже пальто не взял, — буркнул он, заметив на вешалке толстое мышино-серое пальто.
— Ты о ком?
— Об одном типе, который был здесь, когда подъехала твоя машина, и молча смылся, словно у него живот схватило. итальянец то распахивал дверь бара, осматривая улицу в обоих направлениях, то бросался в кухню.
Он опять осведомился у грузчиков:
— Не появлялся тут этот тип?
— Да. Прошел мимо минуты две назад.
— Куда?
— Вон туда.
Значит, двинулся к дому Элинор. Чарли еще раз набрал номер, изменил по возможности голос.
— Мистера Джастина Уорда, пожалуйста.
— Опять вы? Его нет дома. Дайте мне заниматься хозяйством.
За ближайшим к кухне столиком Джулия кормила приезжего парня. Затем у стойки устроился Саундерс в белой робе.
— Джастина не видел?
— Только что встретил.
— Где?
— Свернул на Главную и направился к муниципалитету.
Здание, именовавшееся так торжественно, на самом деле представляло собой угловой дом с башенкой на крыше и сараем для пожарных насосов. Канцелярии располагались наверху, а первый этаж был отведен под полицейский участок: там толпились постовые и за деревянным барьером восседал дежурный.
Чарли чуть было не позвонил ему, чтобы навести справки, и жаль, что не сделал этого: он с удовлетворением узнал бы, что не ошибся. Устав играть в прятки за домами, где ему мешал разгружавшийся на аллейке фургон, Уорд бродил теперь вокруг участка. Он по-прежнему был в одном пиджаке и промерз. Время от времени вынимал из кармана сигарету и заворачивал куда-нибудь за угол, чтобы прикурить. Полицейские не обращали на него внимания: по фасаду стена муниципалитета образовывала довольно широкий выступ, и прохожие частенько присаживались на него.
— Рассказывай, дорогуша.
— Чуть позже, — отозвался Чарли, указывая глазами на Саундерса.
Он наблюдал за бильярдной, где Скроггинс тоже включил свет. Около половины первого старик подошел к настенному телефону. Звонил, безусловно, Уорд — интересовался, наверно, не уехала ли нью-йоркская машина.
Спросил, должно быть, еще о чем-то, потому что Скроггинс отошел к окну, словно для того, чтобы посмотреть номер автомобиля, потом опять взял трубку.
— Будь у тебя его фотография, все было бы просто.
— Представь себе, мне как-то в голову не пришло попросить ее, — съязвил Чарли.
Он нервничал.
— А разве так трудно его снять, когда он проходит по улице? Неужто у тебя нет приятеля с фотоаппаратом, который взял бы это на себя?
Джастин звонил старому Скроггинсу из аптеки напротив муниципалитета. Там же воспользовался случаем, взял сандвич с сыром и съел стоя, не отрывая глаз от двери.
Откуда Уорду было знать, что у Коберна, тоже приятеля Чарли по Бруклину, время от времени бывали дела на канадской границе и он непременно делал крюк, чтобы поесть спагетти, приготовленные Джулией?
В два часа, когда Джастин вновь занял свой наблюдательный пост на подступах к муниципалитету, где его прикрывали пистолеты полицейских, он заметил старый «Студебеккер» с человеком в охотничьей куртке за рулем.
Рядом с ним сидел парень из «Бьюика» — Уорд узнал его по перебитому носу. Они ехали в направлении, противоположном тому, каким двигался Джастин, прибыв в город: миновали мрачный провал — район кожевенного завода — и поднимались по Вязовой к «Четырем ветрам».
Он опять рискнул и осторожно углубился в аллейку, готовый в любой момент повернуть назад. В серой полумгле, среди отходов и мусорных баков, он походил на кота, крадущегося по водосточному желобу.
«Бьюик» все еще стоял у тротуара перед баром, не считая которого на улице светились еще четыре витрины: у старьевщика, в типографии, где лампы были особенно ярки, в кафетерии на углу и, наконец, запыленные тусклые окна его собственной бильярдной.
» Джиму Коберну пришлось долго настаивать и пустить в ход весь свой авторитет, прежде чем Джулия согласилась сесть за стол вместе с мужчинами. Чарли выставил плетеную бутыль с кьянти — не из Калифорнии, а из Италии.
— Сначала я принял его за голодранца и не удивился бы, увидев, что он побирается на улицах. Но тут Кеннет получил письмо из ФБР…
— Кстати о шерифе. Он тебя по-прежнему не трогает?
— Он мой друг… А сейчас я убедился, что Уорд чего-то опасается. Уж не тебя ли?
Коберн улыбнулся, всем своим видом показывая: он — из Нью-Йорка и смотрит на вещи с точки зрения жителя большого города. Чарли, конечно, мировой парень и устроился в жизни не так уж плохо, но в конце концов поддался атмосфере провинциальной дыры. Сам Коберн сейчас незаметно проворачивал крупное дельце, вернее, его проворачивали приятель Чарли и молодой боксер, а Джим лишь изредка поглядывал на часы.
— Если он опасается меня, то здесь ошибка: я ничего не имею против твоего таракана. Я его даже не знаю и вообще ни на кого зла не держу. Он, наверно, спутал меня с кем-нибудь, и будь он тут, я угостил бы его стаканчиком. Я ведь свойский парень, верно, Джулия, красавица моя? Что нового, детка? Скажи-ка, разве ты была не с животиком, когда я заезжал прошлый раз?
Джулия покраснела.
— Была, только ничего не получилось. Видно, прошло мое время.
После долгих колебаний Уорд двинулся вдоль Главной улицы, прижимаясь к стенам, беспрестанно оборачиваясь и заглядывая в витрины. Дойдя до ее конца, он решительно, как бросаются в реку, повернул к кожевенному заводу и торопливо, почти бегом пересек квартал, слыша за спиной, на тротуаре, лишь эхо своих шагов.
