Страница:
[104]в Русскую цивилизацию. Этот процесс был прерван доведением до абсурда реформ, начатых при начале царствования Ивана Грозного, в результате чего к концу его царствования страна впала в затяжной кризис управления, приведший к смуте в начале XVII века. Об этом свидетельствуют даже не столько сами реформы при начале царствования Ивана Грозного, сколько реакция на них “просвещенного” Запада. Спустя непродолжительное по историческим масштабам время, после пресечения династии Рюриковичей, уже в процессе выхода государства из смуты русское жречество — в период подъема национального духа — имело шанс размежеваться с глобальным библейским знахарством на зыбкой почве идеалистического атеизма, но вместо этого оно обрекло себя на жалкую участь национального знахарства. Проявилось это двояким образом: с одной стороны, оно допустило возникновение никонианства — как формы обрядоверия правящей “элиты” нового государства; с другой стороны, оно не смогло возглавить староверие, вследствие чего возникло «старообрядчество» — как форма обрядоверия неграмотного, закабалённого простонародья. Истинной вере Богу людей не учила ни та, ни другая ветвь, а вследствие их господства над умами жречество ушло в тень жизни общества, занималось «своими» делами и во многом под влиянием «своих» дел выродилось в знахарство, занятое большей частью бытовым колдовством, «народной медициной» и прочим “костоправством”.
Долгие годы после смерти Сталина представители библейской концепции пытались вытравить из сознания народов СССР память о нем, не понимая, что результаты его деятельности объективно проявляются в непонятной западному обывателю новой нравственности советских людей и соответствующей ей культуре мышления.
Поэтому, когда Абдулла ворвался со своей бандой в крепость, из которой ушел с женщинами Сухов, слышится голос одного из бандитов:
— Их нет нигде.
На уровне второго смыслового ряда эта реплика может означать, что прежних народов, бездумно живущих по библейской концепции, действительно не существует, хотя внешне это не так очевидно. Российское жречество, выродившееся в знахарство и сотрудничавшее с библейскими оккультными кланами, хотело бы вернуть народы России если не в лоно библейской концепции управления (к которой у него особых претензий не было), то по крайней мере не допустить вхождения народов СССР в культуру, альтернативную ведически-знахарской культуре. В контексте такого понимания событий “подземный ход”, подсказанный Сухову Лебедевым, наряду с указанным ранее, имеет и другую не менее важную сторону, которая может быть раскрыта в качестве символа возврата в прошлое, что мы и наблюдаем в реальной действительности: рост влияния иерархии православной церкви, возвращение государственной символики, пришедшей в Россию из Константинополя (двуглавый орел).
Всё это — устойчивые при смене поколений атрибуты библейской концепции управления, которые не выходят за рамки понимания возможного хода развития событий библейским знахарством. Только этими обстоятельствами можно объяснить столь быструю “сообразительность” Абдуллы:
— Здесь должен быть подземный ход!
Концептуальная власть автократична, но не обязательно антинародна. Расширение социальной базы концептуальной власти до границ всего общества — истинная демократия. Ленин никогда не говорил такой глупости: «Каждая кухарка должна управлять государством».
Имелось в виду совсем другое: «Каждая кухарка должна учиться умению управлять государством».
После революции 1917 года в России была уничтожена кадровая база управленческого корпуса, состоявшая в основном из дворянского сословия, буржуазии и купечества по причине её неспособности повысить качество управления на новом этапе развития производительных сил страны. Подготовка нового управленческого корпуса и расширение его кадровой базы на основе концепции, альтернативной библейской, требовало времени и выражения самой концепции в определенных лексических формах. Ни того, ни другого большевикам отпущено не было: три горячих войны и четвертая — холодная — с троцкизмом затрудняли решение этого важного вопроса. Глобальный Предиктор не мог не знать трудностей своего противника. После этого пояснения становится понятна содержательная сторона краткой реплики Абдуллы:
— Они не могли далеко уйти.
Но и коллаборасионизму, паразитирующему на национальной трагедии, рано или поздно приходит конец и в фильме эпизод с гибелью “хранителя музея” — указание российскому знахарству на то, что “впервые за 1000 лет взявшие власть в этой стране” больше в его услугах не нуждаются.
К Абдулле бандиты подтащили Лебедева с иконой и пустым сосудом в руках.
— Отпустите руку! Пустите, я говорю! — кричал хранитель музея. — Что за насилие?!
— Пусти его, Ахмед! — приказал Абдулла.
— Извольте немедленно прекратить грабёж. — потребовал Лебедев. — Никаких женщин здесь нет и мне о них ничего неизвестно.
Абдулла, не глядя на Лебедева, дважды выстрелил ему в упор прямо через деревянную икону, которую тот прижимал к животу. Лебедев, скрючившись, упал замертво [105].
Этот эпизод фильма иносказательно говорит о том, что жалкий бунт российского знахарства против оккультных библейских кланов под прикрытием атрибутов идеалистического атеизма обречен и бесславно закончится его информационной ликвидацией.
Известно, что Сталин регулярно “пропалывал” национальные “элиты”, бережно охраняя дружбу трудящихся всех национальностей. Это вызывало скрытое сопротивление у диссидентствующей либеральной интеллигенции и сочувствие у национальных толп. Такая политика, вызывающая порицание в “цивилизованном” мире, лишала местное знахарство монополии на знание и делало его (возможно не всегда осознанно) пособником толпо-“элитаризма” и противником сталинизма. Но подобная опека была эффективной только до тех пор, пока национальные толпы рассуждали по авторитету преданий и вождей. Освоение новой культуры мышления, разрушающей монополию на знание знахарских кланов, способствует превращению толпы в народ. Реально это стало возможным лишь в процессе изменения логики социального поведения, когда на смену веры человека в бога, которого нет пришла вера Богу [106], который есть.
