– Есть, Верхнее царство! – Анфиса нажала на кнопку, и цифровая камера выдала целую серию беспрерывных снимков.
Потом она стала снимать, как куратор идет по лестнице своего музея.
Катя молча наблюдала за ними. Сама она вспоминала невольно сцену в коридоре. Любовная сцена и одновременно сцена ревности. Ну что ж, кто сказал, что музейщикам любить запрещено? Однако какой-то неприятный осадок остался… надо же, она подслушивала! И этот свист спрея противный.
– Все отлично, я потом выберу лучшие снимки, – Анфиса радовалась, как дитя, – Виктория Феофилактовна, а теперь я хочу снять вас в каком-нибудь зале. Например, в Античном, где статуи, ой нет, лучше в Египетском!
Виктория Феофилактовна, порозовевшая от удовольствия и прогулки по лестнице, явно испытывавшая невинное удовольствие от того, что ее фотографируют и вот так – долго, тщательно, с таким энтузиазмом, благожелательно кивнула и повела их в Египетский зал, благо совсем рядом на первом этаже – только свернуть.
Ладья вечности встретила их.
Катя разглядывала фреску. Какая большая фреска… какие яркие краски, тысячи лет прошли, а они все еще не потускнели от времени.
Ладья вечности – она прочла это на табличке сбоку.
Ладья вечности из смерти в жизнь, и она словно приглашает их подняться на борт.
А потом Катя оглянулась и увидела, что у нее за спиной стоит женщина. И вздрогнула от неожиданности.
Надо же… с этой женщиной – высокой, с фигурой девушки, длинными ногами модели и непоправимо увядшим, постаревшим, сильно накрашенным лицом я уже встречалась.
Только эта женщина теперь похожа на старую египетскую царицу, словно сошла с той вон фрески. Парик… в тот раз он был рыжим, и она носила шляпу, а теперь парик цвета воронова крыла.
Василиса Одоевцева – смотритель Египетского зала созерцала Катю с высоты своего роста. Катя и сама не маленькая, но эта дама в роскошном черном парике имеет рост не меньше ста восьмидесяти пяти, просто баскетбольный какой-то рост.
– Девочки, как вы тут? Как настроение? – бодро спросила Виктория Феофилактовна. – Вот, знакомьтесь, это наши гости, фотографы.
– Вы что, для журнала фотографируете?
Это спросила другая смотрительница, вышедшая на зов из соседнего небольшого зала, залитого мертвенным желтым светом. Женщина лет шестидесяти – крашеная блондинка, аккуратно подстриженная, в темной юбке и черном жакете, в мягких туфлях без каблуков.
– Для фотовыставки к столетию музея, – сказала Катя.
– У нас тут часто снимают, но всегда по разрешению.
– Есть у них разрешение, все подписано, не волнуйтесь, Арина Павловна, – Виктория Феофилактовна приняла изящную позу на фоне выставленного в витрине гранитного барельефа с текстом пирамид – стелы, покрытой иероглифами.
– Я спрашиваю, потому что должна по инструкции. Тут ведь запрещены фото– и киносъемка.
– Они получили разрешение здесь работать. Это все на славу музея, – Виктория Феофилактовна повернулась к Арине Павловне Шумяковой: – Я давно хотела отметить, что вы очень пунктуально и точно исполняете обязанности смотрителя.
Катя заметила, что Анфиса снимает Викторию Феофилактовну, но взор ее то и дело обращается туда, к Ладье Вечности, на фоне которой словно египетская статуя застыла колоритная Василиса. Катя вспомнила ее имя и фамилию – Василиса Одоевцева… да, она из «Приюта любви»… она еще говорила, подрабатывает там уборщицей при кошках… и что-то о двух работах… так, значит, она тут в музее работает смотрителем?
– Ой, простите, можно вас тоже пофотографировать? – закончив со старшим куратором, Анфиса почти взмолилась: – У вас такая неординарная внешность. Получатся замечательные снимки!
Василиса гордо выпрямилась.
– Да я прямо не знаю. Виктория Феофилактовна, это удобно?
Василиса явно жеманничала и кокетничала.
