Сноу Чарльз Перси. Смерть под парусом

   Покончив с завтраком, мы присоединились к остальной компании в гостиной. Молодые люди все ещё пребывали в состоянии депрессии, которая неизменно приходит вслед за сильным эмоциональным напряжением. Вначале человек, волнуясь, ищет выхода в действии, он не в силах сидеть сложа руки и молча ждать развития событий. Затем он доходит до такого состояния, когда страх окончательно парализует его волю, и он жаждет только одного — конца. Пусть самое страшное, лишь бы конец! Тони по-прежнему лежала на диванчике, закинув руки за голову. Уильям читал детективный роман под названием «Не своей смертью», если не ошибаюсь. Кристофер делал какие-то пометки на обороте письма. Эвис и Филипп уселись где попало и сидели, не произнося ни слова.
   Окинув взглядом гостиную, Финбоу, ни к кому не обращаясь, сказал:
   — А мы только что обсуждали положение на Дальнем Востоке.
   — О, — произнёс Уильям, оторвавшись от книги, и посмотрел на Финбоу отсутствующим взглядом, — а что, это вас очень волнует?
   — Разумеется, волнует, — ответил Финбоу. — Все, что может как-то отразиться на жизни миллионов людей, волнует меня.
   — А меня лично, простите за эгоизм, — вмешался Кристофер, — в данный момент в тысячу раз больше беспокоит моя собственная судьба, нежели судьба всех китайцев, вместе взятых.
   — Когда вы и Уильям станете старше, — сказал Финбоу, — вы измените своё отношение к таким вопросам, вот увидите.
   — Черта с два, — оборвал Уильям. — Ваше поколение исчерпало все запасы социальной совестливости английской нации. Как вы, черт вас дери, пеклись о будущем мира и посмотрите, во что вы его превратили! Возьмите, к примеру, меня и Кристофера. Разгул военной истерии, атмосфера нервозности и мошенничество всех мастей — вот первые впечатления нашего детства. Наше отрочество прошло в послевоенные годы — самые безалаберные годы в истории человечества, я бы сказал. А теперь, когда мы более или менее встали на ноги, на нас того и гляди грозит обрушиться финансовый кризис, который перевернёт вверх тормашками все, что мы успели сделать. Это наследие вашего поколения, Финбоу, и вашей, с позволения сказать, социальной совестливости. Как же вас после этого может удивлять, что мы стали «потерянным поколением»? Как же вас может удивлять, что мы замкнулись в кругу сугубо личных интересов и знать не желаем, что творится в мире, пусть он хоть в тартарары летит?!
   Горечь, сквозившая в словах Уильяма, вполне отвечала настроению собравшихся. Она отражала отчаяние, которое им приходилось переживать… и, как мне кажется, была символом каких-то ещё более глубоких процессов. Финбоу задумался.
   — Вполне согласен с Уильямом, — кивнул Кристофер. — Мой мир тоже не выходит за пределы круга интересов моих друзей. Понятно, Финбоу?
   — Думаю, что да, — ответил Финбоу. — Но боюсь, что из-за вашего индивидуализма вы очень много потеряете в жизни, если действительно круг ваших интересов так узок, как вы утверждаете.
   — Может статься, — улыбнулся Кристофер. — Но будем надеяться, что китайцы, которых я буду встречать на каждом шагу в Малайе, расширят мой кругозор. К слову сказать, правление компании вызывает меня на окончательное собеседование. Как вы думаете, Беррелл не будет возражать, если я съезжу в Лондон?
   — Если хотите, я могу спросить у него, — предложил Финбоу. — Мне это проще, он со мной считается.
   Узнав от миссис Тафтс, что Беррелл пошёл перекусить в Бриджинн, Финбоу собрался пойти в деревушку и предложил мне составить компанию ему и Кристоферу, Страшно обрадовавшись, я покинул своих друзей, которые остались сидеть в гостиной в полном молчании. Уильям снова углубился в книгу. Филипп и Тони проявляли удивительное безразличие друг к другу, а Эвис, отчуждённая и подавленная, сидела в стороне. Бежать без оглядки, хоть полчаса отдохнуть от этой насыщенной страхом атмосферы!
