Страница:
— Казначейские логофеты говорят, что хватит, — ответил Крисп.
— И теперь, когда Петрония нет, мы можем выставить против Арваша всю армию. — Он покачал головой. — Плохо, что мы не могли сделать этого в прошлом году. Мы сумели бы спасти Имброс. Слава Фосу, что теперь империя едина.
Эти слова оказались бы на месте в любом представлении мимов. В ту же секунду в комнату ворвался евнух Лонгин. Пот стекал по его толстым безбородым щекам.
— Ваше величество, — выдохнул он. — Близ Собора мятеж, ваше величество.
Вскочив, Крисп бросил на постельничего такой взгляд, что тот отшатнулся в испуге. Император с трудом взял себя в руки.
— Рассказывай, — приказал он.
— Больше мне ничего не известно, — проблеял Лонгин. — Весть принес солдат, и я тут же помчался к вам…
— Ты поступил верно, Лонгин; спасибо, — ответил Крисп, уже овладев собой. — Веди меня к этому солдату, я с ним сам поговорю.
Евнух выскочил из комнаты.
— Пирр, — проговорила Дара в спину выходящему Криспу.
— Вот и я так подумал, — мрачно бросил он через плечо и поспешил за Лонгином.
Когда Крисп вышел из дверей императорских палат, солдат пал ниц и тут же проворно вскочил. Выглядел он действительно, как человек, усмирявший бунт: туника порвана, широкополая шляпа смята, из носа текла кровь, а под глазом красовался лиловый синяк.
— Ради бога благого, что случилось? — осведомился Крисп.
Солдат покачал головой и стер кровь с губы.
— Лед меня побери, ваше величество, если я знаю. Я себе шел, никого не трогал, и тут с площади перед Собором вываливает толпа. Все орут и дубасят друг друга чем попадя. Вот и меня отходили. Я до сих пор не знаю, что на них нашло, но я решил, что уж вам про это знать надо непременно. Вот и пришел.
— И я тебе благодарен, — ответил Крисп. — Скажи, как тебя зовут?
— Зурул, ваше величество, замыкающий в полку Маммиана. Селимбрий капитан моей роты.
— Ты получишь достойную награду, ведущий Зурул. — Крисп повернулся к слушающим с любопытством халогаям. — Вагн, вызови из бараков… м-м… полк Ризульфа. Пусть скорым маршем отправляются к Собору. И напомни им, что это бунт, а не война, — если начнут убивать, кого попало, весь город вспыхнет.
— Слушаюсь, твое величество. Полк Ризульфа. — Вагн отдал честь и побежал к баракам. При каждом шаге тяжелая соломенная коса шлепала его между лопаток.
— А когда мы установим порядок — богом благим клянусь, мы его установим, — Крисп повернулся к Лонгину, — я желаю побеседовать с пресвятым вселенским патриархом Пирром, чтобы он мог пролить свет на истоки этого бунта. Будьте так любезны, почитаемый господин, оформите черновик приглашения патриарху явиться в Тронную палату для объяснений.
— Разумеется, ваше величество. Немедленно. В Тронную палату, вы сказали? Не сюда?
— Нет. Бунт после проповеди — дело серьезное. Я хочу напомнить Пирру, насколько оно мне не нравится. Допрос в Тронной палате самое подходящее средство напоминания.
— Будет исполнено, ваше величество. — Лонгин скрылся за дверью, пошевеливая губами, — вероятно, составлял приглашение.
Крисп глянул на северо-восток, в сторону Собора. Здания дворца скрывали огромный купол и золотые шары, венчающие шпили Собора, но бунту часто сопутствует поджог. Черного столба дыма видно не было. В конце концов, сейчас же осень, с надеждой подумал Крисп.
Хотя дождя нет, стены и заборы не могли высохнуть.
Он зашел в палаты. Прибежал Лонгин с приглашением патриарху.
Крисп прочел, кивнул, поставил подпись и приложил печать.
Постельничий унес пергамент. А Крисп остался ждать. Он знал, что отдал верные приказы. Но даже у императорской власти есть предел. Чтобы исполнить приказ, нужны верные люди.
Солнце клонилось к закату, когда гонец от Ризульфа принес весть, что беспорядки подавлены.
— Да, — весело добавил гонец, — пару голов расколотили. Городским без кольчуг против нас и так никуда, да они еще друг друга молотили. Гражданские, — добавил он презрительно.
— Я хочу видеть арестованных, — сказал Крисп, — и узнать, что их завело.
— Мы нескольких взяли, — согласился гонец. — Послали их в тюрьму под зданием чиновной службы на Срединной улице.
— Туда и пойду, — решил Крисп, радуясь, что может хоть что-то сделать. Но выйти на улицу и добежать до массивного здания из красного гранита, как простолюдин, император Видесса не мог.
Чтобы покинуть дворец, ему требовались взвод халогаев и дюжина зонтоносцев. И чтобы собрать эту свиту, ушло столько времени, что потребовались и факельщики.
Кто-то из дворцовых евнухов, должно быть, успел предупредить тюремщиков и солдат в здании чиновной службы, ибо те уже ждали прибытия императора. Криспа провели в комнату этажом выше собственно тюрьмы, над землей, и, стоило ему сесть, тюремщики приволокли скованного горожанина.
— На пол перед его величеством! — рыкнул один из стражников.
Горожанин опустился на колени и неуклюже бухнулся на живот.
— Ваше величество, — пояснил стражник, — это некий Копризиан, пытавшийся разбить череп нашему солдату.
— И разбил бы, ваше величество, — пробасил Копризиан, — да ублюдок был в шлеме. — Лицо у него было до удивления уродливое, даже если не обращать внимания на разбитую губу и пару свежевыбитых зубов.
— Неважно, — отмахнулся Крисп. — Я хочу знать, с чего началась драка.
— Так и я хочу, — ответил Копризиан. — Я что — кто-то мне врезал сзади. Я обернулся и ему звезданул — то есть, я думаю, что ему, потому как вокруг толпа народу бегала, все орут про еретиков, скотосолюбцев и Фос знает о чем еще. Ну, тут я разошелся. А потом какой-то сволочной кольчужник обломал копье о мою башку, и очнулся я уже тут.
— Ясно. — Крисп повернулся к тюремщикам:
— Уведите его. Похоже, он влез в драку и получил массу удовольствия. Приведите мне человека, который был при начале бунта, или кто его начал, если такой дурак признается. Я хочу добраться до корней.
— Слушаемся, ваше величество, — хором ответили стражники.
Пошли, ты, — добавил один из них, выводя Копризиана. Через некоторое время они вернулись, ведя человека средних лет в лохмотьях шикарной некогда туники.
— Это некий Миндей, — сказал стражник. — Схвачен на площади перед Собором. На пол, ты!
