Такер Шелли. Вечная любовь

Глава 10

   Даже плавание в холодной ночной воде не смогло остудить его кровь.
   Хок наблюдал за тем, как отблески костра ласкают кожу его жены и еще глубже обозначают ложбинку между грудями. Сидя рядом с Авриль у потрескивающего костра, он почти не прикасался к моллюскам, лежавшим на деревянной дощечке. Хотя ледяная морская вода все еще стекала с его волос и отросшей щетины на щеках, Хок ощущал болезненный жар внизу живота, где облегающие тело штаны вздулись от непроизвольно восстающей плоти.
   Именно так и представлял он эту женщину в своих мечтах.
   Неся сторожевую службу, он почти не спал, мучимый лихорадочными видениями. Авриль представала в них такой, какой была сейчас, — с томным, полусонным взглядом, спутавшимися со сна волосами, одетая лишь в тонкую полупрозрачную рубашку, достаточно открытую, чтобы соблазнительно приковывать взгляд к тайнам женского тела.
   Ткань была столь невесома, что он мог сорвать ее с плеч Авриль одним легким движением пальцев.
   Ему стало трудно дышать. Ток крови по венам казался горячим и вязким. В его видениях она не сидела на морском берегу, поедая моллюсков, полуприкрытая плотным плащом.
   Нет, она лежала в постели, чуть разомкнув губы в ожидании его поцелуя, крепко обняв его руками, призывно шепча слова любви и желания. А он прижимал ее всей тяжестью своего тела, готовый слиться с ней, глубоко войти внутрь ее и чувствовать ее бедра, ее жар, ее влагу…
   Внезапный треск прогоревшей головешки вернул его к действительности. Сердце глухо бухнуло в груди. Он оторвал взгляд от Авриль. Его нервировало то, что эти видения с такой силой туманили ему голову. О всемогущий Один, уезжая два дня назад, Хок надеялся восстановить душевное равновесие и по возвращении спокойно и рационально воспринимать ее присутствие в его жизни.
   Вместо этого новая жена вызывала в нем полное смятение чувств и все сильнее завладевала его мыслями.
   И, словно этого было недостаточно, она, похоже, была совершенно глуха к его страданиям.
   Вот сейчас, например, не обращая на пего никакого внимания, сидит, уставившись па плоский камень, который служит ей тарелкой, и его ножом вскрывает панцирь лобстера.
   — Как бы там ни было, — в его голосе сквозило нетерпение от голода совсем иного рода, — милости прошу, угощайтесь моим ужином.
   — Вы совсем мало едите. — Она переломила пополам клешню и высосала дымящееся мясо.
   Дар речи покинул его, когда он увидел, как она, запрокинув голову, подносит к губам лакомый кусочек, как сок стекает по ее пальцам па мягкий розовый язык, как она всасывает нежную мякоть лобстера. Вырвавшийся у неё вздох удовольствия и благодарности поднял пульсирующую волну желания во всем его теле.
   Как печально, подумал он, что она не может вонзить нож ему в сердце и избавить от мучений.
   Авриль между тем продолжала есть и, судя по ее безмятежному виду, не догадывалась о его плачевном состоянии.
   — Не вижу причины отказываться от всего этого. Я уже сто лет не…
   — …похищали еды из-под носа у мужчины?
   Довольная улыбка тронула ее губы.
   — …не наслаждалась свежими дарами моря. На материке их почти невозможно найти. — Голос ее звучал теперь почти мечтательно. — Когда девочкой я жила в Бретани, мои родители обожали вот так, на берегу, лакомиться ими. До того, как моя мать заболела.
   Улыбка погасла на ее лице, она продолжала есть молча.
