Страница:
избавиться от опасности, грозившей им смертью. Оставаясь вместе, они могли
скорее добиться спасения. Тогда для чего же им было разделяться и добиваться
своей цели порознь?
Надо прямо сказать, что они даже и не помышляли о разлуке. С минуты их
встречи разум говорил им, что у них теперь одна судьба, одна общая цель, а
потому необходимо объединить свои усилия, работая в дальнейшем сообща.
И тут же, после первых приветствий и расспросов, Бен Брас и Снежок
решили соединить плоты.
-- Вот что, Снежок, -- сказал матрос, -- найдется у тебя лишний канат?
-- У меня его тут хоть завались, -- ответил бывший повар "Пандоры". --
Целая бухта крепчайшего сезеня. Годится?
-- Еще как годится! -- сказал матрос и, перекинув через бочку
фальшборта сооруженного Снежком плота один конец переброшенного ему сезеня,
крикнул: -- Крепи на ней канат, дружище Снежок! До света мы этим, пожалуй,
обойдемся, а когда рассветет, свяжем плоты покрепче.
Бывший повар, повинуясь команде матроса, схватил брошенный ему конец и
привязал его к одной из досок своего оригинального "судна". Бен в это время
привязал другой конец к обломку гандшпуга, послужившего в свое время рулем
на его плоту.
Выполнив свою часть работы и рассказав затем друг другу о том, что
каждый из них пережил с момента гибели злосчастной "Пандоры", они решили,
что всем им -- благо теперь еще ночь -- надо отдохнуть, чтобы встать с
первой же зарей и подумать, как получше соединить оба плота в один.
Едва занялся рассвет, все уже были на ногах. Первым поднялся Бен Брас и
мигом всех разбудил. Лучи восходящего солнца вновь осветили фигуры четверых
скитальцев, но выражение их лиц было совсем иное, чем накануне вечером.
Конечно, до настоящего веселья было далеко, но они стали живее, бодрее, ибо
эта новая встреча родила в них и новые надежды на спасение. Даже маленькая
Лали и та понимала, что, так нежданно объединившись, они станут сильнее и им
легче будет бороться с опасностью: двое таких крепких людей, как Снежок и
матрос, работая сообща, сумеют сделать много такого, что было бы не по силам
каждому из них в отдельности, не говоря уже о том, что и работа будет
спориться лучше.
Самый факт их удивительной встречи казался Снежку и матросу не простой
случайностью. Недаром обстоятельства до сих пор складывались для них самым
счастливым образом--они не только выходили в прошлом из самых, казалось,
затруднительных положений, но и в дальнейшем их жизнь на какое-то время была
ограждена от гибели.
И хотя сам Бен Брас приложил все старания, чтобы избежать этой встречи,
теперь их уверенность в спасении окрепла, и они с еще большей надеждой
смотрели в будущее.
Вот почему Бен Брас вскочил с первыми же лучами и поднял остальных.
Матрос слишком хорошо знал, как мало можно доверять причудам погоды
даже в такой штилевой полосе океана: долго царившее затишье может в любую
минуту смениться штормом. Надо поторопиться с перестройкой плота -- пусть
это будет один плот, зато такой большой и прочный, что никакая буря ему не
будет страшна.
Умелому матросу Брасу построить такой плот не казалось трудным делом.
Теперь, когда в их распоряжении было два плота да кругом еще плавало столько
строительного материала, оно казалось вполне осуществимым. Словом, надо
попытаться!
Наскоро посоветовавшись между собой, они решили разобрать меньший плот,
для того чтобы его доски пошли на достройку второго плота, так как он был
больше и надежнее.
Они не собирались вносить больших изменений в плот Снежка, устройство
которого свидетельствовало о немалой изобретательности бывшего кока
"Пандоры", а тем более полностью его перестраивать. Решено было сделать плот
только попросторнее и понадежнее.
Однако, прежде чем приняться за работу, следовало подкрепиться. И
Снежок не поскупился на угощение: сухари и вяленая бонита... из тех запасов,
которые он заготовлял с таким усердием все эти дни.
За неимением огня бывший кок был лишен возможности показать себя во
всем блеске своего поварского искусства. Намокшие в морской воде сухари
слегка горчили на вкус. Но какое это имело значение для волчьего аппетита
нашей голодной четверки! Завтрак показался им превосходным, тем более что
горьковатые сухари они запивали пресной водой с добавленным в нее вином.
