Смит Уилбур. Охота за слоновой костью

   – Но каково же решение, хранитель? Есть ли оно?
   – Со времени обретения независимости от колониального управления мы пытаемся изменить позицию наших людей, – сказал Джонни. – Вначале от нас требовали снять запрет белых на доступ в национальные парки. Разрешить вырубку деревьев, пастьбу скота и строительство деревень. Однако нам удалось приучить местное население извлекать прибыль из туризма, сафари и выбраковок. Оно впервые стало участвовать в распределении прибыли, и сейчас все больше распространяется понимание того, что выгодно сохранять природу и разумно эксплуатировать ее. Особенно среди молодого поколения.
   Однако если доброхоты в Европе и Америке заставят запретить сафари или продажу слоновой кости, это сведет на нет все наши усилия. И, вероятно, станет погребальным звоном по африканским слонам, а со временем и по всем диким животным.
   – Значит, в конечном счете все упирается в экономику? – спросил Дэниэл.
   – Как во всем в этом мире, вопрос в деньгах, – согласился Джонни. – Если нам дадут достаточно денег, мы остановим браконьеров. Если это будет выгодно крестьянам, мы удержим их с их козами за пределами национальных парков. Однако деньги должны откуда-то поступать. Новые независимые африканские государства с их растущим населением не могут позволить себе роскошь обращаться с природными ресурсами как Первый мир.
   Они должны их использовать и охранять. Если вы помешаете нам обеспечивать это, вы станете соучастниками уничтожения дикой природы Африки. – Джонни мрачно кивнул. – Да, дело в экономике. Если дичь сможет платить, она будет существовать.
   – Превосходно! – Дэниэл знаком велел Джоку прекратить съемку и сжал плечо Джонни. – Я могу сделать из тебя звезду. Ты очень естествен. – Он шутил лишь отчасти. – А, Джонни? На экране ты мог бы сделать для Африки гораздо больше, чем здесь.
   – Хочешь, чтобы я спал в гостиницах и самолетах, а не под звездным небом? – Джонни изобразил возмущение. – Хочешь, чтобы у меня на животе наросла аккуратная маленькая булочка? – Он ткнул Дэниэла в солнечное сплетение. – Чтобы я пыхтел и задыхался, пробежав сто ярдов? Нет, спасибо, Дэнни. Я останусь здесь, где могу пить воду Замбези, а не кока-колу, и есть не бигмаки, а бифштексы из буйволятины.
 
   Последние груды засоленного слоновьего мяса и незрелые бивни уложили в грузовики при свете фар. Потом по извилистой дороге поднялись по откосу; штаб-квартиры парка Чивеве достигли в темноте.
   Джонни вел зеленый «лендровер» в голове медленной колонны грузовиков-рефрижераторов, Дэниэл сидел рядом с ним на переднем сиденье. Они разговаривали негромко и небрежно, как старые друзья, чувствуя полное единство.
   – Убийственная погода.
   Джонни рукавом куртки для буша вытер пот со лба. Хотя время близилось к полуночи, жара и влажность изматывали.
   – Скоро начнутся дожди. Хорошо, что ты уезжаешь из долины, – сказал Джонни. – В дождь эта дорога превращается в болото, а через большинство рек не перебраться. В ожидании непогоды туристский лагерь в Чивеве уже неделю как закрылся.
   – Не хочется уезжать, – признался Дэниэл. – Было как в старые времена.
   – Да, старые времена, – подхватил Джонни. – Мы неплохо развлеклись. Когда ты снова появишься в Чивеве?
   – Не знаю, Джонни, но предлагаю от души: поехали со мной. Когда-то мы были хорошей командой. Можем стать снова. Я знаю.
   – Спасибо, Дэнни. – Джонни покачал головой. – Но у меня здесь работа.
   – Я не отступлюсь, – предупредил Дэниэл, и Джонни улыбнулся.