   Хок возил но дощечке клешню краба, отгоняя любопытство, словно докучливую муху. Он не станет спрашивать, что случилось с ее матерью, — незачем ему знать о ее прошлом, ее семье, доме, о той жизни, от которой он навсегда оторвал ее. Он и так уже знает больше, чем хотел бы. Вглядываясь в ее бледные щеки, в тени, залегшие под глазами, обрамленными пушистыми ресницами, он понимал, что в ней что-то изменилось, но не мог понять что. Она мало говорила, избегала его взгляда… хотя оставалась рядом. Словно любопытный воробышек, рискующий подскакать достаточно близко, чтобы украсть несколько крошек.
   Интересно, если он сделает движение навстречу, «воробышек» улетит?
   Размышляя так, Хок поднес клешню краба ко рту и впился в нее зубами. Быть может, сегодня она выглядит иначе просто потому, что, в сущности, он впервые видит ее сидящей спокойно? Та Авриль, к которой он уже начал привыкать, представляла собой постоянно находящийся в движении сгусток противоречивых чувств, непрерывно меняющихся и провоцирующих его.
   А вот такой он еще ее не видел — тихой, спокойной, почти…
   Нет, не робкой. Это слово к ней никак не подходило. Но была какая-то особая прелесть в том, как она сидела, с удовольствием поедая лобстера. Волосы в полном беспорядке, сонно полуопущенные ресницы прикрывают изумрудные глаза, из-под подола смявшейся ночной сорочки выглядывают пальцы босых ног. Ее хотелось взять на руки и отнести в постель.
   Хок отвернулся, чтобы не дать снова смутить себя нежданным и незваным чувствам, более теплым и нежным, чем желание, воспламеняющее его чресла.
   Боги милостивые, она так молода! Настолько моложе его. И она ни о чем еще не догадывается.
   Раздавив в ладони панцирь краба, Хок в раздражении отбросил его в сторону. Вид этой женщины, милой и беззащитной, лишний раз напомнил ему, сколь слабое существо его возлюбленная жена-чужеземка… Сколь не похожа она на него.
   Сколь хрупка.
   Ее вид живо напомнил ему о страхе, который он испытал накануне и который заставил его вернуться домой раньше срока. Когда он обнаружил, что Торолфа нет в его убежище на восточном берегу.
   Место казалось безлюдным. Покинутым. Обиженный Торолф мог, конечно, просто спрятаться где-нибудь и дуться там на весь белый свет, но он был слишком мстителен, чтобы не попытаться отыграться на тех, кого считал виновными в понесенном им наказании, назначенном старейшинами.
   В том числе и на Авриль.
   В какой-то миг там, на пороге опустевшего жилища Торолфа, Хока пронзил ледяной ужас — он испугался не за свой народ, не за своего друга Келдана, а за жену, которую оставил одну, без защиты.
   Хок бежал весь день, не обращая внимания на дождь, не останавливаясь даже поесть, задержался ненадолго лишь у дома Келдана, чтобы предупредить его об опасности. А когда наконец добрался до собственного дома, Авриль там не оказалось.
   Хок запустил пальцы в густую шевелюру и постарался прогнать воспоминание, не желая еще раз переживать ужас, поразивший его в тот момент. А равно и благодарное облегчение, которое почувствовал, обнаружив ее живой и невредимой. Он не должен допускать, чтобы из-за нее его сердце испытывало такое волнение.
   Муки и отчаяние, напомнил он себе. Она в конце концов принесет тебе лишь муки и отчаяние.
   Закончив трапезу, Авриль довольно вздохнула, и Хок отметил, что невольно выполнил один из непреложных заветов «Хавамала»: новобрачный должен узнать, какую пищу предпочитает его молодая жена, и кормить ее именно этими кушаньями.
   Точно так же ему следовало выяснить, что доставляет ей самое большое, заветное удовольствие.
   — Вы ничего не ели, пока меня здесь не было? — с досадой спросил он.
   — Что?
   — Вы ели так, словно умираете с голоду, и вы… — он обнаружил, что помимо собственной воли снова не может отвести от нее взгляда, — и вы необычно тихи.
