Страница:
Они сначала не поняли, что происходит. В тишине рыкнули два пистолетных выстрела. Одна пуля пробила первому убийце шею, вторая – грудь. Он по инерции пробежал еще три шага и тяжело рухнул на пол, как падает африканский слон.
Второй убийца с нечеловеческим ревом взмахнул топором и бросился на меня. На открытом месте, в больших залах шпага имеет несомненные преимущества перед топором, но в ограниченном помещении, пожалуй, шансов на успех у нее поменьше. Я успел увернуться от рубящего удара и отскочил в сторону. Адепт хотел кинуться в свару со своим клинком, но я приказал ему:
– Назад! Не лезь!
Это был мой бой. В одиночку больше вероятности выйти невредимым. Если же все трое сцепятся в тесной комнате, в суматохе кому-нибудь из нас обязательно достанется топором. К тому же Адепт обращался с холодным оружием гораздо хуже меня.
Винер тоже правильно оценил ситуацию и отскочил в дальний угол.
Убийца снова взмахнул топором, который, по его задумке, должен был рассечь меня от плеча до пояса, но лишь со свистом рассек воздух и обрушился на крышку стола, отрубив от нее приличный кусок. Я ударил его клинком шпаги по руке, но взмах получился слабый, поэтому лезвие лишь оцарапало кожу и толь ко разъярило врага.
С чудовищной силой вращая топором, он носился за мной по комнате, я едва успевал уворачиваться. Я пропорол ему бок, но он далее не заметил этого. Клинок рассек ему щеку, но и это ни на миг не задержало убийцу. Ришар был сейчас в таком состоянии, что остановить его могла только смерть.
Лезвие топора скользнуло по дуге и впилось в деревянный подоконник. Оно на секунду застряло там. Воспользовавшись заминкой, я рванулся в сторону, а потом, вложив в удар всю силу, вонзил шпагу в грудь Ришара.
Убийца выпрямился. Я ожидал, что он рухнет, но он как ни в чем не бывало выдернул топор и снова ринулся на меня. Должно быть, удар мой был не слишком точным и не задел жизненно важных органов.
– Убью! – взревел Ришар.
Я отпрыгнул назад, перед моим лицом молнией промелькнул топор. Не дожидаясь нового удара, я сделал выпад и еще раз вонзил убийце шпагу на этот раз точно в сердце. Если он и сейчас выживет, значит, он заговорен!
Ришар будто наткнулся на стену, постоял, раскачиваясь, потом рухнул на колени, поднял на меня глаза, в которых плясал свет фонаря.
– Я и с того света приду за тобой, – захрипел он, после чего растянулся на полу. Из его рта истекала струйка крови.
– Упокой Господь твою душу, хотя ты уже при жизни отдал ее Тьме, – устало произнес я, вытирая кровь на руке. Рана была пустяковой. Топор лишь чуть задел кожу.
Адепт выскочил в коридор и вскоре притащил за руку хныкающую от испуга хозяйскую дочку.
– Теперь расскажи нам, Бертранда, какой это госпоже де Парэ настолько плохо, что она не может ждать до утра.
– Простите, господа, я не виновата. – Бертранда хотела упасть на колени и обнять ноги Адепта, но он крепко держал ее за плечо. – Они пообещали убить моего отца и сестру. И они бы убили их. Братьев Ришар здесь знают все. Знали…
– Вся твоя семья и ты – трусы и предатели!
– Нет, мы просто маленькие, ничтожные люди, чья жизнь недорого стоит. Но от этого нам не меньше хочется жить.
– Ты же обрекла нас на верную смерть.
– Нет, они поклялись, что только ограбят вас и немного проучат…
– Пусть грех этот будет на твоей совести, ибо и тебе придется отвечать на последнем Божьем суде за свои прегрешения.
Бертранда всхлипнула, размазывая слезы по щекам…
Мы вынуждены были задержаться в Тулузе еще на день, пока исполнялись необходимые полицейские формальности. В общем-то дело было ясное, и даже судья сказал:
– Вы отобрали работу у моего палача. Ему рано или поздно пришлось бы проверить шеи братьев Ришар на прочность.
– Почему же он не потрудился над их шеями до нас?
– О, наша работа полна различных заковырок и тонкостей. И мы не можем предавать людей казни лишь потому, что все знают об их преступных наклонностях. Нужны были явные свидетельства, а против братьев Ришар их как раз и не было.
«Врешь. При желании вы вполне можете обходиться без излишних формальностей. Просто эти убийцы не слишком интересовали вас, поскольку не докучали лично вам и другим высокопоставленным господам, правившим в этом городе», – подумал я, но, конечно же, вслух ничего говорить не стал.
– Их трижды на дознании подвергали самым суровым пыткам, – скучающе пожаловался судья. – Но надеяться разговорить их с помощью пыточных щипцов то же самое, что этим же инструментом пытаться добиться откровенности у дубового полена. Они были совершенно нечувствительны к боли и переносили ее без звука. А потому по сложившимся правилам признавались невиновными.
Бюрократические формальности могли затянуться на несколько дней, но нам нельзя было задерживаться так долго. Вместе с тем отъезд без разрешения властей Тулузы мог повлечь за собой неприятности. За нами могли даже выслать погоню. Поэтому пришлось искать иные пути решения этого вопроса. В таких случаях ничто не служит достижению взаимопонимания лучше чем золотые монеты. Судья считал так же. И все было улажено довольно быстро. Решение гласило: приезжие действовали правильно, прикончив во время откровенного разбоя двух мерзавцев, что послужило не только торжеству справедливости, но и очищению города от тех, кто позорит его.
На дознании мы умолчали о том, какую роль в этой истории играл черноволосый идальго. Но некоторое время мы потратили на то, чтобы выяснить, где он сейчас находится. Удалось отыскать захудалую гостиницу, где он проживал, но он съехал оттуда еще вчера, и следы его затерялись. Дай Бог, не встретиться с ним вновь. Никогда.