Эпизод с молитвой женщин после побега Абдуллы из плена на уровне второго смыслового ряда указует на завершение этапа (еще не до конца осознанного) преодоления народами СССР — России материалистического атеизма с обращением их непосредственно к Богу.
Конец картины 16.
Отступление от темы
Долгие годы после смерти Сталина представители библейской концепции пытались вытравить из сознания народов СССР память о нем, не понимая, что результаты его деятельности объективно проявляются в непонятной западному обывателю новой нравственности советских людей и соответствующей ей культуре мышления.
Поэтому, когда Абдулла ворвался со своей бандой в крепость, из которой ушел с женщинами Сухов, слышится голос одного из бандитов:
— Их нет нигде.
На уровне второго смыслового ряда эта реплика может означать, что прежних народов, бездумно живущих по библейской концепции, действительно не существует, хотя внешне это не так очевидно. Российское жречество, выродившееся в знахарство и сотрудничавшее с библейскими оккультными кланами, хотело бы вернуть народы России если не в лоно библейской концепции управления (к которой у него особых претензий не было), то по крайней мере не допустить вхождения народов СССР в культуру, альтернативную ведически-знахарской культуре. В контексте такого понимания событий “подземный ход”, подсказанный Сухову Лебедевым, наряду с указанным ранее, имеет и другую не менее важную сторону, которая может быть раскрыта в качестве символа возврата в прошлое, что мы и наблюдаем в реальной действительности: рост влияния иерархии православной церкви, возвращение государственной символики, пришедшей в Россию из Константинополя (двуглавый орел).
Всё это — устойчивые при смене поколений атрибуты библейской концепции управления, которые не выходят за рамки понимания возможного хода развития событий библейским знахарством. Только этими обстоятельствами можно объяснить столь быструю “сообразительность” Абдуллы:
— Здесь должен быть подземный ход!
Концептуальная власть автократична, но не обязательно антинародна. Расширение социальной базы концептуальной власти до границ всего общества — истинная демократия. Ленин никогда не говорил такой глупости: «Каждая кухарка должна управлять государством».
Имелось в виду совсем другое: «Каждая кухарка должна учиться умению управлять государством».
После революции 1917 года в России была уничтожена кадровая база управленческого корпуса, состоявшая в основном из дворянского сословия, буржуазии и купечества по причине её неспособности повысить качество управления на новом этапе развития производительных сил страны. Подготовка нового управленческого корпуса и расширение его кадровой базы на основе концепции, альтернативной библейской, требовало времени и выражения самой концепции в определенных лексических формах. Ни того, ни другого большевикам отпущено не было: три горячих войны и четвертая — холодная — с троцкизмом затрудняли решение этого важного вопроса. Глобальный Предиктор не мог не знать трудностей своего противника. После этого пояснения становится понятна содержательная сторона краткой реплики Абдуллы:
— Они не могли далеко уйти.
Но и коллаборасионизму, паразитирующему на национальной трагедии, рано или поздно приходит конец и в фильме эпизод с гибелью “хранителя музея” — указание российскому знахарству на то, что “впервые за 1000 лет взявшие власть в этой стране” больше в его услугах не нуждаются.
К Абдулле бандиты подтащили Лебедева с иконой и пустым сосудом в руках.
— Отпустите руку! Пустите, я говорю! — кричал хранитель музея. — Что за насилие?!
— Пусти его, Ахмед! — приказал Абдулла.
— Извольте немедленно прекратить грабёж. — потребовал Лебедев. — Никаких женщин здесь нет и мне о них ничего неизвестно.
Абдулла, не глядя на Лебедева, дважды выстрелил ему в упор прямо через деревянную икону, которую тот прижимал к животу. Лебедев, скрючившись, упал замертво [105].
Этот эпизод фильма иносказательно говорит о том, что жалкий бунт российского знахарства против оккультных библейских кланов под прикрытием атрибутов идеалистического атеизма обречен и бесславно закончится его информационной ликвидацией.
Известно, что Сталин регулярно “пропалывал” национальные “элиты”, бережно охраняя дружбу трудящихся всех национальностей. Это вызывало скрытое сопротивление у диссидентствующей либеральной интеллигенции и сочувствие у национальных толп. Такая политика, вызывающая порицание в “цивилизованном” мире, лишала местное знахарство монополии на знание и делало его (возможно не всегда осознанно) пособником толпо-“элитаризма” и противником сталинизма. Но подобная опека была эффективной только до тех пор, пока национальные толпы рассуждали по авторитету преданий и вождей. Освоение новой культуры мышления, разрушающей монополию на знание знахарских кланов, способствует превращению толпы в народ. Реально это стало возможным лишь в процессе изменения логики социального поведения, когда на смену веры человека в бога, которого нет пришла вера Богу [106], который есть.
Эпизод с молитвой женщин после побега Абдуллы из плена на уровне второго смыслового ряда указует на завершение этапа (еще не до конца осознанного) преодоления народами СССР — России материалистического атеизма с обращением их непосредственно к Богу.
Конец картины 16.
