Швейцар тоже это понимал. Он пыжился в своем вопиюще помпезном наряде, будто адмирал из какой-нибудь комической оперы. Чуть сдвинувшись, он преградил Григорию путь и осведомился:
   - Что я могу для вас сделать?
   - Вернуться на свой флагман, - ответил Григорий, со всеми на то основаниями полагая, что смысл его высказывания ускользнул от швейцара, а потом, не дожидаясь, пока его начнут торопить, достал приглашение. - И еще можете показать мне дорогу в международный зал, - невозмутимо добавил он.
   Необходимость пересмотра оценок явно не обрадовала швейцара.
   - Вы опоздали, - сварливо буркнул он.
   - Гульба еще идет, - твердо заявил Григорий. На приглашении стояло время - с пяти до восьми, а сейчас было самое начало восьмого. Григорий решил пойти на проклятую вечеринку в последнюю минуту, оставив за собой еще и право передумать по пути. Но когда заносчивый швейцар со славянским носом взглянул на него, будто на какого-нибудь колхозника или бомжа, Григорий сказал себе, что непременно проникнет на эту попойку ("вечеринку с коктейлями"), поскольку там ему самое место.
   Или он не царедворец, таящийся под сенью телевизионного трона? Или не он вкладывает в уста Петра Пекаря добрую половину произносимых им с экрана слов? Или не он почти знаменитость, а вернее сказать, чревовещатель знаменитости? "Поди прочь, человече, - подумал Григорий. - В моих жилах течет кровь Романовых". (Хотя это вряд ли было так.)
   Если вы держитесь уверенно, дело в шляпе. Швейцар заметил льдинки в глубоко посаженных глазах Григория, увидел, как тверды его осунувшиеся скулы, как расправлены тщедушные плечи, и признал в нищем принца. Он торжественно (хотя и не очень) простер длань и молвил, возвращая приглашение:
   - Прямо через вестибюль, вторая дверь направо.
   - Благодарю вас, - сказал Григорий и с веселым изумлением заметил, как швейцар соединил каблуки (ладно, пусть беззвучно, но все-таки). Миновав его, Григорий вошел в вестибюль, убранный плюшем и мрамором.
   Шум выкатывал из международного зала клубами, будто чад из кухни деревенского постоялого двора. Болтают на вечеринках во всем мире одинаково - весело и ни к кому не обращаясь; эта болтовня создает некую особую окружающую среду, как бы деля белый свет на гуляк и никому не нужных чужаков. При мысли о том, что на сей раз он попал в число избранных, Григорий почувствовал радость и нырнул в это шумное облако. Оно не отторгло, а радушно поглотило его. Едва ли он сознавал, что какой-то человек у дверей забрал у него приглашение и провел вновь прибывшего под широкой аркой в просторную комнату с высоким потолком, убранную с таким расчетом, чтобы как можно ярче напомнить людям о царской роскоши и царском могуществе. Везде золото и белая эмаль, вдоль стен - вроде бы неприметные, но величественные кресла, в которых восседали надутые, будто сизари, разодетые люди.
   Две люстры по торцам комнаты перемигивались над головами официантов, облаченных в тускло-коричневые одеяния (здесь не было ни одной красной ливреи). Как будто владельцы замка впустили в главный пиршественный зал своих смердов, чтобы те могли отметить какое-то ежегодное торжество, подумал Григорий.
   Можно ли извлечь из этого шутку? Конечно, можно, только пойдет ли она в дело? Теперь, когда всем видно, что пролетариат наломал дров, повсюду царит некое ошеломленно двойственное отношение к тому высокородному младенцу, которого выплеснули вместе с водой в 1917 году. Уже несколько месяцев и Григорий, и Петр Пекарь всячески пытались вплести в текучку дня сегодняшнего упоминания о царствах, царях и царственных фамилиях, но все шутки на эту тему выходили слишком плоскими и бледными.