И вот позади осталась Франция. Мы ступали по землям, принадлежащим испанской короне. Мне приходилось не раз бывать здесь раньше, и я любил эти края. Ах, Испания! Это бурные, порожистые реки и вольготные плоскогорья со степной растительностью. Это горы, простирающиеся через всю страну, и разбросанные в иссушенных солнцем бескрайних просторах оазисы. Это гордые люди с горячей кровью, которые могут быть сентиментальными, добрыми и открытыми или жестокими и безрассудными. Да, Испания – это и красные тряпки в руках тореадоров, и яркие костры, пожирающие еретиков, приговоренных к аутодафе святой инквизицией. Да, да, ведь Испания еще и свора иезуитов, прославившихся небывалым коварством и распустившим свои цепкие щупальца по всему свету. Лучшая в мире пехота – тоже Испания. И великие географические открытия. Но и позор, который принесли ей конквистадоры, от описаний зверств которых стынет кровь в жилах. Светлые дни и ночи, жестокость и сострадание, добро и зло – все в контрасте на этой земле. Ну а кроме всего прочего, Испания – это окраина Европы, которая уже сотни лет пытается, порой небезуспешно, стать ее центром, равно как и центром всего мира.
Путь наш лежал через Пиренеи, самый высокий пик которых гораздо ниже пиков этой же Европы, не говоря уже о величественных азиатских горах.
На высоте царила благостная прохлада, но, когда мы спускались вниз, нас терзало солнце и мучила жажда. Начало лета в этом году выдалось очень жарким.
Население относилось к нам вполне доброжелательно. Говорили здесь на искаженном португальском языке, который вполне доступен моему пониманию. Испания – многоязычная страна. Здесь можно услышать и испанскую, и баскскую, и каталонскую речь. Все эти диалекты знать довольно затруднительно.
Мы преодолевали перевалы и горные реки, неторопливо, но неумолимо двигаясь вперед. Мы не спешили, поскольку поспешность порой хуже опоздания.
Дорога не слишком сильно утомляла нас. Мы не испытывали нужды в деньгах, и, значит, у нас не было и проблем с ночлегом, продовольствием, лошадьми.
Я настолько свыкся с дорогой, фырканьем лошадей, стуком копыт, что порой мне казалось, дорога эта не кончится никогда. А может, это и неплохо? Может, именно в дороге кроется тот смысл существования, который многие люди ищут всю жизнь и не могут найти?
Впрочем, иногда вечерами меня одолевали привычные страхи, и я ждал, что вот-вот Хранитель явится перед нами во всей своей сатанинской силе. Он придет осколком кривого зеркала, дуновением урагана, зыбким клочком тумана. Придет, чтобы забрать нас в свой холодный, страшный, неустойчивый мир. Однако днем, при ярком свете, все это забывалось, и вообще древние Ордена, магические заклятия, закрытый для людей Абраккар – все это казалось нереальным. Но какие бы меня чувства ни одолевали, все равно дорога наша вела в город городов, и, если нам повезет, она приведет нас туда.
– Сегодня мы будем в Сарагосе, – сказал однажды Адепт. Этот город на реке Эбро славился величественными, богатыми дворцами, огромным готическим зданием биржи, воздвигнутым лет сто тому назад. Это был красивый, богатый торговый и административный центр провинции, а заодно и всей северной Испании.
Мы рассчитывали провести в Сарагосе дня два, осмотреться, разузнать последние новости. Тем более и здесь у Винера были дела. Его занимали в последнее время какие-то расчеты, и на привалах он вычерчивал на земле знаки, которые сверял с двумя книгами, с которыми не расставался ни на миг. Когда мы прибыли в город и нашли место для ночлега близ торговой площади, Адепт достал бумагу, чернильницу с пером и углубился в дальнейшие вычисления. Иногда он шептал какие-то слова, замирал, проводя так с полчаса, после чего опять начинал писать. Окончил он свои занятия поздним вечером и удовлетворенно отметил:
– Это довольно утомительно. Но в труде разума и состоит главный смысл бытия.
– Что ты высчитывал?
– В очередной раз пытался приподнять завесу над тайной нашего будущего.
– Успешно?
– О да! Я недаром потратил время на столь сложные расчеты. Думаю, кое-какой успех есть.
– И что же ты прочитал в книге судеб?
– Что наше будущее не стало определеннее с тех пор, как мы побывали на скале Оракула.
– И это все? Невелики же твои достижения.
– Ну почему же. Это знание ценно само по себе. Становится понятно, что мы с тобой – важные звенья в мировой цепи событий. Не так много людей наделены свободой воли и способностью самим определять свои судьбы. И уж совсем немногим дано по-настоящему распоряжаться судьбами других. Даже короли и тираны – всего лишь марионетки.
– Тряпичные куклы, – кивнул я, припомнив спектакль, который видел недавно.
На следующий день я по привычке отправился исследовать город, толкаться среди людей, прислушиваться к разговорам, вглядываться в лица. Еще раз я подтвердил наблюдение, общее для всех континентов, – ближе к югу становится более горячим не только солнце, но и людская кровь. Разговоры южан настолько эмоциональны, что где-нибудь на севере подобные бурные излияния чувств могли бы послужить поводом для хорошей потасовки, а здесь они воспринимаются как нечто обычное.
Естественно, я заглянул и в трактир, надеясь поболтать с кем-нибудь из завсегдатаев. По обыкновению своему уселся за стол в углу, чтобы насладиться видом самых разных посетителей, проникнуться мерным течением чужой для меня жизни. Кроме того, в углу – сидеть предпочтительнее, потому что никто не всадит тебе в спину нож и, в случае чего, легче драться.
Едва я пригубил стакан, как ко мне подсел статный, богато одетый черноусый испанец, пальцы его были усеяны перстнями. Я без труда определил, что он из купеческого сословия. Вскоре оказалось, что, не в пример многим другим представителям этого цеха, он учтив и образован. Испанец был слегка пьян и поэтому разговорчив. Он поздоровался и осведомился, не разделю ли я с ним кувшин, на что я согласился.
– Хозяин, принеси-ка нам настоящего крепкого вина из самого дальнего угла твоего погреба! – крикнул он. – Это красное пойло – сироп для детей!
Тут же на нашем столе появилась пыльная бутылка.
– Вижу, вы чужестранец.
– Да, немец.
– Это на другом конце света, но мне доводилось бывать в ваших холодных краях… Хочется побеседовать с человеком издалека. Надоели скучные и ленивые горожане. Эти бедные идальго, мечтающие об одном – поживиться, не затратив сколь-нибудь значимого труда. Эти купцы, думающие только о наживе. Эти ростовщики, ремесленники, крестьяне, их объединяет общая забота – набить брюхо и заработать побольше реалов. И даже представители святой церкви думают о том же самом.
– Вы неосторожны, – укоризненно произнес я.
