Страница:
Впереди следовал джип «паджеро», за ним… синий микроавтобус марки «Фольксваген» с тонированными стеклами.
Коваль несколько секунд довольно равнодушно наблюдал за этими двумя проехавшими мимо него по Партизанской тачками, как вдруг его словно током ударило.
– Оппа! – пробормотал он, заводя движок. – Синий фургон?! Интеррресно… девки пляшут!!
Коваль чуть выждал, пропуская вперед себя стороннюю легковушку, с тем, чтобы между ним и синим фургоном находилось как минимум одно транспортное средство. После чего тронулся в том же направлении, что и выехавший только что с гостиничной стоянки «Фольксваген».
«Обьект», за которым вдруг увязался Коваль, надо сказать, шел в аккурат в попутном ему направлении. То есть, если и не в саму Казачку, то в направлении соседнего Рабочего поселка. Или же садово-дачных участков, расположенных между окраинными бухтами и мысом Феолент, в этой живописнейшей местности, на земле древнего Херсонеса.
Скорее всего, если бы не это обстоятельство, – если бы не выбранный ими курс – то Алексей, которого, как только он тронулся с места, сразу же одолели сомнения в правильности того, что он делает, наплевал бы на эту авантюрную затею с преследованием совершенно незнакомой ему тачки. И направился бы домой, туда, где его уже ожидают женщины с подробным докладом.
А так получается как бы «два в одном»: он сидит на хвосте у синего «фольксвагена» (вообще-то микроавтобусов синего цвета в городе и окрестностях наберется не один десяток), и одновременно с этим едет в нужном ему направлении, к дому.
И еще одно обстоятельство не позволяло ему отказаться от идеи проследить за этими двумя парно идущими тачками. У обеих машин оказались не местные, крымские, а столичные киевские номера.
– Ну ни фига себе, – пробормотал Коваль, когда следовавшие в сотне метров впереди транспорты свернули в очередной раз в попутном ему направлении. – А вы не в Казачку, случаем, собрались, господа?
Он лишь чуточку не угадал: обе машины проехали нужную ему развилку и свернули к Южной бухте.
Коваль резко притормозил, и сделал это, надо сказать, вовремя: на ответвлении, куда свернули транспорты, красовался «кирпич» и еще стояли подряд несколько щитов с запретительными надписями на украинском и русском языках… Из будки, выкрашенной в защитный цвет, показался охранник в камуфляже без знаков отличия, на плече которого висит «калаш». Он подошел к «паджеро», перекинулся словцом с кем-то, кто сидит внутри джипа, затем вернулся в свою будку. Тут же поднялся шлагбаум. Обе машины нырнули под него и почти сразу скрылись за поворотом.
Коваль развернулся, отьехал пару сотен метров от развилки и прижался к обочине. Он достал из внутреннего кармана носовой платок и промокнул вспотевший лоб. Так недолго – подумал он – вляпаться в какую-нибудь нехорошую историю…
Он попытался сообразить, что за обьект может находиться в этом месте Южной бухты. Раньше, кажется, здесь был пионерлагерь… или как там сейчас называются заведения подобного рода. На самой территории ему не доводилось бывать, но он не раз проплывал мимо на посудине «паромщика» Сан Саныча, когда в своей компании «дайвинговали» в этих местах. Там, помнится, имеется пологий спуск к морю, к галечному пляжу. На берегу, среди вечнозеленых деревьев и кустарников, расположены двухэтажное кирпичное здание с оцинкованной крышей и еще с десяток примерно деревянных коттеджей…
«Похоже на то, – подумал Коваль, – что у этого обьекта переменились хозяева. Учитывая, что там появились строгие запретительные надписи и у шлагбаума торчит вооруженная охрана, эти новые землевладельцы не хотят видеть у себя посторонних людей…»
Придя к этому несложному, в сущности, умозаключению, Коваль решил, что соваться на этот обьект, не разузнав, как следует, кто там сейчас заправляет – было бы глупо. А учитывая все привходящие обстоятельства, так пожалуй, что и небезопасно.
Спустя каких четверть часа он припарковал машину у подьезда своей пятиэтажки. Хотел было уже подняться в квартиру, но вдруг вспомнил, что пока крутился по городу и преследовал – невесть зачем – синий «фольксваген», его посетила интересная мысль.
Есть еще как минимум один человек, который не только давно и плотно знаком с Задорожным, но и знает местные бухты и все окрестное побережье как свои пять пальцев. Это – Сан Саныч, еще один шкипер-ветеран, но не из военных флотских, а из гражданских, из «морфлотовских».
Алексей вспомнил, что, когда он проезжал открытый участок Южной бухты, то на «минке» – так местные называют тот причал – хорошо знакомого ему катера он не увидел. Одно из двух: или Сан Саныч катает очередную компанию, проплатившую круиз, по окрестным бухтам, или уже завершил рабочий день и пришвартовался к родному причалу в «порту приписки». А именно, к причальной стенке Казачьей бухты.
Он поднял вверх голову. Увидев женское лицо в одном из окон пятого этажа, – это была Натали – Коваль помахал ей рукой. Затем, повернушись, жестом показал на расположенный поблизости бетонный пирс, который местные называют «набережной» – мол, у меня еще есть дела, но я скоро вернусь.
Переоборудованный моторный баркас с надписью «Сокол» на крохотной рубке и регистровым номером на борту, был пришвартован первым в ряду маломерных суденышек, среди которых обыкновенный портовый буксир показался бы, пожалуй, океанским лайнером. Смеркалось; суденышко было освещено подключенным к береговому питанию и подвешенным на шесте светильником. Через иллюминатор крохотной рубки было заметно, как внутри копошится какой-то человек, одетый в темный дождевик, с наброшенным на голову капюшоном.
– Сан Саныч?! – Коваль перебрался по мосткам на суденышко. – Эй, шкипер!!
– Шо надо? – шкипер высунулся из рубки. – Хто это?
– Здравствуй, Саныч! Это я – Коваль!
– А… здорово, Леша!
Коваль пригнул голову и шагнул под навес, переходящий в козырек «штурманской рубки». Шкипер, крепенький, как боровик, мужчина среднего роста, которому было уже далеко за полтинник, вытер руки ветошкой и протянул Ковалю свою твердую, с натруженными мозолями «клешню».
Они обменялись крепким рукопожатием. Шкипер, посмотрев на него снизу вверх, поинтересовался:
– Ты поллитру принес?
– А шо, был такой уговор?
– А разве не было? – в сиплом голосе Сан Саныча прозвучали хитрованские нотки. – Или ты забыл?
– В прошлый раз мы тут у тебя с Ромчиком и Толяном Полосухиным где-то с полящика водки оставили.