   Разделенные только костром, в котором потрескивали поленья, выстреливая в воздух стайки искр, они посмотрели друг на друга. И как прежде, едва встретившись с ним взглядом, Авриль почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она тут же отвела глаза.
   — Если я кажусь вам тихой, так это просто потому, что устала. Как я уже говорила, шторм не дал мне заснуть.
   Она покраснела еще гуще.
   Хок недоуменно наморщил лоб, не понимая, почему тот факт, что шторм не дал ей заснуть, заставил ее так покраснеть.
   Если только в действительности дело вовсе не в погоде… а в чем-то другом.
   Он чуть не вскрикнул, вдруг припомнив то оставшееся незаконченным объяснение, которое едва не вырвалось у нее, прежде чем она начала в смущении быстро лепетать о шторме.
   Мне приснился дурной…
   Сон? Так это при воспоминании о своих снах она так краснеет и начинает тяжело дышать?
   Неужели она не может спать по той же причине, что и он?
   Сердце Хока подскочило, а потом быстро заколотилось. Он слышал легенды об асгардских мужчинах, которых связывала с их любимыми такая тесная сердечная близость, что они понимали друг друга без слов, даже находясь на расстоянии, такая близость, что они видели одни и те же сны.
   Он всегда отмахивался от этих сказок как от романтической чепухи.
   Но отмахнуться от того, как Авриль вела себя с ним сегодня, было невозможно. Слишком уж не похожа она была на себя. Вопросы теснились у него в голове.
   Неужели она видела его во сне? Неужели она покраснела оттого, что испытала желание? Неужели именно поэтому осталась с ним — быть может, ее тянет к нему так же сильно и неотвратимо, как его — к ней?
   Интересно, что она сделает, если он сейчас приблизится, притянет ее к себе и поцелует? Влепит пощечину? Или всадит нож в горло?
   Или он получит то, о чем мечтает?
   По-прежнему не поднимая глаз, Авриль вытерла нож о песок и отбросила в сторону. Он упал рядом с отстегнутым мечом Хока.
   — Меч, нож, боевой топорик, — задумчиво сказала она. — Вы хорошо вооружились для своего путешествия, Хок. Оно было опасным?
   — Ты волновалась за меня, жена? — Хок сам услышал, как хрипло и взволнованно прозвучал его голос.
   — Не смейте меня так называть! — вспылила Авриль. Но Хок отметил, что на вопрос она не ответила. Заметил он также, что с определенного момента она стала называть его по имени, а не норманном или Вэлбрендом.
   Каковы на вкус ее губы? Будут ли они горячими и жадными или сладкими и мягкими?
   — Не волнуйтесь, — с трудом вымолвил он. — Я невредим. Получил лишь небольшую рану. — Подняв правую руку, он продемонстрировал устрашающего вида красный рубец, тянувшийся от запястья до плеча. Это был след острого осколка скалы, на который он, поскользнувшись, напоролся, когда под проливным дождем бежал домой.
   Авриль ахнула от ужаса:
   — О святая Дева Мария!.. — Ее губы разомкнулись, чтобы сказать что-то еще, но она осеклась, и в ее взоре застыло…
   Можно было поклясться всеми богами, что он увидел в ее взоре сострадание. Сочувствие его боли. Ему. Она и впрямь тревожилась за него.
   Так же, как и он тревожился за нее.
   Хок резко отвернулся, не в силах больше ни единого мгновения видеть изумрудные глаза своей жены, и попытался освободиться от нахлынувших на него чувств. Он больше никогда не допустит этого? То, что он позволил ей так глубоко проникнуть в его сны и думы, уже само по себе очень плохо. Плохо, что она заставила его испытать желание, да такое, какого он не испытывал уже полжизни.