– Да? Но нас никто не слышит. В этом я усомнился: купец дон Санчес говорил достаточно громко, а инквизиция в Испании создала чрезвычайно развитую систему наушничества и шпионажа. Причем слуг Господа всегда интересовали богатые горожане. Впрочем, в последние десятилетия нравы святых отцов сильно смягчились, и подвиги великого инквизитора Торквемады, при котором двести лет назад сожгли почти десять тысяч еретиков, ушли в прошлое. Хотя до сих пор продолжают умирать на кострах люди, уличенные непонятно в каких грехах. До сих пор опасно распускать в Испании язык сверх меры. Молчание – залог долгой и спокойной жизни. Но подобная жизнь скучна и уныла, поэтому нигде в мире даже при страшных тиранах, никакие языки не спрятаны за зубами достаточно надежно.
– Вы первый раз в Сарагосе?
– Был одиннадцать лет назад.
– Одиннадцать лет назад? Так давно? Наверное, вы были еще ребенком?
– Ну что вы Я просто молодо выгляжу. На самом деле мне уже за сорок.
– Сорок – это очень много. Вы опытный, похоже, много повидавший человек, – кивнул дон Санчес. – Эх, Сарагоса – великий город! Ему Бог знает сколько лет, и он всегда был великим городим. Еще при римлянах он был великим городом.
«Вряд ли, – подумал я. – Насколько я читал в книгах, город действительно основан римлянами еще при жизни Иисуса Христа. Но в те времена это была обычная дыра».
– Испания катится вниз, – вздохнул купец. – А всему виной то, что столицей избрана эта проклятая крысиная свалка, именуемая Мадридом. Почему он должен быть столицей?
– Так уж получилось.
– Это несправедливо! Сарагоса всегда была главным городом Арагоны, а значит, и всей Испании. Кто бы что ни говорил, но именно отсюда началось изгнание мавров, завоевавших наши земли и люто ненавидевших христианский люд!
– Реконкиста, – кивнул я.
– Точно!… Именно здесь было королевство Арагон, устоявшее в самых страшных битвах с этими смуглыми врагами. Наши воины завоевателями вступали в Сицилию и Сардинию, Неаполь и Валенсию и присоединяли эти земли к королевству. Наши предки были героями. А наши современники проиграли англичанам битвы при Гохштедте. Каково, а?
– Это весьма прискорбно.
– И все из-за того, что столица находится в эчом проклятом Мадриде. Вспомните, дружище, откуда пошла Испания. Та проклятая династическая уния Арагона и Кастилии. Именно из этого союза родилось государство Испания.
– И было это в одна тысяча четыреста семьдесят девятом году от Рождества Христова, – поддакнул я.
– Я сразу рассмотрел в вас знающего человека.
Мы просидели с ним еще час, одолевая новые и новые порции прекрасного испанского вина. Дон Санчес оказался интересным собеседником, отлично знающим историю и географию. Но мне время от времени приходилось утихомиривать его, когда речи испанца становились смелыми настолько, что явно начинали угрожать нашему благополучию. Ведь я уже говорил, что в этой стране не особо церемонятся с теми, кто без должного почтения упоминает короля и святую церковь.
– Ну что же, пожалуй, мне пора, – сказал я, поднимаясь и чувствуя, что мир утратил изрядную долю своей устойчивости, которой еще недавно обладал в полной мере.
– Если захотите еще побеседовать с неглупым человеком, которых, к сожалению, так немного осталось в Сарагосе, в любой таверне, в любом конце города спросите дона Санчеса, и вам подскажут, как меня найти.
– Обязательно воспользуюсь вашим предложением…
Мне по большому счету было все равно куда идти. Я шел, покачиваясь, и будто со стороны наблюдал, как текут куда-то назад улицы. Позади остались людные кварталы, и меня занесло в окрестности порта. На глаза начали попадаться личности, о которых можно сказать только, что их прошлое черно как смоль, настоящее преступно, а в будущем их ждут неласковые руки палача. Я ощущал на себе косые взгляды и понимал, что многие из этих типов не прочь на зуб попробовать золото из моих карманов и особо ней будут колебаться перед тем, как пустить в ход нож. Они везде одинаковые, и в Лиссабоне, и в Берлине, и в Париже. Но я их никогда не боялся, немало отправив этих животных на тот свет быстрым ударом кинжала.
Наконец, предметы обрели ясность. Я немного протрезвел от свежего речного воздуха и решил пробираться к гостинице… Вот тут-то все и началось.
Войдя в узкую немощеную улочку, заканчивающуюся глухим тупиком, я столкнулся с компанией оборванцев, позорящих своим нравом и обликом звание человека разумного.
Сперва мне показалось, что эти подгулявшие приятели стоят в уголке и думают, в какую еще гавань держать курс, но затем меня что-то насторожило в их поведении. Одетый в лохмотья громила, чем-то похожий на свирепую африканскую обезьяну, сжимал горло низенького, тощего и жалкого на вид человечка, одетого, р зеленую рубаху и черные шаровары. Похоже, "громила решил приложить все усилия, чтобы ближе познакомить беднягу с тем светом, о котором многие наслышаны, но никто не может похвастаться путешествием туда и возращением обратно. Двое других мужчин – высокий, в белой, тонкого сукна, рубахе, красных штанах и шпагой на боку, и бесформенный, дышащий с одышкой толстяк в куртке с оборванными рукавами – любовались происходящим. Они с интересом ждали неизбежного конца жертвы.
Это действо происходило в полном безмолвии, совершенно несвойственном подобным дракам. Нетрудно было догадаться, что троица затащила сюда бедолагу, чтобы хладнокровно и бесстрастно его прикончить. Все выдавало в них людей, привыкших к подобным делам и не считающих их чем-то зазорным.
– Эй! – крикнул я. – Что это вы там затеяли?
– Пшел вон отсюда! Я – Роберто Рапозо! – небрежно бросил в ответ мужчина со шпагой и повернулся досматривать интересное зрелище, будучи уверенным, что его имя скажет само за себя.
У низкорослого не было никаких шансов вырваться из громадных лап убийцы. Было непонятно, как он жив до сих пор. И тут произошло то, что просто не могло произойти. Жертва разжала руки, сжимавшие горло, оттолкнула своего противника, а потом с размаху ударила его сухоньким кулачком в челюсть. Раздался треск, будто столкнулись две телеги, и на землю глухо ухнул многопудовый мешок. Громила потерял сознание.
Под грязные ругательства в руках убийц мелькнули клинки. Я видел, что при всем проворстве и непонятной силе бедняга вряд ли смог бы с ними справиться. Христианский долг требовал вмешаться.
