Стовер Мэтью Вудринг. Новый Орден Джедаев: Изменник

   - Зачем ты делаешь это со мной?
   - Это? - испытующе разглядывала его Вержер. - А что я делаю?
   - Нет... - он закрыл глаза, привел в порядок свои мысли, рассеянные болью, и снова посмотрел на нее. - Нет, я говорю о йуужань-вонгах. Об "объятиях боли". Меня подвергли ломке, - сказал он. - Эта ломка имеет какое-то значение, наверно. Но это...
   Его голос сел от отчаяния, но Джейсен взял себя в руки и начал говорить только тогда, когда у него появилась уверенность, что язык снова слушается его. Отчаяние приходит с темной стороны.
   - Почему они пытают меня? - спросил он ясно и просто. - Меня даже ни о чем не спрашивают...
   - Почему? - это такой вопрос, который всегда сложнее, чем ответ на него, - сказала Вержер. - Возможно, тебе следовало бы лучше спросить - что? Ты говоришь - пытки, ты говоришь - ломка. Для тебя - да. А для наших хозяев? - она наклонила голову, и ее гребень стал оранжевым. - Кто знает?
   - Что это, если не пытки? Тебе не помешало бы испробовать их на себе, - сказал Джейсен со слабой улыбкой. - Честно говоря, мне этого очень хочется.
   Ее смешок прозвенел подобно связке стеклянных колокольчиков.
   - Полагаешь, я не пробовала?
   Джейсен непонимающе смотрел на нее.
   - Возможно, тебя не пытают, - беззаботно сказала она. - Возможно, тебя учат.
   Звук, который издал Джейсен - наполовину кашель, наполовину горький смех - напоминал скрежет ржавой пилы.
   - В Новой Республике, - сказал он, - обучение не такое болезненное.
   - Не такое? - Она снова наклонила голову, только теперь гребень окрасился зеленым. - Может быть, из-за этого ваши народы и проигрывают эту войну. Йуужань-вонги знают, что ни один урок не может считаться выученным, пока он не закреплен болью.
   - О, несомненно. Чему же это научит меня?
   - Преподает ли учитель? - возразила она. - Или постигает ученик?
   - Какая разница?
   Возможно, изгиб ее губ и наклон головы в совокупности составляли некое подобие улыбки.
   - Это, в свою очередь, тоже вопрос, достойный размышления, да?
   Был и другой разговор... до или после этого, Джейсен не был уверен. Он помнил себя распластанным в выемке кожистой стены, и захваты "объятий боли" осторожно перемещались по его телу мягкими лианами.
   Вержер сидела рядом, и когда сознание возвращалось к нему, он мог припомнить, что она уговаривала его выпить из горлышка вытянутой, похожей на тыкву бутылки. Слишком измученный, чтобы спорить, Джейсен попробовал; но жидкость - простая вода, чистая и холодная - ожгла его горло, так что он подавился и все выплюнул. Вержер терпеливо намочила обрывок тряпки и дала Джейсену высосать воду, пока его горло не расслабилось настолько, что он смог снова глотать.
   Необъятная пустыня у него во рту впитала влагу в мгновение ока, и Вержер намочила тряпку снова. Так продолжалось достаточно долго.
   - Для чего нам дана боль? - пробормотала она некоторое время спустя. - Ты задумывался когда-нибудь об этом, Джейсен Соло? В чем ее значение? Многие из самых набожных наших хозяев верят, что боль - это удар плети Истинных Богов: так через страдание Истинные Боги учат нас презирать комфорт, наши тела, и даже саму жизнь. Я же сказала бы, что боль сама по себе - это божество: жестокий рулевой жизни. Боль хлещет кнутом, и все живое начинает двигаться. Главный инстинкт живого существа - избегать боли. Прятаться от нее. Если идти здесь больно, то даже гранитовый слизняк поползет в другом месте; жить - значит быть зависимым от боли. Быть превыше боли - значить быть мертвым, да?