   Он вынужден смириться с ее присутствием в его жизни, вынужден защищать ее и заботиться о ней, но он не должен позволять ей ворошить золу на пепелище тех чувств, о которых приказал себе забыть. Ради собственного душевного здоровья он не должен тревожить того, что погребено. Погребено так же, как фолианты с записями и рисунками в его ларях. Ему невыносимо смотреть на них, но рука не поднимается уничтожить.
   Хок лег на песок спиной к Авриль. Потом достал плащ, свернул его, как подушку, и засунул под голову. Авриль — всего лишь женщина, как любая другая. Он может справиться с желанием, которое она в нем возбуждает, а равно и со всеми прочими чувствами.
   Просто из-за усталости ему кажется, что это необычайно трудно.
   — Вы собираетесь спать? — с любопытством спросила Авриль.
   — Именно это я обычно делаю, когда возвращаюсь домой усталый после долгого путешествия, — буркнул Хок.
   — О! — Авриль с минуту молчала. — А я думала, что мы могли бы…
   Стиснув зубы, стараясь не поддаться соблазну, он перебирал в уме вероятные продолжения: Поцеловаться? Медленно раздеть друг друга. Открыть для себя ощущение желанного тела? Предаться горячей, страстной любви под луной?..
   — Поговорить, — закончила Авриль.
   Хок тяжело, хрипло выдохнул:
   — Мы сможем поговорить завтра.
   О священный рог Одина, если ему придется еще раз взглянуть на нее, он за себя не ручается, он может не сдержаться, схватить ее, бросить на песок у костра, сорвать с нее рубашку так, что ее обнаженные ягодицы прижмутся к теплому песку, а его горячие пальцы найдут мягкую, влажную шелковистую плоть. Хок осадил свою буйную фантазию, взбил «подушку» и сказал:
   — Ложитесь спать, Авриль. — Спустя мгновение он услышал, как она отошла на несколько шагов и легла на песок. Возблагодарив небеса, Хок закрыл глаза и стал молиться, чтобы боги ниспослали ему сон.
   Сон без сновидений. Но, похоже, у богов в эту ночь были иные заботы.
   — Я уверена, что ваша раненая рука заживет, — тихо сказала Авриль. — Не сомневаюсь, что это произойдет в течение часа, не более.
   — Рана больше не болит, — пробормотал он.
   Морской бриз холодил ему грудь, в то время как спине было жарко от костра. Ровный, привычный шум ветра и рокот волн в конце концов должны его убаюкать. Если бы только не болтливая женушка.
   — Как это получается? — снова закинула удочку Авриль. — Почему это раны здесь, на острове, так быстро заживают? Мне ведь действительно сломали челюсть в Антверпене, я это точно знаю. А той ночью, когда я порезала руку, она зажила почти моментально. И все жители здешнего города производят впечатление исключительно здоровых людей. — Хок не отвечал.
   — Хок?
   Он лежал, уставившись в темноту, и сердился на себя за то, что только сейчас предавался полубезумным мечтам, как какой-нибудь наивный, впервые женившийся юноша. Он ошибался, разумеется. Их с Авриль не связывают ни общие сны, ни желание, ни какие-либо иные нежные чувства.
   Вот почему она осталась с ним: она надеялась выудить у него сведения об Асгарде, воспользовавшись тем, что он, усталый, ослабит бдительность. Сведения, которые помогут ей попытаться осуществить план побега, который она, несомненно, лелеет.
   — Хок? Вы не спите?
   Он мог притвориться спящим, но с самого начала знал, что рано или поздно ему придется ответить на вопросы об острове. Если он приоткроет перед ней часть — малую часть — правды, быть может, это ее удовлетворит на время.
   И она перестанет задавать вопросы, на которые ему действительно не хотелось отвечать.
   — Климат Асгарда обладает некими целебными свойствами, — просто сказал он, все так же лежа к ней спиной. — У нас быстро заживают раны, а болезни нам неведомы.
   Он услышал, что она встала:
   — Но как это возможно? Это что, свойство здешнего воздуха? Или воды и пищи? Или… каких-то особенных трав, корней, которые растут только здесь?