– Ну-у-у… вспомнила бабка, як молодкой была!.. У тебя дело ко мне, Коваль? Или потрепаться пришел? Если дело – говори! А ежели пообщаться захотелось… тогда сгоняй в лабаз за горилкой и закусью! Я тут на моторной группе новый дроссель поставил… надо бы отметить?!
– Вообще-то, я по делу, Саныч. – Коваль, прекрасно ориентировавшийся на этой лайбе, достал из ящика сухую ветошку и постелил ее поверх привинченной к палубе лавки, с правого борта, под навесом. – Присядь, шкипер… есть разговор.
Впрочем, Коваль не сразу поднял интересующую его тему. Для начала он спросил, как у Саныча идут дела, есть ли клиентура, на ходу ли его видавшее виды суденышко… Шкипер сказал, что сейчас, в «мертвый сезон», находится немного желающих прокатиться на его «круизнике» по севастопольским бухтам: полученных гонораров едва хватает на горючку и на покрытие текущих расходов. Что же касается любителей «дайвинга», то вот уже месяца полтора как к нему – с целью нанять плавсредство для этих целей – никто из этой публики не подряжался.
– Саныч, а ты Рому Задорожного когда в последний раз видел? – поинтересовался Коваль.
– Задорожного? – шкипер откинул на плечи капюшон и насунул по самые брови видавшую виды фуражку с «крабом». – Да на прошлось неделе, наверное? Не, уже недели две прошло… точно! Кстати, я на него в обиде! Когда увидишь, так и передай!
– Так ты его, Сан Саныч, своими глазами видел? – Коваль угостил шкипера сигаретой и дал ему припалить от свой зажигалки. – Точно?
– Шо? – шкипер сделал две или три подряд глубоких затяжки, держа сигарету на особый лад, как бы в кулаке, – Ты, может, хлопче, мне не веришь?
– Верю, конечно… но где ты его мог видеть?
– Как это – хде? В Южной бухте! Помнишь, Леха, вы ныряли позапрошлым летом? Ну…там, где сбитый нашими немецкий самолет на дне лежит?
– В Южной, говоришь? – Коваль сразу же насторожился. – В каком именно месте? Там, по минимуму, останки трех самолетов времен войны на дне покоятся… «хейнкель»… «дорнье-26»…
– Он самый… «дурнье»! В западной части бухты, в кабельтове от берега, где раньше деревянные причалы старого яхт-клуба стояли… А сразу за ними – детская база отдыха!
У Коваля почему-то засосало под ложечкой. Речь наверняка о том самом бывшем пионерлагере, на территории которого менее часа назад скрылся сильно подозрительный ему синий фургон марки «фольксваген». Ну и как прикажете все это понимать?
– Так ты был там… в этой самой базе?
– Ты шо! – Саныч щелчком отправил окурок за борт. – Там новые хозяева, хрен ты к их берегу подгребешь! Я как-то надумал причалить к мосткам старого яхт-клуба, так в меня с суши из ракетницы начали пулять! Подряд несколько красных ракет шмальнули. Одна за малым в рубку не залетела!
– Даже так? – удивился Коваль.
– Когда я врал?! Ты видишь, Леха, шо на свете творится?! Скоро и причалить будет негде. С одной стороны, флотские шугают, с другой – какие-то живчики участки по берега скупают. И попробуй ты к ним сунься!
– Ну а Рому Задорожного ты при каких обстоятельствах видел, Саныч?
– Дело было так… А может, сначала – «накатим»? У меня тут есть заначка: поллилтра «домашней» и хлеб с салом для перекуса.
– Я за рулем, Саныч… но в следующий раз прийду к тебе с «гостинцами»! Ты расскажи мне, где и как выдел Задорожного! И что за обида у тебя на него?!
Саныч вытребовал у него еще одну сигарету, закурил и лишь после этого стал рассказывать. По его словам, он в тот день подрядился прокатить на своей лайбе по окрестным бухтам компашку приезжих, двух парней и девушку. Когда они пригреблись в соседнюю Южную бухту, то по ходу заметили катер, размерами раза в полтора поболее «Сокола». Судно стояло на якоре, почти посередке между «Торчком», – так местные называют эту одиночную скалу, выпирающую в мелководной части бухты – берегом в районе старого яхт-клуба и пляжем бывшей детской базы отдыха.
Один из парней, озиравший берега в бинокль, который он позаимствовал у Саныча, разглядел на открытой корме этого судна фигуры людей, двое из которых были экипированы в костюмы для подводного плавания. Он сказал, что сам занимался «дайвингом» в Красном море и на Средиземке, после чего поинтересовался, может ли шкипер подойти поближе к этому катеру.
Саныч, естественно, отказался выполнить его пожелания: они не имели права подходить к «дайверскому» судну ближе, чем на полукабельтов, потому что таковы правила безопасности. Собственно, придерживаясь такой дистанции, шкипер и стал огибать это незнакомое ему судно… как вдруг включилась на прием судовая УКВ-рация и из динамика прозвучал знакомый голос.
– Так ты с самим Задорожным говорил по рации? – переспросил Коваль.
– Какой это, нах, разговор?! – вдруг рассердился бывалый моряк. – Он меня трехэтажным матом покрыл!! Сказал, греби отсюда, шкипер, пшел прочь!..Не видишь, что мы работаем?! И вообще… опять мать-перемать!.. не шлындай тут старый м…к на своей ср…й лоханке!
– Вообще-то это не похоже на Задорожного, – задумчиво сказал Коваль. – Поверь на слово, Сан Саныч, он очень хорошо к тебе относится. Ты для него тут самый авторитетный «паромщик»!
– Так и я ж изумился!! Обгавкал меня, как распоследнего салагу! Я шо, давал какой-то повод?! Шоб так нервно и взвинченно со мной обращаться?! Это ж… просто нет слов!
– Мда… странную ты мне историю рассказал, Саныч.
– Так ты, Леша, передай своему приятелю, что у меня на него «зуб»! Я в сильной досаде! Скажи, мол, Саныч тебя видеть больше не хочет… Пока ты сам не прийдешь, не извинишься… и не «проставишься» по полной программе… Вот до тех пор и не появляйся! А шо ты, кстати, все про него, про этого Задорожного выспрашиваешь? Может, случилось чего?
– Да нет, ничего, Саныч… Я это… ищу компанию, чтобы «подайверить»! Но Задорожный, кажется, занят какими-то своими делами.
И тут вдруг в голову Ковалю пришла мысль, которую он еще каких пару часов посчитал бы бредовой, сумасшедшей, идиотской.
– Слушай, шкипер…
– Шо? Так мне доставать пляшку? Или ты сгоняешь в лабаз за «казенной»?
