Страница:
Раскрасневшись от собственной эмоциональной речи, Ааль перевел дыхание. Остальные не проронили ни звука.
— Конечно, долгие годы борьбы требуют также и солидных средств. Люди должны есть, одеваться, вооружаться. Чем-то помогают крестьяне, но их закрома скудны… Улавливаешь мою идею, сынок?
— Вы о лихом промысле, сир? — отозвался ровный голос Шагалана. — Я прекрасно понимаю, ремесло это не очень почетное, но неизбежное. В конце концов, одни проливают за свободу свою кровь, прочим же следует поделиться доходами. Пусть даже по принуждению.
— Молодец! — расцвел Ааль. — Видишь, Бархат, наш юный друг не только умел и храбр, а еще и благоразумен. Гран здорового цинизма на бадью возвышенного порыва — то, что нужно! Помяни мое слово, именно такие ребята однажды войдут победным маршем в Ринглеви! Они не впадут в беспощадный разгул, но и не помрут с голоду из-за романтических догм. А ты намеревался его повесить! — Он покачал головой: — Ну, все, решено. Остаешься у нас. Дня два-три осмотреться, обвыкнуться, познакомиться с людьми. После подумаем о твоем боевом крещении.
Атаман обернулся к дверям:
— Куля! За то, что привел такого способного парня, тебе прощается сегодняшняя оплошка. Ряж не вернулся? Приедет — пусть определится с командой и снаряжением. А пока отведешь новичка к Опринье, скажешь, чтоб устроил и накормил. Ну, ступай, сынок. Да, Куля! Передай Опринье: надо выслать пяток людей навстречу Ряжу — он что-то запаздывает, а может доставить неплохую поживу. Если получится, вечером закатим знатную пирушку. Заодно отметим и твое, Шагалан, появление. Ступайте.
Когда они вышли на крыльцо, у подножия уже копошилась кучка любопытствующих. Напустивший на себя суровый вид Маглис сдерживал их древком копья.
— Уф-ф, — негромко выдохнул Куля, утирая мокрый лоб. — Ловко, однако, все сладилось. Я уж чаял — конец, быть беде. Особливо струхнул, как Бархат на тебя навалился. А теперь вроде и ничего, все оказались молодцы, едва ли не герои! Ловко! Хотя, конечно, кабы не Ааль… Все-таки большого ума человек.
— Давно у него? — вскользь поинтересовался разведчик.
— Скоро уж год. Как он в здешние края направлялся, так наша ватажка к нему и прибилась. Под сильной рукой и надежней и сытнее… И вот что. Ты, Шагалан, за ту стычку у брода на меня с ребятами зла не храни. Мы свое дело делали, ты, как выяснилось, — свое. Убивать тебя никто не собирался, деньги бы забрали и все. Если б не супротивился, вообще бы пальцем не тронули.
— Ерунда, забыто. Сами меня извините. Помял я вас там немного, но без этого, понимаете, мне сюда бы не добраться. Потому тоже не обижайтесь.
Лицо Кули расплылось в неуверенной улыбке:
— Согласен. — И они пожали друг другу руки.
Снизу встретили этот жест одобрительными возгласами. Спустившись с крыльца, двинулись сквозь группу из десятка человек, оказавшуюся на удивление плотной. Со всех сторон неслись вопросы, тянулись руки. Куля, волоча Шагалана за собой, как мог отбивался на ходу. Вырвавшись наконец на волю, они пошли по улочке, но двое из любопытных уцепились хвостом. На середине улочки Куля развернулся, сердитый:
— А вы чего привязались? Совсем одичали, на свежего человека сразу кидаетесь? Оставьте в покое!
— Кончай собачиться, Куля. Не съедим мы его.
Подошедшие были молоды. Точнее, по-настоящему молодым следовало считать одного из них, не исключено, даже ровесника Шагалана. Высокий светловолосый парнишка выглядел очень худым и слегка сутулился, единственная яркая деталь на бледном лице — большие голубые глаза. И еще разведчику запомнились его руки — длинные нервные пальцы слабо представлялись с мечом или плугом. Второй был не молод, а скорее моложав. На вид ему дали бы лет двадцать, но на деле вполне могло оказаться и под тридцать. Круглое открытое лицо, ворох рыжих волос, крупный нос, толстые губы. Немного ниже первого парня, зато ощутимо крепче. Приблизившись, оба минуту топтались в замешательстве, потом светловолосый заговорил:
— Привет. Новенький?
— Новенький, новенький, — проворчал в ответ Куля. — Только что пожаловал.
— Тогда давай знакомиться. — Светловолосый протянул узкую ладонь: — Я Эркол, а это — Ретси.
— Шагалан. — Юноша пожал руки приятелям.
— Пока осваиваешься, советую держаться нас, — улыбнулся моложавый Ретси.
— Точно, — подтвердил Эркол. — С нами не пропадешь.
— С вами, бедокуры, в историю попадешь, — буркнул бородач.
— Отстань, Куля. — Ретси повернулся к Шагалану: — Вообрази, за долгие месяцы ни одного новичка! Атаманы, видишь ли, решили, что и без того народу довольно. А про тебя мы уже наслышаны.
— Откуда же?
— Багер рассказывал.
Куля задохнулся от ярости:
— Вот ведь сукин сын! Трепло, язык блудливый! Ничего утаить не в силах, все растрезвонит.
— Болтают, дерешься ты здорово, — беззаботно продолжал Ретси. — Учился где-нибудь?
— В разных местах понемногу, — последовал уклончивый ответ разведчика.
— А покажешь? — загорелся Эркол. — А нас научишь?
— Ты сам с юга? — перебил его Ретси. — Не из столицы, часом?
— Нет, еще южнее.
— Даже так? Может, Ольфорс или Дегинсея? Шагалан, хоть и ориентировался капельку в полуденных провинциях, предпочел не рисковать:
— Не, с того берега.
— Из Валесты?
— Лагерь беженцев. А раньше жил в Оронсе. Там и осиротел.
— Так ты из-под штурма выбрался? — В голосе Эркола мелькнула нотка зависти. — Лихо! А вот я как раз из Ринглеви и тоже сирота. Правда, виноваты в этом не мелонги, а какие-то мародеры, но суть дела не меняется. Ретси же у нас северянин.
— Хамарань? — предположил Шагалан.
— Верно, — рассмеялся рыжий. — Неужели все-таки похож на горца? Обычно не замечают.
— Есть капелька. Что, вместе с Аалем оттуда?
— С ним. Я в ватаге почти с самого начала — скоро три года стукнет. Это вот Эркол у нас недавно.
— Ничего себе недавно! — оскорбился тот.
— Конечно, недавно. Когда ваша шайка к нам пристала? Прошлой осенью. И года еще нет, видишь? Хотя освоился ты быстро.
На бледное лицо Эркола вернулась улыбка:
— Да, сейчас я уже набрал кое-какой вес.