   Вскоре Финбоу, Кристофер и я не спеша шли по тропинке.
   — Что ждёт вас на этом собеседовании? — спросил Финбоу Кристофера.
   — Ну, первым делом меня отдадут на растерзание эскулапу. Он будет щупать меня и мять, чтобы вынести своё заключение: перенесу я тамошний климат или нет. Я, собственно, ничего не имею против, — рассмеялся он. — Меня никогда не подвергали медицинскому обследованию, но чутьё мне подсказывает, что это единственное испытание, которое я пройду без всяких осложнений.
   — Не скромничайте, — Финбоу улыбнулся. — Я не сомневаюсь, что вы выдержите любое испытание, если захотите. А что ещё предстоит вам завтра?
   — Вот в письме сообщают, что администрация интересуется кое-какими биографическими подробностями моей жизни. Не очень приятная процедура, но ничего, как-нибудь переживу. После этой конфиденциальной части меня снова отошлют к тому же эскулапу — сделать прививки.
   — И вы вернётесь обратно в тот же вечер? — полюбопытствовал Финбоу.
   — Непременно. Много времени это не займёт. Я успею на пятичасовой поезд — в пять сорок девять, — уточнил Кристофер.
   Мы миновали дощатый мостик.
   — Меня очень заинтриговало, — заметил Финбоу, — то, что вы и Уильям говорили там, в гостиной, Значит, окружающие вас люди — единственное, что вас интересует?
   — Да, — подтвердил Кристофер. — Разве это так уж необычно? А сами-то вы неужели и впрямь печётесь о судьбах народов?
   Финбоу не удостоил его ответом.
   — Вероятно, — произнёс он, размышляя вслух, — все мы, за малым исключением, рассуждали бы так же на вашем месте. Любить такую девушку, как Эвис, нелегко.
   Тонкое лицо Кристофера окаменело.
   — Я рассуждал так и до того, как встретил Эвис, — сказал он.
   На сей раз, отметил я про себя, ловушка друга не сработала. Кристофер не клюнул на приманку. Но Финбоу это не сбило с толку.
   — Странная болезнь — любовь, — сказал он.
   — Говорят, — ответил Кристофер с вялой улыбкой.
   — Интересно знать, стоят ли мгновения счастья того, чтобы за них расплачиваться потом нескончаемой, безысходной тоской, — продолжал философствовать Финбоу.
   — Интересно, — отозвался Кристофер.
   — Пока человек не любит, он считает, что да, но, стоит ему самому пережить муки любви, он начинает все больше в этом сомневаться, — заявил Финбоу.
   — Что ж, это вполне естественно, — ответил Кристофер.
   — Многое зависит от темперамента. Человек жизнерадостный очень скоро забывает нанесённую ему обиду. Мне кажется, таким был Роджер: судя по отзывам, он производил впечатление неунывающего жизнелюба, — спокойно заметил Финбоу.
   Эти слова вызвали улыбку у Кристофера.
   — Бедняге Роджеру приходилось туго, — сказал он. — Он был жизнелюб, вы правы. Но надо было обладать неистощимым запасом оптимизма, чтобы переносить холодность, с которой относилась к нему Эвис. И все же он домогался её. Таких упорных малых я в жизни не встречал. А Эвис это упорство раздражало.
   Я так до конца и не понял, заговорил Кристофер на эту тему по велению сердца или все-таки попался в сети, расставленные Финбоу.
   — Эвис на редкость красивая девушка, — сказал Финбоу. — И наверное, мало кому удавалось разбудить её чувства, Кристофер улыбнулся — немного криво, как мне показалось.
   — Вокруг таких хорошеньких женщин всегда увивается больше поклонников, чем следует, — сказал он. И, как бы устыдившись своей откровенности, снова замкнулся.