– Нет, я о другом, – Коваль, озадаченный ходом собственных мыслей, полез пятерней в затылок. – Вот что, Саныч. Я тут надумал «искупнуться». Ты как, подбросишь меня к месту? Я тебе, конечно, заплачу по полной таксе.
– А когда? И где, в каком месте?
– Завтра сможешь? Место? Да тут тебе каких полчаса ходу всего… Только учти… я планирую ночной «дайв»!
– Мне все равно, что днем, что ночью, – сказал Саныч. – Это ваши «дайверские» дела… Но я шо-то не вкурил?! Ты шо, в одиночку собираешься нырять?
– Если ничего не изменится… и если не найду «пару»… то да, собираюсь-таки один работать. Ну а что? Что необычного? В первый раз, что ли? Сам знаешь, как трудно найти себе сейчас, в зиму, достойную компанию! С чужими связываться неохота. Из «своих» один занят, другого нет в городе, третий не хочет… А у меня вот есть и желание, и свободное время!
Саныч помолчал минуту или две, потом, крякнув, сказал:
– Ты, паря, бывалый, тебе виднее. Ладно, Лешка, так и быть: по старой дружбе отвезу тебя на «дайв»! Если еще не передумал, подбрось мне «гривней», чтоб я мог заправиться. Сам знаешь, почем нынче «овес» для моей лошадки…
ГЛАВА 8
Коваль несколько секунд довольно равнодушно наблюдал за этими двумя проехавшими мимо него по Партизанской тачками, как вдруг его словно током ударило.
– Оппа! – пробормотал он, заводя движок. – Синий фургон?! Интеррресно… девки пляшут!!
Коваль чуть выждал, пропуская вперед себя стороннюю легковушку, с тем, чтобы между ним и синим фургоном находилось как минимум одно транспортное средство. После чего тронулся в том же направлении, что и выехавший только что с гостиничной стоянки «Фольксваген».
«Обьект», за которым вдруг увязался Коваль, надо сказать, шел в аккурат в попутном ему направлении. То есть, если и не в саму Казачку, то в направлении соседнего Рабочего поселка. Или же садово-дачных участков, расположенных между окраинными бухтами и мысом Феолент, в этой живописнейшей местности, на земле древнего Херсонеса.
Скорее всего, если бы не это обстоятельство, – если бы не выбранный ими курс – то Алексей, которого, как только он тронулся с места, сразу же одолели сомнения в правильности того, что он делает, наплевал бы на эту авантюрную затею с преследованием совершенно незнакомой ему тачки. И направился бы домой, туда, где его уже ожидают женщины с подробным докладом.
А так получается как бы «два в одном»: он сидит на хвосте у синего «фольксвагена» (вообще-то микроавтобусов синего цвета в городе и окрестностях наберется не один десяток), и одновременно с этим едет в нужном ему направлении, к дому.
И еще одно обстоятельство не позволяло ему отказаться от идеи проследить за этими двумя парно идущими тачками. У обеих машин оказались не местные, крымские, а столичные киевские номера.
– Ну ни фига себе, – пробормотал Коваль, когда следовавшие в сотне метров впереди транспорты свернули в очередной раз в попутном ему направлении. – А вы не в Казачку, случаем, собрались, господа?
Он лишь чуточку не угадал: обе машины проехали нужную ему развилку и свернули к Южной бухте.
Коваль резко притормозил, и сделал это, надо сказать, вовремя: на ответвлении, куда свернули транспорты, красовался «кирпич» и еще стояли подряд несколько щитов с запретительными надписями на украинском и русском языках… Из будки, выкрашенной в защитный цвет, показался охранник в камуфляже без знаков отличия, на плече которого висит «калаш». Он подошел к «паджеро», перекинулся словцом с кем-то, кто сидит внутри джипа, затем вернулся в свою будку. Тут же поднялся шлагбаум. Обе машины нырнули под него и почти сразу скрылись за поворотом.
Коваль развернулся, отьехал пару сотен метров от развилки и прижался к обочине. Он достал из внутреннего кармана носовой платок и промокнул вспотевший лоб. Так недолго – подумал он – вляпаться в какую-нибудь нехорошую историю…
Он попытался сообразить, что за обьект может находиться в этом месте Южной бухты. Раньше, кажется, здесь был пионерлагерь… или как там сейчас называются заведения подобного рода. На самой территории ему не доводилось бывать, но он не раз проплывал мимо на посудине «паромщика» Сан Саныча, когда в своей компании «дайвинговали» в этих местах. Там, помнится, имеется пологий спуск к морю, к галечному пляжу. На берегу, среди вечнозеленых деревьев и кустарников, расположены двухэтажное кирпичное здание с оцинкованной крышей и еще с десяток примерно деревянных коттеджей…
«Похоже на то, – подумал Коваль, – что у этого обьекта переменились хозяева. Учитывая, что там появились строгие запретительные надписи и у шлагбаума торчит вооруженная охрана, эти новые землевладельцы не хотят видеть у себя посторонних людей…»
Придя к этому несложному, в сущности, умозаключению, Коваль решил, что соваться на этот обьект, не разузнав, как следует, кто там сейчас заправляет – было бы глупо. А учитывая все привходящие обстоятельства, так пожалуй, что и небезопасно.
Спустя каких четверть часа он припарковал машину у подьезда своей пятиэтажки. Хотел было уже подняться в квартиру, но вдруг вспомнил, что пока крутился по городу и преследовал – невесть зачем – синий «фольксваген», его посетила интересная мысль.
Есть еще как минимум один человек, который не только давно и плотно знаком с Задорожным, но и знает местные бухты и все окрестное побережье как свои пять пальцев. Это – Сан Саныч, еще один шкипер-ветеран, но не из военных флотских, а из гражданских, из «морфлотовских».
Алексей вспомнил, что, когда он проезжал открытый участок Южной бухты, то на «минке» – так местные называют тот причал – хорошо знакомого ему катера он не увидел. Одно из двух: или Сан Саныч катает очередную компанию, проплатившую круиз, по окрестным бухтам, или уже завершил рабочий день и пришвартовался к родному причалу в «порту приписки». А именно, к причальной стенке Казачьей бухты.
Он поднял вверх голову. Увидев женское лицо в одном из окон пятого этажа, – это была Натали – Коваль помахал ей рукой. Затем, повернушись, жестом показал на расположенный поблизости бетонный пирс, который местные называют «набережной» – мол, у меня еще есть дела, но я скоро вернусь.
Переоборудованный моторный баркас с надписью «Сокол» на крохотной рубке и регистровым номером на борту, был пришвартован первым в ряду маломерных суденышек, среди которых обыкновенный портовый буксир показался бы, пожалуй, океанским лайнером. Смеркалось; суденышко было освещено подключенным к береговому питанию и подвешенным на шесте светильником. Через иллюминатор крохотной рубки было заметно, как внутри копошится какой-то человек, одетый в темный дождевик, с наброшенным на голову капюшоном.