   — Мы не знаем.
   Она насмешливо фыркнула:
   — Я вам не верю. Вы знаете, но не хотите мне сказать.
   — Я говорю правду. Многие искали ответ на этот вопрос, — Хок запнулся на мгновение, перед его мысленным взором ясно и отчетливо возник образ отца, — но точно никто ничего так и не выяснил. Возможно, дело в сочетании нескольких исключительных свойств местной природы. Мы не знаем.
   Авриль молчала, словно обдумывала то, что он сообщил, и пыталась решить, стоит ли ему верить…
   — Какая жалость, что это остается тайной! — вымолвила она наконец.
   — Да, — согласился Хок с горечью, которой, он надеялся, она не уловила.
   — Но даже если вам неизвестно, как действуют эти целебные свойства природы, почему вы не поделитесь своим чудом с остальным миром? Зачем вы так оберегаете неприкосновенность своего острова? Представьте, сколько добра вы могли бы сделать. Представьте, скольким людям могли бы помочь…
   — Представьте, как скоро Асгард был бы захвачен и уничтожен, — подхватил он. — Мы должны оберегать его от вторжений. Это единственный способ защитить наши дома и тех, кто в них живет.
   Нотка понимания послышалась в ее голосе:
   — И поэтому вы никому из пленников не позволяете покидать его?
   — Да.
   Не только поэтому, но больше он ничего открывать ей не собирался. Вряд ли можно было угадать, что способна сделать такая непредсказуемая женщина, как Авриль, — тем более если она все еще мечтает о побеге.
   — Но зачем вам вообще привозить сюда пленниц? — спросила она озадаченно. — Вы страшно рискуете только ради того. чтобы… — она запнулась, — …чтобы — что? Ради всех святых, что вам от нас нужно?
   Хок перевернулся на спину, устало вздохнул и вперил взор в затянутое облаками беззвездное небо. Похоже, сегодня сна не будет, как и в две предыдущие ночи.
   — Я вам уже говорил, что мне вы не нужны…
   — Да, знаю. Я вам совершенно не нужна. Досталась случайно, — сухо перебила она. — Но остальные? Почему мужчины рискуют головой, чтобы добыть себе жену?
   — Некоторые молодые горячие головы находят, что риск возбуждает. И они хотят того, чего хочет большинство мужчин. Теплых отношений. Добропорядочную девчонку, которая будет согревать им постель. — Он покосился на Авриль.
   Авриль зарделась и опустила ресницы.
   — Но почему тогда не жениться на местной женщине? — не отступала она. — Почему не жениться на своей, иннфодт.
   Хок сощурил глаза: откуда она знает это слово? И что ей успели рассказать о различии между чужеземками и островитянками? Предполагалось, что это должен сообщать женщине только муж. Когда сочтет необходимым.
   — Некоторые так и поступают, — медленно произнес он. — Но другие хотят… — Он замялся, горькие воспоминания нахлынули на него — осколки надежд и мечтаний, разбившихся давным-давно. Он поежился, ощутив спиной шершавость песка. Нет необходимости касаться этого болезненного вопроса. Пока. Не сейчас. — Привозить себе жен из других стран — здешняя традиция.
   — Но это глупая традиция!
   — Да, я говорил то же самое. Много раз. Но молодые зачастую глухи к доводам разума.
   Если она и поняла, что он имел в виду и ее, то не подала виду.
   Глядя вниз, она чертила пальцем на песке.
   — Ну тогда, раз вы признаете, что это глупая традиция, и если я поклянусь жизнью своего ребенка, что никому не открою вашей тайны…
   — Я все равно не смогу отпустить вас. Ради всемогущего Тора, Авриль, не тратьте сил попусту и перестаньте задавать вопросы! — Он откинул голову и прикрыл глаза рукой — как бы он хотел, чтобы так можно было навсегда изгнать ее образ. — С моей стороны было бы глупостью положиться на ваше честное слово, поскольку вы уже однажды солгали. Ваша подруга рассказала мне правду о вашем муже. О том, что вы вдова.
