Стародымов Николай. Гений Умирает Дважды

   - Сто граммов водки, - неожиданно даже для себя заказал он. - Нет, сто пятьдесят... И настоящей водки, не шнапса.
   Дева взглянула на него немного удивленно, однако не сказала ничего. В конце концов если клиенту утром хочется выпить водки, это его дело.
   - Что-нибудь еще?
   Что еще? Да все, пожалуй...
   - Кто заказывал такси?
   - Я-я, иду, - отозвался Лосницкий.
   Это ж надо, только заказал - и машина тут как тут. И недорого, кстати, не то что в Первопрестольной.
   Он торопливо проглотил мягко скользнувшую в горло жидкость, не считая, бросил на стойку несколько монет и, не дожидаясь сдачи, поспешил к автомобилю.
   ...- Господи, какой идиот, - с некоторой досадой проговорил один из двух мужчин, сидевших в припаркованном неподалеку автомобиле. - Неужто он всерьез надеется нас обмануть?
   - Скорее бы уж ехал, чтобы засветло в город вернуться, - озабоченно откликнулся водитель. - А то сегодня футбол... - И тут же предложил: - Давай пари: куда он поедет дальше?
   - Покрутится по городу, потом возьмет напрокат другую машину и попытается уехать из города, - охотно включился в игру первый. - Причем, скорее всего, на юг, чтобы нам с тобой мозги заморочить.
   - Да ну тебя! - едва ли не с обидой разочарованно протянул собеседник. - Я хотел предложить тот же вариант.
   - Так он же идиот, - засмеялся первый.
   Через мгновение к нему присоединился и второй.
   МОСКВА. КАРДИОЛОГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ КЛИНИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ N...
   Врач-кардиолог, кандидат медицинских наук Семен Яковлевич Леваневич откровенно не желал поднимать глаза на сидевшего перед ним человека. Тот, впрочем, прекрасно понимал причину такого поведения собеседника. Вернее, он наивно полагал, что понимает. Потому старался говорить спокойно, убедительно, с не слишком бросающимся в глаза легким нажимом.
   - Но согласитесь, доктор, что я должен поговорить с больным... Даже не должен - обязан!
   Семен Яковлевич неопределенно передернул плечами.
   - Может быть, может быть, все очень даже может быть...- он безостановочно вертел в руках карандаш, легко постукивая по столешнице поочередно то острым, но тупым, с ластиком, концами, и внимательно глядя на свои длинные тонкие пальцы. - Очень даже может быть.
   И опять умолк. Несмотря на профессиональную выдержку, собеседник начал слегка раздражаться.
   - Не "может быть", а должен, - произнес он подчеркнуто сдержанно.
   Леваневич на мгновение поднял глаза, уколол просителя быстрым взглядом.
   - Простите, запамятовал, как вас звать-величать?.. - спросил он, вновь отведя взгляд.
   - Вадим Сергеевич, - отозвался собеседник.
   По сравнению с врачом следователь был еще очень молод, чтобы не сказать юн, а потому свое отчество он произнес тоже с легким нажимом, подчеркивая, что его должность и миссия, с которой он тут пребывает, в значительной степени нивелирует заметную разницу в возрасте.
   - Так вот, Вадим Сергеевич, сегодня я буду вынужден признать ваше право на нарушение действующих правил, а завтра вы же вызывите меня к себе в кабинет, - скривил губы врач, упорно глядя перед собой.
   - Это почему же? - спросил тот, но в следующее мгновение и сам понял, что имеет в виду эскулап.
   - Почему? - врач чуть пожал плечами. - Да потому, что у больного, простите за мрачный каламбур, больное сердце. Оно может не выдержать допроса.
   В дверь торопливо постучалась и заглянула молоденькая медсестра, однако Леваневич откровенно поморщился и махнул ей рукой - не до тебя, мол. Она выскользнула в коридор и аккуратно прикрыла за собой створку.