– Сан Саныч?! – Коваль перебрался по мосткам на суденышко. – Эй, шкипер!!
– Шо надо? – шкипер высунулся из рубки. – Хто это?
– Здравствуй, Саныч! Это я – Коваль!
– А… здорово, Леша!
Коваль пригнул голову и шагнул под навес, переходящий в козырек «штурманской рубки». Шкипер, крепенький, как боровик, мужчина среднего роста, которому было уже далеко за полтинник, вытер руки ветошкой и протянул Ковалю свою твердую, с натруженными мозолями «клешню».
Они обменялись крепким рукопожатием. Шкипер, посмотрев на него снизу вверх, поинтересовался:
– Ты поллитру принес?
– А шо, был такой уговор?
– А разве не было? – в сиплом голосе Сан Саныча прозвучали хитрованские нотки. – Или ты забыл?
– В прошлый раз мы тут у тебя с Ромчиком и Толяном Полосухиным где-то с полящика водки оставили.
– Ну-у-у… вспомнила бабка, як молодкой была!.. У тебя дело ко мне, Коваль? Или потрепаться пришел? Если дело – говори! А ежели пообщаться захотелось… тогда сгоняй в лабаз за горилкой и закусью! Я тут на моторной группе новый дроссель поставил… надо бы отметить?!
– Вообще-то, я по делу, Саныч. – Коваль, прекрасно ориентировавшийся на этой лайбе, достал из ящика сухую ветошку и постелил ее поверх привинченной к палубе лавки, с правого борта, под навесом. – Присядь, шкипер… есть разговор.
Впрочем, Коваль не сразу поднял интересующую его тему. Для начала он спросил, как у Саныча идут дела, есть ли клиентура, на ходу ли его видавшее виды суденышко… Шкипер сказал, что сейчас, в «мертвый сезон», находится немного желающих прокатиться на его «круизнике» по севастопольским бухтам: полученных гонораров едва хватает на горючку и на покрытие текущих расходов. Что же касается любителей «дайвинга», то вот уже месяца полтора как к нему – с целью нанять плавсредство для этих целей – никто из этой публики не подряжался.
– Саныч, а ты Рому Задорожного когда в последний раз видел? – поинтересовался Коваль.
– Задорожного? – шкипер откинул на плечи капюшон и насунул по самые брови видавшую виды фуражку с «крабом». – Да на прошлось неделе, наверное? Не, уже недели две прошло… точно! Кстати, я на него в обиде! Когда увидишь, так и передай!
– Так ты его, Сан Саныч, своими глазами видел? – Коваль угостил шкипера сигаретой и дал ему припалить от свой зажигалки. – Точно?
– Шо? – шкипер сделал две или три подряд глубоких затяжки, держа сигарету на особый лад, как бы в кулаке, – Ты, может, хлопче, мне не веришь?
– Верю, конечно… но где ты его мог видеть?
– Как это – хде? В Южной бухте! Помнишь, Леха, вы ныряли позапрошлым летом? Ну…там, где сбитый нашими немецкий самолет на дне лежит?
– В Южной, говоришь? – Коваль сразу же насторожился. – В каком именно месте? Там, по минимуму, останки трех самолетов времен войны на дне покоятся… «хейнкель»… «дорнье-26»…
– Он самый… «дурнье»! В западной части бухты, в кабельтове от берега, где раньше деревянные причалы старого яхт-клуба стояли… А сразу за ними – детская база отдыха!
У Коваля почему-то засосало под ложечкой. Речь наверняка о том самом бывшем пионерлагере, на территории которого менее часа назад скрылся сильно подозрительный ему синий фургон марки «фольксваген». Ну и как прикажете все это понимать?
– Так ты был там… в этой самой базе?
– Ты шо! – Саныч щелчком отправил окурок за борт. – Там новые хозяева, хрен ты к их берегу подгребешь! Я как-то надумал причалить к мосткам старого яхт-клуба, так в меня с суши из ракетницы начали пулять! Подряд несколько красных ракет шмальнули. Одна за малым в рубку не залетела!
– Даже так? – удивился Коваль.
– Когда я врал?! Ты видишь, Леха, шо на свете творится?! Скоро и причалить будет негде. С одной стороны, флотские шугают, с другой – какие-то живчики участки по берега скупают. И попробуй ты к ним сунься!
– Ну а Рому Задорожного ты при каких обстоятельствах видел, Саныч?
– Дело было так… А может, сначала – «накатим»? У меня тут есть заначка: поллилтра «домашней» и хлеб с салом для перекуса.
– Я за рулем, Саныч… но в следующий раз прийду к тебе с «гостинцами»! Ты расскажи мне, где и как выдел Задорожного! И что за обида у тебя на него?!
Саныч вытребовал у него еще одну сигарету, закурил и лишь после этого стал рассказывать. По его словам, он в тот день подрядился прокатить на своей лайбе по окрестным бухтам компашку приезжих, двух парней и девушку. Когда они пригреблись в соседнюю Южную бухту, то по ходу заметили катер, размерами раза в полтора поболее «Сокола». Судно стояло на якоре, почти посередке между «Торчком», – так местные называют эту одиночную скалу, выпирающую в мелководной части бухты – берегом в районе старого яхт-клуба и пляжем бывшей детской базы отдыха.
Один из парней, озиравший берега в бинокль, который он позаимствовал у Саныча, разглядел на открытой корме этого судна фигуры людей, двое из которых были экипированы в костюмы для подводного плавания. Он сказал, что сам занимался «дайвингом» в Красном море и на Средиземке, после чего поинтересовался, может ли шкипер подойти поближе к этому катеру.
Саныч, естественно, отказался выполнить его пожелания: они не имели права подходить к «дайверскому» судну ближе, чем на полукабельтов, потому что таковы правила безопасности. Собственно, придерживаясь такой дистанции, шкипер и стал огибать это незнакомое ему судно… как вдруг включилась на прием судовая УКВ-рация и из динамика прозвучал знакомый голос.
– Так ты с самим Задорожным говорил по рации? – переспросил Коваль.
– Какой это, нах, разговор?! – вдруг рассердился бывалый моряк. – Он меня трехэтажным матом покрыл!! Сказал, греби отсюда, шкипер, пшел прочь!..Не видишь, что мы работаем?! И вообще… опять мать-перемать!.. не шлындай тут старый м…к на своей ср…й лоханке!
