Страница:
Вскоре его принимают на работу в Гостелерадио СССР. В середине 1980-х Анпилов уезжает корреспондентом в Никарагуа, где бродит по джунглям вместе с герильерос и вроде бы даже участвует в партизанских боях. Там же Анпилов, говорят, научился отлично варить кофе.
Еще одной околокоммунистической организацией является «Союз офицеров». Возглавляет его подполковник Станислав Терехов. Почти вся служба Станислава Николаевича прошла на советско-монгольской границе. В столицах он оказался в самый разгар перестройки. И то, что он здесь увидел, подполковнику не понравилось.
Созданная Тереховым структура с самого начала позиционировалась как очень боевая организация. Уже через две недели после регистрации «Союз офицеров» провел в Москве многотысячный митинг, который закончился дракой с ОМОНом. С обеих сторон были раненые, а член «Союза», отставной генерал Николай Песков погиб. Позже тереховские офицеры воюют в Приднестровье и Абхазии. Там гибнут уже двое активистов. В московских беспорядках 1993-го гибнет аж девять офицеров. Все – с оружием в руках.
Чем дальше, тем радикальнее ведут себя офицеры. В сентябре 1993-го Терехов лично возглавляет отряд, который пытается захватить Генштаб Вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. Штаб взят не был, но в перестрелке погиб один из милиционеров. По поводу этого убийства Главная военная прокуратура возбудила было против Терехова дело, но два года спустя оно было прекращено.
Правда, некоторое время спустя в тюрьму Терехов все же сел, и сразу после его ареста неизвестная прежде организация «Союз сталинских соколов» уведомила власти, что если его не освободят, то вскоре последуют покушения на первых лиц государства. Сразу после этого охрана президента Ельцина, премьер-министра и всех вице-премьеров была усилена. К их дачам, резиденциям и городским квартирам были стянуты дополнительные силы спецслужб. Газеты писали, что в Кремле к заявлению «Соколов» отнеслись крайне серьезно…
Один из молодогвардейцев Нины Андреевой писал:
Два десятка выживших петербургских пионеров опекаются некрасивой 25-летней студенткой Сашей. Как-то я спросил ее, сложно ли сегодня прививать детям идеалы Компартии. Пионервожатая ответила, что прививать идеалы – не ее задача. Забот хватает и без того. Например, раз в два месяца Саша возит подшефных пионерок на прием к гинекологу.
С одной стороны, лидеры взрослых компартий заинтересованы в том, чтобы организация пополнялась за счет молодежи. С другой – чрезмерная радикальность комсомольцев может обернуться проблемами. Пытаясь найти компромисс, лидеры рекомендуют молодежи применять силы в красивых, но безвредных акциях. Расписывать стены коммунистическими лозунгами, клеить листовки, портить рекламные щиты.
Газета молодых большевиков «Советская молодежь» рекомендовала:
По факту «нанесения надписей крамольного и нецензурного содержания» местные власти заводят уголовное дело. Активисты студенческого движения и лидеры местного комсомола, близкого к ВКПБ Нины Андреевой, оказываются под стражей. У рядовых комсомольцев проводятся обыски. Действовали милиционеры крайне жестко.
22 декабря 1997 года перед Уральским горсудом предстают трое обвиняемых в нанесении «красных письмен». Двое из них – молодые рабочие, члены комсомола. Третий, Василий Николаев, несовершеннолетний школьник. Подсудимые сидят в зале в наручниках.
Сразу после открытия суда один из комсомольцев выступает с заявлением, в котором утверждает, что еще три недели назад объявил голодовку:
– Я знаком с голодом. Постоянные задержки зарплаты приводили к тому, что, стоя у станка, я иногда падал в голодные обмороки. Как бы тяжело мне ни было, хлеб, отобранный у народа, есть я не буду!..
Второй подсудимый, член обкома комсомола Сергей Колоколов, говорит, что все его признания, которыми располагает суд, были выбиты у него бойцами уральского ОМОНа. Именно после этих избиений у Колоколова обостряются давние хронические недуги.
Для съемок репортажа о суде над комсомольцами в Уральск приезжает бригада программы «Вести». Их не пускают в зал заседаний. Собравшиеся на процессе родственники обвиняемых скандируют «Пресса! Пресса!». На следующий день здание суда окружают специально вызванные пятьдесят бойцов ОМОНа. Телевизионщикам приходится уехать ни с чем.
Чтобы поддержать товарищей, в Уральск приезжает несколько членов ВКПБ. Внешний вид подсудимого Сергея Колоколова шокирует их:
– Стоя в клетке, Сережа корчился от боли. Его желто-зеленое лицо искажалось гримасами. В ходе судебного заседания ему стало особенно плохо, и судья была вынуждена отложить разбирательство на две недели…
Из тюрьмы Колоколов пишет письмо матери:
Как только он был освобожден из-под стражи, ему пришлось сразу же лечь в больницу. Там Колоколову была сделана срочная операция. Состояние комсомольца не улучшалось. Врачи стали готовиться еще к одной операции, но было поздно. 14 октября 1998 года Колоколов скончался. Ему только что исполнилось двадцать восемь лет. Суть правонарушения, за которое он попал в тюрьму, состояла в том, что он краской писал на стенах антиправительственные лозунги.