Отступление от темы
Для понимания смысла иносказания «советов» Лебедева и их возможных последствий для народов СССР, желательно поглубже вникнуть в смысл процесса культурного сотрудничества представителей библейской концепции и национальных знахарских кланов по крайней мере со времен освобождения Руси от монголо-татарского ига.
Ключом к пониманию истоков этого “сотрудничества” может послужить история рождения формулы: “Москва — третий Рим”, в которой есть информация по оглашению и информация по умолчанию. Через неё приоткрывается и ответ на вопрос о причинах превращения Московского удела в национальное Великорусское государство в XV веке, поскольку становится более понятной идеологическая сторона ускорения этого процесса. Переломным моментом в нём следует считать Куликовскую битву. Подготовка к ней и её результаты помогли русскому народу осознать свое единство и оценить (быть может даже несколько завышено) свои политические успехи. Для тех же, кто после падения Константинополя искал преемника на место главной движущей силы библейской концепции в её экспансии на Восток, стало очевидным, что на севере сформировалась общность, которая стала смотреть на себя, как на Богом избранный народ — некий «новый Израиль», которому в определенных обстоятельствах можно будет “объяснить” его будущую миссию — миссию особой роли среди других славянских народов: занять место отживающей, теснимой турками, подчинившейся папам (на Флорентийском соборе) Византии [107].
Сказания о святынях церковных и о символах политического главенства имели целью доказать, что политическое первенство в православном мире, ранее принадлежавшее старому Риму и «Риму новому» ( Romanova — Византия), “божьим” смотрением перешло на Русь, в Москву, которая якобы стала «третьим Римом». В то время, когда турки уничтожали все православные монархии Востока и пленили все патриархаты, Москва сбрасывала с себя ордынское иго и объединяла Русь в сильное государство. Ей принадлежала теперь забота хранить и поддерживать православие у себя, и на всем Востоке.
Роль российского знахарства при вхождении православной государственной идеологии — идеалистического атеизма во власть через “подземный ход”, созданный во времена Владимира Крестителя сегодня далеко не изучена. Зато известно, что именно псковский монах Филофей первым высказал ясно мысль о всемирном значении Москвы и её царства в послании к великому князю Василию:
“Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий (Москва) стоит, а четвертому не быти”.
Эта пышная литературно-политическая фикция в XVI векеовладела умами московских патриотов, стала предметом национального верованияи освещала москвичам высокие, мировые задачиих национального существования. Как идеал, она стала руководить московской политикой и привела московскую власть к решимости сделать Московское княжество «царством» через официальное присвоение московскому князю титула «цезаря» — «царя» ( 1547 год) [108]. Немного позднее ( 1589 год,с подачи Бориса Годунова) и московский митрополит получил высший церковный титул патриарха, и таким образом московская церковь стала на ту же высоту, как и старейшие восточные церкви. Рядом с московским князем не стало на Руси таких представителей власти, которые стояли выше московского князя: пала власть византийских царей, пало «иго» Золотой Орды. Московский князь поднимался на какую-то неведомуювысоту. Нарождалось в Москве что-то новое и небывалое. Наша государственная и общественная жизнь медленно, но бесповоротно вступала на новый путь, который и привел её к реформам Петра I.
Но еще предстояло пройти этап реформ Ивана Грозного. В 1551 году появился и первый вариант будущего петровского табеля о рангах — «Стоглав» — сборник постановлений канонического характера, объединяющий в себе идеи перестройки местного самоуправления с конкретными мерами по организации служилого класса. Идея “опричнины”, как совокупности мер, направленных на ограничение прав родовой аристократии, в неявном виде уже была заложена в «Стоглаве». Грозный реализовал её в конкретных исторических условиях на территории старых удельных княжеств, где находились вотчины служилых бояр. Опричнина обеспечила в них тот порядок, какой обычно применялся Москвой в присоединяемых землях: вывод наиболее видных для Москвы и опасных людей в свои внутренние области, а на их место — надежные кадры из Москвы.
Методы борьбы с врагом внешним были применены и к врагу внутреннему. Иван Грозный решил вывести из удельных наследственных вотчин их владельцев — княжат и поселить их в отдаленных от их прежней оседлости местах, где не было удельных воспоминаний и удобных для оппозиции условий; на место же выселенной знати он сажал служебную мелкоту на мелкопоместных участках, образованных из старых больших вотчин. В течение 20 последних лет царствования Грозного опричнина охватила полгосударства и разорила все удельные гнезда, разорвав связь«княжеских родов» с их удельными территориями и сокрушив княжеское землевладение. Так шла прополка местных “элит” с помощью опричнины, которая сама при этом разрослась до огромных размеров и разделила государство на две враждебных половины.
Это была первая попытка разрешить одно из главных противоречий московского государственного строя. Она сокрушила удельное землевладение знати (земля — основное богатство) в том виде, в каком оно существовало из старины. Начало (не совсем удачное) укрепления государства таким образом совпадает по времени с учреждением московского патриаршества. При Грозном произошел полный структурныйразгром удельной аристократии, первенство во дворце перешло к простым боярским семьям от круга людейвысшей породы, разбитого опричниной. Опричнина вызвала социальные противоречия в московской жизни XVI века, к тому же боярская среда (нечто вроде недобитых Сталиным троцкистов) во имя отживших традиций давноготовила смуту. Разрешить глубокие социальные противоречия и придти к единству на базе сильного государства и православной веры после смерти Грозного возможно стало только через смуту(подземный ход).