   – Знаю. Ты никогда не отступаешься.
 
   Ранним утром, когда Дэниэл поднялся на небольшой холм за лагерем полюбоваться восходом, небо было затянуто темными тучами, а жара по-прежнему давила.
   Настроение Дэниэла соответствовало хмурому рассвету. Ему удалось отснять прекрасный материал, он заново открыл свою дружбу и любовь к Джонни Нзу. Но его печалила мысль, что, возможно, они снова увидятся лишь через много лет.
   В этот последний день Джонни пригласил Дэниэла на завтрак. Он ждал Дэниэла на затянутой сеткой от москитов широкой веранде своего бунгало с тростниковой крышей; когда-то это бунгало было домом самого Дэниэла.
   Дэниэл остановился под верандой и осмотрел сад. Все еще оставалось так, как спланировала и устроила Вики.
   Много лет назад Вики, молодую, стройную светловолосую девушку с улыбающимися зелеными глазами, привез сюда Дэниэл. Вики был двадцать один год. Сам он был всего на несколько лет старше.
   Вики умерла в той спальне, что выходила окнами в сад, который она так любила. Обычный приступ малярии внезапно вызвал пагубное воздействие на головной мозг. Все закончилось очень быстро, раньше, чем на самолете прилетел врач.
   Ее смерть имела необычное следствие: именно в эту ночь пришли слоны, которые, несмотря на множество апельсиновых деревьев и богатый огород, никогда не заходили за ограждение. Они пришли точно в час смерти Вики и опустошили сад. Вырвали даже кусты роз, затоптали цветочные клумбы. Слоны словно чуяли смерть. Словно почувствовали уход Вики и горе Дэниэла.
   Дэниэл больше так и не женился и вскоре навсегда оставил Чивеве. Слишком болезненны были воспоминания о Вики, чтобы он мог остаться. Теперь в бунгало живет Джонни Нзу, а за садом ухаживает его красивая жена из племени матабеле Мэвис. Если бы Дэниэл мог выбирать, он не хотел бы, чтобы было по-другому.
   Сегодня Мэвис приготовила традиционный завтрак матабеле: кукурузную кашу и кислое молоко, сгустившееся в тыквенной бутылке, – амаси, любимое питье пастушеских племен нгани.
   Потом Дэниэл и Джонни вдвоем прошли к складу слоновой кости. На полпути с холма Дэниэл остановился и, заслонив глаза, посмотрел в сторону лагеря для туристов. На берегу реки, обнесенные оградой от диких животных, стояли под фиговыми деревьями круглые коттеджи с тростниковыми крышами.
   Такие сооружения, типичные для Южной Африки, называются рондавелями.
   – Мне казалось, ты говорил, что парк закрыт для посетителей, – заметил Дэниэл.
   Один из рондавелей был еще заселен, и рядом с ним стояла машина.
   – Это особый гость, дипломат, посол Тайваньской Китайской республики в Хараре, – объяснил Джонни. – Он очень интересуется дикими видами, в особенности слонами, и вкладывает большие средства в сохранение нашей природы.
   Мы предоставляем ему особые привилегии. Он хотел побыть здесь в одиночестве, без других туристов, поэтому я открыл для него лагерь… – Джонни оборвал фразу, воскликнув: – Да вот и он!
   У подножия холма, слишком далеко, чтобы разглядеть отдельные фигуры, стояли трое. Когда они с Джонни направились к этим людям, Дэниэл спросил:
   – А что произошло с двумя белыми лесничими, которые вчера помогали проводить выбраковку?
   – Их мне одолжил Национальный парк Ванки. Сегодня рано утром они отправились домой.
   Подойдя к группе из трех человек ближе, Дэниэл разглядел тайваньского посла. Он оказался моложе, чем можно было ожидать от человека, занимавшего такой пост. Хотя европейцу трудно бывает определить возраст азиата, Дэниэл дал послу чуть больше сорока. Высокий, стройный, с гладкими черными волосами, зачесанными назад, так что был открыт высокий лоб интеллектуала. Привлекательный, кожа чистая, почти восковая.
