Страница:
– Вот! – поднял он указательный палец. – Вот когда из тебя полезла кабацкая суть! Не забывай: в престижный кабак устроил тебя тоже я. Ты ж поешь, как павлин.
– Я пою прекрасно! – огрызнулась Алла, покрывшись пятнами злости. – В твой кабак ходят специально послушать меня. Тебе, кстати, раньше тоже нравилось мое пение. Что же изменилось? Так вот слушай, милый: я не хочу, чтобы заодно с тобой прикончили и меня.
Она напялила лисью шубу, которую купил ей Черкесов – хорошо, хоть не чернобурку, запоздало радовался он, вспомнив цены, – и выскочила вон. Все ее монологи Черкесов понял как намек: выметайся, и чтоб ноги твоей больше у меня не было. Любовница! Красивое слово. От слова «любовь». Значит, любимая и любящая. Хрен с редькой – «любящая». Алка любит только деньги, престиж.
А ведь идти-то Черкесову некуда… И он остался ждать Аллу, намереваясь просить прощения. Да, Василий Романович собрался унизиться, лишь бы вернуть ее расположение. Потом он сведет, конечно, с ней счеты, а сейчас не может без нее.
На удивление, они помирились без лишних попреков и оскорблений. Алла его обласкала, накормила, спать уложила. Зато на следующий вечер…
Случается, человек приобретает дар предвидения. Это происходит очень редко и не со всеми, но все-таки на короткий миг и в экстремальных ситуациях происходит. Вдруг в сознании мелькает со всей очевидностью то, что должно произойти через минуту. Затем, почти сразу, озарение пропадает, и, если человек не успел задержать в памяти видение, последствия могут быть самые печальные, а то и смертельные.
Обычно Алла заканчивала работу в двенадцать, и примерно в половине первого она дома, иногда раньше. Но на сей раз в половине первого ее не было. Не пришла она и в час, не соизволив предупредить, что задерживается. Черкесову не спалось. Он начал одеваться, решив выйти и подождать на улице – надо же иногда и воздухом дышать. Собрался, но не выходил из квартиры, все надеялся: вот-вот она появится. Стрелки приближались к двум часам.
Терпение лопнуло, Черкесов вышел в прихожую и вдруг услышал легкий скрип ключа в замочной скважине. Алка! Однако его насторожило, что ключ вставляли в замок предельно осторожно. Если вернулась Алла, то почему открывает дверь так осторожно, словно боясь нашуметь? Не хочет потревожить спящего Черкесова?
И тут у него тревожно забилось сердце, предостерегая: опасность! Именно в этот момент у него проснулся дар предвидения, который подсказал – пришла не Алла. Он вспомнил подобный момент – это было когда его «самурай» остановился у супермаркета. Точно так же тревожно заныло тогда в груди Василия Романовича, сжимая сердце от неясных предчувствий. Правда, тогда Черкесов не обратил внимания на предчувствие. Впрочем, оно оправдалось: в машине была бомба. Но сейчас… сейчас он ясно услышал свой внутренний голос: «Пришли меня убить».
Василий Романович находился в полной готовности к неожиданным событиям, а посему не растерялся и принял меры предосторожности. Он поспешно выключил свет в прихожей, метнулся в комнату и выключил свет там, оставив гореть настольную лампу, затем приблизился на цыпочках к входу. Двери у Аллы двойные, поставлены за его счет, а внутренняя всегда открыта, когда кто-нибудь дома, поэтому Черкесов и услышал скрежет вставляемого ключа. Он прижался телом к стене, потянув на себя эту внутреннюю дверь и таким образом прикрываясь ею. Тот, кто войдет, его не увидит.
Входная дверь тихонько заскрипела. Значит, открылась. Но человек, находившийся снаружи, не торопился переступать порог. Черкесов затаил дыхание, чувствуя, как по вискам и спине катится холодный пот. Просто потоками льется!
Наконец кто-то осторожно вошел в квартиру, но Черкесов еще не видел, кто он такой, потому что этот «кто-то» остановился.
Прошло, казалось, миллион секунд…
Наконец Черкесов увидел спину мужчины – тот, осторожно ступая, шел в комнату. На пороге задержался, приподнял над плечом пистолет с длинным стволом… «Глушитель!» – панически подумал Черкесов и прикрыл глаза. Как он не додумался соорудить на кровати подобие лежачего человека?!
Открыв глаза, Черкесов заметил второго мужчину, который шел следом за первым. «Надо уходить!» – вспыхнуло в его мозгу. И он, едва первый очутился в комнате, а второй подошел к ее порогу, выскочил из квартиры захлопнув входную дверь. У Черкесова просто сдали нервы, и он не подумал о том, что в подъезде или на улице подельщиков поджидает третий. Он мчался вниз со скоростью света, слыша, как за ним гонятся те двое. На ходу достал из кармана куртки пистолет – фактически бесполезную вещь, но все же… Пришлось несколько задержаться, открывая дверь подъезда…
Черкесов слышал топот ног по лестнице и натужное сопение. Открыв дверь, он вылетел из подъезда пулей и, не давая себе возможности оглядеться, помчался по тротуару вдоль домов. К счастью, он попал не во двор, а прямо на улицу. Вокруг стояла тишина, словно город вымер, лишь фонари светили безучастно к происходившему, рассеивая минорный свет. «Вот идиот, – подумал Черкесов, – я ведь сам настаивал на освещении города на заседаниях думы!» Теперь он понял – электричество опасно для жизни.
– Держи его! – раздался глухой крик сзади.
Разумеется, имелось в виду, что держать следует Черкесова. Он прибавил скорости, хотя быстрее бежать, кажется, просто невозможно. Взвизгнули тормоза, зашипели шины колес – за ним ехал автомобиль. И тут что-то цокнуло о фонарный столб…
Пуля! В него стреляют!
Черкесов побежал зигзагами, попутно выискивая, куда бы юркнуть. Еще никогда ему не было так страшно, никогда не приходилось бегать так быстро, никогда он не думал, что боевик с погонями и выстрелами придется пережить на собственной шкуре. Только в боевиках пули не попадают в героев, в боевиках пули свистят мимо, а в жизни… Следующая пуля скользнула по кирпичной кладке здания, отколов мелкие кусочки.
С Черкесовым поравнялся автомобиль. Краем глаза Василий Романович заметил, как в окно высовывается рука с пистолетом. Кажется, теперь его застрелить решил водитель. У Василия Романовича мелькнула мысль, что против него восстал весь город. На бегу он выбросил руку в сторону и выстрелил в окошко. Автомобиль повело в сторону, он заехал на тротуар и врезался в стену дома, перегородив дорогу тем двоим преследователям Василия Романовича, бежавшего уже из последних сил. И тут он достиг угла.
