Страница:
Кажется, все было на месте: кошелек, деньги, паспорт… Пропала косметичка. Ну это ерунда, а вот… И Мэри с недобрым предчувствием заглянула в паспорт. Прочла: «Ветер Мария Сергеевна». Ветер — это была ее собственная девичья фамилия, Мария — ее имя, а Сергеевна, соответственно — отчество. И год рождения тоже был ее. В отличие от фотографии. Рядом с ее реквизитами красовалась та самая серенькая девица, с которой все началось, и была она на фото в тех же круглых очках. «Да уж, серенькая…» — подумала Мэри. «А лучше сказать — мышастая…»
Мэри сложила документ. Потерла переносицу. И медленно подняла взгляд на свое отражение в зеркале.
Брови. Губы. Овал лица… Определенно, ничего общего! Ну разве что… Если пригладить волосы… Немного, вот так, втянуть щеки… И надеть очки…
Нет, ну какой бред!..
И, что самое страшное — настолько реальный, что из него никак не получается вырваться!
Ладно. Допустим, что квартира, где она невесть как оказалась, принадлежит этой Марии-Мыши. Допустим. Значит ли это, что сама Мышь сейчас находится… Где находится? В ее доме? На ее месте?.. Бред в развитии.
Она прошлась по квартире, осматриваясь уже более внимательно. В голове роились смутные предположения — все как на подбор совершенно безумные, а реального объяснения происходящему попросту не находилось. Обнаружился только новый материал к размышлению, или к сумасшествию: кроме синего медвежонка она увидела еще множество знакомых вещей. Вот же они — ее торшер с абажуром-лилией, в углу — ее старинная, оставшаяся еще от бабушки этажерка, забитая вместо милых ее сердцу безделушек корешками незнакомых книг, а в чужом стенном шкафу — ее фамильный фарфор… Чего здесь совсем не было — так это предметов, принадлежавших ее мужу — ни купленных им, ни сделанных его руками. Это было обиталище женщины, или скорее девушки, явно одинокой и не особо обременяющей себя аккуратностью. Мэри посетила мысль, что, не выйди она замуж, то жила бы сейчас примерно так же. Заглянула в спальню — узкая односпальная кровать не шла ни в какое сравнение с их сексодромом, зато занавески были совсем как родные, собственноручно ею в прошлом году купленные. «И трюмо мое, стоит только не на своем месте. И ореховый шкафчик…» Кстати, в этом шкафчике у них хранился альбом с фотографиями. Может быть, и здесь?.. Увы — на месте альбома обнаружилась лишь кипа женских носков. Но фотографии есть в любом доме! Только она собралась их поискать, как из гостиной раздался встревоженный зов:
— Мышка! Мышь, ты где?
Мэри узнала голос, хотя никак не желала признавать по отношению к себе подобного обращения из подкласса грызунов-вредителей. Если опустить гипотезу, вообще-то имеющую право на жизнь, что в этой чужой квартире содержится настоящая мышь, то тогда это звали, скорее всего, ее. Для проверки следовало хотя бы отозваться.
— Я тут, — гораздо менее уверенно, чем хотелось бы, произнесла она, выходя из спальни.
— Что тут у тебя слу… — бодро начала Светка, запнулась на полуслове, оглушительно сглотнула и закончила: — …чилось?
Мэри не менее ошарашенно разглядывала гостью: лучшая подруга, всю жизнь худющая, почти как задрапированный скелет, успела с их последней встречи не то чтобы располнеть — для такого определения ее должно было бы разнести, по меньшей мере, впятеро — но перепрыгнуть как минимум через два размера. Кажется, близился конец света: рак на горе свистнул, медведь удавился. Светка поправилась. Прибывшая, словно на сигнал SOS — поистине в рекордные сроки с другого конца Москвы, она стояла посреди комнаты, забыв по окончании фразы закрыть рот. Глаза ее хлопали, подобно махаонам: никогда Мэри не видела на ее ресницах такого количества туши.
— Ничего себе!.. — с трудом узнаваемая под округлившимися щечками и слоем косметики Светка наконец-то обрела дар речи. — Я-то мчусь как угорелая, думаю, что ты тут умираешь, а ты, оказывается… Ничего себе, отпад!..
— Да вот, стараюсь…
Никаких таких особо отпадных изменений Мэри в своей внешности не производила, мало того — была уверена, что в довершение рабочей недели, к тому же после этого потрясения (вернее — в его процессе) выглядит неважно. Но Светке — этой Светке — она ничего пока говорить не стала. Надо было сначала послушать, что скажет та, ну и… Как-то сориентироваться, что ли.
— Ну, Мышь, ты сильна!.. Не ожидала, — призналась Светка. — Значит, едем? — спросила она, кажется, еще не вполне придя в себя, но уже вроде бы привыкая. — Давай тогда не будем рассиживаться!..
— Погоди, Свет… — казалось бы, чего уж проще — назвать подругу по имени, но почему-то это далось Мэри с некоторым трудом. — Я еще не решила…
— Что-о? А ради кого тогда ты все это?.. — Светка абстрактно помахала руками, похоже, не находя слов для выражения чего-то, очевидного только ей.
— Ну и ради кого, по-твоему? — поинтересовалась Мэри: отвечать вопросом на вопрос — не худший способ получить информацию, а в данном случае хоть какую-то!
— Всю жизнь обманываешь сама себя, и меня пытаешься! — укоризненно проговорила Светка. — Ладно тебе, я ведь все знаю! Столько лет уже по нему сохнешь!..
Мэри озадаченно свела брови: ну вот и словила информашку. Будучи вполне себе добропорядочной женой — что не во всех обстоятельствах так уж легко дается — она еще по кому-то сохнет? И даже много лет?.. Перед мысленным взором пронеслась пестрая нарезка симпатичных ей мужчин под парящим неоновым вопросом — кому из них она настолько мило улыбалась, чтобы вызвать в окружающих серьезное подозрение, укоренившееся в «летах»?..
Похоже, что ее замешательство было принято за показное упрямство:
— Хватит кочевряжиться, поехали! Только учти — держаться с ним надо поуверенней. Гения ты одним антуражем не свалишь.
«Эй, детка, ты никак говоришь о моем муже?..»