   Что-то в его внешности свидетельствовало, что он не чистокровный китаец, в нем есть примесь европейской крови. Глаза черные, но не раскосые, а на верхних веках нет характерной складки кожи во внутреннем углу.
   – Доброе утро, ваше превосходительство, – с явным уважением поздоровался с ним Джонни. – Не замерзли?
   – Доброе утро, хранитель. – Посол оставил двух черных лесничих, с которыми разговаривал, и пошел навстречу. – Я предпочитаю прохладу.
   На нем была голубая рубашка с расстегнутым воротником и короткими рукавами и спортивные брюки. От него действительно словно веяло прохладой, так стильно и элегантно он выглядел.
   – Позвольте представить вам доктора Дэниэла Армстронга, – сказал Джонни. – Дэниэл, это его превосходительство посол Тайваня Нинь Чэнгун.
   – Представлять не нужно, доктор Армстронг известный человек. – Чэнгун очаровательно улыбнулся и пожал Дэниэлу руку. – Я читал ваши книги и с большим удовольствием и интересом смотрел ваши телевизионные программы.
   По-английски он говорил превосходно, словно это его родной язык, и Дэниэл заметно подобрел.
   – Джонни рассказывал мне, что вы озабочены состоянием африканской экологии и вносите большой вклад в сбережение природы этой страны.
   Чэнгун сделал пренебрежительный жест.
   – Я бы хотел сделать больше.
   Но при этом он задумчиво разглядывал Дэниэла.
   – Прошу прощения, доктор Армстронг, я не ожидал в это время года встретить в Чивеве других гостей. Меня заверили, что парк закрыт.
   Хотя его тон был дружелюбным, Дэниэл почувствовал, что вопрос задан неспроста.
   – Не волнуйтесь, ваше превосходительство. Мы с моим оператором сегодня днем уезжаем. Вскоре Чивеве будет в полном вашем распоряжении, – заверил Дэниэл.
   – О, пожалуйста, не поймите меня превратно. Я не столь эгоистичен, чтобы желать вашего отъезда. На самом деле мне жаль, что вы так скоро уезжаете. Я уверен, у нас нашлось бы, о чем поговорить.
   Несмотря на эти заверения, Дэниэл чувствовал, что Чэнгун испытывает облегчение. Лицо у него было по-прежнему приветливое, манеры дружелюбные, но Дэниэл начинал осознавать существование под маской вежливости глубоких слоев и оттенков.
   Когда они направились к складу слоновой кости, посол шел между ними, продолжая небрежный разговор, а потом отошел в сторону и стал смотреть, как лесничие и команда грузчиков снимают добытые бивни с грузовиков, припаркованных у входа в склад. К этому времени здесь же оказался Джок со своей камерой; он со всех точек снимал происходящее.
   Каждый бивень, еще покрытый свернувшейся кровью, тщательно взвешивали на старомодной весовой платформе, стоявшей у входа в склад. Джонни Нзу сидел за раскладным столиком и записывал вес каждого бивня в толстую бухгалтерскую книгу в кожаном переплете.
   Потом он присваивал каждому бивню регистрационный номер, и один из лесничих стальным инструментом ставил на бивень штамп.
   Зарегистрированный и проштампованный бивень становился легальной слоновой костью и мог быть продан и вывезен из страны.
   Чэнгун с живым интересом наблюдал за этой процедурой. Одна пара бивней, хотя и не самых тяжелых и массивных, была исключительно красива. Стволы изящных пропорций, тонкого зерна, изящно изогнутые – и такие одинаковые, что казались зеркальным отражением друг друга.
   Когда их взвешивали, Чэнгун подошел поближе и присел. Чувственной рукой любовника он погладил бивни.
