— Я один из тех, кого вы называете Хранителями, — представился он Воронину. Тот остановился, глядя на Михаила удивленно и изучающе. Удовлетворенный эффектом, Михаил продолжил: — Это великое бремя свалилось на меня случайно, я его недостоин, и оно не по мне. Вы мне кажетесь именно тем человеком, кому я могу его передоверить. — Михаил торопливо, боясь, как бы Воронин не отказал, снял с шеи амулет, положил его на ладонь и протянул Воронину. — Вот.
   Больше всего ему хотелось, чтобы это выглядело не как просьба, а чем-то вроде нерушимой воли Хранителя — бери, мол, раз я велю! Как ни странно, но Воронин именно так это и воспринял: не произнеся ни слова, не задав ни единого вопроса, он медленно протянул руку к талисману.
   — Надеюсь, ты будешь ей надежной опорой, — сказал Михаил. «И ты, оружие, прощай!» — подумал он, когда соприкоснулись их руки.

17. СОБСТВЕННЫЙ ВЫБОР

   Михаил сидел у стены в полукруглом отсеке, длинном и холодном, как вентиляционная труба. Он был пристегнут к одному из кресел, вмонтированных в стены по всей длине отсека. Остальные кресла также были заняты, в большинстве своем — мужчинами, одетыми, как и Михаил, в темно-синюю форму военного космрфлота Земли. Помещение представляло собой десантный отсек космического эсминца-носителя, направлявшегося в данный момент вместе с девятнадцатью другими кораблями на освобождение подступов к системе Электра — одной из сорока пяти узловых звездных систем Серединной Империи.
   Война… Слово, вызывавшее в нем раньше лишь искренние неприязнь и отвращение, теперь тревожило разум и волновало кровь, превращая ее в гремучую смесь злости и азарта. И бороться с этим необъяснимым возбуждением, одновременно физическим и моральным, было так же бесполезно, как пытаться утолить жажду, глотая песок. Стихия, мать ее…
   Всего две недели прошло с тех пор, как корабль с Великой императрицей прибыл на Землю. Предсказания Карригана о великих планетарных катаклизмах оказались преувеличенными: реки Земли, по крайней мере, текли, как им и положено, к устьям, зато, как вскоре выяснилось, странным образом изменился климат: в северных областях средняя температура воздуха повысилась на пару-тройку градусов, в южных — наоборот, понизилась примерно на столько же. Борьба с возникшими в результате сдвига температурного баланса стихийными бедствиями осложнилась еще и тем, что встали все те отрасли, в основу которых были заложены молекулярное программирование и технологии на жидких кристаллах. Солнце Земли имело теперь голубоватый оттенок, небеса при этом утратили свою воспетую поэтами пастельную голубизну, налившись на века ультрамариновой синью. У ученых появился непочатый край работы — разбираться, что происходит, и давать этому разумные объяснения.
   К счастью, магнитное поле Земли оставалось стабильным, а более грубой, но зато и более надежной земной электроники, испытанной веками, никакие физические сдвиги не затронули. Кстати, для императрицы, как и для всей ее команды, спасительным оказался тот факт, что их корабль не использовал гиперпрыжка: параметры гиперпространства, как обнаружилось несколько позже, сместились, и десятки кораблей успели разбиться о гипербарьер прежде, чем были произведены новые расчеты для критической скорости входа в прыжок. Что до нового императорского флагмана — прыжок к Земле он совершил так же мгновенно и безупречно, как и предыдущие, не озаботив команду какими-либо сдвигами в своих системах: если таковые и имели место, то все перерасчеты корабль произвел самостоятельно.
   Бесцветным и безвкусным серым комом осели в памяти у Михаила две недели его пребывания на Земле. Хотя жаловаться ему было вроде бы грех: Великая императрица, будучи вскоре после прибытия признана и поддержана правительствами Земли и Верхней Империи — благодаря генокарте и не в последнюю очередь, кстати сказать, потрясающему дипломатическому потенциалу, обнаруженному Дмитрием Ворониным, — исполнила обещание о личной заботе на все сто процентов: Михаил был пожалован званием Проводника при высочайшей особе — новая придворная должность, каковой раньше в императорском штате не имелось. Соответственно новому высокому положению ему был предоставлен для жительства личный особняк в центре Москвы, причем город он выбрал сам.