Миновал дома, выстроившиеся более или менее ровной линией, помесил грязь на тропинке и приблизился к еле освещенной лачуге.
О том, что югославки не поймут его, он не подумал.
А может быть, надеялся, что теперь, когда работа в бильярдной завершилась, Майк торчит дома или нанялся где-нибудь поблизости. Обе женщины встретили его дружелюбно, но без всякого любопытства; та, что помоложе, даже не отняла ребенка от груди.
— Не знаете, где он сегодня работает?
Напрасно Уорд на все лады коверкал слово «работать», показывал жестами, как малярничают и пилят дрова: ответом ему был только смех Елицы.
Юго не было, и дома явно не знали, ни где он, ни когда вернется. Итак, рассчитывать на помощь гиганта не приходится, бродить целый вечер вокруг участка невозможно.
Тогда Уорд впервые завернул в «Погребок», сомнительное заведение с грязным полом и вызывающе красным освещением. Завернул с одной целью — выпить чего-нибудь горячего покрепче и снова позвонить Скроггинсу Пока он стоял у аппарата, радио жужжало ему в ухо рождественский гимн.
— Машина все еще на месте, Скроггинс?
— Подождите, взгляну Да Только ее почти не видать — совсем стемнело Уорд, поколебавшись, набрал номер меблирашек и по голосу ответившей ему Элинор понял, что она не в духе — Наконец-то! Вам уже несколько раз звонили.
— Кто?
— Не сказали. Что отвечать, если позвонят снова?
— Ничего.
Джастин чуть было не отправился бродить по мирным, обсаженным деревьями улицам Холма, но сообразил: машина с зажженными фарами, бесшумно скользящая по снегу, выследит и настигнет его там, как кролика Нет, лучше уж толпа на Главной улице, где он будет для согрева заходить в магазины, пропахшие свежей хвоей и оглашаемые одними и теми же елейными песнопениями Проходя мимо офиса шерифа, он кое-что придумал.
В офисе наверняка тепло В ту ночь, когда Уорд угодил туда, ему пришлось снять пиджак. Кеннету он что-нибудь наплетет шериф — не из сообразительных, а кресло у него удобное.
Он вошел, заранее испытывая облегчение, но застал только Бриггса. Помощник шерифа надевал фуражку.
— Вам шефа? Вернется только к ночи, а может, сегодня его и вовсе не будет. Он за городом. Приходите завтра, если, конечно, я не могу его заменить. Но тогда поторапливайтесь — меня ждут.
Встречаясь, Джим и Чарли подолгу засиживались за столом. Вот и сейчас Коберн сочувственно слушал, выпятив живот и ковыряя зубочисткой во рту.
— Повторяю, устрой так, чтоб его сфотографировали Пришлешь снимок, я свяжусь с ребятами, и мы живенько выясним, все ли с ним в порядке. Кстати, что слышно о Луиджи? Кажется, дела у него идут со скрипом.
Раздался стук: багажник «Бьюика» открыли и закрыли. Джо вернулся из Кале и, не стряхнув снег со шляпы, вошел в бар, сопровождаемый Мануэлем, приятелем Чарли.
— Опять сыплет, босс. На обратном пути хватим лиха.
— Сделано?
Джо только кивнул: разве могло быть иначе?
Чарли, зайдя за стойку, чтобы наполнить стаканы, спросил Мануэля:
— Минутка найдется?
Он, видимо, хотел поговорить с ним насчет Джастина.
Уж не стало ли это у бармена манией, как всем своим видом дал ему понять Коберн?
— Сегодня нет, старина. Тороплюсь домой: велел своему приказчику ждать меня — вечером будем расставлять товар.
Коберн отвел его в угол, вытащил толстый бумажник и по-особенному пожал Мануэлю руку.
— Благодарю. В любое время к вашим услугам.
— Не откажусь. Чарли вас известит. А теперь, Чарли, красавчик ты мой, не подумай, что я у тебя соскучился, но нам ехать всю ночь.
Он зашел в кухню, расцеловал Джулию и, возвращаясь назад мимо стойки, сунул в карман плоскую бутылку.
— Не возражаешь?
Когда Джастин вновь отважился выйти на аллейку, окончательно стемнело, и он не раз натыкался на неожиданные препятствия, в том числе на консервные банки, которые громко дребезжали под ногами. Наконец, собравшись с духом, он высунул нос на улицу, где освещены были теперь только четыре здания: типография закрылась, и Честер Нордел вернулся к себе на Холм.
Пиджак на Джастине отсырел и стал как ледяной»
Живот порой так схватывало, что У орд останавливался и прислонялся к стене.
Обойдя вокруг дома Элинор, он увидел на кухне хозяйку в фиолетовом халате, беззвучно повернул ключ в замке, на цыпочках поднялся по лестнице и очутился в теплом мраке своей комнаты, пропитанной запахом его тела.
Вцепившись в штору, он посмотрел в окно. На тротуаре и мостовой пусто: ни прохожих, ни даже бездомной собаки, только на фоне четырех освещенных витрин под северо-западным ветром косо падают хлопья снега.
Уорд собирался полежать всего несколько минут, грея руками живот, а потом встать и выпить чего-нибудь горячего, но тут же впал в полузабытье, прерываемое спазмами, от которых его подбрасывало, хотя он так и не мог стряхнуть с себя оцепенения.
Окончательно придя в себя, он увидел разводы обоев — на стену падал свет уличного фонаря. Уорд бросился к окну, ничего не заметил и сообразил, что уже девятый час: освещенными остались только три витрины — закрылся кафетерий. Еврей-старьевщик, окна у которого были забраны прочной решеткой, оставлял в витрине свет на всю ночь.
Чарли у себя в баре томился желанием потолковать с кем-нибудь о Джастине, лучше всего с заведующим почтой, но тот почему-то в этот вечер не появился.