– Вообще-то это не похоже на Задорожного, – задумчиво сказал Коваль. – Поверь на слово, Сан Саныч, он очень хорошо к тебе относится. Ты для него тут самый авторитетный «паромщик»!
– Так и я ж изумился!! Обгавкал меня, как распоследнего салагу! Я шо, давал какой-то повод?! Шоб так нервно и взвинченно со мной обращаться?! Это ж… просто нет слов!
– Мда… странную ты мне историю рассказал, Саныч.
– Так ты, Леша, передай своему приятелю, что у меня на него «зуб»! Я в сильной досаде! Скажи, мол, Саныч тебя видеть больше не хочет… Пока ты сам не прийдешь, не извинишься… и не «проставишься» по полной программе… Вот до тех пор и не появляйся! А шо ты, кстати, все про него, про этого Задорожного выспрашиваешь? Может, случилось чего?
– Да нет, ничего, Саныч… Я это… ищу компанию, чтобы «подайверить»! Но Задорожный, кажется, занят какими-то своими делами.
И тут вдруг в голову Ковалю пришла мысль, которую он еще каких пару часов посчитал бы бредовой, сумасшедшей, идиотской.
– Слушай, шкипер…
– Шо? Так мне доставать пляшку? Или ты сгоняешь в лабаз за «казенной»?
– Нет, я о другом, – Коваль, озадаченный ходом собственных мыслей, полез пятерней в затылок. – Вот что, Саныч. Я тут надумал «искупнуться». Ты как, подбросишь меня к месту? Я тебе, конечно, заплачу по полной таксе.
– А когда? И где, в каком месте?
– Завтра сможешь? Место? Да тут тебе каких полчаса ходу всего… Только учти… я планирую ночной «дайв»!
– Мне все равно, что днем, что ночью, – сказал Саныч. – Это ваши «дайверские» дела… Но я шо-то не вкурил?! Ты шо, в одиночку собираешься нырять?
– Если ничего не изменится… и если не найду «пару»… то да, собираюсь-таки один работать. Ну а что? Что необычного? В первый раз, что ли? Сам знаешь, как трудно найти себе сейчас, в зиму, достойную компанию! С чужими связываться неохота. Из «своих» один занят, другого нет в городе, третий не хочет… А у меня вот есть и желание, и свободное время!
Саныч помолчал минуту или две, потом, крякнув, сказал:
– Ты, паря, бывалый, тебе виднее. Ладно, Лешка, так и быть: по старой дружбе отвезу тебя на «дайв»! Если еще не передумал, подбрось мне «гривней», чтоб я мог заправиться. Сам знаешь, почем нынче «овес» для моей лошадки…
ГЛАВА 8
ПОДЖИГАТЕЛИ ВОЙНЫ
Урочище Ласпи,
21 декабря.
Вопреки прогнозу Венглинской, первые сутки их пребывания в Ласпи прошли спокойно. Дорогу в урочище больше никто не пытался перекрывать, пикеты с развилки Ялтинской трассы тоже исчезли. И даже погода исправилась; во всяком случае, прекратился дождь, немного стих ветер, пелена тумана, стоявшая над бухтой, истончилась, распалась, затем и вовсе исчезла, открыв вид на окрестности и на отнюдь не черное, а сталисто-серого окраса, как борт линейного корабля, Понтийское море.
Лариса до полудня находилась в своих апаратаментах, а затем отправилась в Ялту, в сопровождении джипа с охраной. Мокрушина она с собой в этот раз не пригласила (а он не счел нужным набиваться ей в спутники). В третьем часу дня в Ласпи на рандеву с Мокрушиным приехал давний знакомый Леня Вавилов, его сверстник по годам, кавторанг, замначальника Разведупра Черноморского флота РФ. Леон – таково прозвище Вавилова в кругу друзей и знакомых – был прикинут в штатское. И приехал он сюда не на служебной машине, а на своей личной тачке. По общему согласию, они не стали говорить о делах в апартаментах, отведенных Мокрушину. Подобного рода разговоры не предназначены для чужих ушей.
Даже для очаровательных ушек Ларисы Венглинской…
Уже примерно около часа они прогуливались по тропкам, петляющим среди хвойных кустарников и реликтовых южноморских деревьев. Воздух здесь чистейший, целебный, легкие не то что вдыхают, а пьют его, как лечебный настой, как нарзан. Погода улучшилась настолько, что теперь отлично просматривается вся бухта. Хорошо виден и мыс Сарыч на юго-востоке, – являющийся, кстати, самой южной точкой Крыма – и лесистый, с каменистыми проплешинами, мыс Айя на западе, за которым находится район Балаклавы. А за ним, на берегах бухт, раскинулся и «большой» Севастополь…
Леон, который, как выяснилось, здесь уже не раз бывал и даже отдыхал когда-то в Ласпи и Батилимане «дикарем», не только взял на себя роль гида, но и по ходу этой их импровизированной прогулки посвятил Мокрушина в последние новости, что касалось ЧФ и в целом положения дел в Крыму.
– И вот что еще тревожно, Рейндж…
Они остановились на площадке возле одной из «верхних» пещер, откуда открывался прекрасный вид на урочище, здорово смахивающее с этой точки на устроенный кем-то в лесистых горах амфитеатр.
– В последнее время заметно активизировались украинские «нацики», – продолжил Вавилов. – В Крыму сейчас пытается рулить всеми делами поставленный «оранжевыми» премьер. Заменены на присланных из Киева людей мэры многих городов и руководители районных управ. Не то что тихой сапой, а активно, я бы даже сказал – агрессивно, искореняется русский язык в местном делопроизводстве. Людей, кого считают нелояльными или просто «российскомовных», вычищают из всех органов местной и государственной власти, меняют их на «командированных».
– А что местные татары? Какие среди них настроения?
– Крымскотатарская община, наоборот, обласкана и обогрета. Но больше – на словах, нежели на деле. В Бахчисарайском, Степном и ряде других районов новые власти выделили из своих фондов земельные участки и передали их общине. Но местные ропщут, считая, что их обманули. Вроде как обещали одно, а реально дали в несколько раз меньше обещанного. Поэтому настроения… смутные. Здешние авторитетные деятели, а также, по нашим сведениям, и многие муллы в мечетях, ведут агитацию как против «русских оккупантов», которым советуют убраться поскорей в свою холодную Московию, так и против нынешних властей… но потише и поосмотрительней. Уже есть такие местности и зоны, где русским, – как коренным крымчанам, так и приезжим – лучше вообще не появляться. Про наших флотских я уже молчу: провокации случаются едва не каждый день, несмотря на все предпринимаемые нами меры предосторожности… Кстати, Меджлис тут недавно продемонстрировал свои возможности. Когда в октябре-ноябре в степной части полуострова проводились акции протеста, то на несколько часов перекрывались магистральные автотрассы и железная дорога… Это принеприятный для нас сигнал! У нас ведь, как в «первую» Крымскую, весь подвоз, все снабжение идет по единственной «нитке»! За прошедшие полтора века, скажу тебе, здесь мало что изменилось в лучшую сторону. Как были «осажденной крепостью», так по факту и остаемся ею и в нынешней ситуации.