Виктория Феофилактовна снова кивнула. Но не так благожелательно, как в прошлый раз.
– Меня раньше много снимали для журналов. Хотя в советское время журналов мод было мало, но меня снимали часто, – Василиса повернулась в профиль.
– Да, моя дорогая, вы говорили, что в молодости работали модельером на Кузнецком Мосту, – сказала Виктория Феофилактовна.
– Не модельером, я была ведущей… то есть, по-нынешнему, топ-моделью Дома моды на Кузнецком. И меня также снимали для календаря «Советские бриллианты». Специально из Гохрана и с ювелирной фабрики привозили такие вещи на съемку, такие украшения в экспортном исполнении, какой там «Де Бирс», – Василиса достала пудреницу. – Да, было время, жила полной жизнью. Ну все, я готова, съемка пошла!
Анфиса закружила вокруг нее, щелкая камерой.
– Суперкласс!
Катя и Арина Павловна Шумякова созерцали процесс съемки. Арина Павловна оперлась спиной о косяк двери и скрестила на груди руки. Ее никто не собирался фотографировать, и она была этим, как показалось Кате, слегка обижена.
– Я должна вас покинуть, у меня много дел. Вы фотографируйте, работайте спокойно. Все, что вам покажется интересным. Наши сотрудники с удовольствием вам помогут, – Виктория Феофилактовна собралась уходить. – Двери моего кабинета всегда открыты.
– Ой, Виктория Феофилактвона, погодите, пожалуйста, не уходите. Я вот о чем хотела попросить, – Анфиса тут же потеряла к Василисе, как к объекту съемки, всякий интерес. – Выставка называется «Фантомы и легенды ночи». Портреты сотрудников на фоне экспозиции – это прекрасно. Но это лишь несколько снимков. Я бы… то есть, мы с Катей хотели снять что-то необыкновенное, что-то очень интересное, захватывающее… саму суть музея… может быть, какой-то особый экспонат или… я не знаю, что-то связанное с местной легендой, тайной. Ведь музей полон тайн, я знаю, я читала – такая история, такие коллекции. Хотелось бы сделать снимки, которые бы стали основой всей выставки.
Виктория Феофилактовна поправила свою идеальную укладку.
– Ну что ж, музей пойдет вам навстречу. Это будет интересно и полезно, как говорит мой менеджер, в смысле рекламы. Хотя такой музей, как наш, ни в какой рекламе не нуждается. Но сейчас новые времена, новые веяния, всякие там пиар-технологии. Подождите минуту.
Она достала из кармана жакета мобильный и набрала номер.
– Кристина, подойдите, пожалуйста, в Египетский зал, мы тут с фотокорреспондентами. Хочу с вами посоветоваться.
Через две минуты в Египетский зал вошла брюнетка в очках без оправы, в брючном костюме. Та самая… Катя сразу ее узнала. Итак, это Кристина – менеджер музея. Как тот кудрявый красавец ее назвал… Ри, кажется?
– Кристина, как вы считаете, это хороший пиар-ход – показать на снимках выставки к столетию музея процесс изучения экспонатов нашей новой коллекции? – спросила Виктория Феофилактовна.
– Это хороший пиар-ход. Выставляя такие снимки на обозрение общественности, по сути, мы этим заявляем, что коллекция уже у нас, в наших фондах, – голос Кристины звучал спокойно. И не скажешь, что всего полчаса назад она устраивала сцены в музейном коридоре.
– Олег Олегович ведь хотел сегодня вечером продолжить осмотр артефактов?
– Да, он собирался работать с коллекцией.
– Вот и прекрасно. Тогда проводите фотокорреспондентов к нему.
– Но, Виктория Феофилактовна… вообще-то это против правил, это чисто рабочий процесс, и мы… он станет возражать.
– Кристина, вам же ничего не стоит уговорить его, – Виктория Феофилактовна улыбалась. – Это отличный пиар-ход. И это на благо музею. Скажите ему, что это мое пожелание… то есть, мое распоряжение. Открыть «Проклятую коллекцию» для съемки.