   – Само совершенство, – произнес он. – Природное произведение искусства.
   Он замолчал, заметив, что Дэниэл наблюдает за ним.
   Дэниэл при виде такой неприкрытой алчности испытал неотчетливое отвращение и не сумел скрыть этого.
   Чэнгун встал и невозмутимо объяснил:
   – Меня всегда зачаровывала слоновая кость. Вероятно, вы знаете, что китайцы считают ее очень благотворным веществом. Мало найдется китайских домов, где бы не было изделий из слоновой кости. Считается, что они приносят хозяину удачу.
   Однако интерес моей семьи к слоновой кости гораздо серьезнее обычного суеверия. Мой отец начинал работать резчиком по слоновой кости, и так велико было его мастерство, что к моменту моего рождения он владел магазинами в Тайпее и Бангкоке, в Токио и Гонконге. Все эти магазины специализировались на торговле слоновой костью. Мальчиком я работал помощником резчика в магазине в Тайпее и научился любить и понимать кость, как отец. У него одна из самых ценных коллекций…
   Он замолчал.
   – Прошу прощения. Иногда я поддаюсь страсти, и она уносит меня, но эта пара бивней особенно прекрасна. Трудно найти такие похожие бивни. Отец пришел бы в восторг.
   Чэнгун с тоской смотрел, как бивни уносят на склад и кладут рядом с сотнями других.
   – Любопытный тип, – заметил Дэниэл, когда последний бивень был проштампован и унесен и они с Джонни поднимались по холму в бунгало обедать. – Но как сыну резчика удалось стать послом?
   Джонни усмехнулся.
   – Отец Ниня Чэнгуна, возможно, скромного происхождения, но в низах не задержался. Кажется, он все еще владеет торговлей слоновой костью и большой коллекцией, но сейчас это всего лишь хобби. Он считается одним из богатейших, если не самым богатым человеком на Тайване, то есть, как ты можешь себе представить, очень-очень богат. Как я слышал, он влез во все самые «вкусные» предприятия вдоль всего побережья Тихого океана, да и здесь, в Африке. У него много сыновей; Чэнгун самый младший из них и, говорят, самый умный. Мне он нравится. А тебе?
   – Да, вроде бы приятный, но в нем есть что-то странное. Заметил, какое у него было лицо, когда он смотрел на бивни? Оно было… – Дэниэл поискал подходящее слово… – неестественным.
   – Ох уж эти писатели. – Джонни печально покачал головой. – Если нет никакой сенсации, выдумываете ее.
   И они рассмеялись.

* * *

   Нинь Чэнгун с двумя черными лесничими стоял у подножия холма и смотрел, как Дэниэл и Джонни исчезают за деревьями мсаса.
   – Мне не нравится, что здесь белый человек, – сказал Гомо, старший лесничий Чивеве, подчиняющийся Джонни Нзу. – Может, стоит подождать другого раза?
   – Белый человек уезжает сегодня днем, – холодно ответил Чэнгун. – И потом, тебе уже хорошо заплатили. Сейчас план нельзя изменить. Остальные уже едут сюда, и развернуть их обратно невозможно.
   – Нам заплатили только половину обещанного, – возразил Гомо.
   – Вторую получите, когда работа будет сделана, не раньше, – негромко сказал Чэнгун, и глаза Гомо стали точь-в-точь змеиные. – Ты знаешь, что должен сделать.
   Гомо помолчал. Иностранец заплатил ему тысячу американских долларов. Это его полугодовой заработок. И пообещал еще годовую зарплату, когда работа будет выполнена.
   – Ну так? – настаивал Чэнгун.
   – Да, – ответил Гомо, – сделаю.
   Чэнгун кивнул.
   – Сегодня или завтра ночью, не позже. Будьте готовы, оба.
   – Непременно, – пообещал Гомо, сел в «лендровер», где уже сидел второй черный лесничий, и они уехали.
