Кирпич обычно разлетается вдребезги. Братки аплодируют. А Вовчик натягивает ботинок и, не торопясь, выпивает стакан.
   Он, как правило, не закусывает.
   Девки с него балдеют.

ГДЕ – ТО В РОССИИ

1
   Котляковские совсем очумели. Они прижали девку прямо к столбу, который подпирал кровлю подземного перехода. Один из них закрутил ей ворот, так что между блузкой и джинсами показался голый живот, а второй в это время спокойно шарил у неё в сумочке. Вытащил кошелек, открыл его и продемонстрировал напарнику две купюры.
   Девка, разумеется, была в шоке. Слабыми пальцами она пыталась разжать кулак, прижавший её к бетону, поднималась на цыпочки, оттого, вероятно, что ей защемило кожу на горле, и одновременно быстро-быстро, беспомощно оглядывалась по сторонам, видимо, надеясь, что кто-нибудь придет ей на помощь. Зря она, конечно, надеялась. Трудящиеся, спешащие этим путем с метро на трамвай, шарахались от них метра на три и прибавляли шаг. Придурков, чтобы из-за ничего лезть в драку, среди них не было. А когда она в конце концов набралась смелости и, отчаянно вытянув голову, пискнула, как полузадушенный воробей: Милиция!… – то менток Чингачгук, сгоняющий неподалеку какого-то пришлого чувыря, обратился в их сторону, скривился, прищурился, всматриваясь, а затем отвернулся и неторопливо пошел к противоположному выходу. Очень ему было надо связываться с котляковскими.
   От такой наглости у Вовчика свело челюсти. Впрочем, сразу же наводить шорох и бомбить все вокруг он, конечно, не стал. Во-первых, несолидно это для уважающего себя человека, он все-таки Вовчик, а не шестерка какая-нибудь, чтобы затыкать, на хрен, любой лишний шум. А во-вторых, зачем зря колготить народ, который тут промышляет? Ему за то и отстегивают, чтобы здесь все было культурно. Если не будет культурно, на хрен он тогда им требуется? Поэтому Вовчик сходу никому по ушам не дал. Он просто надвинулся, взял ближайшего из отморозков за шиворот, сильно его тряхнул, забрал деньги и сумочку, а потом повернул к себе и голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался, чего это котляковские недоделки тут забыли:
   – Ваша территория где? Ваша территория – на той стороне площади. Ну ты меня, чумырь, понял, да?…
   Котляковец, белобрысый, как кролик, крутанувшись в его руке, сначала было возник, но потом, конечно, узнал Вовчика и сразу же взял тоном ниже. Забухтел, что дело здесь, значит, личное, никакой коммерции. Вроде бы, они с этой девкой договаривались, ну – типа того.
   – Чего ты, мастер, чего? Ну я уже перестал!…
   А второй сразу же отпустил девку и поднял растопыренные ладони, показывая, что все путем.
   – Ну мы, мастер, пошли…
   Оба они немедленно испарились.
   Тогда Вовчик бросил два стольника назад в сумочку и вернул её девке.
   – На, держи.
   – Спасибо вам… – запинаясь, сказала она.
   Чувствовалось, что девка ещё не пришла в себя. Вообще была ничего: все на месте и даже, пожалуй, что поприличнее, чем у Люськи. Вовчик, уже собравшийся двинуться по своим делам, несколько притормозил.
   – Тебе, значит, куда?
   – Туда, на трамвай, – сказала девка.
   – На четырнадцатый, что ли?
   – Ну да, на Семушкина…
   Она так оглядывалась, словно котляковские могут вот-вот возникнуть опять. Кто-то её толкнул, и сумочка чуть не вылетела из рук.
   Девка вцепилась в неё просто с каким-то отчаянием.
   – Ой!… Неудобно, мы тут на проходе остановились.
   – Боишься, что ли?
   – Немного…
   – Ну пойдем, провожу тебя, – снисходительно сказал Вовчик.
