Страница:
— Это так. У меня кровь закипала от того, как он оскорблял Дирка, — произнес механик.
Другие закивали.
— Ну тогда, — продолжал врать Лонгворси, — Норман, лежа на полу, достал нож.
Все очень удивились. Один мужчина открыл рот и поднял руку, но, передумав, сделал вид, что хочет почесаться.
— Нож? Что за нож и где он сейчас? — Син нетерпеливо нагнулся вперед. Стоя рядом с ним, Дирк нежно улыбался. При этом его лицо было очень красивым.
— Вот нож. — Генри полез за стойку и достал оттуда складной нож с длинной костяной ручкой. Все безучастно смотрели на него.
— Как он туда попал? — поинтересовался Син и вдруг заметил беспокойство на лицах. Он был уверен, что они врут.
— Я забрал его у Нормана. Мы думали, что вы первый должны обо всем узнать. Ведь вы — его отец. — Арчи заискивающе улыбнулся.
Син медленно повернулся к банковскому клерку, стоявшему рядом.
— Этим ножом Норман Ван Ик угрожал моему сыну?
— Да, мистер Коуртни. — Клерк говорил неестественно писклявым голосом.
Потом он посмотрел на другого свидетеля и задал ему тот же вопрос,
— Да, именно этим, сэр.
— Именно этим.
— Да.
— Без сомнения, сэр.
Он опросил всех, и все отвечали одно и то же.
— Дирк. — Наконец очередь дошла и до виновника. Отец медленно, с тяжелым сердцем задал ему этот вопрос, глядя в ясные, невинные глаза. — Поклянись Богом, что Норман Ван Ик угрожал тебе этим ножом. Пожалуйста, мой сын, отрицай это. Скажи, чтобы все слышали тебя. Если ты ценишь мою любовь, скажи мне правду. Пожалуйста, Дирк, пожалуйста.
— Клянусь Богом, па, — ответил Дирк, и снова наступила тишина.
— Ты не ответил, — настаивал Син. — Пожалуйста, скажи правду.
— Он достал нож из внутреннего кармана. Нож был закрыт. Он открыл его ногтем большого пальца, — тихо объяснил Дирк. — Я пытался выбить его из рук стулом, но промахнулся и попал ему в грудь. Он упал на спину, и я видел, как он собирался его бросить в меня. Мне ничего не оставалось, как ударить его еще раз.
Лицо Сина стало каменным.
— Очень хорошо, — произнес он. — А теперь нам пора домой. — Потом он обратился к присутствующим: — Благодарю вас, джентльмены.
Он вышел и направился к «роллс-ройсу». Дирк смиренно брел за ним.
Под конвоем Сина Дирк на следующее утро явился в местный магистрат, и его отпустили под залог в пятьдесят фунтов. Он дал подписку о явке в суд через две недели, где его должны будут судить за непредумышленное убийство.
Его дело в суде рассматривалось первым. Все жители района хотели попасть на суд. Те, кому не удалось занять место в здании, приникли к окнам.
Через семь минут суд вынес свой вердикт, и Дирка, сошедшего со скамьи подсудимых, окружила смеющаяся и поздравляющая толпа. Из здания суда Коуртни-младшего вынесли на руках.
Син так и остался сидеть на переднем ряду в почти опустевшем зале. Питер Ааронсон, адвокат из Питермарицбурга, убрал бумаги в папку, пошутил с архивариусом и направился к Сину.
— Все заняло семь минут. Это войдет в книгу рекордов. — Когда адвокат улыбался, то походил на коалу. — Возьмите сигару, мистер Коуртни. — Син покачал головой, а Ааронсон сунул в рот непропорционально большую сигару и зажег ее. — Если честно, я волновался из-за ножа и ждал беды. Мне не нравится этот нож.
— И мне, — тихо согласился Син.
Питер, склонив голову набок, посмотрел на него яркими птичьими глазками.
— Но мне понравились свидетели. «Голос, — приказали им. — Гав! Гав!» Как в цирке. Кто-то очень хорошо их выдрессировал.
— Боюсь, я вас не понимаю, — мрачно произнес Син.
Адвокат пожал плечами:
— Я пришлю вам счет, но предупреждаю, что он будет не мал. Скажем, пятьсот гиней?
Син облокотился на спинку и поднял глаза на маленького адвоката.
— Скажем, пятьсот, — согласился Коуртни.
— В следующий раз для своего представления рекомендую выбрать самого молодого адвоката, Хамфри Рольфа, — продолжал Питер.
— Вы думаете, мне снова понадобится адвокат?
— С таким-то мальчиком? Я в этом уверен.
— А вы не хотите этим заниматься? — Син наклонился вперед. — Я буду платить пятьсот гиней за дело.
— Деньги я смогу заработать везде. — Питер вынул сигару изо рта и посмотрел на пепел. — Запомните имя — Хамфри Рольф. Дирк — яркий мальчик, но слишком возбудимый.
Он пошел по проходу, неся тяжелый портфель. Син медленно брел за ним. Он остановился на ступеньках и оглядел площадь перед зданием суда. В центре маленькой группы людей стоял смеющийся Дирк, Арчи положил руку ему на плечо. Лонгворси говорил так громко, что Син слышал его.
— И пускай никому в голову не приходит идея поругаться с Дирком, а то он будет иметь дело со мной. И тогда он расстанется со всеми зубами.
— Арчи усмехнулся, обнажив почерневшие зубы. — Надеюсь, все меня слышали. Дирки — мой друг, и я горжусь им.
«Только ты», — подумал Син. Он посмотрел на сына. Перед ним стоял высокий юноша с широкими плечами, мускулистыми руками, узкой талией и длинными ногами. По виду его можно было принять за мужчину.
Но ему только шестнадцать. Он еще ребенок. Возможно, у меня осталось время, чтобы что-то исправить. Потом он понял, что врет сам себе, и вспомнил слова одного друга: «Некоторые виноградники растут в плохой почве, некоторые заболевают до того, как ягоды идут под пресс, а некоторые портит беззаботный винодел. Не из всех виноградин получается хорошее вино».
«А я — беззаботный винодел», — с горечью подумал он.
Син пошел через площадь.
— Идем домой, — резко произнес он. Глядя на красивое лицо сына, он понял, что больше не любит его, и от этого его тошнило.
— Поздравляю, полковник. Я знал, что мы победим. — Арчи Лонгворси поклонился.
Син посмотрел на него:
— Завтра в десять я буду в офисе. Я хочу, чтобы ты пришел. Нам надо поговорить.
— Хорошо, сэр. — Арчи радостно улыбнулся. Но когда на следующий вечер он уезжал из Ледибурга с месячным жалованьем, ему было не до смеха.