   Чэнгун вернулся в рондавель в опустевшем лагере для туристов.
   Дом был точно такой же, как остальные тридцать; обычно в прохладное время года все эти дома занимали туристы. Чэнгун достал из холодильника питье и сел на затянутое проволочной сеткой крыльцо, переждать самый жаркий час.
   Он тревожился. В глубине души он разделял дурные предчувствия Гомо относительно проекта. Хотя они постарались предвидеть все возможные неожиданности и подготовиться к ним, всегда бывает непредвиденное вроде появления Армстронга.
   Впервые он взялся за дело такого масштаба. По собственному почину. Конечно, отец знал о других его предприятиях и одобрял небольшие поставки, но на этот раз риск гораздо выше – пропорционально добыче. Если получится, он завоюет уважение отца, а это для него важнее материальных приобретений.
   Он младший сын, и ему приходится прилагать гораздо больше усилий, чтобы отвоевать себе место рядом с отцом. Хотя бы только по этой причине он не может потерпеть поражение.
   За годы, проведенные в посольстве в Хараре, он упрочил свое положение в незаконной торговле слоновой костью и носорожьим рогом. Все началось с обманчиво небрежного замечания одного из правительственных чиновников среднего уровня об удобстве дипломатических привилегий и доступе к дипломатической курьерской службе. Воспринявший от отца деловую сметку Чэнгун немедленно распознал стремление подойти к нему, понял, что это сулит.
   Последовала неделя осторожных переговоров, и Чэнгуна пригласили поиграть в гольф с одним из более высоких чинов. Шофер привел посольский «мерседес» на большую стоянку на окраине столицы, за гольф-клубом Хараре и, как было велено, оставил машину без присмотра. Сам Чэнгун в это время играл в гольф. Он играл на уровне десяти гандикапов, но, когда требовалось, мог изобразить неопытного игрока.
   В данном случае он позволил противнику выиграть три тысячи долларов и заплатил ему наличными при свидетелях в помещении клуба.
   Вернувшись в свою официальную резиденцию, он приказал шоферу поставить машину в гараж и отпустил. А потом в багажнике нашел шесть крупных рогов носорога, завернутых в мешковину.
   Со следующей дипломатической почтой он отправил рога отцу, и тот продал их в своем магазине в Гонконге за 60 тысяч американских долларов. Отец был очень доволен и написал сыну длинное одобрительное письмо, напоминая о своей любви к слоновой кости. Чэнгун исподтишка распространил известие, что он большой охотник не только до рогов носорога, но и до слоновой кости, и ему по торговой сети предложили несколько различных партий незарегистрированной и не проштампованной кости. Потребовалось совсем немного времени, чтобы в замкнутом небольшом кругу браконьеров распространилось известие: появился новый крупный покупатель.
   Через несколько месяцев к нему обратился сикх-делец из Малави, который будто бы искал тайваньских вложений в развитие рыболовства на озере Малави. Их первая встреча прошла очень хорошо. Чэнгун посчитал предложение Четти Синга привлекательным и передал его отцу в Тайпей. Отец подтвердил его мнение и согласился на ведение дел с Четти Сингом. Когда документ был подписан в посольстве, Синг пригласил Чэнгуна на обед, а за обедом заметил:
   – Я знаю, что ваш достопочтенный отец очень любит прекрасную слоновую кость. В знак моего искреннего уважения к нему я мог бы организовать постоянное поступление кости. Я уверен, вы в состоянии переправлять товар отцу без лишних проволочек. Большая часть бивней будет не зарегистрирована.
   – Это неважно. Я терпеть не могу возню с бумажками, – заверил Чэнгун.
   Через короткое время Чэнгуну стало ясно, что Синг возглавляет целую браконьерскую сеть, орудующую в тех африканских странах, где еще оставалось много слонов и носорогов. Он собирал белое золото и рог в Ботсване и Анголе, в Замбии, Танзании и Мозамбике. Он контролировал все стороны деятельности этой организации вплоть до создания вооруженных банд, которые регулярно грабили национальные парки разных стран.