Миндей пал ниц с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.
— С позволения вашего величества, — произнес он, вставая, — я имею честь служить старшим письмоводителем гипологофета Грипа.
Казначейский чиновник средней руки, подумал Крисп.
— Мне очень не нравится, Миндей, что люди, давшие клятву поддерживать государство, начинают мятежи, — сказал он. — Как ты мог так опозориться?
— Я лишь хотел выслушать проповедь пресвятого отца Пирра, ваше величество, — ответил Миндей. — Его слова всегда просвещают меня, а сегодня он был особенно красноречив. Он говорил о благородном рвении в изгнании Скотоса из наших жизней и из нашего города. Даже некоторые священники, сказал он, слишком долго терпели соседство зла.
— Да ну? — Под ложечкой у Криспа засосало.
— Да, ваше величество, и в этом немалая доля правды. — Миндей, как смог со скованными руками, начертил на груди солнечный круг.
— Выходя из Собора, люди, как всегда бывает, обсуждали проповедь. Кто-то помянул нескольких священников, известных своим попустительством. А потом кто-то заявил, что Скотос получит свое и от избыточного рвения святых отцов. Кто-то счел это намеренным оскорблением отца Пирра, и… — Цепи звякнули — Миндей пожал плечами.
— А ты, значит, совершенно невинен? — спросил Крисп.
— Совершенно, — ответил Миндей с подкупающей искренностью.
Один из тюремщиков прокашлялся.
— При поимке у сказанного Миндея были найдены пять кошельков, помимо его собственного.
— Действительно казначейский чиновник, — заметил Крисп.
Тюремщики расхохотались. Миндей изобразил невинность — с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.
— Ладно, — сказал Крисп, — отведите его в камеру и приведите другого.
Следующий рассказал ту же историю. Чтобы увериться окончательно, Крисп приказал привести еще одного заключенного и выслушал тот же рассказ в третий раз. Потом, вернувшись в императорские палаты, он всю ночь размышлял, что же делать с Пирром. Хорошо было бы приказать патриарху носить намордник, но Крисп подозревал, что Пирр найдет теологическое обоснование не подчиниться.
— А может, и нет, — заметила Дара, когда он высказал эту мысль вслух. — Он может решить, что это замечательная новая аскеза, и попытается ввести ее в церковный обиход. — Она хихикнула.
Крисп тоже улыбнулся — на секунду. Зная Пирра, он подозревал, что права окажется Дара.
* * *
Тронную палату отапливала та же система несущих горячий воздух труб под полом, что и императорские палаты. Но натопить огромное пространство было не так просто. В тепле оставались разве что ноги.
Трон Криспа стоял на помосте, на высоте человеческого роста над полом. Ноги у императора тоже мерзли. Кое-кто из придворных, занимавших места среди колонн, откровенно ежился. Лучше всех приходилось стражникам-халогаям — те носили штаны. В родной деревне в такую погоду Крисп тоже надел бы штаны. Он безмолвно проклинал традиции, потом улыбнулся, представив, какую гримасу состроил бы Барсим, предложи император явиться в Тронную палату в чем-то кроме предусмотренной обычаем алой туники.
Когда в дальнем конце зала показался Пирр, улыбка исчезла с лица Криспа. Патриарх подошел к помосту упругим шагом юноши. По рангу ему полагались одеяния из синего шелка и золотой парчи, почти столь же роскошные, как императорские. Однако одет он был в простую монашескую рясу, потемневшую от влаги. Когда Пирр приблизился, Крисп отчетливо уловил хлюпанье воды в его синих башмаках — патриарх отказывался признавать капризы стихии, защищаясь от них.
Он простерся перед Криспом ниц, ожидая, пока ему не разрешат встать.
— Чем могу служить вашему величеству? — осведомился он, поднимаясь и спокойно глядя Криспу в глаза. Если его и мучила совесть, он скрывал это как нельзя лучше. Крисп решил, что это не так, — в отличие от большинства видессиан Пирр не был склонен к обману.
— Пресвятой отец, мы вами недовольны, — ответил Крисп формальным тоном, в котором долго практиковался на досуге, и подавил ухмылку — он не забыл назвать себя во множественном числе.
— Как так, ваше величество? — удивился Пирр. — Смиренный священнослужитель, я лишь пытаюсь нести истину в народ; кто может быть недоволен истиной, кроме того, кто ее боится?
Крисп стиснул зубы. Можно было и догадаться, что Пирр окажется крепким орешком. Патриарх носил собственную праведность, как солдат — броню.
— Неспокойствие в храмах не служит на благо ни церкви, ни империи, особенно теперь, когда на наших сварах наживется лишь Арваш Черный Плащ.
— Ваше величество, у меня и в мыслях не было сеять раздоры, — ответил Пирр. — Я лишь стремлюсь очистить клир от недостойных людей, пробравшихся в него за долгие годы небрежения и попустительства.
» Не сейчас, идиот!», — хотелось заорать Криспу. Вместо того император заметил:
— Поскольку обычаи, столь неодобряемые вами, прорастали много лет, не разумнее ли было бы вытаскивать их из земли постепенно, а не выдергивать?
— Нет, ваше величество, — твердо ответил Пирр. — То паутина, сплетенная Скотосом, мелкие грешки, что становятся все больше и серьезнее месяц за месяцем, год за годом, покуда в ранг обыденного не возводятся гнусность и порок. Так я скажу вам, ваше величество: благодаря Гнатию и его приспешникам, темный бог свободно разгуливает по городу Видессу! — Он плюнул на полированный мрамор и очертил на груди солнечный круг.
Несколько придворных благочестиво повторили жест. Некоторые опасливо покосились на Криспа, видно, изумляясь, как тот осмеливается требовать от патриарха остановить изгнание извечного зла.
— Вы ошиблись, пресвятой отец, — твердо и сурово произнес Крисп. Прозвучавшая в его словах уверенность заставила Пирра широко раскрыть глаза; он привык изрекать истину таким тоном, а не выслушивать. — Без сомнения, Скотос вползает в город Видесс, как ползает он по всей вселенной. Но я видел город, где он разгуливал свободно; до сих пор я вижу Имброс в своих кошмарах.
— Воистину так, ваше величество. И я стремлюсь лишь оборонить Видесс от судьбы, постигшей Имброс. Изначальное зло со временем поглотит нас всех, если только, говоря вашими словами, не выдернуть его с корнем.
— Зло, которое несет Арваш Черный Плащ, поглотит нас немедля, если не выдернуть его с корнем, — ответил Крисп. — Как вы собираетесь проповедовать посаженному на кол? Подумайте, пресвятой отец, какая победа для нас важнее в данный момент.
Пирр подумал.