Одно из “политических” противоречий середины XVI века, по словам В.О. Ключевского, “состояло в том, что московский государь, которого ход истории привел к демократическому полновластию, должен был действовать посредством очень аристократической администрации”. Таким образом, государственное единство к этому времени, вследствие реформ Грозного оказалось формально в руках царя, а на деле его невозможно было в полной мере осуществлять из-за сохраняющихся удельнических амбиций бояр-аристократов (современные национальные “элиты”). “Политическая теория” государственного единства уже была готова.
Вторая “попытка”, разрешившая основные противоречия московского государственного строя и закрепившая на 400 лет библейское (по сути) государственное единство — смута.
Все три сына Ивана Грозного — Иван, Федор и Дмитрий — волею судьбы один за другим умирают (кроме Федора, который добровольно покинул престол). Своего наследника, Ивана, Грозный убивает сам, положив тем самым начало прекращению династии Рюриковичей. 15 мая 1591года убит царевич Дмитрий — династия Рюриковичей прерывается. В то же время с 1585 года власть фактически сосредоточилась в руках БорисаГодунова. После смерти бездетного Федора Москва присягнула царице Ирине, которая отказаласьи съехала из дворца в монастырь вместе с Борисом. Царством правил патриарх и бояре(временное правительство) именем царицы.Так продолжалось до 17 февраля 1598 года, когда собор, состоявший преимущественно из служилых людей и в большинстве московских избрал царем Бориса. Князья Романовы в то время вовсю соперничали с Борисом за престол.
Таким образом фактически судьба страны очутилась в руках Бориса тотчас же по смерти Грозного. Русь находилась в нравственном и экономическом упадке. Борис явился в определенной степени умиротворителем русского общества — “гуманным и благотворительными царем”, привлекающим на Русь иностранцев, знающих промышленное дело.
В правление Бориса Годунова, летом 1586 года, приехал в Москву антиохийский патриарх Иоахим, которого уведомили о желании Годунова учредить в Москве патриарший престол (начало “подземного хода”). К 1589 году старший патриарх цареградский Иеремия ставит в Москве митрополита Иову на московское и владимирское патриаршество. С этого времени русская церковь стала независимой — внешне как бы “своей”. Власть после небольшого сопротивления Царьграда получила “русскую” внешне независимую веру, предназначенную внести идеологическое единство в московское государство.
В 1600 году московское боярство организовывает появление самозванца — Лжедмитрий I. В это время все бояре Романовы находятся в ссылке. Лжедмитрия I московское правительство объявляет галицким боярским сыном ГришкойОтрепьевым в 1605 году. 20 июня 1605 года Лжедмитрий I въехал в Москву, 24 июня поставлен новый патриарх, грек Игнатий. Тут же возвращены из ссылки Романовы. Лжедмитрий I сослужил роль устранения Годуновых (последний — Федор Борисович — убит) на пути к престолу Шуйских и Романовых. 17 мая 1606 года Лжедмитрий I объявлен самозванцем и убит во время переворота, куда было втянуто уже много московской “черни”. Царем избран умыслом бояр (троцкистов того времени), но не народа — Шуйский. Народ, признавая Шуйского царем, не был соединен с ним нравственной симпатией. Началась смута в умах, перешедшая в смуту на деле, которая и смела Шуйского, как и раньше Лжедмитрия I. Но во время Шуйского смута носит уже не дворцовый характер. Олигархи во главе с Шуйским очутились лицом к лицу с народной массой. Они не раз для своих целей поднимали эту массу; теперь, как будто приучась к движению, эта масса заколыхалась, но уже не в качестве простого орудия, а как стихийная сила, преследуя какие-то свои цели. В тот момент, когда олигархи думали почивать на лаврах в роли властителей Русской земли, эта Русская земля начала против них подыматься. С этого момента из смуты, организованной национальной “элитой”, она принимает характер смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархов. Шуйский, борясь против Лжедмитрия II, втянулся в войну с Польшей в 1609 году. 4 февраля 1610 года заключен договор между польским королем и Москвой об избрании царем польского королевича Владислава. 27 августа 1610 года страх перед самозванцем Лжедмитрием II и польской военной силой заставил московские власти, а за ними и население склониться на избрание в цари поляка ( добровольнаясдача Москвы не русской власти). Поляки не желали, чтобы Владислав принимал православие: время шло в бесплодных переговорах. Москва не желала иметь царя-католика.
С момента убийства Лжедмитрия II — “Вора” (1610 год) смута приобретает характер национальной борьбы, в которой русские стремятся освободиться от польского гнета, ими же в значительной степени и допущенного, убедившись в преимуществах “истинно русского” православия над иноземным католичеством. Во главе движения против поляков стал «начальный человек Московского государства» — православный патриарх Гермоген. Страна смотрела на Гермогена как на своего нравственного вождя. В январе 1611 года Прокопий Ляпунов собрал войска и двинулся на Москву. Бояре и полякисмотрели на движение в земле как на беззаконный мятеж; народ видел в нём святое дело и с нетерпеньем ожидал освободителей. В марте 1611 года одновременно с подходом к Москве земских дружин там началось народное восстание. На помощь москвичам подоспели передовые отряды Д.Пожарского. Поляки подожгли Москву, она сгорела почти вся.