Вином? Откуда же у них взялось вино? -- удивится, должно быть,
читатель. С таким же вопросом обратился к Снежку и матрос, пораженный такой
роскошью, как бочонок вина на плоту у кока.
Ответ был прост. Маленький бочонок с канарским, хранившийся у капитана
в каюте, попал в океан вместе со многими другими вещами, а так как он был
неполон, то преспокойно плавал, слегка лишь погрузившись в воду, откуда
Снежок его и выловил.
Сразу же после завтрака закипела работа по перестройке плота. Прежде
чем начать разбирать меньший плот, сняли вялившееся на нем мясо акулы и
перенесли на второй. После этого опорожнили брезентовый "бак" -- великое
изобретение матроса,-- теперь уже ненужный, и с величайшей осторожностью
перелили из него воду в более надежное хранилище--в один из пустых бочонков,
служивших фальшбортом. Туда же перенесли весла, обломок гандшпуга, топор и
брезент, и, только когда меньший плот совсем опустел, его разобрали, а
доски, два бруса и обломки рей, из которых он состоял, закрепили на должных
местах.
Так они работали не покладая рук весь день, позволив себе передохнуть
один час, чтобы пообедать. С помощью весел переезжали они на недостроенном
плоту с места на место, выуживая из воды всякие полезные для них вещи,
которые Снежок не успел или не сумел один выловить.
Солнце близилось уже к закату, а работа далеко еще не была закончена.
Но они легли поспать, не тревожась: небо обещало назавтра такой же ясный
день. И если погода останется хорошей, то к полудню они закончат работу. У
них будет такой просторный плот, что на нем хватит места и для них самих, и
для всех их запасов, а уж крепок он будет настолько, что устоит против
самого сильного ветра, какой только возможен в этой зоне Атлантического
океана, где царит вечный штиль.
На следующее утро, как только рассвело, они возобновили работу.
Уложив и тщательно пригнав друг к другу бревна, они связали их вместе
канатом, и все трое -- матрос, Снежок и юнга -- принялись изо всех сил
затягивать его.
Плот получился продолговатой формы, напоминая дощаник для ремонта судов
или плоскодонный паром. Он был футов в двадцать длиной, а шириной, в средней
части,-- около десяти. По краям его были опять размещены в должном порядке
порожние бочки: одна уложена поперек у носа, другая тоже поперек -- у кормы.
Остальные четыре -- всего их было шесть штук -- вдоль обоих бортов, по две с
каждой стороны. Этим достигались равновесие и симметрия вновь построенного
плота. В общем, выглядел он теперь как настоящее мореходное судно, и Брас,
его главный строитель, торжественно окрестил его "Катамараном".
На другой день, часам к двенадцати, "Катамаран" был готов. Если бы
Снежок действовал один, он бы его в этом виде и оставил: негр все еще не
верил, что у них есть хотя бы незначительная, но все же какая-то возможность
добраться до берега на такой посудине. Однако матрос -- а уж он-то в этих
делах разбирался лучше -- думал иначе. Он считал, что такое предприятие
вполне осуществимо. Сейчас они находились в самом центре южного пассата.
Даже будучи предоставлен самому себе и плывя по течению, плот со временем
неминуемо должен пристать где-нибудь у берегов Южной Америки. Под парусами
же его скорость еще увеличится. Правда, очень быстро такая неуклюжая
посудина не пойдет, но все-таки они вполне могут рассчитывать, что хотя
медленно, зато наверно они доберутся до твердой земли. Бен понимал, что это
только вопрос времени и все зависит от того, насколько им хватит
продовольствия и в особенности запасов воды.
Обдумав все, матрос решил, что у них есть кое-какие шансы на успех;
счастья попытать стоит и поэтому следует установить на плоту мачту с
парусом. На худой конец, они ведь ничем не рискуют, их смогут подобрать и в
том случае, если они будут идти под парусом, а не только плыть по течению.
К счастью, материалов для постройки мачты и паруса у них было под
руками сколько угодно. Неподалеку плавала контрбизань "Пандоры" со всей
оснасткой. Из нее выйдет хорошая мачта и поперечная рея, и останется лишь
натянуть парус, а тогда уж "Катамаран" даст ходу!
