"А как все-таки любая стрессовая ситуация вытряхивает из людей накопленный "жирок" подготовленных поз и ролей!" - чуть насмешливо подумал Клим, искоса проследив за действиями Чегановой. Ее фальшивый лоск улетучился, равно как и претензия на звание мужеохотницы, осталась чуть избалованная, трусливая и совершенно не обаятельная, одним словом, обыкновенная неуверенная в себе молодая женщина, нуждающаяся в защите, но совершенно не способная даже в отчаянии кому-либо довериться. Впрочем, в характеристике госпожи Чегановой Клим уже упражнялся накануне и не ошибся. В данный момент она совершала массу лишних движений, выбирая себе место в комнате - место для обороны от собеседника, разговора с которым не избежать. Сначала она устроилась на краешке кровати, потом встала и взяла сигарету (со смертью Мунасипова, упокой, господи его душу, все почему-то начали курить, где, не попадя), сделала шаг по направлению к креслу, но остановилась и опять качнулась к круглому журнальному столику, прищуриваясь и шаря глазами, видимо, в поисках зажигалки. Удивительно, что она даже не предприняла попытки попросить ее у Клима. Очевидно, степень безнадежной растерянности достигла внутри нее своей пиковой отметки.
И все-таки на фоне всех наблюдений Буров ощутил в себе параллельный мужской интерес, даже скорее, любопытство, связанное с памятью сходных ощущений в прошлом. Лизхен в этом состоянии смутно напомнила ему бывшую жену: стройная, с практически идеальной фигурой молодая женщина вела себя, как грузная усталая пожилая матрона, обремененная клубком многочисленных семейных проблем и возрастных болезней. Клим и тогда, и сейчас не мог понять причин подобной метаморфозы. И как всегда это не к месту случается, в мозгу почему-то неожиданно, как назойливая мелодия, всплыла дурацкая фраза из американского руководства для хорошей жены, прочитанного еще в журналистскую бытность: "Поправьте ему подушечку и предложите снять его ботинки. Говорите тихим, успокаивающим и приятным голосом". Тогда, помнится, эта фраза его умилила до крайности, даже оставила какую-то сентиментальную ностальгию по несбывшемуся. А сейчас ему подумалось, что все беды оттого, что большинство женщин пытаются залезть на чужой "шесток", вот и попадают, как кур в ощип. В результате портят жизнь и себе и "шестку".
- У меня есть зажигалка, - произнес Буров и подошел к Лизхен почти вплотную, заставив ее тем самым опуститься в кресло.
Дал прикурить, придвинул (вместо пепельницы) крохотное фарфоровое синее блюдечко, предварительно освободив его от кофейной чашки, а сам устроился на квадратном пуфике, быстро подкатив его поближе к даме. С первым же дымком Лизиной сигареты потянуло курить, но Клим решил потерпеть, вдруг пригодится, как жест, и вместо этого быстро спросил:
- А где же ваша соседка Ида?
- Она внизу осталась, с ней, по-моему, Алим хотел поговорить.
- Вот оно что... - протянул Буров, получив объяснение неуютному поведению Юсупова. - Собственно, я хотел узнать, когда вчера вы обе легли спать.
- Ну, меня под утро проводил Сильвестр, только я не помню точное время, спросите у него, а Ида - не знаю, но после меня. Я уже спала. Да, вам, наверное, уже наболтали, - хмыкнула она, - я перебрала вчера с алкоголем и помню все, как в тумане.
- Все-таки это очень неосторожно, - менторским голосом проговорил Клим, - в вашем положении столько пить...
- В как-ком моем?.. А... это вы о беременности?
- О ней, родимой...
Лизхен выпустила струйку дыма и, явно сделав над собой усилие, попыталась рассмеяться. Получилось жалко.
- Да не беременна я. Это так, - она запнулась и чуть не слезливым, с ноткой истерики, однако не лишенным попытки кокетства голосом продолжила, - ну, что вы ко мне все пристали! Юсупов этот, Гарин, вы еще... Я... я боюсь. Понимаете вы, боюсь! Еще диск у меня какой-то требуют. А я его и в глаза не видела!
- Лиза... - Клим постарался внести в интонацию максимальную мягкость, - да я верю, что вы диск не брали. И спрашивать о нем не буду. Лучше скажите, роман Эльвиры с Квасницким тоже придумали?
- Да ничего я не придумывала! Я просто намекнула Алиму, а он сразу ухватился. Откуда я знаю, - она перешла на скоротечный монолог, - может, был, может, не было, ну ведь мог же и быть! Квасницкий любит матрон! Он сам говорил! Да и Эльвира никогда не упускала случая пропустить фразочку, что мол, ее на "додиков" потянуло. Мол, женщины после сорока предпочитают форму содержанию. - В ее голосе проскользнула чуть уловимая обида. - Какая разница? Они все равно выпутаются, а на меня повесят этого Мунасипова! А сами убили, потому что его все ненавидели, даже собственная жена!..
- А почему вы считаете - ненавидели? - перебил Клим.
- А разве его можно любить? Он же страшный!
"Вот он, типичный образчик женской логики!" - с иронией подумал Буров и тут же посетовал:
- Ну понятие привлекательности - вещь субъективная.
- А я не об этом! - Лиза многозначительно взглянула на Клима, - он по-другому страшный. Был.
- А ведь он, говорят, ухаживал за вами...
- Ухаживал... К Мунасипову это слово не подходит. Он не ухаживал, он пытался завалить, это будет точнее, - Лизхен постепенно стервенела, - я, вообще, не понимаю, как Гарин мог с ним общаться! Они такие разные! Сильвестр, он обаятельный, почти джентельмен. А этот, грубый... - она попыталась подыскать слово и остановилась на банальном, - грубая скотина...
- Все-таки, по-моему, вы слишком строги к Тимуру, - подзадорил Буров, - вот Марго так явно не считает.
- А что Марго, вот такие болонки вполне и могут жить с подобными уродами! Это еще Кант определил такой брак, как юридическое право на владение половыми органами. Ужас, а не брак. Кстати, Марго, если вы заметили, не заливается слезами по покойному. Для нее его смерть - дар божий!
Вот уж кого-кого, а госпожу Чеганову Клим никогда бы не заподозрил в чтении философских трудов! Хотя все может быть, и он снова соотнес ее со своей бывшей женой, та ведь даже цитатник имела на все случаи жизни, куда старательно вписывала наиболее остроумные, по ее мнению, "изречения великих", кои и вставляла в разговоре к месту и не к месту.