— Евгения Смелякова? — на всякий случай уточнила Мэри. Светка с усталым вздохом закатила глаза. — А ты уверена, что он там?.. Будет?.. — Мэри растерянно огляделась: если и Светка не видит здесь Гена, что уже очевидно, и вообще не замечает в интерьере ничего необычного, стало быть, и она, то есть эта Светка тоже — галлюцинация.
— Будет, раз обещал, — заверила галлюцинация в очень реалистичной манере.
Что касается обещаний Гена — увы-увы, но о них нечасто можно было сказать с той же уверенностью. «Мы говорим об одном человеке?..» — усомнилась про себя Мэри, надрывно вздохнув.
— Ладно. Поедем. — Ей действительно не мешало отсюда выйти. Проветриться. Может быть, к ее возвращению все как-то само собой придет в норму и окажется на своих местах: своя квартира с собственным беспорядком и утерянный муж, сидевший по идее все это время дома (у них дома!) за компьютером, но обещавший, оказывается, быть сегодня где-то в другом месте. Но, кажется, тот, кто давал это обещание, не был ее мужем?..
Снова парадокс?.. Или… В жизни практически всему найдется объяснение — пусть не совсем обыденное, пускай даже из разряда тех, от которых волосы встают дыбом… Память заметалась по обрывкам научных статей, но сбилась на фабулы фантастических сериалов; мелькнули вездесущие летающие тарелки, покружились нерешительно и стыдливо юркнули на задний план, в засаду. Нет, так не обретешь истину, разве что дополнительную головную боль вследствие окончательной миграции крыши вслед за косяками НЛО.
Надо ехать.
— Только подожди минутку, — сказала Мэри.
Все-таки для выхода в свет и завоевания здешних гениев она была не совсем в форме, как бы ни таращились по ее поводу Светкины махровые глаза.
«Довольно страхов и сомнений! — сказала себе Мэри. — Раз мы не в силах понять суть происходящего, обратимся к логике простейшей: если здесь так много знакомых вещей, так, может, и из шмоток что-нибудь найдется?»
Но, как вскоре выяснилось — тут их со здешней хозяйкой вкусы разительно не совпадали. Разве что… М-да, в отношении халатиков. Напрасно Мэри надеялась обнаружить в платяном шкафу что-нибудь пригодное, по ее мнению, на выход — гардероб ее мышиного альтер эго был в этом смысле безнадежен. Пришлось остаться, как есть — узкие темные брюки с искрой, тонкий пуловер, кожаный полупиджак. Буднично, простенько, зато без риска остаться посреди улицы в одном белье, когда наваждение сгинет. Но туфли перед выходом все же пришлось надеть чужие — не такие модельные, как купленные с последней Геновой получки, зато удобные, спортивного типа и размер в размер. Захватила и сумочку — ведь в ней все принадлежало ей, кроме фотографии в паспорте — ее кошелек с деньгами, ее ключи с брелоком-сердечком… И, как ни крути, сам паспорт тоже был ее.
— Мышь, а ты ничего не забыла? — спросила Светка с этакой удивленной ехидцей.
Мэри огляделась по привычке, с мыслью: «Что я тут могла забыть-то?..»
— Вроде бы нет…
— А твои очки?..
— Что?! Ах да… — она не сразу сообразила, чего бы соврать по поводу этих треклятых очков. — У меня теперь контактные линзы! — заявила она и поспешно отвернулась.
— Правильно, давно пора! — одобрила поспевающая позади Светка. — Я тебе уже сто раз говорила, насколько эти очки тебя не красят.
— Дурацкие, — согласилась Мэри с подругой детства.
Чьего-то детства.
Только теперь она по-настоящему поняла, попросту вынуждена была признать, что на ее отчаянный зов явилась, как настоящий друг, другая Светка. Не ее. И видит она в ней другую Марию Ветер — невероятно, но похоже, что ту самую Мышенцию, полупризрачную кухонную гостью, с которой Мэри находила в себе очень мало сходства.
До сих пор притворявшийся, что внимательно слушает эту абракадабру, полковник Федеральной Службы Контроля Федор Михайлович Каневич побарабанил пальцами по подлокотнику неудобного лабораторного кресла. Спохватившись, что это может быть принято за нервное, сжал руку в кулак:
— Оставьте ваши научные выкладки для специалистов, господин профессор: уверяю вас, очень скоро наши физики досконально во всем разберутся. А сейчас потрудитесь ответить конкретно и по существу: что вы в данный момент намереваетесь делать с вашей, с позволения сказать, дырой?
Полковник, внешне являвший профессиональную невозмутимость, вот уже с полчаса не переставал внутренне бурлить: из тех выводов, что высоколобые из ИФП смогли сделать уже сейчас, , с ходу, он понял во-первых, что этим сумасшедшим профессором осуществлен какой-то сенсационный прорыв в науке. И, во-вторых, что место этому самодеятельному гению Блуму — за решеткой, лучше в одиночной камере психушки до конца дней. Вот только разобраться в несанкционированном открытии и главное — в его уже имеющихся последствиях без самого создателя «дыры» пока не представлялось возможным.
— Повторяю, я назвал свой прокол «Вратами», — Блум изо всех сил старался сохранять спокойствие перед представителем Службы Контроля, этим «контролирующим» невеждой. — Первое, что необходимо сделать, — сказал он, — это совершить обратный обмен, то есть, если вам так будет понятней, — устранить утечку.
— Меня интересует, насколько серьезную опасность может представлять эта утечка? — сделал попытку перейти к главному полковник.
— Механизм взаимодействия подобного рода, к сожалению, не поддается обсчету; представьте себе, что речь идет о вероятностной частице. Согласно принципу неопределенности Гейзенберга с одной стороны и постоянной Планка с другой…
— Так какого же черта вы, не зная последствий, осмелились на эксперимент! — взорвался полковник: впервые с начала разговора он не сдержался и дал волю эмоциям, среди которых процент положительных катастрофически стремился к нулю.
— …Однако можно предположить, — стоически, по лекторской привычке продолжал Блум, — что внедрение чуждого субъекта спровоцирует нарушение стабильности — струнной, равно как и волновой. Это приведет к дальнейшему все расширяющемуся дисбалансу. А если субъект в ближайшее время не будет устранен, то к лавинообразному нарастанию энтропии в системе. То есть — к наступлению хаоса, — любезно пояснил профессор.
В воцарившейся тишине было отчетливо слышно, как полковник скрипнул зубами. Поставленная перед ним задача — выяснить в первую очередь возможности военного и стратегического использования открытия отодвигалась, похоже, на второй план перед более важной проблемой — спасения мира от этого открытия.