Посетителей вообще почти не было, видимо из-за погоды, и Чарли поглядывал то на мышино-серое пальто, все еще не взятое с вешалки, то на бильярдную напротив.
Наконец, в последний раз позвонил Элинор:
— Уорд вернулся?
— Оставьте меня в покое или я выключу аппарат! Нет его, понимаете, нет. И он велел сказать, что не знает, когда вернется. Удовлетворены?
Джастин, прильнув к двери, слушал. Девушки были у себя и по привычке оставили дверь открытой: они уверяли, что так теплее. В комнате слышались приглушенные звуки радио и — чуть громче — голоса, но Уорд не давал себе труда связывать между собой обрывки доносившихся до него фраз.
Сидя на кровати и по-портновски поджав под себя ноги, Аврора шила. Мейбл писала письмо, но оно никак не получалось.
— Право, не знаю, что написать. О чем бы ты рассказала ей на моем месте?
— Она — твоя мать. Моей давно уже нет.
— Но я же должна черкнуть хоть несколько строк о Рождестве!
— Кстати, что будем делать сегодня вечером?
— Норман тебя не приглашал?
— Еще нет. Вероятно, вынужден провести вечер с семьей.
— Не съездить ли нам в Кале?
— Для этого надо найти кого-нибудь с машиной.
Она вскинула голову и прислушалась.
— Ты ничего не слышала?
— Нет.
— Вроде треск какой-то.
В эту минуту Аврора первой увидела, как в дверном проеме возникла фигура Джастина Уорда. Она чуть не вскрикнула — так ее напугало его бескровное лицо, словно вынырнувшее из полутьмы коридора.
— Мейбл! — выдавила она.
Мейбл, в свою очередь, обернулась. Взгляд ее застыл.
Она не произнесла ни слова, не шевельнулась — У орд показался девушкам привидением. Может быть, просто потому, что обе думали — его нет дома: пять минут назад они слышали, как хозяйка ответила по телефону, что не знает, когда он вернется.
Джастин был без галстука и воротничка, из-под расстегнутого жилета выглядывали подтяжки. Вернулся он, видимо, уже довольно давно, потому что на ногах у него были шлепанцы, а волосы растрепаны, как после сна.
Казалось, ему трудно говорить, и он жестами, вернее, всем своим видом требует, чтобы Мейбл отправилась с ним. Но она молчала, сжимая в руке перо, и он, раскрыв рот, наконец произнес:
— Зайдите ко мне на минутку, хорошо?
Позже Аврора рассказывала подруге:
— Ты была как загипнотизированная. Я тебе подаю знаки — не ходи, а ты встаешь, берешь с кровати свою шаль — и к дверям.
Мейбл была в белом пеньюаре. Она проследовала за Джастином по коридору, вошла к нему в комнату. Прежде чем закрыть дверь, Уорд указал на стол, где заранее положил пятидесятидолларовую бумажку.
— Побудьте со мной — и только, — прохрипел он. — Я болен. И, боязливо взглянув в окно, добавил:
— Мне нехорошо.
Она дала ему закрыть дверь. Взглянула на постель, еще хранившую отпечаток его тела.
— Почему же вы не ложитесь?
— Не могу больше оставаться один.
— Вы больше не один, — не слишком ласково отозвалась она.
— А вы не уйдете? Даже если у меня температура?
Даже если вам кажется, что я немножко не в себе? Тогда ступайте скажите подруге, что я заболел, а вы за мной ухаживаете. Пусть она вас не беспокоит.
Мейбл подчинилась. Джастин вышел вместе с ней в коридор, чтобы послушать, что она скажет, и увериться, что она вернется. Войдя к себе и став спиной к двери, девушка поднесла палец к губам, но это не помешало Авроре громко заявить:
— Надеюсь, ты к нему не пойдешь? Он же псих, разве не видишь?
— Он болен.
— Вот те на!
— Надо же кому-то за ним присмотреть!
Она торопливо достала пальто. Аврора вспомнила про новые туфли в ящике шкафа и удостоверилась, что подруга не берет их с собой.
— Что у вас там, наверху, происходит? — донесся с первого этажа голос Элинор Адаме.
— Мистеру Уорду нехорошо, мэм. Я поухаживаю за ним.
— Он вернулся?
— Разумеется.
— Ты не ошибаешься? Передай ему, что его все время требуют к телефону. Пусть выяснит, кто звонит.
Наконец Джастин, так и не сказав ни слова, закрыл дверь за собой и Мейбл.
— Укладывайтесь, — распорядилась она, отворачиваясь к окну. — Когда ляжете, приготовлю вам грелку. Печень?
— На улице никого?
— Я вижу только старого Скроггинса — он закрывает ставни.
Итак, на всей улице освещенными остались лишь лавка старьевщика да бар Чарли.
— Часто такое с вами? К врачу обращались?
— Я этим всегда страдал.
— А у меня вот не печень, а живот, особенно когда пью коктейли.
— Смотрите в окно.
Она решила, что он стесняется, и, пожав плечами, подчинялась. Услышала, как он разделся и лег.
— Мне можно повернуться?
— Ненадолго. Скажете, если на улице кто-нибудь появится.
— Никого там нет. Старый Скроггинс вернулся в дом.
— И все-таки понаблюдайте.
— Значит, грелку не надо?
— Чуть позже. Машины не заметили?
— Нет.
— И у Чарли, напротив, тоже ни одной? Точно?
— Нигде ничего, кроме снега. Доктор не прописал вам успокаивающего?
— Я целый день его принимаю.
— Вы ели?
— Нет.
— Вам что-нибудь сготовить?
— Стойте у окна.
— Сесть хотя бы можно?
Она подтащила к себе стул и боком села на него, по-прежнему отгибая рукой штору. Пятидесятидолларовой бумажки на столе не коснулась — наверно, ждала, что Уорд вспомнит о кредитке и попросит ее взять.
