Сникет Лемони. Кровожадный Карнавал

   — А кто не обожает? — отозвался мужчина. — Особенно когда она сочетается с неряшливой манерой есть.
   Как раз, когда Бодлеры достигли гадальной палатки, им преградил дорогу какой-то человек. Подняв глаза, дети увидели прыщи на подбородке и узнали того самого зрителя, грубияна из Шатра Уродов.
   — Ха, глядите-ка, кто идет, — протянул он. — Волчонок Чабо и двухголовый урод Беверли-Эллиот.
   — Очень приятно вас видеть, — быстро пробормотала Вайолет. Только она хотела обойти его, как он ухватился за их с Клаусом общую рубашку, и Вайолет поневоле пришлось остановиться, чтобы мужчина не порвал рубаху и не раскрыл обман.
   — А вторая голова чего молчит? — издевательским тоном спросил прыщавый. — Ему тоже приятно меня видеть?
   — Да, конечно, — ответил Клаус, — но мы немного торопимся, так что извините…
   — Уродов не извиняю, — заявил прыщавый. — Для них извинений нет. Почему вы не носите мешок на одной из голов? Тогда вы казались бы нормальными.
   — Гррр! — огрызнулась Солнышко, приближая зубы к коленке прыщавого мужчины.
   — Пожалуйста, отойдите подальше, — попросила Вайолет. — Чабо привыкла защищать нас, она может укусить, если вы подойдете слишком близко.
   — Ручаюсь, против компании свирепых львов она не устоит, — отозвался прыщавый мужчина. — Прямо не могу дождаться, когда начнется шоу. И моя мать тоже ждет не дождется.
   — Ты прав, родной, — проговорила пожилая женщина, стоявшая неподалеку. Она подошла ближе и наградила сына звучным поцелуем. Бодлеры обратили внимание на то, что прыщи были, очевидно, фамильной чертой. — Когда начнется шоу, уроды?
   — Прямо сейчас!
   Прыщавый и его мамаша обернулись на новый голос, но Бодлерам не надо было и оборачиваться: они и так знали, что голос принадлежит Графу Олафу. Негодяй стоял у входа в Гадальный Шатер с хлыстом в руке, глаза его блестели особенно злобно. И хлыст, и блеск дети безошибочно узнали: хлыстом этим Граф Олаф стегал львов, чтобы они рассвирепели, как это делал накануне, а блеск этот они наблюдали бессчетное количество раз. Такой блеск появляется в глазах людей, когда они отпустили удачную шутку. Но у Олафа блеск означал, что его очередной умысел успешно претворяется в жизнь.
   — Представление начнется прямо сейчас! — объявил он собравшимся вокруг зрителям. — Мне только что предсказали судьбу, я выяснил, что хотел. — Граф Олаф указал хлыстом на Гадальный Шатер, а потом, повернувшись, — на замаскированных Бодлеров и ухмыльнулся, глядя на толпу. — А теперь, леди и джентльмены, пора отправляться к львиной яме, чтобы все вы тоже получили то, что хотите.

Глава десятая

   — Я сразу иду к яме! — крикнула в толпе какая-то женщина. — Надо занять место, чтобы хорошо было видно!
   — Я тоже иду, — отозвался ее сосед. — Какой смысл в львином шоу, если не видеть, как львы кого-то едят.
   — Да, надо поторопиться, — согласился прыщавый. — А то уже целая толпа набежала.
   Бодлеровские сироты огляделись и увидели, что он прав.
   Новость о львином аттракционе на Карнавале Калигари, должно быть, разнеслась за пределы Пустошей: в этот день зрителей набралось больше, чем накануне, и с каждой минутой они все прибывали и прибывали.
   — Я сам поведу вас туда, — заявил Граф Олаф. — В конце концов, львиное шоу — моя идея, и я должен возглавлять шествие.