Оба прыснули от не совсем понятной шутки. Воспользовавшись паузой, мрачный Куля выдернул Шагалана за плечо и повел дальше. Друзья нагнали их лишь у входа в длинную приземистую избу. У порога степенно беседовали несколько мужиков.
— Опринья! — окликнул Куля.
Один из собеседников, чернявый, с золотым кольцом в ухе, обернулся и неспешно подошел. По виду ему было лет под сорок, впрочем, глубокие морщины обильно переплетались со шрамами, путая оценку. Зеленый камзол — явно с чужого плеча, сабля в дорогих ножнах, правый рукав полупустым завязан ниже локтя. Остановившись рядом, мужик долго слушал бормотание Кули на ухо, одновременно изучая Шагалана с головы до пят.
— То есть это тот самый парнишка, который надавал тумаков всей твоей команде?
— Убью скотину Багера! — Куля побагровел и, махнув рукой, затрусил по улице. Вслед понесся дружный хохот.
— А внешне грозным не кажется. — Опринья повысил голос специально для удалявшегося разбойника. — Может, стоило баб Сычихи вместо тебя послать? Наверняка у них лучше бы получилось.
Когда фигура бедолаги скрылась за углом, Опринья еще раз окинул юношу заинтересованным взором:
— И впрямь скажу, парень, впечатления особого не производишь. Ну да после разберемся. Давай за мной.
Машинально отпихнув попавшегося некстати поросенка, он двинулся к дому. За темными, захламленными сенями обнаружилась небольшая комната в два окошка, плотно заставленная рядами дощатых лежанок. Шагалан насчитал девять штук. Они почти смыкались между собой, выпирали в и без того узкий проход. Лишь в одном месте лежанку заменял забитый посудой стол да крошечная печурка. На юношу словно повеяло чем-то до боли знакомым — в похожей обстановке он вырос. Пахнуло и в буквальном смысле — кисловатым ароматом пота, мокрого белья и пива. Множество прочих запахов превращали все в затейливую какофонию. Здесь находилось еще два мужика — один возился за столом, другой спал, завернувшись в ободранную шкуру. В конце комнаты проход упирался в приоткрытую дверь, за ней, судя по всему, располагалась подобная же спальня. Опринья направился туда, когда встряли вездесущие Эркол и Ретси:
— Командир, оставь парнишку с нами.
— Куда с вами? — оглянулся сердитый Опринья. — Все ж занято.
— Да мы разберемся, — не унимался Ретси. — Потеснимся как-нибудь, не впервой. Может, стол сдвинем, а может, — кивнул в сторону спящего разбойника, — вон, старого Добстера ушлем к соседям.
— Точно, — поддержал Эркол. — Надоел уже старый хрен своим сопением, каждую ночь под его храп заснуть пытаешься. Сейчас-то, вишь, притих, в темноте опять возьмется за рулады. А так будет компания помоложе, повеселее.
— Весельчаки… — хмыкнул вожак с сомнением. — Сообща куролесить по ночам задумали?
— Да оставь парня с ними, Опринья, — басовито сказал кто-то сзади. — А Добстера мы к себе заберем.
— Пусть живут вместе, — добавил другой голос. — Чем лучше сдружатся, тем надежнее в бою.
— Ладно, устроите его сами… — Разбойник упер в грудь Шагалана узловатый палец: — Слушай внимательно, вояка: спать здесь, в этой комнате, лежанку ребята укажут. И раз так, следуй пока за ними — хоть проказники, зато освоиться помогут. А коль голова на плечах, то и шалостей их избежишь… — Эркол попытался возразить, но Опринья осадил его взглядом. — Далее. Есть хочешь? Ребята сводят на кухню. Обед прошел, да бабы что-нибудь найдут. Так, одет ты неплохо. Если еще чего, обувку там или на зиму теплое, опять же склад покажут. До вечера приедет Ряж, он тут всеми боевыми делами верховодит. Снарядим тебя, определим в одну из команд. Оружием каким владеешь, нет?
— Всяким помаленьку, — с трудом удержал Шагалан ухмылку.
— Хорошо. Понадобится — поднатаскаем, есть у нас несколько славных рубак. А там, через пару дней выйдем на большак, посмотрим, на что ты годен. Ребята, кстати, растолкуют и наши правила. Их немного, однако нарушения караются жестко, учти. Остальные вопросы с Ряжем… — Опринья запнулся и едва заметно поморщился: — Хотя, вероятно, уже не сегодня. Вечером ожидается грандиозная пирушка, веселье на целую ночь. Слышали, парни? Можете вытряхивать из сундуков свои праздничные наряды… — Он снова обратился к Шагалану: — Ну, вот, пожалуй, все. Теперь ты член ватаги, наш кровный брат. Ритуалы и клятвы позднее, но начинай думать о себе именно так.
VI
— Конечно, долгие годы борьбы требуют также и солидных средств. Люди должны есть, одеваться, вооружаться. Чем-то помогают крестьяне, но их закрома скудны… Улавливаешь мою идею, сынок?
— Вы о лихом промысле, сир? — отозвался ровный голос Шагалана. — Я прекрасно понимаю, ремесло это не очень почетное, но неизбежное. В конце концов, одни проливают за свободу свою кровь, прочим же следует поделиться доходами. Пусть даже по принуждению.
— Молодец! — расцвел Ааль. — Видишь, Бархат, наш юный друг не только умел и храбр, а еще и благоразумен. Гран здорового цинизма на бадью возвышенного порыва — то, что нужно! Помяни мое слово, именно такие ребята однажды войдут победным маршем в Ринглеви! Они не впадут в беспощадный разгул, но и не помрут с голоду из-за романтических догм. А ты намеревался его повесить! — Он покачал головой: — Ну, все, решено. Остаешься у нас. Дня два-три осмотреться, обвыкнуться, познакомиться с людьми. После подумаем о твоем боевом крещении.
Атаман обернулся к дверям:
— Куля! За то, что привел такого способного парня, тебе прощается сегодняшняя оплошка. Ряж не вернулся? Приедет — пусть определится с командой и снаряжением. А пока отведешь новичка к Опринье, скажешь, чтоб устроил и накормил. Ну, ступай, сынок. Да, Куля! Передай Опринье: надо выслать пяток людей навстречу Ряжу — он что-то запаздывает, а может доставить неплохую поживу. Если получится, вечером закатим знатную пирушку. Заодно отметим и твое, Шагалан, появление. Ступайте.
Когда они вышли на крыльцо, у подножия уже копошилась кучка любопытствующих. Напустивший на себя суровый вид Маглис сдерживал их древком копья.
— Уф-ф, — негромко выдохнул Куля, утирая мокрый лоб. — Ловко, однако, все сладилось. Я уж чаял — конец, быть беде. Особливо струхнул, как Бархат на тебя навалился. А теперь вроде и ничего, все оказались молодцы, едва ли не герои! Ловко! Хотя, конечно, кабы не Ааль… Все-таки большого ума человек.