- Я даже не знаю, какая женщина могла бы вытерпеть Мунасипова, - наморщив носик, между тем продолжала Лизхен, - наверняка, с какими-нибудь садо-мазо замашками.
- С какими? - переспросил Буров, почувствовав, как в голове опять начинает метаться трудно определимая идея. Это напоминало небольшую гематому, которая каждый раз отзывалась острой болью на самые легкие прикосновения. Где-то в памяти у него хранился ответ на вопрос, некая точка отсчета. Временами ему удавалось подойти к ней то с одной, то с другой стороны, но потом, словно туман, поднималась внутренняя суетливая муть и мешала увидеть всю ситуацию снаружи: картина рассыпалась на фрагменты, оставляя лишь предчувствие целостности.
- Да с какими угодно! - с возмущением выдала Чеганова. - Вон суфражистка какая-нибудь, как Эльвира, с комплексами угнетенной восточной женщины или вон ваша Ида, якобы загадочная девушка с глубокими зелеными глазами. Вот уж она точно не знает, на кого бы ей кинуться. То Гарину глазки строит, то на Квасницкого напускает обаяние. И вообще, она не простая. Он ведь точно с кем-то здесь романчик завела, а с кем, даже мне непонятно!
"Почему ДАЖЕ? - внутренне съехидничал Буров, - похоже, госпожа Чеганова имеет весьма высокое мнение о своей интуиции". И тут же решил расспросить подробнее.
- Лиза, все-таки мне бы хотелось уточнить, почему вы считаете, что Тимуру в отношениях с женщинами требовались какие-то извращения? Я, например, за ним такого бы не заподозрил.
- Ну, Клим, - вдруг хихикнула та, - да вы его с этой точки зрения и не могли рассматривать. Разве что, если б имели склонность к педерастии... - такой разговорный поворот определенно ее обрадовал, она уже неприкрыто начинала, что называется, "прыскать в ладошки".
- Да уж, - смутился Буров и тоже слегка развеселился, - этой склонностью, к счастью, я не обладаю, и все же...
- Да, господи, все же довольно просто, - в ее интонации проскользнула снисходительная усталость, - Мунасипов, ну он был человек конкретный, но не конкретный в том смысле, в котором все сейчас говорят "конкретный", а однозначный. Это - хорошо, а это - плохо, и ни шагу от стандарта. Дом, жена, дети, друзья, деловые партнеры - это один стандарт. А любовница - это изначально объект удовлетворения низменных страстей. Ну, понимаете, две градации женщин - жена и "соска". Что недопустимо с женой, то обязательно для любовницы. Ну и спуску, я думаю, он никому не давал, поэтому я и опасалась его. Я и напилась поэтому: от страха.
- Ну, допустим, - Клим ощутил потребность продолжить тему, ему стало интересно, какие мысли бродят в этой хорошенькой, на первый взгляд, не слишком сложной головке, - а вот, если мы, например, возьмем Романа Квасницкого, он на извращения способен?
- Рома? - Лиза чуть прикусила губку, - ни то, ни се, удачливый гастролер, думаю, ничего особенного. Они с Тимуром активно не любили друг друга. Но если ты, ой, извини...
- Наоборот, лучше на ты, - похоже Буров набирал бонусы в отношениях с госпожой Чегановой.
- Ну, если ты спрашиваешь, мог ли он убить, то, честно скажу, по приказу Гарина мог. Но вряд ли дела обстоят так. Все как-то запуталось, я все думала, что это Марго или Эльвира... Да и сейчас так думаю... Особенно после того, как эта психопатка на меня накинулась! А потом, здесь все могли его убить... Даже я... Он мне успел таких гадостей вчера наговорить, ну не гадостей даже, а отвратительных... - она замолчала, подбирая слово, - не знаю, историй. Все интересовался, случалось ли мне испытывать сексуальный стресс.
- Как это? - старательно удивился Клим, разговор становился все интересней и интересней, но сошел с нужной колеи - на Квасницкого-то его не удалось перевести.
-- Слушай, налей мне чего-нибудь выпить, здесь, по-моему, был маленький барчик.
Заставив Бурова суетиться, Лизхен, казалось, окончательно успокоилась. У нее начинали возрождаться специально отработанные для мужской компании манеры.
-- Даже стыдно рассказывать - настолько противно, - продолжила Лиза.- Он говорил, что, мол, одна его знакомая попала в такую ситуацию. Они с парнем гуляли по парку, ну и, суть да дело, устроились в кустах, причем оба уже были голые. И вот в самый интересный момент на них выбежал здоровый служебный пес. Парень залез на дерево, а псина стала, ну свои дела делать с ногой этой самой знакомой. А потом за собакой появился и хозяин. Было очень унизительно, а дама неожиданно получила самый сильный оргазм в своей жизни. Мол, эта дама сама Мунасипову подробно рассказывала. Он все так возбужденно плел, пьяный еще, ну, мне стало противно, и потом даже вырвало. Может, больше от ужаса... Спасибо!
Она взяла наполненную Климом чашку с мартини.
- Н-да, - неопределенно уронил Клим.
Они замолчали. Лизины рассуждения неожиданно обесточили разговор. Сделали его неприятным и неуместным. "Вот, ведь, дамочка, - подумал Буров, - наблевала вчера с перепоя, а подала так, будто ей, барышне утонченной и невинной, всякие гадости рассказывают, а у ней желудок слабый. И вообще..." В гараже лежал труп, а они как будто продолжали рыться в его нижнем белье. Патологоанатомы чертовы!
- Лиза, а ты не помнишь, кто оставался в гостиной?
Она, уже расслабившись, провела ногтями по подлокотнику:
- Да смутно все. Ну Ида с Романом чего-то там шушукались. Она же наверняка только из-за него и приехала. Не подозревала, что ей ничего не светит. Вот если бы она постарше лет на десять была... Дольская, она же вроде меня, только шансов еще меньше.
Гнильца-таки проскользнула в ее тоне, словно подытоживая все опытным путем полученные Климом знания о "женской солидарности". Буров подумал, что здесь ловить ему уже нечего. Только не хватало выслушивать надуманные сентенции о престарелых "психопатках" и честолюбивых соперницах.