Поворот, еще поворот… еще…
Он попал во двор, и его объяла долгожданная темнота. Черкесов не расслаблялся, продвигался вглубь и внезапно натолкнулся на строение. Это был домик на детской площадке. Черкесов юркнул в него, упал на пол и замер. Теперь он не поднялся бы ни за какие блага, даже прямая угроза жизни не заставила бы его подняться и бежать дальше – не было сил. Он запыхался, едва дышал, но старался хватать воздух ртом как можно тише.
В домике воняло мочой, однако Черкесова не волновали мерзкие запахи. Волновали лишь люди, с таким упорством преследовавшие его, желавшие добить. Не было слышно ни голосов, ни топота ног. «Неужели не видели, куда я свернул?» – с надеждой подумал Черкесов, еще не веря в такое везение. Но и лежать без действия в смертельной опасности нельзя. Он тихонько повернулся на бок, встал на четвереньки и медленно поднял голову. Когда его глаза очутились над нижним краем окошка, он увидел вдалеке два мужских силуэта. Ни лиц, ни во что одеты преследователи, не разглядел. Они крутились на маленьком пятачке, оглядывались по сторонам, и было очевидно: цель свою они потеряли. Цель – это Черкесов. Он и «пушки» заметил в их руках. Наконец оба убийцы двинули по двору. Черкесов залег на пол, наставив пистолет на дверь избушки. До него долетали их неразборчивые переговоры, кто-то ходил недалеко, совсем рядом, но в избушку, к счастью, никто так и не заглянул. Скорей всего, не заметили ее в темноте, как не заметил сначала Черкесов. Голоса удалились и вскоре перестали слышаться.
Он не выходил из убежища до самого утра. Черкесов не чувствовал легкого морозца, ему было жарко от одних только воспоминаний о происшедшем. Когда же рассвет разогнал темень, Черкесов осторожно осмотрел двор, выглядывая изо всех окошек избушки. Двор был пуст. Чуть позже люди стали выходить из домов, вышел и он из своего спасительного убежища. Пересек двор, очутился на соседней улице. Черкесов перебирался из одного двора в другой в поисках теплого места, где он сможет пересидеть день…
Глава 5
– Я пою прекрасно! – огрызнулась Алла, покрывшись пятнами злости. – В твой кабак ходят специально послушать меня. Тебе, кстати, раньше тоже нравилось мое пение. Что же изменилось? Так вот слушай, милый: я не хочу, чтобы заодно с тобой прикончили и меня.
Она напялила лисью шубу, которую купил ей Черкесов – хорошо, хоть не чернобурку, запоздало радовался он, вспомнив цены, – и выскочила вон. Все ее монологи Черкесов понял как намек: выметайся, и чтоб ноги твоей больше у меня не было. Любовница! Красивое слово. От слова «любовь». Значит, любимая и любящая. Хрен с редькой – «любящая». Алка любит только деньги, престиж.
А ведь идти-то Черкесову некуда… И он остался ждать Аллу, намереваясь просить прощения. Да, Василий Романович собрался унизиться, лишь бы вернуть ее расположение. Потом он сведет, конечно, с ней счеты, а сейчас не может без нее.
На удивление, они помирились без лишних попреков и оскорблений. Алла его обласкала, накормила, спать уложила. Зато на следующий вечер…
Случается, человек приобретает дар предвидения. Это происходит очень редко и не со всеми, но все-таки на короткий миг и в экстремальных ситуациях происходит. Вдруг в сознании мелькает со всей очевидностью то, что должно произойти через минуту. Затем, почти сразу, озарение пропадает, и, если человек не успел задержать в памяти видение, последствия могут быть самые печальные, а то и смертельные.
Обычно Алла заканчивала работу в двенадцать, и примерно в половине первого она дома, иногда раньше. Но на сей раз в половине первого ее не было. Не пришла она и в час, не соизволив предупредить, что задерживается. Черкесову не спалось. Он начал одеваться, решив выйти и подождать на улице – надо же иногда и воздухом дышать. Собрался, но не выходил из квартиры, все надеялся: вот-вот она появится. Стрелки приближались к двум часам.
Терпение лопнуло, Черкесов вышел в прихожую и вдруг услышал легкий скрип ключа в замочной скважине. Алка! Однако его насторожило, что ключ вставляли в замок предельно осторожно. Если вернулась Алла, то почему открывает дверь так осторожно, словно боясь нашуметь? Не хочет потревожить спящего Черкесова?
И тут у него тревожно забилось сердце, предостерегая: опасность! Именно в этот момент у него проснулся дар предвидения, который подсказал – пришла не Алла. Он вспомнил подобный момент – это было когда его «самурай» остановился у супермаркета. Точно так же тревожно заныло тогда в груди Василия Романовича, сжимая сердце от неясных предчувствий. Правда, тогда Черкесов не обратил внимания на предчувствие. Впрочем, оно оправдалось: в машине была бомба. Но сейчас… сейчас он ясно услышал свой внутренний голос: «Пришли меня убить».
Василий Романович находился в полной готовности к неожиданным событиям, а посему не растерялся и принял меры предосторожности. Он поспешно выключил свет в прихожей, метнулся в комнату и выключил свет там, оставив гореть настольную лампу, затем приблизился на цыпочках к входу. Двери у Аллы двойные, поставлены за его счет, а внутренняя всегда открыта, когда кто-нибудь дома, поэтому Черкесов и услышал скрежет вставляемого ключа. Он прижался телом к стене, потянув на себя эту внутреннюю дверь и таким образом прикрываясь ею. Тот, кто войдет, его не увидит.
Входная дверь тихонько заскрипела. Значит, открылась. Но человек, находившийся снаружи, не торопился переступать порог. Черкесов затаил дыхание, чувствуя, как по вискам и спине катится холодный пот. Просто потоками льется!
Наконец кто-то осторожно вошел в квартиру, но Черкесов еще не видел, кто он такой, потому что этот «кто-то» остановился.
Прошло, казалось, миллион секунд…
Наконец Черкесов увидел спину мужчины – тот, осторожно ступая, шел в комнату. На пороге задержался, приподнял над плечом пистолет с длинным стволом… «Глушитель!» – панически подумал Черкесов и прикрыл глаза. Как он не додумался соорудить на кровати подобие лежачего человека?!
Открыв глаза, Черкесов заметил второго мужчину, который шел следом за первым. «Надо уходить!» – вспыхнуло в его мозгу. И он, едва первый очутился в комнате, а второй подошел к ее порогу, выскочил из квартиры захлопнув входную дверь. У Черкесова просто сдали нервы, и он не подумал о том, что в подъезде или на улице подельщиков поджидает третий. Он мчался вниз со скоростью света, слыша, как за ним гонятся те двое. На ходу достал из кармана куртки пистолет – фактически бесполезную вещь, но все же… Пришлось несколько задержаться, открывая дверь подъезда…
Черкесов слышал топот ног по лестнице и натужное сопение. Открыв дверь, он вылетел из подъезда пулей и, не давая себе возможности оглядеться, помчался по тротуару вдоль домов. К счастью, он попал не во двор, а прямо на улицу. Вокруг стояла тишина, словно город вымер, лишь фонари светили безучастно к происходившему, рассеивая минорный свет. «Вот идиот, – подумал Черкесов, – я ведь сам настаивал на освещении города на заседаниях думы!» Теперь он понял – электричество опасно для жизни.