Юные коммунисты, которые пытались выйти в политику легальными путями, постепенно осознавали – этот путь тупиковый. После подобных судебных процессов переход молодых радикалов к экстремизму становился лишь вопросом времени.
Глава четвертая: Последние баррикады
Он провозглашал:
– Я обвиняю современников в позоре нашей эпохи: в прославлении труда. В создании идиотской идеологии, основанной на поклонении вещам и презрении к поэзии. И на коммунистическом Востоке, и на капиталистическом Западе основа отношений между людьми – это деньги. А я утверждаю, что основой жизни должно стать творчество! Основой творчества – тунеядство! Работать должны машины, труд людей следует законодательно запретить!
Дебор считал, что в борьбе за светлое завтра революционеры должны опираться не на интересы классов, а на свои собственные интересы. Наиболее последовательными революционерами он считал уголовников, футбольных фанатов и наркоманов. Он утверждал, что их основным занятием должны быть ограбления, публичные скандалы и акты вандализма.
Классический анархизм сформировался еще в конце XIX века. Большевизм Ленина и Троцкого – в 1920-х. К середине ХХ века все понимали: левым необходима более свежая идеология. Такой идеологией стали взгляды Ги Дебора и других «новых левых». В 1957-м Дебор основывает организацию, ставшую иконой для следующих поколений революционеров: Ситуационистский Интернационал. В него входят несколько авангардных художников, поэтов и кинорежиссеров.
По всей Европе у Дебора появляются единомышленники. Скоро ситуационисты захватывают власть в студенческом профсоюзе Страсбургского университета. Они увольняют всех профессоров, распускают университет (один из старейших в мире), а на все деньги из его казны печатают порнографические комиксы, которыми оклеивают стены города.
Дело кончилось судебным разбирательством. Прокурор зачитывает обвинительное заключение. В нем говорится, что молодые бунтари «отвергли все моральные устои, цинично возвеличили воровство и провозгласили Всемирную Революцию Непрекращающегося Оргазма». Ситуационисты поблагодарили прокурора, распечатали его речь и принялись распространять ее в качестве листовки.
Если бы классикам марксизма дали почитать прокламации этих революционеров, у тех случилась бы истерика. В десяти случаях из десяти под «революцией» здесь имеется в виду «сексуальная революция». Леннон для них был куда важнее, чем Ленин. И главное – во главе этой странной революции стояли не обездоленные тощие пролетарии, а обеспеченное и улыбчивое поколение послевоенного бэби-бума.
К весне 1968-го идеи Дебора подводят Францию к грани, за которой следует вооруженное восстание. Об учебе студенты забывают окончательно. В одной только Сорбонне с января по апрель проходит 49 случаев массовых беспорядков. Студенты громят офисы американских фирм и захватывают административные здания. Первомайская демонстрация в Париже заканчивается кровавым побоищем. Власти не выдерживают и объявляют о закрытии университета.
Студенты переворачивают полицейские машины и булыжниками бьют окна. Для тихого Парижа такое было в диковинку. 3 мая пятьсот активистов-леваков были арестованы полицией. В ответ митинги протеста начинаются во всех вузах страны. В Париже толпа из более чем десяти тысяч человек подходит к тюрьме Сантэ, где содержатся заключенные. Перед собой они несут плакат: «Мы – всего лишь кучка хулиганов».
На подавление демонстрации бросают CRS (Роты республиканской безопасности). Этот французский ОМОН используется только для подавления беспорядков среди гражданского населения. Облака слезоточивого газа «Си-Эс» накрывают целые кварталы. В результате одна из девушек слепнет. В ответ студенты начинают строить баррикады. Стиснутые на пятачке между Сорбонной и бульваром Сен-Жермен, они за несколько часов застроили баррикадами все свободное пространство. Были выломаны все железные ворота, разобраны булыжные мостовые, перевернуто и сожжено 188 автомобилей.
С наступлением темноты CRS бросаются на штурм. Четыреста студентов было арестовано, восемьсот ранено, тысячи отравлены газом. Но поджигая автомобили и направляя их на шеренги гвардейцев, восставшие прорывались к полицейским фургонам и освобождали товарищей.
Жан-Поль Сартр, раздававший в эти дни листовки в рабочих кварталах, писал о человеке, который еще за пару дней до восстания абсолютно не интересовался политикой. Возвращаясь домой, он наткнулся на ментовский пикет и был жестоко избит. Уже на следующий день после этого он сидел на баррикадах и отверткой выковыривал из мостовой булыжники. Через два дня он свободно рассуждал о Мао, анархизме и мировой революции…
Восстание разрасталось. Самым модным поступком весны-68 стало пригнать собственную машину для строительства баррикады. На одной только улице Гей-Люсак полиция арестовывает полторы тысячи человек. Спасаясь от крушащих все на своем пути полицейских, 10 мая парижский подросток прыгает в Сену и тонет. В ответ на это убийство парижская революция становится общенациональной. Профсоюзы объявляют о начале всеобщей стачки. Для начала работу прекратили десять миллионов человек. Рабочие захватывают авиационные заводы в Нанте, концерн «Ситроен», автогигант «Рено» и судоверфи.