Итак, наступил момент, когда Климу, во-первых, захотелось взять полугодовой тайм-аут в "переговорах", во-вторых, он зверски проголодался, в-третьих, его потряхивало от сыпавшихся на его голову "скелетов из шкафа", плотно укутанных в грязное белье. Разряды головной боли грозились расколоть череп надвое и гостеприимно распахнуть его на манер яиц Фаберже... яица! Снова они, проклятые... Вермишель, яица и беременность - вот набор слов, запрещенных к употреблению на всю оставшуюся. А теперь неплохо бы никого не видеть, никого не слышать, навалить себе на веджвудский фарфор горку яств Веры Палны и засесть в укромном месте со старым журналом...пусть даже и маргаритиного производства, с прочими здесь напряженка. Свежая пресса - это всегда дурной тон, а с трехлетней выдержкой она облагораживается, как любой антикварный ширпотреб. Однако как глупо мечтать теперь о мещанском отдохновении! Дом давно стиснут в сумерках, а у Клима по-прежнему ни одной внятной кандидатуры на роль убийцы. Так, пожалуй, можно опросить всех, воспользовавшись методом исключения: как говориться, кто последний - тому и водить. Пока же все, с кем сумбурно и бессмысленно беседовал Буров, только усложняли и засоряли мыслительный процесс, а кое-кто вовсю способствовал его скорейшему затуханию. Мотив преступления всегда лаконичен: страсть, деньги, власть, психический недуг... а тут налицо колтун из мелких и нелепых интриг и ничего больше.
Впрочем, украденный диск можно было бы квалифицировать как относительно крупную махинацию... но она - хвала Создателю! - осталась в тени беби-бума местного значения и прочих ошеломительных открытий. Некоторые из них не столько ошеломительные, сколь озадачивающие, как, например, случившееся только что. Началось все с Мураками, который развалился на ковре и поневоле концентрировал на себе внимание, лениво помахивая пушистым хвостом. И Климу, усевшемуся за обеденный стол, память немедленно преподнесла образ дражайшей Иды. Но - не запятнанный злобными инсинуациями Чегановой, а извлеченный из последней сцены вчерашнего видеоряда: Дольская и Рома на этом самом месте беседуют...но оба в верхней одежде! Наконец-то Буров понял, что ему резало глаз. Не иначе Дольская собиралась отчалить под ручку с белокурым героем вечера!
И тут как назло раскладывается новый веер вопросов. Во-первых, какую роль в интриге отвести таинственной и доселе не найденной Мишель, во-вторых, отчего же замысел не был претворен в жизни и Ида осталась куковать тут без милого дружка, в-третьих, почему ее не видели ни Эля, когда отправлялась спать, ни Гогель, когда пробудился и побрел на кухню? Человека, который способен на исходе бессонной промозглой ночи отправиться бог знает куда, вряд ли может свалить с ног внезапная сонливость. Если Клим ушел спать в пять утра, Эля, как она сама утверждает, улеглась между пятью и шестью часами, то выходит, Ида в этот короткий предутренний промежуток успела потерпеть предполагаемое фиаско и, например, уйти в свою комнату ронять девичьи слезы... Или же в проигрыше оказался Рома, а вовсе не его строптивая спутница? Или Клим не сыщик, а впечатлительный болван, который до сих пор неровно дышит к бывшей пассии?
Ему, конечно, не терпелось поскорей удовлетворить свое любопытство, - пожалуй, только не по последнему пункту, - но на сей раз он не торопился атаковать предмет своих раздумий. Что ему дали предыдущие расспросы испуганных, разозленных, нетрезвых, истеричных людей? Ничтожно мало по сравнению с тем, чего он ожидал от них. А все потому, что он не смог собрать и систематизировать информацию о каждом. Его извиняет то, что в нынешней обстановке это сделать крайне затруднительно, но сие не значит, что следует опустить руки и не учиться на своих ошибках. И потому теперь Клим собирался обстоятельно подготовиться к беседе. Потому он разыскал Сильвестра, который в очередной раз о чем-то спорил с Алимом, и потребовал у него отчет об обыске, который провела юсуповская команда сразу после своего прибытия. Гарин удивленно замолк: ведь он помнил, что Буров наблюдал за принудительной следственной процедурой с брезгливым недоумением и заклеймил ее как "энкавэдэшный метод". В самом деле ему казалось, что если орудие убийства на месте, "ищейкам" остается узреть истину разве что по оттенкам носовых платков... Меж тем юсуповская команда прочесала все сумки и даже автомобили, составив полный протокол апокалиптического действа.... Когда "питбуль" подсунул Бурову под нос эту фискальную кляузу, тот едва пробежал ее глазами, однако нынче собрался отнестись к ней внимательней.
Получив ее, Клим было разочаровался. Ну что ему был за интерес заочно копаться в женских косметичках! В потертом портфеле Собакина "значилась" пустая коньячная бутылка, и можно было себе представить, как ее измучили экспресс-экспертизой. Хотя наверняка сосуд выполнял роль фляги, в которую нелепый поэт втихую переливал остатки с барского стола. Хотя зачем эму здесь эта уловка: он мог преспокойно стащить из бара любой напиток, не прибегая к таким сложностям!
Клим вспомнил разговор с Собакиным... и тут же предпочел забыть. Этак можно додуматься до преступного сговора Эльки с Гогелем, основываясь на том, что одну тянет на место преступления, а другого - к жертве! И, что греха таить, Буров не без стыдливого вуайеристского трепета приступал к строкам, посвященным Иде. Развлечение сомнительное, но все же развлечение...
Насколько он помнил, Дольская любила сетовать на свою "неженскую" долю: мол, таскает она, бедная, с собой кучу всякого хлама и никак без этого не может обойтись, в то время как у нормальной женщины должна красоваться на плече не сума, а сумочка, и желательно скромная и дорогая. Ида же, не чуждая любви к печатному слову, носила с собой любимые книги, и чужие рукописи, которые ей было поручено редактировать и которые она неизбежно порывалась развеять по ветру с небоскребов, - и однажды-таки развеяла! Все это случилось на глазах у Клима, когда они пришли в гости к бывшему поклоннику Дольской, пожилому любителю кактусов. Буров уже не помнил, чем этот господин занимался в свободное от ботанического хобби время, а также - что привело Дольскую в состояние разрушительной меланхолии. На взгляд Клима гневаться было решительно не от чего, и любитель кактусов оказался весьма приятным и доброжелательным собеседником. И, кстати, пострадал-то совершенно непричастный к событиям автор злополучного опуса, развеянного по ветру...