   - Не для меня, - бездумно ответил Джейсен, как только состояние его горла позволило ему заговорить. - Каким бы мертвым, по твоим словам, я ни был, мне по-прежнему больно.
   - Ох, ну, в общем, да. То, что мертвые превыше боли - всего лишь вопрос веры, правда? Скажем так, нам нравится верить, что мертвые превыше боли, но есть лишь один способ узнать это наверняка.
   Она подмигнула ему с улыбкой.
   - Как ты думаешь, может ли боль быть также и главным принципом смерти в таком случае?
   - Ничего я не думаю. Я просто хочу прекратить это.
   Вержер отвернулась со странным сопящим звуком; на долю секунды Джейсен вообразил даже, что его страдания наконец тронули ее; и задался вопросом, сжалится ли она над ним теперь...
   Но когда она обернулась к нему, в ее глазах светилась насмешка, а не сочувствие.
   - Что я за дура, - прочирикала она. - Все это время я думала, что разговариваю со взрослым. Ах, самообман - это самый жестокий из обманов, не так ли? Я позволила себе поверить, что когда-то ты был истинным джедаем, а на самом деле ты всего лишь мокрый трясущийся птенец, орущий из-за того, что твоя мать не торопится накормить тебя.
   - Ты... ты... - Джейсен запнулся. - Как ты можешь... после всего, что ты сделала...
   - Что я сделала? О, нет, нет, нет, малыш из семьи Соло. Теперь речь идет о том, что сделал ты.
   - Я ничего не сделал!
   Вержер оперлась на стену в метре от него. Она медленно поджала свои птичьи колени, переплела пальцы, поднеся ладони к своему очаровательно усатому рту, и уставилась на него поверх костяшек.
   После долгого, долгого молчания, в котором эхо выкрика "Я ничего не сделал!" звенело до тех пор, пока лицо Джейсена не начало пылать, он услышал:
   - Именно.
   Она склонилась ближе, будто решила поведать неприличный секрет.
   - Не так ли ведут себя дети? Вопят, вопят, вопят, сжимают пальцы и колотят пятками... в надежде, что взрослый заметит и среагирует?
   Джейсен наклонил голову, борясь с внезапно нахлынувшими горячими слезами.
   - Что я могу поделать?
   Вержер снова откинулась и засопела.
   - В большинстве вариантов - висеть в этой комнате и страдать. И пока ты продолжаешь это делать, знаешь, что происходит?
   Джейсен обратил на нее несчастный взгляд:
   - Что?
   - Ничего, - бодро сказала она и раскинула руки. - О, рано или поздно, я полагаю, ты начнешь сходить с ума. Если повезет. Однажды ты можешь даже умереть.
   Ее гребень сложился и стал серым, как ствол бластера.
   - В пожилом возрасте.
   Джейсен уставился на нее с открытым ртом. Он не смог бы вынести еще одного часа в "объятиях боли", а она говорила о годах. О десятилетиях.
   О всей оставшейся жизни.
   Он обнял свои колени и уткнулся в них лицом, расплющив свои глазные яблоки о коленные чашечки, как будто хотел через них выдавить из головы весь скопившийся там ужас. Он вспомнил дядю Люка в дверном проеме навеса на Белкадане, вспомнил, каким печальным было у того лицо, когда он прорывался сквозь заслон йуужань-вонгов, захвативших Джейсена; вспомнил, как быстрым уверенным движением Люк сорвал имплантант послушания с его лица своим ненастоящим пальцем.
   Он вспомнил, что дядя Люк не придет за ним на этот раз.
   Никто не придет.
   Потому что Джейсен умер.
   - За этим ты все время приходишь сюда? - пробормотал он в свои скрещенные руки. - Чтобы злорадствовать? Унижать побежденного врага?
   - Разве я злорадствую? Разве мы враги? - спросила Вержер озадаченным голосом. - И разве ты побежден?
   Ее неожиданно искренний тон застал его врасплох; Джейсен поднял голову и увидел, что насмешка исчезла из ее взгляда.
   - Я не понимаю.
