Страница:
Я кулем шмякнулся о балкон и развалился на десятки кусков.
И каждый из кусков сипло выл от боли.
Вразнобой.
Если бы я потерял сознание, то все на этом бы, наверное, и закончилось. Громила прибил бы Светлану, а потом спустился на балкончик и разделал меня, как мясник свиную тушу.
Но я умудрился-таки поломать его зловещие планы. Не знаю, что мне помогло. Врожденное упрямство? Жажда жизни? Сома Больших Братьев? Не суть важно. Я не только сравнительно быстро очухался, но и нашел в себе силы вызвать наконец долгожданное состояние боевого транса.
Стало легко и весело. Энергия переполняла члены. В два прыжка я забрался на крышу. Шершавый черенок ножа ласкал ладонь, прохладная крестовина плотно прилегала к указательному пальцу; большой палец уютно покоился в специальной выемке на обушке. Острие резало воздух, почти звеня. Я пронзительно свистнул.
Мой обидчик сидел, развалившись, в шезлонге и что-то поучительно говорил стоящей перед ним на коленях Светлане. Для придания словам большей убедительности он иногда бил ей по голове тесаком. Плашмя.
Свист, изданный в состоянии рапида, близок к ультразвуку. Но злодей его услыхал. Он вскочил и почти сразу оказался стоящим напротив меня. Я был ошеломлен. Он ускорился практически мгновенно! И превосходил при этом мои собственные возможности раза в полтора. Жрал, наверное, всю жизнь активированную сому горстями. А то и чем позабористей ширялся. Ага. Боец против овец. Ладно, посмотрим, каков он боец против молодца.
Я сделал короткий выпад в область сердца. Он легко уклонился и замахал передо мною тесаком – слева-направо, справа-налево. Наискосок. Никакой техники, одна дурная сила и бешеный напор. Его ошибка была в том, что он положился на превосходство в скорости и не бросил тяжелый тесак еще вначале. Ошибка, непростительная для профи. А он, между прочим, превосходно владел рукопашным боем без оружия, – я это видел. Сломал бы мне шею, и вся недолга. Так ведь нет же. Решил, видать, пофорсить. И облажался…
Управляться с холодным оружием (а в особенности с оружием, имеющим длинный клинок) – не такое простое дело, как думается любителям носить на бедре полуметровую саблю, украшенную пилой, кровостоками и прочей ерундой. Достаточно сказать, что современные боевые ножи, рассчитанные на руку жителя крупного города, в жизни не имевшего ничего общего с мясницким ремеслом, имеют длину всего десять-двенадцать сантиметров. И поверьте – этого вполне хватает. Умение пользоваться длинным кинжалом постепенно уходит в прошлое. А здесь, в Фэйре, уже ушло.
Я медленно отступал, пугая противника редкими уколами и выбирая подходящий момент. Он же наращивал темп и, если так можно выразиться, плотность рубки. Он был похож на чудовищную человекообразную машину, пошедшую вразнос. Рычаги мелькали. Сирена ухала. Фары сверкали.
Противник был, как и ожидалось мною, левша. Я подловил его руку в крайней «мертвой» точке и легонько ткнул в подмышечную впадину. Он, кажется, сперва не почувствовал каверзной раны и едва не снес мне голову широким обратным махом. А потом движения его руки стали постепенно замедляться и слабеть. Он перебросил тесак в правую руку, но так было еще хуже. Вдобавок я незамедлительно подрезал и ее.
Он понял, что проиграл и открыл пасть.
Не знаю, хотел ли он сказать «Пощады!» или проклясть меня напоследок, и никогда теперь уже не узнаю. Всего парой сантиметров бритвенно отточенного острия «Рэндола» я перехватил ему глотку. Кровища выплеснулась темным веером, тянущимся по следу моего ножа. Несколько маслянистых капель влетело в фонтан. Жемчужная водяная сфера на долгий-долгий миг окрасилась в розовый цвет.
Дьявол, ненавижу этот натурализм! Особенно в замедленной прокрутке.
Я выпал из транса.
Светлана визжала. Мертвяк валился.
Фонтан был девственно чист. Я сполоснул в нем нож, обтер клинок о штанину, убрал в кобуру и пошел к женщине, несмело пытаясь улыбнуться.
– Кровопийца! Убийца! Не подходи ко мне, подонок!
«Убийца…» Вместо благодарности…
Самое обидное – она, безусловно, права. Я всего за какие-то полчаса стал убийцей женщин, детей и стариков. Значительно превысив предел необходимой самообороны. Самооборона… Разве она оправдывает смерть во имя свое? Вопрос, однозначного ответа не имеющий. А я и не оправдываюсь. Что сделано – то сделано.
«Кровопийца…» Тоже верно. Я действительно напоминал сейчас вампира из кабака «Веселые титьки», так живописно показанного человечеству Робертом Родригесом. Помните «От заката до рассвета?»
Но было и одно отличие. Немаловажное, по-моему.
Кровь на мне была, по преимуществу, моя собственная.
Вдруг навалилась усталость. Я пожал плечами и вернулся к фонтанчику. Умыться. Напиться.
«Подонок…» Черт!
Надо мной неподвижно завис аппарат, похожий на исполинскую бабочку бражника. Я запрокинул голову, изучая машину. Брюхо ее выглядело бархатистым и мягким. Полусложенные крылышки подрагивали. На боках белели непонятные руны.
Любопытствовал я недолго. «Бражник» выставил яйцевод и разродился потоками розового киселя, щедро облившего меня сверху донизу. Кисель мгновенно загустел, превратившись в эластичные прозрачные путы. Я немного подергался. Ради спортивного интереса. Вязкие пелены позволяли двигаться, но – боже мой! – что это были за движения? Муха, попавшая в мед, была, наверное, резвее меня. Я притих, не пытаясь более освободиться. Какой смысл тягаться с правоохранительными органами? А в том, что это были именно они, я нимало не сомневался.
Машина сдала вбок и опустилась ниже. Брюхо ее лопнуло, раскатав пологую ковровую дорожку до самых моих ног. На дорожку ступили чьи-то бежевые плетеные туфли.
– Доброе утро, соколик! – сказала бабка Кирея, выпуская из корзинки на крышу игрушечного своего кобелька Бууссе (он сразу подбежал к трупу и задрал на него лапу). – Мы, кажется, вовремя?
ГЛАВА 6
Деловитые люди в черном без особых церемоний вытаскивали из дома налетчиков, упакованных в такие же розовые облатки, что и Филипп. Их, словно поленья, швыряли во чрево громадного транспортера, отвратительного и зловещего всем своим бугристо-брюхастым видом. Там их, кажется, цепляли за что попало длиннющим багром и утягивали вглубь. Утягиваемые налетчики жалобно верещали, но на это никто не обращал внимания. Мертвые погромщики помалкивали.