— Весь вопрос в том, — заговорил присутствующий здесь заведующий лабораторией высоких энергий седой как лунь академик Элдман (он и вызывал на место представителей ФСК), — какого плана и объема информация стала… Как вы это назвали — субъектом обмена?.. А если это просто предмет… ну, скажем, обстановки — допустим, стол, или фортепиано — ведь такое возможно? Оправдан ли в таком случае риск по его — то есть по их, ведь мы подразумеваем, что они парны, — так вот, оправдан ли риск по их обратному обмену? Ведь это, насколько я понимаю, потребует новых вторжений через горизонт, а мы пока не знаем…
— Да, что там на что поменялось? — поспешил вклиниться раздраженный обилием научных излияний Каневич. — Если это какая-нибудь мебель…
— Это никакая не мебель! — не выдержал, вспылил наконец и Блум. — Да будет вам известно, что обмен домашним хламом производится в лучшем случае в пунктах вторсырья! Вы находитесь не в лавке старьевщика! — Профессор перевел дух и неимоверным усилием взял себя в руки. Затем продолжил уже более сдержанно: — Речь идет о человеке.
— Так! — кивнул полковник: наконец-то, по его мнению, наметился переход к делу. — И вам, конечно, известно, кто этот человек?
— Нет, — немного смутился Блум. — Но мы имеем возможность в очень скором времени получить об этом неизвестном конкретные сведения.
— Но эта дыра находится не где-нибудь, а в вашей лаборатории! — сказал полковник, вновь начавший барабанить пальцами.
— Я назвал свой прокол «Вратами», — напомнил Блум.
— …И вы до сих пор не имеете четкой версии, кто из ваших лаборантов мог через нее… Ну как это… Обменяться? Переметнуться?
— Нет, не имею! На время отключения системы Врата утратили стационарность. Да, представьте себе, это вам не дырка в заборе! Врата некоторое время перемещались произвольно. Но траекторию их движения не составляет труда воспроизвести. Остается точно установить градиант в момент времени, когда произошел обмен…
— Правильно ли я понял, — нетерпеливо произнес Каневич, — что мы имеем возможность взять этого «подмененного» и засунуть его обратно в дыру?
— Мой прокол называется «Вратами»! — профессор попросту не в силах был сохранять, как ему хотелось бы, гордый и невозмутимый вид, подобающий светилу отечественной физики. Нет, он не заносился, ни в коем случае! Напротив, с неловкостью воспринимал свой нынешний реальный статус — как если бы он был облачен в парадный мундир, чересчур для вчерашнего затворника помпезный, но которому необходимо все же соответствовать! Однако этот полковник умел наводить тень на чужое, пусть пока еще и не признанное величие, да так, что Блум и сам на время позабыл о том, что он в некотором роде светило.
— Как вы не понимаете, — кипятился профессор, — что для обмена требуется наличие двух субъектов! То есть в нашем случае необходимо, чтобы двойник оказался в определенное время в определенном месте, именно с той стороны Врат!
— Позвольте спросить, господин Блум, — академик Элдман, откинувшийся на спинку кресла, в отличие от этих двоих, мечущих друг в друга незримые молнии, являл собою эталон спокойствия, — как вы прикажете господину полковнику ловить двойника и доставлять его в нужное нам место, если и он, и это место находятся в параллельном континууме?
— Разрешите сначала устранить путаницу, господин академик, — стал вдруг надменным Блум. Он заметил этот глумливый тон, как и эту попытку выставить его полным дураком. Давно уже чуждого озарений, увязшего в подковерных институтских дрязгах беднягу академика мучает зависть? Так ему и надо! Все равно ведь не сегодня-завтра подмажется к открытию, и племянничка своего кандидата подмажет, еще и Нобелевскую придется с ними делить… Профессор чужд был меркантильности, мысль являлась не более чем трезвым и почти безэмоциональным прогнозом. Ну, почти.
— Двойником нам следует все-таки называть того, — заявил Блум тоном лектора, поучающего студентов-недотеп на дополнительных занятиях, — кто оказался в нашем пространстве. А наш уроженец сейчас как раз находится в чужом.
— Итак, — решительно заговорил Каневич, уставший от этого меряния градусниками, — первая задача состоит в том, чтобы взять у нас здесь двойника. И вторая — как-то дотянуться до нашего человека ТАМ и доставить его к дыре. — Едва обретя толику понимания, полковник свернул ученый диспут, сразу приступив к постановке четких задач. Немного подумав, он кашлянул и все же нашел нужным поправиться: — К Вратам.
— Совершенно верно, — впервые Блум взглянул на Каневича немного благосклоннее. Затем продолжил: — Итак, первая сформулированная вами цель — двойник, и его поимка находится целиком в вашей компетенции. Что же касается доставки к Вратам нашего субъекта — тут вся ответственность лежит на мне…
— Но дополнительное вторжение спровоцирует рост струнного дисбаланса в геометрической прогрессии! — сорвался на нервы и Элдман. — Если бы у вас, помимо ответственности, имелась хотя бы гипотетическая возможность захватить человека в ином пространстве…
— У меня имеется конкретное предложение, — с ледяным злорадством отчеканил Блум. — Прошу вас взглянуть на этот экран. Как вы уже, конечно, догадались — а если нет, то тут сверху написано, — это схема смешения волновых диапазонов, разумеется, значительно упрощенная, в условиях векторного сдвига отдельных параметров фазы в четырехмерной системе координат. Предположим…
Глава 2
Мэри сложила документ. Потерла переносицу. И медленно подняла взгляд на свое отражение в зеркале.
Брови. Губы. Овал лица… Определенно, ничего общего! Ну разве что… Если пригладить волосы… Немного, вот так, втянуть щеки… И надеть очки…
Нет, ну какой бред!..
И, что самое страшное — настолько реальный, что из него никак не получается вырваться!
Ладно. Допустим, что квартира, где она невесть как оказалась, принадлежит этой Марии-Мыши. Допустим. Значит ли это, что сама Мышь сейчас находится… Где находится? В ее доме? На ее месте?.. Бред в развитии.