   Беда была в том, что они не могли выразить однозначного отношения к предмету. Разумеется, никому не хотелось вновь попасть под власть класса, искренне полагавшего, что между крестьянами и их скотом нет никакой разницы, но все же... Все же что-то не получалось со стилем. Со стилем, а не с сутью.
   "Цари для нас и поныне - что ком в глотке. Ни проглотить, ни выплюнуть".
   Это не смешно. Это всего-навсего правда.
   Озираясь в поисках бара (ему разрешалось выпивать, но в меру - пока в меру; безудержные возлияния еще впереди), Григорий скользнул взглядом по миловидной девушке в центре забитой народом комнаты. Она оживленно беседовала с высоким, коренастым, тупорылым мужиком, который мог быть только легавым и никем иным. Возможно, даже из КГБ. Девушка была рослая, стройная, почти блондинка, с ясными глазами и очаровательным носиком; она прямо пыжилась от самоуверенности. Наряд девушки производил впечатление сшитого на заказ и сидел, как влитой. "Американка", - подумал Григорий и стал продвигаться поближе к водке.
   Русского, с которым беседовала Сьюзан Кэрриган, очень развеселила мысль о том, что девушка попала в Москву, одержав победу в объявленном журналом конкурсе. Звали этого русского Михаилом, и он преподавал экономику в МГУ. Высокий, худощавый, лощеный мужчина с приятно резкими чертами и мурлыкающим баритоном, которым он сейчас произносил безупречные английские фразы с легким оксфордским акцентом.
   - Определение ценностей капиталистического общества, - вещал он, наверное, никогда не будет понято моим поколением. Допустим, какая-то фирма гонит из картофеля водку. Чтобы продать эту водку, фирма наобум выбирает гражданина (случилось так, что в данном случае вас, гражданочка) и бесплатно отправляет в путешествие в Москву. Вы сами, при всем желании и даже крепчайшей в мире печени, никогда не сможете выпить столько водки, сколько нужно, чтобы покрыть расходы винодела по устройству этого предприятия. По сути дела, - он рассмеялся и указал на бокал в руке девушки, - вы и вовсе водку не пьете, а пьете белое вино.
   - Да, - согласилась девушка, - я знаю, это может показаться глупым, но...
   - Ничуть, ничуть. - Михаил подтрунивал над ней так прямодушно и дружелюбно, что девушка не могла обижаться на него. - Разделить общество любительницы белого вина весьма приятно, - заверил он ее. - А кроме того, в этой комнате нет ни одного человека, который продержится на ногах дольше вас, это несомненно. Однако вернемся к обсуждаемому вопросу. Производитель водки не может надеяться, что вы вернете ему потраченные деньги. Возможно, он считает, что другие граждане узнают о проявленной им по отношению к вам щедрости, воспылают к нему теплыми чувствами и станут покупать его товар в количествах, достаточных и более чем достаточных, для покрытия его расходов? И это - в дополнение к той водке, которую они купили бы и так.
   - Понятия не имею, - честно призналась Сьюзан. - Что бы они там себе ни думали, я чудесно провожу время. Россия так прекрасна.
   - Вы полагаете? - улыбаясь ее воодушевлению, спросил он.
   - Музеи, картины, иконы! - воскликнула девушка. - А как красива река. Надеюсь, компания "Семенов" сторицей окупит свои расходы.
   - Уже окупила, - произнес слева от нее голос с американским выговором. Девушка и Михаил повернулись и увидели бородача лет сорока с чем-то, облаченного в мятую спортивную куртку и белую сорочку. На шее - бордовый галстук-бабочка, а над ним - виноватая улыбка человека, без приглашения влезшего в разговор. - Простите меня, - добавил бородач, - я случайно услышал. Зная, что вы... ведь вы - Сьюзан Кэрриган, так?
   - Совершенно верно.
   - Джек Филдинг, - представился он. - Сотрудник нашего посольства. Мы выправляли кое-какие ваши бумаги. Так вот, я полагаю, что принцип тут следующий. Правда, я не экономист. - Он повернулся к Михаилу. - В отличие от вас, не так ли?