   — Так это ваша идея? — переспросила женщина, которую дети узнали, поскольку видели ее в больнице. Она была в сером костюме и, говоря в микрофон, жевала жвачку. Дети вспомнили, что она репортерша из «Дейли пунктилио». — Мне бы хотелось написать про это в газете. Как ваше имя?
   — Граф Олаф! — гордо ответил Граф Олаф.
   — Я так и вижу заголовок: «Граф Олаф — автор идеи львиного шоу». Вот погодите, когда прочтут про это читатели!
   — Погодите, — вмешался какой-то зритель. — Я думал, Графа Олафа убили трое детей.
   — То был Граф Омар, — объяснила репортерша. — Кому и знать, как не мне. Ведь это я писала о Бодлерах для «Дейли пунктилио». Графа Омара убили трое детей Бодлеров, и они все еще на свободе.
   — Ну, если когда-нибудь попадутся, — подал голос еще один зритель, — мы их бросим в львиную яму.
   — Превосходная мысль, — одобрил Граф Олаф, — но до тех пор львы полакомятся одним — из уродов. За мной — нас ждет зрелище агрессивности и неряшливой манеры есть!
   — Ура! — закричало несколько голосов. Олаф поклонился и повел за собой толпу к полуразрушенным американским горам, где ждали львы.
   — Пошли со мной, уроды, — скомандовал Граф Олаф, указывая на Бодлеров. — Мои помощники ведут остальных. Все уроды должны присутствовать на церемонии избрания.
   — Я их буду вести, — вызвалась Мадам Лулу на своем ломаном языке, появляясь из Гадального Шатра. При виде Бодлеров глаза ее расширились, и она быстро спрятала руки за спину. — Ты ведешь толпу к яме, пожалуйста, и даешь по дороге интервью газете.
   — Да, да, — поддержала ее репортерша. — Так и вижу заголовок: «Эксклюзивное интервью Графа Олафа, а не Графа Омара, который умер». Вот погодите, когда прочтут читатели «Дейли пунктилио»!
   — Они прочтут обо мне с захватывающим интересом, — заявил Граф Олаф. — Хорошо, я иду с репортершей, Лулу. А ты ведешь уродов, но не отставай.
   — Да, мой Олаф. Идемте со мной, мои уроды, пожалуйста. — И Лулу протянула руки Бодлерам, как будто была матерью, переводившей своих детей через улицу, а не поддельной гадалкой, ведущей их к яме со львами. Дети успели заметить, что на одной ладони у нее грязное пятно, а другая почему-то сжата в кулак. Детям не хотелось браться за ее руки и следовать к яме со львами, но вокруг было столько людей, жаждущих агрессивного зрелища, что выхода у них не было. Солнышко взялась за правую руку Лулу, Вайолет за левую, и они побрели в виде какой-то странной неуклюжей группы по направлению к раз-рушенным американским горам.
   — Оли… — начал было Клаус, но, оглянувшись на толпу, сообразил, как неуместно было бы произнести вслух ее настоящее имя. — То есть Мадам Лулу, — поправился он и, перегнувшись через Вайолет, заговорил как можно тише: — Давайте идти помедленнее. Может, еще ухитримся вернуться назад, заскочить в шатер и открепить устройство для молнии.
   Мадам Лулу ничего не ответила и только еле заметно покачала головой, давая понять, что сейчас не время говорить о таких вещах.
   — Приводной ремень, — тихонько напомнила Солнышко, но Мадам Лулу опять молча покачала головой.
   — Вы ведь сдержали свое обещание, да? — пробормотал, почти прошептал Клаус. Однако Мадам Лулу продолжала смотреть вперед, как будто не слышала. Клаус толкнул локтем старшую сестру внутри их общей рубахи. — Вайолет, — отважился произнести он ее настоящее имя, — попроси Мадам Лулу идти помедленнее.