   - Ну почему же сразу обязательно допроса? - дождавшись, пока она вышла, поморщился проситель. - Мне нужно с человеком просто поговорить... Задать всего лишь несколько вопросов... Должен ведь я узнать причину, по которой... - он запнулся. - По которой происходят некие события...
   Леваневич слегка усмехнулся.
   - Да об этих, как вы говорите, неких событиях уже все знают, - он кивнул в сторону лежавших на краю стола газет.
   - А больной? - встрепенулся следователь.
   - Что вы, ему это, конечно, не показывали, - покачал головой врач. - Да и не до газет ему сейчас... В общем, так, молодой человек, - решившись, вдруг твердо проговорил Семен Яковлевич. - Даю вам на беседу ровно полчаса, тридцать минут
   - и ни секунды больше. За больного я не ручаюсь и полностью полагаюсь на ваше благоразумие. Если с ним что случится, Вадим Сергеевич... В общем, я надеюсь, что ничего с нашим пациентом не случится, и соглашаюсь на этот разговор исключительно, так сказать, осознавая гражданский долг и желая оказать, если можно так выразиться, содействие... Но если уж что-нибудь случится, я, как Понтий Пилат, умываю руки, - и он даже потер кисти, продемонстрировав, как будет их умывать.
   Следователь коротко кивал едва ли не после каждой фразы врача.
   - Да-да, конечно, - согласился он. - Я буду осторожен. Всего несколько нейтральных вопросов... Уж поверьте, не в моих интересах...
   - Да-да, конечно, никак не в ваших, - кардиолог не дал следователю закончить фразу. - Посидите немного здесь, пожалуйста, я сейчас.
   Семен Яковлевич поднялся, обогнул стол и направился к двери. Он шел тяжело, ссутулившись, слегка приволакивая левую ногу, засунув руки в карманы крахмально-жесткого короткого серо-зеленого халата.
   "Любопытно, он всегда такой пришибленный или его так тревожит мой визит?- подумал следователь. - А может, просто устал после дежурства - у них ведь, у врачей, работенка тоже нервов выматывает не дай Бог сколько..."
   Впрочем, о Леваневиче он подумал только вскользь, мимоходом. В конце концов мало ли у кого какая походка, какой, так сказать, экстерьер. Куда любопытнее сейчас другое...
   Вадим Сергеевич взял со стола газету, на которую кивнул врач. В самом деле, интересно взглянуть, что там эти газетные борзописцы пишут про все эти события. Обычно журналюги (черт бы их всех побрал - оптом и розницу!) бессовестно врут, придумывают собственные идиотские объяснения чрезвычайным происшествиям или пользуются не менее идиотскими слухами. Но случается, что и у них что-то можно почерпнуть любопытное.
   Где тут?.. А, вот!
   "НЕИЗВЕСТНЫЕ РАССТРЕЛЯЛИ ГРУППУ УЧЕНЫХ
   Зверское убийство произошло вчера в Институте сверхслабых токов РАН (переврали название - ну да что с них взять? Они постоянно что-нибудь, да переврут). Группа боевиков средь бела дня ворвалась (тоже неточно - они ведь спокойно вошли) в помещение одной из лабораторий и расстреляла находившихся там людей, по разным данным - от восьми до четырнадцати человек. После этого бандиты разломали несколько компьютеров, выгребли бумаги из нескольких столов и скрылись. Следственные органы пока отказываются от каких-либо комментариев по поводу происшедшего. Однако нам удалось узнать, что нападавшим помогал один из сотрудников лаборатории".
   Естественно, отказываются. У них в управлении все на уши встали, когда стало известно о таком массовом убийстве. Одиннадцать трупов! Несколько человек по разным причинам отсутствовали на рабочем месте, и это их спасло. Охранник, по его словам, просидевший во время трагедии под пистолетом одного из боевиков, показал, что бандиты увели с собой девушку, работавшую в лаборатории. Ее личность установили быстро, однако найти ее до сих пор не удалось.