Так или иначе, ныне Ида ограничилась традиционным дамским набором без литературных излишеств. Помады, тушь, записная книжка, рекламный буклет про чай для бесповоротного похудения (с летальным исходом, как хотелось добавить), и прочие мелочи...
Но внимание Клима привлекла одна деликатная деталь: в хвосте списка, после персикового геля для интимной гигиены (увы и ах!), обнаружилась туалетная вода. Клим не обратил бы на нее никакого внимания: он ехидно умилялся скрупулезности юсуповской команды по части описания дамского инструментария, и на сем его знакомство с "протоколом обыска" завершилось бы. Если б не эти духи, напомнившие ему одну вчерашнюю сцену: столь ожидаемый ныне Рома Квасницкий преподносит Нонне коробочку с тем же лейблом... Кензо! Повод для заострения дедукции и прочих методов ничтожен. Мало ли женщин по всему земному шару благосклонны к этому запаху. Нет ничего удивительного, если Леди и Ида пользуются одним и тем же парфюмом. И все-таки пустячное совпадение не хотелось сбрасывать со счетов. Клим плохо разбирался в ароматах, но даже он имел некоторые представление о модном японце. Точнее о созданном им запахе, напоминавшем горький миндаль. Кто-то из знакомых женщин обронил это сравнение, а Буров мимолетно подумал, что его обоняние не приняло бы подобный изыск. Однако лучше один раз понюхать, чем сто раз услышать. Глупо рассуждать о запахе умозрительно. А что если "Кензо" - дежурный подарок Квасницкого знакомым особам? Буров вспомнил, как в былые времена дефицита его двоюродный брат купил двадцать овощерезок "для подружек".
-- А что... колготки - это банально, - рассуждал он. - А я дарю творческий эксперимент!
Братец слыл среди родственников сумасбродом, меж тем его "овощерезная тактика" имела успех, и он был женат четыре раза. Может, и Рома оседлал тот же метод: накупить одинаковых флаконов и одаривать, не мучая себя особенностями индивида!
Про Иду вопросов не меньше. Она не любит резких ароматов, и ее трудно причислить к тем радикальным чистюлям, которые намываются до скрипа по три раза за день. Зачем же ей понадобились изыски для ухода за бренным телом на штатной пьянке?! Напрашивается предположение, что Ида ехала на злополучное торжество, зная, что ей предстоит "ответственная" ночь... И может, не одна! С Квасницким ли или с кем еще... Конечно, ее ход мыслей мог быть вполне невинен: дескать, приму с утра похмельно-взбадривающий душ, а потом отправлюсь восвояси чистой. Но разве обязательно разводить "интимные церемонии"! Хотя... может, Клим чего не понимает? Не исключено, что некоторые барышни ванну из розовых лепестков принимают, дабы привлечь самцов еле уловимым и гипнотическим ароматом лона...
Тьфу, только отвлекающих маневров сознания не хватало! Разве имеют значения сейчас уловки изменчивой Иды! Клим немедленно уличил себя в бессмысленной ревности и поспешил возблагодарить провидение, что в сумочке Дольской не завалялся тест на беременность. А мог бы! При таких извилистых сексуальных связях этой "веселой семейки" - истинных и мнимых - ожидай чего угодно. Впрочем, если копнуть, то у любой сложившейся прочной и давней компании рыльце в пушку. На том она и держится, как ни парадоксально это звучит. Конечно, принцип "все со всеми переспали" нередко нарушает гармонию дружбы, но уж если родство душ не разрушилось от близости тел, тогда уж никакие ураганы судьбы ему не страшны.
Глава 11. Абрахам Брил и ретивый дилетант
А Идочка и жнец, и в дуду игрец: и редакторша, и журналистка, а теперь еще дизайн интерьеров ей не чужд, - в очередной раз подивился Клим талантам Дольской. В сущности, он этим занимался с момента их знакомства, которое состоялось на предновогоднем сборище в дружественном Бурову издательстве. Там вокруг Иды сгущались противоречивые энергии, и никто толком не мог ответить на невиннейший вопрос "кто эта девушка". Один заверил, что она художница-неосоцреалистка (жуть!), другой обозвал ее "бешеной графоманкой", третьему она была памятна пикантным эпизодом: играла в карты на раздевание с двумя редакторами, в результате чего осталась в неглиже... а кто-то яростно опровергал эту версию и выдвигал свою: на спор обнажила свои "культовые" сиськи в кафе напротив, куда любили завернуть здешние сотрудники... "Интересная девушка, - рассеянно подумал Клим. - Во всяком случае, две важнейшие детали экстерьера у нее большие - грудь и глаза. А, собственно, чего еще требовать..." Сблизившись с Идой, Буров не обнаружил ни графоманства, ни обнажения частей тела в общественных местах, зато узнал куда более прозаические ее особенности. Дольская оказалась девушкой ленивой и рассеянной, но это полбеды. Она словно испытывала климово терпение, а Буров, изо всех сил желая быть галантным, старался не показывать своего недовольства. Дал ей ключи от дома - она их моментально потеряла. Помог ей устроиться на приличную работу, благо, что полезные связи он умел поддерживать, - она тут же умудрилась кого-то подставить, причем изящно и ненамеренно. В общем, вела себя так, что однажды захотелось ударить ее по красивому лицу. Но Буров не ударил, он галантно выразил недоумение, на что Ида обозвала его занудой и ушла с перископов. Клим даже заскучал поначалу. С ней было необычно. Она - изделие штучное, но слишком мудреное в управлении, вдобавок с потерянной инструкцией. Зато развлекаться с ней - милое дело. Девушка-фейерверк, и не без божьей искры. Есть такие барышни: чуешь, что бог талантами не обделил, только вот в каких сферах - никак не раскусить. Приходится их любить за красивые глаза.
Мечтательная ретроспектива запнулась о недавнюю реплику Лизы Чегановой. Что там она говорила о том, какой женщине пристало интересоваться покойным Тимуром? Источник крайне ненадежен, но иного не дано. Дама должна быть либо сама с садо-мазо свихом, либо "болонкой", как Марго. Ни при каких обстоятельствах Буров не причислил бы Маргариту к "болонкам", однако, похожих на Маргариту типажей среди действующих лиц не наблюдается. Нонну, ее ближайшую подругу, никогда бы не угораздило даже мимолетно связаться с семейным деспотом. Она хоть и не отличается маргаритиными редакторскими амбициями и жаждой самовыражения, но в доме будет доминировать. Муж может пошаливать на стороне, но блефовать с завещаниями и принуждать к обильному деторождению ему в голову не придет. Эля? Дубль два с давней зазнобой для нее абсолютно исключен. Тайная экзальтация Веры Павловны? В тихом омуте известно кто водится... И в показаниях противоречия. Надо разузнать у Нонны, что она за птица и по какой траектории попала к ней в услужение. Хотя скорей всего она благодетельная до мигрени, иначе Силя почуял бы неладное. Остается несравненная Ида, которую раздражают добродушные любители кактусов. И трудно удержаться от каламбура: Клим ей тоже не климатил! Может статься, причина в том, что она неровно дышит к властным и порочным?