   Вайолет мельком взглянула на Клауса, потом на Солнышко, как бы желая уловить ее взгляд. Младшие Бодлеры посмотрели на старшую и увидели, что та еле заметно качнула головой, как перед этим Мадам Лулу, а потом перевела взгляд вниз, на руку гадалки, за которую держалась. Между пальцами Вайолет брат с сестрой разглядели кончик резиновой полосы, которую они тотчас узнали. То была часть устройства, производящего молнию, похожая на приводной ремень, — то есть именно та штука, которая была необходима Вайолет для того, чтобы превратить тележки с американских гор в средство, доставившее бы Бодлеров из Пустошей в Мертвые Горы. Однако вместо того чтобы обрадоваться при виде этого в высшей степени важного предмета в руке у Вайолет, дети испытали совсем другое, гораздо менее приятное чувство.
   Если когда-либо вам случалось испытывать смутное ощущение, будто происходящее с вами уже происходило с вами раньше, то это ощущение французы называют «deja vu». Как большинство французских выражений — например, «ennui»( Скука (фр.) ), жеманное словечко, означающее жуткую скучищу, или «la petite mort»( Маленькая смерть (фр.). ), когда вам кажется, будто часть вас умерла, — выражение «deja vu» относится к чему-то не очень приятному, и бодлеровским сиротам было действительно не очень-то приятно оказаться на краю ямы со львами и испытать тошнотворное чувство уже виденного. Пребывая в кошмарной клинике, дети очутились в операционном зале, окруженные толпой, которая жаждала увидеть что-нибудь агрессивное, например производимую кому-то операцию. Когда дети жили в Городе Почитателей Ворон, они однажды очутились на площади, окруженные большой толпой, жаждущей увидеть что-нибудь агрессивное, например сжигание кого-то на костре. И сейчас, когда Мадам Лулу отпустила их руки, дети снова очутились перед громадной и чем-то знакомой толпой, жаждущей чего-то агрессивного. И снова Бодлеры опасались за свою жизнь. И снова причиной всего этого ужаса был Граф Олаф. Дети поглядели вдаль, мимо ликующей толпы и увидели тележки, подготовленные руками Вайолет для побега. Для то-го чтобы тележки сдвинулись с места, требовался только приводной ремень, и дети продолжили бы поиски своих родителей. Но глядя на ту сторону ямы на две тележки, связанные между собой стеблями плюща и приспособленные Вайолет для поездки по Пустошам, Бодлеры испытали тошнотворное чувство deja vu и заподозрили, что их ожидает несчастливый финал очередного приключения.
   — Добро пожаловать, леди и джентльмены, это будет самый волнующий день в вашей жизни! — провозгласил Граф Олаф и хлестнул львов, теснящихся в яме. Длинный хлыст достал до взбудораженных животных, голодные львы послушно зарычали и залязгали зубами. — Эти кровожадные звери уже готовы съесть любого урода. Кого же мы выберем?
   Толпа расступилась, и появился крюкастый, за ним гуськом шли сотоварищи Бодлеров, направляясь к яме, где на краю стояли дети. Очевидно, Кевину, Колетт и Хьюго велели одеться в обычные уродские костюмы, а не в подарки Эсме. Они с боязливой улыбкой взглянули на Бодлеров, а потом нервно уставились на рычащих львов. Как только уроды заняли свои места, из толпы начали выходить сообщники Графа Олафа. Эсме Скволор в полосатом костюме и с небольшим солнцезащитным зонтиком послала улыбку зрителям и уселась на стул, принесенный лысым помощником. Он принес также длинную и довольно широкую доску и положил ее на край ямы так, чтобы она торчала над льва-ми на манер выдающегося над бассейном трамплина для прыжков в воду. Наконец вперед выступили две женщины с напудренными лицами, они держали в руках деревянный ящичек с дырой на крышке.
   — Я так рад, что сегодня в последний раз надеваю эту дурацкую одежду, — пробормотал Хьюго Бодлерам, показывая на свое неуклюже сидящее пальто. — Только подумать — скоро я стану членом труппы Графа Олафа и никогда больше не буду выглядеть уродом.
   — Если только вас не бросят львам, — не удержался Клаус.