   - Да, я занимаюсь экономикой, - ответил Михаил и представился еще раз, назвав какую-то немыслимо длинную фамилию. Мужчины обменялись рукопожатием, и Михаил продолжал: - Вы понимаете, как складывалась ценность подарка, сделанною мисс Кэрриган?
   - Думаю, что да, - отвечал Джек Филдинг. - Главное тут - реклама и общественное мнение. Предложив людям столь желанную для многих награду, вы прославите свое имя. Когда покупатели пойдут в местную винную лавку, то скорее всего приобретут там именно ваш товар. Значит, если вышло так, как хотели устроители, они добились увеличения продаж еще до окончания конкурса и нажились раньше, чем потратились на мисс Кэрриган.
   - Ну а если вышло не так, как они задумывали? - спросил Михаил. - Если они не увеличили объем продаж?
   Джек Филдинг с улыбкой передернул плечами.
   - Ну тогда все равно придется платить, пусть и с зубовным скрежетом. Как ни крути, а мисс Кэрриган получила бы свою поездку в Москву.
   - Как здорово! - воскликнула Сьюзан.
   - По этой и по многим другим причинам я остаюсь сторонником свободного рынка, - продолжал Джек Филдинг. - Частной компании гораздо труднее нарушить договор, чем государственной.
   - Э... - встревоженно молвил Михаил, - если мы намерены обсуждать свободный рынок, я, пожалуй, налью себе еще выпить. Сьюзан, ваш бокал тоже опустел.
   - Благодарю, - ответила девушка, протягивая ему стакан.
   Михаил вопросительно посмотрел на американца.
   - Мистер Филдинг?
   - Благодарю вас, мне достаточно.
   - Тогда я сейчас вернусь, - пообещал Михаил, направляясь к стойке.
   Джек Филдинг с тусклой улыбкой оглядел зал и сказал:
   - Тут зверинец какой-то.
   - Ума не приложу, почему меня пригласили, - простодушно проговорила Сьюзан. - Может, потому, что я живу в этой гостинице.
   - Наверное, эти охранники культуры хотели, чтобы тут было как можно больше англоязычного люда, - ответил Филдинг. - Поэтому и меня прислали сюда. Такая помпа призвана создать у русских впечатление, будто эта организация пользуется большим влиянием на Западе. Но список гостей любой такой вечеринки - гораздо более мудреная загадка, чем даже та идея, на которой основан выигранный вами конкурс, повергнувший вашего русского друга в такую растерянность.
   "Моего русского друга. Кабы так. Но в самом начале разговора Михаил упомянул, что женат". "Увы, жена не смогла сегодня пойти со мной". Впрочем, Сьюзан все равно было приятно его общество. В конце концов она приехала сюда знакомиться с Россией, а не точить лясы с Джеком Филдингом. Таких, как он, на любой вечеринке в Манхэттене не меньше полудюжины.
   Вернется Михаил или нет? Может, Филдинг нарочно спугнул его? Сквозь брешь в толпе гостей Сьюзан видела, что русский сидит у стойки в дальнем конце и беседует с другим русским.
   Выстояв очередь, Григорий получил свою порцию водки, и тут кто-то рядом с ним спросил по-английски с могучим акцентом:
   - Вы гаварытэ па-аглыцкы?
   Григорий удивленно обернулся и увидел того самого тупорылого коренастого легавого, или кагэбэшника, который недавно беседовал с американкой.
   - Немного понимаю, но говорить не умею, - по-русски ответил он.
   - А вы попробуйте, - велел мужик и, снова переходя на свой кондовый английский, добавил: - Атвэтти на мой пэрвый вапрос, но па-аглыцкы.
   Отыскивая английские слова и делая громадные промежутки между ними, Григорий медленно ответил:
   - Я панимайу немного английскхи. Я читаю английскхи болше... лучше, чем я говорьу.