   На него вылилась львиная доля императорской заботы. Кое-что перепало еще и Рейчел: хотя она и не в состоянии была оценить высочайшей милости, тем не менее была определена в лучшую земную клинику по психическим болезням. Остальные члены команды в заботе просто не нуждались: Бола, избавившегося от своего проклятия, ничто больше не держало в этой декорации, и он ушел обратно на Перекресток Миров — то-то радости, наверное, было там у Скалди! Перед расставанием Михаил задал все-таки Болу вопрос, не дававший Михаилу покоя всю дорогу: что это за реальности такие — второго рода? Оказалось — это те, что заселены разумными существами негуманоидных видов. Оставалось только порадоваться, что туда они во время странствий не попали. А может, и огорчиться?..
   Что же касается злодея Калиострова — у него на Земле обнаружились свои очень влиятельные связи, что, впрочем, не особо удивило Михаила: далеко не каждому землянину была доступна постоянная прописка в пространственной сети. Хотя теперь она была уже никому не доступна, поскольку пространственной сети больше не существовало — Калиостров же ее и уничтожил, желая, между прочим, истребить сотворивший ее мир. Права оказалась древняя поговорка — не кидай камнем в родного батьку, тебе же хуже будет, или что-то в этом роде. Самозваному Зигфриду оставалось лишь молиться, чтобы не всплыла каким-то образом его роль в случившемся: внезапное отключение сети на одной только Земле стало причиной гибели тысяч пользователей, пребывавших в это время в виртуальных грезах; о вселенских масштабах смертельной жатвы виртуалыциков достоверных сведений на Землю не поступало, но было и так ясно, что это миллионы, а то и миллиарды. У Михаила, кстати, имелся и личный счет к Калиострову: этот недобитый Зигфрид убил Карригана, и еще в корабле при взгляде на его капсулу Михаил несколько раз ловил себя на мыслях, совершенно ему в былом не присущих и даже слегка пугавших степенью искренности их садистской окраски, типа: «Придушить бы тебя, гада, чтоб не мучиться!»
   Вскоре после исчезновения Карригана Михаилу, как это ни странно, стало его не хватать. Слоняясь неприкаянно по своему пустынному, как запертый музей, особняку, он то и дело ловил себя на мысленных спорах с Карриганом или на том, что обдумывает вопросы, которые так и не успел ему задать.
   Ни разу за эти дни у него не возникло желания ступить на базовую дорожку, даже ради проверки — не угробила ли Стихия среди многого прочего его прирожденный талант. Хотя по штату ему не мешало бы удостовериться в собственной дееспособности — как-никак придворный Проводник! Сподобился на старости лет! А где он, этот «двор» или хотя бы «придвор»? При императрице, где ж ему быть, там же, где сейчас Петр и Воронин — на корабле, лучшем во Вселенной, мотается от галактики к галактике, вербуя сторонников и собирая освободительную армию. Михаил не понадобился им даже для поисков канувшего в декорациях «Горного орла», чтобы вернуть его на законное место. А ведь она его вернула! Наверное, с помощью Воронина. Михаил узнал об этом только из горячих компьютерных новостей: среди прочего там несколько раз пространно сообщалось об извлечении неким таинственным лицом из неведомых измерений одноэтажного здания с отрядом федеральной полиции внутри. Спасенные из гибельных пучин чужих измерений полицейские, узнав о политической обстановке в мире и в частности на Земле, дружными рядами перешли на сторону сопротивления. Путешествия по параллельным мирам входят уже решительным шагом в нашу земную реальность! Ура, товарищи! В общем-то, Михаил понимал майора Барни и его команду: выбор у них был небогатый, учитывая военное положение на Земле и какое-то стихийное (вот именно — стихийное!) массовое озверение, вспыхнувшее в народе буквально за последние пару недель. Повсеместно производился набор в армию, и люди слетались на призывные пункты не просто охотно, они валили туда целыми семьями. Воевать хотели все — мужчины, женщины, старики и, разумеется, в первую очередь дети. Этих, естественно, сразу заворачивали назад — желающих и так хватало с избытком.