— Вы странный человек. Я вас побаиваюсь.
— Знаю.
— Тогда почему вы такой? Сознайтесь: вы нарочно ведете себя так?
— Нет, ненарочно. Следите за улицей. Я слышу шум.
— От Чарли вышли два клиента. Направляются в другую сторону.
— Узнаете, кто это?
— Нет, освещение слишком слабое. Вы кого-нибудь опасаетесь?
— Может быть.
— Почему?
Она говорила тихо, как с больным, сожалея, что он не дает ей выйти и сварить кофе. Рука ее, отгибавшая штору, начала неметь.
— Вы из Нью-Йорка?
— Нет.
— Со Среднего Запада?
— У меня что, тамошний акцент?
— Пожалуй. Впрочем, трудно сказать. Выросли в маленьком городе?
Он не ответил.
— Опасаетесь, как бы не стало известно, кто вы?
Сидели в тюрьме?
— Нет.
Мейбл гнула свое, но не слишком настойчиво: так работают над шитьем — лишь бы время шло побыстрей.
— Боитесь угодить за решетку?
— Нет.
Она не сомневалась: Уорд говорит правду. Время от времени лицо его искажалось, и он хватался за правый бок.
— Почему вы не хотите, чтобы я дала вам попить горячего?
— После, когда Чарли закроет бар.
— Да там наверняка никого уже нет.
С полчаса Джастин лежал, уставившись в потолок, но всякий раз, как Мейбл собиралась отпустить штору, он останавливал ее.
— Чарли погасил свет.
— А кто идет по улице?
— Саундерс. Узнаю его спину. А теперь слышу, как открылась и захлопнулась дверь.
Штукатур жил на той же улице, позади своей заставленной стремянками мастерской.
— Могу я теперь сварить кофе?
— Да.
Вернувшись с кухни, она застала его у окна, где он дрожал в своей пижаме.
— Зачем встали? Сейчас же ложитесь.
Он повиновался, медленно выпил кофе и попросил дать ему пилюли: они у него в жилетном кармане.
— Мне тоже можно выпить кофе?
— Да.
Наступило молчание. Они слышали, как улеглась Элинор, вернулся и шумно приготовлялся ко сну молодой служащий. Затем Аврора тоже закрыла дверь, и теперь тишину нарушало лишь урчание машин, изредка доносившееся с Главной улицы.
Уорд по-прежнему смотрел лихорадочными глазами в потолок; на щеках у него проступили красные пятна — явный признак температуры; Мейбл дремала, бросая иногда для его успокоения беглый взгляд на улицу.
Она спрашивала себя, когда же он заснет и ей можно будет вернуться к себе. И все время думала о пятидесятидолларовой бумажке на столе.
— Купили? — тихо спросил Джастин, не глядя на нее.
Она сразу поняла и отвернулась. Но, чувствуя, что он с затаенным дыханием ждет ответа, пробормотала наконец:
— Да.
Минуты шли одна за другой, похожие на медленно падающие капли. Потом с кровати совсем тихо — от страха или стыда? — донеслось:
— Принесите их, ладно?
Услышав, как подруга что-то ищет в темноте, Аврора проснулась. Ничего не сказала, не пошевелилась, но поняла, что Мейбл открывает ящик с туфлями, догадалась даже, что та взяла в шкафу узенький кожаный ремешок.
Это произвело на нее такое впечатление, что она просто оцепенела и пролежала без сна больше часа, пока не услышала в комнате шорох одежды.
— Это ты? — спросила она, не решаясь сказать Мейбл, чтобы та зажгла свет.
— Я, — устало отозвалась Мейбл. И добавила:
— Заснул.
Джим Коберн легко — он привык к этой гимнастике — выбросил свое трехсотфунтовое тело за дверцу на тротуар и не успел еще распрямиться, как из машины в свой черед вылез незнакомый Чарли молодой человек. Судя по перебитому носу и опухшим векам, Коберн, как обычно, подобрал его в каком-нибудь зале для бокса у себя в квартале.
Несмотря на сумеречный свет, было уже около половины двенадцатого утра. Минуту назад Джастин еще сидел на своем месте в баре с развернутой газетой и стопочкой джина под рукой. Узнав машину и Коберна, Чарли раскрыл рот и радостно вскрикнул:
— Джим!
Но даже этих секунд, на которые отвлекался бармен, Уорду хватило, чтобы исчезнуть. Пока Джим входил, Чарли слышал, как открылась дверь туалета, расположенного в глубине зала, и машинально подумал, что Уорд впервые заходит туда — Хэлло, Чарли, куколка моя!
Голос у монументального Коберна, всегда свежевыбритого, ухоженного и щеголявшего крупным бриллиантом на пальце, был таким хриплым и скрипучим, что напоминал скрежет раскалываемого зубами ореха. Своего спутника он представил с видом человека, не слишком недовольного своей находкой.
— Джон Пятерня, славный паренек. Он напомнит тебе доброе старое время. Твоя жена в кухне? Здорова?
Надеюсь, она сготовит нам фирменные спагетти и мы отведаем их в семейном кругу?
Коберн навещал Чарли каждые полгода или год, и каждый раз это был праздник. Однако сегодня бармен был чем-то озабочен.
— У тебя что-то стряслось, мой мальчик?
Коберн не ошибся. Чарли посмотрел на табурет, с которого слез Джастин, на развернутую газету, оставленную им на стойке, потом на дверь туалета — она была приоткрыта.
— Извини. Я сейчас.
Туалет оказался пуст, и Чарли заглянул в кухню.
— Никого не видела? — спросил он Джулию, которая, наклонившись, сажала в духовку пирог.
— Кто-то прошел у меня за спиной. Я решила, что это ты или тот, кто нам возит пиво.