– Видите, Филипп, – сказала Кииррей, провожая взглядом последнего пленника, – мы тоже умеем быть жесткими, когда это требуется. К счастью, в последнее время требуется это не так уж часто. Да, кстати… вас не очень беспокоит этот… м-м-м, костюм? – Она провела пальцем по «резиновому» наряду Филиппа. – Вы уж потерпите, дорогой мой. Обещаю, путы – мера лишь временная, и скоро мы вас от них избавим. Нас ждет долгая беседа в достаточно комфортных условиях, раздача слонов и кое-какие формальности. Прошу! – Она приглашающим жестом повела рукой в сторону «бражника». – Самостоятельно справитесь? Или предпочитаете, чтобы вас внесли?
Филипп потащился вверх по ковровой дорожке, неожиданно твердой, мучительно преодолевая сопротивление предохранительной оболочки. «Чтобы внесли…» Дудки! Он предпочитал все делать сам, пока это еще возможно. Кроме того, он опасался, вдруг и в «бражнике» есть свой багор?
Светлана осталась снаружи. С нею ласково беседовала миловидная пышка неопределимого возраста, к ней же ластился Бууссе, и ее истерика, кажется, пошла на убыль.
«Люди в черном» действовали быстро и слаженно. Труп с крыши убрали, пятна крови уничтожили с помощью небольшого распылителя, отдаленно напоминающего баллончик для аэрозолей. Дом сразу начали ремонтировать и приводить в порядок. Зевак пока не наблюдалось. Должно быть, по причине раннего времени. Спать в Фэйре любили подолгу.
Внутри летательного аппарата Филиппа окружили заботой и вниманием: встретили, проводили к одному из десятка удобных кресел, усадили и накрепко пристегнули. Следом за ним поднялась Кииррей. Вход закрылся.
– Полетели? – спросила старуха у Филиппа.
Он рассеянно кивнул.
– Чудесно. – Кииррей отдала приказание пилоту и, опустившись в кресло по соседству с Филиппом, поинтересовалась: – Кушать хотите?
– Хочу, – раскрыл он впервые со времени пленения рот, странным образом не затянутые липкой гадостью. – И, раз уж я все равно преступник, то не откажусь нарушить еще один закон, сожрав кусок мяса. И запив его водкой.
– Да какой вы преступник? – удивилась старуха. – Отныне вы, дорогой мой, самый что ни есть всамделишный национальный герой. Не удивлюсь, если благодарные горожане еще при жизни отгрохают вам памятник. На каком варианте желаете остановить свой строгий выбор? На бюсте? На ростовом? А быть может, на конном?
– Я бы прежде хотел узнать, в чем состоит мой подвиг, и кто меня на него подвигнул, – огрызнулся национальный герой. – Ну, ответите?..
– Безусловно, – отчеканила Кииррей. – Обязательнейшим образом. Вне всякого сомнения. Но чуть позже.
«Ну да, разумеется, – подумал Филипп, с неприязнью глядя на старуху. – Чуть позже, то есть вообще никогда. Порезал мерзавцев – спасибо. А в чем их мерзость заключалась – не моего, значит, убогого ума дело».
– Ну-ну, не дуйтесь, мальчик мой, – Кииррей читала его мысли без труда. – Ох уж мне этот юношеский максимализм! Никакого терпения. Все им сразу подавай, а иначе они на вас жутко рассердятся. Не спешите. Скушаете вожделенное мясо, выпьете вожделенной водочки, а там и поговорим… И кончено! – отрезала она, видя, что Филипп начал кривить губы.
Трое молчаливых быстрых мужчин отмыли Филиппа от «киселя», крови и грязи. Отняли нож, продезинфицировали и заклеили ранки. Обрядили его в махровый халат, долгополый и неудобный. Подсунули пластиковые тапочки без задников и усадили за накрытый обеденный стол. Исчезли они с проворством бывалых карманников, только что стянувших у лоха богатый бумажник.
Филипп умял огромный жирный антрекот с гарниром из тушеных овощей и опрокинул пару стопочек слабенького пойла, отдаленно смахивающего вкусом и запахом на сильно разведенный технический спирт. Он выпил бы, наверное, еще, но больше не было.
Закончив трапезу большой чашкой крепкого зеленого чая, он принялся обследовать помещение. Комната, в которой он находился (сглаженный шестиугольник семь на пятнадцать шагов, с длинным диваном, изогнувшимся вдоль одной стены и огромным окном на месте другой), была изумительно светла. Из окна открывался вид на город с чертовски немалой высоты. Под ногами подошедшего к прозрачной стене Филиппа наличествовало метров тридцать совершенно пустого пространства. Комната консолью выдавалась из основного тела здания. Филиппа передернуло, и он поспешно отступил в глубь помещения.
– Высоты, как погляжу, боитесь. – Кииррей на сей раз явилась без собачонки.
– Не люблю. – Филипп глянул на нее исподлобья. За ее спиной тенями сновали давешние ловкачи, уничтожая остатки застолья.
– Напрасно. Жаль, что человеку не дано летать. На высоте так свободно дышится.
– Только не мне, – сказал Филипп недружелюбно. – Я парень деревенский, приземленный. Питаю необоримую слабость к запаху навоза и разговорам начистоту. – Он механически прикоснулся к обожженному уху. Ухо, обтянутое скользкой пленочкой регенеранта, здорово зудело. – Поэтому давайте перейдем непосредственно к делу.
Филипп поборол желание поскрести ожог ногтем и опустил руки по швам.
«Карманы бы сейчас пришлись кстати», – подумал он. Люди, пленившие его, безусловно, знали о психологической важности карманов. Поэтому в халате их не оказалось. Как и пояса, за который можно засунуть большие пальцы. Лишь нелепые перламутровые пуговицы, огромные, точно чайные блюдца. Чтобы теребить, если волнуешься. Он сжал кулаки.
– Давайте-давайте, – с воодушевлением сказала Кииррей. Она опустилась на диван, приняв излюбленную позу – спина прямая, нога на ногу, на бедре – кисти с переплетенными пальцами. – Для того я, собственно, и нахожусь здесь. Будете расспрашивать или мне начинать рассказывать самой?
– Сперва я, – сказал Филипп. – Как прикажете вас называть?
– Кииррей, разумеется, – с некоторым удивлением отозвалась старуха. – Не люблю я этих новомодных штучек со сменой имен каждый год. Если же вас интересует мое звание, то извольте: старший интеллект-координатор. По-русски так, видимо, правильнее всего, – сообщила она, подумав. – Хотя, если без церемоний, можно и просто – координатор.
