Осмотрел я их и только ахнул: одни без коробок передач, другие без
аккумуляторов, у некоторых сняты пулеметы...
На вопрос, что все это значит, старшина ответил, что полк, поднятый по
тревоге (подчеркнуто автором), забрал все, что можно было поставить на
ход..." [9].
Вот это и называется - на войне как на войне. По понятиям мирного
времени двадцать брошенных, разукомплектованных танков - это преступление.
Но командование 1-го мехкорпуса уже 17 июня 1941 г. знало, что мирное время
для него и для вверенных ему дивизий закончилось. А это значит, что надо
вырываться из тесной „ловушки" давно разведанного противником лагеря,
не теряя ни одной лишней минуты. А все неисправные танки ободрать, как
липку, на запчасти для тех, что пойдут в бой. Для порядка и присмотра
оставили при них бравого старшину - и вперед!
Кстати, а куда это - „вперед"? Куда 17 июня 1941 года двинулась
первая и по номеру, и по уровню подготовки танковая дивизия Красной Армии?
Даже правила строжайшей советской сверхсекретности не могли скрыть от
бойцов и командиров 1-й тд тот удивительный факт, что солнце вставало справа
по ходу движения эшелонов, а садилось - слева. Другими словами, поезда
мчались куда угодно, но только не к западной границе. Холмы и перелески
Псковщины сначала сменились вековым сосновым лесом, а затем лес стал редеть,
все чаще разрываясь озерами, болотами, а то и вовсе безлюдной каменистой
пустошью.
Утром 22 июня головные эшелоны лязгнули в последний раз тормозами и
замерли. Конечная остановка. Поезд дальше не идет. Некуда идти - рельсовый
путь обрывается в заполярной тундре. Приехали: станция Алакуртти Кировской
железной дороги. Мы в Лапландии - стране Санта Клауса.
260 километров до Мурманска, 60 километров до финской границы, полторы
тысячи верст до ближайшей точки фронта начавшейся в тот день войны с
Германией.
„Но близок час освобождения и расплаты! Красная Армия идет,
сотрясая землю грохотом танковых колонн, закрывая небо крыльями своих
самолетов..."
Сразу же оговоримся - эти слова живой классик советской литературы А.
Н. Толстой изрек совсем в другое время и по другому поводу. В тот день (18
сентября 1939 г.) не подлежащее обжалованию „освобождение" с лязгом и
грохотом надвигалось на Восточную Польшу. А ранним утром 23 июня 1941 года
огромные многокилометровые колонны танков, артиллерийских гусеничных тягачей
и автомашин 1-го и 10-го мехкорпусов двинулись совсем в другом направлении.
Здесь, пожалуй, настало время прервать изложение событий июня 1941 г.
для того, чтобы пояснить читателю - что же обозначают эти слова:
„механизированный корпус"?
Вторая мировая война в значительной степени может быть названа танковой
войной. Именно мощные, оперативно-самостоятельные танковые соединения стали
в ту эпоху главным инструментом в проведении крупных наступательных
операций. В вермахте летом 1941 г. они назывались „танковая группа", в
Красной Армии - „механизированный корпус". И коль скоро мы взялись за
выяснение реальных наступательных возможностей РККА образца 1941 г., то нам
никак не обойтись без того, чтобы познакомиться с советским мехкорпусом
поближе.
Механизированные корпуса Красной Армии имели единую структуру,
утвержденную последний раз в феврале 1941 года. В состав мехкорпуса входили:
- две танковые и
- одна моторизованная дивизии,
- отдельный мотоциклетный полк и
- многочисленные спецподразделения (отдельный батальон связи, отдельный
мотоинженерный батальон, корпусная авиаэскадрилья и т. д.).
В свою очередь, каждая дивизия имела в своем составе четыре полка. В
танковой дивизии было два танковых полка, мотострелковый полк и
механизированный гаубичный артиллерийский полк.
В моторизованной дивизии было два мотострелковых полка, танковый полк,
оснащенный легкими танками, и пушечный артиллерийский полк. Кроме того, в
каждой дивизии были свой батальон связи, разведывательный батальон,
понтонно-мостовой батальон, зенитно-артиллерийский дивизион, многочисленные
инженерные службы. В составе моторизованной дивизии (на случай встречи с
танками противника) был и свой отдельный истребительно-противотанковый
дивизион.
Как видно, разрабатывая именно такую структуру, советское командование
стремилось к тому, чтобы и каждая дивизия, и весь корпус в целом обладали
максимальной оперативной самостоятельностью. В руках командира корпуса
должен был быть и свой танковый таран - четыре танковых полка танковых
дивизий, вооруженные, главным образом, средними и тяжелыми танками, и своя
собственная артиллерийская группа - три артполка на механической
(тракторной) тяге, способная взломать на участке прорыва оборону противника,
и своя механизированная „конная лава" - четыре мотострелковых полка,
полк легких танков, мотоциклетный полк, и собственные средства
противовоздушной обороны, связи, разведки. Даже собственная разведывательная
авиация - корпусная авиаэскадрилья, на вооружении которой было 15 самолетов
У-2 и Р-5 (У-2, как известно, взлетали и садились на любой лесной поляне и
уничтожить их „внезапным ударом по аэродромам утром 22 июня" было
невозможно в принципе). Вот и попробуйте выбить глаз такому
„циклопу"...
Основу вооружения мехкорпуса составляли 1 031 танк. Распределялись они
следующим образом: в танковом полку моторизованной дивизии по штату должно
было быть 264 легких скоростных танков БТ-7, каждой из двух танковых дивизий
полагалось 63 тяжелых танка КВ, 210 средних Т-34, 26 БТ и 76 легких (в том
числе и огнеметных) танков Т-26. Кроме того, на вооружении разведывательных
подразделений корпуса было 17 плавающих танкеток Т37/Т38.
Кроме того, на вооружении мехкорпуса был и такой (отсутствующий в
вермахте) тип бронетехники, как колесные пушечные бронеавтомобили: 49 в
моторизованной дивизии, по 95 в каждой танковой, 29 в разведбатах, всего 268
бронеавтомобилей БА10/БА20. Вооружены эти бронемашины были 45-мм пушкой 20К,
т. е. по мощности вооружения превосходили немецкие танки Pz.I, Pz.II,
Pz.38(t), составлявшие в общей сложности 56% парка танковых групп вермахта.
В феврале 1941 г. было принято решение сформировать ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
таких мехкорпусов, что означало развертывание танковых войск численностью в
тридцать тысяч танков: в два раза больше, чем в армиях Германии, Англии,
Италии и США вместе взятых.