Троцкистские, анархические и маоистские организации выводят на улицу своих сторонников. Студент-социолог Даниель Кон-Бендит ведет полумиллионную демонстрацию на захват Сорбонны. Заодно восставшие оккупировали здание престижного театра «Одеон». Над театром вывесили красный флаг, а в зрительном зале организовали мастерскую по производству плакатов – до трехсот вариантов в день. Париж украсили графити: «Они купили твое счастье – укради его!», «Запрещать запрещается!», «Никогда не работай!». На сцене «Одеона» голые девушки выкладывали своими телами слово «АНАРХИЯ». Здесь же заседали комитеты по Революционным сексуальным действиям и Революционной культуре.
К июню забастовка парализовала Францию. Президент де Голль пытался позвонить в Германию, телефонистка отказалась его соединять.
– Но я же президент! – орал он.
– Забастовка не делает исключений, – ответила девушка и повесила трубку.
Король Иордании Хуссейн приехал в Канны на кинофестиваль и несколько часов слонялся по городу: не мог найти место для ночлега. Революционеры предлагали сжечь здание фондовой биржи, чтобы «вырвать у капитализма его сердце». В этом не было нужды: биржа тоже не работала.
Идеи Ги Дебора овладели массами. На захваченных рабочими предприятиях производство не останавливалось, однако изменилась система распределения. Посредники были изгнаны, и цены сразу же упали вдвое. Продовольственные товары рабочие сами бесплатно развозили по домам престарелых, детским приютам и семьям бастующих. Пусть не надолго, но во Франции вдруг наступил реальный коммунизм.
Утром 29 мая члены кабинета министров приехали в резиденцию президента республики и обнаружили, что де Голль исчез. Газеты писали, что власть не нужно даже брать – ее следует просто подобрать. Как оказалось, на вертолете, всего с одним пилотом, де Голль тайно вылетел в Баден-Баден, где находился штаб французских оккупационных войск. Заручившись поддержкой армии на случай полномасштабной гражданской войны, он вернулся во Францию.
Вскоре после этого карательные рейды CRS возобновились с невиданной жестокостью. Захваченные рабочими заводы штурмовались по всем правилам военной науки. Разгоняя демонстрации, полицейские стаскивали раненых с носилок, избивали женщин коваными сапогами и не допускали к местам уличных боев «Красный крест». Не выдержав, часть профсоюзов объявила о приостановке участия в стачке.
10 июня в Париже прошел последний баррикадный бой. Специальным декретом все левацкие организации были поставлены вне закона. 14 июня силы СК5 вышибли революционеров из Латинского квартала. Флаг над «Одеоном» был изодран в клочья. Революция кончилась.
Однако «Красный май 1968-го» не прошел бесследно. Спустя тридцать лет отечественная газета «Вторжение» писала:
Под лозунгом «Коммунистов – на сало!» московские активисты проводят акцию по пропаганде цивилизованного людоедства. В Петербурге, на Невском, появляется православный священник в рясе и с кадилом. Батюшка собирает подписи под петицией за причисление нескольких компьютеров к лику святых. На президентских выборах леваки выдвигают собственного кандидата. Его предвыборная программа сводилась к двум пунктам: «Всем, всего, немедленно и побольше!» и «Пейте пиво!». Программа имела успех.
В Москве, в музее Маяковского «новые левые» проводят конференцию «Новый революционный коммунизм». Зал украшен огромным плакатом, на котором в боевой стойке застыли мускулистые автоматчики, смахивающие на завсегдатаев ньюйоркского гей-клаба «Голубая устрица». У дверей активисты художественной группы ЗАИБИ («За анонимное и бесплатное искусство») раздают журналистам листовки: «Хочешь охуеть? Спроси меня как!». Докладчики выступают в масках с прорезями для глаз и френчах а-ля Председатель Мао.
В своих изданиях леваки публикуют революционную поэзию. Например, такую:
В сибирские ячейки «новых левых» вступает множество только что откинувшихся уголовников. Радикальные экологи и «черные следопыты» запасаются оружием и терроризируют строителей атомных электростанций. Группа «Фронт анархо-революционного авангарда» прогремела на всю страну, публично приговорив одного из лидеров украинских националистов к смертной казни, а в городе Балаково леваки как-то умудрились взять в заложники аж начальника местного ГУВД. Газеты «новых левых» постоянно публикуют рецепты изготовления бомб и взрывчатых материалов, и аналитики спецслужб уверяют, что им известно, как минимум, два случая, когда эти рецепты были воплощены в жизнь.
К середине 1990-х радикально настроенные «новые левые» были уверены, что свой «Красный май» у России не за горами.
Их политические требования были прямы, как выстрел солью в ягодицу: «а) Легализация наркотиков, б) Ликвидация власти капитала». Основатели Фронта призывали:
Спустя полгода из лечебницы Алексея отпустили. Он отрастил длинные волосы и сбежал из дому. Сперва возглавил Ассоциацию православной молодежи при Никитском соборе. Затем сошелся со скандальной поэтической группой «Контр-культура».