– Оставьте его в покое!
– Чей это голос? – усмехнулся высокий. – Из какой выгребной ямы прилетел он, чтобы терзать мой нежный слух?.. Уходи, глупец, Я же сказал, что я Красный Роберто. И это свиное отродье – моя законная добыча.
– Я тоже сказал – оставь его! Или мы будем драться!
Роберто был несказанно удивлен моим непониманием. Он привык, что его имя само по себе является оружием,
– Тогда мне придется убить и тебя, – пожал плечами негодяй.
Тем временем поверженный громила начал приподниматься с земли, вытаскивая из-за пазухи металлическую палку. А двое его приятелей бросились на меня,
Впрочем, громилу снова успокоил двумя ударами низкорослый. Я же, со свистом разрубив шпагой воздух, рубанул по руке толстяка, отсекая ему палец. Тот жалобно и сипло заскулил, прислонился к кирпичной ограде. Роберто же, выхватив шпагу, яростно обрушился на меня.
Эх, если бы злость могла заменить моему противнику искусство фехтования!… Два выпада я отбил без особого труда, а потом, резко выбив шпагу из его рук, полоснул по щеке, чтобы немного охладить его пыл. Левой рукой я приподнял шпагу бандита за эфес и резким ударом сапога переломил ее пополам. Мне не составило бы труда разделаться со всей троицей, но без особых на то причин я никогда не проливал крови.
– Брысь отсюда, собачье племя! – крикнул я. Ни слова не говоря, Роберто помог подняться громиле. Троица, выглядевшая весьма жалко, поплелась прочь. Когда нас разделило достаточное расстояние, Роберто крикнул:
– Теперь ты мертв! И тебе не поможет никто, вступись за тебя хоть сам архангел Гавриил.
Они скрылись с глаз.
Спасенный мною человек произнес совершенно спокойно:
– Думаю, Эрлих, нам лучше поспешить. Вскоре Роберто заявится сюда со стаей таких же вонючих тараканов, как и он сам. Он не относится к добрым людям Сарагосы.
– Генри, это опять ты! – Теперь я мог спокойно рассмотреть спасенного, Ну конечно же, это Генри Джордан – давно не виделись!
– Не скрою – это опять я.
– Объясни, что эти шакалы хотели от тебя.
– Не время. Бежим!
Он неплохо знал город. Мы мчались по таким закоулкам, что трудно даже поверить в существование подобных в Сарагосе. Наконец мы очутились па окраине в замусоренной пустынной оливковой роще, и Генри сел на поваленное дерево. Отдышавшись, он сходу бросился изливать слова благодарности и извинений за доставленное мне небольшое беспокойство.
– Ничего себе-"небольшое беспокойство", – законно возмутился я. – Мне пришлось драться из-за тебя со стаей волков. Что они от тебя, черт побери, хотели?
– Они вообразили, – что обязаны мне некоторым уменьшением своей клановой казны…
– Ясно! Ты просто обворовал их! А я – то, не щадя жизни, защищал тебя.
– Эрлих, вы мне нравитесь, поэтому я вам открою еще один секрет. В прошлый раз, когда я вам говорил, что отец мой был негодяем, я тоже сказал не правду.
Не только мой отец и дед были отпетыми мерзавцами, но и я сам. Я с детства не моту пройти мимо чужого имущества, которое просто вопиет, чтобы я прихватил его.
– Это я успел заметить.
– Но не думаю, что взял большой грех на душу, обворовав друзей Роберто. Эти деньги добыты преимущественно кражами и грубым насилием, которое, кстати, глубоко ранит мою душу и к которому я лично никогда не прибегал.
– Роберто – разбойник?
– Не только. Он глава бандитского клана этого города и окрестностей, король сумерек. Даже сильные мира сего, купцы и знать не могут себе позволить не считаться с ним.
– И все же ты осмелился запустить руку в его карман.
– Только в результате прискорбного материального состояния – ветер гуляет в моих карманах…
– Как?! А драгоценности графини?
– Их было не настолько много, чтобы я не сумел их спустить в карты длиннорукому Жерару, который в игре не человек, а бес… Кстати! дел amp; не только в моем печальном безденежье, но и в том, что я не люблю людей, руки которых обагрены кровью. Воровство, согласитесь, в какой-то мере искусство, особенно когда крадешь у тех, у кого все равно не убудет.
– Сомнительная философия.
– Хотя и достойная уважения… Но разбой и убийство – смертный грех, поэтому я предпочитаю не брать в руки оружия.
– Кстати, о руках. Как ты умудрился свалить того громилу?
– Ну, это лучше показать. Я по дороге видел одну штуку. Подождите, мой друг.
Он вскоре появился. На его ладони лежала обыкновенная лошадиная подкова. Он взял ее двумя руками, напрягся. К моему изумлению, я увидел, что подкова сгибается. Генри отбросил ее в сторону.
– Господь наделил меня не только чуткими, но и чрезвычайно сильными пальцами. Но вернемся к нашим делам. Роберто обязательно перевернет весь город и рано или поздно найдет вас. Рекомендую поступить так же, как я. А я намерен ни на миг не задерживаться здесь. Чем дальше вы будете в ближайшее время от Сарагосы, тем больше возможностей того, что в будущем я сумею вам поведать еще какие-нибудь тайны из жизни моей дружной семьи.
– Ты прав, и мы последуем твоему совету.
– Кроме того, если меня не обманывают предчувствия, вам грозит нешуточная опасность еще с одной стороны.
– Какой?
Последовавшие объяснения показались мне абсурдными фантазиями.
– Не верится.
– Ну, смотрите! – пожал плечами Генри. – Вы еще попомните мои слова.
Тут мы расстались… А вскоре лошади уносили меня и Винера прочь от Сарагосы.
Через несколько дней мы решили, что достаточно удалились от тех мест, где до нас могла бы дотянуться длинная рука Красного Роберто. Наше путешествие снова вошло в спокойное русло. Дни мерно, как река, струились за днями, солнце падало за горизонт и поднималось снова, а мы все двигались вперед.
Второй убийца с нечеловеческим ревом взмахнул топором и бросился на меня. На открытом месте, в больших залах шпага имеет несомненные преимущества перед топором, но в ограниченном помещении, пожалуй, шансов на успех у нее поменьше. Я успел увернуться от рубящего удара и отскочил в сторону. Адепт хотел кинуться в свару со своим клинком, но я приказал ему:
– Назад! Не лезь!