   - Это-то как раз ясно, - вздохнула Вержер. - Я дарю тебе подарок, Джейсен Соло. Освобождаю тебя от надежды на спасение. Разве ты не видишь, как я пытаюсь помочь тебе?
   - Помочь? - ожесточенный смех Джейсена обернулся кашлем. - Тебе нужно подучить общегалактический, Вержер. На общегалактическом то, что ты сделала со мной, зовется другими словами.
   - Да? Тогда, возможно, ты прав, и у нас всего лишь лингвистические разногласия, - Вержер опять вздохнула и уселась еще основательней, уперев руки в пол перед собой. Она перенесла на них весь свой вес, напоминая при этом больше кошку, чем птицу. Вторичные внутренние веки прикрыли ее глаза.
   - Когда я была очень молода... моложе, чем ты, малыш Соло - я нашла куколку призрачной моли в конце цикла ее развития - в коконе, - сказала Вержер отстраненно и как-то грустно. - У меня уже был кое-какой опыт обращения с Силой; и я смогла почувствовать ее боль, панику, клаустрофобию, ее отчаянную борьбу за освобождение из кокона.
   Все было так, как будто этот мотылек знал обо мне и взывал к моей помощи. Как я могла отказать? Коконы призрачной моли состоят из полимерных силикатов - очень, очень жестких - а сами мотыльки так хрупки, так прекрасны: нежные существа, чье единственное предназначение - петь в ночном небе. Так что я сделала то, что ты назвал бы помощью - я взяла маленький столовый нож, чтобы разрезать кокон и помочь мотыльку выбраться наружу.
   - О нет, ты не сделала этого, да? Пожалуйста, скажи, что ты не сделала этого, - Джейсен закрыл глаза, заранее сожалея о печальном, как он чувствовал, окончании рассказа.
   В его коллекции некоторое время была призрачная моль. Джейсен помнил, как наблюдал за ростом личинки, чувствуя благодаря своему дару ее безмятежное удовлетворение от поедания порванной изоляции и раскрошенного дюракрита; он помнил, как мотылек расправлял темные, красиво оттененные крылья по прозрачному полимеру клетки; помнил волнующую трель лунной песни призрачной моли, выпущенной из клетки и летящей в смешанном сиянии четырех лун Корусканта.
   Джейсен помнил отчаянную панику, которая изливалась на него сквозь Силу в ту ночь, когда мотылек готовился освободиться из кокона.
   Он помнил свое желание помочь беззащитному существу - и помнил, почему он этого не сделал.
   - Нельзя помочь призрачной моли, разрезав ее кокон, - сказал он. - Усилия не вредят ей; борясь за освобождение из кокона, она тем самым наполняет сосуды в крыльях ихором. Если разрезать кокон...
   - Мотылек будет искалечен, - торжественно закончила за него Вержер. - Да. Это было несчастное существо - не способное летать, не способное присоединиться к другим мотылькам в их ночном танце под лунами. Даже желобки на его крыльях были чахлыми, так что он был таким же немым, как и неподвижным. В то долгое лето через окно моей спальни до нас иногда доносились звуки лунной песни, а от моего мотылька исходила только печаль и горькое сожаление, что ему никогда не подняться к звездам и не исполнить песню. Я заботилась о нем, как могла - но ты же знаешь, у призрачной моли короткая жизнь. Они проводят годы в стадии личинки, копя силы для единственного лета песен и танцев. Я погубила того мотылька, украла его предназначение... потому что я помогла ему.
   - Это не было помощью, - сказал Джейсен. - Помощь означает нечто другое.
   - Нет? Я видела существо в мучениях, кричащее от ужаса, и я предприняла меры, чтобы унять его боль и страх. Если ты не считаешь это помощью, то моя способность изъясняться на общегалактическом хуже, чем я предполагала.
   - Ты не понимала, что происходит.
   Вержер пожала плечами.