Решив уйти в большое искусство, Щербаков выпустил художественный альманах. Весь тираж альманаха был изъят милицией и уничтожен. После этого Щербаков открыто объявляет себя анархистом. Его соратники основывают сразу несколько политизированных сквотов. «Не мы начали гражданскую войну! Но воевать – нам!» – пишет он.
Еще одной околокоммунистической организацией является «Союз офицеров». Возглавляет его подполковник Станислав Терехов. Почти вся служба Станислава Николаевича прошла на советско-монгольской границе. В столицах он оказался в самый разгар перестройки. И то, что он здесь увидел, подполковнику не понравилось.
Созданная Тереховым структура с самого начала позиционировалась как очень боевая организация. Уже через две недели после регистрации «Союз офицеров» провел в Москве многотысячный митинг, который закончился дракой с ОМОНом. С обеих сторон были раненые, а член «Союза», отставной генерал Николай Песков погиб. Позже тереховские офицеры воюют в Приднестровье и Абхазии. Там гибнут уже двое активистов. В московских беспорядках 1993-го гибнет аж девять офицеров. Все – с оружием в руках.
Чем дальше, тем радикальнее ведут себя офицеры. В сентябре 1993-го Терехов лично возглавляет отряд, который пытается захватить Генштаб Вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. Штаб взят не был, но в перестрелке погиб один из милиционеров. По поводу этого убийства Главная военная прокуратура возбудила было против Терехова дело, но два года спустя оно было прекращено.
Правда, некоторое время спустя в тюрьму Терехов все же сел, и сразу после его ареста неизвестная прежде организация «Союз сталинских соколов» уведомила власти, что если его не освободят, то вскоре последуют покушения на первых лиц государства. Сразу после этого охрана президента Ельцина, премьер-министра и всех вице-премьеров была усилена. К их дачам, резиденциям и городским квартирам были стянуты дополнительные силы спецслужб. Газеты писали, что в Кремле к заявлению «Соколов» отнеслись крайне серьезно…
4.
Читаешь все это, и кажется, будто жизнь в компартиях – что-то вроде кино про пиратов: борьба, приключения, интересные единомышленники. Но на самом деле это так только кажется.Один из молодогвардейцев Нины Андреевой писал:
Предстоит большая работа! Однако резня и кровопролитие нам не нужны. Мы должны бросить все силы не на это, а на строительство региональных ячеек, способных совместить заботу о социально незащищенных стариках с решением насущных политических задач.Во что все это выливается на практике, видно из опубликованного на той же странице отчета одной такой ячейки:
В нашей организации состоит около десяти членов. Коллектив по нынешним временам большой. Поручениями охвачены все, кроме тех, кто по состоянию здоровья не может их выполнять. Мы дежурим в райкоме, беседуем с посетителями. По пятницам в райком привозят хлеб, который мы по низким ценам продаем малоимущим.Петербургские комсомольцы квартируют при обкоме КПРФ. Подъезд выглядит запущенно. От роскоши коммунистических времен нет и следа. Внутри обкома двое пожилых, похожих на отставных полковников, мужчин вечно пьют чай и смотрят телевизор.
К услугам посетителей подшивки нашей прессы. Собрания проводим раз в три месяца. Рассматриваем актуальные вопросы, делимся проблемами. Явка на собрания вполне удовлетворительная. Есть у нас и специальный стенд, на котором вывешиваем злободневные вырезки из газет. Конечно, не все гладко в нашей работе, но мы видим свои недостатки и стараемся их устранить…
Два десятка выживших петербургских пионеров опекаются некрасивой 25-летней студенткой Сашей. Как-то я спросил ее, сложно ли сегодня прививать детям идеалы Компартии. Пионервожатая ответила, что прививать идеалы – не ее задача. Забот хватает и без того. Например, раз в два месяца Саша возит подшефных пионерок на прием к гинекологу.
С одной стороны, лидеры взрослых компартий заинтересованы в том, чтобы организация пополнялась за счет молодежи. С другой – чрезмерная радикальность комсомольцев может обернуться проблемами. Пытаясь найти компромисс, лидеры рекомендуют молодежи применять силы в красивых, но безвредных акциях. Расписывать стены коммунистическими лозунгами, клеить листовки, портить рекламные щиты.
Газета молодых большевиков «Советская молодежь» рекомендовала:
Возьмите яйцо, проткните его в двух местах: сбоку и с тупого конца. Удалите содержимое. Шприцом заполните внутренность яйца черной краской и заделайте отверстие пластилином или клеем БФ. Такие бомбочки достают рекламные плакаты на любой высоте. Для меткости сперва прикидайтесь к цели камешком или снежком…Вряд ли прикидки камешком или снежком могли показаться интересны радикалам, жаждавшим участия в реальной политике. Однако желающие начать войну граффити нашлись. Осенью 1997 в городе Уральске несколько общественных зданий оказались расписаны коммунистическими лозунгами. Уральск расположен в Западном Казахстане, всего в 200 километрах от Самары.