Она прошлась по квартире, осматриваясь уже более внимательно. В голове роились смутные предположения — все как на подбор совершенно безумные, а реального объяснения происходящему попросту не находилось. Обнаружился только новый материал к размышлению, или к сумасшествию: кроме синего медвежонка она увидела еще множество знакомых вещей. Вот же они — ее торшер с абажуром-лилией, в углу — ее старинная, оставшаяся еще от бабушки этажерка, забитая вместо милых ее сердцу безделушек корешками незнакомых книг, а в чужом стенном шкафу — ее фамильный фарфор… Чего здесь совсем не было — так это предметов, принадлежавших ее мужу — ни купленных им, ни сделанных его руками. Это было обиталище женщины, или скорее девушки, явно одинокой и не особо обременяющей себя аккуратностью. Мэри посетила мысль, что, не выйди она замуж, то жила бы сейчас примерно так же. Заглянула в спальню — узкая односпальная кровать не шла ни в какое сравнение с их сексодромом, зато занавески были совсем как родные, собственноручно ею в прошлом году купленные. «И трюмо мое, стоит только не на своем месте. И ореховый шкафчик…» Кстати, в этом шкафчике у них хранился альбом с фотографиями. Может быть, и здесь?.. Увы — на месте альбома обнаружилась лишь кипа женских носков. Но фотографии есть в любом доме! Только она собралась их поискать, как из гостиной раздался встревоженный зов:
— Мышка! Мышь, ты где?
Мэри узнала голос, хотя никак не желала признавать по отношению к себе подобного обращения из подкласса грызунов-вредителей. Если опустить гипотезу, вообще-то имеющую право на жизнь, что в этой чужой квартире содержится настоящая мышь, то тогда это звали, скорее всего, ее. Для проверки следовало хотя бы отозваться.
— Я тут, — гораздо менее уверенно, чем хотелось бы, произнесла она, выходя из спальни.
— Что тут у тебя слу… — бодро начала Светка, запнулась на полуслове, оглушительно сглотнула и закончила: — …чилось?
Мэри не менее ошарашенно разглядывала гостью: лучшая подруга, всю жизнь худющая, почти как задрапированный скелет, успела с их последней встречи не то чтобы располнеть — для такого определения ее должно было бы разнести, по меньшей мере, впятеро — но перепрыгнуть как минимум через два размера. Кажется, близился конец света: рак на горе свистнул, медведь удавился. Светка поправилась. Прибывшая, словно на сигнал SOS — поистине в рекордные сроки с другого конца Москвы, она стояла посреди комнаты, забыв по окончании фразы закрыть рот. Глаза ее хлопали, подобно махаонам: никогда Мэри не видела на ее ресницах такого количества туши.
— Ничего себе!.. — с трудом узнаваемая под округлившимися щечками и слоем косметики Светка наконец-то обрела дар речи. — Я-то мчусь как угорелая, думаю, что ты тут умираешь, а ты, оказывается… Ничего себе, отпад!..
— Да вот, стараюсь…
Никаких таких особо отпадных изменений Мэри в своей внешности не производила, мало того — была уверена, что в довершение рабочей недели, к тому же после этого потрясения (вернее — в его процессе) выглядит неважно. Но Светке — этой Светке — она ничего пока говорить не стала. Надо было сначала послушать, что скажет та, ну и… Как-то сориентироваться, что ли.
— Ну, Мышь, ты сильна!.. Не ожидала, — призналась Светка. — Значит, едем? — спросила она, кажется, еще не вполне придя в себя, но уже вроде бы привыкая. — Давай тогда не будем рассиживаться!..
— Погоди, Свет… — казалось бы, чего уж проще — назвать подругу по имени, но почему-то это далось Мэри с некоторым трудом. — Я еще не решила…
— Что-о? А ради кого тогда ты все это?.. — Светка абстрактно помахала руками, похоже, не находя слов для выражения чего-то, очевидного только ей.
— Ну и ради кого, по-твоему? — поинтересовалась Мэри: отвечать вопросом на вопрос — не худший способ получить информацию, а в данном случае хоть какую-то!
— Всю жизнь обманываешь сама себя, и меня пытаешься! — укоризненно проговорила Светка. — Ладно тебе, я ведь все знаю! Столько лет уже по нему сохнешь!..
Мэри озадаченно свела брови: ну вот и словила информашку. Будучи вполне себе добропорядочной женой — что не во всех обстоятельствах так уж легко дается — она еще по кому-то сохнет? И даже много лет?.. Перед мысленным взором пронеслась пестрая нарезка симпатичных ей мужчин под парящим неоновым вопросом — кому из них она настолько мило улыбалась, чтобы вызвать в окружающих серьезное подозрение, укоренившееся в «летах»?..
Похоже, что ее замешательство было принято за показное упрямство:
— Хватит кочевряжиться, поехали! Только учти — держаться с ним надо поуверенней. Гения ты одним антуражем не свалишь.
«Эй, детка, ты никак говоришь о моем муже?..»
— Евгения Смелякова? — на всякий случай уточнила Мэри. Светка с усталым вздохом закатила глаза. — А ты уверена, что он там?.. Будет?.. — Мэри растерянно огляделась: если и Светка не видит здесь Гена, что уже очевидно, и вообще не замечает в интерьере ничего необычного, стало быть, и она, то есть эта Светка тоже — галлюцинация.
— Будет, раз обещал, — заверила галлюцинация в очень реалистичной манере.
Что касается обещаний Гена — увы-увы, но о них нечасто можно было сказать с той же уверенностью. «Мы говорим об одном человеке?..» — усомнилась про себя Мэри, надрывно вздохнув.
— Ладно. Поедем. — Ей действительно не мешало отсюда выйти. Проветриться. Может быть, к ее возвращению все как-то само собой придет в норму и окажется на своих местах: своя квартира с собственным беспорядком и утерянный муж, сидевший по идее все это время дома (у них дома!) за компьютером, но обещавший, оказывается, быть сегодня где-то в другом месте. Но, кажется, тот, кто давал это обещание, не был ее мужем?..
Снова парадокс?.. Или… В жизни практически всему найдется объяснение — пусть не совсем обыденное, пускай даже из разряда тех, от которых волосы встают дыбом… Память заметалась по обрывкам научных статей, но сбилась на фабулы фантастических сериалов; мелькнули вездесущие летающие тарелки, покружились нерешительно и стыдливо юркнули на задний план, в засаду. Нет, так не обретешь истину, разве что дополнительную головную боль вследствие окончательной миграции крыши вслед за косяками НЛО.
Надо ехать.
— Только подожди минутку, — сказала Мэри.