– «Проклятую коллекцию»? – Анфиса воскликнула это так громко, как не подобает кричать в музее, она ликовала. – Класс! Вот это здорово, это то, что нужно, это будет основа моей выставки! А почему она «Проклятая»?
Катя вдруг ощутила – вот оно… это мгновение, когда двери музея закрылись, захлопнулись за ними по-настоящему. И они внутри, в недрах. И сейчас, быть может, опустятся еще глубже в это самое Нижнее царство и начнут открывать для себя то, о чем никогда не подозревали прежде, проходя по этим тихим, залитым светом залам.
– Что это за коллекция? – спросила она вслед за Анфисой.
– Кристина вас проводит к нашему куратору отдела Древнего Востока, а по пути расскажет, – Виктория Феофилактовна больше не улыбалась. – Это уникальная коллекция, она недавно поступила к нам, досталась музею в дар.
Глава 14
Потом она стала снимать, как куратор идет по лестнице своего музея.
Катя молча наблюдала за ними. Сама она вспоминала невольно сцену в коридоре. Любовная сцена и одновременно сцена ревности. Ну что ж, кто сказал, что музейщикам любить запрещено? Однако какой-то неприятный осадок остался… надо же, она подслушивала! И этот свист спрея противный.
– Все отлично, я потом выберу лучшие снимки, – Анфиса радовалась, как дитя, – Виктория Феофилактовна, а теперь я хочу снять вас в каком-нибудь зале. Например, в Античном, где статуи, ой нет, лучше в Египетском!
Виктория Феофилактовна, порозовевшая от удовольствия и прогулки по лестнице, явно испытывавшая невинное удовольствие от того, что ее фотографируют и вот так – долго, тщательно, с таким энтузиазмом, благожелательно кивнула и повела их в Египетский зал, благо совсем рядом на первом этаже – только свернуть.
Ладья вечности встретила их.
Катя разглядывала фреску. Какая большая фреска… какие яркие краски, тысячи лет прошли, а они все еще не потускнели от времени.
Ладья вечности – она прочла это на табличке сбоку.
Ладья вечности из смерти в жизнь, и она словно приглашает их подняться на борт.
А потом Катя оглянулась и увидела, что у нее за спиной стоит женщина. И вздрогнула от неожиданности.
Надо же… с этой женщиной – высокой, с фигурой девушки, длинными ногами модели и непоправимо увядшим, постаревшим, сильно накрашенным лицом я уже встречалась.
Только эта женщина теперь похожа на старую египетскую царицу, словно сошла с той вон фрески. Парик… в тот раз он был рыжим, и она носила шляпу, а теперь парик цвета воронова крыла.
Василиса Одоевцева – смотритель Египетского зала созерцала Катю с высоты своего роста. Катя и сама не маленькая, но эта дама в роскошном черном парике имеет рост не меньше ста восьмидесяти пяти, просто баскетбольный какой-то рост.
– Девочки, как вы тут? Как настроение? – бодро спросила Виктория Феофилактовна. – Вот, знакомьтесь, это наши гости, фотографы.
– Вы что, для журнала фотографируете?
Это спросила другая смотрительница, вышедшая на зов из соседнего небольшого зала, залитого мертвенным желтым светом. Женщина лет шестидесяти – крашеная блондинка, аккуратно подстриженная, в темной юбке и черном жакете, в мягких туфлях без каблуков.
– Для фотовыставки к столетию музея, – сказала Катя.
– У нас тут часто снимают, но всегда по разрешению.
– Есть у них разрешение, все подписано, не волнуйтесь, Арина Павловна, – Виктория Феофилактовна приняла изящную позу на фоне выставленного в витрине гранитного барельефа с текстом пирамид – стелы, покрытой иероглифами.
– Я спрашиваю, потому что должна по инструкции. Тут ведь запрещены фото– и киносъемка.
– Они получили разрешение здесь работать. Это все на славу музея, – Виктория Феофилактовна повернулась к Арине Павловне Шумяковой: – Я давно хотела отметить, что вы очень пунктуально и точно исполняете обязанности смотрителя.