Мокрушин задумчиво посмотрел на своего поджарого, подсушенного множеством забот и нервной обстановкой собеседника.
– Как ты считаешь, Леон… Возможны ли здесь, в Крыму, масштабные теракты? Направленные не только против собственно наших флотских обьектов, но и… против русскоязычной общины?
– Знаешь, Володя… Еще с полгода назад я бы такую тему не то чтобы исключил полностью… время, в котором мы живем, способно преподнести самые неприятные сюрпризы… Но отнесся бы к подобным версиям и предположением с большущим скепсисом. Сейчас, особеннно на фоне «газовой войны», можно ожидать любых неприятностей. Ситуация, доложу тебе, сильно накалена. И, боюсь, что делается это не без злого умысла. Если переговоры о транзите и ценах на газ зайдут в тупик, то нас здесь может капитально тряхануть.
– Ты говорил, Леон, что у вас тут активизировались «бендеровцы»?
– Да, их присуствие все более и более заметно, – Вавилов криво усмехнулся. – По нашим сведениям, новые власти сдали в аренду различным «общественным» организациям не менее двух десятков баз отдыха и лагерей от Геническа, Джанкоя и Семферополя… до Феодосии, Симеиза и Алушты. Есть теперь у них свои базы и в окрестностях Севастополя. Большинство из контингента, который здесь размещается на временной, по «вахтовому» принципу основе, активисты «майдана», причем не рядовые – «десятники» и «сотники». Такое впечатление, что дополнительно обучается и закладывается костяк будущей «армии»… Кем она будет управляться, за какие идеалы сражаться, какие будут поставлены цели, какими методами их будут добиваться, бескровными, как прошлой зимой, или попытаются спровоцировать кровавый конфликт – вот это все нас очень и очень тревожит.
– Для того, чтобы содержать такой костяк в несколько сот человек, из которого можно будет – если поступит команда – развернуть, скажем так, «корпус национальной гвардии», нужны серьезные бабки. – Рейндж задумчиво почесал переносицу. – Мда… не зря «бандеровцы» внедрились в «Нафтогаз» и провели своих представителей в руководство этого украинского аналога «Газпрома». Собственно, их главари сейчас и возглавляют эту компанию. Теперь в их распоряжении оказалась «касса», из которой они могут финансировать любые свои прожекты… включая и этот их «крымский» проект.
– Ты, Рейндж, читал аналитическую записку по их ноябрьскому «обьединенному» Конгрессу? Который состоялся в двадцатых числах октября в Ивано-Франковске? Этот документ ваши готовили, гэрэушные спецы.
– Мне его на словах пересказали, Леон. Да, информация довольно тревожная…
– «Крымский» вопрос они там рассматривали вторым пунктом, сразу после обсуждения внутриполитического кризиса в Киеве и в среде самих «помаранчевых». Обьявлена «частичная мобилизация» для работы в Крыму. На этом сборище отметились не только радикалы из УНА-УНСО, Украинского молодежного альянса, Студенческого братства и Совета офицеров Украины, но и вся верхушка такой «респектабельной» организации, как Конгресс украинских националистов.
– Главари которого как раз и входят нынче в правление «Нафтогаза». А им сейчас нужны хоть какие-то козыри! Чтобы их… этих западэнских упырей, не оторвали вдруг от «трубы»…
– А заодно и от казны.
– … к которой они присосались, маскируясь интересами «самостийности». Сами они теперь будут держаться за «кассу» не то что руками, но и зубами! Я правильно рассуждаю, Леон?
– Зришь в самый корень, – Вавилов усмехнулся. – Одно лишь уточнение, с которым, полагаю, ты тоже согласишься. Дело здесь не только в политике, замешанной на нефтегазовых миллиардах. Есть люди, которые нас мрачно, угрюмо, десятилетиями, веками – ненавидят. И не просто ненавидят, а ненавидят смертельно, как самого лютого врага. Они нам не братья, все эти западэнцы и галичане. Если только – левобережные. Ну да ладно, как-то прожили бы и без братской любви. Самое паршивое здесь то, что нас целенаправленно и очень умело «разводят», стравливают – русских и украинцев. А это, Рейндж, может закончиться большой бедой.
Примерно через час они расстались. Кавторанг Вавилов пообещал помощь и содействие, если вдруг такая необходимость возникнет. Но Мокрушин и сам пока не знал, какого рода помощь ему может понадобиться. И прежде всего потому, что в этой «крымской» арии солирует не он, а Лариса Венглинская, которой поручена известная лишь ей – да еще тем, кто выбрал ее посредником – тайная миссия.
Он вернулся в апартаменты, где бездельничал до девяти часов вечера, пока к нему в номер не постучался «референт» и не сообщил, что через полчаса, в половине десятого, его, Мокрушина, ждет у себя «хозяйка». Часом ранее он наблюдал из окна, как на хорошо освещенной площадке возле пансионата припарковался «лендровер», из которого вышли Лариса и ее «секретарь» и тут же скрылись в парадном. Рейнджа постепенно уже начала доставать ее манера секретничать и напускать тумана на ровном месте. Если бы не строгий приказ руководства, он бы послал эту всю такую деловую из себя красотку очччень далеко… Так, на всякий случай, от греха подальше. Потому что, глядя на нее, – Мокрушин и сам не знал, что это на него такое нашло – он думает не о деле, не о своем задании «особой важности». А о том, какова эта bussines-women в постели и что она, Венглинская, правая рука близкого к Кремлю олигарха М, думает о нем, Владимире Мокрушине.
Ровно в половине десятого, как ему и было назначено, Мокрушин постучался в дверь, которая расположена в аккурат напротив двери его собственного «люкса».
Открыл Артем, упакованный, по обыкновению, в костюм темной расцветки, белоснежную сорочку и глянцево отзеркаливающие черные штиблеты. В отличие от ярко выраженной вороной масти Венглинской, ее референт-секретарь – а именно так она представила свою «тень» Мокрушину – был светловолос, с короткой прической, отчего его голова походила на коротко остриженный одуван. Несмотря на типажную внешность, Артем оказался неглупым человеком. Уж кто, кто, а Венглинская не станет держать при себе человека, достоинством которого являетсяется лишь то, что он фактурой напоминает трехстворчатый шкаф.