И матрос приступил к оснастке "Катамарана". Снежок и юнга помогали ему.
К концу третьего дня посередине этого диковинного судна уже высилась
настоящая мачта с поперечной реей, а на ней бессильно повис широкий парус,
словно ожидая первого дуновения западного ветра.
Надо сказать, что тот ветер, благодаря которому Бен и Вильям добрались
до обломков невольничьего судна, где они встретились со своим товарищем
Снежком, дул не туда, куда матрос собирался повести судно, а как раз в
противоположную сторону. Правда, это не был ветер, какого им хотелось бы в
этих широтах, а всего лишь легкий бриз, и, если не считать его, вот уже
много дней после гибели невольничьего судна стоял полный штиль. Начался он в
ту ночь, когда два плота соединились вместе, и с тех пор штиль длился
непрерывно, включая и те три дня, когда они были заняты постройкой
"Катамарана".
На четвертый день -- никаких перемен. Ни малейшего движения ветра.
Поверхность океана как полированная. Несуразный, необычный корабль со своими
шестью бочками, укрепленными по бортам наподобие фальшборта, с массивной,
сужающейся кверху мачтой, одиноко торчащей посередине, отражался в воде, как
в зеркале.
Однако ни "капитан" посудины Бен Брас, ни те из его команды, которые
были достаточно взрослыми, чтобы задуматься о будущем и принять меры на
случай всяких неожиданностей, не жалели об этом вынужденном бездействии,
хотя катамаранцы не оставались без дела и на неподвижном плоту. Без устали
работая веслами -- на их счастье, у них оказалось несколько весел,-- они
избороздили вдоль и поперек все тот же небольшой, в квадратную милю, кусочек
океана, по которому плавали уцелевшие обломки злополучной "Пандоры".
Таким образом им удалось выловить и сложить на плоту много таких
"блуждающих" находок: в будущем все могло пригодиться.
Среди них Бен неожиданно обнаружил... свой собственный матросский
сундучок! В нем нашлась смена белья, полный парадный костюм, который он
надевал, когда сходил на берег, и множество различных мелочей, которые могли
пригодиться им в предстоящем путешествии.
Сам же сундучок решено было использовать как шкаф.
В таких же трудах провели они и четвертый день.
Едва только на следующее утро взошло солнце, как зеркально гладкая до
того поверхность океана внезапно вся сморщилась от ряби; казалось, ветер
дует прямо с солнца.
Полотнище паруса скользнуло вверх по гладкой мачте. И когда оно туго
натянулось, закрепленное шкотами, "Катамаран" понесся по волнам.
Роковое место, где погиб невольничий корабль, осталось позади.
-- На запад! Так держать! -- закричал Бен Брас, глядя, как надулся
парус, и плот, создание его собственных рук, полетел по волнам, словно
ожившая птица.
-- На запад! Есть так держать! -- закричали одновременно Снежок и юнга.
А у Лали глазки так и засияли от радости -- такой ликующий вид был у ее
спутников!
Это был во многих отношениях благоприятный ветер. Во-первых, он дул в
нужном направлении, во-вторых, дул ровно и постоянно, не превышая по силе
легкого бриза, но и не затихая до штиля, мучившего их до этого. Штиля
"капитан" "Катамарана" опасался не менее, чем урагана.
Это был как раз такой ветер, в каком они нуждались для испытания нового
плота. Чуть рябивший поверхность воды, он в то же время так надувал паруса,
что шкоты были натянуты, как тетива лука.
Так как ветер дул точно с востока, то та часть "Катамарана", которую
Бен именовал носом, была обращена прямо на запад. А чтобы судно не бросало
из стороны в сторону и не крутило ветром--не поворачивало через фордевинд,
как говорят моряки, -- наши кораблестроители соорудили на корме рулевое
приспособление, чтобы управлять им. Это было просто длинное весло от большой
шлюпки "Пандоры". Весло положили вдоль, опустив одним концом в воду, а
посередине прикрепили его веревками к бочке, находившейся у кормы, причем
так, что оно могло двигаться как рычаг -- влево и вправо -- и, таким
образом, служить рулем. С помощью этого нехитрого приспособления "Катамаран"
можно было поворачивать в любом направлении -- не только по ветру, но и в
наветренную сторону, лишь бы только ветер не дул прямо навстречу.