В вермахте в это время готовились сформировать для вторжения в
Советский Союз ЧЕТЫРЕ танковые группы. Немецкая танковая группа не имела ни
стандартного состава, ни определенной штатной численности танков.
Так, самая слабая 4-я танковая группа Гепнера имела в своем составе три
танковые (1, 6 и 8) и три моторизованные дивизии, всего 602 танка.
Самая крупная 2-я танковая группа Гудериана включала в себя пять
танковых (3, 4, 10, 17, 18), три моторизованные, одну кавалерийскую дивизии
и отдельный моторизованный полк „Великая Германия", имея на вооружении
994 танка.
Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941 г. числилось 3 266
танков, т. е. в среднем по 817 танков в каждой группе [10, 11].
Правды ради надо отметить, что уступая советскому мехкорпусу в
количестве танков, танковая группа вермахта значительно (в 2-3 раза)
превосходила его по численности личного состава. Так, при полной
укомплектованности танковая группа Гудериана должна была насчитывать более
110 тыс. человек личного состава, в то время как штатная численность
мехкорпуса РККА составляла всего 36 080 человек.
Это кажущееся противоречие имеет простое объяснение. Готовясь к войне с
СССР, Гитлер распорядился в два раза увеличить число танковых дивизий - с 10
до 20. Сделано это было методом простого деления, путем сокращения числа
танковых полков в дивизии с двух до одного. В результате в немецкой
„танковой" дивизии на один танковый полк приходилось два пехотных,
причем основная масса этой пехоты передвигалась вовсе не на
бронетранспортерах (как в старом советском кино), а на разномастных
трофейных грузовиках. Начальник штаба сухопутных сил вермахта Гальдер в
своем знаменитом дневнике отмечает (запись от 22 мая 1941 г.), что у
Гудериана в 17 тд насчитывается 240 разных типов автомашин [12]. Как
обслуживать в полевых условиях такой передвижной музей автотехники?
В моторизованной дивизии вермахта танков не было. Ни одного. Г. Гот
пишет, что моторизованные дивизии его танковой группы были созданы на базе
обычных пехотных дивизий, а машины получили „только в последние месяцы
перед началом войны, а 18-я дивизия - за несколько дней до выхода в район
сосредоточения" [13].
Фактически, танковая группа вермахта представляла собой крупное
соединение мотопехоты, усиленной несколькими (от 3 до 5) танковыми полками.
Продолжая линию „зоологических" сравнений, начатую в свое время В.
Суворовым, можно сказать, что танковая группа вермахта была могучим и
тяжелым буйволом, а мехкорпус Красной Армии - гибким и стремительным
леопардом.
В живой природе исход схватки четырех буйволов с двумя дюжинами
леопардов был бы предрешен. Не сомневалось в возможностях своих
„леопардов" и высшее командование РККА, строившее самые смелые планы
Великого Похода.
„...Танковые корпуса, поддержанные массовой авиацией, врываются в
оборонительную полосу противника, ломают его систему ПТО, бьют попутно
артиллерию и идут в оперативную глубину... Особенно эффективным будет
использование мехкорпусов концентрически, когда своим сокрушающим ударом эти
мехкорпуса сведут клещи для последующего удара по противнику... При таких
действиях мы считаем, что пара танковых корпусов в направлении главного
удара должна будет нанести уничтожающий удар в течение пары часов и охватить
всю тактическую глубину порядка 30-35 км. Это требует массированного
применения танков и авиации; и это при новых типах танков возможно...- так,
с чувством законной гордости, докладывал начальник Главного
автобронетанкового управления РККА, генерал армии Павлов на известном
Совещании высшего комсостава Красной Армии в декабре 1940 г.-
...Темп дальнейшего наступления после преодоления тактической глубины
будет больше и дойдет до 15 км в час... Мы считаем, что глубина выхода в тыл
противника на 60 км - не предел. Надо всегда за счет ускорения и
организованности иметь в виду сразу же в первый день преодолеть вторую
полосу сопротивления и выйти на всю оперативную глубину..." [14].
Гладко было на бумаге, да забыли про овраги... К несчастью, даже у
Гитлера, хотя и считался он „бесноватым ефрейтором", хватило ума не
ждать, а напасть самому. Напасть раньше, чем Сталин укомплектует до
последней гайки все свои двадцать девять мехкорпусов. В результате воевать
пришлось отнюдь не таким мехкорпусам, какие описаны выше.
Полностью укомплектовать до штатной численности все 29 мехкорпусов к
июню 1941 г. не удалось. Об этом - как о ярчайшем и убедительнейшем
доказательстве нашей „неготовности к войне" - всегда талдычили
историки из ведомства спецпропаганды, забывая пояснить читателям, к какой же
именно войне готовилась (да только не успела приготовиться) „неизменно
миролюбивая" сталинская империя, создававшая бронированную орду, число
орудий в которой должно было превысить число сабель в войске хана Батыя.
„Мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой
промышленности,- горько сетует в своих мемуарах Великий маршал Победы,- для
полного укомплектования мехкорпусов требовалось 16 600 танков только новых
типов... такого количества танков в течение одного года практически при
любых условиях взять было неоткуда" [15].
Ну как же мог бывший начальник Генерального штаба забыть утвержденную
им самим 22 февраля 1941 г. программу развертывания мехкорпусов?
Все мехкорпуса были разделены на 19 „боевых", 7
„сокращенных" и 4 „сокращенных второй очереди". Всего к концу
1941 г. планировалось иметь в составе мехкорпусов и двух отдельных танковых
дивизий 18 804 танка, в том числе - 16 655 танков в „боевых"
мехкорпусах [16, с. 677].
Другими словами, среднее количество танков (877) в 19-ти „боевых"
мехкорпусах должно было равняться среднему числу танков в каждой из 4-х
танковых групп вермахта.
С точки зрения количественных показателей, эта программа успешно
выполнялась. Уже к 22 февраля 1941 года в составе мехкорпусов числилось 14
684 танка. Запланированый до конца года прирост численности на 4 120 единиц
был значительно меньше реального производства, составившего в 1941 году 6
590 танков (в том числе 1 358 КВ и 3014 Т-34) [1, с. 598].
Для сравнения отметим, что немцы (на которых якобы „работала вся
Европа") в 1941 году произвели только 3 094 танка всех типов, включая 678
легких чешских Pz.38(t) .