   - Как и мотылек. Но скажи мне вот что, Джейсен Соло: если бы я поняла, что происходит - если бы я знала, что это за личинка, и что ей необходимо сделать, через что пройти, чтобы стать волшебным созданием, которым она так и не стала - что мне надо было сделать, чтобы ты назвал это помощью на своем языке?
   Некоторое время Джейсен обдумывал ответ. Его чувствительность к Силе позволяла ему понимать потребности экзотических существ из его коллекции с чрезвычайной глубиной и ясностью; через это понимание он научился уважать мудрость природы.
   - Я полагаю, - медленно сказал он. - Лучшая помощь, которую ты могла бы предложить - это поместить кокон в безопасное место. Крыланы-осоеды охотятся на личинок призрачной моли, и они особенно опасны для только что обернувшейся коконом куколки: на этой стадии личинки наиболее питательны. Так что, наверно, лучшей помощью, которую можно было бы предложить - это присматривать за личинкой, чтобы она не стала добычей хищников, и оставить ее один на один со своей судьбой.
   - И, возможно, - осторожно добавила Вержер, - оградить ее от внимания других благонамеренных лиц, которые по своему невежеству поспешили бы на помощь со столовыми ножами.
   - Да, - сказал Джейсен, а потом у него перехватило дыхание, и он уставился на Вержер, словно у нее выросла вторая голова.
   - Эй... - начал он понимать. - Эй...
   - И еще, возможно, - продолжала Вержер, - заглядывать время от времени, чтобы отчаянное, страдающее, борющееся существо знало, что оно не одиноко. Что есть кто-то, кто беспокоится. Что его боль не напрасна, а ведет его к его судьбе.
   Джейсен едва мог дышать, но все же он нашел силы, чтобы прошептать:
   - Да...
   - В таком случае, Джейсен Соло, наши определения помощи совпадают, - серьезно сказала Вержер.
   Джейсен подался вперед, оперся на колени.
   - Мы говорим уже не о личинках призрачной моли, да? - спросил он с громко бьющимся сердцем. - Ты говоришь обо мне...
   Она поднялась, ее ноги развернулись, словно подъемные краны.
   - О тебе?
   - О нас, - надежда на невозможное комком застряла в его горле. - О нас с тобой.
   - Мне надо идти; "объятия" устали ждать.
   - Вержер, постой!..- сказал он, пытаясь встать на ноги, тогда как захваты "объятий" уже сомкнулись на его запястьях. - Подожди, Вержер, еще немного, поговори со мной... и, и призрачная моль... - он запнулся. - Призрачная моль - эндемичный вид! Ее не экспортируют... она водится только на Корусканте! Как ты могла найти личинку? Если только... так что же, ты... или...
   Она поместила руку между губами похожего на большой рот чувствительного сосуда, который находился рядом с зевом прохода, и клапан широко раскрылся.
   - Все, что я говорю - это ложь, - сказала Вержер и вышла.
   "Объятия боли" окунули его в белое свечение в очередной раз.
 

* * *

 
   Джейсен Соло висит в белом свечении, размышляет.
   В какой-то из бесконечных моментов он непомерно удивляется, что все еще способен думать; свечение сканировало его сознание на протяжении многих дней, или недель, или веков, и теперь ему странно, что он может не просто думать, а думать ясно.
   Белая вечность проходит в удивлении.
   Потом он начинает понимать уроки боли.
   "Вот оно что," думает Джейсен. "Вот о чем говорила Вержер. Это помощь, которую она предлагает мне, а я не знаю, что с ней делать".
   Она освободила его от собственной западни: западни детства. Тупикового пути, на котором он всегда ожидал, что кто-то придет. Ожидал отца, мать, дядю Люка, Джейну, Зекка или Лои, или Тенел Ка, или кого бы то ни было, кто не отказал бы ему в помощи.
   Но он не беспомощен. Он всего лишь одинок.
   А это не одно и то же.
   Он не должен просто висеть здесь и страдать. Он в силах кое-что сделать.
   Ее рассказ о призрачной моли, может, и был ложью, но за ложью скрывалась правда, которую иначе он не понял бы. Не на это ли она указывала, произнеся слова: все, что я говорю тебе - это ложь?