Катя заметила, что Анфиса снимает Викторию Феофилактовну, но взор ее то и дело обращается туда, к Ладье Вечности, на фоне которой словно египетская статуя застыла колоритная Василиса. Катя вспомнила ее имя и фамилию – Василиса Одоевцева… да, она из «Приюта любви»… она еще говорила, подрабатывает там уборщицей при кошках… и что-то о двух работах… так, значит, она тут в музее работает смотрителем?
– Ой, простите, можно вас тоже пофотографировать? – закончив со старшим куратором, Анфиса почти взмолилась: – У вас такая неординарная внешность. Получатся замечательные снимки!
Василиса гордо выпрямилась.
– Да я прямо не знаю. Виктория Феофилактовна, это удобно?
Василиса явно жеманничала и кокетничала.
Виктория Феофилактовна снова кивнула. Но не так благожелательно, как в прошлый раз.
– Меня раньше много снимали для журналов. Хотя в советское время журналов мод было мало, но меня снимали часто, – Василиса повернулась в профиль.
– Да, моя дорогая, вы говорили, что в молодости работали модельером на Кузнецком Мосту, – сказала Виктория Феофилактовна.
– Не модельером, я была ведущей… то есть, по-нынешнему, топ-моделью Дома моды на Кузнецком. И меня также снимали для календаря «Советские бриллианты». Специально из Гохрана и с ювелирной фабрики привозили такие вещи на съемку, такие украшения в экспортном исполнении, какой там «Де Бирс», – Василиса достала пудреницу. – Да, было время, жила полной жизнью. Ну все, я готова, съемка пошла!
Анфиса закружила вокруг нее, щелкая камерой.
– Суперкласс!
Катя и Арина Павловна Шумякова созерцали процесс съемки. Арина Павловна оперлась спиной о косяк двери и скрестила на груди руки. Ее никто не собирался фотографировать, и она была этим, как показалось Кате, слегка обижена.
– Я должна вас покинуть, у меня много дел. Вы фотографируйте, работайте спокойно. Все, что вам покажется интересным. Наши сотрудники с удовольствием вам помогут, – Виктория Феофилактовна собралась уходить. – Двери моего кабинета всегда открыты.
– Ой, Виктория Феофилактвона, погодите, пожалуйста, не уходите. Я вот о чем хотела попросить, – Анфиса тут же потеряла к Василисе, как к объекту съемки, всякий интерес. – Выставка называется «Фантомы и легенды ночи». Портреты сотрудников на фоне экспозиции – это прекрасно. Но это лишь несколько снимков. Я бы… то есть, мы с Катей хотели снять что-то необыкновенное, что-то очень интересное, захватывающее… саму суть музея… может быть, какой-то особый экспонат или… я не знаю, что-то связанное с местной легендой, тайной. Ведь музей полон тайн, я знаю, я читала – такая история, такие коллекции. Хотелось бы сделать снимки, которые бы стали основой всей выставки.
Виктория Феофилактовна поправила свою идеальную укладку.
– Ну что ж, музей пойдет вам навстречу. Это будет интересно и полезно, как говорит мой менеджер, в смысле рекламы. Хотя такой музей, как наш, ни в какой рекламе не нуждается. Но сейчас новые времена, новые веяния, всякие там пиар-технологии. Подождите минуту.
Она достала из кармана жакета мобильный и набрала номер.
– Кристина, подойдите, пожалуйста, в Египетский зал, мы тут с фотокорреспондентами. Хочу с вами посоветоваться.
Через две минуты в Египетский зал вошла брюнетка в очках без оправы, в брючном костюме. Та самая… Катя сразу ее узнала. Итак, это Кристина – менеджер музея. Как тот кудрявый красавец ее назвал… Ри, кажется?
– Кристина, как вы считаете, это хороший пиар-ход – показать на снимках выставки к столетию музея процесс изучения экспонатов нашей новой коллекции? – спросила Виктория Феофилактовна.
– Это хороший пиар-ход. Выставляя такие снимки на обозрение общественности, по сути, мы этим заявляем, что коллекция уже у нас, в наших фондах, – голос Кристины звучал спокойно. И не скажешь, что всего полчаса назад она устраивала сцены в музейном коридоре.