   Кое-как утрамбовав в душе впечатления и переживания минувших странствий, Михаил понял: единственное, что в нем бродит еще из желаний, так это отправиться воевать и по возможности — немедленно. Увы, он был в своем стремлении не оригинален, однако воспринял это как подарок лично ему от освободившейся на его глазах Предвечной Стихии: пробившийся из древних пластов сознания кипящий гейзер новых чувств, пускай и наводящих порой оторопь, наполнил пустоту, возникшую с возвращением на Землю где-то в самой сердцевине его существа. Пустоту тяжелую и холодную, как погасшая звезда, и, подобно черной звезде, сосущую из него свет и тепло, отнимающую силы и волю к жизни. Он покинул, не сказавшись, свою постылую трехэтажную обитель, пошел в армию, как обычный доброволец, прошел ускоренные курсы пилотирования военных катеров-одиночек и вот летел на встречу с собственным выбором, волею судьбы ставшим для него единственным и желанным.
   О прежних мгновенных перемещениях сквозь космические бездны, о мирах, сменяющихся на экране быстрее, чем картинки в проекторе, стоило навсегда забыть. Отыскать на дне души пыльный кованый сундук и запереть их туда со всеми другими воспоминаниями. Привыкай, брат, летать в космосе, как все нормальные люди — часами, а порой и сутками, в зависимости от расстояния.
   Корабли шли через гиперпространство уже два часа, и впереди было еще три. Многие дремали, кто — то тихо переговаривался. Михаилу, к счастью, попались неразговорчивые соседи: тот, что сидел слева, свистел носом, просматривая, быть может, последний в своей жизни сон, правый сосредоточенно жевал. Все два часа. И даже больше — с момента погрузки. Сам Михаил отчаянно мерз, шевелил усиленно пальцами в ботинках, пока не сводило икры, материл мысленно здешнюю систему обогрева и завидовал соседу слева. Потом он тоже уснул и даже не заметил как, потому что во сне было все то же: десантный отсек, молчаливые соседи, собачий холод. А догадался он о том, что уже спит, когда перед ним в нешироком проходе появилась Илли, то есть, конечно — Ее Величество. Она возникла вдруг из ниоткуда, в костюме в точности как ее прежний, но только другого цвета — белого, с оттенками морской волны. Рядом с ней, чуть позади — неподвижное олицетворение уверенной силы в черном: Михаилу показалось на мгновение, что Карриган, но это был Дмитрий Воронин. Не ошибся все-таки Михаил в выборе преемника — вот Хранитель! Можно сказать — олицетворение самой идеи Хранительства как залога мирного процветания и благоденствия Вселенной до самой ее глубокой старости, сиречь — заколлапсирования! Такая вот развесистая икебана.
   — Проводник! — властно произнесла Ее Величество. Все разговоры в отсеке моментально смолкли. Правый сосед Михаила перестал жевать, левый — свистеть. Михаил тоже попытался проснуться. И понял, что не спит.
   — Мне необходимо, чтобы ты был рядом! — сообщила она в том же повелительном тоне.
   «Или все-таки сплю?» — подумал Михаил, но ущипнуть себя принародно не решился, а пошевелил тайком пальцами ног. Пальцы оказались реальными, задубевшими.
   — Для меня появилась работа? — спросил он голосом не менее задубевшим, чем пальцы.
   — Нет. Просто будь рядом. Я так хочу! — Она помолчала, глядя на него вызывающе и свысока — оттуда, со своей золотой пирамиды. Потом взгляд ее изменился, приблизился, она словно спускалась к нему с недосягаемых высот, превращаясь постепенно, шаг за шагом, в знакомую гордую девчонку, беглую преступницу, получившую талисман от старухи, звавшую молча подмогу в наползающей тьме, в ту, что вцепилась в него всеми ногтями в милицейской галоше, с которой они бежали вместе из имперского катера и кого он потом отогревал и никак не мог отогреть в ледяном замке ланга-имитатора. Эх, Илли, горе ты мое страшноглазое!.. И это именно оно, его горе — прежняя неприступная бедовая девчонка выговорила неожиданно тихо:
   — Пожалуйста.
   Абсурд, конечно, но Михаилу показалось, что это слово она произнесла впервые в жизни. Неужели все-таки у него может быть надежда?.. Он искал и не находил ответа — ни в ее глазах, ни тем более — в самом себе. Стихия?.. Черт его знает! Надежда умирает последней. Для него это означало скорее всего — уже после его смерти. Но отказаться он все равно не мог.
   — Ладно, — сказал он, отстегивая ремни безопасности. — Пошли!.. — И добавил, зная, что эту фразу придется теперь повторять часто и надо когда-то начинать к ней привыкать:
   — Ваше Величество!