– Ну, так вот, госпожа координатор, – прошипел Филипп. – Кто такие эти черти, с которыми я воевал? И почему вы позволили им напасть на нас? Экспериментировали с моей агрессивностью? И как результаты? Удовлетворительные, надо полагать? И…
– Погодите, Филипп, – прервала его Кииррей повелительным взмахом руки. – Если вы будете орать, не переставая, то я просто не сумею вам ответить. Поверьте, состязаться с молодым разъяренным мужчиной в крепости голосовых связок мне никак невозможно. И еще. Бросьте вы, в конце концов, мельтешить у меня перед глазами! Присядьте, прошу вас.
Филипп набычился, прекратил нервно шлепать по комнате и сел. Дурацкие пуговицы при этом громко звякнули.
– Так вот, – продолжила Кииррей. – Если помните, а вы должны это помнить, мы несколько отличаемся от землян нервной организацией. В этом наше превосходство над вами и в этом же наша беда. У нас практически отсутствует преступность, ибо всякий потенциальный злодей, пересекаясь своим эм-полем с полями сотен добропорядочных и чистых душой сограждан, очень быстро теряет агрессивность. А поскольку хороших людей все-таки гораздо больше, чем плохих – и это не трюизм, поверьте, – стало быть, активный криминал в нашем обществе – редчайшее исключение. Не буду скрывать, свою роль играют так же вариаторы и модификаторы коллективного эм-поля. Полезнейшие устройства, так верно «вычисленные» вами в одном из разговоров с бедняжкой Светланой.
– Суг-гестивное законопослушие, – проговорил Филипп, с фальшивым восхищением округлив глаза и задирая указательный палец к потолку (дрянное спиртное оказалось довольно забористым, он едва не запутался в заковыристом слове). – Тирания добра. Регулируемая любовь. Так, что ли?
Кииррей кивнула, соглашаясь:
– Так. Причем весь набор – легким движением пальца. Щелк – и вокруг одни ангелы. Если позволите применить земное высказывание, дешево и сердито.
– А как же свобода воли? – серьезно спросил Филипп, решивший не обращать внимания на показной цинизм старухи. – Не для хранителей нравственных заветов, а для народа?
– У народа ее никто не отнимал, – сухо сообщила Кииррей. – Нужно – и важно! – понимать, где она заканчивается, и где начинается анархия. Опасная для индивидуумов, составляющих социум. Преступная.
– О, – поднял иронично Филипп брови, – а вы, конечно же, понимаете? Что ж, вам можно позавидовать. Такое понимание дорогого стоит.
– Мы, конечно же, понимаем, – подтвердила Кииррей. – Завидуйте. Но учтите, одного понимания совершенно недостаточно. Поэтому минимальные поправки, искусственно вносимые в колебания коллективного эм-поля, необходимы. Во имя общечеловеческого блага. Других причин нет, уверяю. Удовлетворены?
Филипп склонил голову и развел руками:
– Наверное, да… Простите, мадам, но когда разговор заходит о благе всего человечества, я обычно теряюсь. Не по Сеньке, знаете ли, шапка. Однако, поверьте, за народ Фэйра я искренне рад. Хорошо, когда у граждан напрочь отсутствуют криминальные порывы, верно? – Он ехидно осклабился. – Жаль, я не знал этого минувшей ночью…
– Не огорчайтесь, – сказала старуха. – Знать всё не дано никому. А ваши противники были в некотором роде нелюди. Пожалуй, даже и «черти», как вы их назвали недавно. Удивлены? Представьте, кроме… ну, скажем, «обычной» склонности к преступлениям существует еще и скрытая, носимая индивидуумами, психически нездоровыми. Этакое «эйцехоре», семя зла. Несчастные инверсанты и сами чаще всего о нем не догадываются – до тех пор, пока оно властно не толкнет их на тропу войны. Самое страшное, что такое проснувшееся безумие уже становится заразным. В нашей истории было немало случаев настоящих эпидемий убийств, грабежей или жестоких половых насилий. Я возглавляю службу, занимающуюся как профилактикой подобных явлений, так и борющуюся с их последствиями. И вы, Филипп, с вашей уникальной психикой, безучастной, едва ли не «мертвой», но столь же неистовой временами, стали для этой службы настоящим открытием. А для носителей «эйцехоре» – полюсом неодолимого притяжения. И они не выдержали. Уничтожить вас стало для них идеей фикс. А катализатором, запустившим процесс выброса агрессивности именно этой ночью, стал, очевидно, пик вашего подсознательного стремления к борьбе со смертельной опасностью. Возможно, какое-либо сильное воспоминание. Возможно, какой-либо яркий сон.
– Выходит, я мало того, что стал приманкой, так и мочил-то кретинов?! – неприятно поразился Филипп. – Господи, так они ж за себя не отвечают! Вы-то где были? Надо было их раньше брать, пока они ко мне только подбирались! – Он подавился слюной и закашлялся.
– Да, надо было! – вспылила старший интеллект-координатор. – За домом, за вами, даже за Светланой была установлена слежка. Не наша вина, что ответственный за надзор сам оказался «инфицированным». Он разрушил все наши системы связи и наблюдения, убил напарника и отправился помогать «братьям по крови». Мы, признаться, боялись, что не успеем спасти вас. Но вы неплохо справились самостоятельно… – Кииррей на мгновение умолкла, вспоминая, должно быть, последствия его самостоятельности. – За погибших и раненых себя не казните. Вина полностью ляжет на меня. Мне и отвечать. – Она снова примолкла, как бы задумавшись, стоит ли уточнять для него свою дальнейшую судьбу. Сказала: – Расширенное заседание совета по этическому контролю завтра. Не переживайте, ваше присутствие не требуется.
Филипп сердито запыхтел и отвернулся. Кииррей, не мигая, глядела на него, выжидая продолжения. Спустя некоторое время он глухо спросил:
– Что вас ждет?
– Не знаю. Пожурят. Проклянут. Превознесут. Совет велик, мнений будет множество. В итоге посоветуют уйти на покой, наверное…
– Посоветуют и только? Ничего себе! – Филипп повернулся и с интересом посмотрел Кииррей в глаза. – Уйдете?
– Нет, – твердо сказала Кииррей. – Я выполняла долг. Спасены сотни, если не тысячи жизней. Нет, я не уйду.
– Так я и думал. А что ждет этих… болезных? Инверсантов. Ну, тех, что выживут?
– Процедура нейтрализации инверсантов определена законом. Минимально потребная операция на мозге и специализированная лечебница впоследствии. Других вариантов попросту нет.