– Олег Олегович ведь хотел сегодня вечером продолжить осмотр артефактов?
– Да, он собирался работать с коллекцией.
– Вот и прекрасно. Тогда проводите фотокорреспондентов к нему.
– Но, Виктория Феофилактовна… вообще-то это против правил, это чисто рабочий процесс, и мы… он станет возражать.
– Кристина, вам же ничего не стоит уговорить его, – Виктория Феофилактовна улыбалась. – Это отличный пиар-ход. И это на благо музею. Скажите ему, что это мое пожелание… то есть, мое распоряжение. Открыть «Проклятую коллекцию» для съемки.
– «Проклятую коллекцию»? – Анфиса воскликнула это так громко, как не подобает кричать в музее, она ликовала. – Класс! Вот это здорово, это то, что нужно, это будет основа моей выставки! А почему она «Проклятая»?
Катя вдруг ощутила – вот оно… это мгновение, когда двери музея закрылись, захлопнулись за ними по-настоящему. И они внутри, в недрах. И сейчас, быть может, опустятся еще глубже в это самое Нижнее царство и начнут открывать для себя то, о чем никогда не подозревали прежде, проходя по этим тихим, залитым светом залам.
– Что это за коллекция? – спросила она вслед за Анфисой.
– Кристина вас проводит к нашему куратору отдела Древнего Востока, а по пути расскажет, – Виктория Феофилактовна больше не улыбалась. – Это уникальная коллекция, она недавно поступила к нам, досталась музею в дар.
Глава 14
Античное бесстыдство
Старший эксперт при аудиторе Счетной палаты Дарья Юдина сидела в выделенном ей администрацией музея кабинете за столом, на котором громоздилась гора бумаг.
Так всегда при больших проверках. Ее помощник и секретарь уехали, забрав с собой папки с финансовой отчетностью, подлежащей комплексному пересчету объединенной ревизии.
Дарья Юдина осталась работать с теми документами, которые она считала самыми важными и которые не могли покинуть стены музея.
За эти три дня, что Дарья провела здесь, в этих стенах, она возненавидела музей.
Никогда прежде она не думала, что войти сюда и сидеть тут, читать документы и отвечать на вопросы и улыбаться вежливо, слушая чужие ответы, будет так трудно.
Просто невозможно. Нестерпимо!
Очень трудно держать себя в руках. Здесь, в этом месте. Где и была-то она прежде очень, очень давно. И не сохранила об этом месте почти никаких хороших воспоминаний.
Волхонка, Колымажный переулок…
Что это за харя гипсовая вон там в углу – орет, распялив рот в беззвучном крике? А, это гипсовая маска Горгоны Медузы…
Мертвые глаза…
Вопль боли…
Последний вздох…
Кабинет, точнее комната, которую выделили ей в музее для спокойной въедливой работы аудитора – маленькая, тесная, со старинной мебелью и вся заставлена гипсовыми слепками с античных статуй.
Это так называемый «запасник» для не слишком ценных экспонатов.
Гипсовые слепки – в основном с античных торсов. Все, что осталось от многочисленных статуй фризов храмов Эллады. Торсы, торсы, торсы без голов, с отбитыми руками. Изуродованные временем, точно взрывом, но сохранившие в себе невероятную мощь плоти.
Дарья Юдина, оторвавшись от бумаг, созерцала мускулистые мужские торсы. У многих мужское естество покалечено временем, отбито, лишь какие-то осколки – там внизу, куда так и скользит нескромный жадный взгляд.
Но у некоторых фигур – обезглавленных, безруких – ТАМ все как раз на месте. Столько силы мужской, мощи, нерастраченного семени, могучего пыла.
Но все это лишь холодный древний камень. Мрамор, гипс.
А в настоящем…
– Вам документы нужны? Мне из музея звонили. Вот, я привез.
Он вошел без стука, так, как входят лишь очень уверенные в себе и наглые мужики или те, которым на все наплевать.
Или те, которые никого и ничего на свете не боятся.