– Держи его! – раздался глухой крик сзади.
Разумеется, имелось в виду, что держать следует Черкесова. Он прибавил скорости, хотя быстрее бежать, кажется, просто невозможно. Взвизгнули тормоза, зашипели шины колес – за ним ехал автомобиль. И тут что-то цокнуло о фонарный столб…
Пуля! В него стреляют!
Черкесов побежал зигзагами, попутно выискивая, куда бы юркнуть. Еще никогда ему не было так страшно, никогда не приходилось бегать так быстро, никогда он не думал, что боевик с погонями и выстрелами придется пережить на собственной шкуре. Только в боевиках пули не попадают в героев, в боевиках пули свистят мимо, а в жизни… Следующая пуля скользнула по кирпичной кладке здания, отколов мелкие кусочки.
С Черкесовым поравнялся автомобиль. Краем глаза Василий Романович заметил, как в окно высовывается рука с пистолетом. Кажется, теперь его застрелить решил водитель. У Василия Романовича мелькнула мысль, что против него восстал весь город. На бегу он выбросил руку в сторону и выстрелил в окошко. Автомобиль повело в сторону, он заехал на тротуар и врезался в стену дома, перегородив дорогу тем двоим преследователям Василия Романовича, бежавшего уже из последних сил. И тут он достиг угла.
Поворот, еще поворот… еще…
Он попал во двор, и его объяла долгожданная темнота. Черкесов не расслаблялся, продвигался вглубь и внезапно натолкнулся на строение. Это был домик на детской площадке. Черкесов юркнул в него, упал на пол и замер. Теперь он не поднялся бы ни за какие блага, даже прямая угроза жизни не заставила бы его подняться и бежать дальше – не было сил. Он запыхался, едва дышал, но старался хватать воздух ртом как можно тише.
В домике воняло мочой, однако Черкесова не волновали мерзкие запахи. Волновали лишь люди, с таким упорством преследовавшие его, желавшие добить. Не было слышно ни голосов, ни топота ног. «Неужели не видели, куда я свернул?» – с надеждой подумал Черкесов, еще не веря в такое везение. Но и лежать без действия в смертельной опасности нельзя. Он тихонько повернулся на бок, встал на четвереньки и медленно поднял голову. Когда его глаза очутились над нижним краем окошка, он увидел вдалеке два мужских силуэта. Ни лиц, ни во что одеты преследователи, не разглядел. Они крутились на маленьком пятачке, оглядывались по сторонам, и было очевидно: цель свою они потеряли. Цель – это Черкесов. Он и «пушки» заметил в их руках. Наконец оба убийцы двинули по двору. Черкесов залег на пол, наставив пистолет на дверь избушки. До него долетали их неразборчивые переговоры, кто-то ходил недалеко, совсем рядом, но в избушку, к счастью, никто так и не заглянул. Скорей всего, не заметили ее в темноте, как не заметил сначала Черкесов. Голоса удалились и вскоре перестали слышаться.
Он не выходил из убежища до самого утра. Черкесов не чувствовал легкого морозца, ему было жарко от одних только воспоминаний о происшедшем. Когда же рассвет разогнал темень, Черкесов осторожно осмотрел двор, выглядывая изо всех окошек избушки. Двор был пуст. Чуть позже люди стали выходить из домов, вышел и он из своего спасительного убежища. Пересек двор, очутился на соседней улице. Черкесов перебирался из одного двора в другой в поисках теплого места, где он сможет пересидеть день…
Глава 5
Он заснул под трубами котельной, подложив в качестве матраса картон, который отыскал у мусорных баков. А проснулся от голода. От жуткого голода, сводившего кишки судорогами.
Черкесов ждал полной темноты и в это время думал о таких простых вещах, как тепло, еда, крыша над головой, горячая вода… Всего этого у него было в избытке, теперь же стало навязчивым миражем. А деньги… Он же их практически не считал. И вдруг в один присест лишился всего! Кто он сейчас? Бомж. Совсем недавно он презирал эту категорию людей, попавших на дно, а сам оказался если не на дне, то очень к нему близко. В кармане ни шиша, за ним гоняются, чтобы убить… Хотелось закричать холодному небу: «Так не бывает! Почему со мной это произошло?» Только при чем тут небо? Что такое сделал Черкесов? И кому? Неужели каждый человек переживает нечто подобное?
Пока он не анализировал происшедшее в доме Аллы, на это у него не было ни сил, ни желания. Василий Романович потерялся, окончательно пал духом. Вдобавок его доканывал голод. Когда свечерело, он побрел к своему дому. Больше ему некуда идти. Возьмет хотя бы денег, и… он не знал, что будет делать потом, просто не знал.
Черкесов крался к собственному дому, как вор, прячась за выступами домов и стволами деревьев. Очутившись рядом, он надвинул капюшон куртки на глаза, прошелся два раза вдоль ограды, изучая двор и дом. Два этажа, как у всех удачливых людей, к каким себя причислял ранее Черкесов, чернели в покое. Свет не горел, значит, никого дома нет. Черкесов посчитал, сколько времени прошло со дня его смерти. О, уж и девять дней давно отметили! Где же дети и жена? А теща? Уехала или нет? А вдруг они все махнули к теще? Вот было бы славно… Как же попасть к себе домой? И как быть с сигнализацией? Завизжит, и сразу примчится милиция. Но в таких случаях решения приходят в голову неординарные.
Черкесов обошел ограду, выбрал удобное место, где поблизости растет дерево, вскарабкался на него, затем согнул ветку и сполз по ней. Ветка затрещала, но он был уже на территории двора, сначала повис на руках, держась за ветку, затем спрыгнул на землю. Здоровенный пес подлетел к нему, узнал, завилял хвостом, повизгивая, прыгнул несколько раз, лизнув в лицо. Черкесов погладил пса, лишь бы угомонить, и теперь внимательно изучал окна, ведь дверь не открыть – ключи погибли вместе с Федькой. Сколько же решеток он тут поставил! Если учесть еще и их стоимость, то возникает сам собой вопрос: от кого оберегал он свой дом? Уж не от себя ли? Так или иначе, а войти в дом именно ему, хозяину, не представлялось возможным. Он попробовал было вскарабкаться по водосточному желобу, да соскользнул, ободрав руки.
Черкесов присел у собачьей конуры, согревая руки дыханием. Пошел снег. Эдак он окончательно замерзнет… Осталось только занять конуру пса. А родной дом, знакомый каждой плиткой, каждой дощечкой, в двух шагах. Там тепло и есть еда. В бессильной ярости Черкесов подскочил на ноги. Он должен пробраться внутрь, и баста! Мужик он или кто?