— Давно у него? — вскользь поинтересовался разведчик.
— Скоро уж год. Как он в здешние края направлялся, так наша ватажка к нему и прибилась. Под сильной рукой и надежней и сытнее… И вот что. Ты, Шагалан, за ту стычку у брода на меня с ребятами зла не храни. Мы свое дело делали, ты, как выяснилось, — свое. Убивать тебя никто не собирался, деньги бы забрали и все. Если б не супротивился, вообще бы пальцем не тронули.
— Ерунда, забыто. Сами меня извините. Помял я вас там немного, но без этого, понимаете, мне сюда бы не добраться. Потому тоже не обижайтесь.
Лицо Кули расплылось в неуверенной улыбке:
— Согласен. — И они пожали друг другу руки.
Снизу встретили этот жест одобрительными возгласами. Спустившись с крыльца, двинулись сквозь группу из десятка человек, оказавшуюся на удивление плотной. Со всех сторон неслись вопросы, тянулись руки. Куля, волоча Шагалана за собой, как мог отбивался на ходу. Вырвавшись наконец на волю, они пошли по улочке, но двое из любопытных уцепились хвостом. На середине улочки Куля развернулся, сердитый:
— А вы чего привязались? Совсем одичали, на свежего человека сразу кидаетесь? Оставьте в покое!
— Кончай собачиться, Куля. Не съедим мы его.
Подошедшие были молоды. Точнее, по-настоящему молодым следовало считать одного из них, не исключено, даже ровесника Шагалана. Высокий светловолосый парнишка выглядел очень худым и слегка сутулился, единственная яркая деталь на бледном лице — большие голубые глаза. И еще разведчику запомнились его руки — длинные нервные пальцы слабо представлялись с мечом или плугом. Второй был не молод, а скорее моложав. На вид ему дали бы лет двадцать, но на деле вполне могло оказаться и под тридцать. Круглое открытое лицо, ворох рыжих волос, крупный нос, толстые губы. Немного ниже первого парня, зато ощутимо крепче. Приблизившись, оба минуту топтались в замешательстве, потом светловолосый заговорил:
— Привет. Новенький?
— Новенький, новенький, — проворчал в ответ Куля. — Только что пожаловал.
— Тогда давай знакомиться. — Светловолосый протянул узкую ладонь: — Я Эркол, а это — Ретси.
— Шагалан. — Юноша пожал руки приятелям.
— Пока осваиваешься, советую держаться нас, — улыбнулся моложавый Ретси.
— Точно, — подтвердил Эркол. — С нами не пропадешь.
— С вами, бедокуры, в историю попадешь, — буркнул бородач.
— Отстань, Куля. — Ретси повернулся к Шагалану: — Вообрази, за долгие месяцы ни одного новичка! Атаманы, видишь ли, решили, что и без того народу довольно. А про тебя мы уже наслышаны.
— Откуда же?
— Багер рассказывал.
Куля задохнулся от ярости:
— Вот ведь сукин сын! Трепло, язык блудливый! Ничего утаить не в силах, все растрезвонит.
— Болтают, дерешься ты здорово, — беззаботно продолжал Ретси. — Учился где-нибудь?
— В разных местах понемногу, — последовал уклончивый ответ разведчика.
— А покажешь? — загорелся Эркол. — А нас научишь?
— Ты сам с юга? — перебил его Ретси. — Не из столицы, часом?
— Нет, еще южнее.
— Даже так? Может, Ольфорс или Дегинсея? Шагалан, хоть и ориентировался капельку в полуденных провинциях, предпочел не рисковать:
— Не, с того берега.
— Из Валесты?
— Лагерь беженцев. А раньше жил в Оронсе. Там и осиротел.
— Так ты из-под штурма выбрался? — В голосе Эркола мелькнула нотка зависти. — Лихо! А вот я как раз из Ринглеви и тоже сирота. Правда, виноваты в этом не мелонги, а какие-то мародеры, но суть дела не меняется. Ретси же у нас северянин.
— Хамарань? — предположил Шагалан.
— Верно, — рассмеялся рыжий. — Неужели все-таки похож на горца? Обычно не замечают.
— Есть капелька. Что, вместе с Аалем оттуда?
— С ним. Я в ватаге почти с самого начала — скоро три года стукнет. Это вот Эркол у нас недавно.
— Ничего себе недавно! — оскорбился тот.
— Конечно, недавно. Когда ваша шайка к нам пристала? Прошлой осенью. И года еще нет, видишь? Хотя освоился ты быстро.
На бледное лицо Эркола вернулась улыбка:
— Да, сейчас я уже набрал кое-какой вес.
Оба прыснули от не совсем понятной шутки. Воспользовавшись паузой, мрачный Куля выдернул Шагалана за плечо и повел дальше. Друзья нагнали их лишь у входа в длинную приземистую избу. У порога степенно беседовали несколько мужиков.
— Опринья! — окликнул Куля.
Один из собеседников, чернявый, с золотым кольцом в ухе, обернулся и неспешно подошел. По виду ему было лет под сорок, впрочем, глубокие морщины обильно переплетались со шрамами, путая оценку. Зеленый камзол — явно с чужого плеча, сабля в дорогих ножнах, правый рукав полупустым завязан ниже локтя. Остановившись рядом, мужик долго слушал бормотание Кули на ухо, одновременно изучая Шагалана с головы до пят.
— То есть это тот самый парнишка, который надавал тумаков всей твоей команде?
— Убью скотину Багера! — Куля побагровел и, махнув рукой, затрусил по улице. Вслед понесся дружный хохот.
— А внешне грозным не кажется. — Опринья повысил голос специально для удалявшегося разбойника. — Может, стоило баб Сычихи вместо тебя послать? Наверняка у них лучше бы получилось.
Когда фигура бедолаги скрылась за углом, Опринья еще раз окинул юношу заинтересованным взором:
— И впрямь скажу, парень, впечатления особого не производишь. Ну да после разберемся. Давай за мной.
Машинально отпихнув попавшегося некстати поросенка, он двинулся к дому. За темными, захламленными сенями обнаружилась небольшая комната в два окошка, плотно заставленная рядами дощатых лежанок. Шагалан насчитал девять штук. Они почти смыкались между собой, выпирали в и без того узкий проход. Лишь в одном месте лежанку заменял забитый посудой стол да крошечная печурка. На юношу словно повеяло чем-то до боли знакомым — в похожей обстановке он вырос. Пахнуло и в буквальном смысле — кисловатым ароматом пота, мокрого белья и пива. Множество прочих запахов превращали все в затейливую какофонию. Здесь находилось еще два мужика — один возился за столом, другой спал, завернувшись в ободранную шкуру. В конце комнаты проход упирался в приоткрытую дверь, за ней, судя по всему, располагалась подобная же спальня. Опринья направился туда, когда встряли вездесущие Эркол и Ретси:
— Командир, оставь парнишку с нами.