– Ну а меня?
– Вас? – Кииррей просветлела. – Объятия прекрасной Светланы, горы шашлыков, ведра водки, вечный почет и уважение со стороны жителей Фэйра…
– Конная статуя при жизни, – подхватил Филипп.
– Совершенно верно. Если пожелаете, на подножии высекут ваши стихи. К примеру, эти: «Катарсис мой! Ты одинок, как ворон, севший на сосну. Пойду домой, милашку с горести за вымя оттяну». А?! По-моему, подходяще.
Филипп сконфузился. Уши незамедлительно вспыхнули. Он думать не думал, что старуха так хорошо запомнит его хоть и шуточные, но все-таки довольно неприличные вирши. Да он ведь даже не догадывался, что она их понимает!
– Стихов не надо, – тихо сказал он и вцепился в пуговицу; опомнился, отпустил. – Ничего не надо. Лучше отпустите меня домой. Пожалуйста.
Кииррей с состраданием поглядела на него.
– Это неосуществимо, мой мальчик, – вынесла она страшный приговор. – В первую очередь технически. Разорвав отношения с метрополией, мы лишились не только перфораторов, но и лицензии на их использование. Разумеется, у нас осталось несколько транспортных устройств, предназначенных для экспорта минералов. Но вы должны понимать, Филипп – путешествия через границу по нефтепроводу возможны только в фильмах про Джеймса Бонда. Если позволите, я приведу такой пример: представьте, что какому-то сумасшедшему адмиралу вздумается забрасывать лазутчиков во вражеский тыл, выстреливая ими из главного калибра своего линкора. Представили? Грустные результаты ждут этих шпионов, верно? Так вот, отправка пассажиров при помощи карго-перфоратора выглядит намного бесчеловечнее. Вряд ли вас устроит, дорогой мой, прибытие к месту назначения в виде девяноста килограммов протоплазмы, равномерно рассредоточенной по всему объему финишной камеры. По очень немалому объему.
– Значит – никаких надежд?
– Надежда умирает последней. Я ли должна говорить это вам? Изречение-то – чисто земное. Возможно, мы восстановим официальные дипломатические контакты с метрополией. Возможно, наши доблестные контрразведчики выловят наконец легендарных агентов Легиона, о которых столько говорится последнее время в наших масс-медиа, и мы получим возможность торговаться с его руководством. Да мало ли что! А пока – веселитесь, черт вас возьми! Для вас распахнуты любые двери и открыты все дороги. Забирайте свою Светлану и отправляйтесь путешествовать. У нас есть на что посмотреть, уверяю! Один Парк Иллюзий чего стоит! Ну, а пресытитесь отдыхом, найдется и работа – в самый раз по вашему широкому плечу. Ко мне уже поступило несколько запросов от коллег из других городов. На предмет вашего участия в ликвидации скрытых носителей криминального психоза.
– Че-го? – рявкнул Филипп, вскакивая. – Да вы оборзели! Нашли провокатора! Хрен вам, понятно?! Сами мочите своих придурков, а я – пас! Ясно вам?! И так не отмыться…
Кииррей прищурилась. Лицо ее преобразилось и стало неприятно.
– Не отмыться, говоришь? – каркнула она. – А был ты чистеньким, да? За деньги воевал против дикарей, уничтожал их без разбору и был святее святого, так? Помолчи, я знаю, что ты скажешь, – отмахнулась она в ответ на попытку Филиппа открыть рот. – «Война против захватчиков священна, я защищал человечество, онзаны – суть библейская саранча и должны быть повернуты вспять!» И тому подобный словесный мусор. О, небо! – Она картинно воздела руки и закатила глаза в направлении близких в этом бельведере небес. – «Ратью смуглой, ратью дружной мы идем спасать весь мир. Мы идем, и пылью вьюжной тает облако горилл»[3]. Да? Бред сивой кобылы, дружок! В нем не хватает только Антихриста. Один лишь болван, совершенно не приученный пользоваться собственным мыслительным аппаратом или окончательно одурманенный сомой, может клюнуть на такую галиматью. Раскрой глаза, человек! Тебя! Заставляли! Стрелять! В би-о-ро-бо-тов! «Ужасающие и безжалостные агрессоры!» Боже ты мой!.. – Кииррей нехорошо рассмеялась. – Слушайте, запоминайте, Филипп, больше вам этого никто не скажет! Метрополия не могла больше мириться с ростом милитаристских настроений внутри общества и создала, – повторяю: самостоятельно создала отдушину для своих воинствующих дуболомов. Врагов им создала!.. Игрушечных! Материалом стал полуразумный рабочий скот достаточно удаленной от гнездовища человеческих цивилизаций расы собакоголовых сапиенсов. Расы, отмечу, от природы весьма склонной к лицедейству. И получившей за роль сообщества вымирающих горемык, порабощенных чудовищами, богатые и многочисленные дары. О, спектакль удался на славу! Более того, он зажил своею жизнью, вовлекая в действие все новых и новых персонажей. То, что было задумано, как выгребная яма где-то на задворках мироздания, в один жуткий миг вспучилось, ожило и раскинуло свои ядовитые щупальца повсюду. Терру начало лихорадить. Список заразных инверсий психики пополнился – родилась болезнь жажды «справедливой» войны. Угрожающе возросла ксенофобия. Дьявольщина, в это никто не верил сперва, пока кресты не запылали, – расизм возник! Запахло настоящей пандемией. Видя, что дело дрянь, мы были вынуждены укрыть Фэйр за «железным занавесом». Нам не оставалось ничего другого. Мы спасали себя. Судите сами. Вас, Филипп, этот тошнотворный спрут коснулся лишь вскользь, но с лихвой хватило и того: вы принялись с упоением избивать младенцев, которые казались вам исчадиями зла…
– Не надо больше тыкать меня носом в мое дерьмо, – процедил Филипп. – Я все понял. Плохие люди платили мне деньги, чтобы я помогал им всерьез убивать игрушечных солдатиков, на скорую руку вылепленных из безобидных зверушек. И это, разумеется, безобразие. Полностью с вами согласен. Да и как не согласиться? Но сейчас я благополучно расстался с негодяями и оказался согрет и обласкан людьми воистину замечательными. Хорошие эти люди предлагают мне поработать палачом. А это уже, конечно, подвиг. Казнить-то надо исключительно преступников. Думаете, не откажусь, раз уж все равно деваться некуда? Ошибаетесь, мадам. Больше я здесь пальцем не шевельну, пусть меня хоть собаками травят.
И каждый из кусков сипло выл от боли.
Вразнобой.