 
   По дороге она все время возвращалась к этому случаю. По её словам, выходило, что Вовчик – человек смелый и благородный. Чуть ли не рискуя жизнью, бросился ей на помощь. Не то, что другие, которым лишь бы, чтоб их самих не задели.
   Вовчик от такой трактовки событий даже слегка ошалел. Чего это она? Совсем девка, видимо, не въезжает. Чтобы он, Вовчик, из-за какой-то мочалки полез к котляковцам? Что он, чмокнутый? У него что, других дел на толчке нету?
   Правда, глянув в её сияющие глаза, он возражать не решился. Ответил типа того, что ну их на хрен, отморозков этих, в натуре.
   – Лучше скажи, тебя как звать?
   – Лера.
   – А меня – Вовчик. А что? – Он мигнул. – Меня все так называют…
   Выяснилось, что Лерка, оказывается, учится в педагогическом институте.
   – Чего-чего? – спросил Вовчик, от изумления дернув ушами. – Значит, в школе потом будешь крутиться?
   – Наверное.
   – Ни хрена себе. И сколько тебе, интересно, платить там будут?
   Лерка объяснила ему, что идет работать в школу не ради денег. Мы живем в эпоху, когда разрушены все нравственные координаты. В эпоху, когда пренебрежение человеком стало нормой. Когда невозможно отличить хорошее от плохого, истинное от ложного. Если мы намерены хоть когда-нибудь жить в цивилизованном государстве, надо в первую очередь преодолеть эту нравственную пустоту. Представления о подлинных человеческих ценностях следует закладывать уже сейчас. Начинать с тех мальчиков, которые ещё только-только вступают в жизнь.
   Сдвинутая она, что ли, была? Вовчик скосил глаза, но на обколотую или больную Лерка не походила. Нормальная здоровая девка, такую драить и драить. Институт, что ли, педагогический на неё так действует? Елы-палы, оказывается, чем им там, в институтах голову забивают. Он хотел было рассказать ей, как сейчас мальчики вступают в жизнь. Про Двойняшек, например, уже выдравших себе торговую точку на площади, про подвал, где Чуматый, драит до обалдения случайных девок, про Козуру, который, нанюхавшись дури, порезал своих же братков, про Плешивого Геню, стригущего с пацанов не хилые бабки. Были у него и свои претензии к подрастающему поколению. Однако он посмотрел на Лерку и снова почему-то не смог. Что-то помешало ему рассказывать истории про Двойняшек. Он лишь буркнул, что это, нельзя же, когда тебя прихватили, мяться, как ципка. В таких случаях лучше ткнуть пальцем в глаз и визжать, будто дурочка. Шухера даже обколотые не любят, сразу же отпускают. Порезать, конечно, могут, но это уже как карта ляжет. Только не указательным, разумеется, а большим – в угол глазницы. Вот сюда, Вовчик показал на натуре, чтобы было понятней. И поддеть, поддеть, как будто выковыриваешь изюм из булки.
   Лерка внимательно его выслушала, а потом сказала:
   – Я так, наверное, не смогу…
   – Чего, визжать?
   – Нет, пальцем в глаз. Но и визжать – тоже…
   Вовчик сразу воодушевился и предложил её научить. Лерка однако от этого его предложения решительно отказалась. Тем не менее, завидев трамвай, поспешно написала что-то на листочке бумаги.
   – Это мой телефон. Может быть, Володя, мы ещё раз увидимся? – А потом добавила, уже примериваясь к потоку людей, хлынувшему с остановки в вагон. – Только обязательно позвони. Позвони-позвони! Я хотела бы познакомить тебя со своими друзьями…
 
2
   Друзья её Вовчику, правда, не слишком понравились. Через пару дней, созвонившись, он ждал её в этом самом педагогическом институте. И пока стоял в коридоре, тянущемся от одного торца здания до другого, пока мучился со вчерашнего и взирал на портреты носатых хмырей, развешанных по простенкам, пока рассматривал корешки фолиантов, выставленных на обозрение, у него возникало странное чувство, будто он попал на другую планету. Толпы каких-то непонятных чудил бродили вокруг него – останавливались, открывали учебники, тыкали туда длинными пальцами. Слова при этом доносились такие, что Вовчик в приличном обществе постеснялся бы произнести. Ну как при братках сказать что-нибудь про «психопатию личности»? Да братки сочтут, что у него крыша поехала. А тут, нате пожалуйста, брякнут при всех и даже не покраснеют. Вовчик на всякий случай отодвигался от таких шустрых подальше. И ещё его очень смущало, что некоторые чудилы были в костюмах с галстуками. Разве нормальный браток наденет костюм с галстуком? То есть, можно, конечно, иногда повыпендриваться, но не до такой же степени.