В 1942 г. танковая промышленность СССР произвела уже 24 718 танков, в
том числе 2 553 тяжелых КВ и 12 527 средних Т-34 [1, с. 598]. Итого: 3 911
КВ и 15 541 Т-34 за два года, причем, этот объем производства был обеспечен
в таких „условиях", которые в феврале 1941 г. Жуков со Сталиным могли
увидеть только в кошмарном сне: два важнейших предприятия (крупнейший в мире
танковый завод No 183 и единственный в стране производитель танковых дизелей
завод No 75) пришлось под бомбами перевозить из Харькова на Урал, а два
огромных ленинградских завода (No 185 им. Кирова и No 174 им. Ворошилова)
оказались в кольце блокады. Нет никаких разумных оснований сомневаться в
том, что в нормальных условиях советская промышленность тем более смогла бы
обеспечить к концу 1942 г. (как это было запланировано) полное
укомплектование и перевооружение новыми танками всех 29 мехкорпусов, для
оснащения которых требовалось „всего" 3 654 танка КВ и 12 180 танков
Т-34.
Покончив со спорами и прогнозами, перейдем к оценке того, что было в
натуре. К началу боевых действий в составе 20 мехкорпусов, развернутых в
пяти западных приграничных округах, числилось 11 029 танков [3]. Еще более
двух тысяч танков было в составе трех мехкорпусов (5, 7, 21) и отдельной
57-й тд, которые уже в первые две недели войны были введены в бой под
Шепетовкой, Лепелем и Даугавпилсом. Таким образом, Жукову и иже с ним
пришлось начинать войну, довольствуясь всего лишь ЧЕТЫРЕХКРАТНЫМ численным
превосходством в танках. Это если считать сверхскромно, т. е. не принимая во
внимание танки, находившиеся на вооружении кавалерийских дивизий и войск
внутренних округов. Всего же, по состоянию на 1 июня 1941 г., в Красной
Армии было 19 540 танков (опять же не считая легкие плавающие Т37/Т38/Т40 и
танкетки Т-27) и не считая 5 197 пушечных бронеавтомобилей [1, с. 601].
Распределены имевшиеся в наличии танки по мехкорпусам были крайне
неравномерно. Были корпуса (1, 5, 6), укомплектованные практически
полностью, были корпуса (17, 20), в которых не набиралось и сотни танков.
Столь же разнородным был и состав танкового парка. В большей части
мехкорпусов новых танков (Т-34, КВ) не было вовсе, некоторые (10, 19, 18)
были вооружены крайне изношеннымии БТ-2/БТ-5 выпуска 1932-1934 гг. или даже
легкими танкетками Т-37/Т-38. И в то же самое время, были мехкорпуса,
оснащенные сотнями новейших танков.
На первый взгляд, понять внутреннюю логику такого формирования трудно.
По крайней мере, никакой связи между порядковым номером и степенью
укомплектованности не обнаруживается. Так, 9-й мехкорпус Рокоссовского,
формирование которого началось еще в 1940 г., имел на вооружении всего 316
(по другим данным - 285) танков, а развернутый весной 1941 г. 22-й мехкорпус
к началу войны имел уже 712 танков [3].
Но стоит только нанести на карту приграничных районов СССР места
дислокации мехкорпусов, как замысел предстоящей „Грозы" откроется нам
во всем своем блеске.
Семь самых мощных, превосходящих по числу и (или) качеству танков любую
танковую группу вермахта мехкорпусов Красной Армии были расположены накануне
войны следующим, очень логичным образом.
Главный удар должны были наносить войска Юго-Западного фронта на
Краков-Катовице. Вот почему на самой вершине „львовского выступа"
развернулись три мехкорпуса (4, 8, 15), насчитывающие 2627 танков, в том
числе 721 КВ и Т-34. Всего же в составе войск Юго-Западного фронта было
восемь (!!!) мехкорпусов.
Вспомогательный удар на Люблин и Варшаву должны были нанести войска
левого крыла Западного фронта - и в лесах у Белостока, рядом с лентой
варшавского шоссе, мы находим 6-й мехкорпус (1 131 танк, в том числе 452
новых КВ и Т-34). И еще три других мехкорпуса затаились в глухих местах
тесного „белостокского выступа".
Во второй эшелон Юго-Западного и Западного фронтов, в район Шепетовки и
Орши, выдвигались другие два „богатыря" - 5 МК (1 070 танков) и 7 МК
(959 танков).
Перед войсками Южного (Одесский округ) и Северо-Западного
(Прибалтийский округ) фронтов ставились гораздо более скромные задачи:
прочно прикрыть фланги ударных группировок и не допустить вторжения
противника на территорию округов. Вот почему в их составе мы находим всего
по два корпуса, укомплектованные наполовину от штата, причем старыми
танками.
Все просто, ясно и совершенно логично. Некоторой загадкой выглядит
только местоположение именно того мехкорпуса, с рассказа о котором мы и
начали эту часть книги.
Первый по номеру, „возрасту" и укомлектованности мехкорпус перед
войной находился в составе Северного фронта (Ленинградского округа). Почему
и зачем? Хотя Ленинградский округ и входит традиционно в перечень
„западных приграничных округов СССР" - какая же это „западная
граница"? С запада округ граничил с советской Прибалтикой, а до границ
Восточной Пруссии от Ленинграда 720 км. Приграничным же Ленинградский округ
был только по отношению к четырехмиллионной Финляндии.
Ленинградский военный округ превращался во фронт с названием
„Северный". На первый взгляд и это довольно странно. Логичнее было бы
его назвать „ленинградским", „балтийским", на худой конец -
„карельским". Но в империи Сталина случайности случались крайне редко.
„В середине июня 1941 г. группа руководящих работников округа,
возглавляемая командующим округа генерал-лейтенантом М. М. Поповым,
отправилась в полевую поездку под Мурманск и Кандалакшу",- вспоминает один
из участников этой поездки, Главный маршал авиации (в те дни - командующий
ВВС округа) А. А. Новиков [39]. Мурманск - это не просто „север", это
уже заполярный север. Далее товарищ маршал с чувством глубокого возмущения
описывает, как Попов и другие советские генералы наблюдают за столбами пыли,
которые подняли над лесными дорогами выдвигающиеся к границе финские войска.
Другими словами, „полевая поездка" командования округа (фронта)
проходила в непосредственной близости от финской границы. Разглядывание
„лесных дорог" на сопредельной территории (на военном языке это
называется „рекогносцировка") так увлекло командующего, что в
Ленинград генерал-лейтенант Попов вернулся только 23 июня, и весь первый
день советско-германской войны фронтом/округом командовал прибывший из
Москвы в качестве представителя Ставки К. А. Мерецков [18].