Все-таки для выхода в свет и завоевания здешних гениев она была не совсем в форме, как бы ни таращились по ее поводу Светкины махровые глаза.
«Довольно страхов и сомнений! — сказала себе Мэри. — Раз мы не в силах понять суть происходящего, обратимся к логике простейшей: если здесь так много знакомых вещей, так, может, и из шмоток что-нибудь найдется?»
Но, как вскоре выяснилось — тут их со здешней хозяйкой вкусы разительно не совпадали. Разве что… М-да, в отношении халатиков. Напрасно Мэри надеялась обнаружить в платяном шкафу что-нибудь пригодное, по ее мнению, на выход — гардероб ее мышиного альтер эго был в этом смысле безнадежен. Пришлось остаться, как есть — узкие темные брюки с искрой, тонкий пуловер, кожаный полупиджак. Буднично, простенько, зато без риска остаться посреди улицы в одном белье, когда наваждение сгинет. Но туфли перед выходом все же пришлось надеть чужие — не такие модельные, как купленные с последней Геновой получки, зато удобные, спортивного типа и размер в размер. Захватила и сумочку — ведь в ней все принадлежало ей, кроме фотографии в паспорте — ее кошелек с деньгами, ее ключи с брелоком-сердечком… И, как ни крути, сам паспорт тоже был ее.
— Мышь, а ты ничего не забыла? — спросила Светка с этакой удивленной ехидцей.
Мэри огляделась по привычке, с мыслью: «Что я тут могла забыть-то?..»
— Вроде бы нет…
— А твои очки?..
— Что?! Ах да… — она не сразу сообразила, чего бы соврать по поводу этих треклятых очков. — У меня теперь контактные линзы! — заявила она и поспешно отвернулась.
— Правильно, давно пора! — одобрила поспевающая позади Светка. — Я тебе уже сто раз говорила, насколько эти очки тебя не красят.
— Дурацкие, — согласилась Мэри с подругой детства.
Чьего-то детства.
Только теперь она по-настоящему поняла, попросту вынуждена была признать, что на ее отчаянный зов явилась, как настоящий друг, другая Светка. Не ее. И видит она в ней другую Марию Ветер — невероятно, но похоже, что ту самую Мышенцию, полупризрачную кухонную гостью, с которой Мэри находила в себе очень мало сходства.
Специальный отдел Федеральной Службы Контроля.
Информация под кодом «Сигма-Хол» /«Дыра»/
— …Этот прокол реальности — я назвал его «Вратами» — дискретен, то есть как таковое повреждение существует в целом ряде пространственных конгломератов. Во время отключения моей системы в одном месте успел произойти обмен массы и, соответственно, информации через горизонт событий — та самая диффузия, о которой я предупреждал…До сих пор притворявшийся, что внимательно слушает эту абракадабру, полковник Федеральной Службы Контроля Федор Михайлович Каневич побарабанил пальцами по подлокотнику неудобного лабораторного кресла. Спохватившись, что это может быть принято за нервное, сжал руку в кулак:
— Оставьте ваши научные выкладки для специалистов, господин профессор: уверяю вас, очень скоро наши физики досконально во всем разберутся. А сейчас потрудитесь ответить конкретно и по существу: что вы в данный момент намереваетесь делать с вашей, с позволения сказать, дырой?
Полковник, внешне являвший профессиональную невозмутимость, вот уже с полчаса не переставал внутренне бурлить: из тех выводов, что высоколобые из ИФП смогли сделать уже сейчас, , с ходу, он понял во-первых, что этим сумасшедшим профессором осуществлен какой-то сенсационный прорыв в науке. И, во-вторых, что место этому самодеятельному гению Блуму — за решеткой, лучше в одиночной камере психушки до конца дней. Вот только разобраться в несанкционированном открытии и главное — в его уже имеющихся последствиях без самого создателя «дыры» пока не представлялось возможным.
— Повторяю, я назвал свой прокол «Вратами», — Блум изо всех сил старался сохранять спокойствие перед представителем Службы Контроля, этим «контролирующим» невеждой. — Первое, что необходимо сделать, — сказал он, — это совершить обратный обмен, то есть, если вам так будет понятней, — устранить утечку.
— Меня интересует, насколько серьезную опасность может представлять эта утечка? — сделал попытку перейти к главному полковник.
— Механизм взаимодействия подобного рода, к сожалению, не поддается обсчету; представьте себе, что речь идет о вероятностной частице. Согласно принципу неопределенности Гейзенберга с одной стороны и постоянной Планка с другой…
— Так какого же черта вы, не зная последствий, осмелились на эксперимент! — взорвался полковник: впервые с начала разговора он не сдержался и дал волю эмоциям, среди которых процент положительных катастрофически стремился к нулю.
— …Однако можно предположить, — стоически, по лекторской привычке продолжал Блум, — что внедрение чуждого субъекта спровоцирует нарушение стабильности — струнной, равно как и волновой. Это приведет к дальнейшему все расширяющемуся дисбалансу. А если субъект в ближайшее время не будет устранен, то к лавинообразному нарастанию энтропии в системе. То есть — к наступлению хаоса, — любезно пояснил профессор.
В воцарившейся тишине было отчетливо слышно, как полковник скрипнул зубами. Поставленная перед ним задача — выяснить в первую очередь возможности военного и стратегического использования открытия отодвигалась, похоже, на второй план перед более важной проблемой — спасения мира от этого открытия.
— Весь вопрос в том, — заговорил присутствующий здесь заведующий лабораторией высоких энергий седой как лунь академик Элдман (он и вызывал на место представителей ФСК), — какого плана и объема информация стала… Как вы это назвали — субъектом обмена?.. А если это просто предмет… ну, скажем, обстановки — допустим, стол, или фортепиано — ведь такое возможно? Оправдан ли в таком случае риск по его — то есть по их, ведь мы подразумеваем, что они парны, — так вот, оправдан ли риск по их обратному обмену? Ведь это, насколько я понимаю, потребует новых вторжений через горизонт, а мы пока не знаем…
— Да, что там на что поменялось? — поспешил вклиниться раздраженный обилием научных излияний Каневич. — Если это какая-нибудь мебель…
— Это никакая не мебель! — не выдержал, вспылил наконец и Блум. — Да будет вам известно, что обмен домашним хламом производится в лучшем случае в пунктах вторсырья! Вы находитесь не в лавке старьевщика! — Профессор перевел дух и неимоверным усилием взял себя в руки. Затем продолжил уже более сдержанно: — Речь идет о человеке.