— У вас свои заботы, ваше величество, — неохотно произнес он, наконец; судя по всему, он не ожидал, что Крисп заставит его признать хоть это, — у меня же свои. Если я, узрев зло, не попытаюсь избавить от него мир, грех падет и на мои плечи. Я не могу пройти мимо него, не обрекая свою душу на вечный лед.
— Даже если другие люди, добрые священники, не видят в том никакого зла? — осведомился Крисп. — Или вы хотите сказать, что каждый, кто не согласен с вами, одним этим обречен на вечный лед?
— Так далеко я не могу зайти, — ответил Пирр, хотя, судя по его взгляду, именно так он и думал. — Принцип икономии применим к некоторым воззрениям, чья греховность не может быть доказана впрямую.
— Тогда, покуда мы воюем с Арвашем, применяйте этот принцип по возможности шире. Если бы вы не создавали себе врагов в клире, то нашли бы немало друзей, пресвятой отец. Но подумайте еще раз и ответьте мне: может ли принцип икономии оправдать деяния Арваша?
Снова Пирр честно подумал.
— Нет, — признал он без малейшего выражения. Несмотря на тщетные попытки сохранять лицо спокойным, патриарх все равно выглядел, как человек, которого обманули при игре в кости. Он чопорно поклонился. — Да будет так. Я буду применять указанный принцип по мере возможности широко, покуда этот Арваш угрожает спокойствию империи.
Пара придворных захлопала в ладоши, потрясенная, очевидно, тем, что Криспу удалось выбить из Пирра хоть какое-то соглашение.
Крисп тоже был потрясен собственным успехом, но виду не подал; он-то заметил, какими гладкими фразами патриарх урезал свои уступки.
— Превосходно, пресвятой отец, — сказал он. — Я знал, что могу положиться на вас.
Патриарх снова поклонился, еще более механически, и вознамерился было вновь упасть ниц, дабы покинуть потом Тронную палату, но Крисп жестом остановил его.
— Прежде чем вы уйдете, пресвятой отец, — произнес он, — еще один вопрос. Не подавал ли вам монах Гнатий прошения об освобождении из монастыря?
— Да, ваше величество, подавал, — сознался Пирр и неохотно добавил, — по всей форме. Но я, тем не менее, отверг его просьбу. Как бы он не обосновывал ее, истинная причина одна — он стремится причинить стране и церкви еще больше зла.
— Вот и я так подумал, пресвятой отец.
Лицо Пирра дернулось, словно он хотел улыбнуться, но, как подобает аскету, ограничился коротким кивком. Он опустился ниц, поднялся и, пятясь, отошел от трона — повернуться к императору спиной значило бы нанести ему оскорбление. Как только патриарх удалился, прибежал слуга и вытер натекшую с рясы лужу.
С широкой благостной улыбкой Крисп оглядел Тронную палату.
Придворные не кричали: «Ты побдилъ еси, Крисп!», но он и так знал, что одержал победу.
* * *
Фостий перекатился со спины на животик, потом опять на спину. Он решил было повторить процедуру, но Крисп перехватил его, чтобы малыш не упал с кровати.
— Больше так не делай, — приказал император. — Ты ведь у нас слишком умный, чтобы стать крестьянином.
— Стать крестьянином? — переспросила удивленная Дара.
— Чтобы запомнить что-нибудь, крестьянин вбивает это себе в башку молотком, — пояснил Крисп.
Он поднял Фостия. Малыш тут же ухватился обеими ручонками за его бороду и дернул. «У!!», — выдавил Крисп и осторожно отцепил от себя сначала левую руку Фостия, потом правую — а потом снова левую. Отвязаться от малыша ему удалось только со второй попытки. Крисп уложил Фостия на кровать, и тот немедленно попытался с нее свалиться. Крисп снова поймал его.
— Я же велел тебе больше так не делать, — посетовал он. — Ну почему все дети такие непослушные?
— Ты с ним очень мягок, — заметила Дара. — Это хорошо, особенно… — Она прервалась.
— Не стоит лупить его, пока он не подрос достаточно, чтобы понять, в чем провинился.
Крисп намеренно не обратил внимания на прерванную фразу. Дара хотела сказать: «Особенно зная, что он может быть и не твоим сыном». Значит, она тоже не уверена. А Фостий, как нарочно, не походил ни на кого из возможных отцов.
Малыш попытался еще раз скатиться с постели и почти преуспел.
Крисп ухватил его за лодыжку и выволок обратно.
— И больше так не делай! — строго сказал он.
Фостий залился смехом. Ему казалось, что спасение — очень веселая игра.
— Я рада, что ты будешь с ним всю зиму. Когда ты все лето провел в походах, он успел тебя позабыть ко времени твоего возвращения.
— Знаю.
Часть разума Криспа стремилась держать Фостия рядом днями и ночами, не дать ребенку, да и самому Криспу ни малейшего сомнения в том, что они — отец и сын. А другая часть не хотела иметь с кукушонком ничего общего. И переносить это раздвоение становилось с каждым днем все труднее.
Фостий заныл и полез пальцами в рот.
— Зубки режутся, бедненький, — вздохнула Дара. — Да и проголодался он. Я сейчас кормилицу позову. — Она потянула за зеленый шнурок, шедший в комнаты служанок.
Минутой позже кто-то вежливо постучал в двери покоев. Когда Крисп открыл, на пороге стояла не кормилица, а Барсим.
— Вам письмо, — проговорил вестиарий с поклоном.
— Благодарю, почитаемый господин. — Крисп принял запечатанный свиток. Тут примчалась и кормилица, улыбнулась, пробегая мимо Криспа, и ринулась к всхлипывающему младенцу.
— От кого письмо? — спросила Дара, когда кормилица взяла у нее Фостия.
Криспу не понадобилось разворачивать свиток, чтобы ответить. Он узнал и печать, и изящный, ровный почерк.
— От Танилиды, — ответил он. — Ты помнишь — мать Мавра.
— Конечно. — Дара повернулась к кормилице:
— Илиана, унеси его пока куда-нибудь, хорошо?
Анфим умел вести себя так, словно слуги — это предмет обстановки, когда это его устраивало. У Дары это получалось с трудом, а у Криспа едва выходило — до последних лет он и сам был слугой. Илиана ушла; Барсим, идеальный служитель, удалился еще раньше.
— Прочти вслух, будь добр, — попросила Дара.
— Конечно. — Крисп сломал печать, снял перетягивавшую свиток ленту и развернул пергамент. — «От Танилиды его императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет. Благодарю вас за сочувствие моему горю. Как вы сказали, мой сын и умер, как жил, — двигаясь вперед без колебаний и оглядки».