Правда, теперь кому-либо из них все время приходилось стоять у
"штурвала", как называл шутливо Бен рулевое приспособление.
Первую вахту "капитан" выстоял лично сам, считая это, поскольку судно
проходило испытание, слишком ответственным делом, чтобы его можно было
доверить Снежку или Вильяму. Ну, а уж потом, когда судно по-настоящему ляжет
на курс и его мореходные качества будут проверены и окажутся
безукоризненными, придется постоять на вахте и остальным двум членам
экипажа.
Итак, "Катамаран" плыл по курсу уже больше часа. Все было в полном
порядке, происшествий никаких. "Капитан" сидел на корме, его вахта у
штурвала еще не кончилась. Он один только следил за ходом своего корабля.
Снежок возился среди припасов, разбросанных по плоту, наводя среди них некое
подобие порядка; для всякой вещи он старался отыскать место, где та всего
менее страдала бы от разрушительного действия волн и ветра.
Вильям и маленькая Лали находились около бочки, на носу плота. Бочка
была почти совсем пуста и потому высоко держалась над водой. Они ничем не
были заняты, если не считать делом их тихий, задушевный разговор и по
временам радостные восклицания по поводу того, что судьба так счастливо
свела их снова вместе, дав им двух таких храбрых защитников.
Надо сказать, что на корабле во время короткого путешествия, столь
ужасно и неожиданно закончившегося, они виделись мало, а знали друг о друге
еще меньше. Хорошенькая креолка находилась почти все время в своей каюте --
девочке редко разрешалось покидать ее, а юный англичанин, живя в вечном
страхе, чтобы ему не досталось от капитана или его помощников, не
осмеливался показываться на запретной территории, разве только выполняя
какое-нибудь поручение своего свирепого начальства.
Да и в тех случаях он бывал там ровно столько, сколько требовалось для
выполнения поручений, зная, что стоит ему задержаться около каюты, как его
или немедленно изругают, или даже столкнут в шпигат[15], а то грубыми
пинками заставят убраться к себе на бак.
Неудивительно поэтому, что при таких неблагоприятных обстоятельствах
юнге редко приходилось видеться с креолочкой, ставшей, как уже мы
рассказывали, благодаря особым обстоятельствам его спутницей на злосчастном
судне.
Хотя он почти не говорил со своей юной попутчицей и совсем не знал ни
ее душевных свойств, ни характера, зато внешность ее он изучил прекрасно, до
мельчайших подробностей. Не было ни одной черточки на хорошеньком личике, ни
единого колечка вьющихся, черных, как смоль, волос, которые ускользнули бы
от его взгляда.
Ах, как часто стоял он, наполовину скрытый парусами, и следил за ней,
когда ей случалось задержаться на мгновение у двери каюты! В окружении
грубых негодяев, составлявших команду "Пандоры", она напоминала ему
беззащитного ягненка, попавшего в стаю волков.
Как часто при виде ее у него сильнее начинало биться сердце от
непонятного ему самому чувства, в котором смешались и боль и радость!
Теперь же, сидя рядом с этим прелестным созданием на борту "Катамарана"
-- пусть это было всего лишь хрупкое суденышко, которое в любую минуту мог
разнести в щепы ветер или навсегда поглотить черные океанские волны,--
Вильям больше не чувствовал страха и, любуясь ее личиком, ощущал лишь
непонятное, но радостное чувство.
Уже почти два часа, как "Катамаран" шел под парусом, а наши друзья все
еще оставались на прежних местах, занимаясь своими делами. Наконец Снежок,
покончив с укладкой припасов, предложил сменить Бена у штурвала, на что
матрос с готовностью согласился и, оставив весло, направился на середину
плота к своему сундучку. Встав на колени, он начал в нем рыться: Бену
хотелось перебрать содержимое сундучка -- может, в нем найдется что-нибудь
такое, что пригодилось бы в их трудном положении.
Вильям и маленькая Лали все еще сидели на носу плота. По привычке взор
юноши был устремлен вдаль; однако он то и дело посматривал на свою спутницу,
стараясь развлечь ее разговором.