   — Вы, очевидно, давно её знаете? — спросил Финбоу.
   — Три или четыре года, — ответил Кристофер.
   — Не то что Филипп и Тони, — пробормотал Финбоу. — Те знакомы, по-видимому, около двух месяцев. И уже успели обо всем договориться.
   — Легкомысленные создания, — заметил Кристофер. — Оба, наверное, не раз влюблялись… и ещё не раз влюбятся.
   — Наверное, — согласился Финбоу. — Молодые люди их типа гораздо проще смотрят на любовь.
   Кристофер молчал, и Финбоу не пытался больше говорить об Эвис. Вскоре я оказался втянутым в какой-то тривиальный разговор о кино, который продолжался до самого бара, где мы и встретили Алоиза Беррелла.
   Беррелл стоял, облокотившись на стойку и держа в руке стакан виски с содовой. Я, правда, скорее ожидал бы увидеть его со стаканом лимонада, учитывая его моральное кредо, которое он не раз излагал, но я тут же перестал удивляться, ибо вспомнил, что сочетание пуританства и трезвенности — чисто английское изобретение, а в Ирландии можно пить за милую душу и оставаться чистым и непорочным, как Алоиз Беррелл. Финбоу направился прямо к нему.
   — Доброе утро, сержант, — обратился он.
   — Доброе утро, мистер Финбоу, — ответил Беррелл, бросив на него недовольный взгляд. — Миссис Тафтс рассказала мне о том, какие ужасные вещи творились у вас этой ночью. Если бы я услышал это от кого-нибудь другого, я бы ушам своим не поверил. Но миссис Тафтс — женщина порядочная.
   — Верно. Она сама порядочность, — подтвердил Финбоу. — Однако ничего страшного не произошло, сержант.
   — Все зависит от того, как на это посмотреть, — изрёк Беррелл.
   — Но вы учтите, в каком смятении наши молодые люди, — льстиво заметил Финбоу, — ведь они знают, что находятся под надзором человека, который видит их насквозь. Нельзя требовать от них, чтобы они отвечали за свои поступки.
   Беррелл слушал Финбоу с важным и самодовольным видом.
   — Мистер Финбоу, у меня все готово для проведения операции, — произнёс он шёпотом, который был слышен во всех уголках бара. — Не имеете ли желания ознакомиться?
   — Как же, как же, разумеется, хочу, — ответил Финбоу. — Я польщён вашим доверием. Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как вы ведёте следствие. — Приятно слышать. Итак, — горячо, торопливой скороговоркой начал Беррелл, — вся яхта от носа до кормы обыскана и никаких следов оружия или судового журнала не обнаружено. Не найдено также и отпечатков пальцев вблизи тела. Вскрытие не дало ничего интересного, кроме того, что пуля выпущена из маленького пистолета, возможно 22-го калибра. Из Плимута мне выслали водолазный костюм, он должен прибыть завтра к вечеру. Значит, послезавтра утром я найду на дне реки пистолет и тогда смогу предпринять кое-какие шаги. Начальник нориджской полиции направил в Скотланд-Ярд отчёт о проделанной мной работе. Но пока он не получит оттуда ответ, он не выдаст мне ордер на арест кого бы то ни было.
   — Вы просто чудо, сержант, — восхитился Финбоу. Румяное лицо Беррелла просияло от счастья.
   — Но дело это запутанное, мистер Финбоу, — произнёс он. — Очень запутанное. Ну просто ни одной зацепки.
   Постороннему может показаться, что все просто, но когда самому приходится расхлёбывать эту кашу — совсем другое дело.
   — Вы справитесь, я уверен, — подбодрил его Финбоу. — Да, хотел я у вас спросить, не будете ли вы возражать, если мистер Тэрент съездит завтра в Лондон ненадолго. Его вызывают на собеседование в правление фирмы, где он будет работать.