— Так! — кивнул полковник: наконец-то, по его мнению, наметился переход к делу. — И вам, конечно, известно, кто этот человек?
— Нет, — немного смутился Блум. — Но мы имеем возможность в очень скором времени получить об этом неизвестном конкретные сведения.
— Но эта дыра находится не где-нибудь, а в вашей лаборатории! — сказал полковник, вновь начавший барабанить пальцами.
— Я назвал свой прокол «Вратами», — напомнил Блум.
— …И вы до сих пор не имеете четкой версии, кто из ваших лаборантов мог через нее… Ну как это… Обменяться? Переметнуться?
— Нет, не имею! На время отключения системы Врата утратили стационарность. Да, представьте себе, это вам не дырка в заборе! Врата некоторое время перемещались произвольно. Но траекторию их движения не составляет труда воспроизвести. Остается точно установить градиант в момент времени, когда произошел обмен…
— Правильно ли я понял, — нетерпеливо произнес Каневич, — что мы имеем возможность взять этого «подмененного» и засунуть его обратно в дыру?
— Мой прокол называется «Вратами»! — профессор попросту не в силах был сохранять, как ему хотелось бы, гордый и невозмутимый вид, подобающий светилу отечественной физики. Нет, он не заносился, ни в коем случае! Напротив, с неловкостью воспринимал свой нынешний реальный статус — как если бы он был облачен в парадный мундир, чересчур для вчерашнего затворника помпезный, но которому необходимо все же соответствовать! Однако этот полковник умел наводить тень на чужое, пусть пока еще и не признанное величие, да так, что Блум и сам на время позабыл о том, что он в некотором роде светило.
— Как вы не понимаете, — кипятился профессор, — что для обмена требуется наличие двух субъектов! То есть в нашем случае необходимо, чтобы двойник оказался в определенное время в определенном месте, именно с той стороны Врат!
— Позвольте спросить, господин Блум, — академик Элдман, откинувшийся на спинку кресла, в отличие от этих двоих, мечущих друг в друга незримые молнии, являл собою эталон спокойствия, — как вы прикажете господину полковнику ловить двойника и доставлять его в нужное нам место, если и он, и это место находятся в параллельном континууме?
— Разрешите сначала устранить путаницу, господин академик, — стал вдруг надменным Блум. Он заметил этот глумливый тон, как и эту попытку выставить его полным дураком. Давно уже чуждого озарений, увязшего в подковерных институтских дрязгах беднягу академика мучает зависть? Так ему и надо! Все равно ведь не сегодня-завтра подмажется к открытию, и племянничка своего кандидата подмажет, еще и Нобелевскую придется с ними делить… Профессор чужд был меркантильности, мысль являлась не более чем трезвым и почти безэмоциональным прогнозом. Ну, почти.
— Двойником нам следует все-таки называть того, — заявил Блум тоном лектора, поучающего студентов-недотеп на дополнительных занятиях, — кто оказался в нашем пространстве. А наш уроженец сейчас как раз находится в чужом.
— Итак, — решительно заговорил Каневич, уставший от этого меряния градусниками, — первая задача состоит в том, чтобы взять у нас здесь двойника. И вторая — как-то дотянуться до нашего человека ТАМ и доставить его к дыре. — Едва обретя толику понимания, полковник свернул ученый диспут, сразу приступив к постановке четких задач. Немного подумав, он кашлянул и все же нашел нужным поправиться: — К Вратам.
— Совершенно верно, — впервые Блум взглянул на Каневича немного благосклоннее. Затем продолжил: — Итак, первая сформулированная вами цель — двойник, и его поимка находится целиком в вашей компетенции. Что же касается доставки к Вратам нашего субъекта — тут вся ответственность лежит на мне…
— Но дополнительное вторжение спровоцирует рост струнного дисбаланса в геометрической прогрессии! — сорвался на нервы и Элдман. — Если бы у вас, помимо ответственности, имелась хотя бы гипотетическая возможность захватить человека в ином пространстве…
— У меня имеется конкретное предложение, — с ледяным злорадством отчеканил Блум. — Прошу вас взглянуть на этот экран. Как вы уже, конечно, догадались — а если нет, то тут сверху написано, — это схема смешения волновых диапазонов, разумеется, значительно упрощенная, в условиях векторного сдвига отдельных параметров фазы в четырехмерной системе координат. Предположим…
Глава 2
Евгений Смеляков, или, проще, Ген, пребывал в недоумении и даже в некотором страхе. Он устроил бесчувственную женщину на потертом диване. Осторожно снял с ее носа очки и, недоверчиво осмотрев их, отложил на журнальный столик. И вновь поглядел на Мэри, к своему ужасу, едва ее узнавая. Его Мэри — ладная, дерзкая, такая вся невыразимо-пластичная — каким образом она могла дойти до подобного состояния?.. Не сказать чтобы лежавшая перед ним женщина была так уж неприглядна. Но до сего дня ему никогда не пришло бы в голову назвать жену тощей.
Довел…
Но что же делать? Не с уже содеянным, а теперь, в данную минуту? Опрыскивать ее водой? Или сразу «Скорую»?..
К счастью, в это время она открыла глаза и уставилась на него.
— Маш, ты как?.. — вопрос прозвучал донельзя нелепо. Поскольку она не отвечала, он аккуратно взял ее за руку и попытался исправить ситуацию, спросив: — Как себя чувствуешь?.. Может, врача?
Она молча потрясла головой — то ли категорически отказываясь от медицинской помощи, то ли прогоняя какое-то неведомое ему наваждение.
— Прости, я совсем заработался… — сказал Ген, ощущая себя законченным подлецом, чуть ли не Синей Бородой в начале карьеры, ухандокавшим еще только первую жену. Мэри так изменилась — похудела, осунулась, а он, слепец, до сего дня ничего не замечал. И теперь, наверное, вряд ли обратил бы внимание на ее метаморфозы, не нацепи она, не иначе как от отчаяния, эти дурацкие очки. И в обморок упала. Может быть, даже в голодный… Единственный положительный момент — ни о каких выяснениях отношений в теперешних обстоятельствах не было и речи. Хотя, как знать, может, уж лучше бы…
— Значит, так, — мягко, однако решительно начал он, — ты посиди пока, отдохни. Телевизор посмотри… Только ничего не делай! Ага? А я схожу в магазин. Ты не волнуйся, я помню там по твоему списку: курочку надо, макарон, хлеба…
Она молчала, только смотрела на него во все глаза, словно собственный муж являлся для нее невесть каким чудом. Подумаешь — всего-то сам предложил сбегать в магазин. Вот если бы он в ее отсутствие сделал ремонт, или хотя бы просто генеральную уборку — тогда б еще был предлог любоваться им так восхищенно и недоверчиво.
