70

   В давние времена кавалер был у принцессы-жрицы в Исэ в качестве посланца от двора, и там ему дама[92], говорившая всегда принцессе той лишь о делах любовных, от себя сказала[93]:
 
"Потрясающе-стремительных
богов запретную ограду
готова я перешагнуть!
Так видеть хочется его –
из дворца гостя..."[94]
 
   А кавалер в ответ:
 
"В любви томишься? – Что же...
Попробуй – и приди!
Не путь то, на котором
потрясающе-стремительных
богов запрет лежит..."
 

71

   В давние времена кавалеру с дамой, жившей в провинции Исэ, свидеться вторично не удалось, и он собрался уезжать в соседнюю провинцию и при этом страшно на нее роптал; тогда дама:
 
"На побережье Оёдо сосна
жестока разве? – Нет!
Упреки шлют ей только...
и волны те, что сами
бегут от ней..."
 

72

   В давние времена кавалер, зная, что там она, но даже весть послать ей от себя возможность не имея, бродил вокруг ее жилища и размышлял:
 
"Глазами – вижу,
руками же достать
тебя я не могу...
Ты словно лавр, что на луне
растет!"
 

73

   В давние времена кавалер, ропща сильно на даму, ей –
 
"Скалистых нет
меж нами гор
нагроможденных...
А дней без встречи сколько
прошло в любви!"
 

74

   В давние времена кавалер даме, жившей в провинции Исэ, сказал: «Возьму тебя в столицу я и там встречаться будем!» – на что дама:
 
"У той сосны морской,
что в Оёдо на побережье
растет, – сердце
в покой приходит, хоть
и не говорит она..."
 
   Сказала... и стала еще более жестокой. Тогда кавалер:
 
"И как сосна морская,
с промокшим платьем рыбаки –
которую жнут, сушат, –
за то свидание приняв,
на том остановиться хочешь?"
 
   А дама:
 
"Морские сосны, что растут
между скалами, –
всегда они бы были!
Прилив же, иль отлив,
а раковинки будут..."
 
   Кавалер опять:
 
"От слез насквозь промок, –
хоть выжимай, –
рукав мой!
Что это? Капли то – сердц'а
жестокие людей на свете?"
 
   Действительно, то была дама, с которой сблизиться так трудно было[95].

XII

75

   В давние времена, когда императрица Нидзё еще именовалась фрейлиной-матерью наследного принца, она отправилась однажды на поклонение своим родным богам, и тут кавалер, начальником конвоя служивший, при раздаче наград всем бывшим, пожалован был из рук ее самой, – и он, стихи сложив, почтительнейше их ей приподнес:
 
"Сосна в Оси'о,
что в Охара, – у ней
в сегодняшний день
встают, верно, картины
века богов!"[96]
 
   Сказал он так... И в сердце так же грустен был. Что думал он? Про то неизвестно...

76

   В давние времена жил микадо – по имени микадо Тамура. Во времена те же жила статс-дама по имени Такакико. Она скончалась, и посмертные обряды свершились в храме Ансёдзи, в конце марта. Все благоговейно подносили приношения, и этих приношений поднесенных тысячи скопились. Большинство предметов принесенных к ветвям дерев было прикреплено[97], и когда все это поставили пред храмом, то было так на вид, как будто горы сами к храму двинулись[98].
   И вот бывший тут Фудзивара Цунэюки, служивший в чине удайсё[99], как служба кончилась, созвал всех умевших стихи слагать и их заставил воспеть в стихах весны настроения, темой взяв сегодняшний обряд. Начальником правого конюшенного приказа служивший кавалер сложил так, – причем взгляд его иной был[100]:
 
"Горы все сюда
перебрались сегодня
на свиданье...
Весну на прощанье –
то навестить пришли..."
 
   Сложил он так и, если посмотреть на стихи сегодня, – не очень хороши они. Тогда же – других, что ль, лучше они были, – только все восхитились ими.