Во второй половине 1611 года, со взятием польским королем Сигизмундом Смоленска, а шведами Новгорода, и с усилением самозванщины (Сидорка — “Лжедмитрий III”) во Пскове, вся западная часть Московского государства попала в руки его врагов, что естественно сделало невозможным установить повсеместно православное единство. Сама же Москва оставалась во власти врагов, а ополчение, собранное для её освобождения, распалось, побежденное не врагами, а внутренней рознью.Внешние враги Московского государства, нанеся ему взятием Смоленска и Новгорода сильнейшие удары, затем совершенно бездействовали, отчего и потеряли все плоды победы.
Русские же не считали себя побежденными, а свое делопотерянным. В восточной части государства под влиянием известий о повсеместных неудачах и общих страданиях снова усилилось движение, оживились сношения городов.Из города в город сообщали известия о событиях, пересылали грамоты, полученные из Москвы или из других мест, из города в город писали о том, как следует держаться и поступать русским людямв их тяжелом положении. В этих посланиях заключались целые политические программы. Можно только удивляться той энергии, которую проявляют мелкие поместные миры, предоставленные своим силам, той цепкости, с какой они держатся друг за друга, и той самостоятельности, какой отличаются многие из этих миров. Весь север и северо-восток Руси находились тогда в состоянии какого-то духовного напряжения и просветления, какое является в массах в моменты великих исторических кризисов. С необыкновенной ясностью и простотой во всех грамотах сказывается одна мысль, долго не дававшаяся земщине, а теперь ставшая достоянием всех и каждого: ЗА ВЕРУ, РОДИНУ и ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК необходимо бороться всем и бороться не только с внешними врагами, но и со всеми теми, кто не осознает этой необходимости.
То, что массы чувствовали и высказывали просто, развивалось лучшими людьми того времени с большей полнотой мысли и большей определенностью чувства. Эти люди глубоко влияли на массу, направляли её на общее дело, помогали её соединению. Патриарх Гермоген (хранитель “чувства веры” — представитель “Лебедева” на Руси) раньше и яснее всех осознал, что иноземный, и более всего польский, царь невозможен в Москве.Он благословил народна восстание против поляков (тогдашнего символа неправой католической веры). Второй “Подземный ход” в истории Русской цивилизации подходил к своему логическому концу.
Лишенные доверия, силы и власти в стране, бояре всё еще думали руководить ею во имя того, против кого была вся земля (польский царь и его вера), и не чувствовали, что около них вырастает новая власть, созданная и поддержанная земскими силами, власть еще сильнее той, которая создалась в первой рати под Москвой. Ополчение Минина и Пожарского в марте 1612 года выступило из Нижнего Новгорода. 22 октября 1612 года был взят Китай-город, а затем и Кремль.
Царя нужно было избрать другого, чтобы его имя могло быть знаменемдля всех друзей порядка. Это знамя нужно было водрузить скорее, пока земщина была сильнее поляков и казачества (между-поместные организованные формирования), пока элементы беспорядка не возобладали снова и не выдвинули какого-нибудь нового претендента. 11 июля 1613 года Михаил Федорович Романов венчался на царство.
Смута на Руси явилась испытанием, из которого государственное начало, боровшееся в XVI веке с родовыми кланами, выходит победителем. Так Русь, формируясь как цивилизация меры и двигаясь согласно предназначению Свыше «к Богодержавию», утвердилась с началом династии Романовых как библейское государство (вплоть до последней смуты, начавшейся спустя следующие 400 лет) с концептуальным двоевластием: неосознанная власть концепции «к Богодержавию» и власть библейской концепции на государственном уровне. Смута обусловила многое в дальнейшей истории Русской цивилизации.
Видя страдания и гибель всей земли (результат “подготовительной работы” — от начала христианизации Руси до смуты XVI — XVII веков), наблюдая быструю смену старых политических порядков под рукой и своих и чужих распорядителей, привыкая к самостоятельности местных миров и всей земщины, лишенный руководства из центра государства, русский человек усвоил себе новые чувства и понятия: в обществе крепло чувство национального и религиозного единства, слагалось более отчетливое представление о государстве. В XVI веке оно еще не мыслилось как форма народного общежития, оно казалось вотчиной государевой, а в XVII веке, по представлению московских людей, — это уже «земля», т.е. государство.
Можно сделать предположение, что в результате смуты языческое жречество, сохранявшее свое влияние на князей (в том числе и “Великих”), а через них и принимавшее участие в управлении русским государством оказалось “раздавлено” с одной стороны воцарившейся на уровне государства ведически-знахарской библейской идеологической машиной; с другой стороны — устойчиво воцарившейся в сознании подавляющего большинства русского населения “единственно правильного” православия, сплотившего Русь в качественно новом единстве веры. Таким образом, в ходе смуты XVI — XVII веков жречество, как носитель самобытной концепции развития Руси “умирает”, “растворясь” в народном бессознательном — необходимом, но не достаточном условии полной концептуальной самостоятельности.
Смута второй половины ХХ века очень похожа на вышеописанную, но только с результатом с точностью до наоборот. Если опустить время Сталина, то с началом “перестройки” ведическое знахарство, желая избавиться от иноземного вмешательства в государственные дела России, по прекращении “династии” брежневых-горбачевых [109](в переходный период с 1982 по 1989 год возрастал авторитет Бориса Ельцина), не нашло ничего более разумного, как выставить на знамя государства православное единство (по сути ввергнув народы России второй раз в истории в один и тот же “подземный ход”) и старый государственный герб, символизирующий концептуальное двоевластие. Глобальное знахарство, задумав провести народы СССР через буржуазную демократию, христианскую по форме, и зная, что у православия (как и у марксизма) и западного христианства одно начало — библейское, решило, что дело сделано.