Слова эти настолько точно передавали судьбу армии Мавра, что Крисп запнулся, прежде чем вспомнил загадочное ясновидение Танилиды. Он собрался и продолжил:
— «Не сомневаюсь я, что вы сделали все, чтобы отвратить его от подобного неразумия, но спасти человека от него самого никому не дано. В том и состоит великая опасность Арваша Черного Плаща, что, познав добро, он отверг его ради зла. Если б только была я мужем, чтобы встретить его в поле бранном, хотя и знаю я, что враг сильней. Однако, волей Фоса, мы с ним еще можем сразиться.
Да благословит Фос вас, вашу супругу и сыновей. Прощайте».
Дара вцепилась в единственное слово:
— Сыновей?
Крисп проверил.
— Тут так написано.
Дара очертила над сердцем солнечный круг.
— Ты говорил, она провидица?
— Так было. — Протянув руку, Крисп погладил живот Дары.
Выпуклость еще не ощущалась, даже когда Дара была обнажена, а тем более теперь, через теплые зимние одежды.
— Как мы его назовем?
— Ты для меня слишком практичен — я еще не подумала. — Дара нахмурила лоб. Легкие морщинки показались над бровями и вокруг рта — когда Крисп начинал служить вестиарием, их не было. Дара была почти его ровесницей; и ее старение, пускай почти незаметное, напоминало Криспу, что он тоже не молод.
— Ты дал имя Фостию, — произнесла она. — Если это и впрямь сын, давай назовем его Эврипом, по моему деду?
— Эврип. — Крисп раздумчиво подергал бороду. — Неплохо.
— Тогда решено. Еще один сын. — Дара опять очертила знак солнца. — Жаль, что Мавр не унаследовал материнский дар. — Ее взгляд вернулся к пергаменту в руках Криспа.
— Да, сколько я знаю, ни капли. Если б у него был дар, он не вышел бы в поход. За себя он не испугался бы: он прямо мечтал стать воином. — Крисп улыбнулся, вспомнив, как по дороге в Опсикион из поместья Танилиды Мавр рубил кусты ножом. — Но он никогда бы не отправил на гибель армию.
— Ты прав, конечно. — Дара поколебалась и спросила:
— Ты собираешься назначить нового севаста?
— Как-нибудь придется. — Назначение главного министра не казалось теперь Криспу таким важным, как перед тем, как он назвал севастом Мавра. Теперь, когда мятеж был подавлен, ему уже не приходилось быть в двух местах одновременно, а значит, уменьшалась и нужда в столь могущественном чиновнике. — Скорее всего, — подумал он вслух, — я поставлю Яковизия. Он хорошо служил мне, знает и город, и соседние земли.
— О. — Дара кивнула. — Да, это хороший выбор.
Что-то в тоне, каким была произнесена эта ничего не значащая фраза, заставило Криспа бросить на супругу внимательный взгляд.
— У тебя был кто-то другой на уме?
Трудно было заметить, как краснеет смуглая Дара, но Криспу это удалось.
— Не то чтобы на уме, — ответила она нарочито небрежно, — но отец спрашивал, не принял ли ты решения.
— Да ну? Или он спрашивал, не хочу ли я назначить его?
— Ну, в общем, да. — Румянец на ее щеках стал ярче. — Я уверена, что он ничего дурного не имел в виду.
— Не сомневаюсь. Передай ему вот что: из него получился бы хороший севаст, если бы я мог ему без опаски спину подставить. Пока что я в этом не уверен, и его вопросы доверия к нему не прибавляют. Или я напрасно беспокоюсь? — Дара прикусила губу. — Неважно. Не говори. Этот вопрос ставит тебя в недостойное положение.
— Ты же знаешь, что мой отец — человек с амбициями, — напомнила Дара. — Я передам ему твои слова.
— Буду только признателен. — Крисп оставил тему, понимая, что доведенная до крайности Дара скорее отшатнется от него, чем привяжется.
Он нашел себе безличное занятие — перечитал письмо Танилиды еще раз. Ему тоже хотелось, чтобы она сразилась с Арвашем. Если у кого-то и хватит сил справиться с колдуном, так у нее.
Ясновидение предупредит ее о его планах, а скорбь по сыну сосредоточит чародейскую силу, как линза — солнечные лучи.
Крисп отложил письмо. Сколько он мог покуда судить, ни один чародей Видесса не мог сразиться с Арвашем Черным Плащом один на один. Перед императором вставал тяжелый вопрос: как ему одолеть халогаев Арваша, если чары злого колдуна работали, а его волшебников — нет?
Поставить вопрос было несложно. А вот найти ответ пока не удавалось. Кроме одного — «никак».
* * *
Трокунд выглядел ошарашенным. Это выражение не сходило с его лица всю осень и зиму. Крисп понимал его и даже сочувствовал насколько мог себе это позволить. Он продолжал вызывать чародея, чтобы разузнать относительно Арваша, и каждый раз Трокунд не обещал чудес.
— Ваше величество, с тех пор как мы вернулись из похода, Чародейская коллегия гудит как улей, пытаясь разгадать секреты колдовства Арваша, — сказал Трокунд. — Меня самого допрашивали под чарами и зельями, дабы удостовериться, что моя память не обманывает меня, в надежде, что какой-то иной чародей, получив доступ к моим знаниям, сумеет найти ускользнувший от меня ответ. Но…
— Пчелы жужжали, да меда не дали, — заключил Крисп.
— Именно так, ваше величество. Мы привыкли почитать себя величайшими чародеями в мире. О, быть может, в Машизе макуранский Царь царей собрал колдунов, равносильных нам, но чтобы какой-то варварский шаман-одиночка сумел нас одолеть и запугать… — Глаза Трокунда гневно блеснули. Поражение глодало его гордость.
— Так вы не выяснили, как у него это получается? — уточнил Крисп.
— Я не сказал этого. Почему его чары действуют, догадаться нетрудно. Он силен. Силой чародея может оказаться наделен любой человек любого народа — даже такой силой, как у Арваша. Но он и искусен превыше всего, чего способны добиться мы в городе Видессе. Где он приобрел такое мастерство, как с ним бороться… ответ на эти вопросы весьма помог бы нам сложить эту мозаику. Но ответа нет.
— Не так давно, — сказал Крисп, — я получил записку от нашего дорогого друга Гнатия. Он уверяет, что у него все ответы готовы и перевязаны алой ленточкой. Впрочем, он и навоз вишенкой назовет, если выгадает с того хоть медяк.
— Он хитрец, конечно, но не дурак, — серьезно ответил Трокунд, повторяя слова Яковизия. — И что это за ответ? Богом благим и премудрым клянусь, я готов ухватиться за любой шанс.
— Он не дал ответа, — заметил Крисп. — Он только заявил, что ответ есть. Сколько я могу понять, он больше хочет из монастыря выбраться. Будто я забыл, сколько горя он мне принес. Не выпусти он Петрония, я взялся бы за Арваша на полгода раньше.