Конечно, можно предположить, что поездка генерала Попова в Мурманск
была связана с подготовкой войск округа к отражению будущего гитлеровского
вторжения. Увы, это не так. Наступления немцев в Заполярье никто не ожидал,
о чем весьма красноречиво свидетельствуют воспоминания подполковника Х.
Райзена, командира бомбардировочной группы II/KG30, о первом налете на
Мурманск 22 июня 1941 года:
„...мы не встретили ни истребительного, ни зенитного
противодействия. Даже самолеты, осуществлявшие штурмовку на малой высоте, не
были обстреляны... вражеской авиации буквально не существовало, немецкие
машины действовали над советской территорией совершенно без помех..." [19].
Да и странная какая-то хронология событий получается: генерал Попов до
начала боевых действий уезжает в Мурманск, чтобы готовить город к
„обороне от немцев", но сразу же покидает его, как только немецкое
нападение становится свершившимся фактом...
Можно и про переброску 1-й танковой дивизии написать, что ее целью было
„укрепление обороны Мурманска". Можно. Бумага все стерпит. Но зачем же
держать советских генералов за полных дураков? Если они хотели перевезти
танковую дивизию к Мурманску - так и везли бы, Кировская железная дорога как
раз до Мурманска и доведена. Какая была нужда за 260 км до места назначения
сворачивать налево и выгружать дивизию в безлюдной и бездорожной лесотундре?
Да и как могла дивизия, оснащенная легкими танками БТ, укрепить оборону
Советского Заполярья? Обратимся еще раз к воспоминаниям командира 1-й тд
генерала В. И. Баранова:
„...действия танкистов усложняла сильно пересеченная местность.
Бездорожье, скалы и крутые сопки, покрытые лесом, лощины и поляны, заросшие
кустарником и усеянные валунами, озера, горные речки, топкие болота... О
применении танков хотя бы в составе батальона не могло быть и речи. Бои
велись мелкими группами, взводами и даже машинами из засад..." [7].
На такой „противотанковой местности" быстроходный БТ неизбежно
терял свое главное качество - подвижность. А других особых достоинств за
этой боевой машиной с противопульным бронированием и легкой 45-мм пушкой
никогда и не числилось. Так неужели танковую дивизию везли за тридевять
земель только для того, чтобы разодрать ее там на мелкие группы и
„действовать отдельными машинами из засад"? Для „укрепления
обороны" гораздо проще и эффективнее было бы в тех же самых эшелонах
перебросить в Заполярье десяток тяжелых артиллерийских полков РГК, да и
поставить в засады не легкие танки, вооруженные „сорокапяткой"
(осколочный снаряд которой весил 1,4 кг), а тяжелые гаубицы калибра 152 или,
еще лучше - 203 мм. Вот они бы и встретили врага снарядами весом в 43-100
кг, от которых и среди гранитных валунов не укроешься.
И тем не менее, 1-я танковая приехала именно в Алакуртти (именно в те
дни, когда советские генералы разглядывали в бинокли лесные финские дороги)
не случайно и совсем не по дурости, а в соответствии с изумительно красивым
Планом. К обсуждению этого Плана мы подойдем чуть позднее, а сейчас снова
обратимся к событиям 17 июня 1941 г.
Именно в этот день, когда 1-я тд начала погрузку в эшелоны, уходящие в
Заполярье, командный состав 10 МК убыл на штабные учения. Провести эти
учения руководство округа решило на севере Карельского перешейка, в районе
Выборга, рядом с финской границей. В 9 часов утра 21 июня что-то изменилось,
учения были неожиданно прерваны, а всем командирам было приказано немедленно
вернуться в свои части [17].
В два часа ночи 22 июня 1941 г. (в то самое время, когда эшелоны с 1-й
танковой дивизией приближались к станции выгрузки) на командный пункт 21-й
тд 10-го мехкорпуса, в поселок Черная речка под Ленинградом, прибыл сам
генерал-лейтенант П. С. Пшенников - командующий 23-й, самой крупной из трех
армий Северного фронта. Генерал-лейтенант лично поставил командиру 21-й тд
полковнику Бунину задачу готовить дивизию к выступлению.
В 12-00 22 июня в дивизии объявлена боевая тревога с выходом частей в
свои районы сбора по тревоге [17]. На следующий день, в 6 часов утра 23 июня
в 21-й танковой дивизии получен боевой приказ штаба 10 МК о выступлении в
район Иля-Носкуа (ныне г. Светогорск Ленинградской области), в нескольких
километрах от финской границы. В распоряжении автора не было текста
„Журнала боевых действий" других дивизий 10 МК (24-й танковой и 198-й
моторизованной), но судя по тому, что они вышли из района постоянной
дислокации в Пушкине и Ораниенбауме в то же самое время, что и 21-я тд, и
двинулись в том же направлении, можно предположить, что 22 июня 41 г. и они
получили аналогичные приказы от командования корпуса и 23-й армии.
Самое время познакомиться теперь поближе и с этим мехкорпусом. 10-й
мехкорпус (командир - генерал-майор И. Г. Лазарев), был оснащен и
подготовлен к ведению боевых действий значительно хуже 1 МК. В разных
источниках приводятся разные цифры укомплектованности 10 МК танками: от 469
до 818 единиц [3, 8]. Такая неразбериха в цифрах, по всей вероятности,
связана с тем, что на вооружение корпуса было принято множество танков Т-26
и БТ ранних выпусков, которые перед началом войны ускоренно списывались в
преддверии поступления новой техники.
В большей степени это замечание относилось к 24-й танковой дивизии
10-го мехкорпуса, сформированной на базе 11-го запасного танкового полка и
принявшей от него сильно изношенную учебную материальную часть: 139 БТ-2 и
142 БТ-5 (всего 281 танк выпуска 1932/1934 годов). Когда 24-я тд начала
выдвижение в исходный для наступления район, из 281 имеющегося в наличии
танка 49 были оставлены в месте постоянной дислокации как неисправные, после
чего из вышедших в поход 232 танков до лесного массива в районе Светогорска
дошло только 177 танков.
Во всех отношениях лучше обстояли дела в другой танковой дивизии 10 МК.
21-я танковая дивизия была сформирована на базе 40-й Краснознаменной
танковой бригады, заслужившей свой орден за мужество и мастерство,
проявленные в боях на Карельском перешейке. К началу войны 21-я тд имела по
аккумуляторов, у некоторых сняты пулеметы...