Ключом к пониманию истоков этого “сотрудничества” может послужить история рождения формулы: “Москва — третий Рим”, в которой есть информация по оглашению и информация по умолчанию. Через неё приоткрывается и ответ на вопрос о причинах превращения Московского удела в национальное Великорусское государство в XV веке, поскольку становится более понятной идеологическая сторона ускорения этого процесса. Переломным моментом в нём следует считать Куликовскую битву. Подготовка к ней и её результаты помогли русскому народу осознать свое единство и оценить (быть может даже несколько завышено) свои политические успехи. Для тех же, кто после падения Константинополя искал преемника на место главной движущей силы библейской концепции в её экспансии на Восток, стало очевидным, что на севере сформировалась общность, которая стала смотреть на себя, как на Богом избранный народ — некий «новый Израиль», которому в определенных обстоятельствах можно будет “объяснить” его будущую миссию — миссию особой роли среди других славянских народов: занять место отживающей, теснимой турками, подчинившейся папам (на Флорентийском соборе) Византии [107].
Сказания о святынях церковных и о символах политического главенства имели целью доказать, что политическое первенство в православном мире, ранее принадлежавшее старому Риму и «Риму новому» ( Romanova — Византия), “божьим” смотрением перешло на Русь, в Москву, которая якобы стала «третьим Римом». В то время, когда турки уничтожали все православные монархии Востока и пленили все патриархаты, Москва сбрасывала с себя ордынское иго и объединяла Русь в сильное государство. Ей принадлежала теперь забота хранить и поддерживать православие у себя, и на всем Востоке.
* * *
Роль российского знахарства при вхождении православной государственной идеологии — идеалистического атеизма во власть через “подземный ход”, созданный во времена Владимира Крестителя сегодня далеко не изучена. Зато известно, что именно псковский монах Филофей первым высказал ясно мысль о всемирном значении Москвы и её царства в послании к великому князю Василию:
“Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий (Москва) стоит, а четвертому не быти”.
Эта пышная литературно-политическая фикция в XVI векеовладела умами московских патриотов, стала предметом национального верованияи освещала москвичам высокие, мировые задачиих национального существования. Как идеал, она стала руководить московской политикой и привела московскую власть к решимости сделать Московское княжество «царством» через официальное присвоение московскому князю титула «цезаря» — «царя» ( 1547 год) [108]. Немного позднее ( 1589 год,с подачи Бориса Годунова) и московский митрополит получил высший церковный титул патриарха, и таким образом московская церковь стала на ту же высоту, как и старейшие восточные церкви. Рядом с московским князем не стало на Руси таких представителей власти, которые стояли выше московского князя: пала власть византийских царей, пало «иго» Золотой Орды. Московский князь поднимался на какую-то неведомуювысоту. Нарождалось в Москве что-то новое и небывалое. Наша государственная и общественная жизнь медленно, но бесповоротно вступала на новый путь, который и привел её к реформам Петра I.
Но еще предстояло пройти этап реформ Ивана Грозного. В 1551 году появился и первый вариант будущего петровского табеля о рангах — «Стоглав» — сборник постановлений канонического характера, объединяющий в себе идеи перестройки местного самоуправления с конкретными мерами по организации служилого класса. Идея “опричнины”, как совокупности мер, направленных на ограничение прав родовой аристократии, в неявном виде уже была заложена в «Стоглаве». Грозный реализовал её в конкретных исторических условиях на территории старых удельных княжеств, где находились вотчины служилых бояр. Опричнина обеспечила в них тот порядок, какой обычно применялся Москвой в присоединяемых землях: вывод наиболее видных для Москвы и опасных людей в свои внутренние области, а на их место — надежные кадры из Москвы.
Методы борьбы с врагом внешним были применены и к врагу внутреннему. Иван Грозный решил вывести из удельных наследственных вотчин их владельцев — княжат и поселить их в отдаленных от их прежней оседлости местах, где не было удельных воспоминаний и удобных для оппозиции условий; на место же выселенной знати он сажал служебную мелкоту на мелкопоместных участках, образованных из старых больших вотчин. В течение 20 последних лет царствования Грозного опричнина охватила полгосударства и разорила все удельные гнезда, разорвав связь«княжеских родов» с их удельными территориями и сокрушив княжеское землевладение. Так шла прополка местных “элит” с помощью опричнины, которая сама при этом разрослась до огромных размеров и разделила государство на две враждебных половины.
Это была первая попытка разрешить одно из главных противоречий московского государственного строя. Она сокрушила удельное землевладение знати (земля — основное богатство) в том виде, в каком оно существовало из старины. Начало (не совсем удачное) укрепления государства таким образом совпадает по времени с учреждением московского патриаршества. При Грозном произошел полный структурныйразгром удельной аристократии, первенство во дворце перешло к простым боярским семьям от круга людейвысшей породы, разбитого опричниной. Опричнина вызвала социальные противоречия в московской жизни XVI века, к тому же боярская среда (нечто вроде недобитых Сталиным троцкистов) во имя отживших традиций давноготовила смуту. Разрешить глубокие социальные противоречия и придти к единству на базе сильного государства и православной веры после смерти Грозного возможно стало только через смуту(подземный ход).