   - Хххарашо, - заявил мужик на своем дикарском языке Шекспира (Григорий был уверен, что его собственный английский по крайней мере не настолько отвратен, во всяком случае, что касается произношения). - Вы можыти называт мынья Мыхаыл. Вы будытэ идти с мыной.
   - Но... кто вы?
   - Кы Гы Бы, канэшна, - ответил мужик, которого звали, а может, и не звали Михаилом. Он сказал, где служит, небрежно передернув плечами, потом добавил: - Об што вы никаму нэ гаварыт.
   - Рассумеется.
   - Тыпэр вы будэтэ слэдоват за йя. Вон есть два амырыкханцы разгаварывайущие. Я должэн гаварыт с мужчщына самым. Вы будытэ гаварыт с жэншын, штобы йя увадыл мог мужчшына в старана прочщщщь.
   - Но... почему я?
   - А патамху што я вас ысползыват, - ответил мужик из КГБ, причем последнее слово, слишком длинное для его языка, он произносил, шлепая губами, будто резиновыми мухобойками. - Тыпэр пашлы. - Когда они протискивались сквозь толпу, кагэбэшник, словно вспомнив о чем-то, добавил: - Как вы зват?
   - Григорий Басманов.
   - Ы как вы палучат на жызн, Григорий Басманов?
   - Писать для телевизии, - поиск и расстановка английских слов поглощали все внимание Григория.
   - Ххххарашо.
   Двое американцев увлеченно тараторили по-своему; слова сливались, окончания разлетались, будто брызги, и речь звучала совершенно непонятно.
   "Ни слова не разберу! - подумал Григорий. - Вот же стрекочут! За этим, что ли, я сбежал из клиники? Чтобы меня настращал легавый из конторы, да еще и американцы унизили?"
   Изысканно-лощеный экономист Михаил сказал:
   - Я привел с собой соотечественника, который был бы рад усовершенствовать свой английский.
   А коренастый Михаил из КГБ объявил:
   - Эта есть чилавэк русскый, каторый гаварыт па-аглыцкы так жэ хххарашо, как мнэ сам. Можэт, лучшэ.
   - Я имею только немного английский, - проговорил Григорий, улыбаясь американцам, чувствуя, как его охватывают робость и ощущение неловкости, и начиная жалеть, что вообще приперся сюда. Что он знает об иностранцах? Как держать себя с ними? Кроме двух-трех врачей с Запада, с которыми он общался исключительно через толмача в первый год после чернобыльской аварии, Григорий никогда в жизни не встречался с иностранцами. "Я же простой киевский пожарник, - подумал он. - Моя новая жизнь - лишь недоразумение".
   - Это мисс Сьюзан Кэрриган из Нью-Йорка, - в один голос сказали оба Михаила. Правда, Михаил из КГБ забыл про "мисс". - Она выиграла Москву на конкурсе. - Михаил от экономики весело улыбнулся, а Михаил от охранки осклабился в какой-то мрачной и немного оскорбленной ухмылке.
   - Поездку в Москву, - поправила их Сьюзан, улыбнувшись свежему русскому и протягивая ему руку. Григорий принял ее, сознавая, как тонка, костлява и нерешительна его собственная рука. Виду него был, как у больного гриппом или гриппоподобным недугом, который дал маху, встав с койки и явившись на вечеринку.
   - Григорий Басманов, - проговорили Михаилы, завершая церемонию знакомства. - Григорий работает на московском телевидении.
   - О, правда? - Сьюзан выпустила хилую руку Григория и приняла от Михаила полный бокал вина. - А что вы там делаете?
   - Сочиняю шутки для одного комика, - ответил Григорий, произнося слова в час по чайной ложке. Потом покачал головой и добавил: - Вы про он не слышали.
   - Возможно, я слышал, - сказал Джек Филдинг, протягивая руку. - Джек Филдинг, сотрудник посольства. Мы много смотрим телевизор, уж поверьте. Кто этот ваш комик?