— И теперь, когда Петрония нет, мы можем выставить против Арваша всю армию. — Он покачал головой. — Плохо, что мы не могли сделать этого в прошлом году. Мы сумели бы спасти Имброс. Слава Фосу, что теперь империя едина.
Эти слова оказались бы на месте в любом представлении мимов. В ту же секунду в комнату ворвался евнух Лонгин. Пот стекал по его толстым безбородым щекам.
— Ваше величество, — выдохнул он. — Близ Собора мятеж, ваше величество.
Вскочив, Крисп бросил на постельничего такой взгляд, что тот отшатнулся в испуге. Император с трудом взял себя в руки.
— Рассказывай, — приказал он.
— Больше мне ничего не известно, — проблеял Лонгин. — Весть принес солдат, и я тут же помчался к вам…
— Ты поступил верно, Лонгин; спасибо, — ответил Крисп, уже овладев собой. — Веди меня к этому солдату, я с ним сам поговорю.
Евнух выскочил из комнаты.
— Пирр, — проговорила Дара в спину выходящему Криспу.
— Вот и я так подумал, — мрачно бросил он через плечо и поспешил за Лонгином.
Когда Крисп вышел из дверей императорских палат, солдат пал ниц и тут же проворно вскочил. Выглядел он действительно, как человек, усмирявший бунт: туника порвана, широкополая шляпа смята, из носа текла кровь, а под глазом красовался лиловый синяк.
— Ради бога благого, что случилось? — осведомился Крисп.
Солдат покачал головой и стер кровь с губы.
— Лед меня побери, ваше величество, если я знаю. Я себе шел, никого не трогал, и тут с площади перед Собором вываливает толпа. Все орут и дубасят друг друга чем попадя. Вот и меня отходили. Я до сих пор не знаю, что на них нашло, но я решил, что уж вам про это знать надо непременно. Вот и пришел.
— И я тебе благодарен, — ответил Крисп. — Скажи, как тебя зовут?
— Зурул, ваше величество, замыкающий в полку Маммиана. Селимбрий капитан моей роты.
— Ты получишь достойную награду, ведущий Зурул. — Крисп повернулся к слушающим с любопытством халогаям. — Вагн, вызови из бараков… м-м… полк Ризульфа. Пусть скорым маршем отправляются к Собору. И напомни им, что это бунт, а не война, — если начнут убивать, кого попало, весь город вспыхнет.
— Слушаюсь, твое величество. Полк Ризульфа. — Вагн отдал честь и побежал к баракам. При каждом шаге тяжелая соломенная коса шлепала его между лопаток.
— А когда мы установим порядок — богом благим клянусь, мы его установим, — Крисп повернулся к Лонгину, — я желаю побеседовать с пресвятым вселенским патриархом Пирром, чтобы он мог пролить свет на истоки этого бунта. Будьте так любезны, почитаемый господин, оформите черновик приглашения патриарху явиться в Тронную палату для объяснений.
— Разумеется, ваше величество. Немедленно. В Тронную палату, вы сказали? Не сюда?
— Нет. Бунт после проповеди — дело серьезное. Я хочу напомнить Пирру, насколько оно мне не нравится. Допрос в Тронной палате самое подходящее средство напоминания.
— Будет исполнено, ваше величество. — Лонгин скрылся за дверью, пошевеливая губами, — вероятно, составлял приглашение.
Крисп глянул на северо-восток, в сторону Собора. Здания дворца скрывали огромный купол и золотые шары, венчающие шпили Собора, но бунту часто сопутствует поджог. Черного столба дыма видно не было. В конце концов, сейчас же осень, с надеждой подумал Крисп.
Хотя дождя нет, стены и заборы не могли высохнуть.
Он зашел в палаты. Прибежал Лонгин с приглашением патриарху.
Крисп прочел, кивнул, поставил подпись и приложил печать.
Постельничий унес пергамент. А Крисп остался ждать. Он знал, что отдал верные приказы. Но даже у императорской власти есть предел. Чтобы исполнить приказ, нужны верные люди.
Солнце клонилось к закату, когда гонец от Ризульфа принес весть, что беспорядки подавлены.
— Да, — весело добавил гонец, — пару голов расколотили. Городским без кольчуг против нас и так никуда, да они еще друг друга молотили. Гражданские, — добавил он презрительно.
— Я хочу видеть арестованных, — сказал Крисп, — и узнать, что их завело.
— Мы нескольких взяли, — согласился гонец. — Послали их в тюрьму под зданием чиновной службы на Срединной улице.
— Туда и пойду, — решил Крисп, радуясь, что может хоть что-то сделать. Но выйти на улицу и добежать до массивного здания из красного гранита, как простолюдин, император Видесса не мог.
Чтобы покинуть дворец, ему требовались взвод халогаев и дюжина зонтоносцев. И чтобы собрать эту свиту, ушло столько времени, что потребовались и факельщики.
Кто-то из дворцовых евнухов, должно быть, успел предупредить тюремщиков и солдат в здании чиновной службы, ибо те уже ждали прибытия императора. Криспа провели в комнату этажом выше собственно тюрьмы, над землей, и, стоило ему сесть, тюремщики приволокли скованного горожанина.
— На пол перед его величеством! — рыкнул один из стражников.
Горожанин опустился на колени и неуклюже бухнулся на живот.
— Ваше величество, — пояснил стражник, — это некий Копризиан, пытавшийся разбить череп нашему солдату.
— И разбил бы, ваше величество, — пробасил Копризиан, — да ублюдок был в шлеме. — Лицо у него было до удивления уродливое, даже если не обращать внимания на разбитую губу и пару свежевыбитых зубов.
— Неважно, — отмахнулся Крисп. — Я хочу знать, с чего началась драка.
— Так и я хочу, — ответил Копризиан. — Я что — кто-то мне врезал сзади. Я обернулся и ему звезданул — то есть, я думаю, что ему, потому как вокруг толпа народу бегала, все орут про еретиков, скотосолюбцев и Фос знает о чем еще. Ну, тут я разошелся. А потом какой-то сволочной кольчужник обломал копье о мою башку, и очнулся я уже тут.
— Ясно. — Крисп повернулся к тюремщикам:
— Уведите его. Похоже, он влез в драку и получил массу удовольствия. Приведите мне человека, который был при начале бунта, или кто его начал, если такой дурак признается. Я хочу добраться до корней.
— Слушаемся, ваше величество, — хором ответили стражники.
Пошли, ты, — добавил один из них, выводя Копризиана. Через некоторое время они вернулись, ведя человека средних лет в лохмотьях шикарной некогда туники.
— Это некий Миндей, — сказал стражник. — Схвачен на площади перед Собором. На пол, ты!
Миндей пал ниц с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.