По факту «нанесения надписей крамольного и нецензурного содержания» местные власти заводят уголовное дело. Активисты студенческого движения и лидеры местного комсомола, близкого к ВКПБ Нины Андреевой, оказываются под стражей. У рядовых комсомольцев проводятся обыски. Действовали милиционеры крайне жестко.
22 декабря 1997 года перед Уральским горсудом предстают трое обвиняемых в нанесении «красных письмен». Двое из них – молодые рабочие, члены комсомола. Третий, Василий Николаев, несовершеннолетний школьник. Подсудимые сидят в зале в наручниках.
Сразу после открытия суда один из комсомольцев выступает с заявлением, в котором утверждает, что еще три недели назад объявил голодовку:
– Я знаком с голодом. Постоянные задержки зарплаты приводили к тому, что, стоя у станка, я иногда падал в голодные обмороки. Как бы тяжело мне ни было, хлеб, отобранный у народа, есть я не буду!..
Второй подсудимый, член обкома комсомола Сергей Колоколов, говорит, что все его признания, которыми располагает суд, были выбиты у него бойцами уральского ОМОНа. Именно после этих избиений у Колоколова обостряются давние хронические недуги.
Для съемок репортажа о суде над комсомольцами в Уральск приезжает бригада программы «Вести». Их не пускают в зал заседаний. Собравшиеся на процессе родственники обвиняемых скандируют «Пресса! Пресса!». На следующий день здание суда окружают специально вызванные пятьдесят бойцов ОМОНа. Телевизионщикам приходится уехать ни с чем.
Чтобы поддержать товарищей, в Уральск приезжает несколько членов ВКПБ. Внешний вид подсудимого Сергея Колоколова шокирует их:
– Стоя в клетке, Сережа корчился от боли. Его желто-зеленое лицо искажалось гримасами. В ходе судебного заседания ему стало особенно плохо, и судья была вынуждена отложить разбирательство на две недели…
Из тюрьмы Колоколов пишет письмо матери:
Здравствуй, дорогая мамочка!Полностью состояние здоровья Колоколова стало понятно только после того, как он вышел из тюрьмы. Зимой, в самые страшные уральские морозы, его вместе с еще одним арестованным комсомольцем перевели в камеру, в которой вместо стекла в окно была вставлена треснутая фанерка. Когда Колоколов обратился за медицинской помощью, последовал отказ.
Как ты себя чувствуешь? Как твое здоровье? У меня все хорошо и хорошие сокамерники. Сидим, разговариваем на разные интеллектуальные и жизненные темы. Настроение, вроде, нормальное. Правда, сначала скучал по дому, а потом адаптировался. Но скажу так: всю вселенную обошел, лучше дома не нашел…
Хочется встретиться с тобой. Спасибо за передачки. Здесь страшные порядки с куревом, а вообще ты можешь приходить и покупать каждый день в магазине. Если можешь, то принеси какую-нибудь книгу, но не новую, а лучше старую. Можешь мои брошюры Ленина и Энгельса. За меня не переживай.
Как там наши товарищи? Большой привет соседям по подъезду. Ну ладно, много воды лить не буду. До свидания, дорогая мамочка! Только в борьбе можно счастье найти, каждый готов до победы идти. Поддерживай связь с адвокатом и в обкоме.
Твой сын Сергей.
P. S. У меня снова обостряется болезнь. Мне нужна срочно консультация уролога, т. к. я состою на учете у данного врача. Поговори об этом с моим адвокатом и с Региной Аркадьевной. А также консультация невропатолога.
Как только он был освобожден из-под стражи, ему пришлось сразу же лечь в больницу. Там Колоколову была сделана срочная операция. Состояние комсомольца не улучшалось. Врачи стали готовиться еще к одной операции, но было поздно. 14 октября 1998 года Колоколов скончался. Ему только что исполнилось двадцать восемь лет. Суть правонарушения, за которое он попал в тюрьму, состояла в том, что он краской писал на стенах антиправительственные лозунги.
Юные коммунисты, которые пытались выйти в политику легальными путями, постепенно осознавали – этот путь тупиковый. После подобных судебных процессов переход молодых радикалов к экстремизму становился лишь вопросом времени.
Глава четвертая: Последние баррикады
1.