Черкесов разорвал ветхую подстилку из конуры, обмотал кое-как руки, для верности завязал в узлы и предпринял новую попытку взобраться по желобу. Балкон недалеко от желоба, может, удастся допрыгнуть? Он карабкался, съезжал вниз и снова карабкался. Это было лучше, чем сидеть и ждать, когда замерзнешь. К тому же очень хотелось есть, он бы, кажется, сейчас слона съел живьем.
Черкесов снял сапоги, остался в одних прохудившихся носках. Теперь он полз вверх, обхватывая желоб ступнями. И добрался до второго этажа, где замер, не рискуя прыгнуть. Ноги быстро леденели. Отчаяние заставило его собрать силенки, и… Черкесов прыгнул, ухватился за прутья, соскользнул, повиснув почти у основания балкона, больно стукнувшись бедрами. Ну, падать не так уж и далеко, однако заново повторять тот же маневр сил уже не хватит. Он поднапрягся, заболтал ногами, стараясь забросить их на выступ. С третьей попытки это удалось. Черкесов немного отдохнул, перелез на балкон. Дверь заперта. Другого он и не ожидал. Тогда Василий Романович получше обмотал кулак тряпицами и врезал по стеклу. Стекло со звоном разбилось, посыпались осколки. Второе, внутреннее, стекло он разбил увереннее и через минуту был уже в спальне.
Он закрыл балконные двери и завесил проем одеялом. Затем отключил сигнализацию, подобрал снятые сапоги во дворе и заперся, плотно занавесив окна шторами. Первое – холодильник. Черкесов ел все, что попадалось под руку, не удосужившись нарезать мясо или колбасу, а отгрызая прямо от батонов и кусков да запивая минеральной водой, чтобы протолкнуть пищу в желудок. Потом пошел в ванную и долго грелся под душем. Черкесов переоделся в чистое белье, надел свитер, джинсы, теплые носки, словно собирался уходить. Нет, он решил встретить ненаглядную жену в приличном одеянии. Сделав себе кофе и взяв половину торта из холодильника, расположился в гостиной перед телевизором, чувствуя райское блаженство.
А на экране шло полным ходом веселье. Надо же, кому-то весело. О, черт возьми! Сегодня ведь старый Новый год! Черкесов достал из бара бутылку виски, ром, мартини, смешал коктейль, не соблюдая ни одной из известных миру рецептур, улегся в кресло, положив ноги на журнальный столик, и медленно потягивал коктейль, глядя на экран. Теперь он ел медленно, хотя есть уже не хотелось. Как говорят в народе, за него ел рот. Незаметно задремал…
Очнулся Черкесов от хлопка входной двери. Взглянул на часы – половина третьего ночи. Ничего себе! Где же это гуляла вдова? И где дети? Он решил приготовить жене сюрприз. Быстренько погасил торшер и замер, разместившись в кресле напротив двери. В прихожей жена долго возилась, бурча что-то под нос – то ли напевала, то ли ругалась. Наконец дверь распахнулась, в проеме обозначился силуэт в норковой шубе до пят. Жена нащупывала выключатель. Щелчок – и она уставилась на человека в кресле. Он приветливо улыбнулся:
– Со старым Новым голом, Лариса!
Пауза длилась бесконечно долго. Во время оной Лариса широко раскрывала глаза и рот. Казалось, дальше им уже некуда открываться, но тем не менее эти черты лица все увеличивались, приобретая громадные размеры, а остальные уменьшались. «Она красивая женщина, статная, с прекрасным вкусом, который, правда, поглощает уйму денег, – думал Черкесов. – Характер у женушки сатанинский. Обертка красивая, а нутро Бабы-яги, вечно и всем недовольной. Что бы я ни сделал, все не так. Советами меня долбила с утра до вечера, потому я и старался поменьше бывать дома. Но она, жена, не должна бросить в беде мужа-добытчика, отца ее детей. Однако какого черта она вылупилась и молчит? Не узнала? Это смешно».
– Лариса, это я, твой Вася, – сказал он уже с раздражением.
И вдруг Лариса завизжала, заметалась по гостиной, схватившись за голову. У Черкесова создалось впечатление, что она ищет выход, только забыла, где тот находится, потому проносилась мимо двери, взглядывала на мужа и вновь принималась визжать. Он подскочил с кресла, кинулся к обезумевшей жене, испугавшись ее воплей:
– Лариса! Прекрати! Это уже глупо, наконец.
Но Лариса уносилась от него, панически бегала по гостиной, перескакивая через препятствия и не переставая визжать.
– Да заткнись же ты, черт возьми! – гаркнул Черкесов. Он поймал жену и толкнул на диван. Она поползла по дивану, намереваясь вновь удрать. Он схватил ее за ногу, дернул на себя и обнял. – Лариска, это же правда я, Вася! Ну, посмотри на меня! Я живой.
Уговоры не возымели должного действия. Лариса отбивалась от него руками и ногами. Черкесову пришлось врезать ей пощечину. На миг Лариса замерла, и тогда он выпалил, чтобы жена не успела опомниться:
– Я живой, ты слышишь? Жи-вой! Меня не убили! Поняла?
Она закивала головой, мол, поняла, но по всему было видно, что до нее не дошли слова мужа – в каждом глазу по ужасу, подбородок дрожит. Черкесов налил в бокал виски, протянул ей. Лариса, захлебываясь, так как ее трясло, выпила все, посмотрела на мужа, не веря, что перед ней действительно он. Черкесов погладил ее по щеке и сказал тихо, спокойно, елейно:
– Ну, вот. Тебе легче? Хорошо. Меня не убили. Взорвался Федька, мой старинный приятель, а не я. Ну, ты должна помнить его, он работал грузчиком в магазине напротив. Помнишь?
– Не помню, – вымолвила потрясенная Лариса. – Ты кто?
– Вася я, Вася, – потерял терпение Черкесов. – Неужели ты так глупа, что думаешь, будто я не я, а призрак? Почему ты мне не веришь? Я не призрак, я настоящий!
– О! О! – застонала она, закрыв ладонями лицо. Потом резко убрала руки, всматриваясь в него. – Как же так… Почему?
– Боже! – взревел он, подскочив. – Знаешь, это уже выходит за всякие рамки… Ну, посмотри на меня! Потрогай! Я теплый! Покойники теплыми не бывают!
– Васька… – протянула она, все еще не доверяя своим глазам. – Невозможно…
– Еще как возможно! – воскликнул он. – Лариса, я прятался. Сообщить не мог. Меня хотели убить, взорвали машину, но не убили. Представь, вышел на минуточку… а машина взлетела на воздух! Так что не удалось меня убить. Потом второй раз хотели… – У Черкесова чуть не вырвалось, где именно его хотели убить второй раз. Он подсел к ней, обнял. – Я жив. Милая моя… я так скучал… Знаешь, мне тебя не хватало. Я понял, что ты и дети – самое дорогое на свете для меня… А где ты была? Почему вернулась так поздно?