Дарья Юдина медленно выпрямилась.
Невысокий, смуглый с очень широкими плечами, так и распиравшими его черный пиджак, с осиной талией и стройными ногами, стоял перед ней.
– Я старший эксперт Счетной палаты, – сказала Дарья Юдина.
– А я Юсуф, – он смотрел на нее так, как умеют смотреть лишь они – эти парни с Востока.
– Для начала, кем вы приходились Узбеку? Вы что, его родственник?
– Я был личным телохранителем уважаемого Ибрагимбека, много лет служил ему. А теперь я исполнитель его последней воли. Я привез документы от нотариуса и дарственную. Мне звонили из музея, сказали, вам это нужно опять смотреть.
– Да. И я уже подробно ознакомилась с документами, которые предоставил музей.
– Мы не нарушили никаких законов.
– Нет самого главного – разрешения на вывоз коллекции из Египта. В будущем, если музей выставит коллекцию, египетские власти могут предъявить претензии, что предметы искусства были вывезены из страны тайком.
Дарья Юдина отчеканила это самым стервозным тоном, на который только была способна.
Когда они… начальство из Счетной палаты посылали ее сюда, они сто раз говорили ей о ее непревзойденном такте. Но имелось-то в виду совсем иное. Это было ясно по интонации, по взгляду, по тем намекам, который хороший сотрудник понимает с полуслова.
– Коллекция полвека назад покинула пределы Египта, с тех пор все сделки по поводу нее совершались за рубежом.
Юсуф, сказав это, протянул ей папку с документами.
Но она документы не взяла. Не в бумагах дело.
– Ваш Узбек…
– Уважаемый Ибрагимбек…
– Так я не поняла, кем все же вы ему приходитесь?
– Я уже ответил – я исполнитель его последней воли по завещанию.
– Это что, должность такая у вас там, в вашем клане?
– В каком еще клане?
– Мафиозном, – Дарья Юдина встала. – А вы думали, я не в курсе. Простой, мол, бухгалтер, счетовод.
– Первое, что я подумал, что вы очень красивы. Смотреть больно.
Они встретились взглядом. Какие у них глаза… у этих парней с Востока…
– Ваше мнение никого не интересует.
– И с документами на передачу коллекции в дар у нас все законно.
– Ваше мнение никого не интересует! Кто вы вообще такой? Никто. Пустое место. Это с Узбеком до поры до времени вынуждены были считаться. Но его нет. А вы просто его слуга. Гастарбайтер. Завтра же я позвоню – приедут из миграционной службы и проверят вашу регистрацию.
– Звоните, вот телефон, – он придвинул к ней пальцем ее же сотовый, лежащий на столе на бумагах.
– Не трогайте мои вещи. Вы просто его слуга – много лет на побегушках, а потом лоб свой за него под пули подставляли. Слуга – это унизительно для мужчины.
– Чего ты добиваешься, женщина?
Он спросил это тихо. Не грубо, хотя и употребил «ты».
Так всегда при больших проверках. Ее помощник и секретарь уехали, забрав с собой папки с финансовой отчетностью, подлежащей комплексному пересчету объединенной ревизии.
Дарья Юдина осталась работать с теми документами, которые она считала самыми важными и которые не могли покинуть стены музея.
За эти три дня, что Дарья провела здесь, в этих стенах, она возненавидела музей.
Никогда прежде она не думала, что войти сюда и сидеть тут, читать документы и отвечать на вопросы и улыбаться вежливо, слушая чужие ответы, будет так трудно.
Просто невозможно. Нестерпимо!
Очень трудно держать себя в руках. Здесь, в этом месте. Где и была-то она прежде очень, очень давно. И не сохранила об этом месте почти никаких хороших воспоминаний.
Волхонка, Колымажный переулок…
Что это за харя гипсовая вон там в углу – орет, распялив рот в беззвучном крике? А, это гипсовая маска Горгоны Медузы…
Мертвые глаза…
Вопль боли…
Последний вздох…
Кабинет, точнее комната, которую выделили ей в музее для спокойной въедливой работы аудитора – маленькая, тесная, со старинной мебелью и вся заставлена гипсовыми слепками с античных статуй.