Если бы я потерял сознание, то все на этом бы, наверное, и закончилось. Громила прибил бы Светлану, а потом спустился на балкончик и разделал меня, как мясник свиную тушу.
Но я умудрился-таки поломать его зловещие планы. Не знаю, что мне помогло. Врожденное упрямство? Жажда жизни? Сома Больших Братьев? Не суть важно. Я не только сравнительно быстро очухался, но и нашел в себе силы вызвать наконец долгожданное состояние боевого транса.
Стало легко и весело. Энергия переполняла члены. В два прыжка я забрался на крышу. Шершавый черенок ножа ласкал ладонь, прохладная крестовина плотно прилегала к указательному пальцу; большой палец уютно покоился в специальной выемке на обушке. Острие резало воздух, почти звеня. Я пронзительно свистнул.
Мой обидчик сидел, развалившись, в шезлонге и что-то поучительно говорил стоящей перед ним на коленях Светлане. Для придания словам большей убедительности он иногда бил ей по голове тесаком. Плашмя.
Свист, изданный в состоянии рапида, близок к ультразвуку. Но злодей его услыхал. Он вскочил и почти сразу оказался стоящим напротив меня. Я был ошеломлен. Он ускорился практически мгновенно! И превосходил при этом мои собственные возможности раза в полтора. Жрал, наверное, всю жизнь активированную сому горстями. А то и чем позабористей ширялся. Ага. Боец против овец. Ладно, посмотрим, каков он боец против молодца.
Я сделал короткий выпад в область сердца. Он легко уклонился и замахал передо мною тесаком – слева-направо, справа-налево. Наискосок. Никакой техники, одна дурная сила и бешеный напор. Его ошибка была в том, что он положился на превосходство в скорости и не бросил тяжелый тесак еще вначале. Ошибка, непростительная для профи. А он, между прочим, превосходно владел рукопашным боем без оружия, – я это видел. Сломал бы мне шею, и вся недолга. Так ведь нет же. Решил, видать, пофорсить. И облажался…
Управляться с холодным оружием (а в особенности с оружием, имеющим длинный клинок) – не такое простое дело, как думается любителям носить на бедре полуметровую саблю, украшенную пилой, кровостоками и прочей ерундой. Достаточно сказать, что современные боевые ножи, рассчитанные на руку жителя крупного города, в жизни не имевшего ничего общего с мясницким ремеслом, имеют длину всего десять-двенадцать сантиметров. И поверьте – этого вполне хватает. Умение пользоваться длинным кинжалом постепенно уходит в прошлое. А здесь, в Фэйре, уже ушло.
Я медленно отступал, пугая противника редкими уколами и выбирая подходящий момент. Он же наращивал темп и, если так можно выразиться, плотность рубки. Он был похож на чудовищную человекообразную машину, пошедшую вразнос. Рычаги мелькали. Сирена ухала. Фары сверкали.
Противник был, как и ожидалось мною, левша. Я подловил его руку в крайней «мертвой» точке и легонько ткнул в подмышечную впадину. Он, кажется, сперва не почувствовал каверзной раны и едва не снес мне голову широким обратным махом. А потом движения его руки стали постепенно замедляться и слабеть. Он перебросил тесак в правую руку, но так было еще хуже. Вдобавок я незамедлительно подрезал и ее.
Он понял, что проиграл и открыл пасть.
Не знаю, хотел ли он сказать «Пощады!» или проклясть меня напоследок, и никогда теперь уже не узнаю. Всего парой сантиметров бритвенно отточенного острия «Рэндола» я перехватил ему глотку. Кровища выплеснулась темным веером, тянущимся по следу моего ножа. Несколько маслянистых капель влетело в фонтан. Жемчужная водяная сфера на долгий-долгий миг окрасилась в розовый цвет.
Дьявол, ненавижу этот натурализм! Особенно в замедленной прокрутке.
Я выпал из транса.
Светлана визжала. Мертвяк валился.
Фонтан был девственно чист. Я сполоснул в нем нож, обтер клинок о штанину, убрал в кобуру и пошел к женщине, несмело пытаясь улыбнуться.
– Кровопийца! Убийца! Не подходи ко мне, подонок!
«Убийца…» Вместо благодарности…
Самое обидное – она, безусловно, права. Я всего за какие-то полчаса стал убийцей женщин, детей и стариков. Значительно превысив предел необходимой самообороны. Самооборона… Разве она оправдывает смерть во имя свое? Вопрос, однозначного ответа не имеющий. А я и не оправдываюсь. Что сделано – то сделано.
«Кровопийца…» Тоже верно. Я действительно напоминал сейчас вампира из кабака «Веселые титьки», так живописно показанного человечеству Робертом Родригесом. Помните «От заката до рассвета?»
Но было и одно отличие. Немаловажное, по-моему.
Кровь на мне была, по преимуществу, моя собственная.
Вдруг навалилась усталость. Я пожал плечами и вернулся к фонтанчику. Умыться. Напиться.
«Подонок…» Черт!
Надо мной неподвижно завис аппарат, похожий на исполинскую бабочку бражника. Я запрокинул голову, изучая машину. Брюхо ее выглядело бархатистым и мягким. Полусложенные крылышки подрагивали. На боках белели непонятные руны.
Любопытствовал я недолго. «Бражник» выставил яйцевод и разродился потоками розового киселя, щедро облившего меня сверху донизу. Кисель мгновенно загустел, превратившись в эластичные прозрачные путы. Я немного подергался. Ради спортивного интереса. Вязкие пелены позволяли двигаться, но – боже мой! – что это были за движения? Муха, попавшая в мед, была, наверное, резвее меня. Я притих, не пытаясь более освободиться. Какой смысл тягаться с правоохранительными органами? А в том, что это были именно они, я нимало не сомневался.
Машина сдала вбок и опустилась ниже. Брюхо ее лопнуло, раскатав пологую ковровую дорожку до самых моих ног. На дорожку ступили чьи-то бежевые плетеные туфли.
– Доброе утро, соколик! – сказала бабка Кирея, выпуская из корзинки на крышу игрушечного своего кобелька Бууссе (он сразу подбежал к трупу и задрал на него лапу). – Мы, кажется, вовремя?
ГЛАВА 6
Но тот, кто двигал, управляя
Марионетками всех стран, –
знал, что делал, насылая
Гуманистический туман:
Там, в сером и гнилом тумане,
Увяла плоть и дух погас…
Александр Блок
Деловитые люди в черном без особых церемоний вытаскивали из дома налетчиков, упакованных в такие же розовые облатки, что и Филипп. Их, словно поленья, швыряли во чрево громадного транспортера, отвратительного и зловещего всем своим бугристо-брюхастым видом. Там их, кажется, цепляли за что попало длиннющим багром и утягивали вглубь. Утягиваемые налетчики жалобно верещали, но на это никто не обращал внимания. Мертвые погромщики помалкивали.