Он накинул пиджак и, уже надевая в коридоре ботинки, услышал ее голос из гостиной:
— Света, это ты?..
Понятно: жена звонила подруге, не иначе как решила отвести душу по его поводу. Ген вздохнул, а в следующее мгновение до него донеслось:
— Приезжай, пожалуйста, прямо сейчас… Только, я тебя прошу, ничему не удивляйся…
Да уж, удивляться тут, по правде говоря, было чему.
До магазина и обратно Ген слетал буквально на автомате, почти ничего кругом не видя — как, впрочем, и всегда при исполнении им хозяйственных поручений, только на сей раз мысли его были заняты не, как обычно, работой, а исключительно состоянием жены. В довершение закупочного пробега он почти полностью себя реабилитировал, придя к выводу, что ее изменения — не в лучшую, прямо сказать, сторону — вовсе не полностью его вина. Около года назад Мэри сменила профессию. Говорят, по крайней мере сам Ген не раз об этом слышал, что привыкшие к риску, к постоянному выбросу адреналина в кровь люди не могут уже без этого обходиться и просто не в состоянии вести обычную жизнь. Однако до сих пор ему казалось — или хотелось думать?.. — что его Мэри отлично справляется…
Бросив сумки у порога, он, даже не разуваясь (все равно полы мыть, судя по обстановке — собственноручно), прошел в гостиную: ему необходимо было еще раз взглянуть на жену. Возможно, это был с ее стороны всего лишь розыгрыш — ее маленькая месть за его безхозяйственность, а сейчас она уже привела себя в порядок — подкрасилась там, причесалась по-человечески — и ждет не дождется его явления, чтобы всласть над ним поиздеваться. Это сняло бы с его совести такой груз, а с нервов такое напряжение, что он даже готов был к ней присоединиться, покаяться и даже пошутить над собой.
Она стояла у окна, но на звук его шагов обернулась и быстрым движением сняла с носа очки. Неподалеку на диване лежал открытый фотоальбом — не иначе как в его отсутствие она сравнивала себя былую с теперешней. Да кой черт былую! Еще вчера вечером, он готов был в этом поклясться, она была нормальной!
Пытаясь побороть невесть откуда взявшуюся неловкость, Ген слабым жестом указал на очки:
— Мэри, зачем тебе это?..
Она как будто смешалась, потом ответила с запинкой:
— Ну, просто… Просто я стала плохо видеть. А вы… Мы… Мы что, собирались ужинать?..
— Ну, как бы… Да.
В нем с каждым мгновением росло ощущение, что перед ним совершенно чужая женщина. Ну, может быть, смутно знакомая — вроде как позабытая одноклассница, когда-то влюбленная то ли в тебя, то ли в соседа по парте Толика.
Беда…
Непонятно было, как ей это удается — играя, конечно же, играя, создавать настолько реальную атмосферу взаимной неузнаваемости, что возникало острое желание спросить: «А как вы, мадемуазель, извините, сюда проникли? К тому же в полуодетом виде? У меня, между прочим, сейчас жена придет…»
— Что, Света должна приехать?.. — спросил он, давя в себе неуместные сомнения в подлинности супруги.
— Может быть… — она не поднимала глаз. — В общем, я ее позвала. Но ее до сих пор нет, и я не уверена…
«А не могла она чего-нибудь нанюхаться? Или накуриться?..» — думал Ген, впадая во все большее беспокойство. Пора было разбираться в происходящем. Для начала следовало положить конец этому спектаклю.
— Слушай, Мэри, — решительно начал он, потом вспомнил про ее недавний обморок и неожиданно для себя сказал совсем не то, что собирался: — Я сейчас ставлю в духовку курицу и по мере сил навожу порядок, а за тобой салат, — выдал он распоряжение, что вообще-то полагалось делать ей, тем паче в свете предстоящего визита ее подруги. — Сумки в коридоре, — добавил он слабым голосом вслед этой новой странной Мэри, уже безропотно направляющейся на кухню, не забыв, между прочим, прихватить с собой очки.
Кстати, и курицу она ему ни за что бы не доверила, и львиную часть уборки взяла бы на себя, зная его небрежность в данном вопросе. «Возможно, — думал он, — единственной ее целью было оторвать меня от компьютера и повернуть лицом к себе, а заодно и к дому?..» Что ж, тогда ее план сработал блестяще: оказалось, нет для этого лучшего способа, чем превращение жены в чучундру. Даже предвидя такой оборот, Ген, засучив рукава, принялся за дело: нет лучшего способа заглушить внутреннюю тревогу, чем заняться чем-то, не каждый день тебе свойственным.
Квартира уже имела чуть более приглядный вид, а сам он как раз проверял готовность курицы, когда раздался звонок в дверь и Мэри, шуршавшая где-то в прихожей, открыла. Почему-то Гена не удивило отсутствие приветственных возгласов и прочего радостного шума, неизменно сопровождавшего прибытие Светки. Он вышел в прихожую и убедился — действительно, приехала. Действительно, Светка. О своей жене, прибывшей немногим ранее, даже сейчас, глядя на нее, он, как ни странно, не мог бы сказать с той же стопроцентной уверенностью — она приехала. Похоже, что и Светка была с ним в этом вопросе солидарна.
Довел…
Но что же делать? Не с уже содеянным, а теперь, в данную минуту? Опрыскивать ее водой? Или сразу «Скорую»?..
К счастью, в это время она открыла глаза и уставилась на него.
— Маш, ты как?.. — вопрос прозвучал донельзя нелепо. Поскольку она не отвечала, он аккуратно взял ее за руку и попытался исправить ситуацию, спросив: — Как себя чувствуешь?.. Может, врача?
Она молча потрясла головой — то ли категорически отказываясь от медицинской помощи, то ли прогоняя какое-то неведомое ему наваждение.