   В общем, чувствовал он себя, как таракан, в чистой тарелке. Хотел закурить, но прямо перед носом висела табличка, что «здесь не курят». А в чужой зоне, как Вовчик уже усвоил, надо свои понятия держать при себе. То есть, ни стакана тебе, ни подымить – как дерево на автостраде.
   Немного приободрился он лишь минут через десять, когда к нему, присмотревшись наверное, подошли двое невзрачных хлопцев, одетые не как другие, а в нормальную униформу: кожаные куртки, футболки под ними, спортивные шаровары, и, сначала заверив Вовчика, что лично они его глубоко уважают, много о нем слышали и ни в коем случае не хотели бы ломать ему кайф, тем не менее осторожно осведомились, что это тут Вовчик прирос и какие у него интересы.
   – А вы от кого работаете? – лениво спросил Вовчик.
   Хлопцы слегка помялись, но ответили, что они работают от Короеда.
   – Дурь хмырям втюхиваете? – снова спросил Вовчик.
   Хлопцы опять помялись, но твердо сказали, что их коммерция, значит, никого не колышет. В каждом коллективе есть свои производственные секреты.
   – Да ладно, я в курсе, чем Короед промышляет, – сказал Вовчик.
   И поскольку хлопцы тщательно соблюли этикет, положенный для такого рода переговоров, в свою очередь вежливо ответил им, что пусть не волнуются. Он здесь по сугубо личному делу. Ничего такого, просто девку одну ему нужно дождаться. Сейчас снимет её, поведет, и – порядок, больше я не отсвечиваю.
   – А Короеду, значит, мое почтение, – уважительно заключил он.
   Хлопцы заверили его, что непременно передадут. И вздохнув с облегчением, поскольку связываться с Вовчиком им, разумеется, не хотелось, на радостях предложили ему взять дурь по оптовой цене.
   – Нормальная дурь, – сказал тот, что, вероятно, был главный. – Для себя придерживаем, самый торчок, можешь не сомневаться. Ширнется девка, – и все, глаза – врозь.
   – Пока имеется, – также вежливо отклонил предложение Вовчик.
   Дури он, если говорить откровенно, побаивался. Вон, Зяблик, начал гонять траву, и что с парнем стало. Скрюченный весь теперь, ноги уже приволакивает, глаза – как ошпаренные, вздрагиваешь, если он вдруг на тебя посмотрит. Трендит что-нибудь таким же ханыгам, а изо рта – слюнка. Нет-нет, дурь, это все-таки не для интеллигентного человека. Тем не менее, настроение у него заметно улучшилось. В институтах, оказывается, тоже есть приличные люди. Вовчик отмяк и уже более благодушно поглядывал на окружающее. Бедненько тут, конечно, у них, но чистенько так, и народ, вроде, культурный.
   Он даже перекинулся парой слов с девками, которые, будто мухи из хлорофоса, выползли из аудитории. Ничего были девки, понятливые, явно без заморочек. Жаль только, что торопились, как они выразились, на коллоквиум.
   – Это как? – спросил Вовчик, озадаченный незнакомым термином.
   Девки объяснили ему, что коллоквиум – это когда сразу всех, но по очереди.
   Такое слово, конечно, следовало запомнить.