   Беррелл посмотрел на Кристофера пронизывающим взглядом и сказал:
   — Могу я видеть письменное предписание фирмы? Кристофер с улыбкой протянул ему письмо, и сержант пробежал его.
   — Кажется, все в порядке, — заявил он. — Только вам после полудня придётся отметиться в ближайшем полицейском участке, чтобы в случае, если меня спросят…
   Кристофер пожал плечами.
   — Как угодно, — сказал он. — Жаль только время на это тратить. Куда же мне следует явиться?
   Беррелл смущённо пробормотал:
   — Вылетели из головы все адреса.
   Я понял, что он совершенно не знает Лондона, и назвал полицейский участок на Вайн-стрит, вспомнив, как я однажды в студенческие годы попал туда за нарушение порядка во время лодочных состязаний.
   Беррелл ухватился за мою мысль:
   — Вот-вот, Вайн-стрит как раз подходящее место. Я позвоню туда по телефону и скажу, чтобы они вас ждали, мистер Тэрент.
   На обратном пути к дому Кристофер улыбнулся своей милой, чуть ироничной улыбкой и сказал:
   — У меня такое впечатление, что Беррелл изучал следственное дело на заочных курсах.
   Финбоу рассмеялся. У меня же было так тяжело на душе, что я был сейчас не в состоянии даже оценить шутку. После каждой отлучки мне все труднее становилось преодолевать страх перед тем, что меня ожидает. Всякий раз возвращение в этот дом сулило что-нибудь неприятное. А у этой истории и не могло быть благополучного конца. В лучшем случае дело кончится тем, что время просто залечит рану. А в худшем… даже подумать об этом страшно.
   Когда мы вернулись, все уже сидели за столом. Эвис, отодвинув от себя тарелку с мясом, катала хлебный мякиш. Тони выглядела почти такой же грустной, только в отличие от томной дымки, заволакивающей взгляд Эвис, глаза у неё горели. Уильям уткнулся в тарелку и демонстративно отмалчивался. А Филипп выглядел разбитым, как и утром в день убийства. Финбоу, Кристофер и я в молчании заняли свои места. Вдруг Тони протяжно зевнула.
   — Ко сну что-то клонит, — сказала она.
   — Сочувствую вам, — откликнулся Финбоу. — На вашем месте я бы прилёг после ленча.
   Слова моего приятеля неожиданно вывели Тони из равновесия, и она взорвалась.
   — Скажите хоть что-нибудь, — воскликнула она, — ради всего святого! Ведь вы же все знаете, знаете, что этой ночью меня не было у себя в комнате! Почему же вы не спросите, где я была? Может быть, вы подозреваете, что я затевала убийство? Подозреваете, да? Ну скажите.
   Филипп взял её за руку.
   — Да нет, дорогая, ничего подобного. Они просто не хотят вмешиваться в чужие дела.
   — Но почему же они все молчат? Они же видят, что мы хотим, чтобы они нарушили этот заговор молчания?! Финбоу, почему вы обходите эту тему? Не верите, что я просто хотела сказать кое-что Филиппу… и не могла дождаться до утра?
   — Это меня не касается, — успокаивающе сказал Финбоу. — Я уверен, что все ваши поступки продиктованы самыми лучшими побуждениями.
   Тони закрыла лицо руками, и её пышные рыжие волосы рассыпались во все стороны.
   Неожиданно в тишине прозвучал глухой голос Эвис.
   — А обо мне вы тоже так думаете?
   Её бледное как полотно лицо было обращено к нам. Тони вспыхнула:
   — А в самом деле, интересно, что это она делала? Она ведь тоже не ночевала в спальне! Почему только мне нельзя делать то, что мне хочется? Почему её никто ни о чем не спрашивает?
   — Разве ты тоже не ночевала в своей комнате? — резко спросил Кристофер, глядя на сидевшую напротив него Эвис. Недоумение и тревога ещё больше обострили черты его худого лица.
   — Нет, — одними губами выдохнула Эвис. Тут вмешался Финбоу.