   Один из выпотрошенных столов принадлежал некоему Штихельмахеру, который накануне налета оказался в больнице с сердечным приступом. Потому следователь Вадим Вострецов и пришел сюда. Потому и уговаривал врача разрешить задать больному несколько вопросов. Где он, к слову, этот врач, куда запропастился?
   Между тем Семен Яковлевич, выйдя из своего кабинета, тотчас направился в палату, где в одиночестве лежал Арон Абрамович. Войдя к нему, Леваневич тщательно затворил за собой дверь.
   - Ну что, как себя чувствуем? - с напускной медицинской бодростью спросил врач.
   - Спасибо, доктор, немного лучше...
   Штихельмахер был бледен, бледен до синевы. И на вошедшего не обратил особого внимания.
   - Сейчас мы вам укольчик сделаем... Общеукрепляющий...
   Арон Абрамович послушно выпростал из-под одеяла левую руку, поддернул повыше рукав, повернул руку так, чтобы было удобнее колоть. Леваневич достал из кармана халата приплюснутый шприц-тюбик. Когда он снимал с иглы защитный колпачок, его тонкие пальцы нервно дрожали. По этой же причине он не сразу смог проколоть предохранительную мембрану, которая находилась вглубине канала иглы. Наконец это ему удалось.
   - Нуте-с, закатайте, пожалуйста, рукав повыше...
   В душе Штихельмахера шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие. Он слегка повернул голову, посмотрел на своего лечащего врача... Непонятно, с чего это сам врач лично решил сделать ему укол. Да и шприц какой-то непривычный... Однако что-то спросить Арон Абрамович постеснялся. В конце концов врач есть врач, и его нечего опасаться.
   Под больничной рубашкой оказалась старческая худая серовато-бледная рука с рельефно обозначившимися синими венами. У локтя виднелись характерные точки - Штихельмахеру уже делали несколько внутривенных уколов.
   Хорошо, что этот укол можно делать не обязательно в вену, - подумал Леваневич. В своем нынешнем возбужденном состоянии он мог бы и не попасть в эту тонкую синюю жилку, особенно если бы кровеносный сосуд ушел в сторону... Подумал - и с силой ткнул тонкой иглой в дряблую старческую мышцу. С силой сдавил стенки шприц-тюбика, выталкивая содержимое в живую плоть. И только выдернув иголку, сообразил, что у него в руках нет смоченной в спирту дезинфицирующей ватки. По большому счету она сейчас попросту не нужна. И все-таки...
   - Вот и все, - через силу улыбнулся Семен Яковлевич. - Теперь вы можете беседовать.
   - С кем беседовать? - равнодушно спросил Штихельмахер, поправляя рукав.
   - К вам пришел следователь. Сейчас он войдет.
   Больной удивленно повернул к нему голову.
   - Следователь? - переспросил он. - А зачем следователь?
   - Ну как же... У вас такое произошло...
   Известие о визите следователя Штихельмахера немного оживило.
   - Да-да, конечно... Когда он будет?
   - Прямо сейчас.
   Леваневич привычно бросил использованный шприц-тюбик в воронку утилизатора и вышел из палаты. Только бы этот чертов следователь не заметил, насколько он, Семен Яковлевич, сейчас взволнован...
   Вадим Сергеевич сидел на том же месте, где врач его и оставил. Он держал в руках взятую со стола газету и нетерпеливо притоптывал ногой.
   - Простите, что заставил вас ждать, - через силу улыбнулся врач. - Дела, сами понимаете... Прошу вас, идемте, я проведу.
   Штихельмахер лежал в отдельной палате, что для Вострецова было просто идеально. Рядом, на экране установленного на тумбочке чуть слышно гудящего прибора, судорожно дергались несколько зеленых точек, оставляя за собой сложные кривые. Арон Абрамович лежал с прикрытыми глазами. На звук открывающейся двери он приподнял веки и покосился на посетителей. Да, и в самом деле слаб старик, еще и впрямь, не дай Бог, окочурится, подумал следователь, усаживаясь на высокую круглую табуретку, стоявшую в ногах больничной койки. Но допросить его необходимо - нужно обязательно выяснить, почему убийцы заинтересовались содержимым компьютеров и столов именно Штихельмахера и его помощницы.