— Куда с вами? — оглянулся сердитый Опринья. — Все ж занято.
— Да мы разберемся, — не унимался Ретси. — Потеснимся как-нибудь, не впервой. Может, стол сдвинем, а может, — кивнул в сторону спящего разбойника, — вон, старого Добстера ушлем к соседям.
— Точно, — поддержал Эркол. — Надоел уже старый хрен своим сопением, каждую ночь под его храп заснуть пытаешься. Сейчас-то, вишь, притих, в темноте опять возьмется за рулады. А так будет компания помоложе, повеселее.
— Весельчаки… — хмыкнул вожак с сомнением. — Сообща куролесить по ночам задумали?
— Да оставь парня с ними, Опринья, — басовито сказал кто-то сзади. — А Добстера мы к себе заберем.
— Пусть живут вместе, — добавил другой голос. — Чем лучше сдружатся, тем надежнее в бою.
— Ладно, устроите его сами… — Разбойник упер в грудь Шагалана узловатый палец: — Слушай внимательно, вояка: спать здесь, в этой комнате, лежанку ребята укажут. И раз так, следуй пока за ними — хоть проказники, зато освоиться помогут. А коль голова на плечах, то и шалостей их избежишь… — Эркол попытался возразить, но Опринья осадил его взглядом. — Далее. Есть хочешь? Ребята сводят на кухню. Обед прошел, да бабы что-нибудь найдут. Так, одет ты неплохо. Если еще чего, обувку там или на зиму теплое, опять же склад покажут. До вечера приедет Ряж, он тут всеми боевыми делами верховодит. Снарядим тебя, определим в одну из команд. Оружием каким владеешь, нет?
— Всяким помаленьку, — с трудом удержал Шагалан ухмылку.
— Хорошо. Понадобится — поднатаскаем, есть у нас несколько славных рубак. А там, через пару дней выйдем на большак, посмотрим, на что ты годен. Ребята, кстати, растолкуют и наши правила. Их немного, однако нарушения караются жестко, учти. Остальные вопросы с Ряжем… — Опринья запнулся и едва заметно поморщился: — Хотя, вероятно, уже не сегодня. Вечером ожидается грандиозная пирушка, веселье на целую ночь. Слышали, парни? Можете вытряхивать из сундуков свои праздничные наряды… — Он снова обратился к Шагалану: — Ну, вот, пожалуй, все. Теперь ты член ватаги, наш кровный брат. Ритуалы и клятвы позднее, но начинай думать о себе именно так.
VI
То, что ватага попалась необычная, непохожая ни на одну из предыдущих, он понял быстро. Эта необычность, как и подобало, будоражила сразу два противоположных чувства — настороженность и любопытство. Первое заставляло унять язык, второе — внимательно наблюдать и впитывать творящееся вокруг, не забивая голову скороспелым анализом. Шагалан давно освоил такой метод изучения сложных ситуаций, поэтому знал: рано или поздно понимание сущности происходящего родится само, внезапное и кристально ясное. Метод, правда, неторопливый, однако надежный, время же пока терпело.
Наверное, в глазах новых знакомых он смотрелся замкнутым молчуном, хотя в действительности все обстояло наоборот. Приходилось сдерживаться. Он аккуратно избегал пространных ответов на вопросы, высказывался лаконично, обтекаемо, при этом много слушал и спрашивал сам. Благо, свежеиспеченные приятели оказались словоохотливыми, если не болтливыми. В их словесном потоке, бурливом и довольно мутном, нелегко было выловить что-то интересное, зато выглядел он неистощимым.
Сложив вещи Шагалана в углу комнаты, троица отправилась в кухню. Там Ретси долго препирался с двумя дородными бабами, которые постоянно порывались захлопнуть перед ними дверь. Из щели густо тянуло вареным мясом. В конце концов напор Ретси взял верх, новичку вынесли поесть. Добычей стали огромная баранья кость с толстыми лоскутами мяса, миска пустого бульона да ломоть хлеба. Лишь узрев это богатство, разведчик понял, как же проголодался. Дружки уселись по бокам и, обильно расточая шутки-прибаутки, следили за его жадной трапезой.
— Не торопись, приятель, — хмыкнул Ретси, — еще подавишься. Видать, там, откуда пришел, с харчами вовсе худо.
Шагалан оторвал голову от миски:
— Ерунда. Просто с утра не жравши. Как у вашего коваля заморил червячка, так с тех пор и топаю.
— У кузнеца? Мигуна, что ли? — Друзья многозначительно переглянулись.
— Может, и у Мигуна. В кузнице под холмом. Занятный, между прочим, мужичок.
— Мигун здесь фигура известная, — кивнул Эркол. — И сам частенько заезжает, и мы к нему наведываемся. Место тихое, без лишних глаз. Спокойно отовариваешься всем необходимым.
— Уж не травкой ли?
— Заметил? Да, веселинкой тоже. Но вообще у Мигуна разное найдется: и еда, и выпивка, и одежа, и оружие. Даже цацки для девок и то можно купить. А ты как насчет травки?
— Не потребляю. Однако богато вы, посмотрю, живете. Я побывал уже в паре ватаг, но такого благоденствия не встретил. Полно денег достается?
— Перепадает, — отозвался Эркол. — Особливо когда купцы на ярмарки потянутся, деньги рекой текут, окрестные кабатчики да бабы едва успевают хватать. Ну а сейчас, почитай, затишье, монет только на лишнюю еду с выпивкой.
— Понятно.
— И тут, приятель, сразу первая заповедь, — сказал Ретси. — Как велел Опринья, будем учить тебя нашим законам. Все добытое в деле идет в общий котел, до последнего медяка. Упаси бог что-нибудь зажилить или забыть отдать. Жульничество у нас — самое страшное преступление… по крайней мере, среди распространенных. Я здесь давненько, но, сколько помню, казнили исключительно за это. Атаманы скорее закроют глаза на трусость с глупостью, чем на воровство у своих.
— Точно, точно, — кивнул Эркол. — Вот в том месяце двоих поймали, выкопали тайник с золотом.
— И что?
Светловолосый замялся, Ретси закончил за него:
— Пожелаешь — сходим к частоколу напротив конюшни. Там… до сих пор на березе висят. Вниз головой.
— Хорошенькое зрелище после еды.
— Поэтому все — в общий котел. Атаманы затем сами долю каждого определят, кому сколько. Если храбрецом себя покажешь — отсыпят полной мерой серебро, а повезет, и золото. При опасности хвост подожмешь да в кусты метнешься — получишь разве что плетей вдосталь.
Шагалан повертел в руках тщательно очищенную кость и кинул ее увивавшемуся поблизости псу.
— Себя-то небось вожаки никогда не обидят?