Одно из “политических” противоречий середины XVI века, по словам В.О. Ключевского, “состояло в том, что московский государь, которого ход истории привел к демократическому полновластию, должен был действовать посредством очень аристократической администрации”. Таким образом, государственное единство к этому времени, вследствие реформ Грозного оказалось формально в руках царя, а на деле его невозможно было в полной мере осуществлять из-за сохраняющихся удельнических амбиций бояр-аристократов (современные национальные “элиты”). “Политическая теория” государственного единства уже была готова.
Вторая “попытка”, разрешившая основные противоречия московского государственного строя и закрепившая на 400 лет библейское (по сути) государственное единство — смута.
Все три сына Ивана Грозного — Иван, Федор и Дмитрий — волею судьбы один за другим умирают (кроме Федора, который добровольно покинул престол). Своего наследника, Ивана, Грозный убивает сам, положив тем самым начало прекращению династии Рюриковичей. 15 мая 1591года убит царевич Дмитрий — династия Рюриковичей прерывается. В то же время с 1585 года власть фактически сосредоточилась в руках БорисаГодунова. После смерти бездетного Федора Москва присягнула царице Ирине, которая отказаласьи съехала из дворца в монастырь вместе с Борисом. Царством правил патриарх и бояре(временное правительство) именем царицы.Так продолжалось до 17 февраля 1598 года, когда собор, состоявший преимущественно из служилых людей и в большинстве московских избрал царем Бориса. Князья Романовы в то время вовсю соперничали с Борисом за престол.
Таким образом фактически судьба страны очутилась в руках Бориса тотчас же по смерти Грозного. Русь находилась в нравственном и экономическом упадке. Борис явился в определенной степени умиротворителем русского общества — “гуманным и благотворительными царем”, привлекающим на Русь иностранцев, знающих промышленное дело.
В правление Бориса Годунова, летом 1586 года, приехал в Москву антиохийский патриарх Иоахим, которого уведомили о желании Годунова учредить в Москве патриарший престол (начало “подземного хода”). К 1589 году старший патриарх цареградский Иеремия ставит в Москве митрополита Иову на московское и владимирское патриаршество. С этого времени русская церковь стала независимой — внешне как бы “своей”. Власть после небольшого сопротивления Царьграда получила “русскую” внешне независимую веру, предназначенную внести идеологическое единство в московское государство.
* * *
В 1600 году московское боярство организовывает появление самозванца — Лжедмитрий I. В это время все бояре Романовы находятся в ссылке. Лжедмитрия I московское правительство объявляет галицким боярским сыном ГришкойОтрепьевым в 1605 году. 20 июня 1605 года Лжедмитрий I въехал в Москву, 24 июня поставлен новый патриарх, грек Игнатий. Тут же возвращены из ссылки Романовы. Лжедмитрий I сослужил роль устранения Годуновых (последний — Федор Борисович — убит) на пути к престолу Шуйских и Романовых. 17 мая 1606 года Лжедмитрий I объявлен самозванцем и убит во время переворота, куда было втянуто уже много московской “черни”. Царем избран умыслом бояр (троцкистов того времени), но не народа — Шуйский. Народ, признавая Шуйского царем, не был соединен с ним нравственной симпатией. Началась смута в умах, перешедшая в смуту на деле, которая и смела Шуйского, как и раньше Лжедмитрия I. Но во время Шуйского смута носит уже не дворцовый характер. Олигархи во главе с Шуйским очутились лицом к лицу с народной массой. Они не раз для своих целей поднимали эту массу; теперь, как будто приучась к движению, эта масса заколыхалась, но уже не в качестве простого орудия, а как стихийная сила, преследуя какие-то свои цели. В тот момент, когда олигархи думали почивать на лаврах в роли властителей Русской земли, эта Русская земля начала против них подыматься. С этого момента из смуты, организованной национальной “элитой”, она принимает характер смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархов. Шуйский, борясь против Лжедмитрия II, втянулся в войну с Польшей в 1609 году. 4 февраля 1610 года заключен договор между польским королем и Москвой об избрании царем польского королевича Владислава. 27 августа 1610 года страх перед самозванцем Лжедмитрием II и польской военной силой заставил московские власти, а за ними и население склониться на избрание в цари поляка ( добровольнаясдача Москвы не русской власти). Поляки не желали, чтобы Владислав принимал православие: время шло в бесплодных переговорах. Москва не желала иметь царя-католика.
С момента убийства Лжедмитрия II — “Вора” (1610 год) смута приобретает характер национальной борьбы, в которой русские стремятся освободиться от польского гнета, ими же в значительной степени и допущенного, убедившись в преимуществах “истинно русского” православия над иноземным католичеством. Во главе движения против поляков стал «начальный человек Московского государства» — православный патриарх Гермоген. Страна смотрела на Гермогена как на своего нравственного вождя. В январе 1611 года Прокопий Ляпунов собрал войска и двинулся на Москву. Бояре и полякисмотрели на движение в земле как на беззаконный мятеж; народ видел в нём святое дело и с нетерпеньем ожидал освободителей. В марте 1611 года одновременно с подходом к Москве земских дружин там началось народное восстание. На помощь москвичам подоспели передовые отряды Д.Пожарского. Поляки подожгли Москву, она сгорела почти вся.
Во второй половине 1611 года, со взятием польским королем Сигизмундом Смоленска, а шведами Новгорода, и с усилением самозванщины (Сидорка — “Лжедмитрий III”) во Пскове, вся западная часть Московского государства попала в руки его врагов, что естественно сделало невозможным установить повсеместно православное единство. Сама же Москва оставалась во власти врагов, а ополчение, собранное для её освобождения, распалось, побежденное не врагами, а внутренней рознью.Внешние враги Московского государства, нанеся ему взятием Смоленска и Новгорода сильнейшие удары, затем совершенно бездействовали, отчего и потеряли все плоды победы.