   В этом все дело?
   Боль сама по себе - это божество: жестокий рулевой жизни. Боль хлещет кнутом, и все живое начинает двигаться. Жить - значит быть зависимым от боли.
   Он знал, что это действительно так, не только по собственному опыту, но и исходя из того, что произошло с отцом и Анакином после смерти Чуи. Он видел, как боль хлестнула отца своим кнутом, и Хэн бежал от этой боли через всю галактику.
   Он видел, каким жестким стал Анакин. Видел, как брат стал вести себя, словно был борцом-тяжеловесом, проявляя всю свою силу и скорость, выкладываясь до предела на каждом из заданий - это было его единственным ответом на боль, которую он испытал, став свидетелем смерти того, благодаря кому сам выжил.
   Джейсен всегда невольно сравнивал Анакина с дядей Люком и находил у них много общего: его способность обращаться со сложными механизмами, его летные и боевые навыки, его воинская доблесть. Теперь же он видел, что кое в чем существенном Анакин был похож на их отца. Он реагировал на боль, игнорируя ее. Занимаясь чем-нибудь важным, чтобы не замечать своей потери.
   Убегая от жестокого рулевого.
   Жить - значит быть зависимым от боли.
   Но это лишь полуправда; боль также может быть и учителем. Джейсен еще помнит, как его тело часами болело от постоянных упражнений со световым мечом. Он помнит, как изучал новые сложные комбинации, как больно было нагружать непривычные мышцы, чтобы добиться смещения центра тяжести, растяжки бедер, чтобы научиться вращать и пружинить ногами, как песчаная пантера. Джейсен помнит, как дядя Люк говорил, что, если это не больно, значит, ты делаешь что-то не так. Даже каскад жалящих ударов тренировочного дроида... конечно, его цель заключалась в том, чтобы пресечь или отразить удар, но ведь гораздо легче было бы избежать боли, просто отказавшись от обучения.
   Иногда боль - это единственный проводник туда, куда тебе нужно попасть.
   И худшая боль - это та, от которой нельзя убежать. Он знал историю своей матери настолько хорошо, что эти события иногда снились ему: Лея стоит на мостике Звезды Смерти и смотрит, как боевая станция уничтожает ее родную планету. Он знал об ужасе и отрицании, о горячем, но бессильном гневе, которые она чувствовала в тот момент, и понимал, что именно памяти о миллиардах унесенных жизней посвящено ее неустанное служение делу мира в Галактике.
   Так же и дядя Люк: если бы он никогда не узнал боли, которую причинила ему смерть его приемных родителей, жестоко убитых имперскими штурмовиками, он так и остался бы на своей ферме по добыче влаги в песчаных пустошах Татуина, несчастный от несбывшихся грез об опасностях и приключениях - а галактика по сей день стонала бы под гнетом Империи.
   Боль может быть также движущей силой. Волей к переменам. Рано или поздно страдания вынуждают нас предпринимать что-то, чтобы все исправить.
   Страдание - это топливо в двигателе цивилизации.
   Теперь к нему приходит понимание; поскольку боль - это божество, и он был во власти этого жестокого божества с того дня, когда умер Анакин. Но это также и учитель, и проводник. Боль может быть поработителем, одолевшим тебя навсегда, и она может быть волей, которая делает тебя неодолимым. Божество, единое в каждом своем проявлении.
   Чем она явится к тебе, зависит от того, кем являешься ты.
   Но кто же я? - задается вопросом Джейсен. - Я убегал - как и отец, как и Анакин. Все же я думаю, они перестали бежать: отцу хватило мужества остановиться и принять боль, воспринять от нее силу, подобно тому, как сделали мать и дядя Люк. Анакин в конце концов поступил точно так же. Хватит ли мне сил?
   Есть только один способ узнать.
   В течение долгих дней, недель, веков белое свечение поглощало его.
   Теперь он начинает поглощать белое свечение.