И все-таки на фоне всех наблюдений Буров ощутил в себе параллельный мужской интерес, даже скорее, любопытство, связанное с памятью сходных ощущений в прошлом. Лизхен в этом состоянии смутно напомнила ему бывшую жену: стройная, с практически идеальной фигурой молодая женщина вела себя, как грузная усталая пожилая матрона, обремененная клубком многочисленных семейных проблем и возрастных болезней. Клим и тогда, и сейчас не мог понять причин подобной метаморфозы. И как всегда это не к месту случается, в мозгу почему-то неожиданно, как назойливая мелодия, всплыла дурацкая фраза из американского руководства для хорошей жены, прочитанного еще в журналистскую бытность: "Поправьте ему подушечку и предложите снять его ботинки. Говорите тихим, успокаивающим и приятным голосом". Тогда, помнится, эта фраза его умилила до крайности, даже оставила какую-то сентиментальную ностальгию по несбывшемуся. А сейчас ему подумалось, что все беды оттого, что большинство женщин пытаются залезть на чужой "шесток", вот и попадают, как кур в ощип. В результате портят жизнь и себе и "шестку".
- У меня есть зажигалка, - произнес Буров и подошел к Лизхен почти вплотную, заставив ее тем самым опуститься в кресло.
Дал прикурить, придвинул (вместо пепельницы) крохотное фарфоровое синее блюдечко, предварительно освободив его от кофейной чашки, а сам устроился на квадратном пуфике, быстро подкатив его поближе к даме. С первым же дымком Лизиной сигареты потянуло курить, но Клим решил потерпеть, вдруг пригодится, как жест, и вместо этого быстро спросил:
- А где же ваша соседка Ида?
- Она внизу осталась, с ней, по-моему, Алим хотел поговорить.
- Вот оно что... - протянул Буров, получив объяснение неуютному поведению Юсупова. - Собственно, я хотел узнать, когда вчера вы обе легли спать.
- Ну, меня под утро проводил Сильвестр, только я не помню точное время, спросите у него, а Ида - не знаю, но после меня. Я уже спала. Да, вам, наверное, уже наболтали, - хмыкнула она, - я перебрала вчера с алкоголем и помню все, как в тумане.
- Все-таки это очень неосторожно, - менторским голосом проговорил Клим, - в вашем положении столько пить...
- В как-ком моем?.. А... это вы о беременности?
- О ней, родимой...
Лизхен выпустила струйку дыма и, явно сделав над собой усилие, попыталась рассмеяться. Получилось жалко.
- Да не беременна я. Это так, - она запнулась и чуть не слезливым, с ноткой истерики, однако не лишенным попытки кокетства голосом продолжила, - ну, что вы ко мне все пристали! Юсупов этот, Гарин, вы еще... Я... я боюсь. Понимаете вы, боюсь! Еще диск у меня какой-то требуют. А я его и в глаза не видела!
- Лиза... - Клим постарался внести в интонацию максимальную мягкость, - да я верю, что вы диск не брали. И спрашивать о нем не буду. Лучше скажите, роман Эльвиры с Квасницким тоже придумали?
- Да ничего я не придумывала! Я просто намекнула Алиму, а он сразу ухватился. Откуда я знаю, - она перешла на скоротечный монолог, - может, был, может, не было, ну ведь мог же и быть! Квасницкий любит матрон! Он сам говорил! Да и Эльвира никогда не упускала случая пропустить фразочку, что мол, ее на "додиков" потянуло. Мол, женщины после сорока предпочитают форму содержанию. - В ее голосе проскользнула чуть уловимая обида. - Какая разница? Они все равно выпутаются, а на меня повесят этого Мунасипова! А сами убили, потому что его все ненавидели, даже собственная жена!..
- А почему вы считаете - ненавидели? - перебил Клим.
- А разве его можно любить? Он же страшный!
"Вот он, типичный образчик женской логики!" - с иронией подумал Буров и тут же посетовал:
- Ну понятие привлекательности - вещь субъективная.
- А я не об этом! - Лиза многозначительно взглянула на Клима, - он по-другому страшный. Был.
- А ведь он, говорят, ухаживал за вами...
- Ухаживал... К Мунасипову это слово не подходит. Он не ухаживал, он пытался завалить, это будет точнее, - Лизхен постепенно стервенела, - я, вообще, не понимаю, как Гарин мог с ним общаться! Они такие разные! Сильвестр, он обаятельный, почти джентельмен. А этот, грубый... - она попыталась подыскать слово и остановилась на банальном, - грубая скотина...
- Все-таки, по-моему, вы слишком строги к Тимуру, - подзадорил Буров, - вот Марго так явно не считает.
- А что Марго, вот такие болонки вполне и могут жить с подобными уродами! Это еще Кант определил такой брак, как юридическое право на владение половыми органами. Ужас, а не брак. Кстати, Марго, если вы заметили, не заливается слезами по покойному. Для нее его смерть - дар божий!
Вот уж кого-кого, а госпожу Чеганову Клим никогда бы не заподозрил в чтении философских трудов! Хотя все может быть, и он снова соотнес ее со своей бывшей женой, та ведь даже цитатник имела на все случаи жизни, куда старательно вписывала наиболее остроумные, по ее мнению, "изречения великих", кои и вставляла в разговоре к месту и не к месту.
- Я даже не знаю, какая женщина могла бы вытерпеть Мунасипова, - наморщив носик, между тем продолжала Лизхен, - наверняка, с какими-нибудь садо-мазо замашками.
- С какими? - переспросил Буров, почувствовав, как в голове опять начинает метаться трудно определимая идея. Это напоминало небольшую гематому, которая каждый раз отзывалась острой болью на самые легкие прикосновения. Где-то в памяти у него хранился ответ на вопрос, некая точка отсчета. Временами ему удавалось подойти к ней то с одной, то с другой стороны, но потом, словно туман, поднималась внутренняя суетливая муть и мешала увидеть всю ситуацию снаружи: картина рассыпалась на фрагменты, оставляя лишь предчувствие целостности.