– Проходите, шеф, – Артем посторонился, пропуская гостя в апартаменты. – Присаживайтесь… госпожа появится через минуту-другую.
«Да, очень даже неглупый субьект, – усмехнулся про себя Мокрушин. – „Шефом“ вот назвал… ему это ничего не стоило, а мне – приятно».
Рейндж не стал присаживаться, оставшись на своих двоих. Правую руку – в ней кое-что было – он отвел чуть за спину. Гостиная, в которой он оказался, напоминала апартаменты «Deluxe» в каком-нибудь европейском отеле как минимум четырехзвездной категории (его поселили, кстати, точно в таком же двухкомнатном номере с джакузи). Итальянская мебель ручной работы, тяжелые портьеры, закрывающие оба окна – бордовый с золотым шитьем бархат – персидский ковер поверх паркета… Все говорит о том, что хозяева предпочитают для отдыха не выморочный постмодернистский дизайн, а проверенный временем староевропейский буржуазный стандарт.
В гостиной тонко пахет духами и какими-то экзотическими восточными прянностями – но не приторно, а приятно. Взгляд Рейнджа упал на огромную фарфоровую вазу, в которой стоит пышный букет нежно-кремовых роз – их не менее трех десятков. Он почувствовал себя неловко, потому что в руке, отведенной за спину, у него была… тоже роза (но не сливочного окраса, а бордовая, того же цвета, что и портьеры).
21 декабря.
Вопреки прогнозу Венглинской, первые сутки их пребывания в Ласпи прошли спокойно. Дорогу в урочище больше никто не пытался перекрывать, пикеты с развилки Ялтинской трассы тоже исчезли. И даже погода исправилась; во всяком случае, прекратился дождь, немного стих ветер, пелена тумана, стоявшая над бухтой, истончилась, распалась, затем и вовсе исчезла, открыв вид на окрестности и на отнюдь не черное, а сталисто-серого окраса, как борт линейного корабля, Понтийское море.
Лариса до полудня находилась в своих апаратаментах, а затем отправилась в Ялту, в сопровождении джипа с охраной. Мокрушина она с собой в этот раз не пригласила (а он не счел нужным набиваться ей в спутники). В третьем часу дня в Ласпи на рандеву с Мокрушиным приехал давний знакомый Леня Вавилов, его сверстник по годам, кавторанг, замначальника Разведупра Черноморского флота РФ. Леон – таково прозвище Вавилова в кругу друзей и знакомых – был прикинут в штатское. И приехал он сюда не на служебной машине, а на своей личной тачке. По общему согласию, они не стали говорить о делах в апартаментах, отведенных Мокрушину. Подобного рода разговоры не предназначены для чужих ушей.
Даже для очаровательных ушек Ларисы Венглинской…
Уже примерно около часа они прогуливались по тропкам, петляющим среди хвойных кустарников и реликтовых южноморских деревьев. Воздух здесь чистейший, целебный, легкие не то что вдыхают, а пьют его, как лечебный настой, как нарзан. Погода улучшилась настолько, что теперь отлично просматривается вся бухта. Хорошо виден и мыс Сарыч на юго-востоке, – являющийся, кстати, самой южной точкой Крыма – и лесистый, с каменистыми проплешинами, мыс Айя на западе, за которым находится район Балаклавы. А за ним, на берегах бухт, раскинулся и «большой» Севастополь…
Леон, который, как выяснилось, здесь уже не раз бывал и даже отдыхал когда-то в Ласпи и Батилимане «дикарем», не только взял на себя роль гида, но и по ходу этой их импровизированной прогулки посвятил Мокрушина в последние новости, что касалось ЧФ и в целом положения дел в Крыму.
– И вот что еще тревожно, Рейндж…
Они остановились на площадке возле одной из «верхних» пещер, откуда открывался прекрасный вид на урочище, здорово смахивающее с этой точки на устроенный кем-то в лесистых горах амфитеатр.
– В последнее время заметно активизировались украинские «нацики», – продолжил Вавилов. – В Крыму сейчас пытается рулить всеми делами поставленный «оранжевыми» премьер. Заменены на присланных из Киева людей мэры многих городов и руководители районных управ. Не то что тихой сапой, а активно, я бы даже сказал – агрессивно, искореняется русский язык в местном делопроизводстве. Людей, кого считают нелояльными или просто «российскомовных», вычищают из всех органов местной и государственной власти, меняют их на «командированных».
– А что местные татары? Какие среди них настроения?
– Крымскотатарская община, наоборот, обласкана и обогрета. Но больше – на словах, нежели на деле. В Бахчисарайском, Степном и ряде других районов новые власти выделили из своих фондов земельные участки и передали их общине. Но местные ропщут, считая, что их обманули. Вроде как обещали одно, а реально дали в несколько раз меньше обещанного. Поэтому настроения… смутные. Здешние авторитетные деятели, а также, по нашим сведениям, и многие муллы в мечетях, ведут агитацию как против «русских оккупантов», которым советуют убраться поскорей в свою холодную Московию, так и против нынешних властей… но потише и поосмотрительней. Уже есть такие местности и зоны, где русским, – как коренным крымчанам, так и приезжим – лучше вообще не появляться. Про наших флотских я уже молчу: провокации случаются едва не каждый день, несмотря на все предпринимаемые нами меры предосторожности… Кстати, Меджлис тут недавно продемонстрировал свои возможности. Когда в октябре-ноябре в степной части полуострова проводились акции протеста, то на несколько часов перекрывались магистральные автотрассы и железная дорога… Это принеприятный для нас сигнал! У нас ведь, как в «первую» Крымскую, весь подвоз, все снабжение идет по единственной «нитке»! За прошедшие полтора века, скажу тебе, здесь мало что изменилось в лучшую сторону. Как были «осажденной крепостью», так по факту и остаемся ею и в нынешней ситуации.
Мокрушин задумчиво посмотрел на своего поджарого, подсушенного множеством забот и нервной обстановкой собеседника.
– Как ты считаешь, Леон… Возможны ли здесь, в Крыму, масштабные теракты? Направленные не только против собственно наших флотских обьектов, но и… против русскоязычной общины?
– Знаешь, Володя… Еще с полгода назад я бы такую тему не то чтобы исключил полностью… время, в котором мы живем, способно преподнести самые неприятные сюрпризы… Но отнесся бы к подобным версиям и предположением с большущим скепсисом. Сейчас, особеннно на фоне «газовой войны», можно ожидать любых неприятностей. Ситуация, доложу тебе, сильно накалена. И, боюсь, что делается это не без злого умысла. Если переговоры о транзите и ценах на газ зайдут в тупик, то нас здесь может капитально тряхануть.
– Ты говорил, Леон, что у вас тут активизировались «бендеровцы»?