— Коберн приехал, — объявил Чарли и распахнул дверь, выходившую на аллейку.
Это были задворки квартала, а заодно и Главной улицы, примыкавшей к нему на известном протяжении.
По этой узенькой дорожке, немощеной и заставленной мусорными баками, еле-еле мог проехать грузовик. Вот и сейчас у служебного входа в магазин стандартных цен разгружался большой желтый фургон.
— Никто не проходил, ребята?
— Тип в синем пиджаке и серой шляпе?
— Он самый.
Грузчики указали направление, но слишком поздно: едва Чарли повернул голову, Уорд, стоявший, словно в засаде, у конца аллейки, тотчас пустился наутек, как пойманный с поличным мальчишка.
Чарли вернулся к Коберну, погруженный в раздумье.
— Даже пальто не взял, — буркнул он, заметив на вешалке толстое мышино-серое пальто.
— Ты о ком?
— Об одном типе, который был здесь, когда подъехала твоя машина, и молча смылся, словно у него живот схватило. итальянец то распахивал дверь бара, осматривая улицу в обоих направлениях, то бросался в кухню.
Он опять осведомился у грузчиков:
— Не появлялся тут этот тип?
— Да. Прошел мимо минуты две назад.
— Куда?
— Вон туда.
Значит, двинулся к дому Элинор. Чарли еще раз набрал номер, изменил по возможности голос.
— Мистера Джастина Уорда, пожалуйста.
— Опять вы? Его нет дома. Дайте мне заниматься хозяйством.
За ближайшим к кухне столиком Джулия кормила приезжего парня. Затем у стойки устроился Саундерс в белой робе.
— Джастина не видел?
— Только что встретил.
— Где?
— Свернул на Главную и направился к муниципалитету.
Здание, именовавшееся так торжественно, на самом деле представляло собой угловой дом с башенкой на крыше и сараем для пожарных насосов. Канцелярии располагались наверху, а первый этаж был отведен под полицейский участок: там толпились постовые и за деревянным барьером восседал дежурный.
Чарли чуть было не позвонил ему, чтобы навести справки, и жаль, что не сделал этого: он с удовлетворением узнал бы, что не ошибся. Устав играть в прятки за домами, где ему мешал разгружавшийся на аллейке фургон, Уорд бродил теперь вокруг участка. Он по-прежнему был в одном пиджаке и промерз. Время от времени вынимал из кармана сигарету и заворачивал куда-нибудь за угол, чтобы прикурить. Полицейские не обращали на него внимания: по фасаду стена муниципалитета образовывала довольно широкий выступ, и прохожие частенько присаживались на него.
— Рассказывай, дорогуша.
— Чуть позже, — отозвался Чарли, указывая глазами на Саундерса.
Он наблюдал за бильярдной, где Скроггинс тоже включил свет. Около половины первого старик подошел к настенному телефону. Звонил, безусловно, Уорд — интересовался, наверно, не уехала ли нью-йоркская машина.
Спросил, должно быть, еще о чем-то, потому что Скроггинс отошел к окну, словно для того, чтобы посмотреть номер автомобиля, потом опять взял трубку.
— Будь у тебя его фотография, все было бы просто.
— Представь себе, мне как-то в голову не пришло попросить ее, — съязвил Чарли.
Он нервничал.
— А разве так трудно его снять, когда он проходит по улице? Неужто у тебя нет приятеля с фотоаппаратом, который взял бы это на себя?
Джастин звонил старому Скроггинсу из аптеки напротив муниципалитета. Там же воспользовался случаем, взял сандвич с сыром и съел стоя, не отрывая глаз от двери.
Откуда Уорду было знать, что у Коберна, тоже приятеля Чарли по Бруклину, время от времени бывали дела на канадской границе и он непременно делал крюк, чтобы поесть спагетти, приготовленные Джулией?
В два часа, когда Джастин вновь занял свой наблюдательный пост на подступах к муниципалитету, где его прикрывали пистолеты полицейских, он заметил старый «Студебеккер» с человеком в охотничьей куртке за рулем.
Рядом с ним сидел парень из «Бьюика» — Уорд узнал его по перебитому носу. Они ехали в направлении, противоположном тому, каким двигался Джастин, прибыв в город: миновали мрачный провал — район кожевенного завода — и поднимались по Вязовой к «Четырем ветрам».
Он опять рискнул и осторожно углубился в аллейку, готовый в любой момент повернуть назад. В серой полумгле, среди отходов и мусорных баков, он походил на кота, крадущегося по водосточному желобу.
«Бьюик» все еще стоял у тротуара перед баром, не считая которого на улице светились еще четыре витрины: у старьевщика, в типографии, где лампы были особенно ярки, в кафетерии на углу и, наконец, запыленные тусклые окна его собственной бильярдной.
» Джиму Коберну пришлось долго настаивать и пустить в ход весь свой авторитет, прежде чем Джулия согласилась сесть за стол вместе с мужчинами. Чарли выставил плетеную бутыль с кьянти — не из Калифорнии, а из Италии.
— Сначала я принял его за голодранца и не удивился бы, увидев, что он побирается на улицах. Но тут Кеннет получил письмо из ФБР…
— Кстати о шерифе. Он тебя по-прежнему не трогает?
— Он мой друг… А сейчас я убедился, что Уорд чего-то опасается. Уж не тебя ли?
Коберн улыбнулся, всем своим видом показывая: он — из Нью-Йорка и смотрит на вещи с точки зрения жителя большого города. Чарли, конечно, мировой парень и устроился в жизни не так уж плохо, но в конце концов поддался атмосфере провинциальной дыры. Сам Коберн сейчас незаметно проворачивал крупное дельце, вернее, его проворачивали приятель Чарли и молодой боксер, а Джим лишь изредка поглядывал на часы.