На вопрос, что все это значит, старшина ответил, что полк, поднятый по
тревоге (подчеркнуто автором), забрал все, что можно было поставить на
ход..." [9].
Вот это и называется - на войне как на войне. По понятиям мирного
времени двадцать брошенных, разукомплектованных танков - это преступление.
Но командование 1-го мехкорпуса уже 17 июня 1941 г. знало, что мирное время
для него и для вверенных ему дивизий закончилось. А это значит, что надо
вырываться из тесной „ловушки" давно разведанного противником лагеря,
не теряя ни одной лишней минуты. А все неисправные танки ободрать, как
липку, на запчасти для тех, что пойдут в бой. Для порядка и присмотра
оставили при них бравого старшину - и вперед!
Кстати, а куда это - „вперед"? Куда 17 июня 1941 года двинулась
первая и по номеру, и по уровню подготовки танковая дивизия Красной Армии?
Даже правила строжайшей советской сверхсекретности не могли скрыть от
бойцов и командиров 1-й тд тот удивительный факт, что солнце вставало справа
по ходу движения эшелонов, а садилось - слева. Другими словами, поезда
мчались куда угодно, но только не к западной границе. Холмы и перелески
Псковщины сначала сменились вековым сосновым лесом, а затем лес стал редеть,
все чаще разрываясь озерами, болотами, а то и вовсе безлюдной каменистой
пустошью.
Утром 22 июня головные эшелоны лязгнули в последний раз тормозами и
замерли. Конечная остановка. Поезд дальше не идет. Некуда идти - рельсовый
путь обрывается в заполярной тундре. Приехали: станция Алакуртти Кировской
железной дороги. Мы в Лапландии - стране Санта Клауса.
260 километров до Мурманска, 60 километров до финской границы, полторы
тысячи верст до ближайшей точки фронта начавшейся в тот день войны с
Германией.
„Но близок час освобождения и расплаты! Красная Армия идет,
сотрясая землю грохотом танковых колонн, закрывая небо крыльями своих
самолетов..."
Сразу же оговоримся - эти слова живой классик советской литературы А.
Н. Толстой изрек совсем в другое время и по другому поводу. В тот день (18
сентября 1939 г.) не подлежащее обжалованию „освобождение" с лязгом и
грохотом надвигалось на Восточную Польшу. А ранним утром 23 июня 1941 года
огромные многокилометровые колонны танков, артиллерийских гусеничных тягачей
и автомашин 1-го и 10-го мехкорпусов двинулись совсем в другом направлении.
Здесь, пожалуй, настало время прервать изложение событий июня 1941 г.
для того, чтобы пояснить читателю - что же обозначают эти слова:
„механизированный корпус"?
Вторая мировая война в значительной степени может быть названа танковой
войной. Именно мощные, оперативно-самостоятельные танковые соединения стали
в ту эпоху главным инструментом в проведении крупных наступательных
операций. В вермахте летом 1941 г. они назывались „танковая группа", в
Красной Армии - „механизированный корпус". И коль скоро мы взялись за
выяснение реальных наступательных возможностей РККА образца 1941 г., то нам
никак не обойтись без того, чтобы познакомиться с советским мехкорпусом
поближе.
Механизированные корпуса Красной Армии имели единую структуру,
утвержденную последний раз в феврале 1941 года. В состав мехкорпуса входили:
- две танковые и
- одна моторизованная дивизии,
- отдельный мотоциклетный полк и
- многочисленные спецподразделения (отдельный батальон связи, отдельный
мотоинженерный батальон, корпусная авиаэскадрилья и т. д.).
В свою очередь, каждая дивизия имела в своем составе четыре полка. В
танковой дивизии было два танковых полка, мотострелковый полк и
механизированный гаубичный артиллерийский полк.
В моторизованной дивизии было два мотострелковых полка, танковый полк,
оснащенный легкими танками, и пушечный артиллерийский полк. Кроме того, в
каждой дивизии были свой батальон связи, разведывательный батальон,
понтонно-мостовой батальон, зенитно-артиллерийский дивизион, многочисленные
инженерные службы. В составе моторизованной дивизии (на случай встречи с
танками противника) был и свой отдельный истребительно-противотанковый
дивизион.
Как видно, разрабатывая именно такую структуру, советское командование
стремилось к тому, чтобы и каждая дивизия, и весь корпус в целом обладали
максимальной оперативной самостоятельностью. В руках командира корпуса
должен был быть и свой танковый таран - четыре танковых полка танковых
дивизий, вооруженные, главным образом, средними и тяжелыми танками, и своя
собственная артиллерийская группа - три артполка на механической
(тракторной) тяге, способная взломать на участке прорыва оборону противника,
и своя механизированная „конная лава" - четыре мотострелковых полка,
полк легких танков, мотоциклетный полк, и собственные средства
противовоздушной обороны, связи, разведки. Даже собственная разведывательная
авиация - корпусная авиаэскадрилья, на вооружении которой было 15 самолетов
У-2 и Р-5 (У-2, как известно, взлетали и садились на любой лесной поляне и
уничтожить их „внезапным ударом по аэродромам утром 22 июня" было
невозможно в принципе). Вот и попробуйте выбить глаз такому
„циклопу"...
Основу вооружения мехкорпуса составляли 1 031 танк. Распределялись они
следующим образом: в танковом полку моторизованной дивизии по штату должно
было быть 264 легких скоростных танков БТ-7, каждой из двух танковых дивизий
полагалось 63 тяжелых танка КВ, 210 средних Т-34, 26 БТ и 76 легких (в том
числе и огнеметных) танков Т-26. Кроме того, на вооружении разведывательных
подразделений корпуса было 17 плавающих танкеток Т37/Т38.
Кроме того, на вооружении мехкорпуса был и такой (отсутствующий в
вермахте) тип бронетехники, как колесные пушечные бронеавтомобили: 49 в
моторизованной дивизии, по 95 в каждой танковой, 29 в разведбатах, всего 268
бронеавтомобилей БА10/БА20. Вооружены эти бронемашины были 45-мм пушкой 20К,
т. е. по мощности вооружения превосходили немецкие танки Pz.I, Pz.II,
Pz.38(t), составлявшие в общей сложности 56% парка танковых групп вермахта.
В феврале 1941 г. было принято решение сформировать ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
таких мехкорпусов, что означало развертывание танковых войск численностью в
тридцать тысяч танков: в два раза больше, чем в армиях Германии, Англии,
Италии и США вместе взятых.