Это был мой бой. В одиночку больше вероятности выйти невредимым. Если же все трое сцепятся в тесной комнате, в суматохе кому-нибудь из нас обязательно достанется топором. К тому же Адепт обращался с холодным оружием гораздо хуже меня.
Винер тоже правильно оценил ситуацию и отскочил в дальний угол.
Убийца снова взмахнул топором, который, по его задумке, должен был рассечь меня от плеча до пояса, но лишь со свистом рассек воздух и обрушился на крышку стола, отрубив от нее приличный кусок. Я ударил его клинком шпаги по руке, но взмах получился слабый, поэтому лезвие лишь оцарапало кожу и толь ко разъярило врага.
С чудовищной силой вращая топором, он носился за мной по комнате, я едва успевал уворачиваться. Я пропорол ему бок, но он далее не заметил этого. Клинок рассек ему щеку, но и это ни на миг не задержало убийцу. Ришар был сейчас в таком состоянии, что остановить его могла только смерть.
Лезвие топора скользнуло по дуге и впилось в деревянный подоконник. Оно на секунду застряло там. Воспользовавшись заминкой, я рванулся в сторону, а потом, вложив в удар всю силу, вонзил шпагу в грудь Ришара.
Убийца выпрямился. Я ожидал, что он рухнет, но он как ни в чем не бывало выдернул топор и снова ринулся на меня. Должно быть, удар мой был не слишком точным и не задел жизненно важных органов.
– Убью! – взревел Ришар.
Я отпрыгнул назад, перед моим лицом молнией промелькнул топор. Не дожидаясь нового удара, я сделал выпад и еще раз вонзил убийце шпагу на этот раз точно в сердце. Если он и сейчас выживет, значит, он заговорен!
Ришар будто наткнулся на стену, постоял, раскачиваясь, потом рухнул на колени, поднял на меня глаза, в которых плясал свет фонаря.
– Я и с того света приду за тобой, – захрипел он, после чего растянулся на полу. Из его рта истекала струйка крови.
– Упокой Господь твою душу, хотя ты уже при жизни отдал ее Тьме, – устало произнес я, вытирая кровь на руке. Рана была пустяковой. Топор лишь чуть задел кожу.
Адепт выскочил в коридор и вскоре притащил за руку хныкающую от испуга хозяйскую дочку.
– Теперь расскажи нам, Бертранда, какой это госпоже де Парэ настолько плохо, что она не может ждать до утра.
– Простите, господа, я не виновата. – Бертранда хотела упасть на колени и обнять ноги Адепта, но он крепко держал ее за плечо. – Они пообещали убить моего отца и сестру. И они бы убили их. Братьев Ришар здесь знают все. Знали…
– Вся твоя семья и ты – трусы и предатели!
– Нет, мы просто маленькие, ничтожные люди, чья жизнь недорого стоит. Но от этого нам не меньше хочется жить.
– Ты же обрекла нас на верную смерть.
– Нет, они поклялись, что только ограбят вас и немного проучат…
– Пусть грех этот будет на твоей совести, ибо и тебе придется отвечать на последнем Божьем суде за свои прегрешения.
Бертранда всхлипнула, размазывая слезы по щекам…
Мы вынуждены были задержаться в Тулузе еще на день, пока исполнялись необходимые полицейские формальности. В общем-то дело было ясное, и даже судья сказал:
– Вы отобрали работу у моего палача. Ему рано или поздно пришлось бы проверить шеи братьев Ришар на прочность.
– Почему же он не потрудился над их шеями до нас?
– О, наша работа полна различных заковырок и тонкостей. И мы не можем предавать людей казни лишь потому, что все знают об их преступных наклонностях. Нужны были явные свидетельства, а против братьев Ришар их как раз и не было.
«Врешь. При желании вы вполне можете обходиться без излишних формальностей. Просто эти убийцы не слишком интересовали вас, поскольку не докучали лично вам и другим высокопоставленным господам, правившим в этом городе», – подумал я, но, конечно же, вслух ничего говорить не стал.
– Их трижды на дознании подвергали самым суровым пыткам, – скучающе пожаловался судья. – Но надеяться разговорить их с помощью пыточных щипцов то же самое, что этим же инструментом пытаться добиться откровенности у дубового полена. Они были совершенно нечувствительны к боли и переносили ее без звука. А потому по сложившимся правилам признавались невиновными.
Бюрократические формальности могли затянуться на несколько дней, но нам нельзя было задерживаться так долго. Вместе с тем отъезд без разрешения властей Тулузы мог повлечь за собой неприятности. За нами могли даже выслать погоню. Поэтому пришлось искать иные пути решения этого вопроса. В таких случаях ничто не служит достижению взаимопонимания лучше чем золотые монеты. Судья считал так же. И все было улажено довольно быстро. Решение гласило: приезжие действовали правильно, прикончив во время откровенного разбоя двух мерзавцев, что послужило не только торжеству справедливости, но и очищению города от тех, кто позорит его.
На дознании мы умолчали о том, какую роль в этой истории играл черноволосый идальго. Но некоторое время мы потратили на то, чтобы выяснить, где он сейчас находится. Удалось отыскать захудалую гостиницу, где он проживал, но он съехал оттуда еще вчера, и следы его затерялись. Дай Бог, не встретиться с ним вновь. Никогда.
* * *
Опять дорога, вьющаяся среди лесов и полей, зеленых полей и серых скал. Снова привалы в чистом поле и костры в ночи, к которым тянет разный люд – странствующих монахов, лекарей и крестьян, возвращавшихся из города. Кто бы ты ни был, должен соблюдать закон – разделить со случайным встречным сыр, вино и хлеб. И ты знаешь, что он обязан сделать то же самое. Неважно, что завтра вы можете стать врагами. Вечером у костра вы добрые собеседники, судачащие о делах государей и подданных, о том, что происходит в далеких странах и соседних городах.И вот позади осталась Франция. Мы ступали по землям, принадлежащим испанской короне. Мне приходилось не раз бывать здесь раньше, и я любил эти края. Ах, Испания! Это бурные, порожистые реки и вольготные плоскогорья со степной растительностью. Это горы, простирающиеся через всю страну, и разбросанные в иссушенных солнцем бескрайних просторах оазисы. Это гордые люди с горячей кровью, которые могут быть сентиментальными, добрыми и открытыми или жестокими и безрассудными. Да, Испания – это и красные тряпки в руках тореадоров, и яркие костры, пожирающие еретиков, приговоренных к аутодафе святой инквизицией. Да, да, ведь Испания еще и свора иезуитов, прославившихся небывалым коварством и распустившим свои цепкие щупальца по всему свету. Лучшая в мире пехота – тоже Испания. И великие географические открытия. Но и позор, который принесли ей конквистадоры, от описаний зверств которых стынет кровь в жилах. Светлые дни и ночи, жестокость и сострадание, добро и зло – все в контрасте на этой земле. Ну а кроме всего прочего, Испания – это окраина Европы, которая уже сотни лет пытается, порой небезуспешно, стать ее центром, равно как и центром всего мира.