   — Милые девушки, — мягко сказал он, — обе вы придаёте слишком большое значение всему этому, просто мы с Иеном давно вышли из детского возраста и теперь сами не спим и другим не даём — вот видите, переполошили весь дом.

Глава двенадцатая

РОДЖЕР ПРЕДЛОЖИЛ ЭВИС РУКУ И СЕРДЦЕ

   Шутка Финбоу вызвала улыбки у всех сидящих за столом, и до конца ленча больше не было никаких инцидентов. Только иногда молодёжь обменивалась враждебными, колючими взглядами, да время от времени в разговоре наступали тягостные паузы — было ясно, что нервы у всех напряжены до предела.
   После ленча я взял шезлонг и пошёл на берег реки, чтобы посидеть в одиночестве, разобраться в событиях прошедших суток и попытаться понять, к каким выводам мог прийти Финбоу. Но вскоре ко мне присоединился сам Финбоу. К моему удивлению, расстелив на траве газету, он стал раскладывать пасьянс. Перехватив мой недоуменный взгляд, он сказал:
   — Не беспокойся, Иен, я в своём уме. Просто стараюсь как можно лучше играть роль твоего друга — добродушного, но недалёкого человека. Всякий раз, когда обстоятельства вынуждают меня проявить какие-то признаки интеллекта, я считаю нужным по возможности сгладить создавшееся впечатление — пусть твои юные друзья видят, что имеют дело с безобидным дурачком. Только вот досада: я так и не освоил этот нелепый пасьянс. Но если разложить карты рядами, а потом собрать их кучками, это, наверное, будет выглядеть вполне убедительно.
   Сделав вид, что увлечён пасьянсом, Финбоу заговорил со мной. Его голос звучал необычайно серьёзно, без тени бравады, которую он порой напускал на себя.
   — Я зашёл в тупик. Ума не приложу, что делать. И чем дальше, тем хуже. Поведение Тони становится все подозрительнее. Что она говорила сегодня ночью Филиппу? Почему она так боится, что он к ней изменится? И почему он сам места себе не находит? Не такой человек Филипп, чтобы его легко было выбить из колеи, — это жуир, не склонный омрачать свою жизнь чем бы то ни было. И тем не менее он нервничает — странно! Или, например, Кристофер, он более глубокая натура, чем Тони или Филипп, и это усложняет дело. Хотел бы я знать, как много из того, что он сказал сегодня утром, было предназначено для посторонних ушей. Все же мне удалось сделать один вполне определённый вывод из нашей беседы по пути в деревню.
   — Какой? — спросил я, наблюдая, как он кладёт пикового короля на двойку бубён, что совершенно недопустимо ни в одном из известных мне пасьянсов.
   — Он не желает говорить об Эвис, — ответил Финбоу.
   — Что же, по-твоему, это должно означать? — спросил я заинтригованный.
   — Точно я и сам не знаю, — ответил он. — Если верить всему тому, что говорила ночью Эвис, тогда ничего непонятного нет. Влюблённый мужчина предпочитает молчать о женщине, которая не отвечает ему взаимностью. Особенно если этот мужчина собирается жениться на ней. Если мы столкнулись с подобным случаем, тогда все выглядит вполне логично. По-видимому, Эвис симпатизирует ему, но не больше, а он — и это сразу видно — любит её без ума. Ты заметил, как он болезненно реагировал на мои настойчивые вопросы об Эвис? И обоим им будущая семейная жизнь рисуется отнюдь не в розовых красках.
   — Тогда зачем же она обручилась с ним? — недоумевал я.
   — Этого я не знаю. Любовь — редкая гостья, Иен, и, если бы все стали ждать её, чтобы вступить в брак, твои расходы на свадебные подарки значительно сократились бы. Но здесь важнее другая сторона вопроса. Как относилась Эвис к Роджеру? Она сказала, что была к нему равнодушна, и даже дала понять, что недолюбливала его. Я тогда поверил ей на слово. Помнишь, я говорил тебе об этом, и ты согласился со мной. Но так ли это на самом деле? Допустим, что так, потому что она была слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать.