В вермахте в это время готовились сформировать для вторжения в
Советский Союз ЧЕТЫРЕ танковые группы. Немецкая танковая группа не имела ни
стандартного состава, ни определенной штатной численности танков.
Так, самая слабая 4-я танковая группа Гепнера имела в своем составе три
танковые (1, 6 и 8) и три моторизованные дивизии, всего 602 танка.
Самая крупная 2-я танковая группа Гудериана включала в себя пять
танковых (3, 4, 10, 17, 18), три моторизованные, одну кавалерийскую дивизии
и отдельный моторизованный полк „Великая Германия", имея на вооружении
994 танка.
Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941 г. числилось 3 266
танков, т. е. в среднем по 817 танков в каждой группе [10, 11].
Правды ради надо отметить, что уступая советскому мехкорпусу в
количестве танков, танковая группа вермахта значительно (в 2-3 раза)
превосходила его по численности личного состава. Так, при полной
укомплектованности танковая группа Гудериана должна была насчитывать более
110 тыс. человек личного состава, в то время как штатная численность
мехкорпуса РККА составляла всего 36 080 человек.
Это кажущееся противоречие имеет простое объяснение. Готовясь к войне с
СССР, Гитлер распорядился в два раза увеличить число танковых дивизий - с 10
до 20. Сделано это было методом простого деления, путем сокращения числа
танковых полков в дивизии с двух до одного. В результате в немецкой
„танковой" дивизии на один танковый полк приходилось два пехотных,
причем основная масса этой пехоты передвигалась вовсе не на
бронетранспортерах (как в старом советском кино), а на разномастных
трофейных грузовиках. Начальник штаба сухопутных сил вермахта Гальдер в
своем знаменитом дневнике отмечает (запись от 22 мая 1941 г.), что у
Гудериана в 17 тд насчитывается 240 разных типов автомашин [12]. Как
обслуживать в полевых условиях такой передвижной музей автотехники?
В моторизованной дивизии вермахта танков не было. Ни одного. Г. Гот
пишет, что моторизованные дивизии его танковой группы были созданы на базе
обычных пехотных дивизий, а машины получили „только в последние месяцы
перед началом войны, а 18-я дивизия - за несколько дней до выхода в район
сосредоточения" [13].
Фактически, танковая группа вермахта представляла собой крупное
соединение мотопехоты, усиленной несколькими (от 3 до 5) танковыми полками.
Продолжая линию „зоологических" сравнений, начатую в свое время В.
Суворовым, можно сказать, что танковая группа вермахта была могучим и
тяжелым буйволом, а мехкорпус Красной Армии - гибким и стремительным
леопардом.
В живой природе исход схватки четырех буйволов с двумя дюжинами
леопардов был бы предрешен. Не сомневалось в возможностях своих
„леопардов" и высшее командование РККА, строившее самые смелые планы
Великого Похода.
„...Танковые корпуса, поддержанные массовой авиацией, врываются в
оборонительную полосу противника, ломают его систему ПТО, бьют попутно
артиллерию и идут в оперативную глубину... Особенно эффективным будет
использование мехкорпусов концентрически, когда своим сокрушающим ударом эти
мехкорпуса сведут клещи для последующего удара по противнику... При таких
действиях мы считаем, что пара танковых корпусов в направлении главного
удара должна будет нанести уничтожающий удар в течение пары часов и охватить
всю тактическую глубину порядка 30-35 км. Это требует массированного
применения танков и авиации; и это при новых типах танков возможно...- так,
с чувством законной гордости, докладывал начальник Главного
автобронетанкового управления РККА, генерал армии Павлов на известном
Совещании высшего комсостава Красной Армии в декабре 1940 г.-
...Темп дальнейшего наступления после преодоления тактической глубины
будет больше и дойдет до 15 км в час... Мы считаем, что глубина выхода в тыл
противника на 60 км - не предел. Надо всегда за счет ускорения и
организованности иметь в виду сразу же в первый день преодолеть вторую
полосу сопротивления и выйти на всю оперативную глубину..." [14].
Гладко было на бумаге, да забыли про овраги... К несчастью, даже у
Гитлера, хотя и считался он „бесноватым ефрейтором", хватило ума не
ждать, а напасть самому. Напасть раньше, чем Сталин укомплектует до
последней гайки все свои двадцать девять мехкорпусов. В результате воевать
пришлось отнюдь не таким мехкорпусам, какие описаны выше.
Полностью укомплектовать до штатной численности все 29 мехкорпусов к
июню 1941 г. не удалось. Об этом - как о ярчайшем и убедительнейшем
доказательстве нашей „неготовности к войне" - всегда талдычили
историки из ведомства спецпропаганды, забывая пояснить читателям, к какой же
именно войне готовилась (да только не успела приготовиться) „неизменно
миролюбивая" сталинская империя, создававшая бронированную орду, число
орудий в которой должно было превысить число сабель в войске хана Батыя.
„Мы не рассчитали объективных возможностей нашей танковой
промышленности,- горько сетует в своих мемуарах Великий маршал Победы,- для
полного укомплектования мехкорпусов требовалось 16 600 танков только новых
типов... такого количества танков в течение одного года практически при
любых условиях взять было неоткуда" [15].
Ну как же мог бывший начальник Генерального штаба забыть утвержденную
им самим 22 февраля 1941 г. программу развертывания мехкорпусов?
Все мехкорпуса были разделены на 19 „боевых", 7
„сокращенных" и 4 „сокращенных второй очереди". Всего к концу
1941 г. планировалось иметь в составе мехкорпусов и двух отдельных танковых
дивизий 18 804 танка, в том числе - 16 655 танков в „боевых"
мехкорпусах [16, с. 677].
Другими словами, среднее количество танков (877) в 19-ти „боевых"
мехкорпусах должно было равняться среднему числу танков в каждой из 4-х
танковых групп вермахта.
С точки зрения количественных показателей, эта программа успешно
выполнялась. Уже к 22 февраля 1941 года в составе мехкорпусов числилось 14
684 танка. Запланированый до конца года прирост численности на 4 120 единиц
был значительно меньше реального производства, составившего в 1941 году 6
590 танков (в том числе 1 358 КВ и 3014 Т-34) [1, с. 598].
Для сравнения отметим, что немцы (на которых якобы „работала вся
Европа") в 1941 году произвели только 3 094 танка всех типов, включая 678
легких чешских Pz.38(t) .