   — Ты шутишь? — прошептал Хьюго. — Если выбор падет на меня, я столкну в яму Мадам Лулу, как предлагала Эсме.
   — Посмотрите внимательно на этих уродов, — крикнул Граф Олаф. Несколько зрителей хихикнули. — Поглядите на нелепую спину Хьюго. Подумайте, до чего глупо, что Колетт может извиваться и принимать всякие неестественные позы. Посмейтесь над нескладными равнодействующими рука-ми и ногами Кевина. Похихикайте над двухголовым уродом Беверли-Эллиотом и похохочите до упаду над Волчонком Чабо.
   Толпа разразилась гоготом, люди показывали пальцем на тех, кто им казался смешнее других.
   — Посмотрите на дурацкие зубы у Чабо! — закричала женщина, у которой волосы были выкрашены в разные цвета. — Вид у нее самый что ни на есть смешной!
   — А по-моему, Кевин смешнее! — возразил ее муж, который ради жены тоже выкрасил волосы. — Надеюсь, именно его бросят в яму. Вот смеху будет, когда он попробует отбиваться обеими руками и обеими ногами!
   — А я надеюсь, это будет урод с крюками вместо рук! — заявила женщина, стоявшая позади Бодлеров. — Так будет еще агрессивнее.
   — Никакой я не урод! — раздраженно огрызнулся крюкастый. — Я сотрудник Графа Олафа.
   — Ой, простите, — извинилась женщина. — Тогда пусть это будет мужчина с прыщавым подбородком.
   — Я — зритель! — возмутился прыщавый. — Я не урод. У меня просто кожа неважная.
   — А вон та женщина в дурацком костюме? — продолжала зрительница. — Или вон тот тип с одной бровью?
   — Я — подружка Графа Олафа, — сообщила Эсме, — и костюм у меня модный, а не дурацкий.
   — А мне наплевать, кто тут урод, а кто нет, — выкрикнули в толпе. — Главное, увидеть, как львы будут кого-нибудь пожирать.
   — Скоро увидите, — пообещал Граф Олаф. — Сейчас состоится избирательная церемония. Имена всех уродов написаны на бумажках и опущены в ящик, который держат две эти очаровательные дамы.
   Две женщины с напудренными лицами подняли кверху ящичек и сделали реверанс.
   Эсме бросила на них хмурый взгляд.
   — Я не считаю их очаровательными, — заявила она, но из-за громких одобрительных криков толпы ее почти никто не расслышал.
   — Сейчас я засуну туда руку, — продолжал Граф Олаф, — вытащу одну бумажку и прочту имя урода вслух. Затем названный урод пройдет по деревянной доске и спрыгнет в яму, а мы все будем наблюдать, как львы его пожирают.
   — Или ее, — добавила Эсме. Она поглядела на Мадам Лулу, потом на Бодлеров, а потом на их сотоварищей. Затем она на минуту отложила зонтик, подняла кверху ладони и сделала едва заметное движение, как бы толкая что-то. Этим она хотела напомнить о своем плане.
   — Или ее, — повторил Граф Олаф, с любопытством поглядев на Эсме. — Так, есть вопросы или можно начинать?
   — Почему именно вы достаете бумажку с именем? — поинтересовался прыщавый мужчина.
   — Потому что идея всего представления принадлежит мне, — ответил Граф Олаф.
   — У меня вопрос, — сказала женщина с пестрыми волосами. — А это законно?
   — Да не порти ты удовольствия, — остановил ее муж. — Ты же хотела сюда прийти и посмотреть, как львы будут есть людей, вот я и взял тебя с собой. Коли собираешься задавать всякие умные вопросы, лучше иди и жди меня в машине.
   — Пожалуйста, продолжайте, ваше сиятельство, — проговорила репортерша из «Дейли пунктилио».