– У подруги… тебя поминали.
Лариса отстранилась, пересела в кресло напротив и теперь сама налила в бокал виски. Выпила, разглядывая мужа по частям, с головы до ног и качая головой. Постепенно до нее доходило, что муж на самом деле жив, она медленно отходила от шока. Налив себе третью порцию спиртного и выпив, Лариса глухо выговорила:
– Ты рехнулся? Я чуть разрыв сердца не получила. Нельзя было подготовить? Ой… – схватилась она за грудь. – Это просто… Где же ты ошивался? Почему не сообщил мне? Мы же тебя похоронили!
– Я был в деревне, в доме моего отца. Понимаешь, я сам был потрясен. «Самурай» взорвался прямо у меня на глазах… Не осталось ни денег, ни телефона, ни ключей, ни документов. Лариса, что об этом говорят? Следствие идет?
– Конечно, идет, – буркнула она сердито. – А говорят… разное. Будто тебя заказали конкуренты. Некоторые считают, что из-за депутатской деятельности… Только я не вдавалась в подробности, кого именно подозревают. Знаешь, мне было не до того. Похороны – это дело не из приятных. Тебя похоронили в закрытом гробу на почетной аллее на военном кладбище.
– Спасибо, – язвительно буркнул он. – Так сказать, погиб на поле битвы за демократию. А где дети? Почему их нет дома? Каникулы уже закончились…
– Они уехали к моей маме. Отдохнуть после стресса. Как-никак убили их отца. С директором школы я договорилась, приедут через месяц.
– Так… – хлопнул руками по коленям Черкесов. – Хорошо, что их нет. Значит, тебе неизвестно, что послужило причиной моего убийства?
– Я же сказала, – раздраженно бросила Лариса. – Ничего не знаю. Что ты собираешься делать? Как будешь выпутываться?
– Хороший вопрос… – В возбуждении Василий Романович заходил по гостиной. – Только выпутываться предстоит тем, кто меня заказал, а мне выпутываться не из чего. Завтра ты пригласишь домой следователя, мне нельзя показываться в городе, за мной уже охотятся. Представь, как-то узнали, что я жив. Ну, те, кто меня убивал, хотели вторично прикончить… Лариса?!
Прямо перед собой он увидел дуло пистолета. Его жена, с которой он прожил столько лет, с которой нажил двоих детей, которая высасывала из него деньги на всякую дрянь, как жирная пиявка, которую он вывел в люди, одел-обул, золотыми цацками забросал… Вместо благодарности его благоверная наставила дуло пистолета на своего мужа!
– Лариса, – проговорил он недоуменно, – это неудачная шутка.
– Как и твоя с воскрешением, – огрызнулась она. – Ну, вот что, дружочек, вали отсюда, и как можно дальше, пока я не прикончила тебя.
– Ты в своем уме? Дорогая…
– Я тебе давно не дорогая, – не дала ему говорить Лариса. – Тебя нет, убили? Вот и замечательно, пусть тебя и не будет. Пошел вон! Я выстрелю, если не уберешься. Считай, я даю тебе шанс.
– Лариса… – глупо хохотнул Черкесов. – Ты? Это ты? Нет… это не ты.
– Я, Вася, я, – жестко и четко выговорила она. – Сомневаешься, что смогу убить тебя? Напрасно. От выстрелов людей сдерживает одна-единственная вещь: найдут, будет суд, затем тюрьма. Но тебя-то нет! Никто не будет искать убийцу покойника.
– Ты пьяная, лапонька. Проспишься, и все будет хорошо.
– Пьяной легче убить. – И Лариса прицелилась. – Уй, как мне хочется выстрелить в тебя, просто непередаваемо. Убирайся, пожалуйста, а то я за себя не ручаюсь.
– А куда ты денешь мой труп? – выкрикнул Черкесов.
– Да куда угодно. Закопаю. Или расчленю, а потом выкину.
– Ты не сделаешь этого, – погрозил он пальцем.
– Почему же, милый? – ядовито сказала Лариса, хищно прищурившись. – Еще как сделаю! И буду получать удовольствие, кромсая тебя на части. На меленькие части.
– Лариска! – обалдел он. – За что ты меня ненавидишь?
– За подлость, Васенька. Всю жизнь я с тобой провела, как на пороховой бочке. Да я благодарна тому, кто тебя убил! Вернее, попытался убить. К сожалению, попытка не удалась. Ты всегда относился ко мне, как к дешевой тряпке. А я не тряпка. Я пережила твои попреки и твои похождения, когда после банкетов ты возвращался, как свинья, пьяный, а пахло от тебя духами и…
– Ну, я же танцевал на банкетах…
– Ты не только танцевал. Думаешь, я не знаю твоих любовниц? Последняя – намазанная певичка, пошлая, грязная и бездарная. Мы встретились с ней в одной компании, она не знала, что сплетничает с женой любовника, но похвастаться своей связью с тобой не преминула. Алла мне много чего рассказала, а также поведала, что ты – лох в постели.
– Неправда! – неуверенно возразил он.
– Правда, правда, – ухмыльнулась жена. – Я это подтвержу где угодно и под присягой. Ну, не половой гигант ты, Вася, а туда же, по бабам бегаешь. Ты же только о себе заботишься, на женщину тебе плевать. Почему-то уверен, что ты осчастливил бабу тем, что лег с ней. А потом – отстрелялся и дрыхнешь…
– И это моя жена? – негодовал Черкесов. – «Отстрелялся»! Фу, мерзость!
– Еще она рассказала, как ты отзывался обо мне, матери твоих детей. Пошляк! Такие подробности она не могла получить с потолка. И думаешь, мне приятно было ложиться с тобой в одну постель? Думаешь, я не знала, кому и что ты покупаешь? А родному сыну запрещаешь сидеть за компьютером…
– Я берегу его глаза!
– Дорогой, это дерьмовая отговорка. Просто тебе постоянно нужно показывать свою власть. Хоть над кем-нибудь власть. И в этом смысле семья – подходящий полигон для тебя. Как же, ты нас содержишь, имеешь полное право унижать, запрещать, наказывать, попрекать… Ишь, благодетель! Ты забыл, что содержать семью – это твоя обязанность, как всякого нормального мужчины. И вдруг тебя убивают. Я не рыдала, поверь, потому что почувствовала освобождение. Мне нравится жить без оглядки на тебя, пользоваться деньгами, которые ты нахапал, потопив множество партнеров. И ты удивлен, что кто-то посмел тебя убить? Короче, исчезни. И живи как сможешь. Начни сначала.