 

* * *

 
   Исполнитель Ном Анор рассеянно теребил червя-флягу с бульоном, ожидая, пока трутень-формовщик закончит свое сообщение. Он совсем по-человечески уселся на кожистый вырост перед необычно крупным виллипом, которому формовщик монотонным, певучим голосом докладывал полученные от "объятий" данные о поведении молодого джедая, Джейсена Соло.
   Ном Анора доклад не занимал. Он знал наперед, что скажет формовщик, потому что лично составлял сообщение. Именно эта отдельно взятая комната "объятий боли" обладала чрезвычайно сложной нервной системой, которая могла уловить электрохимические реакции в нервных окончаниях тела Джейсена Соло вплоть до каждого индивидуального импульса, и оценить степень воздействия болевых раздражителей на головной мозг. Формовщик-трутень все перечислял и перечислял подробности своих наблюдений, и его предельно унылое жужжание было невыносимо...
   "Возможно, потому мы и зовем их трутнями," подумал Ном Анор, внутренне улыбнувшись, но не чувствуя веселья. Ни к чему было доводить такого рода мысли до сведения третьего обитателя этого маленького, сырого помещения. Об этом невозможно было пошутить ни на каком из языков, кроме общегалактического, да и не таким уж и смешным был каламбур.
   Так что Ном Анор просто сидел, время от времени потягивая бульон из своего червя-фляги, смотрел на виллип и ждал, когда же у мастера войны Цавонга Ла кончится терпение.
   Виллип отражал физические особенности головы мастера войны с гибкостью, присущей растущим побегам: выпирающая черепная коробка с вытянутым затылком, страшно острые зубы, торчащие из безгубого рта, и значительное количество шрамов, указывающих на его преданность Истинному пути.
   Ном Анор лениво размышлял, как бы неплохо эти сложные рубцы смотрелись на его лице. Не то чтобы он когда-нибудь ступит на Истинный путь - Ном Анор всего лишь использовал его как политический инструмент; опыт подсказывал, что изображение благочестия куда выгоднее, чем истинное благочестие.
   Виллип так же подробно передавал и пугающую пристальность фанатичного взгляда Цавонга Ла.
   Это сияние веры в его глазах было всего лишь отражением внутренней убежденности, которую Ном Анору было трудно даже вообразить: будто сами Боги стоят за спиной мастера войны и направляют его на Истинном пути. Будто вся правда, вся справедливость, все добро в мире исходят от Истинных Богов, освещая вселенную подобно звездному ветру.
   Мастер войны был истинно верующим.
   Для Ном Анора вера была излишеством. Он слишком хорошо знал, как легко манипулировать такими вот истинно верующими, если ты из тех, кто не верит ни во что и ни в кого, кроме самих себя.
   Это был как раз тот самый случай.
   Момент, которого он ждал, наступил во время подробного сравнения межрасовых показателей, полученных у Джейсена Соло и у трех предыдущих подопытных, которые были йуужань-вонгами: по одному из касты воинов, из касты жрецов, и из касты формовщиков. Каждый из них подвергался пыткам в тех же самых "объятиях", в которых теперь висел юный джедай. Передаваемое виллипом изображение Цавонга Ла пылало яростью, нарастающей, словно интенсивность ионных зарядов перед магнитной бурей.
   В конце концов его терпение лопнуло.
   - Почему я трачу время на этот лепет?
   Формовщик напрягся и нервно оглянулся на Ном Анора.
   - Эти сведения чрезвычайно важны...
   - Не для меня. Я не формовщик. Сухие цифры меня не интересуют - скажите мне, что они значат!
   Ном Анор подался вперед.
   - Если мастер войны позволит, я буду рад сделать это.
   Виллип слегка повернулся, и мастер войны уставился на Ном Анора.
   - Ну попробуйте, - сказал Цавонг Ла. - Мое терпение не безгранично, а вы, исполнитель, и так уже слишком часто его испытывали в последнее время. Уклонитесь от главного, Ном Анор, - и последствия будут печальны.