   — И продолжаю, — отозвался Граф Олаф и еще раз хлестнул львов, прежде чем запустить руку в деревянный ящик. Взглянув с жестокой улыбкой на детей и их коллег, он долго шарил в ящике, пока наконец не вытащил записку, сложенную в несколько раз. Зрители подались вперед, чтобы лучше видеть, а Бодлеры вытянули шеи, чтобы смотреть поверх голов взрослых. Однако Граф Олаф не сразу развернул бумажку. Вместо того он поднял ее как можно выше и одарил публику широкой улыбкой.
   — Я буду разворачивать бумажки очень медленно, — объявил он, — чтобы продлить напряженное ожидание.
   — Как мудро! — восхитилась репортерша, в возбуждении громко щелкая жвачкой. — Так и вижу заголовок: «Граф Олаф усиливает остроту ожидания».
   — Я научился овладевать вниманием зрителей за долгое время моей знаменитой актерской карьеры. — Граф Олаф улыбнулся репортерше, все еще держа кверху записку. — Не забудьте написать об этом.
   — Непременно, — задыхаясь, пообещала она и поднесла микрофон к его губам.
   — Леди и джентльмены, — вскричал Граф Олаф, — я отворачиваю первую складку!
   — Ух ты! — закричало несколько голосов. — Первая складка! Ур-ра!
   — Остается пять складок, — объявил Олаф. — Еще пять — и мы узнаем которого урода бросят львам!
   — Я так волнуюсь! — воскликнул муж-чина с крашеными волосами.-Сейчас я упаду в обморок!
   — Смотри не упади в яму, — отозвалась жена.
   — Я отворачиваю вторую складку! — объявил Граф Олаф. — Остается всего четыре!
   Львы нетерпеливо зарычали, как будто им надоела эта возня с бумажками, но тол-па приветствовала усиление напряжения и, не обращая внимания на зверей, не спускала глаз с Графа Олафа, который рассылал вокруг улыбки и воздушные поцелуи.
   Бодлеры перестали смотреть через головы зрителей на Олафа, который проделывал свои трюки, что означает здесь «усиливал напряженное ожидание, медленно развертывая записку, на которой было на-писано имя того, кому предстояло спрыгнуть в яму со львами». Они воспользовались тем, что никто на них не смотрит, и подошли друг к другу как можно ближе, чтобы никто не подслушал их разговоров.
   — Как ты думаешь — могли бы мы прокрасться на другую сторону ямы, где тележки? — спросил Клаус.
   — Думаю, тут слишком много народу, — ответила Вайолет. — А вот нельзя ли сделать так, чтобы львы никого не загрызли?
   — Нет, уж очень они голодные. — Клаус, прищурившись, заглянул в яму на рычащих животных. — Я прочел книгу про крупных хищников из семейства кошачьих, там говорилось, что если они проголодались, то съедят кого угодно.
   — А больше ты там ничего полезного для нас не вычитал?
   — Пожалуй, нет. А ты можешь изобрести еще что-нибудь полезное из приводного ремня?
   — Боюсь, что нет, — ответила Вайолет упавшим от страха голосом.
   — Дежа вю, — шепнула Солнышко, глядя вверх на старших брата и сестру. Она хотела сказать нечто вроде «Должны же мы придумать хоть что-нибудь для своего спасения. Нам не раз удавалось спастись от кровожадной толпы».
   — Солнышко права, — сказал Клаус. — Когда мы находились в кошмарной клинике, нам удалось обмануть толпу и оттянуть операцию, которую задумал сделать тебе Олаф.
   — А когда мы жили в Городе Почитателей Ворон, — подхватила Вайолет, — мы узнали кое-что о психологии толпы. Это стало возможным благодаря тому, что жители жутко возбудились и перестали соображать. Но что мы можем сделать с этой толпой? Как быть сейчас?
   — То же, — пробормотала Солнышко и заворчала на тот случай, если их подслушивают.
   — Я снова развертываю записку, — радостно прокричал Граф Олаф.