   - Мне можно поприсутствовать при разговоре? - Леваневич знал, что должно произойти через несколько минут, страстно жаждал уйти, а потому старался изобразить желание диаметрально противоположное.
   - Я был бы вам признателен, Семен Яковлевич, если бы вы нас покинули, - извиняющимся тоном ответил следователь. - Это ненадолго, всего пяток вопросов.
   Врач с готовностью - чтобы не было видно вспыхнувшей в нем радости - повернулся, взялся за ручку двери.
   - Ну что ж... - обронил он через плечо. - Я понимаю... Тайна следствия и все такое... Если вдруг что понадобится, вот кнопка вызова медсестры.
   Оставшись наедине с больным, следователь достал из кармана удостоверение. Молча протянул, раскрытым, Штихельмахеру.
   - Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов? - спросил после этого.
   - Пожалуйста, - с готовностью, слабым голосом, отозвался больной. - Только простите, молодой человек, у меня нет здесь очков... Как ваше имя-отчество?
   - Вадим Сергеевич. Так вот, Арон Абрамович, вы не могли бы мне в общих чертах рассказать, чем вы лично в последнее время занимались в своей лаборатории.
   По мнению Вострецова, вопрос выглядел вполне безобидным - ведь по словам Леваневича сердечник не мог знать о расстреле лаборатории. Однако Штихельмахер совершенно неожиданно оживился. Даже его серые щеки слегка порозовели.
   - А откуда вы знаете? - спросил он, попытавшись приподняться на локтях, однако вовремя спохватился и осторожно откинулся на подушку.
   - Что откуда я знаю? - растерянно переспросил следователь.
   - Ну это, чем я занимался в лаборатории...
   Так, значит, я чего-то важного не знаю, сориентировался в ситуации Вострецов. Однако азбука допроса: обнаруживать свою неосведомленность никак не следует.
   - Ну вот знаю же, - слегка развел он руками. - А что, разве это такая уж тайна?
   - Карина рассказала?
   Карина... Какая Карина?.. Стоп! Карина Туманян. Ведь так зовут девушку, которую увезли бандиты, расстрелявшие лабораторию. И получается, что Карина работала над чем-то совместно с этим Штихель... как его, бишь... Штихельмахером. Значит, ее увезли не просто так, по причине ее красоты, для утех. И значит, скорее всего, все это и в самом деле напрямую связано между собой.
   Та-ак... Любопытный получается карамбольчик... Надо раскручивать его, раскручивать...
   - Арон Абрамович, прошу извинить меня за бестактность и киношность фразы, но вопросы буду задавать я вам, а не наоборот. Хорошо?
   - Да-да, конечно, я понимаю...
   Больной немного поводил головой, устраиваясь поудобнее. Вновь устало прикрыл глаза. Что-то в его состоянии не нравилось Вострецову. Только что выглядевший более или менее бодрым, теперь Штихельмахер на глазах слабел, дышал тяжело, надсадно; на его щеках все явственнее проступала неестественная бледность. Почему-то бросились в глаза наливавшиеся синевой ногти на лежавшей поверх одеяла руке. Зеленоватые кривые на экране вдруг пошли как-то вразнобой, потеряв свою хоть и замысловатую, но слаженную синхронность...
   Или это только кажется? И посоветоваться не с кем... Может, и в самом деле не надо было выпроваживать из палаты врача?..
   Вадим Сергеевич растерянно повел глазами вокруг себя. Что нужно сделать, как помочь больному? Случайно зацепился взглядом за странной формы шприц, прилепившийся к воронке утилизатора.
   Кнопка! Вот она! Вострецов решительно вдавил ее, посылая долгий звонок вызова медсестры...