- Да с какими угодно! - с возмущением выдала Чеганова. - Вон суфражистка какая-нибудь, как Эльвира, с комплексами угнетенной восточной женщины или вон ваша Ида, якобы загадочная девушка с глубокими зелеными глазами. Вот уж она точно не знает, на кого бы ей кинуться. То Гарину глазки строит, то на Квасницкого напускает обаяние. И вообще, она не простая. Он ведь точно с кем-то здесь романчик завела, а с кем, даже мне непонятно!
"Почему ДАЖЕ? - внутренне съехидничал Буров, - похоже, госпожа Чеганова имеет весьма высокое мнение о своей интуиции". И тут же решил расспросить подробнее.
- Лиза, все-таки мне бы хотелось уточнить, почему вы считаете, что Тимуру в отношениях с женщинами требовались какие-то извращения? Я, например, за ним такого бы не заподозрил.
- Ну, Клим, - вдруг хихикнула та, - да вы его с этой точки зрения и не могли рассматривать. Разве что, если б имели склонность к педерастии... - такой разговорный поворот определенно ее обрадовал, она уже неприкрыто начинала, что называется, "прыскать в ладошки".
- Да уж, - смутился Буров и тоже слегка развеселился, - этой склонностью, к счастью, я не обладаю, и все же...
- Да, господи, все же довольно просто, - в ее интонации проскользнула снисходительная усталость, - Мунасипов, ну он был человек конкретный, но не конкретный в том смысле, в котором все сейчас говорят "конкретный", а однозначный. Это - хорошо, а это - плохо, и ни шагу от стандарта. Дом, жена, дети, друзья, деловые партнеры - это один стандарт. А любовница - это изначально объект удовлетворения низменных страстей. Ну, понимаете, две градации женщин - жена и "соска". Что недопустимо с женой, то обязательно для любовницы. Ну и спуску, я думаю, он никому не давал, поэтому я и опасалась его. Я и напилась поэтому: от страха.
- Ну, допустим, - Клим ощутил потребность продолжить тему, ему стало интересно, какие мысли бродят в этой хорошенькой, на первый взгляд, не слишком сложной головке, - а вот, если мы, например, возьмем Романа Квасницкого, он на извращения способен?
- Рома? - Лиза чуть прикусила губку, - ни то, ни се, удачливый гастролер, думаю, ничего особенного. Они с Тимуром активно не любили друг друга. Но если ты, ой, извини...
- Наоборот, лучше на ты, - похоже Буров набирал бонусы в отношениях с госпожой Чегановой.
- Ну, если ты спрашиваешь, мог ли он убить, то, честно скажу, по приказу Гарина мог. Но вряд ли дела обстоят так. Все как-то запуталось, я все думала, что это Марго или Эльвира... Да и сейчас так думаю... Особенно после того, как эта психопатка на меня накинулась! А потом, здесь все могли его убить... Даже я... Он мне успел таких гадостей вчера наговорить, ну не гадостей даже, а отвратительных... - она замолчала, подбирая слово, - не знаю, историй. Все интересовался, случалось ли мне испытывать сексуальный стресс.
- Как это? - старательно удивился Клим, разговор становился все интересней и интересней, но сошел с нужной колеи - на Квасницкого-то его не удалось перевести.
-- Слушай, налей мне чего-нибудь выпить, здесь, по-моему, был маленький барчик.
Заставив Бурова суетиться, Лизхен, казалось, окончательно успокоилась. У нее начинали возрождаться специально отработанные для мужской компании манеры.
-- Даже стыдно рассказывать - настолько противно, - продолжила Лиза.- Он говорил, что, мол, одна его знакомая попала в такую ситуацию. Они с парнем гуляли по парку, ну и, суть да дело, устроились в кустах, причем оба уже были голые. И вот в самый интересный момент на них выбежал здоровый служебный пес. Парень залез на дерево, а псина стала, ну свои дела делать с ногой этой самой знакомой. А потом за собакой появился и хозяин. Было очень унизительно, а дама неожиданно получила самый сильный оргазм в своей жизни. Мол, эта дама сама Мунасипову подробно рассказывала. Он все так возбужденно плел, пьяный еще, ну, мне стало противно, и потом даже вырвало. Может, больше от ужаса... Спасибо!
Она взяла наполненную Климом чашку с мартини.
- Н-да, - неопределенно уронил Клим.
Они замолчали. Лизины рассуждения неожиданно обесточили разговор. Сделали его неприятным и неуместным. "Вот, ведь, дамочка, - подумал Буров, - наблевала вчера с перепоя, а подала так, будто ей, барышне утонченной и невинной, всякие гадости рассказывают, а у ней желудок слабый. И вообще..." В гараже лежал труп, а они как будто продолжали рыться в его нижнем белье. Патологоанатомы чертовы!
- Лиза, а ты не помнишь, кто оставался в гостиной?
Она, уже расслабившись, провела ногтями по подлокотнику:
- Да смутно все. Ну Ида с Романом чего-то там шушукались. Она же наверняка только из-за него и приехала. Не подозревала, что ей ничего не светит. Вот если бы она постарше лет на десять была... Дольская, она же вроде меня, только шансов еще меньше.
Гнильца-таки проскользнула в ее тоне, словно подытоживая все опытным путем полученные Климом знания о "женской солидарности". Буров подумал, что здесь ловить ему уже нечего. Только не хватало выслушивать надуманные сентенции о престарелых "психопатках" и честолюбивых соперницах.
Итак, наступил момент, когда Климу, во-первых, захотелось взять полугодовой тайм-аут в "переговорах", во-вторых, он зверски проголодался, в-третьих, его потряхивало от сыпавшихся на его голову "скелетов из шкафа", плотно укутанных в грязное белье. Разряды головной боли грозились расколоть череп надвое и гостеприимно распахнуть его на манер яиц Фаберже... яица! Снова они, проклятые... Вермишель, яица и беременность - вот набор слов, запрещенных к употреблению на всю оставшуюся. А теперь неплохо бы никого не видеть, никого не слышать, навалить себе на веджвудский фарфор горку яств Веры Палны и засесть в укромном месте со старым журналом...пусть даже и маргаритиного производства, с прочими здесь напряженка. Свежая пресса - это всегда дурной тон, а с трехлетней выдержкой она облагораживается, как любой антикварный ширпотреб. Однако как глупо мечтать теперь о мещанском отдохновении! Дом давно стиснут в сумерках, а у Клима по-прежнему ни одной внятной кандидатуры на роль убийцы. Так, пожалуй, можно опросить всех, воспользовавшись методом исключения: как говориться, кто последний - тому и водить. Пока же все, с кем сумбурно и бессмысленно беседовал Буров, только усложняли и засоряли мыслительный процесс, а кое-кто вовсю способствовал его скорейшему затуханию. Мотив преступления всегда лаконичен: страсть, деньги, власть, психический недуг... а тут налицо колтун из мелких и нелепых интриг и ничего больше.