В 1942 г. танковая промышленность СССР произвела уже 24 718 танков, в
том числе 2 553 тяжелых КВ и 12 527 средних Т-34 [1, с. 598]. Итого: 3 911
КВ и 15 541 Т-34 за два года, причем, этот объем производства был обеспечен
в таких „условиях", которые в феврале 1941 г. Жуков со Сталиным могли
увидеть только в кошмарном сне: два важнейших предприятия (крупнейший в мире
танковый завод No 183 и единственный в стране производитель танковых дизелей
завод No 75) пришлось под бомбами перевозить из Харькова на Урал, а два
огромных ленинградских завода (No 185 им. Кирова и No 174 им. Ворошилова)
оказались в кольце блокады. Нет никаких разумных оснований сомневаться в
том, что в нормальных условиях советская промышленность тем более смогла бы
обеспечить к концу 1942 г. (как это было запланировано) полное
укомплектование и перевооружение новыми танками всех 29 мехкорпусов, для
оснащения которых требовалось „всего" 3 654 танка КВ и 12 180 танков
Т-34.
Покончив со спорами и прогнозами, перейдем к оценке того, что было в
натуре. К началу боевых действий в составе 20 мехкорпусов, развернутых в
пяти западных приграничных округах, числилось 11 029 танков [3]. Еще более
двух тысяч танков было в составе трех мехкорпусов (5, 7, 21) и отдельной
57-й тд, которые уже в первые две недели войны были введены в бой под
Шепетовкой, Лепелем и Даугавпилсом. Таким образом, Жукову и иже с ним
пришлось начинать войну, довольствуясь всего лишь ЧЕТЫРЕХКРАТНЫМ численным
превосходством в танках. Это если считать сверхскромно, т. е. не принимая во
внимание танки, находившиеся на вооружении кавалерийских дивизий и войск
внутренних округов. Всего же, по состоянию на 1 июня 1941 г., в Красной
Армии было 19 540 танков (опять же не считая легкие плавающие Т37/Т38/Т40 и
танкетки Т-27) и не считая 5 197 пушечных бронеавтомобилей [1, с. 601].
Распределены имевшиеся в наличии танки по мехкорпусам были крайне
неравномерно. Были корпуса (1, 5, 6), укомплектованные практически
полностью, были корпуса (17, 20), в которых не набиралось и сотни танков.
Столь же разнородным был и состав танкового парка. В большей части
мехкорпусов новых танков (Т-34, КВ) не было вовсе, некоторые (10, 19, 18)
были вооружены крайне изношеннымии БТ-2/БТ-5 выпуска 1932-1934 гг. или даже
легкими танкетками Т-37/Т-38. И в то же самое время, были мехкорпуса,
оснащенные сотнями новейших танков.
На первый взгляд, понять внутреннюю логику такого формирования трудно.
По крайней мере, никакой связи между порядковым номером и степенью
укомплектованности не обнаруживается. Так, 9-й мехкорпус Рокоссовского,
формирование которого началось еще в 1940 г., имел на вооружении всего 316
(по другим данным - 285) танков, а развернутый весной 1941 г. 22-й мехкорпус
к началу войны имел уже 712 танков [3].
Но стоит только нанести на карту приграничных районов СССР места
дислокации мехкорпусов, как замысел предстоящей „Грозы" откроется нам
во всем своем блеске.
Семь самых мощных, превосходящих по числу и (или) качеству танков любую
танковую группу вермахта мехкорпусов Красной Армии были расположены накануне
войны следующим, очень логичным образом.
Главный удар должны были наносить войска Юго-Западного фронта на
Краков-Катовице. Вот почему на самой вершине „львовского выступа"
развернулись три мехкорпуса (4, 8, 15), насчитывающие 2627 танков, в том
числе 721 КВ и Т-34. Всего же в составе войск Юго-Западного фронта было
восемь (!!!) мехкорпусов.
Вспомогательный удар на Люблин и Варшаву должны были нанести войска
левого крыла Западного фронта - и в лесах у Белостока, рядом с лентой
варшавского шоссе, мы находим 6-й мехкорпус (1 131 танк, в том числе 452
новых КВ и Т-34). И еще три других мехкорпуса затаились в глухих местах
тесного „белостокского выступа".
Во второй эшелон Юго-Западного и Западного фронтов, в район Шепетовки и
Орши, выдвигались другие два „богатыря" - 5 МК (1 070 танков) и 7 МК
(959 танков).
Перед войсками Южного (Одесский округ) и Северо-Западного
(Прибалтийский округ) фронтов ставились гораздо более скромные задачи:
прочно прикрыть фланги ударных группировок и не допустить вторжения
противника на территорию округов. Вот почему в их составе мы находим всего
по два корпуса, укомплектованные наполовину от штата, причем старыми
танками.
Все просто, ясно и совершенно логично. Некоторой загадкой выглядит
только местоположение именно того мехкорпуса, с рассказа о котором мы и
начали эту часть книги.
Первый по номеру, „возрасту" и укомлектованности мехкорпус перед
войной находился в составе Северного фронта (Ленинградского округа). Почему
и зачем? Хотя Ленинградский округ и входит традиционно в перечень
„западных приграничных округов СССР" - какая же это „западная
граница"? С запада округ граничил с советской Прибалтикой, а до границ
Восточной Пруссии от Ленинграда 720 км. Приграничным же Ленинградский округ
был только по отношению к четырехмиллионной Финляндии.
Ленинградский военный округ превращался во фронт с названием
„Северный". На первый взгляд и это довольно странно. Логичнее было бы
его назвать „ленинградским", „балтийским", на худой конец -
„карельским". Но в империи Сталина случайности случались крайне редко.
„В середине июня 1941 г. группа руководящих работников округа,
возглавляемая командующим округа генерал-лейтенантом М. М. Поповым,
отправилась в полевую поездку под Мурманск и Кандалакшу",- вспоминает один
из участников этой поездки, Главный маршал авиации (в те дни - командующий
ВВС округа) А. А. Новиков [39]. Мурманск - это не просто „север", это
уже заполярный север. Далее товарищ маршал с чувством глубокого возмущения
описывает, как Попов и другие советские генералы наблюдают за столбами пыли,
которые подняли над лесными дорогами выдвигающиеся к границе финские войска.
Другими словами, „полевая поездка" командования округа (фронта)
проходила в непосредственной близости от финской границы. Разглядывание
„лесных дорог" на сопредельной территории (на военном языке это
называется „рекогносцировка") так увлекло командующего, что в
Ленинград генерал-лейтенант Попов вернулся только 23 июня, и весь первый
день советско-германской войны фронтом/округом командовал прибывший из
Москвы в качестве представителя Ставки К. А. Мерецков [18].