   А когда минут через пять из той же аудитории выползла заморенная Лерка, Вовчик уже совершенно освоился здесь и был в норме. Тем более, что, выйдя из института, они свернули по переулку к небольшому кафе, и уж тут, среди привычного антуража, он смог показать себя во всем блеске.
   Для начала он подождал, пока халдей с вежливым равнодушием примет у них заказ; ну там – три пепси-колы, четыре сока, какие-то незатейливые салатики, – что еще, елы-палы, могут позволить себе студенты? – подождал, в общем, немного, пока не возникнет пауза, а затем поднял кулак и выставил указательный палец. Даже сгибать его не пришлось, чтобы привлечь мутный взгляд. Халдей тут же проснулся и засиял, почуяв респектабельного клиента. Мгновенно приник сзади и что-то зашептал Вовчику на ухо. А Вовчик, не слушая его, опустил палец книзу и выразительно обвел им весь стол.
   – Ну ты меня понял, да? Чтоб все было культурно!…
   Халдей исчез, зато через пару минут появились маленькие круглые бутербродики: с икрой, с ветчиной, с красной рыбой, ещё с чем-то не слишком доступным. Далее – пузырь коньяка, и сухонькое, чтоб девкам было с чего размяться. Ну там маслины, естественно, всякие, крабы, соломка из сыра, язычок, минералочка. То есть, действительно все стало культурно. Вовчик сразу же затащил стакан и наконец почувствовал настроение. Правда, Лерка пискнула было, что это как-то уж чересчур, но глотнула пару раз из фужера и тоже порозовела. Девкам им ведь чего надо для жизни? Девкам надо, чтобы у них кругом ну прямо все было. Вовчик таким образом оказался в самом центре внимания. Еще раз со всеми подробностями был выслушан Леркин рассказ о происшествии в переходе. В этот раз он прозвучал уже значительно красочнее:
   – Представляете себе, девочки, какой это был ужас?…
   Подруги ахали и с искренним восхищением взирали на Вовчика. Девки, кстати, оказались между собой вполне на уровне. Все на месте, и, главное, не выпендриваются, чтобы набить цену. Ему особенно приглянулась одна, которую звали Аллочка. Вовчик, как на неё посмотрел, так и понял, что эту можно драить немедленно. Глаза у девки пылали просто как у голодной кошки. Но обращение, тем не менее, было исключительно интеллигентное:
   – А вы, Володя, не испугались, что их там двое?
   В общем, с девками Леркиными он, кажется, нашел общий язык.
   Зато чучмеки, которые вклинились в их компанию, приязни не вызывали. Одного из них звали Серега, такой хиповатый, не стриженный, вяловатый, а другого – Олег, или, как тут у них было принято, Алик. Лерка шепнула ему, что этот Алик учится на архитектора. Представляешь, на четвертом курсе всего, а уже имеет собственные заказы. Это когда опытные строители сидят без работы. И если Серега, несмотря на весь кипеж, был, в общем, ещё ничего: Вовчик на него поглядел в упор и этого оказалось достаточно, то Алик, который, как девка, потягивал не коньяк, а сухое вино, с первой же минуты начал доставать Вовчика какими-то подковырками. То вскользь заметил, что пить днем спиртное – это дурная привычка. Днем человек работает, а демонстрировать крутость, значит, иметь комплекс неполноценности. То, наоборот, после рассказа Вовчика, что вот, понимаешь, приходится до трех ночи пахать, также вскользь, но с усмешкой сказал, что упертость в работе – признак нового мещанина. От бутербродов с икрой отказался: он, знаете ли, не ест острого, заказал молока и мороженое, за которые расплатился отдельно. И наконец, видя, что эти его усмешечки Вовчика не пронимают, напрямик, уже не скрываясь, спросил, знает ли тот Кастанеду.
   Вовчик ему объяснил, что так эти дела не делаются. С Кастанедой он, конечно знаком; Костика Кастанеду с его «паленкой» знает полгорода. Дрянная, если говорить откровенно, у него «паленка». Берем иногда пару ящиков, но это уже, понимаешь, только на крайний случай. А вообще извини, браток, я сейчас отдыхаю. Если тебе «паленка» нужна, иди к Кастанеде на базу и сам договаривайся. Ну и, конечно, желательно, чтоб без веселой компании. Кто же, браток, извини, обсуждает бизнес при девках?