Впрочем, украденный диск можно было бы квалифицировать как относительно крупную махинацию... но она - хвала Создателю! - осталась в тени беби-бума местного значения и прочих ошеломительных открытий. Некоторые из них не столько ошеломительные, сколь озадачивающие, как, например, случившееся только что. Началось все с Мураками, который развалился на ковре и поневоле концентрировал на себе внимание, лениво помахивая пушистым хвостом. И Климу, усевшемуся за обеденный стол, память немедленно преподнесла образ дражайшей Иды. Но - не запятнанный злобными инсинуациями Чегановой, а извлеченный из последней сцены вчерашнего видеоряда: Дольская и Рома на этом самом месте беседуют...но оба в верхней одежде! Наконец-то Буров понял, что ему резало глаз. Не иначе Дольская собиралась отчалить под ручку с белокурым героем вечера!
И тут как назло раскладывается новый веер вопросов. Во-первых, какую роль в интриге отвести таинственной и доселе не найденной Мишель, во-вторых, отчего же замысел не был претворен в жизни и Ида осталась куковать тут без милого дружка, в-третьих, почему ее не видели ни Эля, когда отправлялась спать, ни Гогель, когда пробудился и побрел на кухню? Человека, который способен на исходе бессонной промозглой ночи отправиться бог знает куда, вряд ли может свалить с ног внезапная сонливость. Если Клим ушел спать в пять утра, Эля, как она сама утверждает, улеглась между пятью и шестью часами, то выходит, Ида в этот короткий предутренний промежуток успела потерпеть предполагаемое фиаско и, например, уйти в свою комнату ронять девичьи слезы... Или же в проигрыше оказался Рома, а вовсе не его строптивая спутница? Или Клим не сыщик, а впечатлительный болван, который до сих пор неровно дышит к бывшей пассии?
Ему, конечно, не терпелось поскорей удовлетворить свое любопытство, - пожалуй, только не по последнему пункту, - но на сей раз он не торопился атаковать предмет своих раздумий. Что ему дали предыдущие расспросы испуганных, разозленных, нетрезвых, истеричных людей? Ничтожно мало по сравнению с тем, чего он ожидал от них. А все потому, что он не смог собрать и систематизировать информацию о каждом. Его извиняет то, что в нынешней обстановке это сделать крайне затруднительно, но сие не значит, что следует опустить руки и не учиться на своих ошибках. И потому теперь Клим собирался обстоятельно подготовиться к беседе. Потому он разыскал Сильвестра, который в очередной раз о чем-то спорил с Алимом, и потребовал у него отчет об обыске, который провела юсуповская команда сразу после своего прибытия. Гарин удивленно замолк: ведь он помнил, что Буров наблюдал за принудительной следственной процедурой с брезгливым недоумением и заклеймил ее как "энкавэдэшный метод". В самом деле ему казалось, что если орудие убийства на месте, "ищейкам" остается узреть истину разве что по оттенкам носовых платков... Меж тем юсуповская команда прочесала все сумки и даже автомобили, составив полный протокол апокалиптического действа.... Когда "питбуль" подсунул Бурову под нос эту фискальную кляузу, тот едва пробежал ее глазами, однако нынче собрался отнестись к ней внимательней.
Получив ее, Клим было разочаровался. Ну что ему был за интерес заочно копаться в женских косметичках! В потертом портфеле Собакина "значилась" пустая коньячная бутылка, и можно было себе представить, как ее измучили экспресс-экспертизой. Хотя наверняка сосуд выполнял роль фляги, в которую нелепый поэт втихую переливал остатки с барского стола. Хотя зачем эму здесь эта уловка: он мог преспокойно стащить из бара любой напиток, не прибегая к таким сложностям!
Клим вспомнил разговор с Собакиным... и тут же предпочел забыть. Этак можно додуматься до преступного сговора Эльки с Гогелем, основываясь на том, что одну тянет на место преступления, а другого - к жертве! И, что греха таить, Буров не без стыдливого вуайеристского трепета приступал к строкам, посвященным Иде. Развлечение сомнительное, но все же развлечение...
Насколько он помнил, Дольская любила сетовать на свою "неженскую" долю: мол, таскает она, бедная, с собой кучу всякого хлама и никак без этого не может обойтись, в то время как у нормальной женщины должна красоваться на плече не сума, а сумочка, и желательно скромная и дорогая. Ида же, не чуждая любви к печатному слову, носила с собой любимые книги, и чужие рукописи, которые ей было поручено редактировать и которые она неизбежно порывалась развеять по ветру с небоскребов, - и однажды-таки развеяла! Все это случилось на глазах у Клима, когда они пришли в гости к бывшему поклоннику Дольской, пожилому любителю кактусов. Буров уже не помнил, чем этот господин занимался в свободное от ботанического хобби время, а также - что привело Дольскую в состояние разрушительной меланхолии. На взгляд Клима гневаться было решительно не от чего, и любитель кактусов оказался весьма приятным и доброжелательным собеседником. И, кстати, пострадал-то совершенно непричастный к событиям автор злополучного опуса, развеянного по ветру...
Так или иначе, ныне Ида ограничилась традиционным дамским набором без литературных излишеств. Помады, тушь, записная книжка, рекламный буклет про чай для бесповоротного похудения (с летальным исходом, как хотелось добавить), и прочие мелочи...