— Прости, я совсем заработался… — сказал Ген, ощущая себя законченным подлецом, чуть ли не Синей Бородой в начале карьеры, ухандокавшим еще только первую жену. Мэри так изменилась — похудела, осунулась, а он, слепец, до сего дня ничего не замечал. И теперь, наверное, вряд ли обратил бы внимание на ее метаморфозы, не нацепи она, не иначе как от отчаяния, эти дурацкие очки. И в обморок упала. Может быть, даже в голодный… Единственный положительный момент — ни о каких выяснениях отношений в теперешних обстоятельствах не было и речи. Хотя, как знать, может, уж лучше бы…
— Значит, так, — мягко, однако решительно начал он, — ты посиди пока, отдохни. Телевизор посмотри… Только ничего не делай! Ага? А я схожу в магазин. Ты не волнуйся, я помню там по твоему списку: курочку надо, макарон, хлеба…
Она молчала, только смотрела на него во все глаза, словно собственный муж являлся для нее невесть каким чудом. Подумаешь — всего-то сам предложил сбегать в магазин. Вот если бы он в ее отсутствие сделал ремонт, или хотя бы просто генеральную уборку — тогда б еще был предлог любоваться им так восхищенно и недоверчиво.
Он накинул пиджак и, уже надевая в коридоре ботинки, услышал ее голос из гостиной:
— Света, это ты?..
Понятно: жена звонила подруге, не иначе как решила отвести душу по его поводу. Ген вздохнул, а в следующее мгновение до него донеслось:
— Приезжай, пожалуйста, прямо сейчас… Только, я тебя прошу, ничему не удивляйся…
Да уж, удивляться тут, по правде говоря, было чему.
До магазина и обратно Ген слетал буквально на автомате, почти ничего кругом не видя — как, впрочем, и всегда при исполнении им хозяйственных поручений, только на сей раз мысли его были заняты не, как обычно, работой, а исключительно состоянием жены. В довершение закупочного пробега он почти полностью себя реабилитировал, придя к выводу, что ее изменения — не в лучшую, прямо сказать, сторону — вовсе не полностью его вина. Около года назад Мэри сменила профессию. Говорят, по крайней мере сам Ген не раз об этом слышал, что привыкшие к риску, к постоянному выбросу адреналина в кровь люди не могут уже без этого обходиться и просто не в состоянии вести обычную жизнь. Однако до сих пор ему казалось — или хотелось думать?.. — что его Мэри отлично справляется…
Бросив сумки у порога, он, даже не разуваясь (все равно полы мыть, судя по обстановке — собственноручно), прошел в гостиную: ему необходимо было еще раз взглянуть на жену. Возможно, это был с ее стороны всего лишь розыгрыш — ее маленькая месть за его безхозяйственность, а сейчас она уже привела себя в порядок — подкрасилась там, причесалась по-человечески — и ждет не дождется его явления, чтобы всласть над ним поиздеваться. Это сняло бы с его совести такой груз, а с нервов такое напряжение, что он даже готов был к ней присоединиться, покаяться и даже пошутить над собой.
Она стояла у окна, но на звук его шагов обернулась и быстрым движением сняла с носа очки. Неподалеку на диване лежал открытый фотоальбом — не иначе как в его отсутствие она сравнивала себя былую с теперешней. Да кой черт былую! Еще вчера вечером, он готов был в этом поклясться, она была нормальной!
Пытаясь побороть невесть откуда взявшуюся неловкость, Ген слабым жестом указал на очки:
— Мэри, зачем тебе это?..
Она как будто смешалась, потом ответила с запинкой:
— Ну, просто… Просто я стала плохо видеть. А вы… Мы… Мы что, собирались ужинать?..
— Ну, как бы… Да.
В нем с каждым мгновением росло ощущение, что перед ним совершенно чужая женщина. Ну, может быть, смутно знакомая — вроде как позабытая одноклассница, когда-то влюбленная то ли в тебя, то ли в соседа по парте Толика.
Беда…
Непонятно было, как ей это удается — играя, конечно же, играя, создавать настолько реальную атмосферу взаимной неузнаваемости, что возникало острое желание спросить: «А как вы, мадемуазель, извините, сюда проникли? К тому же в полуодетом виде? У меня, между прочим, сейчас жена придет…»
— Что, Света должна приехать?.. — спросил он, давя в себе неуместные сомнения в подлинности супруги.
— Может быть… — она не поднимала глаз. — В общем, я ее позвала. Но ее до сих пор нет, и я не уверена…
«А не могла она чего-нибудь нанюхаться? Или накуриться?..» — думал Ген, впадая во все большее беспокойство. Пора было разбираться в происходящем. Для начала следовало положить конец этому спектаклю.
— Слушай, Мэри, — решительно начал он, потом вспомнил про ее недавний обморок и неожиданно для себя сказал совсем не то, что собирался: — Я сейчас ставлю в духовку курицу и по мере сил навожу порядок, а за тобой салат, — выдал он распоряжение, что вообще-то полагалось делать ей, тем паче в свете предстоящего визита ее подруги. — Сумки в коридоре, — добавил он слабым голосом вслед этой новой странной Мэри, уже безропотно направляющейся на кухню, не забыв, между прочим, прихватить с собой очки.
Кстати, и курицу она ему ни за что бы не доверила, и львиную часть уборки взяла бы на себя, зная его небрежность в данном вопросе. «Возможно, — думал он, — единственной ее целью было оторвать меня от компьютера и повернуть лицом к себе, а заодно и к дому?..» Что ж, тогда ее план сработал блестяще: оказалось, нет для этого лучшего способа, чем превращение жены в чучундру. Даже предвидя такой оборот, Ген, засучив рукава, принялся за дело: нет лучшего способа заглушить внутреннюю тревогу, чем заняться чем-то, не каждый день тебе свойственным.
Квартира уже имела чуть более приглядный вид, а сам он как раз проверял готовность курицы, когда раздался звонок в дверь и Мэри, шуршавшая где-то в прихожей, открыла. Почему-то Гена не удивило отсутствие приветственных возгласов и прочего радостного шума, неизменно сопровождавшего прибытие Светки. Он вышел в прихожую и убедился — действительно, приехала. Действительно, Светка. О своей жене, прибывшей немногим ранее, даже сейчас, глядя на нее, он, как ни странно, не мог бы сказать с той же стопроцентной уверенностью — она приехала. Похоже, что и Светка была с ним в этом вопросе солидарна.