В январе 1957 года в парижском отеле «Ритц» ждали приезда великого комика Чарли Чаплина. Швейцары вытягивались во фронт. Директор отеля раз в две минуты подбегал к дверям: «Еще не приехал?» В суматохе никто не обратил внимания на группу молодых людей, выстроившихся перед отелем. В тот момент, когда машина Чаплина показалась из-за поворота, юные радикалы развернули плакаты: «Мошенник чувств и страданий!.. Сопливый гуманист!.. Фашистское насекомое!.. Убирайтесь домой, мистер Чаплин!..» Прежде чем демонстрантов скрутила полиция, они успели раздать несколько сотен листовок. Франция была в шоке. Устроитель акции, 19-летний Ги Дебор, торжествовал. В конце 1950-х приятели Ги регулярно атаковали общественное спокойствие. Времена тогда были такие, что хулиганские выходки действительно могли хоть кого-то шокировать. Во время пасхальной службы переодетый монахом-доминиканцем художник Мишель Мурр забрался на амвон собора Нотр-Дам и полчаса пичкал прихожан атеистической пропагандой. Парижские галереи выставляют картины авангардиста Конго. Когда критика признала произведения художника последним словом современной живописи, Дебор раскрывает карты: полотна намалеваны самцом шимпанзе. А главное, именно в те годы Дебор публикует цикл статей, из которых позже выросла его самая важная книга «Общество спектакля».Он провозглашал:
– Я обвиняю современников в позоре нашей эпохи: в прославлении труда. В создании идиотской идеологии, основанной на поклонении вещам и презрении к поэзии. И на коммунистическом Востоке, и на капиталистическом Западе основа отношений между людьми – это деньги. А я утверждаю, что основой жизни должно стать творчество! Основой творчества – тунеядство! Работать должны машины, труд людей следует законодательно запретить!
Дебор считал, что в борьбе за светлое завтра революционеры должны опираться не на интересы классов, а на свои собственные интересы. Наиболее последовательными революционерами он считал уголовников, футбольных фанатов и наркоманов. Он утверждал, что их основным занятием должны быть ограбления, публичные скандалы и акты вандализма.
Классический анархизм сформировался еще в конце XIX века. Большевизм Ленина и Троцкого – в 1920-х. К середине ХХ века все понимали: левым необходима более свежая идеология. Такой идеологией стали взгляды Ги Дебора и других «новых левых». В 1957-м Дебор основывает организацию, ставшую иконой для следующих поколений революционеров: Ситуационистский Интернационал. В него входят несколько авангардных художников, поэтов и кинорежиссеров.
По всей Европе у Дебора появляются единомышленники. Скоро ситуационисты захватывают власть в студенческом профсоюзе Страсбургского университета. Они увольняют всех профессоров, распускают университет (один из старейших в мире), а на все деньги из его казны печатают порнографические комиксы, которыми оклеивают стены города.
Дело кончилось судебным разбирательством. Прокурор зачитывает обвинительное заключение. В нем говорится, что молодые бунтари «отвергли все моральные устои, цинично возвеличили воровство и провозгласили Всемирную Революцию Непрекращающегося Оргазма». Ситуационисты поблагодарили прокурора, распечатали его речь и принялись распространять ее в качестве листовки.
Если бы классикам марксизма дали почитать прокламации этих революционеров, у тех случилась бы истерика. В десяти случаях из десяти под «революцией» здесь имеется в виду «сексуальная революция». Леннон для них был куда важнее, чем Ленин. И главное – во главе этой странной революции стояли не обездоленные тощие пролетарии, а обеспеченное и улыбчивое поколение послевоенного бэби-бума.
К весне 1968-го идеи Дебора подводят Францию к грани, за которой следует вооруженное восстание. Об учебе студенты забывают окончательно. В одной только Сорбонне с января по апрель проходит 49 случаев массовых беспорядков. Студенты громят офисы американских фирм и захватывают административные здания. Первомайская демонстрация в Париже заканчивается кровавым побоищем. Власти не выдерживают и объявляют о закрытии университета.
Студенты переворачивают полицейские машины и булыжниками бьют окна. Для тихого Парижа такое было в диковинку. 3 мая пятьсот активистов-леваков были арестованы полицией. В ответ митинги протеста начинаются во всех вузах страны. В Париже толпа из более чем десяти тысяч человек подходит к тюрьме Сантэ, где содержатся заключенные. Перед собой они несут плакат: «Мы – всего лишь кучка хулиганов».
На подавление демонстрации бросают CRS (Роты республиканской безопасности). Этот французский ОМОН используется только для подавления беспорядков среди гражданского населения. Облака слезоточивого газа «Си-Эс» накрывают целые кварталы. В результате одна из девушек слепнет. В ответ студенты начинают строить баррикады. Стиснутые на пятачке между Сорбонной и бульваром Сен-Жермен, они за несколько часов застроили баррикадами все свободное пространство. Были выломаны все железные ворота, разобраны булыжные мостовые, перевернуто и сожжено 188 автомобилей.
С наступлением темноты CRS бросаются на штурм. Четыреста студентов было арестовано, восемьсот ранено, тысячи отравлены газом. Но поджигая автомобили и направляя их на шеренги гвардейцев, восставшие прорывались к полицейским фургонам и освобождали товарищей.
Жан-Поль Сартр, раздававший в эти дни листовки в рабочих кварталах, писал о человеке, который еще за пару дней до восстания абсолютно не интересовался политикой. Возвращаясь домой, он наткнулся на ментовский пикет и был жестоко избит. Уже на следующий день после этого он сидел на баррикадах и отверткой выковыривал из мостовой булыжники. Через два дня он свободно рассуждал о Мао, анархизме и мировой революции…
Восстание разрасталось. Самым модным поступком весны-68 стало пригнать собственную машину для строительства баррикады. На одной только улице Гей-Люсак полиция арестовывает полторы тысячи человек. Спасаясь от крушащих все на своем пути полицейских, 10 мая парижский подросток прыгает в Сену и тонет. В ответ на это убийство парижская революция становится общенациональной. Профсоюзы объявляют о начале всеобщей стачки. Для начала работу прекратили десять миллионов человек. Рабочие захватывают авиационные заводы в Нанте, концерн «Ситроен», автогигант «Рено» и судоверфи.