   Ну и вероятно, не требуется повторять, что он еще раз предупредил об оставшихся трех складках или что толпа снова приветствовала его криками, как будто он сделал что-то очень смелое или благородное. Мне, вероятно, не требуется сообщать вам, что он объявлял о последующих трех складках с таким торжеством, будто это были невесть какие волнующие события, или что толпа каждый раз кричала «ура!», с нетерпением ожидая агрессивных действий и неряшливой манеры есть. И мне, вероятно, не надо даже и говорить, что именно было написано на бумажке: если вы дочитали эту злополучную книгу до этого места, то, значит, хорошо знакомы с Бодлерами и уже знаете, каково их уродское везение. Люди с нормальным везением прибыли бы на Карнавал с комфортом, например в двухэтажном автобусе или на слоне, и скорее всего получили бы массу удовольствия от карнавальных развлечений, и к концу пребывания там были бы довольны и счастливы. Но Бодлеры-то прибыли на Карнавал Калигари в багажнике автомобиля, вынуждены были надеть неудобные маскарадные костюмы, принять участие в унизительном представлении, поставили себя в опасные условия и, в полном соответствии с их уродским везением, даже не выяснили того, что хотели узнать. Так что вае, вероятно, не удивит, когда вы услышите, что на бумажке не стояло ни имени Хьюго, написанного рукой Графа Олафа, ни имени Колетт, ни Кевина, который нервно сжимал обе свои равноумелые руки, пока Олаф разворачивал последнюю складку. И вас не удивит, что, когда Граф Олаф объявил имя на записке, глаза всех присутствующих обратились на замаскированных детей. Но если вас и не удивит сообщение Графа Олафа, то, наверное, все-таки удивит заявление одного из детей сразу после этого.
   — Леди и джентльмены! — провозгласил Граф Олаф. — Сегодня львам будет брошен двухголовый урод Беверли-Эллиот.
   — Леди и джентльмены, — провозгласила Вайолет Бодлер, — мы в восторге от того, что выбор пал на нас!

Глава одиннадцатая

   Я знаю еще одного писателя, которого многие считают, как и меня, умершим. Имя его — Уильям Шекспир, и писал он пьесы четырех родов: комедии, любовные пьесы, исторические пьесы и трагедии. В комедиях персонажи, естественно, много шутят и налетают на разные предметы. В любовных пьесах люди влюбляются и даже порой женятся. В исторических пересказываются события, происходившие в действительности, как и у меня в повести о бодлеровских си-ротах. В трагедиях же обычно сперва все идет вполне благополучно, но постепенно обстоятельства ухудшаются, и под конец всех персонажей либо убивают, либо ранят, либо причиняют им те или иные неприятности. Смотреть трагедии вообще не слишком весело, — как из зала, так и находясь на сцене. Но из всех шекспировских трагедий наименьшее веселье доставляет «Король Лир», где рассказывается о короле, который сходит с ума, и о дочерях, которые в это время замышляют убить друг друга, а также некоторых других людей, действующих им на нервы. В конце пьесы один из шекспировских персонажей говорит: «…доживем мы до того, что люди станут пожирать друг друга, как чудища морские», иными словами: «Как печально, что люди кончают тем, что нападают друг на друга, как будто они свирепые морские чудовища». И когда со сцены звучат эти горькие слова, зрители частенько плачут, или вздыхают, или дают себе обещание в следующий раз пойти на комедию.
   С огорчением должен поведать, что история бодлеровских сирот достигла той точки, когда уместно воспользоваться удручающей шекспировской фразой, чтобы описать, как чувствовали себя бодлеровские си-роты, обращаясь к толпе, собравшейся на краю ямы со львами, и пытаясь продлить историю своих приключений, не превратив ее в трагедию, хотя все вокруг, казалось, жаждали напасть друг на друга. Граф Олаф и его сообщники жаждали видеть, как Вайолет и Клаус спрыгнут вниз, где их ожидала смерть от съедения, для того чтобы популярность Карнавала Калигари выросла и Мадам Лулу продолжала бы предсказывать Графу Олафу судьбу. Эсме Скволор жаждала, чтобы в яму столкнули Мадам Лулу, а тогда все внимание Олафа досталось бы только ей одной. А бодлеровские коллеги готовы были помочь Эсме в ее замыслах, так как жаждали присоединиться к олафовской труппе. Репортерша из «Дейли пунктилио» и публика жаждали видеть агрессивное поведение и неряшливую манеру есть, чтобы посещение Карнавала не прошло зря. Львы же, которых били хлыстом и морили голодом, жаждали пищи.