Путь наш лежал через Пиренеи, самый высокий пик которых гораздо ниже пиков этой же Европы, не говоря уже о величественных азиатских горах.
На высоте царила благостная прохлада, но, когда мы спускались вниз, нас терзало солнце и мучила жажда. Начало лета в этом году выдалось очень жарким.
Население относилось к нам вполне доброжелательно. Говорили здесь на искаженном португальском языке, который вполне доступен моему пониманию. Испания – многоязычная страна. Здесь можно услышать и испанскую, и баскскую, и каталонскую речь. Все эти диалекты знать довольно затруднительно.
Мы преодолевали перевалы и горные реки, неторопливо, но неумолимо двигаясь вперед. Мы не спешили, поскольку поспешность порой хуже опоздания.
Дорога не слишком сильно утомляла нас. Мы не испытывали нужды в деньгах, и, значит, у нас не было и проблем с ночлегом, продовольствием, лошадьми.
Я настолько свыкся с дорогой, фырканьем лошадей, стуком копыт, что порой мне казалось, дорога эта не кончится никогда. А может, это и неплохо? Может, именно в дороге кроется тот смысл существования, который многие люди ищут всю жизнь и не могут найти?
Впрочем, иногда вечерами меня одолевали привычные страхи, и я ждал, что вот-вот Хранитель явится перед нами во всей своей сатанинской силе. Он придет осколком кривого зеркала, дуновением урагана, зыбким клочком тумана. Придет, чтобы забрать нас в свой холодный, страшный, неустойчивый мир. Однако днем, при ярком свете, все это забывалось, и вообще древние Ордена, магические заклятия, закрытый для людей Абраккар – все это казалось нереальным. Но какие бы меня чувства ни одолевали, все равно дорога наша вела в город городов, и, если нам повезет, она приведет нас туда.
– Сегодня мы будем в Сарагосе, – сказал однажды Адепт. Этот город на реке Эбро славился величественными, богатыми дворцами, огромным готическим зданием биржи, воздвигнутым лет сто тому назад. Это был красивый, богатый торговый и административный центр провинции, а заодно и всей северной Испании.
Мы рассчитывали провести в Сарагосе дня два, осмотреться, разузнать последние новости. Тем более и здесь у Винера были дела. Его занимали в последнее время какие-то расчеты, и на привалах он вычерчивал на земле знаки, которые сверял с двумя книгами, с которыми не расставался ни на миг. Когда мы прибыли в город и нашли место для ночлега близ торговой площади, Адепт достал бумагу, чернильницу с пером и углубился в дальнейшие вычисления. Иногда он шептал какие-то слова, замирал, проводя так с полчаса, после чего опять начинал писать. Окончил он свои занятия поздним вечером и удовлетворенно отметил:
– Это довольно утомительно. Но в труде разума и состоит главный смысл бытия.
– Что ты высчитывал?
– В очередной раз пытался приподнять завесу над тайной нашего будущего.
– Успешно?
– О да! Я недаром потратил время на столь сложные расчеты. Думаю, кое-какой успех есть.
– И что же ты прочитал в книге судеб?
– Что наше будущее не стало определеннее с тех пор, как мы побывали на скале Оракула.
– И это все? Невелики же твои достижения.
– Ну почему же. Это знание ценно само по себе. Становится понятно, что мы с тобой – важные звенья в мировой цепи событий. Не так много людей наделены свободой воли и способностью самим определять свои судьбы. И уж совсем немногим дано по-настоящему распоряжаться судьбами других. Даже короли и тираны – всего лишь марионетки.
– Тряпичные куклы, – кивнул я, припомнив спектакль, который видел недавно.
На следующий день я по привычке отправился исследовать город, толкаться среди людей, прислушиваться к разговорам, вглядываться в лица. Еще раз я подтвердил наблюдение, общее для всех континентов, – ближе к югу становится более горячим не только солнце, но и людская кровь. Разговоры южан настолько эмоциональны, что где-нибудь на севере подобные бурные излияния чувств могли бы послужить поводом для хорошей потасовки, а здесь они воспринимаются как нечто обычное.
Естественно, я заглянул и в трактир, надеясь поболтать с кем-нибудь из завсегдатаев. По обыкновению своему уселся за стол в углу, чтобы насладиться видом самых разных посетителей, проникнуться мерным течением чужой для меня жизни. Кроме того, в углу – сидеть предпочтительнее, потому что никто не всадит тебе в спину нож и, в случае чего, легче драться.
Едва я пригубил стакан, как ко мне подсел статный, богато одетый черноусый испанец, пальцы его были усеяны перстнями. Я без труда определил, что он из купеческого сословия. Вскоре оказалось, что, не в пример многим другим представителям этого цеха, он учтив и образован. Испанец был слегка пьян и поэтому разговорчив. Он поздоровался и осведомился, не разделю ли я с ним кувшин, на что я согласился.
– Хозяин, принеси-ка нам настоящего крепкого вина из самого дальнего угла твоего погреба! – крикнул он. – Это красное пойло – сироп для детей!
Тут же на нашем столе появилась пыльная бутылка.
– Вижу, вы чужестранец.
– Да, немец.
– Это на другом конце света, но мне доводилось бывать в ваших холодных краях… Хочется побеседовать с человеком издалека. Надоели скучные и ленивые горожане. Эти бедные идальго, мечтающие об одном – поживиться, не затратив сколь-нибудь значимого труда. Эти купцы, думающие только о наживе. Эти ростовщики, ремесленники, крестьяне, их объединяет общая забота – набить брюхо и заработать побольше реалов. И даже представители святой церкви думают о том же самом.
– Вы неосторожны, – укоризненно произнес я.