77

   В давние времена жила статс-дама по имени Такакико. Она скончалась, и обряды на семью-седьмой день свершались в храме Ансёдзи. Тогда же жил и удайсё[101] Фудзивара Цунэюки. Он был при тех обрядах и на пути возвратном заехал в дворец Ямасина, где проживал принц – священнослужитель Ямасина. Там пущен был водопад, проведена ручьем вода – искусно все было устроено, и Цунюэки принцу молвил: «Все это время издали служу я вам, вблизи служить еще не приходилось... Сегодня же вечером я здесь к услугам вашим».
   Обрадовался принц и приказал устроить помещение для ночи. Однако Цунэюки, от принца выйдя, со своими спутниками стал совещаться: "Прислуживаю в первый раз я принцу... Возможно ль так оставить это? Когда, в свое время, был приезд высочайший в Сандзё[102], нам был доставлен с побережья Тисато в провинции Ки очень красивый камень[103]. Так как был он поднесен нам уже после высочайшего приезда, его поставили в канавку перед помещением одного человека. Принц любит островки[104]. Ему этот камень преподнесем!"– сказал так он и из приближенных людей своих послал за ним. Спустя недолго они принесли его. Камень этот на вид был еще лучше, чем понаслышке. «Преподнести его так – слишком просто», – сказал Цунэюки и приказал своим стихи сложить. Правого конюшенного приказа начальником бывший кавалер, зеленый мох нарезав, – с подобием картины на лаке, – стихи сложив такие, камень преподнес:
 
"Недостаточно, конечно...
но заменим скалой!
Нет средств ведь показать
тебе сердц'а, цвета чьи
людям не видны..."
 
   Так сложил он.

78

   В давние времена в одном роду родился принц[105]. В комнате родильницы все стихотворения слагали. Дедом приходившийся двоюродным новорожденному кавалер сложил:
 
"У врат моих – в ладоней
тысячу бамбук
расти коль станет, –
летом иль зимою – кто ж
под ним не сможет скрыться?"[106]
 

79

   В давние времена был человек, который в разрушенном жилище цветы глициний посадил. Они цвели очень красиво. В конце марта, когда накрапывал дождь, он, цветов нарвав и их преподнося одной особе, так сложил:
 
"Промок я насквозь,
но все ж, невзирая,
нарвал я глициний!
Подумал – не много весенних
осталось уж дней..."
 

80

   В давние времена проживал один вице-канцлер.
   Себе устроив очень красиво жилище у реки Камогава в округе линии шестой, он там и поселился. В конце октября, когда во всем цвету пышнели хризантемы, когда клен красный тысячью цветов взору представлялся, созвав своих всех сыновей, он с ними ночь напролет развлекался за вином; когда же ночь сменялась уж рассветом и уходить собрались все, слагать все стали стихотворения, восхваляя красу того дворца.
   Бывший тут же ничтожный старец[107], внизу у деревянной галереи бродивший[108], когда все кончили слагать, сложил:
 
"Когда ж успел
сюда прийти я в Сиогама?
И вам сюда б, челны...
Что в утренней тиши
за рыбной ловлей..."
 
   Если поехать в провинцию Митиноку, то местностей красивых очень будет много. Но нет у нашего микадо, во всех шестидесяти слишком провинциях, такого места, чтоб похоже на Сиогама было. И вот поэтому тот старец, дворцом восхищаясь, и сложил: «Когда ж успел сюда прийти я в Сиогама...»

81

   В давние времена жил один принц – принц Корэтака по имени. Дворец был у него в местности Минасэ в сторону туда – к Ямадзаки. И каждый раз, когда во всем цвету бывали вишни, он направлялся в этот дворец. В это время с собою брал обычно он кавалера, что служил начальником правого конюшенного приказа. Прошли года и поколения с тех пор, – давно уж это было, от чего и имя кавалера в забвение погрузилось[109].
   Однажды принц, не очень охоте предаваясь[110], за вином все время сложением занимался стихов японских[111]. Вишни в замке у взморья Катано, где на этот раз происходила охота, были особенно красивы. Под сень этих дерев сойдя и наломав ветвей, украсив ими свои прически, все здесь бывшие – и высшие, и средние, и низшие – стихи сложили. Кавалер, начальником приказа конюшенного бывший, сложил.
 
"Если бы на свете
никогда не цвели
цветы вишни, –
сердце волнений
не знало б весною..."
 
   Так сложил он. А стихи другого: –
 
"Лишь потому, что цветы
облетают,
милей они вдвое...
В суетном мире
что может быть долгим!"
 
   таковы были.
   Когда они, поднявшись из-под сени дерев, в обратный путь направились, смеркаться день стал. Тут люди, бывшие при принце, с поля – из Минасэ – принесли вина. «Вино это давайте выпьем», – молвил принц, и все, отправившись искать хорошее местечко, до местности добрались, «Рекой небес» что называлась[112]. Вино принцу подносил тот кавалер – начальник конюшенного приказа. К нему принц обращаясь, проговорил: «Темой взяв, как мы с охоты у Катано сюда пришли к „Реке небес“, стихи сложи и вместе с чаркой мне их преподнеси!» И тот сложил и принцу преподнес:
 
"Весь день на охоте
провел я в надежде
ночлег получить у «Ткачихи»...
И вот уже здесь я – в долине
«Небесной реки»..."
 