— Напрасно, парень, на атаманов не греши, — посерьезнел Ретси. — На них вон какая куча забот висит! Экую прорву народу одеть-накормить, оружием снабдить. За всяким смотри, за всех отвечай. Хозяйство опять же. Нет, работенка не из веселых. К тому же не забывай — они нас и в бой водят, животом рискуют подчас не меньше. Наконец, если б не вожаки, не уходили бы мы так долго от властей, передавили бы нас давным-давно, будто клопов. Потому свой кусок, парень, атаманы честно отрабатывают, запомни.
— Запомнил. Вот ты, Ретси, говорил, исстари здесь обитаешь. Ты и растолкуй, что они вообще за люди, ваши атаманы?
— Попробую. Верховодит тут, ты в курсе, Большой Ааль. Мужик умный, сильный и ясно видящий конечную цель.
— Это какую же?
— Известно какую — страну освободить. Доподлинно не знаю, но вроде у него с варварами и личные счеты имеются. Не любит их крепко. Мыслю, будь его воля, только на мелонгов бы и охотились до полного их искоренения.
— Однако затем обнаружилось, — вставил Эркол, — что желудки тоже чем-нибудь набивать надобно.
— Верно. Будущая свобода вещь хорошая, но есть хочется уже сегодня. Пришлось идти на большую дорогу купцов потрошить да странников обирать. Хотя имперцам от того легче не стало — про них мы не забываем.
— Вот-вот, даже правило негласное установилось: на одного раздетого купца — один угробленный стражник, на троих — чужак-поселенец, на десятерых — мелонг.
— Такая вот арифметика жизни, Шагалан. Конечно, убивая по одному солдату, захватчиков не одолеешь. Но не сомневайся: Ааль — светлая голова, обязательно сочинит, как их с нашей земли свести. Сочинит и содеет, а мы ему в том поможем.
Шагалан помолчал в задумчивости.
— А другие атаманы?
— Еще есть Ряж. На нем все боевые отряды, все вылазки — как на мелонгов, так и на купцов. Мы сами входим в отряд, тебя определят в такой же, и, стало быть, Ряж — наш прямой командир. До вечера с ним познакомишься. Предупреждаю, поаккуратней — мужик он крутой и вспыльчивый.
— А как же Опринья?
— Опринья — помощник Ряжа. Например, сегодня Ряж в отъезде, Опринья замещает. Иногда ему поручаются некоторые затеи, по преимуществу с мелонгами. Очень уж зол на них.
— Тогда кто Бархат?
— Уже столкнулся? — хмыкнул Эркол. — Вездесущая личность.
— Бархат — третий наш атаман, — продолжал Ретси. — У нас его за глаза называют иностранным министром Ааля.
— Попробовал бы кто-нибудь ляпнуть подобное в глаза, — хохотнул Эркол, — вмиг бы сделался на голову короче.
— Бархат — фигура сильная и авторитетная. Даже не скажу точно, чем таким важным он занимается, но в ватаге считается вторым после Ааля человеком.
— А чего тут гадать? По слухам, на нем завязаны все наши осведомители и верные людишки в округе. Он же, если требуется, ведет от имени Ааля переговоры с другими ватагами.
Ретси хмуро посмотрел на товарища:
— Чем бы Бархат ни занимался, юноша, занятия эти особо серьезные и тайные. Посему плести об них языком, множа чужие слухи, — занятие рискованное. И ты, Шагалан, имей в виду.
— Что, тоже могут на березе подвесить?
— Скорей уж, береза нечаянно сверху упадет, — беззаботно фыркнул Эркол. — Для Бархата — более привычная манера.
— Мне он показался мрачным и подозрительным.
— Вот-вот, он такой и есть, очень точное наблюдение. Помяни мое слово, самое разумное — держаться от него подальше. Хитер, чертяка, и проницателен. По части вытаскивания истины наружу ему равных нет. Помнишь ту историю с акробаткой из Даурса, Ретси?
— А у вас есть связи и с другими ватагами? — Шагалан не дал приятелям отойти от темы.
— Еще бы! Месяца не проходит, чтоб не заявились какие-нибудь окрестные оборванцы. Да и как иначе? При той славе, которая тянется за Аалем, любой будет искать с ним союза.
— И что Ааль? Привечает их?
— Безусловно. По правде сказать, мысль эта про объединение повстанческих сил стала у атамана… навязчивой. — Эркол отреагировал на сердитые взгляды и жесты Ретси лишь понижением голоса. — Он до сих пор не излагал ее тебе? Обязательно услышишь. Мы внимаем таким речам регулярно, оскомину набили.
— Разве идея с объединением плоха?
Эркол отмахнулся, потом вздохнул не без горечи:
— Идея плоха только тем, что никогда не претворится в жизнь.
— Значит, так вы тут и обретаетесь? — Шагалан окинул взором немного приунывших друзей. — Сразу под тремя атаманами?
Ретси не успел и рта раскрыть, как Эркол придвинулся поближе к новичку и быстро заговорил, срываясь на шепот:
— По совести, атаманов у нас вообще четверо. Хотя главенства Ааля никто, конечно, не оспаривает.
— Даже четверо? Богато, ребята. И кто же четвертый?
— А Бог ведает. Нет, честно: ни я, ни кто из приятелей его никогда не видел.
— Это как же?
— А вот так.
Шагалан заметил, что Эркол вздрогнул и боязливо оглянулся. Его бледное лицо побледнело еще больше, проступили следы редких оспинок.
— Понимаешь… было несколько казней. В том году и нынешней весной. Вешали парней вроде бы за попытки сторговаться с мелонгами. В чем там подоплека дела, не знаю, только откровенно оно нечистое. Возможно, не стоило бы и рассказывать…
— Вот именно, — хмуро подтвердил Ретси.
— Но Шагалану ведь надо соображать, куда попал! Короче, казни тогда проводили приказом некоего четвертого атамана. Кто он, где и откуда взялся — тайна. Все недоумевали, но сразу почуяли — требовать разъяснений себе дороже выйдет.
— Однако ваше привидение должно было назваться в тех приказах, — предположил разведчик.
— Он и назвался. Царапа. Весьма показательная кличка.
— Да уж, загадка из странных. И что сами об этом думаете?
Ретси, явно обиженный вытеснением из беседы, ухватился за плечо собравшегося ответить друга.
— У ребят две версии, — говорил он так же глухо, едва слышно. — Одни считают, Царапа — кличка Бархата. То есть когда нужно провернуть что-либо особо грязное, вдобавок за рамками обычных интересов, он выдает собственные приказы за чужие. Правдоподобно: Бархат в средствах отродясь не стеснялся, а со своей агентурой вполне мог разоблачить предательство.
— Похоже. А вторая версия?
— Кое-кто полагает, будто этот Царапа — наш человек у мелонгов или у губернатора. Оттуда и сведения об измене. В лесу он вообще никогда не появлялся, потому его никто и не знает. Дескать, достаточно послать Аалю весточку, а тут уж прочие атаманы все от его имени устроят. Разумно?