– Видите, Филипп, – сказала Кииррей, провожая взглядом последнего пленника, – мы тоже умеем быть жесткими, когда это требуется. К счастью, в последнее время требуется это не так уж часто. Да, кстати… вас не очень беспокоит этот… м-м-м, костюм? – Она провела пальцем по «резиновому» наряду Филиппа. – Вы уж потерпите, дорогой мой. Обещаю, путы – мера лишь временная, и скоро мы вас от них избавим. Нас ждет долгая беседа в достаточно комфортных условиях, раздача слонов и кое-какие формальности. Прошу! – Она приглашающим жестом повела рукой в сторону «бражника». – Самостоятельно справитесь? Или предпочитаете, чтобы вас внесли?
Филипп потащился вверх по ковровой дорожке, неожиданно твердой, мучительно преодолевая сопротивление предохранительной оболочки. «Чтобы внесли…» Дудки! Он предпочитал все делать сам, пока это еще возможно. Кроме того, он опасался, вдруг и в «бражнике» есть свой багор?
Светлана осталась снаружи. С нею ласково беседовала миловидная пышка неопределимого возраста, к ней же ластился Бууссе, и ее истерика, кажется, пошла на убыль.
«Люди в черном» действовали быстро и слаженно. Труп с крыши убрали, пятна крови уничтожили с помощью небольшого распылителя, отдаленно напоминающего баллончик для аэрозолей. Дом сразу начали ремонтировать и приводить в порядок. Зевак пока не наблюдалось. Должно быть, по причине раннего времени. Спать в Фэйре любили подолгу.
Внутри летательного аппарата Филиппа окружили заботой и вниманием: встретили, проводили к одному из десятка удобных кресел, усадили и накрепко пристегнули. Следом за ним поднялась Кииррей. Вход закрылся.
– Полетели? – спросила старуха у Филиппа.
Он рассеянно кивнул.
– Чудесно. – Кииррей отдала приказание пилоту и, опустившись в кресло по соседству с Филиппом, поинтересовалась: – Кушать хотите?
– Хочу, – раскрыл он впервые со времени пленения рот, странным образом не затянутые липкой гадостью. – И, раз уж я все равно преступник, то не откажусь нарушить еще один закон, сожрав кусок мяса. И запив его водкой.
– Да какой вы преступник? – удивилась старуха. – Отныне вы, дорогой мой, самый что ни есть всамделишный национальный герой. Не удивлюсь, если благодарные горожане еще при жизни отгрохают вам памятник. На каком варианте желаете остановить свой строгий выбор? На бюсте? На ростовом? А быть может, на конном?
– Я бы прежде хотел узнать, в чем состоит мой подвиг, и кто меня на него подвигнул, – огрызнулся национальный герой. – Ну, ответите?..
– Безусловно, – отчеканила Кииррей. – Обязательнейшим образом. Вне всякого сомнения. Но чуть позже.
«Ну да, разумеется, – подумал Филипп, с неприязнью глядя на старуху. – Чуть позже, то есть вообще никогда. Порезал мерзавцев – спасибо. А в чем их мерзость заключалась – не моего, значит, убогого ума дело».
– Ну-ну, не дуйтесь, мальчик мой, – Кииррей читала его мысли без труда. – Ох уж мне этот юношеский максимализм! Никакого терпения. Все им сразу подавай, а иначе они на вас жутко рассердятся. Не спешите. Скушаете вожделенное мясо, выпьете вожделенной водочки, а там и поговорим… И кончено! – отрезала она, видя, что Филипп начал кривить губы.
Трое молчаливых быстрых мужчин отмыли Филиппа от «киселя», крови и грязи. Отняли нож, продезинфицировали и заклеили ранки. Обрядили его в махровый халат, долгополый и неудобный. Подсунули пластиковые тапочки без задников и усадили за накрытый обеденный стол. Исчезли они с проворством бывалых карманников, только что стянувших у лоха богатый бумажник.
Филипп умял огромный жирный антрекот с гарниром из тушеных овощей и опрокинул пару стопочек слабенького пойла, отдаленно смахивающего вкусом и запахом на сильно разведенный технический спирт. Он выпил бы, наверное, еще, но больше не было.
Закончив трапезу большой чашкой крепкого зеленого чая, он принялся обследовать помещение. Комната, в которой он находился (сглаженный шестиугольник семь на пятнадцать шагов, с длинным диваном, изогнувшимся вдоль одной стены и огромным окном на месте другой), была изумительно светла. Из окна открывался вид на город с чертовски немалой высоты. Под ногами подошедшего к прозрачной стене Филиппа наличествовало метров тридцать совершенно пустого пространства. Комната консолью выдавалась из основного тела здания. Филиппа передернуло, и он поспешно отступил в глубь помещения.
– Высоты, как погляжу, боитесь. – Кииррей на сей раз явилась без собачонки.
– Не люблю. – Филипп глянул на нее исподлобья. За ее спиной тенями сновали давешние ловкачи, уничтожая остатки застолья.
– Напрасно. Жаль, что человеку не дано летать. На высоте так свободно дышится.
– Только не мне, – сказал Филипп недружелюбно. – Я парень деревенский, приземленный. Питаю необоримую слабость к запаху навоза и разговорам начистоту. – Он механически прикоснулся к обожженному уху. Ухо, обтянутое скользкой пленочкой регенеранта, здорово зудело. – Поэтому давайте перейдем непосредственно к делу.
Филипп поборол желание поскрести ожог ногтем и опустил руки по швам.
«Карманы бы сейчас пришлись кстати», – подумал он. Люди, пленившие его, безусловно, знали о психологической важности карманов. Поэтому в халате их не оказалось. Как и пояса, за который можно засунуть большие пальцы. Лишь нелепые перламутровые пуговицы, огромные, точно чайные блюдца. Чтобы теребить, если волнуешься. Он сжал кулаки.
– Давайте-давайте, – с воодушевлением сказала Кииррей. Она опустилась на диван, приняв излюбленную позу – спина прямая, нога на ногу, на бедре – кисти с переплетенными пальцами. – Для того я, собственно, и нахожусь здесь. Будете расспрашивать или мне начинать рассказывать самой?
– Сперва я, – сказал Филипп. – Как прикажете вас называть?
– Кииррей, разумеется, – с некоторым удивлением отозвалась старуха. – Не люблю я этих новомодных штучек со сменой имен каждый год. Если же вас интересует мое звание, то извольте: старший интеллект-координатор. По-русски так, видимо, правильнее всего, – сообщила она, подумав. – Хотя, если без церемоний, можно и просто – координатор.
– Ну, так вот, госпожа координатор, – прошипел Филипп. – Кто такие эти черти, с которыми я воевал? И почему вы позволили им напасть на нас? Экспериментировали с моей агрессивностью? И как результаты? Удовлетворительные, надо полагать? И…
– Погодите, Филипп, – прервала его Кииррей повелительным взмахом руки. – Если вы будете орать, не переставая, то я просто не сумею вам ответить. Поверьте, состязаться с молодым разъяренным мужчиной в крепости голосовых связок мне никак невозможно. И еще. Бросьте вы, в конце концов, мельтешить у меня перед глазами! Присядьте, прошу вас.
Филипп набычился, прекратил нервно шлепать по комнате и сел. Дурацкие пуговицы при этом громко звякнули.
– Так вот, – продолжила Кииррей. – Если помните, а вы должны это помнить, мы несколько отличаемся от землян нервной организацией. В этом наше превосходство над вами и в этом же наша беда. У нас практически отсутствует преступность, ибо всякий потенциальный злодей, пересекаясь своим эм-полем с полями сотен добропорядочных и чистых душой сограждан, очень быстро теряет агрессивность. А поскольку хороших людей все-таки гораздо больше, чем плохих – и это не трюизм, поверьте, – стало быть, активный криминал в нашем обществе – редчайшее исключение. Не буду скрывать, свою роль играют так же вариаторы и модификаторы коллективного эм-поля. Полезнейшие устройства, так верно «вычисленные» вами в одном из разговоров с бедняжкой Светланой.
– Суг-гестивное законопослушие, – проговорил Филипп, с фальшивым восхищением округлив глаза и задирая указательный палец к потолку (дрянное спиртное оказалось довольно забористым, он едва не запутался в заковыристом слове). – Тирания добра. Регулируемая любовь. Так, что ли?
Кииррей кивнула, соглашаясь:
– Так. Причем весь набор – легким движением пальца. Щелк – и вокруг одни ангелы. Если позволите применить земное высказывание, дешево и сердито.
– А как же свобода воли? – серьезно спросил Филипп, решивший не обращать внимания на показной цинизм старухи. – Не для хранителей нравственных заветов, а для народа?
– У народа ее никто не отнимал, – сухо сообщила Кииррей. – Нужно – и важно! – понимать, где она заканчивается, и где начинается анархия. Опасная для индивидуумов, составляющих социум. Преступная.
– О, – поднял иронично Филипп брови, – а вы, конечно же, понимаете? Что ж, вам можно позавидовать. Такое понимание дорогого стоит.
– Мы, конечно же, понимаем, – подтвердила Кииррей. – Завидуйте. Но учтите, одного понимания совершенно недостаточно. Поэтому минимальные поправки, искусственно вносимые в колебания коллективного эм-поля, необходимы. Во имя общечеловеческого блага. Других причин нет, уверяю. Удовлетворены?
Филипп склонил голову и развел руками:
– Наверное, да… Простите, мадам, но когда разговор заходит о благе всего человечества, я обычно теряюсь. Не по Сеньке, знаете ли, шапка. Однако, поверьте, за народ Фэйра я искренне рад. Хорошо, когда у граждан напрочь отсутствуют криминальные порывы, верно? – Он ехидно осклабился. – Жаль, я не знал этого минувшей ночью…
– Не огорчайтесь, – сказала старуха. – Знать всё не дано никому. А ваши противники были в некотором роде нелюди. Пожалуй, даже и «черти», как вы их назвали недавно. Удивлены? Представьте, кроме… ну, скажем, «обычной» склонности к преступлениям существует еще и скрытая, носимая индивидуумами, психически нездоровыми. Этакое «эйцехоре», семя зла. Несчастные инверсанты и сами чаще всего о нем не догадываются – до тех пор, пока оно властно не толкнет их на тропу войны. Самое страшное, что такое проснувшееся безумие уже становится заразным. В нашей истории было немало случаев настоящих эпидемий убийств, грабежей или жестоких половых насилий. Я возглавляю службу, занимающуюся как профилактикой подобных явлений, так и борющуюся с их последствиями. И вы, Филипп, с вашей уникальной психикой, безучастной, едва ли не «мертвой», но столь же неистовой временами, стали для этой службы настоящим открытием. А для носителей «эйцехоре» – полюсом неодолимого притяжения. И они не выдержали. Уничтожить вас стало для них идеей фикс. А катализатором, запустившим процесс выброса агрессивности именно этой ночью, стал, очевидно, пик вашего подсознательного стремления к борьбе со смертельной опасностью. Возможно, какое-либо сильное воспоминание. Возможно, какой-либо яркий сон.
– Выходит, я мало того, что стал приманкой, так и мочил-то кретинов?! – неприятно поразился Филипп. – Господи, так они ж за себя не отвечают! Вы-то где были? Надо было их раньше брать, пока они ко мне только подбирались! – Он подавился слюной и закашлялся.
– Да, надо было! – вспылила старший интеллект-координатор. – За домом, за вами, даже за Светланой была установлена слежка. Не наша вина, что ответственный за надзор сам оказался «инфицированным». Он разрушил все наши системы связи и наблюдения, убил напарника и отправился помогать «братьям по крови». Мы, признаться, боялись, что не успеем спасти вас. Но вы неплохо справились самостоятельно… – Кииррей на мгновение умолкла, вспоминая, должно быть, последствия его самостоятельности. – За погибших и раненых себя не казните. Вина полностью ляжет на меня. Мне и отвечать. – Она снова примолкла, как бы задумавшись, стоит ли уточнять для него свою дальнейшую судьбу. Сказала: – Расширенное заседание совета по этическому контролю завтра. Не переживайте, ваше присутствие не требуется.
Филипп сердито запыхтел и отвернулся. Кииррей, не мигая, глядела на него, выжидая продолжения. Спустя некоторое время он глухо спросил:
– Что вас ждет?
– Не знаю. Пожурят. Проклянут. Превознесут. Совет велик, мнений будет множество. В итоге посоветуют уйти на покой, наверное…
– Посоветуют и только? Ничего себе! – Филипп повернулся и с интересом посмотрел Кииррей в глаза. – Уйдете?
– Нет, – твердо сказала Кииррей. – Я выполняла долг. Спасены сотни, если не тысячи жизней. Нет, я не уйду.
– Так я и думал. А что ждет этих… болезных? Инверсантов. Ну, тех, что выживут?
– Процедура нейтрализации инверсантов определена законом. Минимально потребная операция на мозге и специализированная лечебница впоследствии. Других вариантов попросту нет.
– Ну а меня?
– Вас? – Кииррей просветлела. – Объятия прекрасной Светланы, горы шашлыков, ведра водки, вечный почет и уважение со стороны жителей Фэйра…
– Конная статуя при жизни, – подхватил Филипп.
– Совершенно верно. Если пожелаете, на подножии высекут ваши стихи. К примеру, эти: «Катарсис мой! Ты одинок, как ворон, севший на сосну. Пойду домой, милашку с горести за вымя оттяну». А?! По-моему, подходяще.
Филипп сконфузился. Уши незамедлительно вспыхнули. Он думать не думал, что старуха так хорошо запомнит его хоть и шуточные, но все-таки довольно неприличные вирши. Да он ведь даже не догадывался, что она их понимает!
– Стихов не надо, – тихо сказал он и вцепился в пуговицу; опомнился, отпустил. – Ничего не надо. Лучше отпустите меня домой. Пожалуйста.
Кииррей с состраданием поглядела на него.
– Это неосуществимо, мой мальчик, – вынесла она страшный приговор. – В первую очередь технически. Разорвав отношения с метрополией, мы лишились не только перфораторов, но и лицензии на их использование. Разумеется, у нас осталось несколько транспортных устройств, предназначенных для экспорта минералов. Но вы должны понимать, Филипп – путешествия через границу по нефтепроводу возможны только в фильмах про Джеймса Бонда. Если позволите, я приведу такой пример: представьте, что какому-то сумасшедшему адмиралу вздумается забрасывать лазутчиков во вражеский тыл, выстреливая ими из главного калибра своего линкора. Представили? Грустные результаты ждут этих шпионов, верно? Так вот, отправка пассажиров при помощи карго-перфоратора выглядит намного бесчеловечнее. Вряд ли вас устроит, дорогой мой, прибытие к месту назначения в виде девяноста килограммов протоплазмы, равномерно рассредоточенной по всему объему финишной камеры. По очень немалому объему.
– Значит – никаких надежд?
– Надежда умирает последней. Я ли должна говорить это вам? Изречение-то – чисто земное. Возможно, мы восстановим официальные дипломатические контакты с метрополией. Возможно, наши доблестные контрразведчики выловят наконец легендарных агентов Легиона, о которых столько говорится последнее время в наших масс-медиа, и мы получим возможность торговаться с его руководством. Да мало ли что! А пока – веселитесь, черт вас возьми! Для вас распахнуты любые двери и открыты все дороги. Забирайте свою Светлану и отправляйтесь путешествовать. У нас есть на что посмотреть, уверяю! Один Парк Иллюзий чего стоит! Ну, а пресытитесь отдыхом, найдется и работа – в самый раз по вашему широкому плечу. Ко мне уже поступило несколько запросов от коллег из других городов. На предмет вашего участия в ликвидации скрытых носителей криминального психоза.
– Че-го? – рявкнул Филипп, вскакивая. – Да вы оборзели! Нашли провокатора! Хрен вам, понятно?! Сами мочите своих придурков, а я – пас! Ясно вам?! И так не отмыться…
Кииррей прищурилась. Лицо ее преобразилось и стало неприятно.
– Не отмыться, говоришь? – каркнула она. – А был ты чистеньким, да? За деньги воевал против дикарей, уничтожал их без разбору и был святее святого, так? Помолчи, я знаю, что ты скажешь, – отмахнулась она в ответ на попытку Филиппа открыть рот. – «Война против захватчиков священна, я защищал человечество, онзаны – суть библейская саранча и должны быть повернуты вспять!» И тому подобный словесный мусор. О, небо! – Она картинно воздела руки и закатила глаза в направлении близких в этом бельведере небес. – «Ратью смуглой, ратью дружной мы идем спасать весь мир. Мы идем, и пылью вьюжной тает облако горилл»[3]. Да? Бред сивой кобылы, дружок! В нем не хватает только Антихриста. Один лишь болван, совершенно не приученный пользоваться собственным мыслительным аппаратом или окончательно одурманенный сомой, может клюнуть на такую галиматью. Раскрой глаза, человек! Тебя! Заставляли! Стрелять! В би-о-ро-бо-тов! «Ужасающие и безжалостные агрессоры!» Боже ты мой!.. – Кииррей нехорошо рассмеялась. – Слушайте, запоминайте, Филипп, больше вам этого никто не скажет! Метрополия не могла больше мириться с ростом милитаристских настроений внутри общества и создала, – повторяю: самостоятельно создала отдушину для своих воинствующих дуболомов. Врагов им создала!.. Игрушечных! Материалом стал полуразумный рабочий скот достаточно удаленной от гнездовища человеческих цивилизаций расы собакоголовых сапиенсов. Расы, отмечу, от природы весьма склонной к лицедейству. И получившей за роль сообщества вымирающих горемык, порабощенных чудовищами, богатые и многочисленные дары. О, спектакль удался на славу! Более того, он зажил своею жизнью, вовлекая в действие все новых и новых персонажей. То, что было задумано, как выгребная яма где-то на задворках мироздания, в один жуткий миг вспучилось, ожило и раскинуло свои ядовитые щупальца повсюду. Терру начало лихорадить. Список заразных инверсий психики пополнился – родилась болезнь жажды «справедливой» войны. Угрожающе возросла ксенофобия. Дьявольщина, в это никто не верил сперва, пока кресты не запылали, – расизм возник! Запахло настоящей пандемией. Видя, что дело дрянь, мы были вынуждены укрыть Фэйр за «железным занавесом». Нам не оставалось ничего другого. Мы спасали себя. Судите сами. Вас, Филипп, этот тошнотворный спрут коснулся лишь вскользь, но с лихвой хватило и того: вы принялись с упоением избивать младенцев, которые казались вам исчадиями зла…
– Не надо больше тыкать меня носом в мое дерьмо, – процедил Филипп. – Я все понял. Плохие люди платили мне деньги, чтобы я помогал им всерьез убивать игрушечных солдатиков, на скорую руку вылепленных из безобидных зверушек. И это, разумеется, безобразие. Полностью с вами согласен. Да и как не согласиться? Но сейчас я благополучно расстался с негодяями и оказался согрет и обласкан людьми воистину замечательными. Хорошие эти люди предлагают мне поработать палачом. А это уже, конечно, подвиг. Казнить-то надо исключительно преступников. Думаете, не откажусь, раз уж все равно деваться некуда? Ошибаетесь, мадам. Больше я здесь пальцем не шевельну, пусть меня хоть собаками травят.