– Лариса… – жалобно произнес Черкесов. – У меня нет даже документов, ты не можешь выбросить меня на улицу…
– Могу, – заверила она. – Это будет лучшим тебе наказанием, заодно не возьму грех на душу. А ты попробуй с нуля начать, ничего сложного тут нет. Ты же сам об этом не раз долдонил. Вот и докажи, что действительно сможешь. Но если ты будешь упрямиться, если не уберешься, я убью тебя, дорогой.
– Ну, ты и стерва…
– А как же! – криво усмехнулась Лариса. Ей нравилась новая роль. – Ты и сделал меня стервой. Ну, хватит давить на совесть. Ты меня избавил от «атавизмов», как ты говоришь. Выметайся навсегда!
– Дай хотя бы до утра…
– Не дам! – гаркнула она. – Не дам, потому что надеюсь, что тебя уже подкарауливают у нашего дома и наконец-то прикончат в самом деле до смерти. Вот ведь живучий! Его взрывают, хоронят, а он – вот он! Целехонек! За что мне такое невезение?
Черкесов растерялся. Нет, он был потрясен. Только-только ощутил почву под ногами, вернувшись домой, – нате вам, подарочек от родимой жены в виде пистолета, угроз и цинизма! Пригрел гадюку, не разводился, хотя так хотелось избавиться от этой гарпии. Но детей жалел. А не она ли заказала его? Впрочем, не с ее мозгами и трусостью пойти на такой зверский шаг. И прогоняет потому, что не решается выстрелить, кишка тонка. Убить – это ж непросто. Тем не менее, мир для Черкесова померк. Получалось, что он никому не нужен, мало того – всем мешает.
– Хорошо, я уйду, – взревел он. – Только деньги возьму…
– Ты ничего не возьмешь из этого дома.
– У тебя совесть есть? – закричал Черкесов. – Здесь все мое! Мое! И тряпки, которые на тебе, куплены на мои деньги! – В ответ на вопли мужа Лариса подняла пистолет выше и прицелилась вполне серьезно. Он с опаской попятился, а то вдруг у нее произошло разжижение мозгов от счастья, что мужа грохнули, возьмет и вправду застрелит. – Ладно, ладно! Я ухожу.
Черкесов ждал полной темноты и в это время думал о таких простых вещах, как тепло, еда, крыша над головой, горячая вода… Всего этого у него было в избытке, теперь же стало навязчивым миражем. А деньги… Он же их практически не считал. И вдруг в один присест лишился всего! Кто он сейчас? Бомж. Совсем недавно он презирал эту категорию людей, попавших на дно, а сам оказался если не на дне, то очень к нему близко. В кармане ни шиша, за ним гоняются, чтобы убить… Хотелось закричать холодному небу: «Так не бывает! Почему со мной это произошло?» Только при чем тут небо? Что такое сделал Черкесов? И кому? Неужели каждый человек переживает нечто подобное?
Пока он не анализировал происшедшее в доме Аллы, на это у него не было ни сил, ни желания. Василий Романович потерялся, окончательно пал духом. Вдобавок его доканывал голод. Когда свечерело, он побрел к своему дому. Больше ему некуда идти. Возьмет хотя бы денег, и… он не знал, что будет делать потом, просто не знал.
Черкесов крался к собственному дому, как вор, прячась за выступами домов и стволами деревьев. Очутившись рядом, он надвинул капюшон куртки на глаза, прошелся два раза вдоль ограды, изучая двор и дом. Два этажа, как у всех удачливых людей, к каким себя причислял ранее Черкесов, чернели в покое. Свет не горел, значит, никого дома нет. Черкесов посчитал, сколько времени прошло со дня его смерти. О, уж и девять дней давно отметили! Где же дети и жена? А теща? Уехала или нет? А вдруг они все махнули к теще? Вот было бы славно… Как же попасть к себе домой? И как быть с сигнализацией? Завизжит, и сразу примчится милиция. Но в таких случаях решения приходят в голову неординарные.
Черкесов обошел ограду, выбрал удобное место, где поблизости растет дерево, вскарабкался на него, затем согнул ветку и сполз по ней. Ветка затрещала, но он был уже на территории двора, сначала повис на руках, держась за ветку, затем спрыгнул на землю. Здоровенный пес подлетел к нему, узнал, завилял хвостом, повизгивая, прыгнул несколько раз, лизнув в лицо. Черкесов погладил пса, лишь бы угомонить, и теперь внимательно изучал окна, ведь дверь не открыть – ключи погибли вместе с Федькой. Сколько же решеток он тут поставил! Если учесть еще и их стоимость, то возникает сам собой вопрос: от кого оберегал он свой дом? Уж не от себя ли? Так или иначе, а войти в дом именно ему, хозяину, не представлялось возможным. Он попробовал было вскарабкаться по водосточному желобу, да соскользнул, ободрав руки.
Черкесов присел у собачьей конуры, согревая руки дыханием. Пошел снег. Эдак он окончательно замерзнет… Осталось только занять конуру пса. А родной дом, знакомый каждой плиткой, каждой дощечкой, в двух шагах. Там тепло и есть еда. В бессильной ярости Черкесов подскочил на ноги. Он должен пробраться внутрь, и баста! Мужик он или кто?
Черкесов разорвал ветхую подстилку из конуры, обмотал кое-как руки, для верности завязал в узлы и предпринял новую попытку взобраться по желобу. Балкон недалеко от желоба, может, удастся допрыгнуть? Он карабкался, съезжал вниз и снова карабкался. Это было лучше, чем сидеть и ждать, когда замерзнешь. К тому же очень хотелось есть, он бы, кажется, сейчас слона съел живьем.
Черкесов снял сапоги, остался в одних прохудившихся носках. Теперь он полз вверх, обхватывая желоб ступнями. И добрался до второго этажа, где замер, не рискуя прыгнуть. Ноги быстро леденели. Отчаяние заставило его собрать силенки, и… Черкесов прыгнул, ухватился за прутья, соскользнул, повиснув почти у основания балкона, больно стукнувшись бедрами. Ну, падать не так уж и далеко, однако заново повторять тот же маневр сил уже не хватит. Он поднапрягся, заболтал ногами, стараясь забросить их на выступ. С третьей попытки это удалось. Черкесов немного отдохнул, перелез на балкон. Дверь заперта. Другого он и не ожидал. Тогда Василий Романович получше обмотал кулак тряпицами и врезал по стеклу. Стекло со звоном разбилось, посыпались осколки. Второе, внутреннее, стекло он разбил увереннее и через минуту был уже в спальне.
Он закрыл балконные двери и завесил проем одеялом. Затем отключил сигнализацию, подобрал снятые сапоги во дворе и заперся, плотно занавесив окна шторами. Первое – холодильник. Черкесов ел все, что попадалось под руку, не удосужившись нарезать мясо или колбасу, а отгрызая прямо от батонов и кусков да запивая минеральной водой, чтобы протолкнуть пищу в желудок. Потом пошел в ванную и долго грелся под душем. Черкесов переоделся в чистое белье, надел свитер, джинсы, теплые носки, словно собирался уходить. Нет, он решил встретить ненаглядную жену в приличном одеянии. Сделав себе кофе и взяв половину торта из холодильника, расположился в гостиной перед телевизором, чувствуя райское блаженство.