Девочка не говорила по-английски -- она знала только несколько фраз,
услышанных ею от английских и американских моряков, посещавших факторию ее
отца на побережье Африки. Однако эти немногие фразы, повторяемые ею, были не
только грубоваты, о чем она по своей наивности не подозревала, но и не
совсем понятны, чтобы с их помощью можно было поддерживать хоть
сколько-нибудь длительный разговор. Поэтому они говорили на родном языке
креолочки. Вильям знал много португальских слов, так как большинство моряков
на "Пандоре" были португальцами. Правда, этот жаргон был в большом ходу на
побережье Африки, но он совсем не похож на португальское наречие,
распространенное по берегам и большим рекам в тропиках Южной Америки.
Тем не менее, изъясняясь на этом жаргоне, Вильям был в состоянии,
помогая себе знаками и жестами, кое-как поддерживать тот немногословный,
отрывистый разговор, который он вел со своей спутницей.
В течение более двух часов, которые матрос простоял у штурвала, ничто
не нарушило мирных занятий наших скитальцев.
Вскоре, однако, внимание Вильяма и его подружки привлекла очень
странная рыба, плававшая на расстоянии около кабельтова впереди плота. Оба
даже вскочили со своих мест и, сгорая от любопытства, следили за диковинным
созданием.
Однако интерес, вызванный у них этой рыбой, был не из приятных.
Наоборот, они смотрели на нее с чувством отвращения, почти с ужасом: это
было одно из самых отвратительных чудовищ, обитающих в морских глубинах.
Длиной рыба была больше метра, и ее туловище постепенно сужалось к
хвосту. У обычных рыб нет шеи, у этой же шея как будто была. Так, по крайней
мере, казалось. Причина скрывалась в странной форме головы: короткая, но
очень широкая, она далеко выдавалась в стороны. Голова и передняя часть
туловища рыбы выглядели молотком на рукоятке. На обоих концах "молотка"
находились большие глаза золотистого цвета.
Ноздрей сверху не было видно: они оказались на нижней стороне головы. А
немного сзади них темнела подковообразная щель -- рот. И когда пасть
раскрывалась, в ней видно было несколько рядов острых зубов с пильчатыми
краями.
Вильям не знал, какая это рыба, хотя она довольно часто встречается в
некоторых частях океана. Но ему, к счастью или к несчастью, не приходилось
видеть подобных тварей. Так как Лали спросила у него, что это за рыба, да и
ему самому тоже хотелось знать, как она называется, он обратился к Бену.
Бен, высунув голову из-за крышки сундучка и взглянув в направлении,
указанном мальчиком, немедленно определил, что за чудовище плыло за кормой в
виде почетного эскорта.
-- Это молот-рыба,-- коротко ответил он.-- Один из видов акулы, причем
самый что ни на есть отвратительный.
Сказав это, матрос снова погрузился в свои поиски, и голова его исчезла
за откинутой крышкой сундучка. На рыбу он не обращал ни малейшего внимания.
Этого животного, думал он, им нечего опасаться.
Да, так полагал Бен Брас сначала. Но какой обманчивой оказалась его
спокойная уверенность! Через каких-нибудь десять минут он оказался футах в
шести от страшной пасти, и ему угрожала непосредственная опасность быть
растерзанным четырьмя рядами ужасных зубов чудовища.
Когда "капитан" "Катамарана" лаконично определил животное как
молот-рыбу, Вильям вспомнил, что когда-то читал о ней в книгах по
естественной истории и в романах о путешествиях. Действительно, это была
молот-рыба, разновидность акулы; из-за устройства головы ее называют также
"балансир-рыба". Научное ее название--"зигэна". Она считается одной из самых
прожорливых из всего семейства акул, к которому она принадлежит.
Итак, чудовище было на расстоянии кабельтова от плота, прямо впереди по
ходу. Оно вырисовывалось сквозь прозрачную воду океана во всем своем
ужасающем безобразии. Акула плыла все в том же направлении, с равномерной
скоростью, держась, таким образом, на одном и том же расстоянии от плота,--
ну прямо разведчик или почетный курьер, сопровождающий "Катамарана" в его
путешествии через Атлантический океан.
Некоторое время Вильям и Лали еще следили за рыбой, но так как картина
не менялась: акула плыла по-прежнему, держась на том же расстоянии от плота,
то это занятие быстро им надоело и они стали смотреть по сторонам.