   Казалось, все представители человечества, собравшиеся в этот день около американских гор, жаждали каких-то ужасов, и когда Вайолет с Клаусом двинулись к доске, притворяясь, будто и они жаждут того же, они все трое чувствовали себя ужасно.
   — Спасибо вам, Граф Олаф, за то, что выбрали мою и другую голову первыми жертвами львиного шоу, — торжественно произнес Клаус писклявым голосом.
   — Хм, на здоровье, — отозвался Граф Олаф с некоторым недоумением. — Ну, прыгайте в яму, а мы все посмотрим, как вас будут пожирать львы.
   — И побыстрее! — добавил мужчина с прыщами на подбородке. — Чтоб я не зря пришел на представление!
   — А разве не интереснее смотреть, если кто-то другой столкнет урода в яму, а не сам он спрыгнет? — Вайолет лихорадочно придумывала, что сказать. — Так было бы гораздо агрессивнее.
   — Гррр! — заворчала Солнышко, выражая согласие.
   — А что, неплохая мысль, — задумчиво заметила одна из женщин с напудренным лицом.
   — Да! Да! — закричала женщина с разноцветными волосами. — Я хочу увидеть, как двухголового урода сбросят львам!
   — Согласна, — Эсме кинула злобный взгляд на двух старших Бодлеров, а потом на Мадам Лулу, — я бы тоже хотела видеть, как кое-кого сбросят в яму.
   Толпа разразилась одобрительными криками, многие захлопали. Солнышко не спускала глаз с брата и сестры, которые сделали шаг к доске, нависавшей над ямой, где в ожидании томились голодные львы. Есть такие зануды, которые твердят, что если вдруг вы оказались в трудном положении, следует остановиться и сообразить, как правильнее поступить. Но трое детей и так знали, как правильнее было бы поступить: броситься к американским горам, впрыгнуть в тележки, пристегнуть приводной ремень и мчаться в Пустошах вместе с Мадам Лулу и ее газетной библиотекой, сперва спокойно объяснив собравшейся толпе, что кровопролитие — не лучший способ развлекаться и что Графа Олафа вместе с его труппой следовало бы немедленно арестовать. Однако в нашем безалаберном мире выпадают моменты, когда сообразить, как поступить правильно, не трудно, но вот поступить соответственно — нет возможности, и тогда приходится поступать как-то по-другому. Трое Бодлеров, стоявших в своих маскарадных костюмах посреди толпы, которая жаждала агрессивности и неряшливого обжорства, знали, что не могут поступить правильно, но они думали, что сумеют до-вести толпу до белого каления и во всеобщей сумятице попытаются улизнуть. Они, правда, не были уверены, правильно ли сейчас применять свое знание психологии толпы и умение оттягивать главное событие, но другого способа им в этот момент не приходило. Но правильно это было или нет, только план их начал срабатывать.
   — Потрясающе! — возбужденно выкрикнула репортерша. — Так и вижу заголовок: «Уроды сброшены в львиную яму!» Подождите, вот прочтут это читатели «Дейли пунктилио»!
   Солнышко издала самое громкое рычание, на какое была способна, и показала пальчиком на графа Олафа.
   — Чабо хочет сказать на своем полуволчьем языке, что столкнуть нас в яму должен Граф Олаф. Ведь именно ему принадлежит идея львиного шоу, — объяснил Клаус.
   — А ведь и правда! — воскликнул прыщавый. — Пускай Олаф столкнет Беверли-Эллиота в яму!
   Граф Олаф бросил свирепый взгляд на Бодлеров, а потом оскалил свои грязные зубы в улыбке, глядя на толпу.