   Между тем Леваневич, вернувшись в кабинет, сел к телефону и, сверяясь с бумажкой, которую извлек из кармана, быстро простучал по кнопкам, набирая номер.
   - Для абонента номер... Текст: Все в порядке. Подпись - Сеня... Да-да, спасибо.
   Он опустил трубку и какое-то время сидел неподвижно, напряженно глядя на дверь. Она вот-вот должна открыться, эта дверь. И тогда...
   Дверь не открывалась. Вместо нее зазвонил телефон. В сером окошке номер не обозначился - либо не сработал определитель, что нередко случается у нашей связи, либо звонивший включил режим "Анти-АОН".
   - Да, - коротко обронил Леваневич, схватив трубку.
   - Так все в порядке, говоришь? - донесла мембрана лениво растягивающий слова голос.
   Слишком хорошо знал Леваневич эту манеру говорить!
   - Да, - столь же коротко подтвердил он.
   - Кто-нибудь что-то заподозрил?
   - Нет.
   Семену Яковлевичу разговор был неприятен. Да, загнанный в угол обстоятельствами, он сейчас совершил вынужденное преступление. Но обсуждать подробности ему не хотелось.
   - Ну что ж... Хорошо, - продолжил голос. - Где отработанный шприц-тюбик?
   А где и в самом деле шприц-тюбик? Леваневич почувствовал, как его мгновенно прошиб пот. Ведь его строго-настрого предупреждали, что шприц-тюбик необходимо выбросить где-нибудь вне стен больницы и уж во всяком случае подальше от палаты, где лежит Штихельмахер.
   - Так где же? - почувствовав заминку собеседника, напомнил о себе голос.
   - В палате. Выбросил по привычке в мусорку... - выдавил из себя врач.
   - Плохо, - однако подлинной обеспокоенности в голосе собеседника не чувствовалось. - Но будем надеяться, что никто на него внимания не обратит... Ну ладно, Семен Яковлевич, будем считать, что мы с вами в рассчете и что вы нам больше ничего не должны. Ну а теперь не забудьте уничтожить листок с номером телефона и пейджера, по которому вы только что послали сообщение. До свиданья!
   Леваневич опустил трубку на место. Как же это я так, досадовал он, раздирая листок в мелкие клочки. Ведь насчет шприц-тюбика его и в самом деле строго предупреждали... Волновался, вот и выбросил по привычке, стараясь поскорее избавиться от улики... В первый раз пришлось такое делать - дай Бог, чтобы в последний!
   Что же делать? Не идти же сейчас в палату и не копаться в утилизаторе! Может, и в самом деле никто не заметит, пытался он себя успокоить, набирая на телефоне программу стирания всех входящих и исходящих номеров. Да и кто может обратить внимание на содержимое утилизатора? Уборщицам абсолютно все равно, что именно выбрасывают врачи, да и мало ли сейчас импортных препаратов в самых причудливых упаковках!..
   Ладно, пусть все будет, как будет! Авось, пронесет...
   И в этот момент наконец распахнулась дверь. На пороге появилась медсестра.
   - Больной из четыреста шестьдесят четвертой умер! - торопливо сказала она.
   - Что?!
   Леваневич сорвался из-за стола.
   ...Вострецов происшедшим был потрясен. Больной человек, но уж не настолько, вдруг быстро, в течение нескольких минут, у него на глазах вдруг превратился в ТЕЛО - наглядное пособие для обучения студентов правильному вскрытию. И виноват в этом лично он, Вадим Вострецов, который каким-то своим вопросом до такой степени взволновал человека, что у того не выдержало сердце.
   Следователь, стоя в углу палаты и стараясь никому не мешать, растерянно смотрел, как вокруг тела Штихельмахера началась суета, и люди в грязно-зеленой одежде пытались вырвать его у смерти; как они делали ему уколы невероятных размеров иглой и прикладывали к груди какие-то диски, от которых тело сотрясалось; как они вдруг прекратили суетиться и накинули на голову человеку простынку. Все это было для них как-то обыденно, словно бы привычно - и неимоверно жутко в этой своей привычности.