– Да? Но нас никто не слышит. В этом я усомнился: купец дон Санчес говорил достаточно громко, а инквизиция в Испании создала чрезвычайно развитую систему наушничества и шпионажа. Причем слуг Господа всегда интересовали богатые горожане. Впрочем, в последние десятилетия нравы святых отцов сильно смягчились, и подвиги великого инквизитора Торквемады, при котором двести лет назад сожгли почти десять тысяч еретиков, ушли в прошлое. Хотя до сих пор продолжают умирать на кострах люди, уличенные непонятно в каких грехах. До сих пор опасно распускать в Испании язык сверх меры. Молчание – залог долгой и спокойной жизни. Но подобная жизнь скучна и уныла, поэтому нигде в мире даже при страшных тиранах, никакие языки не спрятаны за зубами достаточно надежно.
– Вы первый раз в Сарагосе?
– Был одиннадцать лет назад.
– Одиннадцать лет назад? Так давно? Наверное, вы были еще ребенком?
– Ну что вы Я просто молодо выгляжу. На самом деле мне уже за сорок.
– Сорок – это очень много. Вы опытный, похоже, много повидавший человек, – кивнул дон Санчес. – Эх, Сарагоса – великий город! Ему Бог знает сколько лет, и он всегда был великим городим. Еще при римлянах он был великим городом.
«Вряд ли, – подумал я. – Насколько я читал в книгах, город действительно основан римлянами еще при жизни Иисуса Христа. Но в те времена это была обычная дыра».
– Испания катится вниз, – вздохнул купец. – А всему виной то, что столицей избрана эта проклятая крысиная свалка, именуемая Мадридом. Почему он должен быть столицей?
– Так уж получилось.
– Это несправедливо! Сарагоса всегда была главным городом Арагоны, а значит, и всей Испании. Кто бы что ни говорил, но именно отсюда началось изгнание мавров, завоевавших наши земли и люто ненавидевших христианский люд!
– Реконкиста, – кивнул я.
– Точно!… Именно здесь было королевство Арагон, устоявшее в самых страшных битвах с этими смуглыми врагами. Наши воины завоевателями вступали в Сицилию и Сардинию, Неаполь и Валенсию и присоединяли эти земли к королевству. Наши предки были героями. А наши современники проиграли англичанам битвы при Гохштедте. Каково, а?
– Это весьма прискорбно.
– И все из-за того, что столица находится в эчом проклятом Мадриде. Вспомните, дружище, откуда пошла Испания. Та проклятая династическая уния Арагона и Кастилии. Именно из этого союза родилось государство Испания.
– И было это в одна тысяча четыреста семьдесят девятом году от Рождества Христова, – поддакнул я.
– Я сразу рассмотрел в вас знающего человека.
Мы просидели с ним еще час, одолевая новые и новые порции прекрасного испанского вина. Дон Санчес оказался интересным собеседником, отлично знающим историю и географию. Но мне время от времени приходилось утихомиривать его, когда речи испанца становились смелыми настолько, что явно начинали угрожать нашему благополучию. Ведь я уже говорил, что в этой стране не особо церемонятся с теми, кто без должного почтения упоминает короля и святую церковь.
– Ну что же, пожалуй, мне пора, – сказал я, поднимаясь и чувствуя, что мир утратил изрядную долю своей устойчивости, которой еще недавно обладал в полной мере.
– Если захотите еще побеседовать с неглупым человеком, которых, к сожалению, так немного осталось в Сарагосе, в любой таверне, в любом конце города спросите дона Санчеса, и вам подскажут, как меня найти.
– Обязательно воспользуюсь вашим предложением…
* * *
Покачиваясь, я вышел из таверны и решил немного пройтись, чтобы выветрить хмельные пары из головы. Дело близилось к вечеру, жара спала, подул свежий ветер…Мне по большому счету было все равно куда идти. Я шел, покачиваясь, и будто со стороны наблюдал, как текут куда-то назад улицы. Позади остались людные кварталы, и меня занесло в окрестности порта. На глаза начали попадаться личности, о которых можно сказать только, что их прошлое черно как смоль, настоящее преступно, а в будущем их ждут неласковые руки палача. Я ощущал на себе косые взгляды и понимал, что многие из этих типов не прочь на зуб попробовать золото из моих карманов и особо ней будут колебаться перед тем, как пустить в ход нож. Они везде одинаковые, и в Лиссабоне, и в Берлине, и в Париже. Но я их никогда не боялся, немало отправив этих животных на тот свет быстрым ударом кинжала.
Наконец, предметы обрели ясность. Я немного протрезвел от свежего речного воздуха и решил пробираться к гостинице… Вот тут-то все и началось.
Войдя в узкую немощеную улочку, заканчивающуюся глухим тупиком, я столкнулся с компанией оборванцев, позорящих своим нравом и обликом звание человека разумного.
Сперва мне показалось, что эти подгулявшие приятели стоят в уголке и думают, в какую еще гавань держать курс, но затем меня что-то насторожило в их поведении. Одетый в лохмотья громила, чем-то похожий на свирепую африканскую обезьяну, сжимал горло низенького, тощего и жалкого на вид человечка, одетого, р зеленую рубаху и черные шаровары. Похоже, "громила решил приложить все усилия, чтобы ближе познакомить беднягу с тем светом, о котором многие наслышаны, но никто не может похвастаться путешествием туда и возращением обратно. Двое других мужчин – высокий, в белой, тонкого сукна, рубахе, красных штанах и шпагой на боку, и бесформенный, дышащий с одышкой толстяк в куртке с оборванными рукавами – любовались происходящим. Они с интересом ждали неизбежного конца жертвы.
Это действо происходило в полном безмолвии, совершенно несвойственном подобным дракам. Нетрудно было догадаться, что троица затащила сюда бедолагу, чтобы хладнокровно и бесстрастно его прикончить. Все выдавало в них людей, привыкших к подобным делам и не считающих их чем-то зазорным.
– Эй! – крикнул я. – Что это вы там затеяли?
– Пшел вон отсюда! Я – Роберто Рапозо! – небрежно бросил в ответ мужчина со шпагой и повернулся досматривать интересное зрелище, будучи уверенным, что его имя скажет само за себя.
У низкорослого не было никаких шансов вырваться из громадных лап убийцы. Было непонятно, как он жив до сих пор. И тут произошло то, что просто не могло произойти. Жертва разжала руки, сжимавшие горло, оттолкнула своего противника, а потом с размаху ударила его сухоньким кулачком в челюсть. Раздался треск, будто столкнулись две телеги, и на землю глухо ухнул многопудовый мешок. Громила потерял сознание.