   Пожав Филдингу руку, Григорий сказал:
   - Петр Пекарь.
   Он испытал истинное удовольствие, услышав исполненное горестного изумления "кряк" кагэбэшника (Михаил от экономики радостно хихикнул, вспоминая что-то).
   Филдинг тоже обрадовался.
   - Правда? Этот парень - настоящий смутьян!
   - Да, - согласился Григорий и расслабился, нежась в лучах славы Петра Пекаря.
   - Если бы несколько лет назад он вякнул то, что свободно говорит теперь, сразу же отправился бы прямиком в Сибирь, - добавил Филдинг, качая головой.
   - Ну, по крайнему меру он бы там имел меня, - заверил американца Григорий. - Если Петр Пекарь простуживает себя, я, от своя сторона, тотчас чихать меня. - Он удивился той легкости, с какой вдруг заговорил по-английски, стоило только начать. Оказывается, тут нет ничего невозможного.
   - Я пыталась смотреть здешние телепередачи, - сказала Сьюзан. - Но это просто мучение. На вид - вроде как наши, американские. И новости, и спорт, и игры, но я не понимаю, кто что говорит. Ну а с надписями и вовсе беда, я не знаю даже букв! - воскликнула она, смеясь над собственной беспомощностью.
   - Конечно, я видель вашу американскую телевизию, - сказал Григорий. Девушка ему нравилась. Она держалась просто и уверенно. Ему хотелось продолжать разговор, и не важно, насколько это трудно. - В телестанции присваивают трансляцию через спутник. Иногда я вижу новости Си-эн-эн. Вы знаете эту программу?
   - О, разумеется, - отвечала Сьюзан. - Кабельная сеть. Должно быть, с вашей точки зрения, это воспринимается совсем иначе.
   - Какой позитивизм. - Григорий улыбнулся ей, надеясь, что в английском языке, есть это слово. - Дикторы говорят так уверенно. У нас никто ни во что не уверен со дня Сталин скончаться.
   Сьюзан засмеялась, удивилась этому и сказала:
   - Это одна из шуток, которые вы сочиняете для как бишь его?
   - Прошу прощения?
   - Ой, извините. - Сьюзан, как могла, объяснила смысл английского перевода выражения "как бишь его", а тем временем экономист Михаил нежно отвел Джека Филдинга в сторону и возобновил разговор:
   - Да, так вот, об этом вашем свободном рынке. Теперь, когда японцы дышат вам в затылок, вы не станете отстаивать идею полного возврата к нему.
   (Одновременно другой Михаил произнес, тоже обращаясь к Филдингу: "Я должэн гаварыт с вы про этат ваш пасольство. Есть нада решыт ешо нескалка вапросов".)
   - Всем приходится приспосабливаться к меняющейся действительности, пробормотал Филдинг, послушно бредя следом за Михаилом и оставив Сьюзан наедине с Григорием, который пытался втолковать девушке, почему псевдоним Петр Пекарь сам по себе должен вызывать смех у русского зрителя. Объяснить это оказалось довольно сложно, да так и не удалось. Тем не менее разговор продолжался. Сьюзан поведала, как она очутилась в Москве, выиграв конкурс американской водочной компании. Объяснение оказалось непростым и для нее и вышло совсем уж неудачным.
   Они беседовали уже довольно долго, обсуждая в основном красоты Москвы и ближнего Подмосковья, когда Григорий вдруг заметил, что толпа немного поредела, и испуганно взглянул на часы. Было почти десять минут девятого.
   - Ой, нет, - пробормотал он. - Я опоздал для моя пилюля. Нельзя ли попытать вас подержать мой стопарь? Спасибо.
   Сьюзан держала два почти пустых бокала, а Григорий тем временем достал из кармана пиджака картонный спичечный коробок и извлек на свет большую зеленую капсулу. Улыбнувшись и пожав плечами, он сказал:
   - Прежде я никогда не брал эту дрянь с водкой. Может, сильнее заработает.