   - Все! Пригласите батюшку,- потухшим голосом проговорил Леваневич и вышел.
   - Чьего батюшку?- скорее по профессиональной привычке, чем из искреннего любопытства поинтересовался Вадим.
   - Не чьего, а просто батюшку, - пояснила оказавшаяся рядом медсестра.- Священника. Причастить, отпеть, или как там это называется...
   - А у вас есть свой священник?- удивился следователь.
   - Да, специально при больнице есть свой священник...
   Медсестру окликнули и она отошла к кровати с телом Штихельмахера.
   - Так ведь у нас батюшка православный, а этот вроде как иудей,- спокойно обменивались между собой репликами медики.
   - Ну а Богу-то, по большому счету, какая разница? Это только люди между собой разбираются, какая вера правильнее, а Бог-то един для всех.
   - Черви, которые будут нас поедать, тоже едины...
   - Равно как и девочки-студенточки, которые анатомируют...
   - А ты бы какую предпочел, которая тебя будет того-самого?..
   Бессознательно наблюдая за действиями медиков, слушая их треп, Вадим заметил, как сестра выбросила в воронку утилизатора использованный одноразовый шприц. Тот было заскользил к горловине, чтобы провалиться внутрь, однако остановился, словно прилип к чему-то. Он был одинок на белой, слегка надколотой, эмалевой поверхности... Только недавно, несколько минут назад, там виднелся другой шприц, непривычного вида, - отстраненно вспомнил Вострецов. Вспомнил - и тут же забыл... В самом деле, до шприца ли тут, когда человек вдруг умер!
   ...Из больницы они выходили вместе с Леваневичем. Семен Яковлевич всячески старался уклониться от подобной совместной прогулки, однако Вострецов, желая узнать точку зрения кардиолога о происшедшем, настаивал, и врачу пришлось покориться. Они проследовали через просторный вестибюль, вышли на улицу. Широкие дорожки, удобные подъезды, деревца, газоны... Больница была построена не так давно, и все тут отвечало современным требованиям. Hичто не говорило о том, что совсем недавно внутри для одного из пациентов все это в одночасье перестало иметь значение. Впрочем, кто знает, может, не только для Штихельмахера, может, еще кто-то в эти же минуты приказал всем оставшимся долго жить?
   ...Вышли на улицу. День уже клонился к вечеру, хотя солнце стояло еще довольно высоко. Из-за просторной зеленой лужайки горячими лучами оно било прямо в глаза. Вдоль длинного частокола невысокого забора больницы гудело широкое шоссе. За ним виднелись большой парк и просторный пруд, на плотине которого в рядок сидели мальчишки с удочками. Жизнь продолжалась...
   Спутники повернули и пошли по тротуару в направлении ближайшей станции метро. Можно было несколько остановок проехать в автобусе или троллейбусе, но они пошли пешком: Вадим - чтобы можно было без помех поговорить, Леваневич - потому, что понимал, что следователь будет настаивать именно на пешей прогулке.
   Залитые предзакатным солнцем лужайка и лесопарк остались справа. Слева тянулись больничные аллеи.
   - Красиво, - задумчиво проговорил Вострецов. - Даже не верится, что мы в черте такой махины, как Москва.
   - Красиво, - рассеянно отозвался Леваневич. - В самом деле, не верится.
   Вадим Сергеевич приписал его рассеянность происшествию с Штихельмахером.
   - Скажите, Семен Яковлевич, как вы можете прокомментировать то, что сегодня произошло? Только с учетом того, что говорите с полным профаном по части кардиологии...
   Леваневич к такому вопросу был готов. Потому откликнулся сразу, хотя говорил размеренно, тщательно следя за своей речью.
   - Ну, если попытаться обрисовать ситуацию как можно более доходчиво... Сердце - это совершенно уникальный орган...
   Каждый кулик,.. подумал Вадим. В самом деле, что еще мог сказать кардиолог? Расхваливать работу гинеколога или проктолога?