   — Из того, что я наблюдал в последние два года, я уяснил абсолютно твёрдо, что она была равнодушна к Роджеру, — сказал я, обрадовавшись возможности помочь Эвис.
   — Я придерживаюсь того же мнения, — заявил Финбоу. — Это обстоятельство может оказаться решающим психологическим фактором в деле. Мне кажется, мы можем принять его за аксиому. Эвис ещё никого не любила — это несомненно, здесь ей не удалось бы ввести меня в заблуждение, у лжи есть своя мера. Ей нравится Кристофер, но это ещё не любовь. Она и Роджера не любила. Её собственные высказывания и вывод, который я делаю из слов Кристофера, не противоречат друг другу. Он весьма красноречиво говорил об отношении Эвис к Роджеру, но я, разумеется, не намерен придавать слишком большого значения его словам.
   — Почему? — спросил я.
   — Потому что Кристофер знает не хуже меня, что он смог бы легко убрать с пути счастливого соперника, но убивать отвергнутого соперника нет никакого смысла. Если допустить, что Роджер добился любви Эвис и Кристофер убил его из-за этого, в таком случае Кристофер, пытаясь замести следы преступления, старался бы запутать нас и утверждал, что Роджер ничего не значил в глазах Эвис. То есть он преподнёс бы нам эту историю именно так, как он это и сделал. Но весь фокус в том, что, если бы Эвис действительно была неравнодушна к Роджеру, предположить, что она стала бы выгораживать человека, который его убил, просто нелепо… нелепо предполагать также, что у неё были какие-то особые причины для того, чтобы навязывать нам мысль, что она не питала никаких чувств к Роджеру. Нет, насколько я понимаю, Эвис действительно была совершенно равнодушна к Роджеру. Надо будет ещё разок это проверить. Ясно одно: слова Эвис и Кристофера вполне совпадают — таково положение вещей на данный момент.
   — Слишком уж ты заинтересовался взаимоотношениями этого треугольника, — заметил я.
   Финбоу перетасовал карты и ответил:
   — Если я разберусь в них, я смогу определённо сказать, виновен Кристофер или нет. Он очень умен, этот юноша, и дьявольски хитёр, так что такое убийство ему как раз под силу. Ты заметил, как он играет в бридж? Он любит риск! И я думаю, что в случае необходимости он вполне мог бы убить человека. Кроме того, меня немного настораживает это медицинское обследование. Если он не вернётся завтра к вечеру или вернётся, но будет чем-то обеспокоен, я начну подозревать, что это так или иначе связано с убийством Роджера.
   Финбоу глубоко задумался.
   — Впрочем, нельзя во всем усматривать какую-то взаимосвязь. Кристофер просто обязан пройти это обследование. Кроме того, он как будто выходил из каюты всего на какой-то миг. Не так-то просто убить человека, отрегулировать румпель и привести себя в порядок — и все то за какие-то три минуты. Может быть, его спугнул кто-то — чьё-то неожиданное появление или голос?
   Я даже в мыслях не хотел представить себе картину, которую нарисовал мой приятель. А Финбоу продолжал:
   — В общем, не исключено, что убийство совершено Кристофером. Его поступок было бы проще объяснить, если бы налицо был такой мотив, как ревность. Поскольку мы можем исключить её — а я думаю, ревность в данном случае исключается, — трудно понять, зачем ему убивать отвергнутого соперника. Было бы более естественно, если бы он, видя страдания Роджера, радовался им.
   — Есть ещё один мотив, я говорил тебе о нем вчера, — сказал я. — Кристофер мог убить Роджера ради того, чтобы сделать Эвис богатой наследницей, а после женитьбы эти деньги стали бы их общими.