   Так вот Вовчик ему ответил: вежливо, но в то же время разумно. И он не понял, с чего это Алик вдруг резко согнулся и закашлял, как сумасшедший. И почему это Лерка вдруг закусила губу и сказала неприязненным голосом:
   – Ну все, хватит!…
   И почему хиповатый Серега вдруг отодвинулся от стола.
   Он только понял, что его подкололи, причем, серьезно. И потому, выждав паузу, предложил немедленно разобраться в этом вопросе:
   – Тебе, мужик, есть, что сказать? Ну, выйдем – поговорим…
   Впрочем, толкового разговора между ними, конечно, не получилось. Девки сразу же зашумели, замахали на обоих руками, задвигали стульями. Заявили, что им уже давно пора отправляться на лекцию.
   В общем, намечавшийся инцидент был в корне задавлен.
   К тому же на улице Лерка, взяв Вовчика под руку и немного отстав, осторожно шепнула ему, что на Алика обижаться не следует.
   – Он не может спокойно смотреть, как мы с тобой разговариваем. Ну ты – понимаешь?…
   – А чего не понять? – снисходительно сказал Вовчик.
   – Ну вот. Пожалуйста, будь с ним немного сдержаннее.
   – То есть, по кумполу не навешивать? – уточнил Вовчик на всякий случай.
   – Пожалуйста. Я тебя очень прошу.
   – Ладно уж, – сказал Вовчик и поплотнее перехватил Леркину горячую руку.
 
3
   Утешало то, что Лерка сама была об этих мальчиках невысокого мнения. Сережка – вялый, как будто вываренный, не знает, чего хочет. У него – ни цели в жизни, ни просто каких-либо интересов. А Алик, точно капризный ребенок: ему подай сразу все и сию же минуту. Как-то не слишком интересно с ними обоими. С другой стороны, где взять мужчину, на которого можно было бы положиться? Который уж если бы что-то сказал, то сделал бы, а не искал отговорки. Где найти личность, одухотворенную идеалом?
   Вовчик на эти вопросы сдержанно отвечал, что, конечно, у нас с личностью типа того, что не очень. Так, бывает, разные чувырлы кидают, сидишь потом, как присыпанный, весь в этом самом.
   – Ну, мне кажется, тебя обмануть трудно, – говорила Лерка.
   Вовчик распрямлялся от гордости и, будто перед разборкой, поводил плечами.
   Встречались они теперь довольно часто. Лерка сводила его в филармонию, а затем на лекцию по эротике в новой европейской культуре. Филармония произвела на Вовчика некоторое впечатление. У него даже сердце чуть дрогнуло, когда люстры, пылающие над залом, начали медленно угасать. И ещё ему очень понравились стены, отделанные золотистой материей. Вовчик подумал, что надо бы точно также устроить и у себя в квартире. Ничего, наверное, будет прикид: девки оценят. Вообще – убрать здесь ряды и вместо них поставить ресторанные столики. Нормальная же получится точка, не хуже, чем «Золотой уголок». Короче, надо бы привести сюда Кабана, прикинуть смету.
   А вот лекция о европейской эротике оставила его равнодушным. Что за лекция, елы-палы, ни одной картинки не показали. Вовчик так и не понял: как там у них, в Европе, значится, с этим делом. Так же, как и у нас, или придумали все-таки что-нибудь интересное. В результате он сначала зевал, замученный монотонным голосом лектора, а потом вцепился в подлокотники кресла и впал в какое-то оцепенение. Очнулся только когда в зале зааплодировали.
   – Здорово, – сказала Лерка. – Я вижу, что тебя тоже заинтересовало.
   – Типа того, что нормально, – дипломатично ответил Вовчик.