— Если он опасается меня, то здесь ошибка: я ничего не имею против твоего таракана. Я его даже не знаю и вообще ни на кого зла не держу. Он, наверно, спутал меня с кем-нибудь, и будь он тут, я угостил бы его стаканчиком. Я ведь свойский парень, верно, Джулия, красавица моя? Что нового, детка? Скажи-ка, разве ты была не с животиком, когда я заезжал прошлый раз?
Джулия покраснела.
— Была, только ничего не получилось. Видно, прошло мое время.
После долгих колебаний Уорд двинулся вдоль Главной улицы, прижимаясь к стенам, беспрестанно оборачиваясь и заглядывая в витрины. Дойдя до ее конца, он решительно, как бросаются в реку, повернул к кожевенному заводу и торопливо, почти бегом пересек квартал, слыша за спиной, на тротуаре, лишь эхо своих шагов.
Миновал дома, выстроившиеся более или менее ровной линией, помесил грязь на тропинке и приблизился к еле освещенной лачуге.
О том, что югославки не поймут его, он не подумал.
А может быть, надеялся, что теперь, когда работа в бильярдной завершилась, Майк торчит дома или нанялся где-нибудь поблизости. Обе женщины встретили его дружелюбно, но без всякого любопытства; та, что помоложе, даже не отняла ребенка от груди.
— Не знаете, где он сегодня работает?
Напрасно Уорд на все лады коверкал слово «работать», показывал жестами, как малярничают и пилят дрова: ответом ему был только смех Елицы.
Юго не было, и дома явно не знали, ни где он, ни когда вернется. Итак, рассчитывать на помощь гиганта не приходится, бродить целый вечер вокруг участка невозможно.
Тогда Уорд впервые завернул в «Погребок», сомнительное заведение с грязным полом и вызывающе красным освещением. Завернул с одной целью — выпить чего-нибудь горячего покрепче и снова позвонить Скроггинсу Пока он стоял у аппарата, радио жужжало ему в ухо рождественский гимн.
— Машина все еще на месте, Скроггинс?
— Подождите, взгляну Да Только ее почти не видать — совсем стемнело Уорд, поколебавшись, набрал номер меблирашек и по голосу ответившей ему Элинор понял, что она не в духе — Наконец-то! Вам уже несколько раз звонили.
— Кто?
— Не сказали. Что отвечать, если позвонят снова?
— Ничего.
Джастин чуть было не отправился бродить по мирным, обсаженным деревьями улицам Холма, но сообразил: машина с зажженными фарами, бесшумно скользящая по снегу, выследит и настигнет его там, как кролика Нет, лучше уж толпа на Главной улице, где он будет для согрева заходить в магазины, пропахшие свежей хвоей и оглашаемые одними и теми же елейными песнопениями Проходя мимо офиса шерифа, он кое-что придумал.
В офисе наверняка тепло В ту ночь, когда Уорд угодил туда, ему пришлось снять пиджак. Кеннету он что-нибудь наплетет шериф — не из сообразительных, а кресло у него удобное.
Он вошел, заранее испытывая облегчение, но застал только Бриггса. Помощник шерифа надевал фуражку.
— Вам шефа? Вернется только к ночи, а может, сегодня его и вовсе не будет. Он за городом. Приходите завтра, если, конечно, я не могу его заменить. Но тогда поторапливайтесь — меня ждут.
Встречаясь, Джим и Чарли подолгу засиживались за столом. Вот и сейчас Коберн сочувственно слушал, выпятив живот и ковыряя зубочисткой во рту.
— Повторяю, устрой так, чтоб его сфотографировали Пришлешь снимок, я свяжусь с ребятами, и мы живенько выясним, все ли с ним в порядке. Кстати, что слышно о Луиджи? Кажется, дела у него идут со скрипом.
Раздался стук: багажник «Бьюика» открыли и закрыли. Джо вернулся из Кале и, не стряхнув снег со шляпы, вошел в бар, сопровождаемый Мануэлем, приятелем Чарли.
— Опять сыплет, босс. На обратном пути хватим лиха.
— Сделано?
Джо только кивнул: разве могло быть иначе?
Чарли, зайдя за стойку, чтобы наполнить стаканы, спросил Мануэля:
— Минутка найдется?
Он, видимо, хотел поговорить с ним насчет Джастина.
Уж не стало ли это у бармена манией, как всем своим видом дал ему понять Коберн?
— Сегодня нет, старина. Тороплюсь домой: велел своему приказчику ждать меня — вечером будем расставлять товар.
Коберн отвел его в угол, вытащил толстый бумажник и по-особенному пожал Мануэлю руку.
— Благодарю. В любое время к вашим услугам.
— Не откажусь. Чарли вас известит. А теперь, Чарли, красавчик ты мой, не подумай, что я у тебя соскучился, но нам ехать всю ночь.
Он зашел в кухню, расцеловал Джулию и, возвращаясь назад мимо стойки, сунул в карман плоскую бутылку.
— Не возражаешь?
Когда Джастин вновь отважился выйти на аллейку, окончательно стемнело, и он не раз натыкался на неожиданные препятствия, в том числе на консервные банки, которые громко дребезжали под ногами. Наконец, собравшись с духом, он высунул нос на улицу, где освещены были теперь только четыре здания: типография закрылась, и Честер Нордел вернулся к себе на Холм.
Пиджак на Джастине отсырел и стал как ледяной»
Живот порой так схватывало, что У орд останавливался и прислонялся к стене.
Обойдя вокруг дома Элинор, он увидел на кухне хозяйку в фиолетовом халате, беззвучно повернул ключ в замке, на цыпочках поднялся по лестнице и очутился в теплом мраке своей комнаты, пропитанной запахом его тела.
Вцепившись в штору, он посмотрел в окно. На тротуаре и мостовой пусто: ни прохожих, ни даже бездомной собаки, только на фоне четырех освещенных витрин под северо-западным ветром косо падают хлопья снега.