Вскоре, однако, внимание юнги было привлечено новым зрелищем, и он даже
вскрикнул дважды.
Первый раз в его возгласах слышалось веселое удивление, но затем их
сменили тревога и смятение.
-- Эй! -- закричал он сначала, повернувшись и глядя на корму
"Катамарана".-- Смотрите, Снежок заснул! Ха-ха-ха, вот так старый кок!
Смотрите, как спит, даже весло выскользнуло у него из рук!..
Но тут же у юноши вдруг вырвался тревожный крик, а затем торопливые
восклицания, говорившие о непосредственной опасности:
-- Ой, весло! Смотрите, весло!.. Оно поворачивается!.. Осторожней!
Лали, осторожней!
Закричав, чтобы предупредить об опасности, юноша, расставив руки,
подскочил к своей спутнице, словно желая защитить ее.
Но было уже поздно -- выскользнувший из рук заснувшего штурвального
конец рулевого весла повис над водой.
Оставшись без управления, "Катамаран" стал разворачиваться по ветру,
отчего весло, в свою очередь, тоже повернулось, как огромный рычаг, вокруг
своего крепления на кормовой бочке, зацепило концом маленькую Лали и,
продолжая движение, далеко отбросило ее в синие океанские волны.
-- Упала! Упала в воду! -- закричал Вильям при виде того, как девочка,
подхваченная поднявшимся концом весла, была отброшена далеко от плота в
океан.
Сам уже не сознавая, что кричит, юноша ринулся на край плота с
намерением броситься в воду для спасения Лали, но в этот момент весло
качнулось назад и, ударив его сзади под коленки, подбросило с такой силой,
что он рухнул на плечи стоявшему на коленях Бену Брасу и, перелетев через
его голову, свалился прямо к нему в сундучок.
Бен слышал тревожный крик мальчика и почти одновременно всплеск, когда
Лали упала в воду. Он круто повернулся и хотел было подняться, но в эту-то
самую минуту Вильям, с силой брошенный ему на спину, свалил его опять на
колени.
Когда Вильям, перемахнув через него, очутился в сундучке, матрос уже
оправился от неожиданности и вскочил на ноги.
-- Кто? Где? Кто упал?..--закричал Бен растерянно.-- Ведь ты же тут! Да
что случилось?
-- Бен, Бен! -- закричал ему в ответ Вильям, барахтаясь в сундучке,
среди пожитков матроса -- Маленькая Лали... она... ее сшибло веслом!.. Спаси
ее! Ах, спаси же ее!
Но этот ответ и мольба мальчика были уже излишними. Матрос все понял.
Он слышал всплеск и быстро огляделся вокруг: девочки на плоту не было. Ясно,
кто из команды "Катамарана" упал за борт.
Расходившиеся по поверхности круги указывали место, где девочка ушла
под воду. Как раз, когда Бен поднялся, она вынырнула и, крича и
захлебываясь, стала судорожно бить по воде своими ручонками, инстинктивно
стараясь удержаться на поверхности.
В эту решительную минуту храброму матросу даже не пришло в голову
задумываться о том, как он должен поступить. Прыжок -- и он у края
"Катамарана"; другой -- он на одной из бочек; третий -- и он уже в океане, в
шести футах от плота.
Если бы он был предупрежден о том, что случилось, хотя бы на десять
секунд раньше, ему понадобилось бы только несколько взмахов руками, чтобы
достигнуть места, где девочка упала в воду. К несчастью, из-за столкновения
с Вильямом прошло еще несколько секунд. И вот в течение этих-то немногих
секунд плот хотя и оставался без управления, а все же, плывя под парусом,
довольно быстро уходил все дальше и дальше. Поэтому, когда матрос прыгнул в
океан, барахтавшаяся в воде девочка была уже далеко за кормой, на расстоянии
почти кабельтова.
Если бы Лали умела плавать, то это опять-таки было бы полбеды. Матрос
знал, что добраться до плота ему с ней будет нетрудно: он может выплыть с
ношей и потяжелее. Но он понимал, что девочка еле держится на поверхности и
в любой момент может снова уйти под воду.