   Забрав у девушки стакан, Григорий осушил его, а заодно и запил пилюлю.
   - У вас грипп? - спросила Сьюзан. А потом, поскольку его английский был очень клочковатым и изобиловал неожиданными, удивительными лексическими провалами, решила объяснить: - Какая-нибудь простуда или что?
   - Нет, ничего наподобие, - ответил ей Григорий. - Я вовсе не... как это... заразный. - Посмотрев в сторону стойки, он спросил: - Любознательно, они уже не оделяют выпивкой?
   - Боюсь, что нет, - ответила Сьюзан и решилась: - Знаете, американские туристы пригласили меня на обед. Там будут два экскурсовода из "Интуриста" и один русский из какой-то торговой комиссии. Почему бы вам не пойти с нами? Уверена, вам будут рады.
   "Приключение! - подумал Григорий. - Может быть, последнее".
   - Со счастьем принимаю ваше призывание, - ответил он.
   Только за десертом и десертным вином Григорий наконец рассказал Сьюзан о состоянии своего здоровья и его причинах.
   - Чернобыль?
   - Да.
   Он уже так накачался водкой и добрым вином, так напичкал себя хорошей едой и приятными ощущениями, что совсем забылся. Корявый английский был забыт, болезнь была забыта, принадлежность к числу простых киевских мужиков - тоже. Да и вообще позабыто было все на свете. Он рассказал о себе Сьюзан просто потому, что ему хотелось рассказать о себе хоть кому-нибудь.
   Слева и справа от них за длинным столом продолжались бессвязные разговоры, но Григорий пропускал их мимо ушей. Как же хорошо: наконец он кому-то доверился. Наконец он произносит слова, которым кто-то внимает. Кто-то вне стен клиники. Человек, который увезет это с собой на край света, уедет, исчезнет, и тогда он, Григорий, тоже сможет тихо и спокойно вернуться на круги своя. На свою привычную нисходящую спираль.
   Сьюзан была потрясена.
   - Рак? Лучевая болезнь? Да что с вами? И нет никакой надежды? Григорий, послушайте! У меня есть брат, то ли двоюродный, то ли троюродный, то ли еще какой. Я с ним почти не вижусь, ну, может, раз-два в год, но не в том дело... - Сьюзан тоже была под мухой, к тому же в такой час она обычно уже спала. - А дело в том, что он врач, занимается наукой. Большой специалист по СПИДу, работает в исследовательском центре Нью-Йоркского университета. Я ему позвоню...
   - Слишком бегло, - пробормотал Григорий. Перед глазами все плыло. Он помахал рукой, тщетно пытаясь поставить запруду на пути этого словесного потока. - Слишком бегло. Слишком бегло. Не ловлю.
   - Мой брат, - медленно и четко выговорила Сьюзан, - может что-то знать, чем-то помочь. Я ему телефонирую. Вы могли бы выбраться в Нью-Йорк, если будет нужно? Вам хватит денег? Есть где занять? Вас выпустят отсюда?
   Григорий засмеялся, потешаясь над самим собой.
   - Деньги имею, - ответил он. - И врачи меня отпускают, если от этой езды будет какая польза. Но в этом нет хорошей вещи, Сьюзан. Не для меня. Топор упал. Он уже упал.
   - Но вам-то не обязательно падать духом и идти ко дну, как топор, возразила Сьюзан, и Григорию вспомнились дикторы Си-эн-эн, сообщающие добрые вести. - Вам никак нельзя падать духом. Я позвоню брату. Прежде чем начать изучать СПИД, он был... - Вдруг она умолкла, нахмурилась, подалась к Григорию через стол и, заглянув ему в глаза, спросила: - Григорий, а в России есть больные СПИДом?
   - Да, конечно, - ответил он, сопровождая свои слова мрачно-торжественным кивком. - Положение очень серьезное. В больницах, понятно?
   - В больницах?
   - Иголки. Мы не имеем достатка иголок в Советах, - объяснил Григорий. Поэтому они идут в действие... как это по-вашему... многоразово.