   - Мои извинения, мастер войны, - мягко сказал Ном Анор. Движением руки он показал формовщику, что тот свободен. Формовщик поспешно поклонился виллипу, раскрыл зев прохода и удрал.
   - Я всего лишь хотел предложить анализ; интерпретация - это моя специальность.
   - Ваша специальность - пропаганда и ложь, - отрезал Цавонг Ла.
   Как будто это разные вещи. Ном Анор пожал плечами и дружелюбно улыбнулся: он научился этим жестам, когда притворялся человеком. Он обменялся мимолетными взглядами с еще одним обитателем этой комнаты - его партнером по "Проекту Соло " - и снова уставился на виллип.
   - Данные, полученные от "объятий", показали следующее: Джейсен Соло стал не только способным выносить пытки, но и увеличивать свою выносливость за счет них. Как мастер войны помнит, я предсказывал такой результат. Он обнаружил в себе те же ресурсы, которые мы находим в наших самых великих воинах.
   - И? - прожигал его взглядом мастер войны. - Каково же ваше заключение?
   - Это сработает, - просто сказал Ном Анор. - Таково мое заключение. Единственное заключение. Согласно текущим данным, Джейсен Соло неизбежно - при условии, что он выживет - обратится всем сердцем к Истинному пути.
   - Такие попытки предпринимались и прежде, - прорычал Цавонг Ла. - Джиидай Вурт Скиддер и джиидай Тахири на Явине 4. Результаты были неудовлетворительными.
   - Формовщики, - насмешливо фыркнул Ном Анор.
   - Следите за вашим языком, если вы не намерены с ним расставаться. Каста формовщиков посвящена Йун-Йуужаню.
   - Конечно, конечно. Естественно, я не подразумевал никакого неуважения. С позволения мастера войны, я только хочу указать, что в случае с Тахири применялся метод грубых физических изменений - может быть, еретический.
   Ном Анор сделал упор на последнее слово.
   Лицо Цавонга Ла потемнело.
   - Они предприняли кощунственную попытку, - продолжал Ном Анор. - Они хотели сделать ее йуужань-вонгом - как будто раб может стать одним из избранных. Это ли не богохульство? Последовавшая за этим резня была милостью по сравнению с тем, что они заслужили, в чем, несомненно, мастер войны со мной согласится.
   - Нисколько, - возразил Цавонг Ла. - Это было именно то, что они заслужили. Раз Боги так решили, значит, в этом и заключается справедливость.
   - Как скажете, - с легкостью признал Ном Анор. - В "Проекте Соло" такая ересь недопустима. Процесс с Джейсеном Соло будет полностью противоположным: он останется человеком, но при этом признает и провозгласит Истину. Нам не придется изменять или уничтожать его каким-либо образом. Мы просто покажем, а остальное он сделает сам.
   Изображение мастера войны застыло - он был занят размышлениями.
   - Я до сих пор не понимаю, зачем мне это. Все, что вы сейчас сказали, означает лишь, что он еще более ценная жертва, чем я предполагал. Теперь скажите, почему я должен ждать его обращения. Если он умрет в процессе, я не смогу выполнить клятву, которую дал Истинным Богам: лишу их обещанной жертвы. Истинные Боги не прощают клятвопреступников, Ном Анор.
   По мне этого не скажешь - самодовольно подумал Ном Анор, но вслух высказался с предельным уважением.
   - Значение Джейсена Соло как символа обращения на Истинный путь не может быть завышено, мастер войны. Во-первых, он - джедай, а джедаи в Новой Республике заняли место богов. К ним относятся как к названным родителям, одаренным фантастическими возможностями, которые молва преувеличивает выше всяких границ; их цель состоит в том, чтобы бороться и умирать за извращенные, обесцененные подобия правды и справедливости, которыми пользуются в Новой Республике. Джейсен Соло уже герой легенд. Его деяния, с тех самых пор, как он был ребенком и подростком, известны по всей галактике; также как и деяния его сестры - сестры-близнеца. Их даже сравнивают с подвигами, которые совершали Йун-Харла и Йун-Йаммка...