   Вначале Чэнгун был для него просто очередным клиентом, но вот начало процветать их совместное рыболовное предприятие на озере Малави, они еженедельно вылавливали сотни тонн крошечной рыбки капента, высушивали и вывозили на восток, и их отношения стали меняться. Они делались все более сердечными и доверительными.
   Наконец Четти Синг предложил Чэнгуну и его отцу собственную долю в торговле слоновой костью. Естественно, взамен он попросил немалых вложений в торговлю, чтобы расширить масштаб партнерских операций, а также крупную сумму наличными в знак признания добровольного участия в операциях.
   В целом это потребовало свыше миллиона долларов. Чэнгун с ведома отца сумел искусным торгом сократить эту сумму вдвое.
   Только став полноправным партнером, Чэнгун сумел оценить истинный размах и масштаб операции. В каждой из стран, где еще сохранилась значительная популяция слонов, Чэнгун сумел обзавестись соучастниками в правительстве. Многие его контакты проходили на уровне министров.
   Во всех крупных национальных парках у него были свои платные информаторы и чиновники. Одни просто следопыты и лесничие, другие – главные хранители, руководящие парками, те, кто по долгу службы должен был охранять и защищать диких животных.
   Партнерство оказалось столь выгодным, что, когда срок службы Чэнгуна истек, его отец через своих друзей в тайваньском правительстве продлил этот срок еще на три года.
   К этому времени отец и братья Чэнгуна в полной мере сознавали инвестиционные возможности Африки. Начав с небольшого, но прибыльного рыболовного предприятия, потом благодаря добыче слоновой кости и торговле его семья все больше углублялась в Черный континент.
   Ни Чэнгун, ни его отец не испытывали никаких угрызений совести из-за связей с режимом апартеида и начали увеличивать вложение средств в Южную Африку. Они, конечно, знали, как осуждают во всем мире эту политику, знали об экономических санкциях, до того снижавших стоимость земли и другой недвижимости в стране, что разумный делец просто не мог этим не заинтересоваться.
   – Достопочтенный отец, – сказал Чэнгун отцу в одно из своих частых возвращений в Тайпей, – через десять лет апартеид и правление белого меньшинства будут стерты с лица земли. И тогда цены в Южной Африке достигнут своего истинного уровня.
   Они покупали огромные ранчо в десятки тысяч акров за стоимость трехкомнатной квартиры в Тайпее. Скупали заводы, офисные здания и торговые центры у американских компаний, которые правительство заставляло прекратить деятельность в Южной Африке. За имущество стоимостью в доллар они платили по пять центов.
   Однако отец Чэнгуна, который, помимо всего прочего, был управляющим гонконгским автогоночным клубом, оказался слишком проницательным игроком, чтобы класть все яйца в одну корзину. Инвестиции делались и в другие африканские страны. Только что был заключен договор между Южной Африкой, Кубой, Анголой и Соединенными Штатами о предоставлении независимости Намибии. Семья вкладывала деньги в недвижимость в Виндхуке и в рыболовные и горнодобывающие лицензии этой страны. Через Четти Синга Чэнгун познакомился с министрами правительств Замбии, Кении и Танзании, которые по финансовым соображениям благосклонно отнеслись к вложениям в экономику их стран; отец Чэнгуна нашел плату за это вполне приемлемой.
   Тем не менее, несмотря на все эти крупные вложения, отец Чэнгуна по причинам сентиментального свойства по-прежнему интересовался первым предприятием по добыче слоновой кости, которое и привлекло его внимание к Черному континенту.
   Во время последней встречи, когда сын склонился перед ним, прося благословения, он сказал:
   – Сын, я был бы очень доволен, если бы, вернувшись в Африку, ты смог найти большое количество зарегистрированной и проштампованной слоновой кости.