— Пожалуй. Гляжу, вам, ребята, здесь скучать не приходится. Загадка на загадке…
— А как же. Жизнь кипит и явная, и потаенная. Только послушай доброго совета, Шагалан: не пытайся сунуться в ее скрытые потоки. Обварит любопытный нос по самые плечи.
Они сидели на останках телеги, подпирая спинами заднюю стену кухни. Дождь совсем перестал, вместе с ним присмирела и боль под темечком. По задворкам, заросшим бурьяном, шелестел мягкий теплый ветер. Приятная истома накатывала все настырнее. Шагалан вдруг осознал, что его неудержимо клонит ко сну, — видимо, сказывались беспокойная ночь и бурное утро. Голоса дружков, давно уведших разговор на мелкие повседневные темы, пересуды с воспоминаниями, начали плавно затихать и отдаляться. Напряжением воли он выдернул себя из волн дремы, вскинул голову.
— Разморило? — улыбнулся слева Эркол. — После обеда оно самое подходящее.
Справа Ретси сосредоточенно возился с чем-то на колене.
— Ты не стесняйся, Шагалан, — изрек, не оборачиваясь. — Хочешь, ступай в дом, ложись и выспись нормально. А то вечером затевается большая гулянка, силы потребуются.
Разведчик подавил зевок:
— А где там ложиться? Вроде бы собирались место выделить.
— Ерунда. Пока народу мало, занимай любое. До вечера разберемся, чаю, кое-кто наверняка туда ночью не вернется. — Он многозначительно подмигнул. — А дерзнут ерепениться — не тушуйся, осади жестко. Ведь сумеешь?
Лишь тяжело поднявшись на ноги, Шагалан понял, чему с таким увлечением предавался Ретси. На его колене расстилался широкий лист какого-то растения. Ловкими умелыми движениями ватажник высыпал на него горсть желтоватой трухи из мешочка, соорудил аккуратную, вытянутую поперек горку и принялся бережно скручивать лист. Расползавшуюся труху приходилось то и дело поправлять. Скатав трубочку, Ретси подогнул ей концы и оглянулся на приятелей весьма гордый собой.
— На этот раз здорово получилось! Шагалан, поучаствовать не желаешь?
— Веселинка?
— Она самая. Качество отменное, не сомневайся.
Разведчик подцепил с колена Ретси несколько оброненных крупинок, растер пальцами, понюхал. Произнес с прохладцей:
— Впрямь отменное. Мигун неплохо поработал. Только я говорил — не употребляю.
— Брось, Шагалан! — На раскрасневшемся лице Эркола играло предвкушение праздника. — Снадобье совсем легкое, а удовольствия полно. Не бойся, попробуй!
— Не боюсь, но не хочу. — Ответ был вовсе без следа эмоций.
— Ну, как знаешь. — Ретси пожал плечами. — А то мы бы поделились запасами.
— Спасибо. Как-нибудь в другой раз, — хмыкнул Шагалан и двинулся прочь.
За спиной часто защелкало огниво. Дойдя до угла кухни, юноша на секунду оглянулся на тесно склонившихся к едва тлеющей трубочке приятелей. Призрачное облачко дыма витало над ними, даже на расстоянии чувствовался слабый сладковатый аромат. Каждый поочередно делал жадную затяжку, откидывался назад выдохнуть струйку дыма и гнулся за свежей порцией. Сам Шагалан ни разу до сей поры этого состава не курил, хотя слышал о нем немало.
Волею Творца сгинуло в веках имя человека, кому первому пришла в голову мысль попробовать неприметную сероватую травку-балочницу. Исстари она, заполонявшая сырые темные овраги, с успехом применялась в качестве лекарства, входила во множество знахарских рецептов, благо запасы исчислению не поддавались. Полагали, будто ее отвар снимает всяческие боли, взбадривает тело и разум. Однако стоило кому-то безвестному поджечь высушенную траву, как эффект получился ошеломляющий: привычная безобидная травка оказалась мощным дурманом. Надышавшийся дыма человек не терял сознания, но впадал в беспричинную безудержную радость. Он мог петь и хохотать как безумный или, наоборот, ошалелый сидеть неподвижно, улыбаясь внезапно радужному миру вокруг. Через полчаса-час все улетучивалось, возвращалось на законные места, краски тускнели, звуки глохли, сохранялась только память о прошедшем взрыве да потаенное желание пережить его вновь. Чудодейственная трава прекратила быть балочницей и обернулась веселинкой. Круг ее почитателей быстро рос год от года, отповеди Церкви гремели втуне. Да и как унять пагубу, если благородные полководцы нередко одаривали перед боем каждого воина затяжкой для храбрости? Мало того, невероятная распространенность и немудреность обработки позволяли самому последнему бродяге или крестьянину-сермяжнику забыть на время горести своей непутевой жизни, упиваясь минутами беззаботного блаженства. И кому какое дело, что рядом зарастают брошенные поля и плачут голодные дети?
Наверное, в глазах новых знакомых он смотрелся замкнутым молчуном, хотя в действительности все обстояло наоборот. Приходилось сдерживаться. Он аккуратно избегал пространных ответов на вопросы, высказывался лаконично, обтекаемо, при этом много слушал и спрашивал сам. Благо, свежеиспеченные приятели оказались словоохотливыми, если не болтливыми. В их словесном потоке, бурливом и довольно мутном, нелегко было выловить что-то интересное, зато выглядел он неистощимым.
Сложив вещи Шагалана в углу комнаты, троица отправилась в кухню. Там Ретси долго препирался с двумя дородными бабами, которые постоянно порывались захлопнуть перед ними дверь. Из щели густо тянуло вареным мясом. В конце концов напор Ретси взял верх, новичку вынесли поесть. Добычей стали огромная баранья кость с толстыми лоскутами мяса, миска пустого бульона да ломоть хлеба. Лишь узрев это богатство, разведчик понял, как же проголодался. Дружки уселись по бокам и, обильно расточая шутки-прибаутки, следили за его жадной трапезой.
— Не торопись, приятель, — хмыкнул Ретси, — еще подавишься. Видать, там, откуда пришел, с харчами вовсе худо.
Шагалан оторвал голову от миски:
— Ерунда. Просто с утра не жравши. Как у вашего коваля заморил червячка, так с тех пор и топаю.
— У кузнеца? Мигуна, что ли? — Друзья многозначительно переглянулись.
— Может, и у Мигуна. В кузнице под холмом. Занятный, между прочим, мужичок.
— Мигун здесь фигура известная, — кивнул Эркол. — И сам частенько заезжает, и мы к нему наведываемся. Место тихое, без лишних глаз. Спокойно отовариваешься всем необходимым.
— Уж не травкой ли?