Троцкистские, анархические и маоистские организации выводят на улицу своих сторонников. Студент-социолог Даниель Кон-Бендит ведет полумиллионную демонстрацию на захват Сорбонны. Заодно восставшие оккупировали здание престижного театра «Одеон». Над театром вывесили красный флаг, а в зрительном зале организовали мастерскую по производству плакатов – до трехсот вариантов в день. Париж украсили графити: «Они купили твое счастье – укради его!», «Запрещать запрещается!», «Никогда не работай!». На сцене «Одеона» голые девушки выкладывали своими телами слово «АНАРХИЯ». Здесь же заседали комитеты по Революционным сексуальным действиям и Революционной культуре.
К июню забастовка парализовала Францию. Президент де Голль пытался позвонить в Германию, телефонистка отказалась его соединять.
– Но я же президент! – орал он.
– Забастовка не делает исключений, – ответила девушка и повесила трубку.
Король Иордании Хуссейн приехал в Канны на кинофестиваль и несколько часов слонялся по городу: не мог найти место для ночлега. Революционеры предлагали сжечь здание фондовой биржи, чтобы «вырвать у капитализма его сердце». В этом не было нужды: биржа тоже не работала.
Идеи Ги Дебора овладели массами. На захваченных рабочими предприятиях производство не останавливалось, однако изменилась система распределения. Посредники были изгнаны, и цены сразу же упали вдвое. Продовольственные товары рабочие сами бесплатно развозили по домам престарелых, детским приютам и семьям бастующих. Пусть не надолго, но во Франции вдруг наступил реальный коммунизм.
Утром 29 мая члены кабинета министров приехали в резиденцию президента республики и обнаружили, что де Голль исчез. Газеты писали, что власть не нужно даже брать – ее следует просто подобрать. Как оказалось, на вертолете, всего с одним пилотом, де Голль тайно вылетел в Баден-Баден, где находился штаб французских оккупационных войск. Заручившись поддержкой армии на случай полномасштабной гражданской войны, он вернулся во Францию.
Вскоре после этого карательные рейды CRS возобновились с невиданной жестокостью. Захваченные рабочими заводы штурмовались по всем правилам военной науки. Разгоняя демонстрации, полицейские стаскивали раненых с носилок, избивали женщин коваными сапогами и не допускали к местам уличных боев «Красный крест». Не выдержав, часть профсоюзов объявила о приостановке участия в стачке.
10 июня в Париже прошел последний баррикадный бой. Специальным декретом все левацкие организации были поставлены вне закона. 14 июня силы СК5 вышибли революционеров из Латинского квартала. Флаг над «Одеоном» был изодран в клочья. Революция кончилась.
Однако «Красный май 1968-го» не прошел бесследно. Спустя тридцать лет отечественная газета «Вторжение» писала:
Стоит помнить: все, что есть человеческого в западном обществе (социальные гарантии, гибкая система разрешения конфликтов, право на критику Системы), – все это заслуга не парламентариев и банкиров, а тех, кто восстал в 1968-м. И если сегодня кто-то говорит, что, мол, «на Западе люди живут неплохо», ты должен помнить: они живут неплохо только потому, что сражались…
2.
Май-68 стал легендой и образцом для российских «новых левых» начала 1990-х. Так же, как и во Франции, эти ребята начинали с эпатажа, с развеселых контр-культурных акций.Под лозунгом «Коммунистов – на сало!» московские активисты проводят акцию по пропаганде цивилизованного людоедства. В Петербурге, на Невском, появляется православный священник в рясе и с кадилом. Батюшка собирает подписи под петицией за причисление нескольких компьютеров к лику святых. На президентских выборах леваки выдвигают собственного кандидата. Его предвыборная программа сводилась к двум пунктам: «Всем, всего, немедленно и побольше!» и «Пейте пиво!». Программа имела успех.
В Москве, в музее Маяковского «новые левые» проводят конференцию «Новый революционный коммунизм». Зал украшен огромным плакатом, на котором в боевой стойке застыли мускулистые автоматчики, смахивающие на завсегдатаев ньюйоркского гей-клаба «Голубая устрица». У дверей активисты художественной группы ЗАИБИ («За анонимное и бесплатное искусство») раздают журналистам листовки: «Хочешь охуеть? Спроси меня как!». Докладчики выступают в масках с прорезями для глаз и френчах а-ля Председатель Мао.
В своих изданиях леваки публикуют революционную поэзию. Например, такую:
Или такой:
Мою девчонку трахнул коммерсант,
На «Вольво» с лекции отвез к себе на дачу.
Его за это я ногами отхерачу,
На шее затяну пеньковый бант!
Я слово дал, что отомщу буржуям всем,
Девчонку брошу, в революцию пойду!