— С позволения вашего величества, — произнес он, вставая, — я имею честь служить старшим письмоводителем гипологофета Грипа.
Казначейский чиновник средней руки, подумал Крисп.
— Мне очень не нравится, Миндей, что люди, давшие клятву поддерживать государство, начинают мятежи, — сказал он. — Как ты мог так опозориться?
— Я лишь хотел выслушать проповедь пресвятого отца Пирра, ваше величество, — ответил Миндей. — Его слова всегда просвещают меня, а сегодня он был особенно красноречив. Он говорил о благородном рвении в изгнании Скотоса из наших жизней и из нашего города. Даже некоторые священники, сказал он, слишком долго терпели соседство зла.
— Да ну? — Под ложечкой у Криспа засосало.
— Да, ваше величество, и в этом немалая доля правды. — Миндей, как смог со скованными руками, начертил на груди солнечный круг.
— Выходя из Собора, люди, как всегда бывает, обсуждали проповедь. Кто-то помянул нескольких священников, известных своим попустительством. А потом кто-то заявил, что Скотос получит свое и от избыточного рвения святых отцов. Кто-то счел это намеренным оскорблением отца Пирра, и… — Цепи звякнули — Миндей пожал плечами.
— А ты, значит, совершенно невинен? — спросил Крисп.
— Совершенно, — ответил Миндей с подкупающей искренностью.
Один из тюремщиков прокашлялся.
— При поимке у сказанного Миндея были найдены пять кошельков, помимо его собственного.
— Действительно казначейский чиновник, — заметил Крисп.
Тюремщики расхохотались. Миндей изобразил невинность — с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.
— Ладно, — сказал Крисп, — отведите его в камеру и приведите другого.
Следующий рассказал ту же историю. Чтобы увериться окончательно, Крисп приказал привести еще одного заключенного и выслушал тот же рассказ в третий раз. Потом, вернувшись в императорские палаты, он всю ночь размышлял, что же делать с Пирром. Хорошо было бы приказать патриарху носить намордник, но Крисп подозревал, что Пирр найдет теологическое обоснование не подчиниться.
— А может, и нет, — заметила Дара, когда он высказал эту мысль вслух. — Он может решить, что это замечательная новая аскеза, и попытается ввести ее в церковный обиход. — Она хихикнула.
Крисп тоже улыбнулся — на секунду. Зная Пирра, он подозревал, что права окажется Дара.
* * *
Тронную палату отапливала та же система несущих горячий воздух труб под полом, что и императорские палаты. Но натопить огромное пространство было не так просто. В тепле оставались разве что ноги.
Трон Криспа стоял на помосте, на высоте человеческого роста над полом. Ноги у императора тоже мерзли. Кое-кто из придворных, занимавших места среди колонн, откровенно ежился. Лучше всех приходилось стражникам-халогаям — те носили штаны. В родной деревне в такую погоду Крисп тоже надел бы штаны. Он безмолвно проклинал традиции, потом улыбнулся, представив, какую гримасу состроил бы Барсим, предложи император явиться в Тронную палату в чем-то кроме предусмотренной обычаем алой туники.
Когда в дальнем конце зала показался Пирр, улыбка исчезла с лица Криспа. Патриарх подошел к помосту упругим шагом юноши. По рангу ему полагались одеяния из синего шелка и золотой парчи, почти столь же роскошные, как императорские. Однако одет он был в простую монашескую рясу, потемневшую от влаги. Когда Пирр приблизился, Крисп отчетливо уловил хлюпанье воды в его синих башмаках — патриарх отказывался признавать капризы стихии, защищаясь от них.
Он простерся перед Криспом ниц, ожидая, пока ему не разрешат встать.
— Чем могу служить вашему величеству? — осведомился он, поднимаясь и спокойно глядя Криспу в глаза. Если его и мучила совесть, он скрывал это как нельзя лучше. Крисп решил, что это не так, — в отличие от большинства видессиан Пирр не был склонен к обману.
— Пресвятой отец, мы вами недовольны, — ответил Крисп формальным тоном, в котором долго практиковался на досуге, и подавил ухмылку — он не забыл назвать себя во множественном числе.
— Как так, ваше величество? — удивился Пирр. — Смиренный священнослужитель, я лишь пытаюсь нести истину в народ; кто может быть недоволен истиной, кроме того, кто ее боится?
Крисп стиснул зубы. Можно было и догадаться, что Пирр окажется крепким орешком. Патриарх носил собственную праведность, как солдат — броню.
— Неспокойствие в храмах не служит на благо ни церкви, ни империи, особенно теперь, когда на наших сварах наживется лишь Арваш Черный Плащ.
— Ваше величество, у меня и в мыслях не было сеять раздоры, — ответил Пирр. — Я лишь стремлюсь очистить клир от недостойных людей, пробравшихся в него за долгие годы небрежения и попустительства.
» Не сейчас, идиот!», — хотелось заорать Криспу. Вместо того император заметил:
— Поскольку обычаи, столь неодобряемые вами, прорастали много лет, не разумнее ли было бы вытаскивать их из земли постепенно, а не выдергивать?
— Нет, ваше величество, — твердо ответил Пирр. — То паутина, сплетенная Скотосом, мелкие грешки, что становятся все больше и серьезнее месяц за месяцем, год за годом, покуда в ранг обыденного не возводятся гнусность и порок. Так я скажу вам, ваше величество: благодаря Гнатию и его приспешникам, темный бог свободно разгуливает по городу Видессу! — Он плюнул на полированный мрамор и очертил на груди солнечный круг.
Несколько придворных благочестиво повторили жест. Некоторые опасливо покосились на Криспа, видно, изумляясь, как тот осмеливается требовать от патриарха остановить изгнание извечного зла.
— Вы ошиблись, пресвятой отец, — твердо и сурово произнес Крисп. Прозвучавшая в его словах уверенность заставила Пирра широко раскрыть глаза; он привык изрекать истину таким тоном, а не выслушивать. — Без сомнения, Скотос вползает в город Видесс, как ползает он по всей вселенной. Но я видел город, где он разгуливал свободно; до сих пор я вижу Имброс в своих кошмарах.
— Воистину так, ваше величество. И я стремлюсь лишь оборонить Видесс от судьбы, постигшей Имброс. Изначальное зло со временем поглотит нас всех, если только, говоря вашими словами, не выдернуть его с корнем.
— Зло, которое несет Арваш Черный Плащ, поглотит нас немедля, если не выдернуть его с корнем, — ответил Крисп. — Как вы собираетесь проповедовать посаженному на кол? Подумайте, пресвятой отец, какая победа для нас важнее в данный момент.
Пирр подумал.