   – Достопочтенный отец, единственный легальный источник кости – правительственные аукционы.
   Чэнгун умолк, заметив презрительное выражение на лице отца.
   – Слоновая кость, купленная на правительственных аукционах, приносит слишком малую прибыль, – сердито ответил старик. – Я полагал, что ты умнее, мой сын.
   Отцовский упрек глубоко задел Чэнгуна, и он при первой же возможности заговорил с Сингом.
   Четти Синг задумчиво погладил бороду. Это был привлекательный мужчина, и безупречный тюрбан лишь усиливал его привлекательность.
   – Я как раз думаю об одном источнике зарегистрированной слоновой кости, – ответил он. – На правительственном складе слоновой кости.
   – Вы предполагаете забрать оттуда слоновую кость до аукциона?
   – Возможно. – Четти Синг пожал плечами. – Но такое предприятие требует тщательного планирования. Позвольте мне обдумать эту досадную проблему.
   Три недели спустя они снова встретились в офисе Четти Синга в Лилонгве.
   – Я много думал, и мне в голову пришло решение, – сказал Синг.
   – Во сколько это обойдется?
   Первый вопрос Чэнгун задал по наитию.
   – Килограмм за килограмм, примерно столько же, сколько покупка незарегистрированной кости. Но так как возможность получить эту кость единственная, разумно было бы сразу приобрести ее как можно больше.
   – Неважно, пусть будет весь склад!
   – Как отнесется к этому ваш батюшка?
   Чэнгун знал, что отец обрадуется. На международном рынке зарегистрированная слоновая кость стоит вчетверо дороже незарегистрированной.
   – Давайте подумаем, какая страна способна предоставить нам такой товар, – предложил Синг, но было очевидно, что он уже принял решение. – Не Заир и не Южная Африка. В этих странах у меня нет налаженной сети. В Замбии, Танзании и Кении осталось очень мало кости. Остаются Ботсвана, где не проводятся крупные выбраковки, и, наконец, Зимбабве.
   – Хорошо, – удовлетворенно кивнул Чэнгун.
   – Слоновая кость копится на складах департаментов дикой природы в Ванки, Хараре и Чивеве, потом вывозится оттуда на ежегодный аукцион. Мы получим товар из одного из этих источников.
   – Из какого именно?
   – Склад в Хараре слишком хорошо охраняется. – Четти Синг поднял три пальца одной руки; назвав Хараре, он загнул палец. Остались два. – Ванки – самый крупный национальный парк. Однако он далеко от границы с Замбией. – И он загнул второй палец. – Остается Чивеве. У меня есть надежные агенты в управлении этого парка. Они сообщили, что в настоящее время склад кости почти заполнен и расположен всего в тридцати милях от реки Замбези и замбийской границы. Один из моих отрядов может пересечь границу и через день пешего перехода будет на месте.
   – Вы хотите ограбить склад?
   Чэнгун подался вперед через стол.
   – Совершенно верно. – Синг загнул последний палец. Глядел он удивленно. – Разве не таково было и ваше намерение?
   – Может быть, – осторожно ответил Чэнгун. – Но возможно ли это?
   – Чивеве – отдаленный, изолированный район, но расположен на реке, которая служит границей между странами. Я пошлю двадцать человек, вооруженных автоматами, командовать ими будет мой лучший и самый надежный охотник. В темноте они на каноэ пересекут реку со стороны Замбии, после дневного марша доберутся до штаб-квартиры парка и нападут на нее. От всех свидетелей они избавятся… – Чэнгун нервно кашлянул, и Синг вопросительно посмотрел на него. – Это всего четыре-пять человек. Постоянным тамошним лесничим я плачу. Лагерь для туристов будет закрыт на сезон дождей, большинство служащих вернется в свои деревни. Остается только хранитель парка и двое-трое служащих.