   - Снова и снова.
   - Да, снова и снова. Многие матери и младенцы... как это... зараживались. Снова и снова. - Его глаза, казалось, ввалились еще глубже, а взгляд сделался и вовсе больным.
   Много смертей. Тут повсюду смерть кругом. Ой, Сьюзан, все умирает. Все умирает, Сьюзан.
   Аннаниил
   Нигде в мире водку больше не гонят из картофеля. Это мне известно. Я знаю все, что должен знать, чтобы воплотить Его замысел. Но ведомо ли это Михаилу? Возможно. Однако считает ли Михаил, что это ведомо и Сьюзан Кэрриган? Впрочем, не важно.
   А важно - набрать актеров, исполнителей, которые будут совершать необходимые действия, и свести их вместе. А ведь делать это предстоит в некоторой спешке, вот почему я поторопился познакомить Сьюзан и Григория, представ перед каждым из них в самом подходящем на тогдашний момент облике: перед Сьюзан - как человек, с которым ей хорошо, а перед Григорием - в облике, вызывающем доверие. Я бы свел их гораздо более изящно и тонко, но мне надо было справиться с этой задачей как можно быстрее.
   Быстрее. Почему быстрее? Я и сам ломал над этим голову. Когда меня впервые ознакомили с Его замыслом, когда я проникся им, то не смог не выказать удивления по поводу такой торопливости. В конце концов на создание этого мира Он потратил миллионы и миллионы земных лет и действовал осторожно, шаг за шагом, пока не довел до совершенства все стихии. А когда этот уголок Его вселенной в последний раз вызвал у Него раздражение, Он решил не уничтожить мир, а спасти его. И на это, от зарождения замысла до распятия, ему потребовалось тридцать три людских года. Почему же сейчас такая спешка?
   А потому, как мне дали понять, что в первый и во второй раз люди еще не очень надоели Ему.
   5
   Кван одолжил у Тань Сунь велосипед, чтобы съездить на другой конец города, в район больших гостиниц. Девушка выкатила велик из прохладного тенистого чулана возле дома и вручила его Квану, присовокупив цепь и замок, чтобы он мог приковать стального коня, пока будет беседовать с репортером. На лице Тань Сунь застыла тревожно-капризная гримаса.
   - Прежде чем войти в гостиницу, обязательно убедись, что там нет полиции, - предупредила девушка. - Ты прекрасно знаешь, как выглядят их машины без опознавательных знаков.
   Кван засмеялся. Подумаешь, встреча с журналистом. Он бывал и в гораздо худших переделках.
   - Все знают, как выглядят их машины, - ответил он. - Во-первых, они чистые, во-вторых, на зеркалах заднего обзора нет никаких висюлек. И все знают, как выглядят их пассажиры. Они ходят к одному и тому же портному, и он сбагривает им ткань, которую не покупают англичане. Серую с блестками и голубую. А потом кроит для них пиджаки, которые малость коротковаты в спине.
   - Не паясничай, это не праздничная прогулка, - прошипела Тань Сунь. Она взъелась на Квана, поскольку не видела иного способа отвести душу.
   И почему эти девицы такие собственницы? Кван уже почти два месяца скрывался в доме семьи Тань - достаточно долго, чтобы влюбиться в их прелестную дочь, сорвать лепестки счастья с нежного цветка и пресытиться им. Кван просто не мог сказать ей, что все кончено, поскольку не хотел, чтобы родители девушки вышвырнули его на враждебные улицы. Но разве она сама не видит? Или хочет до скончания века прятать его под своей юбкой?
   Нуда ладно. Зная, что она и впрямь тревожится за него (и что опасность ему грозит нешуточная), Кван посерьезнел и сказал:
   - Нет, это не праздничная прогулка. Праздники кончились. Это беседа с репортером очень крупного американского журнала. - Он ободряюще улыбнулся. Не волнуйся, верну я твой велосипед.