Но внимание Клима привлекла одна деликатная деталь: в хвосте списка, после персикового геля для интимной гигиены (увы и ах!), обнаружилась туалетная вода. Клим не обратил бы на нее никакого внимания: он ехидно умилялся скрупулезности юсуповской команды по части описания дамского инструментария, и на сем его знакомство с "протоколом обыска" завершилось бы. Если б не эти духи, напомнившие ему одну вчерашнюю сцену: столь ожидаемый ныне Рома Квасницкий преподносит Нонне коробочку с тем же лейблом... Кензо! Повод для заострения дедукции и прочих методов ничтожен. Мало ли женщин по всему земному шару благосклонны к этому запаху. Нет ничего удивительного, если Леди и Ида пользуются одним и тем же парфюмом. И все-таки пустячное совпадение не хотелось сбрасывать со счетов. Клим плохо разбирался в ароматах, но даже он имел некоторые представление о модном японце. Точнее о созданном им запахе, напоминавшем горький миндаль. Кто-то из знакомых женщин обронил это сравнение, а Буров мимолетно подумал, что его обоняние не приняло бы подобный изыск. Однако лучше один раз понюхать, чем сто раз услышать. Глупо рассуждать о запахе умозрительно. А что если "Кензо" - дежурный подарок Квасницкого знакомым особам? Буров вспомнил, как в былые времена дефицита его двоюродный брат купил двадцать овощерезок "для подружек".
-- А что... колготки - это банально, - рассуждал он. - А я дарю творческий эксперимент!
Братец слыл среди родственников сумасбродом, меж тем его "овощерезная тактика" имела успех, и он был женат четыре раза. Может, и Рома оседлал тот же метод: накупить одинаковых флаконов и одаривать, не мучая себя особенностями индивида!
Про Иду вопросов не меньше. Она не любит резких ароматов, и ее трудно причислить к тем радикальным чистюлям, которые намываются до скрипа по три раза за день. Зачем же ей понадобились изыски для ухода за бренным телом на штатной пьянке?! Напрашивается предположение, что Ида ехала на злополучное торжество, зная, что ей предстоит "ответственная" ночь... И может, не одна! С Квасницким ли или с кем еще... Конечно, ее ход мыслей мог быть вполне невинен: дескать, приму с утра похмельно-взбадривающий душ, а потом отправлюсь восвояси чистой. Но разве обязательно разводить "интимные церемонии"! Хотя... может, Клим чего не понимает? Не исключено, что некоторые барышни ванну из розовых лепестков принимают, дабы привлечь самцов еле уловимым и гипнотическим ароматом лона...
Тьфу, только отвлекающих маневров сознания не хватало! Разве имеют значения сейчас уловки изменчивой Иды! Клим немедленно уличил себя в бессмысленной ревности и поспешил возблагодарить провидение, что в сумочке Дольской не завалялся тест на беременность. А мог бы! При таких извилистых сексуальных связях этой "веселой семейки" - истинных и мнимых - ожидай чего угодно. Впрочем, если копнуть, то у любой сложившейся прочной и давней компании рыльце в пушку. На том она и держится, как ни парадоксально это звучит. Конечно, принцип "все со всеми переспали" нередко нарушает гармонию дружбы, но уж если родство душ не разрушилось от близости тел, тогда уж никакие ураганы судьбы ему не страшны.
Глава 11. Абрахам Брил и ретивый дилетант
А Идочка и жнец, и в дуду игрец: и редакторша, и журналистка, а теперь еще дизайн интерьеров ей не чужд, - в очередной раз подивился Клим талантам Дольской. В сущности, он этим занимался с момента их знакомства, которое состоялось на предновогоднем сборище в дружественном Бурову издательстве. Там вокруг Иды сгущались противоречивые энергии, и никто толком не мог ответить на невиннейший вопрос "кто эта девушка". Один заверил, что она художница-неосоцреалистка (жуть!), другой обозвал ее "бешеной графоманкой", третьему она была памятна пикантным эпизодом: играла в карты на раздевание с двумя редакторами, в результате чего осталась в неглиже... а кто-то яростно опровергал эту версию и выдвигал свою: на спор обнажила свои "культовые" сиськи в кафе напротив, куда любили завернуть здешние сотрудники... "Интересная девушка, - рассеянно подумал Клим. - Во всяком случае, две важнейшие детали экстерьера у нее большие - грудь и глаза. А, собственно, чего еще требовать..." Сблизившись с Идой, Буров не обнаружил ни графоманства, ни обнажения частей тела в общественных местах, зато узнал куда более прозаические ее особенности. Дольская оказалась девушкой ленивой и рассеянной, но это полбеды. Она словно испытывала климово терпение, а Буров, изо всех сил желая быть галантным, старался не показывать своего недовольства. Дал ей ключи от дома - она их моментально потеряла. Помог ей устроиться на приличную работу, благо, что полезные связи он умел поддерживать, - она тут же умудрилась кого-то подставить, причем изящно и ненамеренно. В общем, вела себя так, что однажды захотелось ударить ее по красивому лицу. Но Буров не ударил, он галантно выразил недоумение, на что Ида обозвала его занудой и ушла с перископов. Клим даже заскучал поначалу. С ней было необычно. Она - изделие штучное, но слишком мудреное в управлении, вдобавок с потерянной инструкцией. Зато развлекаться с ней - милое дело. Девушка-фейерверк, и не без божьей искры. Есть такие барышни: чуешь, что бог талантами не обделил, только вот в каких сферах - никак не раскусить. Приходится их любить за красивые глаза.
Мечтательная ретроспектива запнулась о недавнюю реплику Лизы Чегановой. Что там она говорила о том, какой женщине пристало интересоваться покойным Тимуром? Источник крайне ненадежен, но иного не дано. Дама должна быть либо сама с садо-мазо свихом, либо "болонкой", как Марго. Ни при каких обстоятельствах Буров не причислил бы Маргариту к "болонкам", однако, похожих на Маргариту типажей среди действующих лиц не наблюдается. Нонну, ее ближайшую подругу, никогда бы не угораздило даже мимолетно связаться с семейным деспотом. Она хоть и не отличается маргаритиными редакторскими амбициями и жаждой самовыражения, но в доме будет доминировать. Муж может пошаливать на стороне, но блефовать с завещаниями и принуждать к обильному деторождению ему в голову не придет. Эля? Дубль два с давней зазнобой для нее абсолютно исключен. Тайная экзальтация Веры Павловны? В тихом омуте известно кто водится... И в показаниях противоречия. Надо разузнать у Нонны, что она за птица и по какой траектории попала к ней в услужение. Хотя скорей всего она благодетельная до мигрени, иначе Силя почуял бы неладное. Остается несравненная Ида, которую раздражают добродушные любители кактусов. И трудно удержаться от каламбура: Клим ей тоже не климатил! Может статься, причина в том, что она неровно дышит к властным и порочным?