Это так называемый «запасник» для не слишком ценных экспонатов.
Гипсовые слепки – в основном с античных торсов. Все, что осталось от многочисленных статуй фризов храмов Эллады. Торсы, торсы, торсы без голов, с отбитыми руками. Изуродованные временем, точно взрывом, но сохранившие в себе невероятную мощь плоти.
Дарья Юдина, оторвавшись от бумаг, созерцала мускулистые мужские торсы. У многих мужское естество покалечено временем, отбито, лишь какие-то осколки – там внизу, куда так и скользит нескромный жадный взгляд.
Но у некоторых фигур – обезглавленных, безруких – ТАМ все как раз на месте. Столько силы мужской, мощи, нерастраченного семени, могучего пыла.
Но все это лишь холодный древний камень. Мрамор, гипс.
А в настоящем…
– Вам документы нужны? Мне из музея звонили. Вот, я привез.
Он вошел без стука, так, как входят лишь очень уверенные в себе и наглые мужики или те, которым на все наплевать.
Или те, которые никого и ничего на свете не боятся.
Дарья Юдина медленно выпрямилась.
Невысокий, смуглый с очень широкими плечами, так и распиравшими его черный пиджак, с осиной талией и стройными ногами, стоял перед ней.
– Я старший эксперт Счетной палаты, – сказала Дарья Юдина.
– А я Юсуф, – он смотрел на нее так, как умеют смотреть лишь они – эти парни с Востока.
– Для начала, кем вы приходились Узбеку? Вы что, его родственник?
– Я был личным телохранителем уважаемого Ибрагимбека, много лет служил ему. А теперь я исполнитель его последней воли. Я привез документы от нотариуса и дарственную. Мне звонили из музея, сказали, вам это нужно опять смотреть.
– Да. И я уже подробно ознакомилась с документами, которые предоставил музей.
– Мы не нарушили никаких законов.
– Нет самого главного – разрешения на вывоз коллекции из Египта. В будущем, если музей выставит коллекцию, египетские власти могут предъявить претензии, что предметы искусства были вывезены из страны тайком.
Дарья Юдина отчеканила это самым стервозным тоном, на который только была способна.
Когда они… начальство из Счетной палаты посылали ее сюда, они сто раз говорили ей о ее непревзойденном такте. Но имелось-то в виду совсем иное. Это было ясно по интонации, по взгляду, по тем намекам, который хороший сотрудник понимает с полуслова.
– Коллекция полвека назад покинула пределы Египта, с тех пор все сделки по поводу нее совершались за рубежом.
Юсуф, сказав это, протянул ей папку с документами.
Но она документы не взяла. Не в бумагах дело.
– Ваш Узбек…
– Уважаемый Ибрагимбек…
– Так я не поняла, кем все же вы ему приходитесь?
– Я уже ответил – я исполнитель его последней воли по завещанию.
– Это что, должность такая у вас там, в вашем клане?
– В каком еще клане?
– Мафиозном, – Дарья Юдина встала. – А вы думали, я не в курсе. Простой, мол, бухгалтер, счетовод.
– Первое, что я подумал, что вы очень красивы. Смотреть больно.
Они встретились взглядом. Какие у них глаза… у этих парней с Востока…
– Ваше мнение никого не интересует.
– И с документами на передачу коллекции в дар у нас все законно.
– Ваше мнение никого не интересует! Кто вы вообще такой? Никто. Пустое место. Это с Узбеком до поры до времени вынуждены были считаться. Но его нет. А вы просто его слуга. Гастарбайтер. Завтра же я позвоню – приедут из миграционной службы и проверят вашу регистрацию.
– Звоните, вот телефон, – он придвинул к ней пальцем ее же сотовый, лежащий на столе на бумагах.
– Не трогайте мои вещи. Вы просто его слуга – много лет на побегушках, а потом лоб свой за него под пули подставляли. Слуга – это унизительно для мужчины.
– Чего ты добиваешься, женщина?
Он спросил это тихо. Не грубо, хотя и употребил «ты».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента