- Вы еще легко отделались, - посочувствовал ему господин Арнольд. - Они м*огли вас и к стенке поставить. Ведь им ничего не стоит расстрелять порядочного человека.
- Упаси бог! - крестясь, проговорила жена Печерского. - Нечего сказать, дожили...
- Как нечего сказать? - перебил ее Печерский. - Даже очень есть о чем сказать. Вот, к примеру, при нашей махонькой станции десять дружинников. Для начала хорошо бы старшего этой банды, Касперовича, того... - И мукомол выразительным жестом правой руки описал петлю вокруг шеи.
- Касперович - жид? - спросил капитан.
- Белорус, ваше скородие. Намедни их человек сто привалило с Полесской железной дороги. Из этой шайки и Касперович.
- Из-за одного большевика не стоит рисковать. Чтобы избавить Россию от большевистской заразы, придется истребить не один миллион. Но это в будущем, а пока этим разбойникам, господин Печерский, вы должны улыбаться.
Жирная шея мукомола налилась кровью, лицо побагровело. Было видно, что он сдерживает себя.
- Ваш покорный слуга! Как прикажете, так и будем действовать.
- Командование оценит ваши услуги, - пообещал Арнольд.
- У вас в Бугульме найдется человек, на которого можно положиться? спросил капитан.
- Что за вопрос? - ответил польщенный доверием хозяин.
- Необходимо весьма секретно и спешно отправить в Бугульму письмо. Как надежнее: железной дорогой или на лошадях?
- Поездом, - посоветовал Печерский, - только поездом! Устрою в два счета.
Когда переговорили о всех неотложных делах и "гости" улеглись, Печерский побежал на станцию.
- Как здоровье, Василий Кузьмич? Не заболели ли? - спросил его дежурный, удивленный появлением Печерского в столь поздний час.
- Закури, Вася. Папиросы фабрики Зимина. Зоя Ивановна сберегла. В свое время вся Волга курила их. - Печерский протянул дежурному Василию Галишникову пачку папирос и зажигалку. - Не заболел ли я, спрашиваешь? Нет, бог миловал, а вот жена почитай всю ночь промучилась зубами. Сама страдает, и мне нет покоя. Сделай милость, отправь ее с попутным в Бугульму. Христом богом прошу тебя.
В тот день поезда в сторону Бугульмы не было, и весь день Печерский провел на станции, как бы между прочим интересовался служебными телеграммами, прислушивался к разговорам по селектору...
День четвертого июля клонился к вечеру. Из-под Уфы, где красные с трудом сдерживали напор противника, в Бугульму прибыл бронепоезд № 1 "Ленин".
Пока паровоз запасался топливом, станция приняла тревожный сигнал: "Я Дымка... срочные меры..."
Комиссар Бугульминского участка Крекшин просил повторить депешу, но Дымка молчала. И тогда командиру бронепоезда Гулинскому было предложено следовать на станцию Дымка.
- Бронепоезд в разведку? - удивился Гулинский. - У командира полесского отряда Орла имеется для такого дела "блиндированная площадка".
- Договорись с Орлом! - ответил комиссар. - Я не возражаю.
- Выручай, Никифор, - попросил Гулинский. - Мои ребята с ног валятся. Уважь, пошли "блиндированную"...
"Блиндированной" дружинники называли пульмановскую платформу, борта которой были обложены мешками с песком. Накануне ночью отряд Орла громил банду у станции Туймазы, где белогвардейцы пустили под откос поезд с продовольствием. Дружинники спасли драгоценный груз и только недавно вернулись в Бугульму.
- Вот что, товарищи, - обратился Орел к бойцам. - Знаю, что устали, потому и прошу, а не приказываю. Кто хочет добровольно отправиться на разведку?
- Я, - первым откликнулся командир взвода дружинников Сивцов.
- И я, - вызвался вихрастый Коля Ковальчук.
- Я тоже, - одновременно выкрикнули Сергей Назаренко, Кранцевич и Жидков.
- Я, я, я!.. - послышались голоса.
Вмиг к первым присоединились еще четырнадцать бойцов...
- Слушайте приказ! Начальником команды назначаю товарища Сивцова. Взять винтовки, два станковых пулемета, патроны и сейчас же следовать на станцию Дымка!
- Ясно! - ответил Сивцов и послал на паровоз Дениса Федоренко и Михаила Парфенкова, решив, что так будет надежнее.
Ночь была тихая. Под монотонный перестук колес "песочницы", как в шутку прозвали "блиндированную", бойцов потянуло ко сну...
На станции Дымка Сивцов отправился к дежурному. Было слышно, как он спорил с кем-то на перроне: "От вас, служивый, самогоном несет. Я доложу об этом комиссару..."
- Ну что? - спросил Матвеев, когда Сивцов возвратился в "блиндированную".
- Спрашиваю дежурного, почему не отвечаете Бугульме, а он крутит, подлец...
- Ты уверен, что разговаривал с дежурным? - спросил Пискарев. - Я железнодорожников знаю наперечет, а голос человека, с которым ты спорил, мне показался чужим.
- Да нет, я его знаю, - ответил Сивцов и, подумав, добавил: - Вот что, ребята, проскочим до Клявлина...
Как было условлено с машинистом, он пронзительно свистнул, и паровоз дал гудок. Площадка покатила дальше.
На станции Клявлино было спокойно, и Сивцов приказал возвращаться в Бугульму.
Уже зарделся восток, когда "блиндированная", проскочив мимо открытого семафора Дымки, остановилась у пакгауза.
- Гнетов! Узнай, почему нас приняли под рампу? - приказал Сивцов.
Не успел Гнетов сойти на землю, как со стороны пакгауза ударили пулеметы. По бортам площадки забарабанили пули. От ручной гранаты, влетевшей через открытый верх, взметнулся столб песка. Один из дружинников застонал и пополз на середину платформы.
- Огонь! Огонь! - командовал Сивцов.
Застрочил пулемет Орлова. Несколько человек, пытавшихся окружить площадку, бросились прочь. "Блиндированная" рванулась вперед, но тут же остановилась: на рельсах громоздилась груда шпал.
- Попали в ловушку. Драться до конца! - крикнул Сивцов.
И снова на площадке взорвалась граната... Пыль и дым застилали глаза, но дружинники стойко отбивались и тогда, когда половина из них были ранены и контужены.
Белочехи атаковали беспрерывно, пока у дружинников не кончились патроны.
- Оставьте оружие и выходите по одному! Даю слово офицера, зла не причиним - отпустим по домам, - донесся голос с рампы.
Белочехи поднялись из придорожной канавы и с винтовками наперевес окружили "блиндированную". Они набросились на еле державшихся на ногах бойцов, били их прикладами, выбрасывали из "блиндированной" на землю. Сивцов потерял сознание.
- Кто ваш комиссар? - допытывался у дружинников офицер.
- Нет у нас комиссара, - ответил Пискарев. - Я замещаю командира, я и в ответе за всех.
Пленных повели к вокзалу. Печерский был уже здесь. Заложив руки за спину, он высматривал кого-то. Увидев среди дружинников Голункова, закричал:
- Большевик! Это он увел моих лошадок! - Его маленькие глазки налились кровью. Он выхватил из кармана поддевки револьвер и направил его на Голункова.
- Стреляй, гад! - Голунков разорвал гимнастерку и, обнажив грудь, шагнул вперед, глядя в упор на Печерского. - Бей в сердце, подлюга!
Печерский дрожащей рукой несколько раз в упор выстрелил в Голункова.
Смертельно раненный Голунков продолжал двигаться на Печерского.
- Трясешься, гад? Трясись, трясись! Ты еще расплатишься за все!..
Упал он только тогда, когда Печерский выпустил в него последнюю пулю из обоймы. Остальных пленных, которые еще могли стоять на ногах, пригнали на лужайку напротив мельницы.
Босоногие ребятишки принесли воду. Лежавший в луже крови Гнетов, припав к ведру, жадно пил. Какой-то мальчуган притащил ковш. Гнетов подставил окровавленную голову:
- Лей, братишка, и запомни все, что происходит здесь. А вырастешь, расскажи людям: своими глазами, мол, видел, как на этом месте бандиты расстреливали честных людей...
Из ворот мельницы вышли солдаты с винтовками.
- Молитесь! - крикнул чешский офицер и, выхватив из ножен шашку, встал на фланге.
- Мы не верим в бога!
- Вы коммунисты и потому сейчас будете расстреляны!
- Простимся, друзья! - предложил Назаренко.
- Кругом! - громко скомандовал офицер.
- Отворачиваться от смерти не будем! - крикнул кто-то из дружинников.
Юноши, взявшись за руки, так и стояли с поднятыми головами. Офицер взмахнул шашкой. Грянул залп. Кто-то застонал, кто-то судорожно забился, прощаясь с жизнью. Арнольд хладнокровно пристреливал тех, кто еще шевелился...
Солнце было уже высоко, когда пришли солдаты с лопатами.
- Надо было заставить их выкопать для себя яму. Господа офицеры торопятся, а нашему брату работа, - ворчали солдаты.
Когда расстрелянных стали сваливать в яму, вдруг с воющим свистом пролетел снаряд.
- Эшелон, красные!
Солдаты разбежались.
Артиллерийский обстрел усилился, послышалась частая дробь пулеметов. На станцию с грохотом ворвался бронепоезд "Ленин". Загремели разрывы гранат...
В это время контуженный в голову дружинник Сергей Назаренко, приподнявшись, осмотрелся вокруг и пополз...
Обходя фланг вражеской пехоты, моряки-десантники обнаружили расстрелянных и среди них полуживого шестнадцатилетнего Колю Ковальчука...
"Свобода или смерть!"
Белогвардейцы на станции Дымка дрались с ожесточением, то и дело переходили в контратаки. Им удалось забросать гранатами, а затем и подорвать переднюю платформу бронепоезда № 1, а пехотинцев Гулинского потеснить за семафор.
Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, если бы не подоспел бронепоезд "Свобода или смерть!" с тремя сотнями моряков-десантников.
Полупанов остановил свой бронепоезд за семафором, выслал вперед разведчиков, следом за ними - отряд моряков, а сам, забравшись на орудийную башню, стал рассматривать в бинокль позицию белогвардейцев. Шесть пушек и сорок пулеметов бронепоезда были наготове.
- Шрапнелью... Прицел... Огонь! - наконец протяжно скомандовал Полупанов.
Прогремел залп. Бронепоезд вздрогнул и попятился на тормозах.
Белогвардейцы выкатили на открытую позицию полевые пушки, чтобы с ближней дистанции уничтожить подбитый бронепоезд Гулинского. Полупанов заметил это и, выручая попавших в беду "братишек", открыл по батарее белых огонь прямой наводкой...
Завершила бой штыковая атака. Полупановцы внезапно ударили по белогвардейцам с фланга, и те не смогли устоять перед бесстрашными матросами в полосатых тельняшках, с развевающимися по ветру лентами бескозырок, с винтовками наперевес.
После боя и допроса Печерского мы с Просвиркиным вернулись на станцию. Здесь уже шел митинг.
- Товарищи! Обнаглевшая контрреволюция перешла в открытое наступление, она бросила нам вызов...
Полупанов стоял у ствола еще не остывшей пушки перед толпой вооруженных матросов, красноармейцев, жителей пристанционного поселка.
На его загорелом с рябинками лице чернели два пятна, шея и рука были забинтованы - ранило, когда корректировал огонь с бронепоезда.
Я протиснулся вперед и, как только Полупанов закончил речь, поднялся к нему на площадку броневагона:
- Командующий Бугульминской группой войск товарищ Ермолаев говорил тебе обо мне?
Полупанов поднес руку к уху и посмотрел на меня воспаленными глазами.
- Здесь шумно, браток, а я малость оглох - от пушек. Зайдем-ка в мой коробок! - Он взял меня за руку и повел в броневагон.
Там было сумрачно. Полупанов приоткрыл смотровой люк. Мы сели у небольшого железного столика с прикованным к нему полевым телефоном. Я предъявил удостоверение и рассказал о событиях у разъезда Шелашниково... Выслушав меня, Полупанов достал из полевой сумки карту.
- Значит, так! - размышлял он вслух. - Белочехов ты встретил в двадцати верстах от железной дороги в полдень. Сейчас что мы имеем? - он взглянул на большие карманные часы. - На моих купеческих шестнадцать. Чехи доберутся до разъезда, вероятно, только к вечеру. А мы часа через полтора, и никак не позднее, будем уже на месте!
- Не опоздаете?
- Ни в коем разе. Ведь на разъезде ты застукал глаза отряда, они и должны смотреть на двадцать верст вперед! К тому же у них переходы совершаются по всем правилам воинского устава: подъем, отвал, привал, жратва. А мне только свистнуть, и все готово к бою! Так что непременно успеем.
- Чехи на подводах, и их много. Быть может, они уже заняли разъезд.
Полупанов, подперев огромным кулаком щеку, удивленно уставился на меня.
- К военному делу тебя приставили, однако ж ты плохо разбираешься, голубок, в нашей стратегии. Что такое чешский отряд в тысячу солдат с четырьмя пушчонками? - Он облизнул пересохшие губы и сплюнул. - Только мокрое место останется. Не таких потрошили, когда немец на Украине с нами тягался. А тут? Взвод - с фланга, остальные - в обход. И амба!
- Какое же это окружение, если всего-то один взвод?
- Взвод для отвода глаз. Он отвлечет на себя врага, а триста матросов с гранатами с тыла...
Полупанов повернул ручку телефона, позвал кого-то.
- Митинг кончать, - сказал вошедшему матросу. - Отчаливаем на разъезд Шелашниково.
- Есть на разъезд Шелашниково! - повторил тот и скрылся за железной дверью.
У бронепоезда уже пели "Интернационал".
- Пора! - надевая бескозырку, сказал Полупанов. - Бывай здоров, браток! - Он снова крутанул ручку телефона и кому-то вполголоса приказал: Свистать всех по местам и полный вперед!
Я открыл тяжелую дверь и выпрыгнул из душного, раскаленного полуденным солнцем броневагона. Человек пять в тельняшках, обнявшись, сидели на орудийной башне головного вагона. Пронзительно свистнул паровоз. Будто в ответ ему запела саратовская, с бубенчиками, гармошка. Несколько голосов подхватили "Яблочко". Поезд тронулся...
* * *
К вечеру на Дымку прибыл салон-вагон командующего Бугульминской группой войск Ермолаева. Командующий тут же вызвал Гулинского, командира Петроградского отряда Волкова и уездного комиссара Просвиркина. Вместе с ними пошел и я, чтобы действовать дальше с учетом сложившейся обстановки.
Командующий выслушал командиров и стал многословно говорить о "штормах", которые бросили сухопутные "броненосцы" в пучину гражданской войны... Затем Ермолаев отпустил Просвиркина, Волкова и Гулинского.
- Я направляюсь в Шелашниково, - сказал он, когда мы остались вдвоем. Если вам туда, можете ехать со мной.
Я поблагодарил его.
- А не могли бы вы заняться ближней разведкой? - вдруг предложил он.
Я ответил, что у меня особое задание и отвлекаться на ближнюю разведку не могу. По возможности я обещал информировать командиров отрядов о добытых мною сведениях.
- Поход белых на Шелашниково, захват Дымки, диверсия у станции Туймазы - это все звенья одной цепи, - вслух размышлял Ермолаев, барабаня по столу растопыренными пальцами.
- Разъезд Шелашниково сейчас надежно прикрывает бронепоезд Полупанова! - заметил я.
- Охрана полупановцами разъезда Шелашниково - игра вслепую. Слов нет, вам повезло, встретили отряд чехов, вовремя предупредили нас. За это спасибо! Но, дорогой товарищ, вы видели скорее всего лишь головной отряд. А каковы дальнейшие намерения противника? Допустим, полупановцы разделаются с этим отрядом, а что, если за ним более значительные силы? Боюсь, как бы в Шелашникове не повторилась трагедия Дымки.
Вагон остановился. Ермолаев подошел к окну.
- Приехали.
Я встал и тоже подошел к окну. Бронепоезд "Свобода или смерть!" стоял под парами. На перроне толпились матросы, заливалась гармошка.
- Что нового? - спросил Ермолаев Полупанова, когда тот показался в дверях салона.
Полупанов сорвал с головы бескозырку и, но отвечая на вопрос Ермолаева, плюхнулся на мягкий диванчик.
- Ну и жара! Как на Украине, дышать нечем! - Спохватившись, с усмешкой глянул на Ермолаева: - По случаю благополучного прибытия приветствую вас от себя лично и от братвы. Вы спрашиваете, что слышно? Чехи еще не появлялись. Выслал ребят в разведку. Достанут "языка", а язык до Киева доведет...
- Не густо заварено, - раздраженно буркнул Ермолаев. - Приказ мой будет таков: пока обстановка не прояснится, дальше не двигаться! - И заметив, что Полупанов не слушает, добавил: - Ясно? Приеду на место, дам дальнейшие указания.
- Под Бугульмой, что ли, опасность? - не без иронии спросил Полупанов.
- Я еду в Симбирск.
- Вот оно что! А я-то иное подумал... Так вы, значит, только проездом!..
- Я спрашиваю, приказ ясен? - повысил голос Ермолаев.
- Сидеть без дела не намерен, - как бы про себя сказал Полупанов, поднялся и направился к окну. - Дождусь, когда братва притопает с разведки, тогда мне станет ясно, что делать дальше.
- Самовольничать не позволю. Слышите?
- Зачем самовольничать? Мы отчалим не ради прогулки, как некоторые!
- Как вы смеете! - вспылил Ермолаев.
- Я ведь не бросаю свою братву и не бегу за тридевять земель от фронта, - отрезал Полупанов и, круто повернувшись от окна, выбежал из вагона.
Зашифровав донесение, я попросил Ермолаева передать его Куйбышеву, попрощался и тоже вышел.
Полупанова я нашел возле его десантников. Дымил небольшой костер. Матрос в тельняшке разогревал консервы в банках. Полупанов остановился, вдыхая аромат мясного бульона.
- Жестоко страдаю от голода! Рассчитывал на харчи командующего. Наверняка, закуска и водочка нашлись бы. Но, сам видел, беседы не получилось... - Полупанов аппетитно причмокнул языком, извлек из огня банку консервов. - Закусим на сон грядущий!
К костру подошел атлетического телосложения моряк.
- Я вернулся, командир! - доложил он, переминаясь с ноги на ногу.
- А, это ты, Паша? - не поворачиваясь, отозвался Полупанов. - Кого приволок? Офицера? Давай сюда!
Через минуту перед Полупановым стоял связанный поручик. Паша вынул у него изо рта кляп и развязал ему руки.
Поручик, как и большинство белогвардейцев, попадавших в плен, был уверен, что его немедленно расстреляют, и даже попросил "напоследок" закурить.
- Я недавно мобилизован в Народную армию, был прикомандирован к чешскому отряду в качестве консультанта - хотел с ними уехать во Францию. Клянусь честью, не от радости - ведь свои же пошли войной на своих. .. Поручик жадно затянулся, но тут же швырнул недокуренную папиросу и заплакал.
- Почему чехословацкий отряд не занял Шелашниково? - спросил Полупанов.
- Чехи рассчитывали на внезапность, но на разъезде появился бронепоезд с двухтысячным отрядом матросов под командованием адмирала Полупанова...
- Это хто тоби казав, що е двухтысячный отряд у нашего Полупаныча? расплываясь в довольной улыбке, спросил Паша.
- Точно не могу знать, но, кажется, конные разведчики, - ответил офицер.
- Мне абсолютно достоверно известно, что в Самаре и Бугуруслане формируются специальные отряды и засылаются на Волго-Бугульминскую железную дорогу с диверсионными целями...
Показания поручика показались мне настолько важными, что я решил немедленно ехать в Самару, а Семенову отправил по телеграфу донесение.
- Ну а что ты знаешь точно? Только чтоб как на духу! Понял? - продолжал допрос Полупанов...
Самара - Бугуруслан
Дорога в Самару через разъезд Похвистнево была мне, хорошо знакома. Но, как и много раз до этого, я восхищался непрерывной сменой пейзажа: то мелькнет безымянная речушка, то березовая роща, то, как окинуть взором, раскинется колосящаяся нива.
Самара встретила меня предгрозовым зноем. Низко, почти у самой земли, проносятся ласточки. Высоко в небе парит ястреб.
Первое, что мне бросилось в глаза, как только я вышел из вагона, это стоявший на запасном пути готовый к отправлению воинский эшелон. Я сосчитал количество теплушек. Если в каждой теплушке восемь лошадей, то в эшелоне сотни три казаков.
Через открытые двери видны висящие на стенах вагонов седла и карабины. На платформах - пушки, походные кухни, кругом снуют чубатые казаки в широченных шароварах с лампасами.
И мне вспомнился Первомай четырнадцатого года, когда вот такие же "молодцы" нещадно налетали с плетьми на демонстрантов в Самаре...
Но я не обнаружил здесь отступивших от Шелашникова белочехов, ради чего совершил этот путь: заметая следы, отряд словно в Волгу канул.
Что делать?
Выйдя на привокзальную площадь, я задумался: сразу к Кожевникову или сначала пройтись по улицам города?.. Ни то, ни другое. Увидев свободную пролетку, я изменил свое решение.
- В гостиницу "Националь", любезный.
Там я быстро привел себя в порядок и в половине восьмого вечера переступил порог квартиры Маргариты Васильевны.
- Как это мило! Сегодня я не отпущу вас до конца вечера, - проворковала Маргарита Васильевна, поднося мне для поцелуя свою холеную руку, украшенную изящным золотым браслетом. - Признайтесь, вы ведь знали, что сегодня день моего ангела?!
Я поздравил ее и в смущении развел руками:
- Виноват, не знал, а посему явился с пустыми руками...
- Это даже хорошо. Вы подарите мне свое внимание.
В квартире стоял многоголосый шум, слышались звуки рояля.
Когда мы вошли в гостиную, навстречу нам устремился изрядно подвыпивший штабс-капитан.
- Сударыня, поклянитесь в присутствии этого молодого человека, что вы станцуете сегодня по случаю такого торжества.
- Охотно, только немного позже. - Маргарита Васильевна выразительно посмотрела на меня, взяла под руку и увела от штабс-капитана.
- Мадам Сарычева, вас можно поздравить с завидным приобретением! произнесла с улыбкой какая-то дама, когда мы проходили мимо.
- Этот юнец свои расходы окупит, - послышалось за моей спиной. - Ну, посудите сами...
Маргарита Васильевна, не обращая внимания на реплики гостей, увлекла меня в дальний угол гостиной, где уединились двое: уже знакомые мне Анатолий Корнилович и чехословацкий майор Пшеничка.
- Вы можете положиться на них, как на меня, дорогой, - сжимая локоть моей руки, шепнула Маргарита Васильевна. - Разговаривайте с ними откровенно, и они ответят вам тем же. А сейчас я должна вас покинуть.
- И надолго?
- Только на минутку, чтобы отдать распоряжение прислуге... - И Маргарита Васильевна удалилась.
- О, я знаю эту женщину! Если она осчастливит вас, вы без нее не сможете и дня прожить, - многозначительно произнес Анатолий Корнилович. - А пока садитесь и рассказывайте, где были, что видели...
Было уже далеко за полночь. Гости стали расходиться, и Анатолий Корнилович, оставшись со мной наедине, спросил:
- Считаете ли вы возможным сейчас продолжить однажды начатый нами разговор? Я по-прежнему предлагаю вам выбраться с мелководья... Надо начинать жить, а не прозябать среди толпы дураков. Каждому выразившему желание сотрудничать с нашей фирмой, - твердо выговаривая слова, наставлял меня Анатолий Корнилович, - я должен изложить, в чем заключаются его обязанности. Итак, слушайте: ежедневное чтение газет, журналов, изучение работы советских учреждений, их организационных схем, изучение партийных и профсоюзных организаций, пропускной способности транспорта...
- И структуру органов Советской власти и пути сообщения вы также включаете в коммерческую информацию? - невинно осведомился я.
- Дело в том, дорогой мой, что в силу обстоятельств вам, хотите вы того или не хотите, придется знакомиться с настроением населения, с политикой большевиков, особенно в области экономики. Наша фирма заинтересована в понимании того, что происходит сегодня в России. А потому, естественно, нас интересует состояние и железных дорог, и водного транспорта.
- Всего не упомнить, придется, видимо, записывать...
- Безусловно! Во избежание недоразумений я покажу, как нужно записывать необходимое условными знаками...
Анатолий Корнилович долго говорил о роли "Нанкинвиль" как связующего органа между Россией и Соединенными Штатами Америки, как посредника для заключения в недалеком будущем договоров на концессии в Сибири. Закончил он свое напутствие только тогда, когда в комнату вошла Маргарита Васильевна и с нею невысокого роста брюнетка.
- Боже, кого я вижу?! - воскликнул Анатолий Корнилович. - А ведь мы уже хотели было снаряжать послов к тебе, моя радость!
Я посмотрел на кругленькое личико незнакомки, и мне почему-то стало не по себе от ее ястребиного взгляда. Я встал и молча поклонился ей.
- Мадам Каламатиано, - представил незнакомку Анатолий Корнилович. Затем он вышел в переднюю и тут же вернулся с бутылкой в руке:
- Выпьем, коллега, за благополучный приезд моей дамы. Вы бывали в Белебее? - разливая водку, спросил он. И, не ожидая ответа, добавил: Информацию с Волго-Бугульминской дороги будете передавать мадам Каламатиано в Белебей. И только в исключительных случаях - Маргарите Васильевне. Но тогда оставляйте у себя копию...
Когда я вернулся в гостиницу, портье, передавая мне ключ, сказал: "Вас просили зайти в восьмой помер".
Не заходя к себе, я пошел в номер Анатолия Корниловича.
Вероятно, я не мог скрыть своего удивления, когда увидел в номере Анатолия Корниловича упакованные чемоданы.
- Жду извозчика. Срочно отбываю - такова наша жизнь. А тут еще приходится возить с собой чуть ли не колониальную лавку, иначе можно умереть с голоду, - говорил он, указывая на чемоданы и коробки. - Впрочем, времени у меня еще достаточно, чтобы кое о чем поговорить с вами. Садитесь, пожалуйста.
- На восток или на запад держите путь? - как бы между прочим поинтересовался я.
- На восток. Впрочем, давайте о деле. Я побеспокоил вас, Михаил Устинович, чтобы предостеречь от возможных заблуждений. Вы должны придерживаться трезвых взглядов относительно нынешних правителей из Комуча. Слышали ли вы, например, что Комуч намерен пригласить председателя партии эсеров Виктора Чернова в Самару и предложить ему портфель министра земледелия? Он уже занимал этот пост у Керенского. Считается знатоком крестьянского вопроса, хотя, как говорят теперь, ни уха, ни рыла не смыслит ни в экономике, ни в сельском хозяйстве. Да и что он может? Двенадцать лет прожил в Италии. За всю свою жизнь ни разу не был в деревне. Пшено от проса не отличит! - Анатолий Корнилович остановился посреди комнаты, заложил руки за спину и сокрушенно покачал головой. - Все эти господа комучевцы персонажи из плохой политической комедии. Балаган! Ясно, что без помощи великой державы - я имею в виду Америку - Россия как государство существовать не сможет: за гражданской войной неизбежно последует хозяйственный паралич. Американские концессии, и прежде всего в Сибири, откроют русскому народу широкую дорогу к предпринимательству. А для того, чтобы действовать наверняка, нам нужно знать силы большевиков, их намерения... Поэтому круг обязанностей, которые вы согласились выполнять, несколько расширяется и усложняется.
- Упаси бог! - крестясь, проговорила жена Печерского. - Нечего сказать, дожили...
- Как нечего сказать? - перебил ее Печерский. - Даже очень есть о чем сказать. Вот, к примеру, при нашей махонькой станции десять дружинников. Для начала хорошо бы старшего этой банды, Касперовича, того... - И мукомол выразительным жестом правой руки описал петлю вокруг шеи.
- Касперович - жид? - спросил капитан.
- Белорус, ваше скородие. Намедни их человек сто привалило с Полесской железной дороги. Из этой шайки и Касперович.
- Из-за одного большевика не стоит рисковать. Чтобы избавить Россию от большевистской заразы, придется истребить не один миллион. Но это в будущем, а пока этим разбойникам, господин Печерский, вы должны улыбаться.
Жирная шея мукомола налилась кровью, лицо побагровело. Было видно, что он сдерживает себя.
- Ваш покорный слуга! Как прикажете, так и будем действовать.
- Командование оценит ваши услуги, - пообещал Арнольд.
- У вас в Бугульме найдется человек, на которого можно положиться? спросил капитан.
- Что за вопрос? - ответил польщенный доверием хозяин.
- Необходимо весьма секретно и спешно отправить в Бугульму письмо. Как надежнее: железной дорогой или на лошадях?
- Поездом, - посоветовал Печерский, - только поездом! Устрою в два счета.
Когда переговорили о всех неотложных делах и "гости" улеглись, Печерский побежал на станцию.
- Как здоровье, Василий Кузьмич? Не заболели ли? - спросил его дежурный, удивленный появлением Печерского в столь поздний час.
- Закури, Вася. Папиросы фабрики Зимина. Зоя Ивановна сберегла. В свое время вся Волга курила их. - Печерский протянул дежурному Василию Галишникову пачку папирос и зажигалку. - Не заболел ли я, спрашиваешь? Нет, бог миловал, а вот жена почитай всю ночь промучилась зубами. Сама страдает, и мне нет покоя. Сделай милость, отправь ее с попутным в Бугульму. Христом богом прошу тебя.
В тот день поезда в сторону Бугульмы не было, и весь день Печерский провел на станции, как бы между прочим интересовался служебными телеграммами, прислушивался к разговорам по селектору...
День четвертого июля клонился к вечеру. Из-под Уфы, где красные с трудом сдерживали напор противника, в Бугульму прибыл бронепоезд № 1 "Ленин".
Пока паровоз запасался топливом, станция приняла тревожный сигнал: "Я Дымка... срочные меры..."
Комиссар Бугульминского участка Крекшин просил повторить депешу, но Дымка молчала. И тогда командиру бронепоезда Гулинскому было предложено следовать на станцию Дымка.
- Бронепоезд в разведку? - удивился Гулинский. - У командира полесского отряда Орла имеется для такого дела "блиндированная площадка".
- Договорись с Орлом! - ответил комиссар. - Я не возражаю.
- Выручай, Никифор, - попросил Гулинский. - Мои ребята с ног валятся. Уважь, пошли "блиндированную"...
"Блиндированной" дружинники называли пульмановскую платформу, борта которой были обложены мешками с песком. Накануне ночью отряд Орла громил банду у станции Туймазы, где белогвардейцы пустили под откос поезд с продовольствием. Дружинники спасли драгоценный груз и только недавно вернулись в Бугульму.
- Вот что, товарищи, - обратился Орел к бойцам. - Знаю, что устали, потому и прошу, а не приказываю. Кто хочет добровольно отправиться на разведку?
- Я, - первым откликнулся командир взвода дружинников Сивцов.
- И я, - вызвался вихрастый Коля Ковальчук.
- Я тоже, - одновременно выкрикнули Сергей Назаренко, Кранцевич и Жидков.
- Я, я, я!.. - послышались голоса.
Вмиг к первым присоединились еще четырнадцать бойцов...
- Слушайте приказ! Начальником команды назначаю товарища Сивцова. Взять винтовки, два станковых пулемета, патроны и сейчас же следовать на станцию Дымка!
- Ясно! - ответил Сивцов и послал на паровоз Дениса Федоренко и Михаила Парфенкова, решив, что так будет надежнее.
Ночь была тихая. Под монотонный перестук колес "песочницы", как в шутку прозвали "блиндированную", бойцов потянуло ко сну...
На станции Дымка Сивцов отправился к дежурному. Было слышно, как он спорил с кем-то на перроне: "От вас, служивый, самогоном несет. Я доложу об этом комиссару..."
- Ну что? - спросил Матвеев, когда Сивцов возвратился в "блиндированную".
- Спрашиваю дежурного, почему не отвечаете Бугульме, а он крутит, подлец...
- Ты уверен, что разговаривал с дежурным? - спросил Пискарев. - Я железнодорожников знаю наперечет, а голос человека, с которым ты спорил, мне показался чужим.
- Да нет, я его знаю, - ответил Сивцов и, подумав, добавил: - Вот что, ребята, проскочим до Клявлина...
Как было условлено с машинистом, он пронзительно свистнул, и паровоз дал гудок. Площадка покатила дальше.
На станции Клявлино было спокойно, и Сивцов приказал возвращаться в Бугульму.
Уже зарделся восток, когда "блиндированная", проскочив мимо открытого семафора Дымки, остановилась у пакгауза.
- Гнетов! Узнай, почему нас приняли под рампу? - приказал Сивцов.
Не успел Гнетов сойти на землю, как со стороны пакгауза ударили пулеметы. По бортам площадки забарабанили пули. От ручной гранаты, влетевшей через открытый верх, взметнулся столб песка. Один из дружинников застонал и пополз на середину платформы.
- Огонь! Огонь! - командовал Сивцов.
Застрочил пулемет Орлова. Несколько человек, пытавшихся окружить площадку, бросились прочь. "Блиндированная" рванулась вперед, но тут же остановилась: на рельсах громоздилась груда шпал.
- Попали в ловушку. Драться до конца! - крикнул Сивцов.
И снова на площадке взорвалась граната... Пыль и дым застилали глаза, но дружинники стойко отбивались и тогда, когда половина из них были ранены и контужены.
Белочехи атаковали беспрерывно, пока у дружинников не кончились патроны.
- Оставьте оружие и выходите по одному! Даю слово офицера, зла не причиним - отпустим по домам, - донесся голос с рампы.
Белочехи поднялись из придорожной канавы и с винтовками наперевес окружили "блиндированную". Они набросились на еле державшихся на ногах бойцов, били их прикладами, выбрасывали из "блиндированной" на землю. Сивцов потерял сознание.
- Кто ваш комиссар? - допытывался у дружинников офицер.
- Нет у нас комиссара, - ответил Пискарев. - Я замещаю командира, я и в ответе за всех.
Пленных повели к вокзалу. Печерский был уже здесь. Заложив руки за спину, он высматривал кого-то. Увидев среди дружинников Голункова, закричал:
- Большевик! Это он увел моих лошадок! - Его маленькие глазки налились кровью. Он выхватил из кармана поддевки револьвер и направил его на Голункова.
- Стреляй, гад! - Голунков разорвал гимнастерку и, обнажив грудь, шагнул вперед, глядя в упор на Печерского. - Бей в сердце, подлюга!
Печерский дрожащей рукой несколько раз в упор выстрелил в Голункова.
Смертельно раненный Голунков продолжал двигаться на Печерского.
- Трясешься, гад? Трясись, трясись! Ты еще расплатишься за все!..
Упал он только тогда, когда Печерский выпустил в него последнюю пулю из обоймы. Остальных пленных, которые еще могли стоять на ногах, пригнали на лужайку напротив мельницы.
Босоногие ребятишки принесли воду. Лежавший в луже крови Гнетов, припав к ведру, жадно пил. Какой-то мальчуган притащил ковш. Гнетов подставил окровавленную голову:
- Лей, братишка, и запомни все, что происходит здесь. А вырастешь, расскажи людям: своими глазами, мол, видел, как на этом месте бандиты расстреливали честных людей...
Из ворот мельницы вышли солдаты с винтовками.
- Молитесь! - крикнул чешский офицер и, выхватив из ножен шашку, встал на фланге.
- Мы не верим в бога!
- Вы коммунисты и потому сейчас будете расстреляны!
- Простимся, друзья! - предложил Назаренко.
- Кругом! - громко скомандовал офицер.
- Отворачиваться от смерти не будем! - крикнул кто-то из дружинников.
Юноши, взявшись за руки, так и стояли с поднятыми головами. Офицер взмахнул шашкой. Грянул залп. Кто-то застонал, кто-то судорожно забился, прощаясь с жизнью. Арнольд хладнокровно пристреливал тех, кто еще шевелился...
Солнце было уже высоко, когда пришли солдаты с лопатами.
- Надо было заставить их выкопать для себя яму. Господа офицеры торопятся, а нашему брату работа, - ворчали солдаты.
Когда расстрелянных стали сваливать в яму, вдруг с воющим свистом пролетел снаряд.
- Эшелон, красные!
Солдаты разбежались.
Артиллерийский обстрел усилился, послышалась частая дробь пулеметов. На станцию с грохотом ворвался бронепоезд "Ленин". Загремели разрывы гранат...
В это время контуженный в голову дружинник Сергей Назаренко, приподнявшись, осмотрелся вокруг и пополз...
Обходя фланг вражеской пехоты, моряки-десантники обнаружили расстрелянных и среди них полуживого шестнадцатилетнего Колю Ковальчука...
"Свобода или смерть!"
Белогвардейцы на станции Дымка дрались с ожесточением, то и дело переходили в контратаки. Им удалось забросать гранатами, а затем и подорвать переднюю платформу бронепоезда № 1, а пехотинцев Гулинского потеснить за семафор.
Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, если бы не подоспел бронепоезд "Свобода или смерть!" с тремя сотнями моряков-десантников.
Полупанов остановил свой бронепоезд за семафором, выслал вперед разведчиков, следом за ними - отряд моряков, а сам, забравшись на орудийную башню, стал рассматривать в бинокль позицию белогвардейцев. Шесть пушек и сорок пулеметов бронепоезда были наготове.
- Шрапнелью... Прицел... Огонь! - наконец протяжно скомандовал Полупанов.
Прогремел залп. Бронепоезд вздрогнул и попятился на тормозах.
Белогвардейцы выкатили на открытую позицию полевые пушки, чтобы с ближней дистанции уничтожить подбитый бронепоезд Гулинского. Полупанов заметил это и, выручая попавших в беду "братишек", открыл по батарее белых огонь прямой наводкой...
Завершила бой штыковая атака. Полупановцы внезапно ударили по белогвардейцам с фланга, и те не смогли устоять перед бесстрашными матросами в полосатых тельняшках, с развевающимися по ветру лентами бескозырок, с винтовками наперевес.
После боя и допроса Печерского мы с Просвиркиным вернулись на станцию. Здесь уже шел митинг.
- Товарищи! Обнаглевшая контрреволюция перешла в открытое наступление, она бросила нам вызов...
Полупанов стоял у ствола еще не остывшей пушки перед толпой вооруженных матросов, красноармейцев, жителей пристанционного поселка.
На его загорелом с рябинками лице чернели два пятна, шея и рука были забинтованы - ранило, когда корректировал огонь с бронепоезда.
Я протиснулся вперед и, как только Полупанов закончил речь, поднялся к нему на площадку броневагона:
- Командующий Бугульминской группой войск товарищ Ермолаев говорил тебе обо мне?
Полупанов поднес руку к уху и посмотрел на меня воспаленными глазами.
- Здесь шумно, браток, а я малость оглох - от пушек. Зайдем-ка в мой коробок! - Он взял меня за руку и повел в броневагон.
Там было сумрачно. Полупанов приоткрыл смотровой люк. Мы сели у небольшого железного столика с прикованным к нему полевым телефоном. Я предъявил удостоверение и рассказал о событиях у разъезда Шелашниково... Выслушав меня, Полупанов достал из полевой сумки карту.
- Значит, так! - размышлял он вслух. - Белочехов ты встретил в двадцати верстах от железной дороги в полдень. Сейчас что мы имеем? - он взглянул на большие карманные часы. - На моих купеческих шестнадцать. Чехи доберутся до разъезда, вероятно, только к вечеру. А мы часа через полтора, и никак не позднее, будем уже на месте!
- Не опоздаете?
- Ни в коем разе. Ведь на разъезде ты застукал глаза отряда, они и должны смотреть на двадцать верст вперед! К тому же у них переходы совершаются по всем правилам воинского устава: подъем, отвал, привал, жратва. А мне только свистнуть, и все готово к бою! Так что непременно успеем.
- Чехи на подводах, и их много. Быть может, они уже заняли разъезд.
Полупанов, подперев огромным кулаком щеку, удивленно уставился на меня.
- К военному делу тебя приставили, однако ж ты плохо разбираешься, голубок, в нашей стратегии. Что такое чешский отряд в тысячу солдат с четырьмя пушчонками? - Он облизнул пересохшие губы и сплюнул. - Только мокрое место останется. Не таких потрошили, когда немец на Украине с нами тягался. А тут? Взвод - с фланга, остальные - в обход. И амба!
- Какое же это окружение, если всего-то один взвод?
- Взвод для отвода глаз. Он отвлечет на себя врага, а триста матросов с гранатами с тыла...
Полупанов повернул ручку телефона, позвал кого-то.
- Митинг кончать, - сказал вошедшему матросу. - Отчаливаем на разъезд Шелашниково.
- Есть на разъезд Шелашниково! - повторил тот и скрылся за железной дверью.
У бронепоезда уже пели "Интернационал".
- Пора! - надевая бескозырку, сказал Полупанов. - Бывай здоров, браток! - Он снова крутанул ручку телефона и кому-то вполголоса приказал: Свистать всех по местам и полный вперед!
Я открыл тяжелую дверь и выпрыгнул из душного, раскаленного полуденным солнцем броневагона. Человек пять в тельняшках, обнявшись, сидели на орудийной башне головного вагона. Пронзительно свистнул паровоз. Будто в ответ ему запела саратовская, с бубенчиками, гармошка. Несколько голосов подхватили "Яблочко". Поезд тронулся...
* * *
К вечеру на Дымку прибыл салон-вагон командующего Бугульминской группой войск Ермолаева. Командующий тут же вызвал Гулинского, командира Петроградского отряда Волкова и уездного комиссара Просвиркина. Вместе с ними пошел и я, чтобы действовать дальше с учетом сложившейся обстановки.
Командующий выслушал командиров и стал многословно говорить о "штормах", которые бросили сухопутные "броненосцы" в пучину гражданской войны... Затем Ермолаев отпустил Просвиркина, Волкова и Гулинского.
- Я направляюсь в Шелашниково, - сказал он, когда мы остались вдвоем. Если вам туда, можете ехать со мной.
Я поблагодарил его.
- А не могли бы вы заняться ближней разведкой? - вдруг предложил он.
Я ответил, что у меня особое задание и отвлекаться на ближнюю разведку не могу. По возможности я обещал информировать командиров отрядов о добытых мною сведениях.
- Поход белых на Шелашниково, захват Дымки, диверсия у станции Туймазы - это все звенья одной цепи, - вслух размышлял Ермолаев, барабаня по столу растопыренными пальцами.
- Разъезд Шелашниково сейчас надежно прикрывает бронепоезд Полупанова! - заметил я.
- Охрана полупановцами разъезда Шелашниково - игра вслепую. Слов нет, вам повезло, встретили отряд чехов, вовремя предупредили нас. За это спасибо! Но, дорогой товарищ, вы видели скорее всего лишь головной отряд. А каковы дальнейшие намерения противника? Допустим, полупановцы разделаются с этим отрядом, а что, если за ним более значительные силы? Боюсь, как бы в Шелашникове не повторилась трагедия Дымки.
Вагон остановился. Ермолаев подошел к окну.
- Приехали.
Я встал и тоже подошел к окну. Бронепоезд "Свобода или смерть!" стоял под парами. На перроне толпились матросы, заливалась гармошка.
- Что нового? - спросил Ермолаев Полупанова, когда тот показался в дверях салона.
Полупанов сорвал с головы бескозырку и, но отвечая на вопрос Ермолаева, плюхнулся на мягкий диванчик.
- Ну и жара! Как на Украине, дышать нечем! - Спохватившись, с усмешкой глянул на Ермолаева: - По случаю благополучного прибытия приветствую вас от себя лично и от братвы. Вы спрашиваете, что слышно? Чехи еще не появлялись. Выслал ребят в разведку. Достанут "языка", а язык до Киева доведет...
- Не густо заварено, - раздраженно буркнул Ермолаев. - Приказ мой будет таков: пока обстановка не прояснится, дальше не двигаться! - И заметив, что Полупанов не слушает, добавил: - Ясно? Приеду на место, дам дальнейшие указания.
- Под Бугульмой, что ли, опасность? - не без иронии спросил Полупанов.
- Я еду в Симбирск.
- Вот оно что! А я-то иное подумал... Так вы, значит, только проездом!..
- Я спрашиваю, приказ ясен? - повысил голос Ермолаев.
- Сидеть без дела не намерен, - как бы про себя сказал Полупанов, поднялся и направился к окну. - Дождусь, когда братва притопает с разведки, тогда мне станет ясно, что делать дальше.
- Самовольничать не позволю. Слышите?
- Зачем самовольничать? Мы отчалим не ради прогулки, как некоторые!
- Как вы смеете! - вспылил Ермолаев.
- Я ведь не бросаю свою братву и не бегу за тридевять земель от фронта, - отрезал Полупанов и, круто повернувшись от окна, выбежал из вагона.
Зашифровав донесение, я попросил Ермолаева передать его Куйбышеву, попрощался и тоже вышел.
Полупанова я нашел возле его десантников. Дымил небольшой костер. Матрос в тельняшке разогревал консервы в банках. Полупанов остановился, вдыхая аромат мясного бульона.
- Жестоко страдаю от голода! Рассчитывал на харчи командующего. Наверняка, закуска и водочка нашлись бы. Но, сам видел, беседы не получилось... - Полупанов аппетитно причмокнул языком, извлек из огня банку консервов. - Закусим на сон грядущий!
К костру подошел атлетического телосложения моряк.
- Я вернулся, командир! - доложил он, переминаясь с ноги на ногу.
- А, это ты, Паша? - не поворачиваясь, отозвался Полупанов. - Кого приволок? Офицера? Давай сюда!
Через минуту перед Полупановым стоял связанный поручик. Паша вынул у него изо рта кляп и развязал ему руки.
Поручик, как и большинство белогвардейцев, попадавших в плен, был уверен, что его немедленно расстреляют, и даже попросил "напоследок" закурить.
- Я недавно мобилизован в Народную армию, был прикомандирован к чешскому отряду в качестве консультанта - хотел с ними уехать во Францию. Клянусь честью, не от радости - ведь свои же пошли войной на своих. .. Поручик жадно затянулся, но тут же швырнул недокуренную папиросу и заплакал.
- Почему чехословацкий отряд не занял Шелашниково? - спросил Полупанов.
- Чехи рассчитывали на внезапность, но на разъезде появился бронепоезд с двухтысячным отрядом матросов под командованием адмирала Полупанова...
- Это хто тоби казав, що е двухтысячный отряд у нашего Полупаныча? расплываясь в довольной улыбке, спросил Паша.
- Точно не могу знать, но, кажется, конные разведчики, - ответил офицер.
- Мне абсолютно достоверно известно, что в Самаре и Бугуруслане формируются специальные отряды и засылаются на Волго-Бугульминскую железную дорогу с диверсионными целями...
Показания поручика показались мне настолько важными, что я решил немедленно ехать в Самару, а Семенову отправил по телеграфу донесение.
- Ну а что ты знаешь точно? Только чтоб как на духу! Понял? - продолжал допрос Полупанов...
Самара - Бугуруслан
Дорога в Самару через разъезд Похвистнево была мне, хорошо знакома. Но, как и много раз до этого, я восхищался непрерывной сменой пейзажа: то мелькнет безымянная речушка, то березовая роща, то, как окинуть взором, раскинется колосящаяся нива.
Самара встретила меня предгрозовым зноем. Низко, почти у самой земли, проносятся ласточки. Высоко в небе парит ястреб.
Первое, что мне бросилось в глаза, как только я вышел из вагона, это стоявший на запасном пути готовый к отправлению воинский эшелон. Я сосчитал количество теплушек. Если в каждой теплушке восемь лошадей, то в эшелоне сотни три казаков.
Через открытые двери видны висящие на стенах вагонов седла и карабины. На платформах - пушки, походные кухни, кругом снуют чубатые казаки в широченных шароварах с лампасами.