   — За эту ложь вы не можете меня винить. — Голос Авриль зазвучал резче. — Жозетт не должна была… она не имела в виду… — Авриль чертыхнулась. — Она заблуждалась, считая, что таким образом помогает мне.
   Ветерок раздул тлеющие угли, отчего они зашипели и затрещали.
   — Я могу привезти ее сюда, чтобы она жила с вами.
   — Жозетт? — удивленно спросила Авриль. Рука Хока бессильно упала на песок — только уже произнеся эти слова, он понял, что вслух высказал то, что полуосознанно бродило у него в голове последние два дня.
   — Вашу дочь, — тихо ответил он. — Я мог бы постараться привезти вашу дочь сюда, к вам.
   Авриль онемела от изумления. Потом все же выдавила из себя:
   — Что?!
   Хок приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза. В них отражались пляшущие блики догорающего костра.
   — Несмотря на то, что вы считаете норманнов полудикими варварами, я не хочу оставлять ребенка сиротой.
   Авриль ошарашенно смотрела на него, часто моргая, словно луна только что, упав с небес, приземлилась рядом.
   — Вы поедете за Жизелью? — Ее лицо озарилось. — Да это превосходная мысль! И я поеду с вами. Я сама покажу вам дорогу…
   — Нет, миледи, вы не поедете, — не колеблясь ни секунды, сурово прервал ее Хок; она, конечно же, имела в виду, что убежит, как только представится возможность ступить на родную землю. — Вы останетесь здесь. Я поеду один.
   Авриль потупила взор:
   — Но без меня вы ее не найдете. И Гастон с Селиной не отдадут девочку какому-то незнакомцу. Ее дядя ни за что не позволит вам…
   — Так этот дядя, герцог, живет в окрестностях Артуа? — Хок надеялся, что ребенок находится в Бретани или где-нибудь еще…
   …Поближе.
   — Да, герцог Гастон де Варенн! — Авриль гордо вздернула голову. — Хок, с этим человеком шутки плохи. Вам даже думать нечего о том, чтобы отправиться туда без меня. Он убьет всякого, кто посмеет приблизиться к Жизели, и…
   — Артуа — это слишком далеко, — покачал головой Хок, не представляя, что больше беспокоит его — сам факт, что он серьезно размышляет над подобной идеей, или искреннее сожаление, что идея оказалась неосуществимой. — Это невозможно.
   Авриль с минуту молчала. Когда она заговорила вновь, голос ее дрожал:
   — Я и сама не хочу видеть, как моя дочь вместе со мной превратится в пленницу, — призналась она. — Ее жизнь и ее свобода значат для меня гораздо больше, чем мои собственные. — Она закрыла глаза, на бледные щеки легли темные полукружья густых ресниц. — Но вы… но с вашей стороны очень благородно, что вы думаете о ее судьбе, Хок. — Она медленно подняла глаза и посмотрела прямо ему в лицо. — Вы не варвар. Я совсем у иного мнения о вас. Прежде мне бы и в голову не пришло, что воин-викинг может быть столь великодушен. И столь заботлив.
   Хок не смог ничего ответить: теплота, прозвучавшая в ее голосе, подняла бурю в его сердце. Он не хотел быть ни великодушным, ни заботливым. Он не желал, чтобы его темпераментная супруга с глазами цвета изумруда затрагивала нежные струны его сердца, заставляя вспоминать, каково это — испытывать сострадание.
   Чувствовать себя защитником, ответственным за другое существо.
   Не только за нее, но и за ребенка, которого он даже никогда не видел.
   — Я не так добродетелен! — резко, ответил он, то ли возражая, то ли предупреждая. — Просто я хочу, чтобы здешняя жизнь стала для вас приемлемой.