А на экране шло полным ходом веселье. Надо же, кому-то весело. О, черт возьми! Сегодня ведь старый Новый год! Черкесов достал из бара бутылку виски, ром, мартини, смешал коктейль, не соблюдая ни одной из известных миру рецептур, улегся в кресло, положив ноги на журнальный столик, и медленно потягивал коктейль, глядя на экран. Теперь он ел медленно, хотя есть уже не хотелось. Как говорят в народе, за него ел рот. Незаметно задремал…
Очнулся Черкесов от хлопка входной двери. Взглянул на часы – половина третьего ночи. Ничего себе! Где же это гуляла вдова? И где дети? Он решил приготовить жене сюрприз. Быстренько погасил торшер и замер, разместившись в кресле напротив двери. В прихожей жена долго возилась, бурча что-то под нос – то ли напевала, то ли ругалась. Наконец дверь распахнулась, в проеме обозначился силуэт в норковой шубе до пят. Жена нащупывала выключатель. Щелчок – и она уставилась на человека в кресле. Он приветливо улыбнулся:
– Со старым Новым голом, Лариса!
Пауза длилась бесконечно долго. Во время оной Лариса широко раскрывала глаза и рот. Казалось, дальше им уже некуда открываться, но тем не менее эти черты лица все увеличивались, приобретая громадные размеры, а остальные уменьшались. «Она красивая женщина, статная, с прекрасным вкусом, который, правда, поглощает уйму денег, – думал Черкесов. – Характер у женушки сатанинский. Обертка красивая, а нутро Бабы-яги, вечно и всем недовольной. Что бы я ни сделал, все не так. Советами меня долбила с утра до вечера, потому я и старался поменьше бывать дома. Но она, жена, не должна бросить в беде мужа-добытчика, отца ее детей. Однако какого черта она вылупилась и молчит? Не узнала? Это смешно».
– Лариса, это я, твой Вася, – сказал он уже с раздражением.
И вдруг Лариса завизжала, заметалась по гостиной, схватившись за голову. У Черкесова создалось впечатление, что она ищет выход, только забыла, где тот находится, потому проносилась мимо двери, взглядывала на мужа и вновь принималась визжать. Он подскочил с кресла, кинулся к обезумевшей жене, испугавшись ее воплей:
– Лариса! Прекрати! Это уже глупо, наконец.
Но Лариса уносилась от него, панически бегала по гостиной, перескакивая через препятствия и не переставая визжать.
– Да заткнись же ты, черт возьми! – гаркнул Черкесов. Он поймал жену и толкнул на диван. Она поползла по дивану, намереваясь вновь удрать. Он схватил ее за ногу, дернул на себя и обнял. – Лариска, это же правда я, Вася! Ну, посмотри на меня! Я живой.
Уговоры не возымели должного действия. Лариса отбивалась от него руками и ногами. Черкесову пришлось врезать ей пощечину. На миг Лариса замерла, и тогда он выпалил, чтобы жена не успела опомниться:
– Я живой, ты слышишь? Жи-вой! Меня не убили! Поняла?
Она закивала головой, мол, поняла, но по всему было видно, что до нее не дошли слова мужа – в каждом глазу по ужасу, подбородок дрожит. Черкесов налил в бокал виски, протянул ей. Лариса, захлебываясь, так как ее трясло, выпила все, посмотрела на мужа, не веря, что перед ней действительно он. Черкесов погладил ее по щеке и сказал тихо, спокойно, елейно:
– Ну, вот. Тебе легче? Хорошо. Меня не убили. Взорвался Федька, мой старинный приятель, а не я. Ну, ты должна помнить его, он работал грузчиком в магазине напротив. Помнишь?
– Не помню, – вымолвила потрясенная Лариса. – Ты кто?
– Вася я, Вася, – потерял терпение Черкесов. – Неужели ты так глупа, что думаешь, будто я не я, а призрак? Почему ты мне не веришь? Я не призрак, я настоящий!
– О! О! – застонала она, закрыв ладонями лицо. Потом резко убрала руки, всматриваясь в него. – Как же так… Почему?
– Боже! – взревел он, подскочив. – Знаешь, это уже выходит за всякие рамки… Ну, посмотри на меня! Потрогай! Я теплый! Покойники теплыми не бывают!
– Васька… – протянула она, все еще не доверяя своим глазам. – Невозможно…
– Еще как возможно! – воскликнул он. – Лариса, я прятался. Сообщить не мог. Меня хотели убить, взорвали машину, но не убили. Представь, вышел на минуточку… а машина взлетела на воздух! Так что не удалось меня убить. Потом второй раз хотели… – У Черкесова чуть не вырвалось, где именно его хотели убить второй раз. Он подсел к ней, обнял. – Я жив. Милая моя… я так скучал… Знаешь, мне тебя не хватало. Я понял, что ты и дети – самое дорогое на свете для меня… А где ты была? Почему вернулась так поздно?
– У подруги… тебя поминали.
Лариса отстранилась, пересела в кресло напротив и теперь сама налила в бокал виски. Выпила, разглядывая мужа по частям, с головы до ног и качая головой. Постепенно до нее доходило, что муж на самом деле жив, она медленно отходила от шока. Налив себе третью порцию спиртного и выпив, Лариса глухо выговорила:
– Ты рехнулся? Я чуть разрыв сердца не получила. Нельзя было подготовить? Ой… – схватилась она за грудь. – Это просто… Где же ты ошивался? Почему не сообщил мне? Мы же тебя похоронили!
– Я был в деревне, в доме моего отца. Понимаешь, я сам был потрясен. «Самурай» взорвался прямо у меня на глазах… Не осталось ни денег, ни телефона, ни ключей, ни документов. Лариса, что об этом говорят? Следствие идет?
– Конечно, идет, – буркнула она сердито. – А говорят… разное. Будто тебя заказали конкуренты. Некоторые считают, что из-за депутатской деятельности… Только я не вдавалась в подробности, кого именно подозревают. Знаешь, мне было не до того. Похороны – это дело не из приятных. Тебя похоронили в закрытом гробу на почетной аллее на военном кладбище.
– Спасибо, – язвительно буркнул он. – Так сказать, погиб на поле битвы за демократию. А где дети? Почему их нет дома? Каникулы уже закончились…
– Они уехали к моей маме. Отдохнуть после стресса. Как-никак убили их отца. С директором школы я договорилась, приедут через месяц.
– Так… – хлопнул руками по коленям Черкесов. – Хорошо, что их нет. Значит, тебе неизвестно, что послужило причиной моего убийства?
– Я же сказала, – раздраженно бросила Лариса. – Ничего не знаю. Что ты собираешься делать? Как будешь выпутываться?