Матросу это стало ясно еще в ту секунду, когда он только бросился к ней
на помощь. Поэтому, рассекая мощными взмахами воду, он спешил вовсю,
напрягая каждый мускул рук и ног.
Тем временем Вильям вскочил на ноги и побежал на корму. Быстро
взобравшись на бочку как раз в том месте, где крепилось злополучное весло,
так что оно оказалось под ним, он, дрожа от волнения, следил за происходящей
сценой, бросая взгляды то на беспомощно барахтавшуюся Лали, то на спешащего
к ней быстрого пловца.
скорее добиться спасения. Тогда для чего же им было разделяться и добиваться
своей цели порознь?
Надо прямо сказать, что они даже и не помышляли о разлуке. С минуты их
встречи разум говорил им, что у них теперь одна судьба, одна общая цель, а
потому необходимо объединить свои усилия, работая в дальнейшем сообща.
И тут же, после первых приветствий и расспросов, Бен Брас и Снежок
решили соединить плоты.
-- Вот что, Снежок, -- сказал матрос, -- найдется у тебя лишний канат?
-- У меня его тут хоть завались, -- ответил бывший повар "Пандоры". --
Целая бухта крепчайшего сезеня. Годится?
-- Еще как годится! -- сказал матрос и, перекинув через бочку
фальшборта сооруженного Снежком плота один конец переброшенного ему сезеня,
крикнул: -- Крепи на ней канат, дружище Снежок! До света мы этим, пожалуй,
обойдемся, а когда рассветет, свяжем плоты покрепче.
Бывший повар, повинуясь команде матроса, схватил брошенный ему конец и
привязал его к одной из досок своего оригинального "судна". Бен в это время
привязал другой конец к обломку гандшпуга, послужившего в свое время рулем
на его плоту.
Выполнив свою часть работы и рассказав затем друг другу о том, что
каждый из них пережил с момента гибели злосчастной "Пандоры", они решили,
что всем им -- благо теперь еще ночь -- надо отдохнуть, чтобы встать с
первой же зарей и подумать, как получше соединить оба плота в один.
Едва занялся рассвет, все уже были на ногах. Первым поднялся Бен Брас и
мигом всех разбудил. Лучи восходящего солнца вновь осветили фигуры четверых
скитальцев, но выражение их лиц было совсем иное, чем накануне вечером.
Конечно, до настоящего веселья было далеко, но они стали живее, бодрее, ибо
эта новая встреча родила в них и новые надежды на спасение. Даже маленькая
Лали и та понимала, что, так нежданно объединившись, они станут сильнее и им
легче будет бороться с опасностью: двое таких крепких людей, как Снежок и
матрос, работая сообща, сумеют сделать много такого, что было бы не по силам
каждому из них в отдельности, не говоря уже о том, что и работа будет
спориться лучше.
Самый факт их удивительной встречи казался Снежку и матросу не простой
случайностью. Недаром обстоятельства до сих пор складывались для них самым
счастливым образом--они не только выходили в прошлом из самых, казалось,
затруднительных положений, но и в дальнейшем их жизнь на какое-то время была
ограждена от гибели.
И хотя сам Бен Брас приложил все старания, чтобы избежать этой встречи,
теперь их уверенность в спасении окрепла, и они с еще большей надеждой
смотрели в будущее.
Вот почему Бен Брас вскочил с первыми же лучами и поднял остальных.
Матрос слишком хорошо знал, как мало можно доверять причудам погоды
даже в такой штилевой полосе океана: долго царившее затишье может в любую
минуту смениться штормом. Надо поторопиться с перестройкой плота -- пусть
это будет один плот, зато такой большой и прочный, что никакая буря ему не
будет страшна.
Умелому матросу Брасу построить такой плот не казалось трудным делом.
Теперь, когда в их распоряжении было два плота да кругом еще плавало столько
строительного материала, оно казалось вполне осуществимым. Словом, надо
попытаться!
Наскоро посоветовавшись между собой, они решили разобрать меньший плот,
для того чтобы его доски пошли на достройку второго плота, так как он был
больше и надежнее.
Они не собирались вносить больших изменений в плот Снежка, устройство
которого свидетельствовало о немалой изобретательности бывшего кока
"Пандоры", а тем более полностью его перестраивать. Решено было сделать плот
только попросторнее и понадежнее.