   - А разве есть у человека орган неуникальный? - тем не менее обронил Вострецов.
   - Да-да, вы правы, все уникальны, - согласился врач. - Но сердце все-таки стоит особняком. Судите сами: человеческое сердце - это мышечный орган весом немногим более трехсот граммов. В течение всей жизни у него не бывает отдыха, в среднем за время жизни организма оно сокращается более двух с половиной миллиардов раз. Энергии одного такого сокращения достаточно, чтобы груз весом четыреста граммов поднять на высоту метра. Ну а за человеческую жизнь оно поднимает железнодорожный состав на высоту Монблана.
   Несмотря на только происшедшую на его глазах трагедию, Вострецов слушал этот экскурс с искренним интересом. И теперь не удержался от восклицания:
   - Ого!
   - Вот вам и "ого"... - даже несмотря на волнение, Леваневич почувствовал, что ему этот искренний возглас приятен. - Естественно, как и любой, даже самый совершенный механизм, пусть и биомеханизм, сердце постепенно изнашивается. Любой стресс, нервные переживания, неправильное питание, курение, болезни, избыточный вес, спиртное, наркотики, экология, чрезмерные физические нагрузки, а также отсутствие стрессов и физических нагрузок, нерегулярная сексуальная жизнь... Короче говоря, так или иначе, но у многих людей сердце изнашивается быстрее, чем весь организм в целом. Тогда оно начинает давать сбои - в этом случае мы говорим о миокардите, ишемической болезни, стенокардии или даже инфаркте... Ну и так далее. Вообще смертность от сердечно-сосудистых болезней занимает второе место и составляет почти тридцать процентов от всех смертей... Скажем, в Штатах от различных сердечных болезней страдает, по разным оценкам, от восьмидесяти до ста тридцати миллионов человек... Знаете, боль в груди при инфаркте называют "криком голодного сердца о помощи". И если уж оно начало кричать, тут его лучше дополнительно не беспокоить.
   Вадим понял, на что намекнул кардилог, пожал плечами.
   - Но ведь я не успел у него даже ничего спросить... - начал он.
   - Кто его знает... Может, непосредственной причиной сердечного приступа послужило уже то, что Штихельмахер узнал, что его собираются допрашивать, - перебил его Леваневич, стараясь направить течение мыслей следователя о причинах смерти пациента в более удобное для него русло. - Разволновался человек...
   Они подошли к круглой площади с зеленой клумбой посередине и остановились перед "зеброй" перехода, дожидаясь разрешающего сигнала светофора. До метро оставалось совсем немного, ну а в вагоне следователь так или иначе, будет вынужден прекратить свои дурацкие расспросы, - рассуждал Леваневич. Скорее бы уже дойти...
   - А из-за чего он вообще к вам попал? С каким диагнозом? - Вострецов решил перевести разговор с абстрактной темы к вещам более приземленным.
   Семен Яковлевич оглянулся на него с неподдельным удивлением.
   - А вы что же, не знаете?
   - Не-ет...
   Врач усмехнулся - за все время впервые с откровенной насмешкой.
   - Ну вы даете, право слово!.. Хорошо же вы работаете, граждане сыщики!..
   Это были последние слова, которые он успел произнести.
   На бешенной скорости со стороны моста-путепровода на тротуар вылетел старенький "жигуленок"-"троечка". Он буквально врезался в группу стоявших у перекрестка пешеходов. Кто-то успел среагировать и, сбивая других, отпрянул в сторону; кому-то это не удалось... Высокая яркая коляска с сеткой с продуктами между колесами, отброшенная побитым ржавчиной бампером, кувыркаясь, прокатилась по тротуару и завалилась на проезжую часть, прямо под колеса набитого пассажирами автобуса-"гармошки". Сухонькая старушка с испитым лицом споткнулась о собственную сумку-тележку и рухнула на раскатывавшиеся и разбивавшиеся пустые пивные бутылки...