Русские же не считали себя побежденными, а свое делопотерянным. В восточной части государства под влиянием известий о повсеместных неудачах и общих страданиях снова усилилось движение, оживились сношения городов.Из города в город сообщали известия о событиях, пересылали грамоты, полученные из Москвы или из других мест, из города в город писали о том, как следует держаться и поступать русским людямв их тяжелом положении. В этих посланиях заключались целые политические программы. Можно только удивляться той энергии, которую проявляют мелкие поместные миры, предоставленные своим силам, той цепкости, с какой они держатся друг за друга, и той самостоятельности, какой отличаются многие из этих миров. Весь север и северо-восток Руси находились тогда в состоянии какого-то духовного напряжения и просветления, какое является в массах в моменты великих исторических кризисов. С необыкновенной ясностью и простотой во всех грамотах сказывается одна мысль, долго не дававшаяся земщине, а теперь ставшая достоянием всех и каждого: ЗА ВЕРУ, РОДИНУ и ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК необходимо бороться всем и бороться не только с внешними врагами, но и со всеми теми, кто не осознает этой необходимости.
То, что массы чувствовали и высказывали просто, развивалось лучшими людьми того времени с большей полнотой мысли и большей определенностью чувства. Эти люди глубоко влияли на массу, направляли её на общее дело, помогали её соединению. Патриарх Гермоген (хранитель “чувства веры” — представитель “Лебедева” на Руси) раньше и яснее всех осознал, что иноземный, и более всего польский, царь невозможен в Москве.Он благословил народна восстание против поляков (тогдашнего символа неправой католической веры). Второй “Подземный ход” в истории Русской цивилизации подходил к своему логическому концу.
Лишенные доверия, силы и власти в стране, бояре всё еще думали руководить ею во имя того, против кого была вся земля (польский царь и его вера), и не чувствовали, что около них вырастает новая власть, созданная и поддержанная земскими силами, власть еще сильнее той, которая создалась в первой рати под Москвой. Ополчение Минина и Пожарского в марте 1612 года выступило из Нижнего Новгорода. 22 октября 1612 года был взят Китай-город, а затем и Кремль.
Царя нужно было избрать другого, чтобы его имя могло быть знаменемдля всех друзей порядка. Это знамя нужно было водрузить скорее, пока земщина была сильнее поляков и казачества (между-поместные организованные формирования), пока элементы беспорядка не возобладали снова и не выдвинули какого-нибудь нового претендента. 11 июля 1613 года Михаил Федорович Романов венчался на царство.
Смута на Руси явилась испытанием, из которого государственное начало, боровшееся в XVI веке с родовыми кланами, выходит победителем. Так Русь, формируясь как цивилизация меры и двигаясь согласно предназначению Свыше «к Богодержавию», утвердилась с началом династии Романовых как библейское государство (вплоть до последней смуты, начавшейся спустя следующие 400 лет) с концептуальным двоевластием: неосознанная власть концепции «к Богодержавию» и власть библейской концепции на государственном уровне. Смута обусловила многое в дальнейшей истории Русской цивилизации.
Видя страдания и гибель всей земли (результат “подготовительной работы” — от начала христианизации Руси до смуты XVI — XVII веков), наблюдая быструю смену старых политических порядков под рукой и своих и чужих распорядителей, привыкая к самостоятельности местных миров и всей земщины, лишенный руководства из центра государства, русский человек усвоил себе новые чувства и понятия: в обществе крепло чувство национального и религиозного единства, слагалось более отчетливое представление о государстве. В XVI веке оно еще не мыслилось как форма народного общежития, оно казалось вотчиной государевой, а в XVII веке, по представлению московских людей, — это уже «земля», т.е. государство.
Можно сделать предположение, что в результате смуты языческое жречество, сохранявшее свое влияние на князей (в том числе и “Великих”), а через них и принимавшее участие в управлении русским государством оказалось “раздавлено” с одной стороны воцарившейся на уровне государства ведически-знахарской библейской идеологической машиной; с другой стороны — устойчиво воцарившейся в сознании подавляющего большинства русского населения “единственно правильного” православия, сплотившего Русь в качественно новом единстве веры. Таким образом, в ходе смуты XVI — XVII веков жречество, как носитель самобытной концепции развития Руси “умирает”, “растворясь” в народном бессознательном — необходимом, но не достаточном условии полной концептуальной самостоятельности.
Смута второй половины ХХ века очень похожа на вышеописанную, но только с результатом с точностью до наоборот. Если опустить время Сталина, то с началом “перестройки” ведическое знахарство, желая избавиться от иноземного вмешательства в государственные дела России, по прекращении “династии” брежневых-горбачевых [109](в переходный период с 1982 по 1989 год возрастал авторитет Бориса Ельцина), не нашло ничего более разумного, как выставить на знамя государства православное единство (по сути ввергнув народы России второй раз в истории в один и тот же “подземный ход”) и старый государственный герб, символизирующий концептуальное двоевластие. Глобальное знахарство, задумав провести народы СССР через буржуазную демократию, христианскую по форме, и зная, что у православия (как и у марксизма) и западного христианства одно начало — библейское, решило, что дело сделано.