– Да, их присуствие все более и более заметно, – Вавилов криво усмехнулся. – По нашим сведениям, новые власти сдали в аренду различным «общественным» организациям не менее двух десятков баз отдыха и лагерей от Геническа, Джанкоя и Семферополя… до Феодосии, Симеиза и Алушты. Есть теперь у них свои базы и в окрестностях Севастополя. Большинство из контингента, который здесь размещается на временной, по «вахтовому» принципу основе, активисты «майдана», причем не рядовые – «десятники» и «сотники». Такое впечатление, что дополнительно обучается и закладывается костяк будущей «армии»… Кем она будет управляться, за какие идеалы сражаться, какие будут поставлены цели, какими методами их будут добиваться, бескровными, как прошлой зимой, или попытаются спровоцировать кровавый конфликт – вот это все нас очень и очень тревожит.
– Для того, чтобы содержать такой костяк в несколько сот человек, из которого можно будет – если поступит команда – развернуть, скажем так, «корпус национальной гвардии», нужны серьезные бабки. – Рейндж задумчиво почесал переносицу. – Мда… не зря «бандеровцы» внедрились в «Нафтогаз» и провели своих представителей в руководство этого украинского аналога «Газпрома». Собственно, их главари сейчас и возглавляют эту компанию. Теперь в их распоряжении оказалась «касса», из которой они могут финансировать любые свои прожекты… включая и этот их «крымский» проект.
– Ты, Рейндж, читал аналитическую записку по их ноябрьскому «обьединенному» Конгрессу? Который состоялся в двадцатых числах октября в Ивано-Франковске? Этот документ ваши готовили, гэрэушные спецы.
– Мне его на словах пересказали, Леон. Да, информация довольно тревожная…
– «Крымский» вопрос они там рассматривали вторым пунктом, сразу после обсуждения внутриполитического кризиса в Киеве и в среде самих «помаранчевых». Обьявлена «частичная мобилизация» для работы в Крыму. На этом сборище отметились не только радикалы из УНА-УНСО, Украинского молодежного альянса, Студенческого братства и Совета офицеров Украины, но и вся верхушка такой «респектабельной» организации, как Конгресс украинских националистов.
– Главари которого как раз и входят нынче в правление «Нафтогаза». А им сейчас нужны хоть какие-то козыри! Чтобы их… этих западэнских упырей, не оторвали вдруг от «трубы»…
– А заодно и от казны.
– … к которой они присосались, маскируясь интересами «самостийности». Сами они теперь будут держаться за «кассу» не то что руками, но и зубами! Я правильно рассуждаю, Леон?
– Зришь в самый корень, – Вавилов усмехнулся. – Одно лишь уточнение, с которым, полагаю, ты тоже согласишься. Дело здесь не только в политике, замешанной на нефтегазовых миллиардах. Есть люди, которые нас мрачно, угрюмо, десятилетиями, веками – ненавидят. И не просто ненавидят, а ненавидят смертельно, как самого лютого врага. Они нам не братья, все эти западэнцы и галичане. Если только – левобережные. Ну да ладно, как-то прожили бы и без братской любви. Самое паршивое здесь то, что нас целенаправленно и очень умело «разводят», стравливают – русских и украинцев. А это, Рейндж, может закончиться большой бедой.
Примерно через час они расстались. Кавторанг Вавилов пообещал помощь и содействие, если вдруг такая необходимость возникнет. Но Мокрушин и сам пока не знал, какого рода помощь ему может понадобиться. И прежде всего потому, что в этой «крымской» арии солирует не он, а Лариса Венглинская, которой поручена известная лишь ей – да еще тем, кто выбрал ее посредником – тайная миссия.
Он вернулся в апартаменты, где бездельничал до девяти часов вечера, пока к нему в номер не постучался «референт» и не сообщил, что через полчаса, в половине десятого, его, Мокрушина, ждет у себя «хозяйка». Часом ранее он наблюдал из окна, как на хорошо освещенной площадке возле пансионата припарковался «лендровер», из которого вышли Лариса и ее «секретарь» и тут же скрылись в парадном. Рейнджа постепенно уже начала доставать ее манера секретничать и напускать тумана на ровном месте. Если бы не строгий приказ руководства, он бы послал эту всю такую деловую из себя красотку очччень далеко… Так, на всякий случай, от греха подальше. Потому что, глядя на нее, – Мокрушин и сам не знал, что это на него такое нашло – он думает не о деле, не о своем задании «особой важности». А о том, какова эта bussines-women в постели и что она, Венглинская, правая рука близкого к Кремлю олигарха М, думает о нем, Владимире Мокрушине.
Ровно в половине десятого, как ему и было назначено, Мокрушин постучался в дверь, которая расположена в аккурат напротив двери его собственного «люкса».
Открыл Артем, упакованный, по обыкновению, в костюм темной расцветки, белоснежную сорочку и глянцево отзеркаливающие черные штиблеты. В отличие от ярко выраженной вороной масти Венглинской, ее референт-секретарь – а именно так она представила свою «тень» Мокрушину – был светловолос, с короткой прической, отчего его голова походила на коротко остриженный одуван. Несмотря на типажную внешность, Артем оказался неглупым человеком. Уж кто, кто, а Венглинская не станет держать при себе человека, достоинством которого являетсяется лишь то, что он фактурой напоминает трехстворчатый шкаф.
– Проходите, шеф, – Артем посторонился, пропуская гостя в апартаменты. – Присаживайтесь… госпожа появится через минуту-другую.
«Да, очень даже неглупый субьект, – усмехнулся про себя Мокрушин. – „Шефом“ вот назвал… ему это ничего не стоило, а мне – приятно».
Рейндж не стал присаживаться, оставшись на своих двоих. Правую руку – в ней кое-что было – он отвел чуть за спину. Гостиная, в которой он оказался, напоминала апартаменты «Deluxe» в каком-нибудь европейском отеле как минимум четырехзвездной категории (его поселили, кстати, точно в таком же двухкомнатном номере с джакузи). Итальянская мебель ручной работы, тяжелые портьеры, закрывающие оба окна – бордовый с золотым шитьем бархат – персидский ковер поверх паркета… Все говорит о том, что хозяева предпочитают для отдыха не выморочный постмодернистский дизайн, а проверенный временем староевропейский буржуазный стандарт.
В гостиной тонко пахет духами и какими-то экзотическими восточными прянностями – но не приторно, а приятно. Взгляд Рейнджа упал на огромную фарфоровую вазу, в которой стоит пышный букет нежно-кремовых роз – их не менее трех десятков. Он почувствовал себя неловко, потому что в руке, отведенной за спину, у него была… тоже роза (но не сливочного окраса, а бордовая, того же цвета, что и портьеры).