Свою судьбу в грозе и мятеже найду,
Из гроба улыбнется Ким Ир Сен!
До поры до времени деятельность «новых левых» напоминала безобидный стеб. Вот, например, как выглядит партийный отчет, официально озаглавленный «Подробности раскола в Тверской организации анархо-синдикалистов»:
Я вчера потеряла значок с изображением Председателя Мао.
Смогу ли дожить до рассвета или сгорю от стыда за оплошность?
Нет мне прощенья, товарищ не даст мне пощады!
С давних пор Организация в Твери делилась на несколько фракций. Фракцию пьющих (Хазов, Яколев, Лукьяненко и другие oldовые анархисты). Фракцию сильно пьющих (Мэйден, Киллер, Дух, Ярославушка, Ужасный и др.). И фракцию пьющих так, как пить нельзя (Ванька, Интеллигент, Кактус, Железный Феликс, Сыр, Шило и тридцать-сорок человек местной урлы). Вокруг этой кодлы зачем-то постоянно ошивался совершенно непьющий толстовец Игорь Мангазеев (человек с большими странностями).Но точно так же, как за тридцать лет до них французские студенты, отечественные леваки начала 1990-х становились чем дальше, тем радикальнее.
В середине июня Тверская организация переживала сильный похмельный кризис. У Хазова родилась гениальная идея вступить в какую-нибудь партию и раскрутить ее на выпивку. Выбор пал на Жириновского, который специально для этой цели был приглашен в Тверь. Жириновский хорошо поддался раскрутке и выложил на банкет в честь новой организации 300 тысяч. Хазов и урелы нажрались до такого неприличия, что один из них, вообразивши с перепою, что он Ельцин, лег отдохнуть на рельсы. Случайно проходившая по этим рельсам электричка отрезала ему руку.
Все это сильно не понравилось местным трешерам, которые, судя по выпущенному ими после раскола журнальчику с голубыми слонами, перешли на иные, раскрепощающие сознание вещества. Психоделическое ответвление тверского анархизма по-братски поддержал оригинал Мангазеев.
Позицию самого Хазова на съезде выяснить не удалось, так как накануне он напиздил где-то казенных досок и повез их к себе на дачу, забив на съезд большой и толстый.
В сибирские ячейки «новых левых» вступает множество только что откинувшихся уголовников. Радикальные экологи и «черные следопыты» запасаются оружием и терроризируют строителей атомных электростанций. Группа «Фронт анархо-революционного авангарда» прогремела на всю страну, публично приговорив одного из лидеров украинских националистов к смертной казни, а в городе Балаково леваки как-то умудрились взять в заложники аж начальника местного ГУВД. Газеты «новых левых» постоянно публикуют рецепты изготовления бомб и взрывчатых материалов, и аналитики спецслужб уверяют, что им известно, как минимум, два случая, когда эти рецепты были воплощены в жизнь.
К середине 1990-х радикально настроенные «новые левые» были уверены, что свой «Красный май» у России не за горами.
3.
Осенью 1994 года в Петербурге был организован Революционный фронт «Бей буржуев». В него вошли: семеро беспартийных студентов факультета журналистики, бывший генсек маоистской Компартии, пятеро комсомольцев из организации Нины Андреевой, трое выходцев из почти фашистских «Ячеек национал-синдикалистского наступления» и десять поклонников фантаста Толкиена из группы «Анархистский шабаш» («АНАША»).Их политические требования были прямы, как выстрел солью в ягодицу: «а) Легализация наркотиков, б) Ликвидация власти капитала». Основатели Фронта призывали:
Что нам делать, братишки? Продолжать спиваться и старчиваться, пока на нас не накинут ошейник? Сопротивляться! Бороться!Человека, который написал эти слова, зовут Алексей Щербаков. В 1986-м, совсем молоденьким студентиком, он как-то поучаствовал в теледебатах, где крайне резко отзывался о советской системе образования и государстве вообще. Представители государства обиделись. Вскоре после выхода программы в эфир Щербаков был принудительно помещен в психиатрическую лечебницу. В качестве основного признака душевного расстройства фигурировало «увлечение идеями анархизма».
Тебе негде жить? Захвати пустующее жилье! Домов в нашем городе хватит на всех – тех, конечно, кто сумеет организоваться и удержать их. Тебе нечего есть? Воруй у этого государства – оно достаточно наворовало у покорных. Тебя достала милиция? Порти ей жизнь любым способом – от заявлений в прокуратуру до пропарывания ментовских шин. И, наконец, тебе надоела эта власть? Выйди на улицу и скинь ее к ебеней матери!
Спустя полгода из лечебницы Алексея отпустили. Он отрастил длинные волосы и сбежал из дому. Сперва возглавил Ассоциацию православной молодежи при Никитском соборе. Затем сошелся со скандальной поэтической группой «Контр-культура».
Решив уйти в большое искусство, Щербаков выпустил художественный альманах. Весь тираж альманаха был изъят милицией и уничтожен. После этого Щербаков открыто объявляет себя анархистом. Его соратники основывают сразу несколько политизированных сквотов. «Не мы начали гражданскую войну! Но воевать – нам!» – пишет он.