— Заметил? Да, веселинкой тоже. Но вообще у Мигуна разное найдется: и еда, и выпивка, и одежа, и оружие. Даже цацки для девок и то можно купить. А ты как насчет травки?
— Не потребляю. Однако богато вы, посмотрю, живете. Я побывал уже в паре ватаг, но такого благоденствия не встретил. Полно денег достается?
— Перепадает, — отозвался Эркол. — Особливо когда купцы на ярмарки потянутся, деньги рекой текут, окрестные кабатчики да бабы едва успевают хватать. Ну а сейчас, почитай, затишье, монет только на лишнюю еду с выпивкой.
— Понятно.
— И тут, приятель, сразу первая заповедь, — сказал Ретси. — Как велел Опринья, будем учить тебя нашим законам. Все добытое в деле идет в общий котел, до последнего медяка. Упаси бог что-нибудь зажилить или забыть отдать. Жульничество у нас — самое страшное преступление… по крайней мере, среди распространенных. Я здесь давненько, но, сколько помню, казнили исключительно за это. Атаманы скорее закроют глаза на трусость с глупостью, чем на воровство у своих.
— Точно, точно, — кивнул Эркол. — Вот в том месяце двоих поймали, выкопали тайник с золотом.
— И что?
Светловолосый замялся, Ретси закончил за него:
— Пожелаешь — сходим к частоколу напротив конюшни. Там… до сих пор на березе висят. Вниз головой.
— Хорошенькое зрелище после еды.
— Поэтому все — в общий котел. Атаманы затем сами долю каждого определят, кому сколько. Если храбрецом себя покажешь — отсыпят полной мерой серебро, а повезет, и золото. При опасности хвост подожмешь да в кусты метнешься — получишь разве что плетей вдосталь.
Шагалан повертел в руках тщательно очищенную кость и кинул ее увивавшемуся поблизости псу.
— Себя-то небось вожаки никогда не обидят?
— Напрасно, парень, на атаманов не греши, — посерьезнел Ретси. — На них вон какая куча забот висит! Экую прорву народу одеть-накормить, оружием снабдить. За всяким смотри, за всех отвечай. Хозяйство опять же. Нет, работенка не из веселых. К тому же не забывай — они нас и в бой водят, животом рискуют подчас не меньше. Наконец, если б не вожаки, не уходили бы мы так долго от властей, передавили бы нас давным-давно, будто клопов. Потому свой кусок, парень, атаманы честно отрабатывают, запомни.
— Запомнил. Вот ты, Ретси, говорил, исстари здесь обитаешь. Ты и растолкуй, что они вообще за люди, ваши атаманы?
— Попробую. Верховодит тут, ты в курсе, Большой Ааль. Мужик умный, сильный и ясно видящий конечную цель.
— Это какую же?
— Известно какую — страну освободить. Доподлинно не знаю, но вроде у него с варварами и личные счеты имеются. Не любит их крепко. Мыслю, будь его воля, только на мелонгов бы и охотились до полного их искоренения.
— Однако затем обнаружилось, — вставил Эркол, — что желудки тоже чем-нибудь набивать надобно.
— Верно. Будущая свобода вещь хорошая, но есть хочется уже сегодня. Пришлось идти на большую дорогу купцов потрошить да странников обирать. Хотя имперцам от того легче не стало — про них мы не забываем.
— Вот-вот, даже правило негласное установилось: на одного раздетого купца — один угробленный стражник, на троих — чужак-поселенец, на десятерых — мелонг.
— Такая вот арифметика жизни, Шагалан. Конечно, убивая по одному солдату, захватчиков не одолеешь. Но не сомневайся: Ааль — светлая голова, обязательно сочинит, как их с нашей земли свести. Сочинит и содеет, а мы ему в том поможем.
Шагалан помолчал в задумчивости.
— А другие атаманы?
— Еще есть Ряж. На нем все боевые отряды, все вылазки — как на мелонгов, так и на купцов. Мы сами входим в отряд, тебя определят в такой же, и, стало быть, Ряж — наш прямой командир. До вечера с ним познакомишься. Предупреждаю, поаккуратней — мужик он крутой и вспыльчивый.
— А как же Опринья?
— Опринья — помощник Ряжа. Например, сегодня Ряж в отъезде, Опринья замещает. Иногда ему поручаются некоторые затеи, по преимуществу с мелонгами. Очень уж зол на них.
— Тогда кто Бархат?
— Уже столкнулся? — хмыкнул Эркол. — Вездесущая личность.
— Бархат — третий наш атаман, — продолжал Ретси. — У нас его за глаза называют иностранным министром Ааля.
— Попробовал бы кто-нибудь ляпнуть подобное в глаза, — хохотнул Эркол, — вмиг бы сделался на голову короче.
— Бархат — фигура сильная и авторитетная. Даже не скажу точно, чем таким важным он занимается, но в ватаге считается вторым после Ааля человеком.
— А чего тут гадать? По слухам, на нем завязаны все наши осведомители и верные людишки в округе. Он же, если требуется, ведет от имени Ааля переговоры с другими ватагами.
Ретси хмуро посмотрел на товарища:
— Чем бы Бархат ни занимался, юноша, занятия эти особо серьезные и тайные. Посему плести об них языком, множа чужие слухи, — занятие рискованное. И ты, Шагалан, имей в виду.
— Что, тоже могут на березе подвесить?
— Скорей уж, береза нечаянно сверху упадет, — беззаботно фыркнул Эркол. — Для Бархата — более привычная манера.
— Мне он показался мрачным и подозрительным.
— Вот-вот, он такой и есть, очень точное наблюдение. Помяни мое слово, самое разумное — держаться от него подальше. Хитер, чертяка, и проницателен. По части вытаскивания истины наружу ему равных нет. Помнишь ту историю с акробаткой из Даурса, Ретси?
— А у вас есть связи и с другими ватагами? — Шагалан не дал приятелям отойти от темы.
— Еще бы! Месяца не проходит, чтоб не заявились какие-нибудь окрестные оборванцы. Да и как иначе? При той славе, которая тянется за Аалем, любой будет искать с ним союза.
— И что Ааль? Привечает их?
— Безусловно. По правде сказать, мысль эта про объединение повстанческих сил стала у атамана… навязчивой. — Эркол отреагировал на сердитые взгляды и жесты Ретси лишь понижением голоса. — Он до сих пор не излагал ее тебе? Обязательно услышишь. Мы внимаем таким речам регулярно, оскомину набили.
— Разве идея с объединением плоха?
Эркол отмахнулся, потом вздохнул не без горечи:
— Идея плоха только тем, что никогда не претворится в жизнь.
— Значит, так вы тут и обретаетесь? — Шагалан окинул взором немного приунывших друзей. — Сразу под тремя атаманами?
Ретси не успел и рта раскрыть, как Эркол придвинулся поближе к новичку и быстро заговорил, срываясь на шепот:
— По совести, атаманов у нас вообще четверо. Хотя главенства Ааля никто, конечно, не оспаривает.