— У вас свои заботы, ваше величество, — неохотно произнес он, наконец; судя по всему, он не ожидал, что Крисп заставит его признать хоть это, — у меня же свои. Если я, узрев зло, не попытаюсь избавить от него мир, грех падет и на мои плечи. Я не могу пройти мимо него, не обрекая свою душу на вечный лед.
— Даже если другие люди, добрые священники, не видят в том никакого зла? — осведомился Крисп. — Или вы хотите сказать, что каждый, кто не согласен с вами, одним этим обречен на вечный лед?
— Так далеко я не могу зайти, — ответил Пирр, хотя, судя по его взгляду, именно так он и думал. — Принцип икономии применим к некоторым воззрениям, чья греховность не может быть доказана впрямую.
— Тогда, покуда мы воюем с Арвашем, применяйте этот принцип по возможности шире. Если бы вы не создавали себе врагов в клире, то нашли бы немало друзей, пресвятой отец. Но подумайте еще раз и ответьте мне: может ли принцип икономии оправдать деяния Арваша?
Снова Пирр честно подумал.
— Нет, — признал он без малейшего выражения. Несмотря на тщетные попытки сохранять лицо спокойным, патриарх все равно выглядел, как человек, которого обманули при игре в кости. Он чопорно поклонился. — Да будет так. Я буду применять указанный принцип по мере возможности широко, покуда этот Арваш угрожает спокойствию империи.
Пара придворных захлопала в ладоши, потрясенная, очевидно, тем, что Криспу удалось выбить из Пирра хоть какое-то соглашение.
Крисп тоже был потрясен собственным успехом, но виду не подал; он-то заметил, какими гладкими фразами патриарх урезал свои уступки.
— Превосходно, пресвятой отец, — сказал он. — Я знал, что могу положиться на вас.
Патриарх снова поклонился, еще более механически, и вознамерился было вновь упасть ниц, дабы покинуть потом Тронную палату, но Крисп жестом остановил его.
— Прежде чем вы уйдете, пресвятой отец, — произнес он, — еще один вопрос. Не подавал ли вам монах Гнатий прошения об освобождении из монастыря?
— Да, ваше величество, подавал, — сознался Пирр и неохотно добавил, — по всей форме. Но я, тем не менее, отверг его просьбу. Как бы он не обосновывал ее, истинная причина одна — он стремится причинить стране и церкви еще больше зла.
— Вот и я так подумал, пресвятой отец.
Лицо Пирра дернулось, словно он хотел улыбнуться, но, как подобает аскету, ограничился коротким кивком. Он опустился ниц, поднялся и, пятясь, отошел от трона — повернуться к императору спиной значило бы нанести ему оскорбление. Как только патриарх удалился, прибежал слуга и вытер натекшую с рясы лужу.
С широкой благостной улыбкой Крисп оглядел Тронную палату.
Придворные не кричали: «Ты побдилъ еси, Крисп!», но он и так знал, что одержал победу.
* * *
Фостий перекатился со спины на животик, потом опять на спину. Он решил было повторить процедуру, но Крисп перехватил его, чтобы малыш не упал с кровати.
— Больше так не делай, — приказал император. — Ты ведь у нас слишком умный, чтобы стать крестьянином.
— Стать крестьянином? — переспросила удивленная Дара.
— Чтобы запомнить что-нибудь, крестьянин вбивает это себе в башку молотком, — пояснил Крисп.
Он поднял Фостия. Малыш тут же ухватился обеими ручонками за его бороду и дернул. «У!!», — выдавил Крисп и осторожно отцепил от себя сначала левую руку Фостия, потом правую — а потом снова левую. Отвязаться от малыша ему удалось только со второй попытки. Крисп уложил Фостия на кровать, и тот немедленно попытался с нее свалиться. Крисп снова поймал его.
— Я же велел тебе больше так не делать, — посетовал он. — Ну почему все дети такие непослушные?
— Ты с ним очень мягок, — заметила Дара. — Это хорошо, особенно… — Она прервалась.
— Не стоит лупить его, пока он не подрос достаточно, чтобы понять, в чем провинился.
Крисп намеренно не обратил внимания на прерванную фразу. Дара хотела сказать: «Особенно зная, что он может быть и не твоим сыном». Значит, она тоже не уверена. А Фостий, как нарочно, не походил ни на кого из возможных отцов.
Малыш попытался еще раз скатиться с постели и почти преуспел.
Крисп ухватил его за лодыжку и выволок обратно.
— И больше так не делай! — строго сказал он.
Фостий залился смехом. Ему казалось, что спасение — очень веселая игра.
— Я рада, что ты будешь с ним всю зиму. Когда ты все лето провел в походах, он успел тебя позабыть ко времени твоего возвращения.
— Знаю.
Часть разума Криспа стремилась держать Фостия рядом днями и ночами, не дать ребенку, да и самому Криспу ни малейшего сомнения в том, что они — отец и сын. А другая часть не хотела иметь с кукушонком ничего общего. И переносить это раздвоение становилось с каждым днем все труднее.
Фостий заныл и полез пальцами в рот.
— Зубки режутся, бедненький, — вздохнула Дара. — Да и проголодался он. Я сейчас кормилицу позову. — Она потянула за зеленый шнурок, шедший в комнаты служанок.
Минутой позже кто-то вежливо постучал в двери покоев. Когда Крисп открыл, на пороге стояла не кормилица, а Барсим.
— Вам письмо, — проговорил вестиарий с поклоном.
— Благодарю, почитаемый господин. — Крисп принял запечатанный свиток. Тут примчалась и кормилица, улыбнулась, пробегая мимо Криспа, и ринулась к всхлипывающему младенцу.
— От кого письмо? — спросила Дара, когда кормилица взяла у нее Фостия.
Криспу не понадобилось разворачивать свиток, чтобы ответить. Он узнал и печать, и изящный, ровный почерк.
— От Танилиды, — ответил он. — Ты помнишь — мать Мавра.
— Конечно. — Дара повернулась к кормилице:
— Илиана, унеси его пока куда-нибудь, хорошо?
Анфим умел вести себя так, словно слуги — это предмет обстановки, когда это его устраивало. У Дары это получалось с трудом, а у Криспа едва выходило — до последних лет он и сам был слугой. Илиана ушла; Барсим, идеальный служитель, удалился еще раньше.
— Прочти вслух, будь добр, — попросила Дара.
— Конечно. — Крисп сломал печать, снял перетягивавшую свиток ленту и развернул пергамент. — «От Танилиды его императорскому величеству Криспу, Автократору видессиан привет. Благодарю вас за сочувствие моему горю. Как вы сказали, мой сын и умер, как жил, — двигаясь вперед без колебаний и оглядки».