Глава 80
Глава 81
Глава 82
Другие закивали.
— Ну тогда, — продолжал врать Лонгворси, — Норман, лежа на полу, достал нож.
Все очень удивились. Один мужчина открыл рот и поднял руку, но, передумав, сделал вид, что хочет почесаться.
— Нож? Что за нож и где он сейчас? — Син нетерпеливо нагнулся вперед. Стоя рядом с ним, Дирк нежно улыбался. При этом его лицо было очень красивым.
— Вот нож. — Генри полез за стойку и достал оттуда складной нож с длинной костяной ручкой. Все безучастно смотрели на него.
— Как он туда попал? — поинтересовался Син и вдруг заметил беспокойство на лицах. Он был уверен, что они врут.
— Я забрал его у Нормана. Мы думали, что вы первый должны обо всем узнать. Ведь вы — его отец. — Арчи заискивающе улыбнулся.
Син медленно повернулся к банковскому клерку, стоявшему рядом.
— Этим ножом Норман Ван Ик угрожал моему сыну?
— Да, мистер Коуртни. — Клерк говорил неестественно писклявым голосом.
Потом он посмотрел на другого свидетеля и задал ему тот же вопрос,
— Да, именно этим, сэр.
— Именно этим.
— Да.
— Без сомнения, сэр.
Он опросил всех, и все отвечали одно и то же.
— Дирк. — Наконец очередь дошла и до виновника. Отец медленно, с тяжелым сердцем задал ему этот вопрос, глядя в ясные, невинные глаза. — Поклянись Богом, что Норман Ван Ик угрожал тебе этим ножом. Пожалуйста, мой сын, отрицай это. Скажи, чтобы все слышали тебя. Если ты ценишь мою любовь, скажи мне правду. Пожалуйста, Дирк, пожалуйста.
— Клянусь Богом, па, — ответил Дирк, и снова наступила тишина.
— Ты не ответил, — настаивал Син. — Пожалуйста, скажи правду.
— Он достал нож из внутреннего кармана. Нож был закрыт. Он открыл его ногтем большого пальца, — тихо объяснил Дирк. — Я пытался выбить его из рук стулом, но промахнулся и попал ему в грудь. Он упал на спину, и я видел, как он собирался его бросить в меня. Мне ничего не оставалось, как ударить его еще раз.
Лицо Сина стало каменным.
— Очень хорошо, — произнес он. — А теперь нам пора домой. — Потом он обратился к присутствующим: — Благодарю вас, джентльмены.
Он вышел и направился к «роллс-ройсу». Дирк смиренно брел за ним.
Под конвоем Сина Дирк на следующее утро явился в местный магистрат, и его отпустили под залог в пятьдесят фунтов. Он дал подписку о явке в суд через две недели, где его должны будут судить за непредумышленное убийство.
Его дело в суде рассматривалось первым. Все жители района хотели попасть на суд. Те, кому не удалось занять место в здании, приникли к окнам.
Через семь минут суд вынес свой вердикт, и Дирка, сошедшего со скамьи подсудимых, окружила смеющаяся и поздравляющая толпа. Из здания суда Коуртни-младшего вынесли на руках.
Син так и остался сидеть на переднем ряду в почти опустевшем зале. Питер Ааронсон, адвокат из Питермарицбурга, убрал бумаги в папку, пошутил с архивариусом и направился к Сину.
— Все заняло семь минут. Это войдет в книгу рекордов. — Когда адвокат улыбался, то походил на коалу. — Возьмите сигару, мистер Коуртни. — Син покачал головой, а Ааронсон сунул в рот непропорционально большую сигару и зажег ее. — Если честно, я волновался из-за ножа и ждал беды. Мне не нравится этот нож.
— И мне, — тихо согласился Син.
Питер, склонив голову набок, посмотрел на него яркими птичьими глазками.
— Но мне понравились свидетели. «Голос, — приказали им. — Гав! Гав!» Как в цирке. Кто-то очень хорошо их выдрессировал.
— Боюсь, я вас не понимаю, — мрачно произнес Син.
Адвокат пожал плечами:
— Я пришлю вам счет, но предупреждаю, что он будет не мал. Скажем, пятьсот гиней?
Син облокотился на спинку и поднял глаза на маленького адвоката.
— Скажем, пятьсот, — согласился Коуртни.
— В следующий раз для своего представления рекомендую выбрать самого молодого адвоката, Хамфри Рольфа, — продолжал Питер.
— Вы думаете, мне снова понадобится адвокат?
— С таким-то мальчиком? Я в этом уверен.
— А вы не хотите этим заниматься? — Син наклонился вперед. — Я буду платить пятьсот гиней за дело.
— Деньги я смогу заработать везде. — Питер вынул сигару изо рта и посмотрел на пепел. — Запомните имя — Хамфри Рольф. Дирк — яркий мальчик, но слишком возбудимый.
Он пошел по проходу, неся тяжелый портфель. Син медленно брел за ним. Он остановился на ступеньках и оглядел площадь перед зданием суда. В центре маленькой группы людей стоял смеющийся Дирк, Арчи положил руку ему на плечо. Лонгворси говорил так громко, что Син слышал его.
— И пускай никому в голову не приходит идея поругаться с Дирком, а то он будет иметь дело со мной. И тогда он расстанется со всеми зубами.
— Арчи усмехнулся, обнажив почерневшие зубы. — Надеюсь, все меня слышали. Дирки — мой друг, и я горжусь им.
«Только ты», — подумал Син. Он посмотрел на сына. Перед ним стоял высокий юноша с широкими плечами, мускулистыми руками, узкой талией и длинными ногами. По виду его можно было принять за мужчину.
Но ему только шестнадцать. Он еще ребенок. Возможно, у меня осталось время, чтобы что-то исправить. Потом он понял, что врет сам себе, и вспомнил слова одного друга: «Некоторые виноградники растут в плохой почве, некоторые заболевают до того, как ягоды идут под пресс, а некоторые портит беззаботный винодел. Не из всех виноградин получается хорошее вино».
«А я — беззаботный винодел», — с горечью подумал он.
Син пошел через площадь.
— Идем домой, — резко произнес он. Глядя на красивое лицо сына, он понял, что больше не любит его, и от этого его тошнило.
— Поздравляю, полковник. Я знал, что мы победим. — Арчи Лонгворси поклонился.
Син посмотрел на него:
— Завтра в десять я буду в офисе. Я хочу, чтобы ты пришел. Нам надо поговорить.
— Хорошо, сэр. — Арчи радостно улыбнулся. Но когда на следующий вечер он уезжал из Ледибурга с месячным жалованьем, ему было не до смеха.
Глава 80
Так как суд над Дирком вызвал бурю эмоций, шансы Гарри на победу на выборах сильно возросли. Шовинистическая пресса мрачно писала: «Будет удивительно, если думающие люди выберут худшего из двух кандидатов». Только либеральные газеты поместили репортажи об увеличении пенсиона вдове и сироте Нормана Ван Ика.
Но все знали, что Сину Коуртни еще многое предстоит сделать. Он был уверен, что двести уволенных с фабрики и плантации рабочих будут голосовать против него. Так же, как половина горожан и фермеров. Такая ситуация сложилась еще до того, как газета питермарицбургских фермеров и торговцев поместила на передней странице историю Арчибальда Фредерика Лонгворси.
Мистер Лонгворси рассказывал, что под угрозой физической расправы и потери работы он вынужден был солгать суду. Как после дела его все равно уволили. Настоящие причины клятвопреступления не сообщались.
Син связался с адвокатами в Питермарицбурге и заставил их немедленно возбудить дело против газеты за искажение фактов, клевету, неуважение к суду, предательство и за все, что можно придумать. Затем, забыв о собственной безопасности, он забрался в «роллс» и со скоростью тридцать миль в час помчался в Питермарицбург. Он прибыл в город, чтобы найти мистера Лонгворси, который дал клятву, взамен получил пятьдесят гиней, а потом уехал, не оставив адреса. Адвокаты очень не рекомендовали Сину встречаться с главным редактором газеты. Заседание суда проходило два месяца назад, а до выборов оставалось десять дней.
Син добился лишь того, что опубликовал опровержение во всех либеральных газетах и вернулся домой, ведя машину на нормальной скорости. Там его ждала телеграмма от Лероукса и Нейманда, из Претории. Они рекомендовали ему отказаться от участия в выборах. Тут же назад полетел разгневанный отказ.
Как две лошади в одной упряжке, Син и Гарри понеслись к финишу, до которого должны были добраться в день выборов.
Официальные выборы проходили в здании администрации Ледибургского округа под контролем двух регистраторов. На следующий день ящики с бюллетенями перевезут в Питермарицбург, где в главном здании ратуши подсчитают голоса и объявят результат. На противоположных концах площади оппоненты установили палатки с бесплатной выпивкой и закусками. Традиционно выигрывал тот, кто накормит меньшее количество людей. Никто не желал разорять своего кандидата, поэтому объедали и обпивали противника. Но в тот день одинаково пострадали закрома обоих кандидатов.
Выборы проходили в канун сезона дождей, поэтому погода была сырой, но теплой. Син, одетый в жилет и костюм, потел от беспокойства, приветствуя каждого вошедшего в палатку с наигранным дружелюбием. Стоящая рядом с ним Рут выглядела как цветок благоуханный. Темпест, на этот раз спокойная, стояла между ними. Дирка они не взяли. Отец нашел ему работу на дальнем конце Львиного холма. Многие лукаво поглядывали и притворно сокрушались по поводу его отсутствия.
Ронни Пай уговорил Гарри не надевать военную форму. Вместе с ним пришла Анна. Ей очень шло розовато-лиловое платье, украшенное искусственными цветами. Только с близкого расстояния можно было заметить маленькие морщинки у рта и глаз, а также седые волосы среди блестящей, черной гривы. Ни она, ни Гарри не смотрели на другой конец площади.
Майкл появился и первым делом поговорил с отцом, потом по обязанности поцеловал мать. После этого он направился к Сину, чтобы поделиться с ним своими мыслями. Юноша хотел, чтобы его компаньон приобрел десять тысяч акров у Тонгаата и засеял их сахарным тростником. Но через некоторое время он понял, что сейчас не время для подобных предложений. Син сердечно приветствовал его и предложил сигару. Неохотно, но безропотно Майкл зашел в помещение, где проводилось голосование, предварительно решив, никого не поддерживать. Он сознательно испачкал бюллетень. Потом вернулся в офис, чтобы составить письменные выкладки по сахарной плантации.
Ада Коуртни не выходила из коттеджа на улице Протеа весь день. Она категорически отказалась примыкать к какому-нибудь лагерю и запретила идти голосовать, своим девушкам. Ада не разрешала вести никаких политических дискуссий у себя в доме. Она даже велела Сину уехать, когда он нарушил это правило. Только после ходатайства Рут и извинений униженного Сина ему разрешили вернуться. Она не одобряла это дело. Более того, не понимала, как члены одной семьи могут сражаться за власть. Ее недоверие к правительству началось с тех пор, как правление захотело установить фонари на улице Протеа. На следующее собрание она пришла с зонтиком, и тщетно ей пытались объяснить, что фонари не привлекают москитов.
Тем не менее только Ада не пришла в тот день на голосование. С полудня до пяти часов народ толпился на площади, а когда вынесли ящики с бюллетенями и отнесли их на станцию, многие сели в тот же поезд и отправились в Питермарицбург, чтобы присутствовать при официальном подсчете голосов.
Это был очень нервный день, и поэтому вскоре после прибытия в отель «Белая лошадь» Рут с Сином крепко заснули в объятиях друг друга. А потом, когда рано утром началась гроза, Рут проснулась, потом снова впала в забытье, предчувствуя, что должно произойти. В то же время пробудился и Син. Они были смущены. Но, отбросив стыд, занялись делом. На рассвете Рут знала, что у нее родится сын, а по мнению Сина, было рано утверждать что-либо.
Приняв ванну, они завтракали в кровати, чувствуя, что стали еще ближе. Рут, в белой шелковой сорочке, с распущенными черными волосами, свободно падающими на плечи и свежевымытой кожей, очень влекла Сина. Они сильно опоздали в ратушу, к большому неудовольствию своих союзников.
Все было очень хорошо подготовлено. В огороженных веревками секциях сидели регистраторы, а перед ними возвышались горы розовых бумажек. На табличках над столами были написаны районы и фамилии кандидатов, а между столами стояли наблюдатели.
Мужчины и женщины в зале гудели, как растревоженный улей. Неожиданно Син заметил, что Анна и Гарри смотрят на него. Потом ему опять стали пожимать руки, хлопать по плечу и желать удачи. Наконец прозвенел колокольчик и все смолкли.
— Результаты голосования, — поспешно произнес высокий тонкий голос. — Мистер Роберт Симпсон. За — девятьсот восемьдесят шесть человек. Мистер Эдвард Саттон — четыреста двадцать три. — Остальное было не расслышать из-за радостных возгласов и грустных вздохов.
Симпсон являлся кандидатом южно-африканской партии. Син с трудом пробился к нему.
— Отличная работа, старый солдат! — крикнул Син и огрел его между лопаток.
— Спасибо, Син. Я очень счастлив. Ведь я никак не ожидал такой победы! — И они горячо обнялись.
В то утро любое сообщение встречалось радостными возгласами и аплодисментами. Уверенность Сина росла по мере того, как кандидаты его партии выигрывали. Наконец колокольчик зазвонил снова, и главный регистратор произнес таким же бесстрастным голосом:
— Результаты голосования по Ледибургу и низины Тугелы… — Син почувствовал холод в животе и затаил дыхание. Стоя рядом с женой, он чувствовал, как окаменело и напряглось ее тело. Син схватил ее за руку. — Полковник Гарри Коуртни — шестьсот тридцать восемь голосов. Полковник Син Коуртни — шестьсот тридцать один.
Рут сжала его руку, но он не ответил на пожатие. Они стояли неподвижно, среди торжествующего веселья и вздохов разочарования, пока Син не произнес тихо:
— Дорогая, думаю, нам пора ехать в отель.
— Да, — она тихим, безжизненным голосом.
Рут и Син шли, опустив глаза. Перед ними расступались расстроенные, удивленные, счастливые и безразличные люди. Они шагали рядом под солнцем мимо извозчиков, пока крики не стали едва слышны. На таком расстоянии они напоминали рычание диких зверей.
Син помог Рут сесть в коляску и собирался присоединиться к ней, но вдруг вспомнил, что надо кое-что еще сделать: Он договорился с извозчиком и заплатил ему, потом повернулся к Рут:
— Дорогая, пожалуйста, подожди меня в отеле.
— Куда ты собрался?
— Я должен поздравить Гарри.
Глядя поверх голов окружавших его людей, Гарри заметил приближающегося к нему Сина и задрожал. В нем боролись любовь и ненависть.
Син подошел и улыбнулся.
— Отличная работа, Гарри! — произнес он и протянул руку. — Ты выиграл в честной и суровой битве. И мне бы хотелось пожать твою руку.
Гарри понял, что брат говорит искренне. Они сражались, и Гарри победил. Было что-то, чего Син не мог уничтожить и забрать у него. «Я выиграл! Впервые в жизни!»
Гарри так разволновался, что не мог ни двигаться, ни говорить.
— Син… — Он закашлялся, схватил руку брата обеими руками и затряс. — Син, возможно, теперь… — шептал он. — Я хочу сказать, когда мы вернемся в Ледибург… — Он замолчал и покраснел от возбуждения.
Отпустив руку Сина, Гарри отошел назад.
— Я подумал, может, тебе захочется приехать в Теунискрааль, — мямлил он, — когда у тебя будет свободное время. — Потом заговорил более горячо: — Столько воды утекло. У меня до сих пор сохранился отцов…
— Никогда! — Прошипела Анна Коуртни. Никто не заметил, как она прошла через зал и словно из под земли выросла рядом с Гарри. Ее глаза горели от ненависти, а лицо побелело, когда она смотрела на Гарри. — Никогда! — повторила она и взяла мужа за руку. — Пошли, — приказала Анна, и муж покорно побрел за ней. Но, оглянувшись, он увидел неподвижного Сина, который с мольбой смотрел ему вслед. Он молил о понимании и прощении.
Но все знали, что Сину Коуртни еще многое предстоит сделать. Он был уверен, что двести уволенных с фабрики и плантации рабочих будут голосовать против него. Так же, как половина горожан и фермеров. Такая ситуация сложилась еще до того, как газета питермарицбургских фермеров и торговцев поместила на передней странице историю Арчибальда Фредерика Лонгворси.
Мистер Лонгворси рассказывал, что под угрозой физической расправы и потери работы он вынужден был солгать суду. Как после дела его все равно уволили. Настоящие причины клятвопреступления не сообщались.
Син связался с адвокатами в Питермарицбурге и заставил их немедленно возбудить дело против газеты за искажение фактов, клевету, неуважение к суду, предательство и за все, что можно придумать. Затем, забыв о собственной безопасности, он забрался в «роллс» и со скоростью тридцать миль в час помчался в Питермарицбург. Он прибыл в город, чтобы найти мистера Лонгворси, который дал клятву, взамен получил пятьдесят гиней, а потом уехал, не оставив адреса. Адвокаты очень не рекомендовали Сину встречаться с главным редактором газеты. Заседание суда проходило два месяца назад, а до выборов оставалось десять дней.
Син добился лишь того, что опубликовал опровержение во всех либеральных газетах и вернулся домой, ведя машину на нормальной скорости. Там его ждала телеграмма от Лероукса и Нейманда, из Претории. Они рекомендовали ему отказаться от участия в выборах. Тут же назад полетел разгневанный отказ.
Как две лошади в одной упряжке, Син и Гарри понеслись к финишу, до которого должны были добраться в день выборов.
Официальные выборы проходили в здании администрации Ледибургского округа под контролем двух регистраторов. На следующий день ящики с бюллетенями перевезут в Питермарицбург, где в главном здании ратуши подсчитают голоса и объявят результат. На противоположных концах площади оппоненты установили палатки с бесплатной выпивкой и закусками. Традиционно выигрывал тот, кто накормит меньшее количество людей. Никто не желал разорять своего кандидата, поэтому объедали и обпивали противника. Но в тот день одинаково пострадали закрома обоих кандидатов.
Выборы проходили в канун сезона дождей, поэтому погода была сырой, но теплой. Син, одетый в жилет и костюм, потел от беспокойства, приветствуя каждого вошедшего в палатку с наигранным дружелюбием. Стоящая рядом с ним Рут выглядела как цветок благоуханный. Темпест, на этот раз спокойная, стояла между ними. Дирка они не взяли. Отец нашел ему работу на дальнем конце Львиного холма. Многие лукаво поглядывали и притворно сокрушались по поводу его отсутствия.
Ронни Пай уговорил Гарри не надевать военную форму. Вместе с ним пришла Анна. Ей очень шло розовато-лиловое платье, украшенное искусственными цветами. Только с близкого расстояния можно было заметить маленькие морщинки у рта и глаз, а также седые волосы среди блестящей, черной гривы. Ни она, ни Гарри не смотрели на другой конец площади.
Майкл появился и первым делом поговорил с отцом, потом по обязанности поцеловал мать. После этого он направился к Сину, чтобы поделиться с ним своими мыслями. Юноша хотел, чтобы его компаньон приобрел десять тысяч акров у Тонгаата и засеял их сахарным тростником. Но через некоторое время он понял, что сейчас не время для подобных предложений. Син сердечно приветствовал его и предложил сигару. Неохотно, но безропотно Майкл зашел в помещение, где проводилось голосование, предварительно решив, никого не поддерживать. Он сознательно испачкал бюллетень. Потом вернулся в офис, чтобы составить письменные выкладки по сахарной плантации.
Ада Коуртни не выходила из коттеджа на улице Протеа весь день. Она категорически отказалась примыкать к какому-нибудь лагерю и запретила идти голосовать, своим девушкам. Ада не разрешала вести никаких политических дискуссий у себя в доме. Она даже велела Сину уехать, когда он нарушил это правило. Только после ходатайства Рут и извинений униженного Сина ему разрешили вернуться. Она не одобряла это дело. Более того, не понимала, как члены одной семьи могут сражаться за власть. Ее недоверие к правительству началось с тех пор, как правление захотело установить фонари на улице Протеа. На следующее собрание она пришла с зонтиком, и тщетно ей пытались объяснить, что фонари не привлекают москитов.
Тем не менее только Ада не пришла в тот день на голосование. С полудня до пяти часов народ толпился на площади, а когда вынесли ящики с бюллетенями и отнесли их на станцию, многие сели в тот же поезд и отправились в Питермарицбург, чтобы присутствовать при официальном подсчете голосов.
Это был очень нервный день, и поэтому вскоре после прибытия в отель «Белая лошадь» Рут с Сином крепко заснули в объятиях друг друга. А потом, когда рано утром началась гроза, Рут проснулась, потом снова впала в забытье, предчувствуя, что должно произойти. В то же время пробудился и Син. Они были смущены. Но, отбросив стыд, занялись делом. На рассвете Рут знала, что у нее родится сын, а по мнению Сина, было рано утверждать что-либо.
Приняв ванну, они завтракали в кровати, чувствуя, что стали еще ближе. Рут, в белой шелковой сорочке, с распущенными черными волосами, свободно падающими на плечи и свежевымытой кожей, очень влекла Сина. Они сильно опоздали в ратушу, к большому неудовольствию своих союзников.
Все было очень хорошо подготовлено. В огороженных веревками секциях сидели регистраторы, а перед ними возвышались горы розовых бумажек. На табличках над столами были написаны районы и фамилии кандидатов, а между столами стояли наблюдатели.
Мужчины и женщины в зале гудели, как растревоженный улей. Неожиданно Син заметил, что Анна и Гарри смотрят на него. Потом ему опять стали пожимать руки, хлопать по плечу и желать удачи. Наконец прозвенел колокольчик и все смолкли.
— Результаты голосования, — поспешно произнес высокий тонкий голос. — Мистер Роберт Симпсон. За — девятьсот восемьдесят шесть человек. Мистер Эдвард Саттон — четыреста двадцать три. — Остальное было не расслышать из-за радостных возгласов и грустных вздохов.
Симпсон являлся кандидатом южно-африканской партии. Син с трудом пробился к нему.
— Отличная работа, старый солдат! — крикнул Син и огрел его между лопаток.
— Спасибо, Син. Я очень счастлив. Ведь я никак не ожидал такой победы! — И они горячо обнялись.
В то утро любое сообщение встречалось радостными возгласами и аплодисментами. Уверенность Сина росла по мере того, как кандидаты его партии выигрывали. Наконец колокольчик зазвонил снова, и главный регистратор произнес таким же бесстрастным голосом:
— Результаты голосования по Ледибургу и низины Тугелы… — Син почувствовал холод в животе и затаил дыхание. Стоя рядом с женой, он чувствовал, как окаменело и напряглось ее тело. Син схватил ее за руку. — Полковник Гарри Коуртни — шестьсот тридцать восемь голосов. Полковник Син Коуртни — шестьсот тридцать один.
Рут сжала его руку, но он не ответил на пожатие. Они стояли неподвижно, среди торжествующего веселья и вздохов разочарования, пока Син не произнес тихо:
— Дорогая, думаю, нам пора ехать в отель.
— Да, — она тихим, безжизненным голосом.
Рут и Син шли, опустив глаза. Перед ними расступались расстроенные, удивленные, счастливые и безразличные люди. Они шагали рядом под солнцем мимо извозчиков, пока крики не стали едва слышны. На таком расстоянии они напоминали рычание диких зверей.
Син помог Рут сесть в коляску и собирался присоединиться к ней, но вдруг вспомнил, что надо кое-что еще сделать: Он договорился с извозчиком и заплатил ему, потом повернулся к Рут:
— Дорогая, пожалуйста, подожди меня в отеле.
— Куда ты собрался?
— Я должен поздравить Гарри.
Глядя поверх голов окружавших его людей, Гарри заметил приближающегося к нему Сина и задрожал. В нем боролись любовь и ненависть.
Син подошел и улыбнулся.
— Отличная работа, Гарри! — произнес он и протянул руку. — Ты выиграл в честной и суровой битве. И мне бы хотелось пожать твою руку.
Гарри понял, что брат говорит искренне. Они сражались, и Гарри победил. Было что-то, чего Син не мог уничтожить и забрать у него. «Я выиграл! Впервые в жизни!»
Гарри так разволновался, что не мог ни двигаться, ни говорить.
— Син… — Он закашлялся, схватил руку брата обеими руками и затряс. — Син, возможно, теперь… — шептал он. — Я хочу сказать, когда мы вернемся в Ледибург… — Он замолчал и покраснел от возбуждения.
Отпустив руку Сина, Гарри отошел назад.
— Я подумал, может, тебе захочется приехать в Теунискрааль, — мямлил он, — когда у тебя будет свободное время. — Потом заговорил более горячо: — Столько воды утекло. У меня до сих пор сохранился отцов…
— Никогда! — Прошипела Анна Коуртни. Никто не заметил, как она прошла через зал и словно из под земли выросла рядом с Гарри. Ее глаза горели от ненависти, а лицо побелело, когда она смотрела на Гарри. — Никогда! — повторила она и взяла мужа за руку. — Пошли, — приказала Анна, и муж покорно побрел за ней. Но, оглянувшись, он увидел неподвижного Сина, который с мольбой смотрел ему вслед. Он молил о понимании и прощении.
Глава 81
Как человек, живущий в эпицентре урагана, знает форму облаков и полное безветрие перед стихийным бедствием, так и Рут знала, что реакция Сина на проигрыш будет бурной. Гнев налетал на него как ураган, но он недолго пребывал в подобном состоянии. Она боялась подобных настроений, и как опытный землевладелец принимает меры предосторожности перед бурей, так и она пыталась свести неприятности к минимуму.
Добравшись до отеля, она послала за главным администратором.
— Я хочу, чтобы через полчаса вы приготовили ленч. Но необходимо что-то действительно стоящее и необычное.
Администратор задумался:
— Устрицы! Мы только вчера получили бочонок со скал Умхлангу.
— Отлично. — Рут понравилась предусмотрительность служащего.
— Потом могу предложить копченую ветчину, холодную оленину, лобстеров и салаты.
— Отлично. А сыры?
— «Груйер», «Датский голубой» и «Камамбер».
— Вино?
— Шампанское?
— Да, — поспешно согласилась она. Рут стыдилась пристрастия мужа к подобным напиткам. — Бутылку «Клико». — Подумав, она поправилась: — Три.
— Сначала прислать вино?
— Немедленно. В серебряном ведре и с лучшими бокалами.
Потом она занялась туалетом, облачилась в серый шелковый утренний наряд, припасенный специально для такого случая. Закончив, придирчиво рассмотрела свое отражение в зеркале и осталась довольна результатом. Рут заплела волосы в косы. В таком виде она впервые встретилась с Сином, и с тех пор он не мог устоять. Эта прическа делала ее похожей на маленькую девочку.
— Открыть шампанское, мадам?
— Да, пожалуйста! — крикнула она и стала ждать урагана.
Он появился через десять минут, зажав в зубах сигару, засунув руки в карманы брюк и со смущенным выражением лица.
— Вот это да! — произнес он, вынув сигару. — Как здорово!
То, что он обратил внимание на ее внешний вид, доказывало, что прогноз погоды не оправдался, и она рассмеялась
— Что тебя рассмешило? — тихо поинтересовался он.
— Ничего и всё. Ты и я. Выпей шампанского.
— Сумасшедшая, — произнес Син и поцеловал ее. — Мне нравится, когда ты так заплетаешь волосы.
— Разве ты не огорчен?
— Ты имеешь в виду результаты выборов? Кажется, да. — Он подошел к столу. Налил два хрустальных бокала и один протянул ей. — Я хочу выпить за короткую и замечательную партийную карьеру Сина Коуртни.
— Ты же так хотел выиграть… а теперь? Син кивнул.
— Да, я люблю выигрывать. Но теперь я проиграл… — Он пожал плечами. — Что тебе сказать? Я устал от речей и рукопожатий. Мне кажется, что даже во сне с моего лица не сходит вежливая улыбка. — Он сел в кожаное кресло. — Но есть кое-что еще. Садись, и я тебе расскажу.
Она подошла к нему, села на колени и, расстегнув рубашку, прикоснулась к волосатой груди и погладила страшные шрамы.
— Расскажи, — попросила она, и он поведал ей о Гарри.
Он говорил медленно, ничего не утаивая. О ноге, о детстве и, наконец, о Майкле. Она молчала, и он заметил боль в ее глазах, когда она узнала, что он был любовником другой женщины. Наконец она поинтересовалась:
— А Гарри знает, что Майкл — твой сын?
— Да. Однажды ночью Анна рассказала ему. В эту ночь я покинул Ледибург. Он хотел убить меня.
— Почему же ты уехал?
— Я не мог остаться. Гарри ненавидел меня за то, что я зачал Майкла, а Анна — за то, что я не остался с ней.
— Значит, она хотела тебя?
— Да, в ту ночь, ночь отъезда, Анна пришла ко мне и попросила… — Син закашлял. — Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да. — Рут кивнула, все еще ревнуя и обижаясь, но стараясь понять.
— Я отказал ей… Тогда она пошла к Гарри и назло мне рассказала ему о ребенке. О Боже, что за сука!
— Но если она хотела тебя, то почему вышла замуж за Гарри?
— Она ждала ребенка. Анна думала, что меня убьют на войне с зулусами. Анна вышла за него замуж, чтобы у ребенка был отец.
— Понятно, — прошептала Рут. — Но почему ты рассказал мне о Майкле?
— Я хочу, чтобы ты знала о моих отношениях с Гарри. После того, что он выкинул на собрании, ты не можешь испытывать к нему симпатии. Но он не хотел сделать тебе больно. Гарри метил в меня. Я многим ему обязан, и мне никогда не заплатить долгов. Вот почему…
— Вот почему ты рад, что он победил, — закончила за него Рут.
— Да, — поспешно согласился Син. — Понимаешь, дорогая, это так важно для него. Он впервые смог… смог… — Син развел руками, подбирая слова.
— Сразиться с тобой на равных, — подсказала она.
— Точно. — Он сжал руки в кулаки. — Когда я подошел поздравить его, он был готов к встрече со мной. Он звал меня в Теунискрааль, но здесь появилась эта злобная, кровожадная баба и увела его. Но я все равно уверен, что все будет в порядке.
Стук в дверь перебил его, и Рут вскочила с его колен.
— Должно быть, это официант с ленчем. — Но не успела она подойти к двери, как стук повторился с такой силой, что облетела штукатурка. — Иду. — Рут поспешно открыла дверь.
Возглавляемая Бобом Симпсоном, в комнату вошла группа людей. Вопя и жестикулируя, они набросились на Сина.
— Что происходит? — спросил Коуртни.
— Ты выиграл! — закричал Боб. — Пересчитали голоса, и оказалось, что у тебя на десять голосов больше.
— О Боже! — произнес Син и, понизив голос до шепота, сказал Рут: — Бедный Гарри!
— Открывай шампанское. И вели принести еще. Мы вместе! — ликовал Боб Симпсон. — А теперь давай выпьем за процветание Южно-Африканской Республики.
Добравшись до отеля, она послала за главным администратором.
— Я хочу, чтобы через полчаса вы приготовили ленч. Но необходимо что-то действительно стоящее и необычное.
Администратор задумался:
— Устрицы! Мы только вчера получили бочонок со скал Умхлангу.
— Отлично. — Рут понравилась предусмотрительность служащего.
— Потом могу предложить копченую ветчину, холодную оленину, лобстеров и салаты.
— Отлично. А сыры?
— «Груйер», «Датский голубой» и «Камамбер».
— Вино?
— Шампанское?
— Да, — поспешно согласилась она. Рут стыдилась пристрастия мужа к подобным напиткам. — Бутылку «Клико». — Подумав, она поправилась: — Три.
— Сначала прислать вино?
— Немедленно. В серебряном ведре и с лучшими бокалами.
Потом она занялась туалетом, облачилась в серый шелковый утренний наряд, припасенный специально для такого случая. Закончив, придирчиво рассмотрела свое отражение в зеркале и осталась довольна результатом. Рут заплела волосы в косы. В таком виде она впервые встретилась с Сином, и с тех пор он не мог устоять. Эта прическа делала ее похожей на маленькую девочку.
— Открыть шампанское, мадам?
— Да, пожалуйста! — крикнула она и стала ждать урагана.
Он появился через десять минут, зажав в зубах сигару, засунув руки в карманы брюк и со смущенным выражением лица.
— Вот это да! — произнес он, вынув сигару. — Как здорово!
То, что он обратил внимание на ее внешний вид, доказывало, что прогноз погоды не оправдался, и она рассмеялась
— Что тебя рассмешило? — тихо поинтересовался он.
— Ничего и всё. Ты и я. Выпей шампанского.
— Сумасшедшая, — произнес Син и поцеловал ее. — Мне нравится, когда ты так заплетаешь волосы.
— Разве ты не огорчен?
— Ты имеешь в виду результаты выборов? Кажется, да. — Он подошел к столу. Налил два хрустальных бокала и один протянул ей. — Я хочу выпить за короткую и замечательную партийную карьеру Сина Коуртни.
— Ты же так хотел выиграть… а теперь? Син кивнул.
— Да, я люблю выигрывать. Но теперь я проиграл… — Он пожал плечами. — Что тебе сказать? Я устал от речей и рукопожатий. Мне кажется, что даже во сне с моего лица не сходит вежливая улыбка. — Он сел в кожаное кресло. — Но есть кое-что еще. Садись, и я тебе расскажу.
Она подошла к нему, села на колени и, расстегнув рубашку, прикоснулась к волосатой груди и погладила страшные шрамы.
— Расскажи, — попросила она, и он поведал ей о Гарри.
Он говорил медленно, ничего не утаивая. О ноге, о детстве и, наконец, о Майкле. Она молчала, и он заметил боль в ее глазах, когда она узнала, что он был любовником другой женщины. Наконец она поинтересовалась:
— А Гарри знает, что Майкл — твой сын?
— Да. Однажды ночью Анна рассказала ему. В эту ночь я покинул Ледибург. Он хотел убить меня.
— Почему же ты уехал?
— Я не мог остаться. Гарри ненавидел меня за то, что я зачал Майкла, а Анна — за то, что я не остался с ней.
— Значит, она хотела тебя?
— Да, в ту ночь, ночь отъезда, Анна пришла ко мне и попросила… — Син закашлял. — Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Да. — Рут кивнула, все еще ревнуя и обижаясь, но стараясь понять.
— Я отказал ей… Тогда она пошла к Гарри и назло мне рассказала ему о ребенке. О Боже, что за сука!
— Но если она хотела тебя, то почему вышла замуж за Гарри?
— Она ждала ребенка. Анна думала, что меня убьют на войне с зулусами. Анна вышла за него замуж, чтобы у ребенка был отец.
— Понятно, — прошептала Рут. — Но почему ты рассказал мне о Майкле?
— Я хочу, чтобы ты знала о моих отношениях с Гарри. После того, что он выкинул на собрании, ты не можешь испытывать к нему симпатии. Но он не хотел сделать тебе больно. Гарри метил в меня. Я многим ему обязан, и мне никогда не заплатить долгов. Вот почему…
— Вот почему ты рад, что он победил, — закончила за него Рут.
— Да, — поспешно согласился Син. — Понимаешь, дорогая, это так важно для него. Он впервые смог… смог… — Син развел руками, подбирая слова.
— Сразиться с тобой на равных, — подсказала она.
— Точно. — Он сжал руки в кулаки. — Когда я подошел поздравить его, он был готов к встрече со мной. Он звал меня в Теунискрааль, но здесь появилась эта злобная, кровожадная баба и увела его. Но я все равно уверен, что все будет в порядке.
Стук в дверь перебил его, и Рут вскочила с его колен.
— Должно быть, это официант с ленчем. — Но не успела она подойти к двери, как стук повторился с такой силой, что облетела штукатурка. — Иду. — Рут поспешно открыла дверь.
Возглавляемая Бобом Симпсоном, в комнату вошла группа людей. Вопя и жестикулируя, они набросились на Сина.
— Что происходит? — спросил Коуртни.
— Ты выиграл! — закричал Боб. — Пересчитали голоса, и оказалось, что у тебя на десять голосов больше.
— О Боже! — произнес Син и, понизив голос до шепота, сказал Рут: — Бедный Гарри!
— Открывай шампанское. И вели принести еще. Мы вместе! — ликовал Боб Симпсон. — А теперь давай выпьем за процветание Южно-Африканской Республики.
Глава 82
— Даже в этот раз не повезло. Я проигрывал так много раз. Но только бы не в этот! — Гарри Коуртни был сильно пьян. Развалившись в кресле, он мешал бренди в стакане трясущимися руками, и несколько капель попало ему на брюки.
— Да, — согласилась Анна, — даже и на этот раз не повезло. — Она стояла к нему спиной, глядя из окна на освещенную газовыми фонарями улицу. Ей очень не хотелось, чтобы муж видел ее лицо. Но она не могла справиться с резким, злорадствующим голосом. — Теперь ты снова будешь писать жалкие книжонки. Ты сам сделал свой выбор, доказав себе и всему миру, что ты не боец.
Медленными движениями она с удовольствием стала массировать себе предплечье. Она слегка задрожала и стала расхаживать взад-вперед. При этом ее юбки шуршали, как листья на ветру. О Боже, как все было близко, а она испугалась.
— Ты неудачник, Гарри Коуртни. Всегда им был и всегда им останешься.
Она опять вздрогнула, вспомнив о страхе. Он чуть было не исчез. Анна испугалась, когда стали объявлять первые результаты выборов, а потом страх стал расти. Голос мужа тогда сильно изменился, в нем слышалась уверенность. Он странно, без должного смирения, смотрел на нее. Чего стоил его бунтарский разговор с Сином? Тогда она всерьез испугалась.
— Ты неудачник, — повторила она, но в ответ услышала странный звук. Гарри не то вздохнул, не то глотнул. Она подождала, но услышала лишь бульканье бренди, наливаемого в стакан. Вдруг Анна улыбнулась, вспомнив, как при объявлении результатов голосования Гарри съежился, согнулся и взволнованно посмотрел по сторонам. От уверенности не осталось и следа. «Но Син Коуртни ничего не получит. Когда-то я дала клятву, а теперь сдержу ее».
Уже в который раз она прокрутила в голове подробности той ночи. Ночи, когда она поклялась.
Шел дождь. Она стояла на широких ступенях крыльца. Син поехал покататься в долину. От сырости его рубашка прилипла к плечам и груди, а растрепанная борода завивалась. Он походил на средневекового пирата.
— Где Гарри? — спросил Син, и она ответила:
— Не волнуйся. Он поехал к Аде в город и вернется лишь к ужину.
Поднявшись по ступеням, он подошел к ней и дотронулся холодной от дождя ладонью до ее руки.
— Теперь тебе стоит лучше заботиться о себе. Зачем ты стоишь на холоде?
Ее макушка доходила ему до плеча, и когда он смотрел на нее сверху вниз, то испытывал благоговейный страх, который испытывает мужчина, глядя на беременную женщину.
— Ты чертовски привлекательна, Анна. И у тебя родится, прекрасный ребенок.
— Син! — Анна вспомнила, с какой болью произнесла тогда это слово. Какая-то сила бросила ее к нему. По телу прошел какой-то электрический заряд, и она принялась искать губами его рот.
— Ты сошла с ума! — Он пытался вырваться из ее объятий, но она все цеплялась и цеплялась за него.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, дай мне прижаться к тебе, ну разреши мне прижаться к тебе!
— Убирайся! — Он грубо оттолкнул ее, и она упала на кушетку у камина.
— Ты — жена Гарри, и скоро станешь матерью его ребенка. — Он наклонился над ней, и она хорошо видела его лицо.
— Я не хочу тебя. Трогать тебя — все равно что спать с собственной матерью. Ты — жена Гарри. И если я увижу, что ты пристаешь к какому-нибудь мужчине, то я убью тебя. Убью голыми руками.
Неожиданно любовь сменилась ненавистью. Она до крови поцарапала ему щеку. Он схватил ее запястья и держал, пока она кричала и питалась вырваться.
— Ты — свинья, грязная, грязная свинья. Жена Гарри, ты говоришь! Ребенок Гарри! Но семя, зреющее во мне, посажено тобой. Тобой, а не Гарри.
Он попятился:
— Ты лжешь! Этого не может быть! Следя за ним, она произнесла:
— Ты помнишь, как мы с тобой прощались, когда ты уходил на войну? Помнишь ту ночь в фургоне?
— Оставь, оставь меня. Мне надо подумать. Я не знаю. — И он ушел. Она слышала, как хлопнула дверь его кабинета. Стоя в центре комнаты, она чувствовала, что бушующие в ее груди волны ярости разбиваются о рифы ненависти.
Она стояла в спальне, глядя в зеркало. И клялась самой страшной клятвой.
— Я ненавижу его. Только одно я могу забрать у него. Это Гарри. Теперь он мой! Мой, а не его. Я заберу Гарри.
Она вытащила шпильки из волос и, когда они свободно упали на плечи, стала нервно их теребить. Анна так сильно кусала губы, что почувствовала вкус крови.
— Да, — согласилась Анна, — даже и на этот раз не повезло. — Она стояла к нему спиной, глядя из окна на освещенную газовыми фонарями улицу. Ей очень не хотелось, чтобы муж видел ее лицо. Но она не могла справиться с резким, злорадствующим голосом. — Теперь ты снова будешь писать жалкие книжонки. Ты сам сделал свой выбор, доказав себе и всему миру, что ты не боец.
Медленными движениями она с удовольствием стала массировать себе предплечье. Она слегка задрожала и стала расхаживать взад-вперед. При этом ее юбки шуршали, как листья на ветру. О Боже, как все было близко, а она испугалась.
— Ты неудачник, Гарри Коуртни. Всегда им был и всегда им останешься.
Она опять вздрогнула, вспомнив о страхе. Он чуть было не исчез. Анна испугалась, когда стали объявлять первые результаты выборов, а потом страх стал расти. Голос мужа тогда сильно изменился, в нем слышалась уверенность. Он странно, без должного смирения, смотрел на нее. Чего стоил его бунтарский разговор с Сином? Тогда она всерьез испугалась.
— Ты неудачник, — повторила она, но в ответ услышала странный звук. Гарри не то вздохнул, не то глотнул. Она подождала, но услышала лишь бульканье бренди, наливаемого в стакан. Вдруг Анна улыбнулась, вспомнив, как при объявлении результатов голосования Гарри съежился, согнулся и взволнованно посмотрел по сторонам. От уверенности не осталось и следа. «Но Син Коуртни ничего не получит. Когда-то я дала клятву, а теперь сдержу ее».
Уже в который раз она прокрутила в голове подробности той ночи. Ночи, когда она поклялась.
Шел дождь. Она стояла на широких ступенях крыльца. Син поехал покататься в долину. От сырости его рубашка прилипла к плечам и груди, а растрепанная борода завивалась. Он походил на средневекового пирата.
— Где Гарри? — спросил Син, и она ответила:
— Не волнуйся. Он поехал к Аде в город и вернется лишь к ужину.
Поднявшись по ступеням, он подошел к ней и дотронулся холодной от дождя ладонью до ее руки.
— Теперь тебе стоит лучше заботиться о себе. Зачем ты стоишь на холоде?
Ее макушка доходила ему до плеча, и когда он смотрел на нее сверху вниз, то испытывал благоговейный страх, который испытывает мужчина, глядя на беременную женщину.
— Ты чертовски привлекательна, Анна. И у тебя родится, прекрасный ребенок.
— Син! — Анна вспомнила, с какой болью произнесла тогда это слово. Какая-то сила бросила ее к нему. По телу прошел какой-то электрический заряд, и она принялась искать губами его рот.
— Ты сошла с ума! — Он пытался вырваться из ее объятий, но она все цеплялась и цеплялась за него.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, дай мне прижаться к тебе, ну разреши мне прижаться к тебе!
— Убирайся! — Он грубо оттолкнул ее, и она упала на кушетку у камина.
— Ты — жена Гарри, и скоро станешь матерью его ребенка. — Он наклонился над ней, и она хорошо видела его лицо.
— Я не хочу тебя. Трогать тебя — все равно что спать с собственной матерью. Ты — жена Гарри. И если я увижу, что ты пристаешь к какому-нибудь мужчине, то я убью тебя. Убью голыми руками.
Неожиданно любовь сменилась ненавистью. Она до крови поцарапала ему щеку. Он схватил ее запястья и держал, пока она кричала и питалась вырваться.
— Ты — свинья, грязная, грязная свинья. Жена Гарри, ты говоришь! Ребенок Гарри! Но семя, зреющее во мне, посажено тобой. Тобой, а не Гарри.
Он попятился:
— Ты лжешь! Этого не может быть! Следя за ним, она произнесла:
— Ты помнишь, как мы с тобой прощались, когда ты уходил на войну? Помнишь ту ночь в фургоне?
— Оставь, оставь меня. Мне надо подумать. Я не знаю. — И он ушел. Она слышала, как хлопнула дверь его кабинета. Стоя в центре комнаты, она чувствовала, что бушующие в ее груди волны ярости разбиваются о рифы ненависти.
Она стояла в спальне, глядя в зеркало. И клялась самой страшной клятвой.
— Я ненавижу его. Только одно я могу забрать у него. Это Гарри. Теперь он мой! Мой, а не его. Я заберу Гарри.
Она вытащила шпильки из волос и, когда они свободно упали на плечи, стала нервно их теребить. Анна так сильно кусала губы, что почувствовала вкус крови.