   Так сказал он, и принц эти стихи несколько раз повторил, ответа же дать не мог он[113]... В свите служил Ки Арицунэ. И он ответил:
 
"Ткачиха ждет здесь друга,
который лишь однажды
приходит в целый год...
И нет той здесь, кто мог бы
ночлег тебе тут дать".
 
   Вернувшись, все вошли во дворец. Здесь до поздней ночи вели за вином они беседу, пока принц-хозяин, опьянев, не собрался идти к себе. Луна – то было в одиннадцатый день – также уж клонилась к закату, отчего тот кавалер сложил:
 
"Не успели еще
налюбоваться тобой, о луна,
а ты уж прятаться хочешь...
О, гребни тех гор, если б вы,
ее не приняв, убежали!"[114]
 
   Почтительно от имени принца[115] Ки Арицунэ:
 
"Вот, если б пики
все без исключенья
в равнину превратились...
Гор не будь гребнистых, –
и месяц не зайдет!"
 

82

   В давние времена наезжавший в Минасэ принц Корэтака однажды на обычную охоту туда отправился, и в свите у него был кавалер – начальник конюшенного приказа. Прошло несколько дней, и принц вернулся во дворец. Принца проводив, скорей к себе уйти думал кавалер, но тот – то жаловал вином, то собирался дать подарок[116] – и не отпускал. И кавалер в беспокойстве:
 
"Себе не связал
и травы в изголовье...
Пусть даже ночь
как осенью будет, –
сердце ж в тревоге..."[117]
 
   Так сложил он. Время было – конец марта. Принц, не отправляясь на покой, провел всю ночь.
   Так приходил и служил принцу кавалер, как вдруг нежданно принц постригся и жить стал в месте, что прозывают Оно. Когда в январе кавалер явился поздравить принца, у подножья горы Ниэ снегу было очень много. Когда, с усилием добравшись до покоев принца, он предстал перед ним, – в унынии и скуке был тот печален очень, отчего и кавалер понемногу задержался, и они с принцем вели беседы, вспоминая то прежнее, то нынешнее. Но все же, как ни думал кавалер: «Служить бы принцу так хотелось мне», – были у него дела официальные, не мог ему служить остаться он и, ввечеру собравшись в путь обратный, –
 
"Забыв про все –
«не сон ли это?» мнится...
Иль думал я когда –
прийти тебя увидеть,
пробившись чрез снега?"[118]
 
   так сказал он и в слезах домой вернулся.

83

   В давние времена жил кавалер. Сам низкого он звания был, но его мать была принцессой.
   Мать эта проживала в месте, называемом Нагаока. Сын в столице на придворной службе был, отчего и не мог часто ее навещать. Единственным сыном он был у ней, и та печаловалась очень.
   И вот однажды, в декабре, от нее письмо спешное пришло. Испуганный – взглянул, но ничего особого там не было:
 
"Состаришься – наступит,
говорят, разлука
неизбежно...
И все сильней тебя я видеть
хочу, о сын мой!"
 
   Так было там. Увидев это, он, на лошадь даже не успев усесться, отправиться решил и, весь в слезах, по дороге думал:
 
"О, если б не было на свете
разлуки неизбежной!
Хотя б для тех детей,
что молят
о жизни в тысячу веков..."
 

84

   В давние времена жил кавалер. Тот господин, которому служил он с отроческих лет, в монахи постригся[119]. В январе непременно он навещал его. Была у него официальная при дворе служба, отчего не мог он постоянно того навещать. Однако приходил к нему все с тем же прежним сердцем.
   Раз собралось у того много его прежних слуг – и мирян, и уже духовных. «Январь месяц – дело особое...» – хозяин заявил и пожаловал вином[120]. Снег, просыпанный как будто, падал и весь день не прекращался. Все, опьянев, стихи слагали, темой взяв: «Как мы заключены в снегу».
 
"Хотел с тобой бы быть,
но не иначе –
как разделить себя пришлось бы...
От глаз не отступая
грудится снег, – как сердце хочет"[121].
 
   Так сложил кавалер, и тот очень этим восхищался; сняв с себя одежду, он ему ее пожаловал.