Слова эти настолько точно передавали судьбу армии Мавра, что Крисп запнулся, прежде чем вспомнил загадочное ясновидение Танилиды. Он собрался и продолжил:
— «Не сомневаюсь я, что вы сделали все, чтобы отвратить его от подобного неразумия, но спасти человека от него самого никому не дано. В том и состоит великая опасность Арваша Черного Плаща, что, познав добро, он отверг его ради зла. Если б только была я мужем, чтобы встретить его в поле бранном, хотя и знаю я, что враг сильней. Однако, волей Фоса, мы с ним еще можем сразиться.
Да благословит Фос вас, вашу супругу и сыновей. Прощайте».
Дара вцепилась в единственное слово:
— Сыновей?
Крисп проверил.
— Тут так написано.
Дара очертила над сердцем солнечный круг.
— Ты говорил, она провидица?
— Так было. — Протянув руку, Крисп погладил живот Дары.
Выпуклость еще не ощущалась, даже когда Дара была обнажена, а тем более теперь, через теплые зимние одежды.
— Как мы его назовем?
— Ты для меня слишком практичен — я еще не подумала. — Дара нахмурила лоб. Легкие морщинки показались над бровями и вокруг рта — когда Крисп начинал служить вестиарием, их не было. Дара была почти его ровесницей; и ее старение, пускай почти незаметное, напоминало Криспу, что он тоже не молод.
— Ты дал имя Фостию, — произнесла она. — Если это и впрямь сын, давай назовем его Эврипом, по моему деду?
— Эврип. — Крисп раздумчиво подергал бороду. — Неплохо.
— Тогда решено. Еще один сын. — Дара опять очертила знак солнца. — Жаль, что Мавр не унаследовал материнский дар. — Ее взгляд вернулся к пергаменту в руках Криспа.
— Да, сколько я знаю, ни капли. Если б у него был дар, он не вышел бы в поход. За себя он не испугался бы: он прямо мечтал стать воином. — Крисп улыбнулся, вспомнив, как по дороге в Опсикион из поместья Танилиды Мавр рубил кусты ножом. — Но он никогда бы не отправил на гибель армию.
— Ты прав, конечно. — Дара поколебалась и спросила:
— Ты собираешься назначить нового севаста?
— Как-нибудь придется. — Назначение главного министра не казалось теперь Криспу таким важным, как перед тем, как он назвал севастом Мавра. Теперь, когда мятеж был подавлен, ему уже не приходилось быть в двух местах одновременно, а значит, уменьшалась и нужда в столь могущественном чиновнике. — Скорее всего, — подумал он вслух, — я поставлю Яковизия. Он хорошо служил мне, знает и город, и соседние земли.
— О. — Дара кивнула. — Да, это хороший выбор.
Что-то в тоне, каким была произнесена эта ничего не значащая фраза, заставило Криспа бросить на супругу внимательный взгляд.
— У тебя был кто-то другой на уме?
Трудно было заметить, как краснеет смуглая Дара, но Криспу это удалось.
— Не то чтобы на уме, — ответила она нарочито небрежно, — но отец спрашивал, не принял ли ты решения.
— Да ну? Или он спрашивал, не хочу ли я назначить его?
— Ну, в общем, да. — Румянец на ее щеках стал ярче. — Я уверена, что он ничего дурного не имел в виду.
— Не сомневаюсь. Передай ему вот что: из него получился бы хороший севаст, если бы я мог ему без опаски спину подставить. Пока что я в этом не уверен, и его вопросы доверия к нему не прибавляют. Или я напрасно беспокоюсь? — Дара прикусила губу. — Неважно. Не говори. Этот вопрос ставит тебя в недостойное положение.
— Ты же знаешь, что мой отец — человек с амбициями, — напомнила Дара. — Я передам ему твои слова.
— Буду только признателен. — Крисп оставил тему, понимая, что доведенная до крайности Дара скорее отшатнется от него, чем привяжется.
Он нашел себе безличное занятие — перечитал письмо Танилиды еще раз. Ему тоже хотелось, чтобы она сразилась с Арвашем. Если у кого-то и хватит сил справиться с колдуном, так у нее.
Ясновидение предупредит ее о его планах, а скорбь по сыну сосредоточит чародейскую силу, как линза — солнечные лучи.
Крисп отложил письмо. Сколько он мог покуда судить, ни один чародей Видесса не мог сразиться с Арвашем Черным Плащом один на один. Перед императором вставал тяжелый вопрос: как ему одолеть халогаев Арваша, если чары злого колдуна работали, а его волшебников — нет?
Поставить вопрос было несложно. А вот найти ответ пока не удавалось. Кроме одного — «никак».
* * *
Трокунд выглядел ошарашенным. Это выражение не сходило с его лица всю осень и зиму. Крисп понимал его и даже сочувствовал насколько мог себе это позволить. Он продолжал вызывать чародея, чтобы разузнать относительно Арваша, и каждый раз Трокунд не обещал чудес.
— Ваше величество, с тех пор как мы вернулись из похода, Чародейская коллегия гудит как улей, пытаясь разгадать секреты колдовства Арваша, — сказал Трокунд. — Меня самого допрашивали под чарами и зельями, дабы удостовериться, что моя память не обманывает меня, в надежде, что какой-то иной чародей, получив доступ к моим знаниям, сумеет найти ускользнувший от меня ответ. Но…
— Пчелы жужжали, да меда не дали, — заключил Крисп.
— Именно так, ваше величество. Мы привыкли почитать себя величайшими чародеями в мире. О, быть может, в Машизе макуранский Царь царей собрал колдунов, равносильных нам, но чтобы какой-то варварский шаман-одиночка сумел нас одолеть и запугать… — Глаза Трокунда гневно блеснули. Поражение глодало его гордость.
— Так вы не выяснили, как у него это получается? — уточнил Крисп.
— Я не сказал этого. Почему его чары действуют, догадаться нетрудно. Он силен. Силой чародея может оказаться наделен любой человек любого народа — даже такой силой, как у Арваша. Но он и искусен превыше всего, чего способны добиться мы в городе Видессе. Где он приобрел такое мастерство, как с ним бороться… ответ на эти вопросы весьма помог бы нам сложить эту мозаику. Но ответа нет.
— Не так давно, — сказал Крисп, — я получил записку от нашего дорогого друга Гнатия. Он уверяет, что у него все ответы готовы и перевязаны алой ленточкой. Впрочем, он и навоз вишенкой назовет, если выгадает с того хоть медяк.
— Он хитрец, конечно, но не дурак, — серьезно ответил Трокунд, повторяя слова Яковизия. — И что это за ответ? Богом благим и премудрым клянусь, я готов ухватиться за любой шанс.
— Он не дал ответа, — заметил Крисп. — Он только заявил, что ответ есть. Сколько я могу понять, он больше хочет из монастыря выбраться. Будто я забыл, сколько горя он мне принес. Не выпусти он Петрония, я взялся бы за Арваша на полгода раньше.