   И также не понравился ему фильм, который Лерка неоднократно хвалила. Назывался он «Равнодушная скорбь» и демонстрировался в почти пустом зрительном зале. В чем тут дело Вовчик просек уже минут через двадцать после начала. На экране, в роскошных интерьерах усадьбы, ничего, ровным счетом, не происходило. То есть, там, разумеется, какие-то хмыри появлялись, что-то делали и временами даже разговаривали между собой, а их разговоры в произвольном порядке перебивались кадрами кинохроники: например, солдаты в пришлепнутых касках перемещают что-то похожее на дирижабль. Однако что это за хмыри и о чем они разговаривают, понять было нельзя. Вовчик, короче, и так и этак прикидывал, ничего, блин, не связывалось. Правда, ближе к концу сеанса тот чувырь, который, по-видимому, у них был за старшего, все-таки нашел себе девку и начал было раздевать, но тут ни с того ни с сего на них наехал бородатый старик в качалке, и затем уже ни девка, ни этот хлопец на экране не появлялись. Вовчик так и остался в недоумении: вдул он ей, наконец, или не вдул. Спрашивать он постеснялся: Лерка от этого фильма была в восторге.
   – Равнодушие – это от времени, – сказала она, щурясь со света и оглядывая забитый машинами переулок. – Полное равнодушие ко всему – черта нашей эпохи. Мы чудовищно равнодушны даже к самим себе. Ну а скорбь… скорбь здесь… я думаю… это от Бога. Он скорбит по тому, что замысел его бессмысленно расточается. Вот, Володя, скажи, у тебя есть какая-нибудь цель в жизни?
   – В принципе, типа того, – не слишком понимая её, ответствовал Вовчик.
   Ему было неловко идти с девкой под руку.
   – Это хорошо! – воскликнула Лерка, пытаясь попасть ему в шаг. – Я не спрашиваю, какая; цель у человека может быть очень личная. Если ты захочешь, потом как-нибудь сам мне расскажешь. А вот я хотела бы жить где-нибудь в таежной глуши. Маленький такой поселок, речка, домик на склоне. Школа – две комнаты, учеников всего десять-пятнадцать. И чтоб с самого первого года и до окончания я – их классный руководитель. Детей, по-моему, нельзя передавать из рук в руки. Нарушается психологическая преемственность, развитие становится мозаичным. А потом у них отсутствует целостное мировоззрение. Ты, Володя, как думаешь, это реально?…
   – Ну если «крыша» будет хорошая, тогда чего ж? – сказал Вовчик. – С хорошей «крышей» можно хоть поселок держать, хоть целый город.
   – При чем тут крыша? Я ведь даже не знаю, куда поеду.
   – А тебе сколько еще?
   – Учиться? Много, целых три года.
   – Ну, это мы тогда подумаем, потолкуем с некоторыми людьми, – сказал Вовчик.
 
   В свою очередь, он тоже постарался не ударить лицом в грязь. Ну он, конечно, сводил её в «Лотос», где у братков были свои интересы. Штуки четыре выкинул Вовчик за этот вечер. Посидели, поглазели на девок, которые без ничего пляшут на сцене. Правда, Лерке это, кажется, не очень понравилось. Вовчик заметил, что она морщится, когда Пузан, например, ударяет в литавры. Позже высказалась в том духе, что лично она против этих шоу ничего не имеет. Если кому-то нравится, пожалуйста, ради бога. Иногда, вероятно, нужно потакать животным инстинктам. Хотя лично она считает, что только инстинктами ограничивать человека нельзя. Человек по сути своей тем и отличается от животного, что стремится к ценностям, которые гораздо выше инстинкта.
   Тут она повернулась и требовательно посмотрела на Вовчика.
   – Девки эти, конечно, уже не то, – согласился он. – Надо будет сказать Кабану, чтоб набрали новых.
   Не одобрила Лерка и крутой боевик, который рекомендовали братки. В течение всего фильма она сидела с каменной физиономией – иногда, правда, оглядывалась на пацанов, шуршащих чипсами, – а потом заявила, что будь её воля, она бы такие картины вообще запретила.