– Хороший вопрос… – В возбуждении Василий Романович заходил по гостиной. – Только выпутываться предстоит тем, кто меня заказал, а мне выпутываться не из чего. Завтра ты пригласишь домой следователя, мне нельзя показываться в городе, за мной уже охотятся. Представь, как-то узнали, что я жив. Ну, те, кто меня убивал, хотели вторично прикончить… Лариса?!
Прямо перед собой он увидел дуло пистолета. Его жена, с которой он прожил столько лет, с которой нажил двоих детей, которая высасывала из него деньги на всякую дрянь, как жирная пиявка, которую он вывел в люди, одел-обул, золотыми цацками забросал… Вместо благодарности его благоверная наставила дуло пистолета на своего мужа!
– Лариса, – проговорил он недоуменно, – это неудачная шутка.
– Как и твоя с воскрешением, – огрызнулась она. – Ну, вот что, дружочек, вали отсюда, и как можно дальше, пока я не прикончила тебя.
– Ты в своем уме? Дорогая…
– Я тебе давно не дорогая, – не дала ему говорить Лариса. – Тебя нет, убили? Вот и замечательно, пусть тебя и не будет. Пошел вон! Я выстрелю, если не уберешься. Считай, я даю тебе шанс.
– Лариса… – глупо хохотнул Черкесов. – Ты? Это ты? Нет… это не ты.
– Я, Вася, я, – жестко и четко выговорила она. – Сомневаешься, что смогу убить тебя? Напрасно. От выстрелов людей сдерживает одна-единственная вещь: найдут, будет суд, затем тюрьма. Но тебя-то нет! Никто не будет искать убийцу покойника.
– Ты пьяная, лапонька. Проспишься, и все будет хорошо.
– Пьяной легче убить. – И Лариса прицелилась. – Уй, как мне хочется выстрелить в тебя, просто непередаваемо. Убирайся, пожалуйста, а то я за себя не ручаюсь.
– А куда ты денешь мой труп? – выкрикнул Черкесов.
– Да куда угодно. Закопаю. Или расчленю, а потом выкину.
– Ты не сделаешь этого, – погрозил он пальцем.
– Почему же, милый? – ядовито сказала Лариса, хищно прищурившись. – Еще как сделаю! И буду получать удовольствие, кромсая тебя на части. На меленькие части.
– Лариска! – обалдел он. – За что ты меня ненавидишь?
– За подлость, Васенька. Всю жизнь я с тобой провела, как на пороховой бочке. Да я благодарна тому, кто тебя убил! Вернее, попытался убить. К сожалению, попытка не удалась. Ты всегда относился ко мне, как к дешевой тряпке. А я не тряпка. Я пережила твои попреки и твои похождения, когда после банкетов ты возвращался, как свинья, пьяный, а пахло от тебя духами и…
– Ну, я же танцевал на банкетах…
– Ты не только танцевал. Думаешь, я не знаю твоих любовниц? Последняя – намазанная певичка, пошлая, грязная и бездарная. Мы встретились с ней в одной компании, она не знала, что сплетничает с женой любовника, но похвастаться своей связью с тобой не преминула. Алла мне много чего рассказала, а также поведала, что ты – лох в постели.
– Неправда! – неуверенно возразил он.
– Правда, правда, – ухмыльнулась жена. – Я это подтвержу где угодно и под присягой. Ну, не половой гигант ты, Вася, а туда же, по бабам бегаешь. Ты же только о себе заботишься, на женщину тебе плевать. Почему-то уверен, что ты осчастливил бабу тем, что лег с ней. А потом – отстрелялся и дрыхнешь…
– И это моя жена? – негодовал Черкесов. – «Отстрелялся»! Фу, мерзость!
– Еще она рассказала, как ты отзывался обо мне, матери твоих детей. Пошляк! Такие подробности она не могла получить с потолка. И думаешь, мне приятно было ложиться с тобой в одну постель? Думаешь, я не знала, кому и что ты покупаешь? А родному сыну запрещаешь сидеть за компьютером…
– Я берегу его глаза!
– Дорогой, это дерьмовая отговорка. Просто тебе постоянно нужно показывать свою власть. Хоть над кем-нибудь власть. И в этом смысле семья – подходящий полигон для тебя. Как же, ты нас содержишь, имеешь полное право унижать, запрещать, наказывать, попрекать… Ишь, благодетель! Ты забыл, что содержать семью – это твоя обязанность, как всякого нормального мужчины. И вдруг тебя убивают. Я не рыдала, поверь, потому что почувствовала освобождение. Мне нравится жить без оглядки на тебя, пользоваться деньгами, которые ты нахапал, потопив множество партнеров. И ты удивлен, что кто-то посмел тебя убить? Короче, исчезни. И живи как сможешь. Начни сначала.
– Лариса… – жалобно произнес Черкесов. – У меня нет даже документов, ты не можешь выбросить меня на улицу…
– Могу, – заверила она. – Это будет лучшим тебе наказанием, заодно не возьму грех на душу. А ты попробуй с нуля начать, ничего сложного тут нет. Ты же сам об этом не раз долдонил. Вот и докажи, что действительно сможешь. Но если ты будешь упрямиться, если не уберешься, я убью тебя, дорогой.
– Ну, ты и стерва…
– А как же! – криво усмехнулась Лариса. Ей нравилась новая роль. – Ты и сделал меня стервой. Ну, хватит давить на совесть. Ты меня избавил от «атавизмов», как ты говоришь. Выметайся навсегда!
– Дай хотя бы до утра…
– Не дам! – гаркнула она. – Не дам, потому что надеюсь, что тебя уже подкарауливают у нашего дома и наконец-то прикончат в самом деле до смерти. Вот ведь живучий! Его взрывают, хоронят, а он – вот он! Целехонек! За что мне такое невезение?
Черкесов растерялся. Нет, он был потрясен. Только-только ощутил почву под ногами, вернувшись домой, – нате вам, подарочек от родимой жены в виде пистолета, угроз и цинизма! Пригрел гадюку, не разводился, хотя так хотелось избавиться от этой гарпии. Но детей жалел. А не она ли заказала его? Впрочем, не с ее мозгами и трусостью пойти на такой зверский шаг. И прогоняет потому, что не решается выстрелить, кишка тонка. Убить – это ж непросто. Тем не менее, мир для Черкесова померк. Получалось, что он никому не нужен, мало того – всем мешает.
– Хорошо, я уйду, – взревел он. – Только деньги возьму…
– Ты ничего не возьмешь из этого дома.
– У тебя совесть есть? – закричал Черкесов. – Здесь все мое! Мое! И тряпки, которые на тебе, куплены на мои деньги! – В ответ на вопли мужа Лариса подняла пистолет выше и прицелилась вполне серьезно. Он с опаской попятился, а то вдруг у нее произошло разжижение мозгов от счастья, что мужа грохнули, возьмет и вправду застрелит. – Ладно, ладно! Я ухожу.