   — Вполне допустимо, Иен, — сказал Финбоу. — Но с психологической точки зрения необъяснимо. Сомневаюсь, чтобы человек, страстно влюблённый в женщину, пошёл на убийство в целях наживы — особенно если учесть, что сам он будет неплохо обеспечен в недалёком будущем. Кристофера сейчас гложет иная забота — отношение Эвис, потому что он видит, что девушка ещё не убеждена, стоит ли ей выходить за него замуж. С точки зрения Кристофера, то обстоятельство, что Эвис получит наследство, скорее, перевешивает чашу весов не в его пользу: став богатой, она начнёт сомневаться, стоит ли ей вообще торопиться с замужеством.
   — И к какому же выводу ты пришёл? — спросил я.
   — Ни к какому, — ответил Финбоу. — Но понемногу у меня начинает складываться довольно чёткое представление о твоих молодых друзьях. Чтобы оно стало полным, мне надо ещё раз поговорить с Эвис. Подожди меня здесь, я мигом.
   Откинувшись на спинку шезлонга, я закрыл глаза, надеясь привести в порядок свои мысли. Но стоило мне закрыть глаза, как я вновь слышал голос Финбоу, и под аккомпанемент этого вкрадчивого голоса передо мной стали возникать жуткие картины. Я увидел Эвис: вот она горюет о Роджере («Она неплохая актриса», — сказал о ней Финбоу), а вот испуганно смотрит на меня из угла столовой, освещённой пламенем свечи, а то вдруг с жаром начинает рассказывать Финбоу о своём заветном желании — хоть раз в жизни испытать, что такое любовь («Она слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать», — вспомнились мне слова Финбоу). Но самоистязание не может длиться вечно, и скоро я поймал себя на том, что начинаю строить гипотезы, уличающие Кристофера в убийстве Роджера. Тем более что представить себе Кристофера, с его худым бронзовым лицом, склонённым над своей жертвой, оказалось гораздо легче, чем вообразить Эвис, хладнокровно взирающую на чёрную дыру в груди своего бывшего поклонника. Похоже, что Финбоу тоже подозревает его. Я попытался суммировать все факты, говорящие за то, что Кристофер — убийца.
   Спустя четверть часа из сада пришли Финбоу и Эвис. На лице моего друга сияла его обычная приветливая улыбка.
   — Я вижу, ты уютно устроился, Иен, — обратился он ко мне.
   — Уютно, — ответил я.
   — Жаль, — сказал Финбоу. — А мы хотели попросить тебя покатать нас на лодке.
   Тяжело вздохнув, я поднялся, что поделаешь: я всегда гордился тем, что парусный спорт — моя стихия. Вскоре, разыскав лодку, мы опустили киль и медленно поплыли по Тёрну к Поттер-Хайгему.
   — Эвис, — спокойно сказал Финбоу, — я хочу с вами поговорить.
   Вся кровь отхлынула от лица Эвис, но она все же нашла в себе силы улыбнуться Финбоу, сидевшему напротив.
   — Ну что ж, это нам обоим пойдёт на пользу, — ответила она.
   — Поговорим о единственном предмете, который может интересовать пожилого мужчину в разговоре с молодой девушкой.
   Она вяло улыбнулась:
   — И этот предмет…
   — Её увлечения, — ответил Финбоу. — Только к сорока годам начинаешь правильно судить о чужих увлечениях и окончательно запутываешься в своих собственных.
   Круто вывернув лодку, чтобы не врезаться в острый мыс, я сказал Эвис:
   — Остерегайтесь его, дорогая. Он всегда славился своим бессердечием, вот и сейчас пустился во все тяжкие, чтобы поймать вас в свои сети.
   Эвис усмехнулась.
   — А я, — заявила она, — не склонна обсуждать свои увлечения ни с кем.
   — Однако вы ничего не имели против этого сегодня ночью, — возразил Финбоу.
   — Я была не в себе тогда, — сказала она, и её бескровные губы сжались в тонкую линию. — Все мы иногда делаем глупости.