   – Сколько человек убил этот Койот? Я насчитала одиннадцать, но, по-моему, их было гораздо больше. Самое неприятное, что ему вообще нравится убивать. Он внушает нам мысль, что от убийства можно получать удовольствие.
   – Вообще-то, фильмец слабоват, конечно, – вынужден был признать Вовчик.
   Он тоже, поскольку братки хвалили, ожидал большего.
   И уж совсем странное дело получилось у них в «Золотом уголке». Вовчик, конечно, заранее предупредил Гогу о намечающемся визите. И понятливый Гога, само собой, постарался, чтоб все было на уровне. Накрытый, как надо, столик уже ожидал их в нише. Леха-официант летел, стоило только немного повернуть голову. Братки, набившиеся, чтобы посмотреть, кого это Вовчик обхаживает, уважительно поздоровались, когда он, придерживая Лерку за локоть, появился в зале. Словом, все было действительно на высшем уровне. Вовчик сразу же затащил стакан коньяка и был счастлив. Подошла Гетка и чокнулась, пожелав ему быстрых и легких бабок. Поприветствовали шакалы из чейнджа, гуськом продефилировавшие мимо столика. Кабан, сидевший в углу, степенно поднял за Вовчика фужер с водкой. В общем, это, знаешь, не филармония, где только и перепиливают смычками воздух. Лерка смотрела вокруг себя расширенными глазами. Чокнулась с Геткой и в свою очередь пожелала ей успехов в работе. Ответила на приветствие Кабана и чуть-чуть поболтала с подсевшей к ним Люськой. Сильно смеялась, когда Вовчик рассказывал ей случаи из непростой жизни братков. Ну, например, как Забилла подсовывает в ларьки кромешников тлеющие хлопушки. Хлопушка, знаешь, как бахает? Как пластиковая бомба. Или как Маракоша пугает клиентов, что у неё – некое заболевание. Клиент в пятнах, конечно, а Маракоша сообщает ему, что у неё – просто насморк. Или как Зиппер с Мальком трахают девок исключительно на рояле. Или как та же Мормышка втюхивает вместо «краковской» колбасы «собачью радость». Знаешь, делают такую из перемолотых сухожилий?
   Вовчику после стакана весь мир казался как бы чуть-чуть подогретым. И потому для него неожиданностью явилось, что Лерка, когда они наконец выбрались из «Уголка», с незнакомой прежде яростью заявила, что ничего более отвратительного, чем это заведение, она не видела. Ты, Володя, разумеется, меня извини, но разве можно так жить? Вспомни хотя бы, о чем вы там целый вечер проговорили? Только – кто сколько выпил, кто как зарабатывает, кто с кем переспал. Неужели у вас нет никаких других тем для беседы? Извини, извини, мне это совершенно не интересно.
   Вовчик, кстати, искренне не понимал, из-за чего кипеж. Ведь культурно же посидели? Культурно. Уважение ей оказали. Слава бога, сам Кабан за неё фужер выпил. Ничего не скажешь, постарались братки, приняли, как родную. Какого такого хрена ей ещё надо? Вовчик так это все и сказал Лерке, чувствуя внутри некоторую обиду. Однако Лерка, печатая шаг по асфальту, будто взбесилась. В ответ только фыркала, словно кошка, и возмущенно посверкивала глазами. Она даже не позволила Вовчику отвезти её домой на такси. Вскочила в некстати вывернувшийся трамвай и уехала. Даже от окна отвернулась, чтобы, значит, больше его не видеть. А недоумевающий Вовчик так и остался на остановке с разинутым ртом.
 
4
   Эта размолвка была у них не единственной. Лерка, например, наотрез отказывалась идти к нему на квартиру. Вовчик уже в третью или в четвертую встречу их намекнул, что сколько можно бродить по киношкам и филармониям. Больше недели уже знакомы, пора бы того-этого. Лерка однако ответила, что, по её мнению, торопиться не следует.