Под грязные ругательства в руках убийц мелькнули клинки. Я видел, что при всем проворстве и непонятной силе бедняга вряд ли смог бы с ними справиться. Христианский долг требовал вмешаться.
– Оставьте его в покое!
– Чей это голос? – усмехнулся высокий. – Из какой выгребной ямы прилетел он, чтобы терзать мой нежный слух?.. Уходи, глупец, Я же сказал, что я Красный Роберто. И это свиное отродье – моя законная добыча.
– Я тоже сказал – оставь его! Или мы будем драться!
Роберто был несказанно удивлен моим непониманием. Он привык, что его имя само по себе является оружием,
– Тогда мне придется убить и тебя, – пожал плечами негодяй.
Тем временем поверженный громила начал приподниматься с земли, вытаскивая из-за пазухи металлическую палку. А двое его приятелей бросились на меня,
Впрочем, громилу снова успокоил двумя ударами низкорослый. Я же, со свистом разрубив шпагой воздух, рубанул по руке толстяка, отсекая ему палец. Тот жалобно и сипло заскулил, прислонился к кирпичной ограде. Роберто же, выхватив шпагу, яростно обрушился на меня.
Эх, если бы злость могла заменить моему противнику искусство фехтования!… Два выпада я отбил без особого труда, а потом, резко выбив шпагу из его рук, полоснул по щеке, чтобы немного охладить его пыл. Левой рукой я приподнял шпагу бандита за эфес и резким ударом сапога переломил ее пополам. Мне не составило бы труда разделаться со всей троицей, но без особых на то причин я никогда не проливал крови.
– Брысь отсюда, собачье племя! – крикнул я. Ни слова не говоря, Роберто помог подняться громиле. Троица, выглядевшая весьма жалко, поплелась прочь. Когда нас разделило достаточное расстояние, Роберто крикнул:
– Теперь ты мертв! И тебе не поможет никто, вступись за тебя хоть сам архангел Гавриил.
Они скрылись с глаз.
Спасенный мною человек произнес совершенно спокойно:
– Думаю, Эрлих, нам лучше поспешить. Вскоре Роберто заявится сюда со стаей таких же вонючих тараканов, как и он сам. Он не относится к добрым людям Сарагосы.
– Генри, это опять ты! – Теперь я мог спокойно рассмотреть спасенного, Ну конечно же, это Генри Джордан – давно не виделись!
– Не скрою – это опять я.
– Объясни, что эти шакалы хотели от тебя.
– Не время. Бежим!
Он неплохо знал город. Мы мчались по таким закоулкам, что трудно даже поверить в существование подобных в Сарагосе. Наконец мы очутились па окраине в замусоренной пустынной оливковой роще, и Генри сел на поваленное дерево. Отдышавшись, он сходу бросился изливать слова благодарности и извинений за доставленное мне небольшое беспокойство.
– Ничего себе-"небольшое беспокойство", – законно возмутился я. – Мне пришлось драться из-за тебя со стаей волков. Что они от тебя, черт побери, хотели?
– Они вообразили, – что обязаны мне некоторым уменьшением своей клановой казны…
– Ясно! Ты просто обворовал их! А я – то, не щадя жизни, защищал тебя.
– Эрлих, вы мне нравитесь, поэтому я вам открою еще один секрет. В прошлый раз, когда я вам говорил, что отец мой был негодяем, я тоже сказал не правду.
Не только мой отец и дед были отпетыми мерзавцами, но и я сам. Я с детства не моту пройти мимо чужого имущества, которое просто вопиет, чтобы я прихватил его.
– Это я успел заметить.
– Но не думаю, что взял большой грех на душу, обворовав друзей Роберто. Эти деньги добыты преимущественно кражами и грубым насилием, которое, кстати, глубоко ранит мою душу и к которому я лично никогда не прибегал.
– Роберто – разбойник?
– Не только. Он глава бандитского клана этого города и окрестностей, король сумерек. Даже сильные мира сего, купцы и знать не могут себе позволить не считаться с ним.
– И все же ты осмелился запустить руку в его карман.
– Только в результате прискорбного материального состояния – ветер гуляет в моих карманах…
– Как?! А драгоценности графини?
– Их было не настолько много, чтобы я не сумел их спустить в карты длиннорукому Жерару, который в игре не человек, а бес… Кстати! дел amp; не только в моем печальном безденежье, но и в том, что я не люблю людей, руки которых обагрены кровью. Воровство, согласитесь, в какой-то мере искусство, особенно когда крадешь у тех, у кого все равно не убудет.
– Сомнительная философия.
– Хотя и достойная уважения… Но разбой и убийство – смертный грех, поэтому я предпочитаю не брать в руки оружия.
– Кстати, о руках. Как ты умудрился свалить того громилу?
– Ну, это лучше показать. Я по дороге видел одну штуку. Подождите, мой друг.
Он вскоре появился. На его ладони лежала обыкновенная лошадиная подкова. Он взял ее двумя руками, напрягся. К моему изумлению, я увидел, что подкова сгибается. Генри отбросил ее в сторону.
– Господь наделил меня не только чуткими, но и чрезвычайно сильными пальцами. Но вернемся к нашим делам. Роберто обязательно перевернет весь город и рано или поздно найдет вас. Рекомендую поступить так же, как я. А я намерен ни на миг не задерживаться здесь. Чем дальше вы будете в ближайшее время от Сарагосы, тем больше возможностей того, что в будущем я сумею вам поведать еще какие-нибудь тайны из жизни моей дружной семьи.
– Ты прав, и мы последуем твоему совету.
– Кроме того, если меня не обманывают предчувствия, вам грозит нешуточная опасность еще с одной стороны.
– Какой?
Последовавшие объяснения показались мне абсурдными фантазиями.
– Не верится.
– Ну, смотрите! – пожал плечами Генри. – Вы еще попомните мои слова.
Тут мы расстались… А вскоре лошади уносили меня и Винера прочь от Сарагосы.
* * *
Мы пробирались окольными путями, так как король ночной Сарагосы Роберто уже наверняка через своих ночных крыс установил мою личность, и мог проявить расторопность, организовать засады на дорогах.Через несколько дней мы решили, что достаточно удалились от тех мест, где до нас могла бы дотянуться длинная рука Красного Роберто. Наше путешествие снова вошло в спокойное русло. Дни мерно, как река, струились за днями, солнце падало за горизонт и поднималось снова, а мы все двигались вперед.