XIII

85

   В давние времена очень юный кавалер сговорился вместе с юной дамой[122]. У обоих родители были, отчего, в себе затая, они, высказавшись лишь, на том и остановились[123].
   Прошли годы, и от дамы весть пришла: «Ну, что ж... Осуществим то дело!» – На что кавалер, стихи сложив, послал ей. При этом что он думал?..
 
"До сих пор на свете
не было людей,
что не забывают!
Ведь и у нас так много
лет прошло различных..."[124].
 
   Сказал он и на этом покончил. Впоследствии и кавалер, и дама служили вместе во дворце.

86

   В давние времена кавалер отправился в провинцию Цу, уезд Убара, в селение Асия – навестить свои владения – и поселился там. В старинном стихотворении поется:
 
"Ни минуты свободной
нет у тех, кто на взморье
у Асиноя соль добывает...
И вот я пришла к тебе, милый,
не украсив себя даже гребнем".
 
   Это поется про это селение. Именно это место и зовут «Взморьем Асия».
   Этот кавалер имел кое-какую службу при дворе, и на этом основании у него раз собрались чины дворцовой стражи. Старший брат его был также стражи офицером.
   Гуляя по берегу морскому перед домом кавалера, они сказали:
   «Взберемся посмотреть на водопад „Холст распростертый“, что, говорят, здесь на горе находится!»[125]
   Взобравшись, взглянули, – водопад тот от всех других отличен был: высотою в двадцать саженей, а в ширину пять целых саженей скала была, и сверх ее как будто белый холст ту скалу обволакивал. Над водопадом выдавался камень, величиною с круглую цыновку для сиденья. Вода, бегущая поверх того камня, спадала каплями величиной с каштан иль малый апельсин[126]. И все, здесь бывшие, в стихах тот водопад воспевать стали. Первым сложил тот стражи офицер:
 
"Век мой... сегодня
иль завтра настанет...
жду... в ожиданьи –
жемчужины слез...
Чего же здесь больше?"[127]
 
   Хозяин сложил вслед за ним:
 
"Как будто там кто-то
стоит, рассыпая
жемчужные перлы...
И беспрерывно летят всё они,
рукав же мой узок"[128].
 
   Так сложил он, и все присутствующие – смешно им стало, что ли, – но стихи читать перестали[129].
   Возвратный путь далек был, и когда все проходили мимо жилища покойного первого сановника двора[130], уж день стемнел.
   Когда обратили взоры в сторону ночлега, во множестве виднелись огни рыбаков на ловле[131]; тут кавалер, хозяином бывший, сложил:
 
"Что это – звезды,
ясной ночью... иль светляки
на побережье?
Иль огни, что рыбаки
в моей жгут стороне?"
 
   Так сложил он, и все домой вернулись.
   В эту ночь дул южный ветер, и остатки волн все ж были очень высоки.
   Ранним утром девочки из дома вышли и, набрав прибитые волнами плававшие «морские сосны», их в дом принесли. Взяв от девочек, водоросли эти положили на поднос и, листьями дубовыми покрыв, подали. На листьях этих так написал он:
 
"Сам бог морей «сосной морской» –
чем дорожит, чем украшает
главу свою –
для вас, друзья,
не поскупился!"
 
   В этой песне жителя деревни были ль слоги лишние, иль их не хватало"[132].

87

   В давние времена собрались однажды вместе кое-какие приятели, не очень уж молодые. Глядя на луну, один из них –
 
"По большей части
не любят месяца...
Их много
наберется – старость
наступит человека!"
 

88

   В давние времена не бывший в низком звании кавалер любил одну даму, превосходившую его своим положением. Прошли годы...
 
"Когда я умру
от любви, что никто из людей
не знает, – кого из богов
понапрасну
в смерти моей обвинят?"
 

89

   В давние времена кавалер любил даму, бесчувственною бывшую, все помышляя: «Ах, как бы это!..» Стало ли ей жалко его, но только ему она сказала: «Ну, если так, то завтра через перегородку поговорим хотя бы!..» – и тот доволен был безгранично, но, опять в сомнениях, ей, ветку красивую от вишни сломив, –
 
"Вишен цветы
так блистают сегодня...
Но, увы, трудно верить
тому, что случится
завтра в ночи!"
 
   Такое, по-видимому, настроение у него было.

90

   В давние времена кавалер, горюющий о том, что месяцы и дни уходят, – в конце марта –
 
"Как то ни жалко,
но сегодняшний день,
день последний весны, –
увы, превратился
уже в вечернюю тень!"
 

91

   В давние времена кавалер, любовью томясь, то приходил, то вновь возвращался и, даме весточки даже не в силах послать, так сложил:
 
"У камышей прибрежных