Уорд собирался полежать всего несколько минут, грея руками живот, а потом встать и выпить чего-нибудь горячего, но тут же впал в полузабытье, прерываемое спазмами, от которых его подбрасывало, хотя он так и не мог стряхнуть с себя оцепенения.
Окончательно придя в себя, он увидел разводы обоев — на стену падал свет уличного фонаря. Уорд бросился к окну, ничего не заметил и сообразил, что уже девятый час: освещенными остались только три витрины — закрылся кафетерий. Еврей-старьевщик, окна у которого были забраны прочной решеткой, оставлял в витрине свет на всю ночь.
Чарли у себя в баре томился желанием потолковать с кем-нибудь о Джастине, лучше всего с заведующим почтой, но тот почему-то в этот вечер не появился.
Посетителей вообще почти не было, видимо из-за погоды, и Чарли поглядывал то на мышино-серое пальто, все еще не взятое с вешалки, то на бильярдную напротив.
Наконец, в последний раз позвонил Элинор:
— Уорд вернулся?
— Оставьте меня в покое или я выключу аппарат! Нет его, понимаете, нет. И он велел сказать, что не знает, когда вернется. Удовлетворены?
Джастин, прильнув к двери, слушал. Девушки были у себя и по привычке оставили дверь открытой: они уверяли, что так теплее. В комнате слышались приглушенные звуки радио и — чуть громче — голоса, но Уорд не давал себе труда связывать между собой обрывки доносившихся до него фраз.
Сидя на кровати и по-портновски поджав под себя ноги, Аврора шила. Мейбл писала письмо, но оно никак не получалось.
— Право, не знаю, что написать. О чем бы ты рассказала ей на моем месте?
— Она — твоя мать. Моей давно уже нет.
— Но я же должна черкнуть хоть несколько строк о Рождестве!
— Кстати, что будем делать сегодня вечером?
— Норман тебя не приглашал?
— Еще нет. Вероятно, вынужден провести вечер с семьей.
— Не съездить ли нам в Кале?
— Для этого надо найти кого-нибудь с машиной.
Она вскинула голову и прислушалась.
— Ты ничего не слышала?
— Нет.
— Вроде треск какой-то.
В эту минуту Аврора первой увидела, как в дверном проеме возникла фигура Джастина Уорда. Она чуть не вскрикнула — так ее напугало его бескровное лицо, словно вынырнувшее из полутьмы коридора.
— Мейбл! — выдавила она.
Мейбл, в свою очередь, обернулась. Взгляд ее застыл.
Она не произнесла ни слова, не шевельнулась — У орд показался девушкам привидением. Может быть, просто потому, что обе думали — его нет дома: пять минут назад они слышали, как хозяйка ответила по телефону, что не знает, когда он вернется.
Джастин был без галстука и воротничка, из-под расстегнутого жилета выглядывали подтяжки. Вернулся он, видимо, уже довольно давно, потому что на ногах у него были шлепанцы, а волосы растрепаны, как после сна.
Казалось, ему трудно говорить, и он жестами, вернее, всем своим видом требует, чтобы Мейбл отправилась с ним. Но она молчала, сжимая в руке перо, и он, раскрыв рот, наконец произнес:
— Зайдите ко мне на минутку, хорошо?
Позже Аврора рассказывала подруге:
— Ты была как загипнотизированная. Я тебе подаю знаки — не ходи, а ты встаешь, берешь с кровати свою шаль — и к дверям.
Мейбл была в белом пеньюаре. Она проследовала за Джастином по коридору, вошла к нему в комнату. Прежде чем закрыть дверь, Уорд указал на стол, где заранее положил пятидесятидолларовую бумажку.
— Побудьте со мной — и только, — прохрипел он. — Я болен. И, боязливо взглянув в окно, добавил:
— Мне нехорошо.
Она дала ему закрыть дверь. Взглянула на постель, еще хранившую отпечаток его тела.
— Почему же вы не ложитесь?
— Не могу больше оставаться один.
— Вы больше не один, — не слишком ласково отозвалась она.
— А вы не уйдете? Даже если у меня температура?
Даже если вам кажется, что я немножко не в себе? Тогда ступайте скажите подруге, что я заболел, а вы за мной ухаживаете. Пусть она вас не беспокоит.
Мейбл подчинилась. Джастин вышел вместе с ней в коридор, чтобы послушать, что она скажет, и увериться, что она вернется. Войдя к себе и став спиной к двери, девушка поднесла палец к губам, но это не помешало Авроре громко заявить:
— Надеюсь, ты к нему не пойдешь? Он же псих, разве не видишь?
— Он болен.
— Вот те на!
— Надо же кому-то за ним присмотреть!
Она торопливо достала пальто. Аврора вспомнила про новые туфли в ящике шкафа и удостоверилась, что подруга не берет их с собой.
— Что у вас там, наверху, происходит? — донесся с первого этажа голос Элинор Адаме.
— Мистеру Уорду нехорошо, мэм. Я поухаживаю за ним.
— Он вернулся?
— Разумеется.
— Ты не ошибаешься? Передай ему, что его все время требуют к телефону. Пусть выяснит, кто звонит.
Наконец Джастин, так и не сказав ни слова, закрыл дверь за собой и Мейбл.
— Укладывайтесь, — распорядилась она, отворачиваясь к окну. — Когда ляжете, приготовлю вам грелку. Печень?
— На улице никого?
— Я вижу только старого Скроггинса — он закрывает ставни.
Итак, на всей улице освещенными остались лишь лавка старьевщика да бар Чарли.
— Часто такое с вами? К врачу обращались?
— Я этим всегда страдал.
— А у меня вот не печень, а живот, особенно когда пью коктейли.
— Смотрите в окно.
Она решила, что он стесняется, и, пожав плечами, подчинялась. Услышала, как он разделся и лег.