Конечно, можно предположить, что поездка генерала Попова в Мурманск
была связана с подготовкой войск округа к отражению будущего гитлеровского
вторжения. Увы, это не так. Наступления немцев в Заполярье никто не ожидал,
о чем весьма красноречиво свидетельствуют воспоминания подполковника Х.
Райзена, командира бомбардировочной группы II/KG30, о первом налете на
Мурманск 22 июня 1941 года:
„...мы не встретили ни истребительного, ни зенитного
противодействия. Даже самолеты, осуществлявшие штурмовку на малой высоте, не
были обстреляны... вражеской авиации буквально не существовало, немецкие
машины действовали над советской территорией совершенно без помех..." [19].
Да и странная какая-то хронология событий получается: генерал Попов до
начала боевых действий уезжает в Мурманск, чтобы готовить город к
„обороне от немцев", но сразу же покидает его, как только немецкое
нападение становится свершившимся фактом...
Можно и про переброску 1-й танковой дивизии написать, что ее целью было
„укрепление обороны Мурманска". Можно. Бумага все стерпит. Но зачем же
держать советских генералов за полных дураков? Если они хотели перевезти
танковую дивизию к Мурманску - так и везли бы, Кировская железная дорога как
раз до Мурманска и доведена. Какая была нужда за 260 км до места назначения
сворачивать налево и выгружать дивизию в безлюдной и бездорожной лесотундре?
Да и как могла дивизия, оснащенная легкими танками БТ, укрепить оборону
Советского Заполярья? Обратимся еще раз к воспоминаниям командира 1-й тд
генерала В. И. Баранова:
„...действия танкистов усложняла сильно пересеченная местность.
Бездорожье, скалы и крутые сопки, покрытые лесом, лощины и поляны, заросшие
кустарником и усеянные валунами, озера, горные речки, топкие болота... О
применении танков хотя бы в составе батальона не могло быть и речи. Бои
велись мелкими группами, взводами и даже машинами из засад..." [7].
На такой „противотанковой местности" быстроходный БТ неизбежно
терял свое главное качество - подвижность. А других особых достоинств за
этой боевой машиной с противопульным бронированием и легкой 45-мм пушкой
никогда и не числилось. Так неужели танковую дивизию везли за тридевять
земель только для того, чтобы разодрать ее там на мелкие группы и
„действовать отдельными машинами из засад"? Для „укрепления
обороны" гораздо проще и эффективнее было бы в тех же самых эшелонах
перебросить в Заполярье десяток тяжелых артиллерийских полков РГК, да и
поставить в засады не легкие танки, вооруженные „сорокапяткой"
(осколочный снаряд которой весил 1,4 кг), а тяжелые гаубицы калибра 152 или,
еще лучше - 203 мм. Вот они бы и встретили врага снарядами весом в 43-100
кг, от которых и среди гранитных валунов не укроешься.
И тем не менее, 1-я танковая приехала именно в Алакуртти (именно в те
дни, когда советские генералы разглядывали в бинокли лесные финские дороги)
не случайно и совсем не по дурости, а в соответствии с изумительно красивым
Планом. К обсуждению этого Плана мы подойдем чуть позднее, а сейчас снова
обратимся к событиям 17 июня 1941 г.
Именно в этот день, когда 1-я тд начала погрузку в эшелоны, уходящие в
Заполярье, командный состав 10 МК убыл на штабные учения. Провести эти
учения руководство округа решило на севере Карельского перешейка, в районе
Выборга, рядом с финской границей. В 9 часов утра 21 июня что-то изменилось,
учения были неожиданно прерваны, а всем командирам было приказано немедленно
вернуться в свои части [17].
В два часа ночи 22 июня 1941 г. (в то самое время, когда эшелоны с 1-й
танковой дивизией приближались к станции выгрузки) на командный пункт 21-й
тд 10-го мехкорпуса, в поселок Черная речка под Ленинградом, прибыл сам
генерал-лейтенант П. С. Пшенников - командующий 23-й, самой крупной из трех
армий Северного фронта. Генерал-лейтенант лично поставил командиру 21-й тд
полковнику Бунину задачу готовить дивизию к выступлению.
В 12-00 22 июня в дивизии объявлена боевая тревога с выходом частей в
свои районы сбора по тревоге [17]. На следующий день, в 6 часов утра 23 июня
в 21-й танковой дивизии получен боевой приказ штаба 10 МК о выступлении в
район Иля-Носкуа (ныне г. Светогорск Ленинградской области), в нескольких
километрах от финской границы. В распоряжении автора не было текста
„Журнала боевых действий" других дивизий 10 МК (24-й танковой и 198-й
моторизованной), но судя по тому, что они вышли из района постоянной
дислокации в Пушкине и Ораниенбауме в то же самое время, что и 21-я тд, и
двинулись в том же направлении, можно предположить, что 22 июня 41 г. и они
получили аналогичные приказы от командования корпуса и 23-й армии.
Самое время познакомиться теперь поближе и с этим мехкорпусом. 10-й
мехкорпус (командир - генерал-майор И. Г. Лазарев), был оснащен и
подготовлен к ведению боевых действий значительно хуже 1 МК. В разных
источниках приводятся разные цифры укомплектованности 10 МК танками: от 469
до 818 единиц [3, 8]. Такая неразбериха в цифрах, по всей вероятности,
связана с тем, что на вооружение корпуса было принято множество танков Т-26
и БТ ранних выпусков, которые перед началом войны ускоренно списывались в
преддверии поступления новой техники.
В большей степени это замечание относилось к 24-й танковой дивизии
10-го мехкорпуса, сформированной на базе 11-го запасного танкового полка и
принявшей от него сильно изношенную учебную материальную часть: 139 БТ-2 и
142 БТ-5 (всего 281 танк выпуска 1932/1934 годов). Когда 24-я тд начала
выдвижение в исходный для наступления район, из 281 имеющегося в наличии
танка 49 были оставлены в месте постоянной дислокации как неисправные, после
чего из вышедших в поход 232 танков до лесного массива в районе Светогорска
дошло только 177 танков.
Во всех отношениях лучше обстояли дела в другой танковой дивизии 10 МК.
21-я танковая дивизия была сформирована на базе 40-й Краснознаменной
танковой бригады, заслужившей свой орден за мужество и мастерство,
проявленные в боях на Карельском перешейке. К началу войны 21-я тд имела по