И мне вспомнился Первомай четырнадцатого года, когда вот такие же "молодцы" нещадно налетали с плетьми на демонстрантов в Самаре...
Но я не обнаружил здесь отступивших от Шелашникова белочехов, ради чего совершил этот путь: заметая следы, отряд словно в Волгу канул.
Что делать?
Выйдя на привокзальную площадь, я задумался: сразу к Кожевникову или сначала пройтись по улицам города?.. Ни то, ни другое. Увидев свободную пролетку, я изменил свое решение.
- В гостиницу "Националь", любезный.
Там я быстро привел себя в порядок и в половине восьмого вечера переступил порог квартиры Маргариты Васильевны.
- Как это мило! Сегодня я не отпущу вас до конца вечера, - проворковала Маргарита Васильевна, поднося мне для поцелуя свою холеную руку, украшенную изящным золотым браслетом. - Признайтесь, вы ведь знали, что сегодня день моего ангела?!
Я поздравил ее и в смущении развел руками:
- Виноват, не знал, а посему явился с пустыми руками...
- Это даже хорошо. Вы подарите мне свое внимание.
В квартире стоял многоголосый шум, слышались звуки рояля.
Когда мы вошли в гостиную, навстречу нам устремился изрядно подвыпивший штабс-капитан.
- Сударыня, поклянитесь в присутствии этого молодого человека, что вы станцуете сегодня по случаю такого торжества.
- Охотно, только немного позже. - Маргарита Васильевна выразительно посмотрела на меня, взяла под руку и увела от штабс-капитана.
- Мадам Сарычева, вас можно поздравить с завидным приобретением! произнесла с улыбкой какая-то дама, когда мы проходили мимо.
- Этот юнец свои расходы окупит, - послышалось за моей спиной. - Ну, посудите сами...
Маргарита Васильевна, не обращая внимания на реплики гостей, увлекла меня в дальний угол гостиной, где уединились двое: уже знакомые мне Анатолий Корнилович и чехословацкий майор Пшеничка.
- Вы можете положиться на них, как на меня, дорогой, - сжимая локоть моей руки, шепнула Маргарита Васильевна. - Разговаривайте с ними откровенно, и они ответят вам тем же. А сейчас я должна вас покинуть.
- И надолго?
- Только на минутку, чтобы отдать распоряжение прислуге... - И Маргарита Васильевна удалилась.
- О, я знаю эту женщину! Если она осчастливит вас, вы без нее не сможете и дня прожить, - многозначительно произнес Анатолий Корнилович. - А пока садитесь и рассказывайте, где были, что видели...
Было уже далеко за полночь. Гости стали расходиться, и Анатолий Корнилович, оставшись со мной наедине, спросил:
- Считаете ли вы возможным сейчас продолжить однажды начатый нами разговор? Я по-прежнему предлагаю вам выбраться с мелководья... Надо начинать жить, а не прозябать среди толпы дураков. Каждому выразившему желание сотрудничать с нашей фирмой, - твердо выговаривая слова, наставлял меня Анатолий Корнилович, - я должен изложить, в чем заключаются его обязанности. Итак, слушайте: ежедневное чтение газет, журналов, изучение работы советских учреждений, их организационных схем, изучение партийных и профсоюзных организаций, пропускной способности транспорта...
- И структуру органов Советской власти и пути сообщения вы также включаете в коммерческую информацию? - невинно осведомился я.
- Дело в том, дорогой мой, что в силу обстоятельств вам, хотите вы того или не хотите, придется знакомиться с настроением населения, с политикой большевиков, особенно в области экономики. Наша фирма заинтересована в понимании того, что происходит сегодня в России. А потому, естественно, нас интересует состояние и железных дорог, и водного транспорта.
- Всего не упомнить, придется, видимо, записывать...
- Безусловно! Во избежание недоразумений я покажу, как нужно записывать необходимое условными знаками...
Анатолий Корнилович долго говорил о роли "Нанкинвиль" как связующего органа между Россией и Соединенными Штатами Америки, как посредника для заключения в недалеком будущем договоров на концессии в Сибири. Закончил он свое напутствие только тогда, когда в комнату вошла Маргарита Васильевна и с нею невысокого роста брюнетка.
- Боже, кого я вижу?! - воскликнул Анатолий Корнилович. - А ведь мы уже хотели было снаряжать послов к тебе, моя радость!
Я посмотрел на кругленькое личико незнакомки, и мне почему-то стало не по себе от ее ястребиного взгляда. Я встал и молча поклонился ей.
- Мадам Каламатиано, - представил незнакомку Анатолий Корнилович. Затем он вышел в переднюю и тут же вернулся с бутылкой в руке:
- Выпьем, коллега, за благополучный приезд моей дамы. Вы бывали в Белебее? - разливая водку, спросил он. И, не ожидая ответа, добавил: Информацию с Волго-Бугульминской дороги будете передавать мадам Каламатиано в Белебей. И только в исключительных случаях - Маргарите Васильевне. Но тогда оставляйте у себя копию...
Когда я вернулся в гостиницу, портье, передавая мне ключ, сказал: "Вас просили зайти в восьмой помер".
Не заходя к себе, я пошел в номер Анатолия Корниловича.
Вероятно, я не мог скрыть своего удивления, когда увидел в номере Анатолия Корниловича упакованные чемоданы.
- Жду извозчика. Срочно отбываю - такова наша жизнь. А тут еще приходится возить с собой чуть ли не колониальную лавку, иначе можно умереть с голоду, - говорил он, указывая на чемоданы и коробки. - Впрочем, времени у меня еще достаточно, чтобы кое о чем поговорить с вами. Садитесь, пожалуйста.
- На восток или на запад держите путь? - как бы между прочим поинтересовался я.
- На восток. Впрочем, давайте о деле. Я побеспокоил вас, Михаил Устинович, чтобы предостеречь от возможных заблуждений. Вы должны придерживаться трезвых взглядов относительно нынешних правителей из Комуча. Слышали ли вы, например, что Комуч намерен пригласить председателя партии эсеров Виктора Чернова в Самару и предложить ему портфель министра земледелия? Он уже занимал этот пост у Керенского. Считается знатоком крестьянского вопроса, хотя, как говорят теперь, ни уха, ни рыла не смыслит ни в экономике, ни в сельском хозяйстве. Да и что он может? Двенадцать лет прожил в Италии. За всю свою жизнь ни разу не был в деревне. Пшено от проса не отличит! - Анатолий Корнилович остановился посреди комнаты, заложил руки за спину и сокрушенно покачал головой. - Все эти господа комучевцы персонажи из плохой политической комедии. Балаган! Ясно, что без помощи великой державы - я имею в виду Америку - Россия как государство существовать не сможет: за гражданской войной неизбежно последует хозяйственный паралич. Американские концессии, и прежде всего в Сибири, откроют русскому народу широкую дорогу к предпринимательству. А для того, чтобы действовать наверняка, нам нужно знать силы большевиков, их намерения... Поэтому круг обязанностей, которые вы согласились выполнять, несколько расширяется и усложняется.