   Авриль встала, задумчиво качая головой:
   — Этого не будет никогда.
   Он смотрел, как ветер играет се длинными волосами, треплет плащ, облепляя им стройную фигурку.
   — Значит, вы лгали мне, — с мягким упреком произнесла Авриль, оглянувшись на Хока. — Если вы можете покидать остров, значит…
   — Я единственный, кто может это делать, — железным голосом перебил Хок, — да и я делаю это крайне редко. — В молодости он гораздо чаще позволял себе подобные вылазки, по теперь воспоминания о волнующем внешнем мире со всем его многообразием и переменчивостью стали слишком болезненны. Хоку приходилось заставлять себя возвращаться на Асгард. И оставаться на нем.
   Здесь даже чудесная погода мало чем отличалась день ото дня, сезон от сезона, год от года. Авриль повернулась к нему:
   — В таком случае, что вы имели в виду, сказав «Артуа — это слишком далеко»?
   — Никто не может покинуть остров более чем на шесть дней. Это невозможно — таков закон. — Авриль удивленно подняла бровь:
   — Раз так, значит, Антверпен находится не более чем в шести сутках плавания отсюда. Нет… — В ее голосе послышалось явное удовлетворение, она, оживившись, посмотрела на океан. — Всего в трех!
   Хок буркнул себе под нос какое-то ругательство, раздраженный тем, что невольно выдал сведения, которые Авриль могла использовать, готовя побег.
   Он вскочил на ноги и подошел к ней поближе:
   — Авриль, забудьте то, о чем вы сейчас думаете. Вы не сможете сбежать с Асгарда.
   Авриль гордо вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Хока:
   — Это вы так считаете.
   — Дьявол!.. женщина, не веди себя как безрассудная дурочка! — Он схватил ее за руку, ощутив пальцами мягкую ткань плаща. — Если вы утонете или разобьетесь о скалы, ваш ребенок на самом деле останется сиротой!
   — Вас это так заботит? — В ее глазах вдруг блеснули слезы. — Я так много значу для вас? При виде слез Хока словно огнем опалило, а от ее слов — окатило ледяным холодом.
   — Я пытаюсь заставить вас прислушаться к доводам разума, — хрипло настаивал он. — Логики и разума.
   Она стряхнула его руку.
   — Разум для меня — ничто. Ваши законы для меня — ничто! Вы не… в-в-вы не…
   Она не смогла закончить фразу, охваченная смятением. В это невозможно было поверить! Едва слышным шепотом Авриль взмолилась:
   — Хок!
   Боль, застывшая в ее глазах, заставила его сердце рвануться из груди. Он невольно протянул руку, чтобы вытереть ей слезы. И все доводы логики и разума покинули его самого. Пальцы зарылись в ее густые волосы, сжались, и он запрокинул ей голову. Другая рука, повинуясь лишь чувственному порыву, обвилась вокруг талии, и их губы слились в еще робком, но горячем и жадном поцелуе. Его поцелуй был полон желания. Желания, которое должно было бы остановить его. Заставить отпустить ее.
   Но губы ее были такими мягкими и сладостными, такими полными и соблазнительными, какими он их и представлял с того самого момента, как увидел ее. Как увидел ее во сне. Пальцы Авриль сжались на его обнаженных плечах, но она не оттолкнула его.
   Наоборот, обмякла в его руках, и из ее горла вырвался возглас, исполненный такого же страстного желания. Она прижалась к нему, словно потеряв вдруг опору под ногами.
   Хок обнял ее еще крепче, сердце его затрепетало, и град внезапно ошеломивших чувств исторг у него из груди сдавленный хрип. Плащ Авриль был распахнут, и Хок ощущал прикосновение мягкого, податливого, теплого тела, тяжесть палившихся грудей с затвердевшими сосками под тонкой тканью рубашки — единственным, что их теперь разделяло.