— Мне можно повернуться?
— Ненадолго. Скажете, если на улице кто-нибудь появится.
— Никого там нет. Старый Скроггинс вернулся в дом.
— И все-таки понаблюдайте.
— Значит, грелку не надо?
— Чуть позже. Машины не заметили?
— Нет.
— И у Чарли, напротив, тоже ни одной? Точно?
— Нигде ничего, кроме снега. Доктор не прописал вам успокаивающего?
— Я целый день его принимаю.
— Вы ели?
— Нет.
— Вам что-нибудь сготовить?
— Стойте у окна.
— Сесть хотя бы можно?
Она подтащила к себе стул и боком села на него, по-прежнему отгибая рукой штору. Пятидесятидолларовой бумажки на столе не коснулась — наверно, ждала, что Уорд вспомнит о кредитке и попросит ее взять.
— Вы странный человек. Я вас побаиваюсь.
— Знаю.
— Тогда почему вы такой? Сознайтесь: вы нарочно ведете себя так?
— Нет, ненарочно. Следите за улицей. Я слышу шум.
— От Чарли вышли два клиента. Направляются в другую сторону.
— Узнаете, кто это?
— Нет, освещение слишком слабое. Вы кого-нибудь опасаетесь?
— Может быть.
— Почему?
Она говорила тихо, как с больным, сожалея, что он не дает ей выйти и сварить кофе. Рука ее, отгибавшая штору, начала неметь.
— Вы из Нью-Йорка?
— Нет.
— Со Среднего Запада?
— У меня что, тамошний акцент?
— Пожалуй. Впрочем, трудно сказать. Выросли в маленьком городе?
Он не ответил.
— Опасаетесь, как бы не стало известно, кто вы?
Сидели в тюрьме?
— Нет.
Мейбл гнула свое, но не слишком настойчиво: так работают над шитьем — лишь бы время шло побыстрей.
— Боитесь угодить за решетку?
— Нет.
Она не сомневалась: Уорд говорит правду. Время от времени лицо его искажалось, и он хватался за правый бок.
— Почему вы не хотите, чтобы я дала вам попить горячего?
— После, когда Чарли закроет бар.
— Да там наверняка никого уже нет.
С полчаса Джастин лежал, уставившись в потолок, но всякий раз, как Мейбл собиралась отпустить штору, он останавливал ее.
— Чарли погасил свет.
— А кто идет по улице?
— Саундерс. Узнаю его спину. А теперь слышу, как открылась и захлопнулась дверь.
Штукатур жил на той же улице, позади своей заставленной стремянками мастерской.
— Могу я теперь сварить кофе?
— Да.
Вернувшись с кухни, она застала его у окна, где он дрожал в своей пижаме.
— Зачем встали? Сейчас же ложитесь.
Он повиновался, медленно выпил кофе и попросил дать ему пилюли: они у него в жилетном кармане.
— Мне тоже можно выпить кофе?
— Да.
Наступило молчание. Они слышали, как улеглась Элинор, вернулся и шумно приготовлялся ко сну молодой служащий. Затем Аврора тоже закрыла дверь, и теперь тишину нарушало лишь урчание машин, изредка доносившееся с Главной улицы.
Уорд по-прежнему смотрел лихорадочными глазами в потолок; на щеках у него проступили красные пятна — явный признак температуры; Мейбл дремала, бросая иногда для его успокоения беглый взгляд на улицу.
Она спрашивала себя, когда же он заснет и ей можно будет вернуться к себе. И все время думала о пятидесятидолларовой бумажке на столе.
— Купили? — тихо спросил Джастин, не глядя на нее.
Она сразу поняла и отвернулась. Но, чувствуя, что он с затаенным дыханием ждет ответа, пробормотала наконец:
— Да.
Минуты шли одна за другой, похожие на медленно падающие капли. Потом с кровати совсем тихо — от страха или стыда? — донеслось:
— Принесите их, ладно?
Услышав, как подруга что-то ищет в темноте, Аврора проснулась. Ничего не сказала, не пошевелилась, но поняла, что Мейбл открывает ящик с туфлями, догадалась даже, что та взяла в шкафу узенький кожаный ремешок.
Это произвело на нее такое впечатление, что она просто оцепенела и пролежала без сна больше часа, пока не услышала в комнате шорох одежды.
— Это ты? — спросила она, не решаясь сказать Мейбл, чтобы та зажгла свет.
— Я, — устало отозвалась Мейбл. И добавила:
— Заснул.
Глава 6
Чарли поговорил об этом только с заведующим почтой: он знал, что тот не поднимет его на смех. Маршалл Чалмерс был южанин из-под Атланты в Джорджии. Он один снимал шляпу, когда в баре появлялась женщина, даже когда Джулия на минутку выходила из кухни помочь мужу; замечали также, что он вздрагивал всем телом, если Дженкинс, негр-рассыльный из аптеки, садился рядом с ним, хлопал его по плечу и бросал:
— Хэлло, старина Марш!
Чалмерс был холостяк, но с девушками не водился и редко ходил на вечеринки. Раз в неделю он отправлялся на машине в Сент-Стивенс по ту сторону границы, напротив Кале, где у него, по слухам, жила приятельница, но никогда не рассказывал о ней, а если на этот счет отпускались шуточки, сразу хмурился. Почти всегда у него под мышкой торчали книги необычного формата и без пестрых переплетов.
— Хэлло, старина Марш!
Чалмерс был холостяк, но с девушками не водился и редко ходил на вечеринки. Раз в неделю он отправлялся на машине в Сент-Стивенс по ту сторону границы, напротив Кале, где у него, по слухам, жила приятельница, но никогда не рассказывал о ней, а если на этот счет отпускались шуточки, сразу хмурился. Почти всегда у него под мышкой торчали книги необычного формата и без пестрых переплетов.