— Даже четверо? Богато, ребята. И кто же четвертый?
— А Бог ведает. Нет, честно: ни я, ни кто из приятелей его никогда не видел.
— Это как же?
— А вот так.
Шагалан заметил, что Эркол вздрогнул и боязливо оглянулся. Его бледное лицо побледнело еще больше, проступили следы редких оспинок.
— Понимаешь… было несколько казней. В том году и нынешней весной. Вешали парней вроде бы за попытки сторговаться с мелонгами. В чем там подоплека дела, не знаю, только откровенно оно нечистое. Возможно, не стоило бы и рассказывать…
— Вот именно, — хмуро подтвердил Ретси.
— Но Шагалану ведь надо соображать, куда попал! Короче, казни тогда проводили приказом некоего четвертого атамана. Кто он, где и откуда взялся — тайна. Все недоумевали, но сразу почуяли — требовать разъяснений себе дороже выйдет.
— Однако ваше привидение должно было назваться в тех приказах, — предположил разведчик.
— Он и назвался. Царапа. Весьма показательная кличка.
— Да уж, загадка из странных. И что сами об этом думаете?
Ретси, явно обиженный вытеснением из беседы, ухватился за плечо собравшегося ответить друга.
— У ребят две версии, — говорил он так же глухо, едва слышно. — Одни считают, Царапа — кличка Бархата. То есть когда нужно провернуть что-либо особо грязное, вдобавок за рамками обычных интересов, он выдает собственные приказы за чужие. Правдоподобно: Бархат в средствах отродясь не стеснялся, а со своей агентурой вполне мог разоблачить предательство.
— Похоже. А вторая версия?
— Кое-кто полагает, будто этот Царапа — наш человек у мелонгов или у губернатора. Оттуда и сведения об измене. В лесу он вообще никогда не появлялся, потому его никто и не знает. Дескать, достаточно послать Аалю весточку, а тут уж прочие атаманы все от его имени устроят. Разумно?
— Пожалуй. Гляжу, вам, ребята, здесь скучать не приходится. Загадка на загадке…
— А как же. Жизнь кипит и явная, и потаенная. Только послушай доброго совета, Шагалан: не пытайся сунуться в ее скрытые потоки. Обварит любопытный нос по самые плечи.
Они сидели на останках телеги, подпирая спинами заднюю стену кухни. Дождь совсем перестал, вместе с ним присмирела и боль под темечком. По задворкам, заросшим бурьяном, шелестел мягкий теплый ветер. Приятная истома накатывала все настырнее. Шагалан вдруг осознал, что его неудержимо клонит ко сну, — видимо, сказывались беспокойная ночь и бурное утро. Голоса дружков, давно уведших разговор на мелкие повседневные темы, пересуды с воспоминаниями, начали плавно затихать и отдаляться. Напряжением воли он выдернул себя из волн дремы, вскинул голову.
— Разморило? — улыбнулся слева Эркол. — После обеда оно самое подходящее.
Справа Ретси сосредоточенно возился с чем-то на колене.
— Ты не стесняйся, Шагалан, — изрек, не оборачиваясь. — Хочешь, ступай в дом, ложись и выспись нормально. А то вечером затевается большая гулянка, силы потребуются.
Разведчик подавил зевок:
— А где там ложиться? Вроде бы собирались место выделить.
— Ерунда. Пока народу мало, занимай любое. До вечера разберемся, чаю, кое-кто наверняка туда ночью не вернется. — Он многозначительно подмигнул. — А дерзнут ерепениться — не тушуйся, осади жестко. Ведь сумеешь?
Лишь тяжело поднявшись на ноги, Шагалан понял, чему с таким увлечением предавался Ретси. На его колене расстилался широкий лист какого-то растения. Ловкими умелыми движениями ватажник высыпал на него горсть желтоватой трухи из мешочка, соорудил аккуратную, вытянутую поперек горку и принялся бережно скручивать лист. Расползавшуюся труху приходилось то и дело поправлять. Скатав трубочку, Ретси подогнул ей концы и оглянулся на приятелей весьма гордый собой.
— На этот раз здорово получилось! Шагалан, поучаствовать не желаешь?
— Веселинка?
— Она самая. Качество отменное, не сомневайся.
Разведчик подцепил с колена Ретси несколько оброненных крупинок, растер пальцами, понюхал. Произнес с прохладцей:
— Впрямь отменное. Мигун неплохо поработал. Только я говорил — не употребляю.
— Брось, Шагалан! — На раскрасневшемся лице Эркола играло предвкушение праздника. — Снадобье совсем легкое, а удовольствия полно. Не бойся, попробуй!
— Не боюсь, но не хочу. — Ответ был вовсе без следа эмоций.
— Ну, как знаешь. — Ретси пожал плечами. — А то мы бы поделились запасами.
— Спасибо. Как-нибудь в другой раз, — хмыкнул Шагалан и двинулся прочь.
За спиной часто защелкало огниво. Дойдя до угла кухни, юноша на секунду оглянулся на тесно склонившихся к едва тлеющей трубочке приятелей. Призрачное облачко дыма витало над ними, даже на расстоянии чувствовался слабый сладковатый аромат. Каждый поочередно делал жадную затяжку, откидывался назад выдохнуть струйку дыма и гнулся за свежей порцией. Сам Шагалан ни разу до сей поры этого состава не курил, хотя слышал о нем немало.
Волею Творца сгинуло в веках имя человека, кому первому пришла в голову мысль попробовать неприметную сероватую травку-балочницу. Исстари она, заполонявшая сырые темные овраги, с успехом применялась в качестве лекарства, входила во множество знахарских рецептов, благо запасы исчислению не поддавались. Полагали, будто ее отвар снимает всяческие боли, взбадривает тело и разум. Однако стоило кому-то безвестному поджечь высушенную траву, как эффект получился ошеломляющий: привычная безобидная травка оказалась мощным дурманом. Надышавшийся дыма человек не терял сознания, но впадал в беспричинную безудержную радость. Он мог петь и хохотать как безумный или, наоборот, ошалелый сидеть неподвижно, улыбаясь внезапно радужному миру вокруг. Через полчаса-час все улетучивалось, возвращалось на законные места, краски тускнели, звуки глохли, сохранялась только память о прошедшем взрыве да потаенное желание пережить его вновь. Чудодейственная трава прекратила быть балочницей и обернулась веселинкой. Круг ее почитателей быстро рос год от года, отповеди Церкви гремели втуне. Да и как унять пагубу, если благородные полководцы нередко одаривали перед боем каждого воина затяжкой для храбрости? Мало того, невероятная распространенность и немудреность обработки позволяли самому последнему бродяге или крестьянину-сермяжнику забыть на время горести своей непутевой жизни, упиваясь минутами беззаботного блаженства. И кому какое дело, что рядом зарастают брошенные поля и плачут голодные дети?