Однако, прежде чем приняться за работу, следовало подкрепиться. И
Снежок не поскупился на угощение: сухари и вяленая бонита... из тех запасов,
которые он заготовлял с таким усердием все эти дни.
За неимением огня бывший кок был лишен возможности показать себя во
всем блеске своего поварского искусства. Намокшие в морской воде сухари
слегка горчили на вкус. Но какое это имело значение для волчьего аппетита
нашей голодной четверки! Завтрак показался им превосходным, тем более что
горьковатые сухари они запивали пресной водой с добавленным в нее вином.
Вином? Откуда же у них взялось вино? -- удивится, должно быть,
читатель. С таким же вопросом обратился к Снежку и матрос, пораженный такой
роскошью, как бочонок вина на плоту у кока.
Ответ был прост. Маленький бочонок с канарским, хранившийся у капитана
в каюте, попал в океан вместе со многими другими вещами, а так как он был
неполон, то преспокойно плавал, слегка лишь погрузившись в воду, откуда
Снежок его и выловил.
Сразу же после завтрака закипела работа по перестройке плота. Прежде
чем начать разбирать меньший плот, сняли вялившееся на нем мясо акулы и
перенесли на второй. После этого опорожнили брезентовый "бак" -- великое
изобретение матроса,-- теперь уже ненужный, и с величайшей осторожностью
перелили из него воду в более надежное хранилище--в один из пустых бочонков,
служивших фальшбортом. Туда же перенесли весла, обломок гандшпуга, топор и
брезент, и, только когда меньший плот совсем опустел, его разобрали, а
доски, два бруса и обломки рей, из которых он состоял, закрепили на должных
местах.
Так они работали не покладая рук весь день, позволив себе передохнуть
один час, чтобы пообедать. С помощью весел переезжали они на недостроенном
плоту с места на место, выуживая из воды всякие полезные для них вещи,
которые Снежок не успел или не сумел один выловить.
Солнце близилось уже к закату, а работа далеко еще не была закончена.
Но они легли поспать, не тревожась: небо обещало назавтра такой же ясный
день. И если погода останется хорошей, то к полудню они закончат работу. У
них будет такой просторный плот, что на нем хватит места и для них самих, и
для всех их запасов, а уж крепок он будет настолько, что устоит против
самого сильного ветра, какой только возможен в этой зоне Атлантического
океана, где царит вечный штиль.
На следующее утро, как только рассвело, они возобновили работу.
Уложив и тщательно пригнав друг к другу бревна, они связали их вместе
канатом, и все трое -- матрос, Снежок и юнга -- принялись изо всех сил
затягивать его.
Плот получился продолговатой формы, напоминая дощаник для ремонта судов
или плоскодонный паром. Он был футов в двадцать длиной, а шириной, в средней
части,-- около десяти. По краям его были опять размещены в должном порядке
порожние бочки: одна уложена поперек у носа, другая тоже поперек -- у кормы.
Остальные четыре -- всего их было шесть штук -- вдоль обоих бортов, по две с
каждой стороны. Этим достигались равновесие и симметрия вновь построенного
плота. В общем, выглядел он теперь как настоящее мореходное судно, и Брас,
его главный строитель, торжественно окрестил его "Катамараном".
На другой день, часам к двенадцати, "Катамаран" был готов. Если бы
Снежок действовал один, он бы его в этом виде и оставил: негр все еще не
верил, что у них есть хотя бы незначительная, но все же какая-то возможность
добраться до берега на такой посудине. Однако матрос -- а уж он-то в этих
делах разбирался лучше -- думал иначе. Он считал, что такое предприятие
вполне осуществимо. Сейчас они находились в самом центре южного пассата.
Даже будучи предоставлен самому себе и плывя по течению, плот со временем
неминуемо должен пристать где-нибудь у берегов Южной Америки. Под парусами
же его скорость еще увеличится. Правда, очень быстро такая неуклюжая
посудина не пойдет, но все-таки они вполне могут рассчитывать, что хотя
медленно, зато наверно они доберутся до твердой земли. Бен понимал, что это
только вопрос времени и все зависит от того, насколько им хватит
продовольствия и в особенности запасов воды.
Обдумав все, матрос решил, что у них есть кое-какие шансы на успех;
счастья попытать стоит и поэтому следует установить на плоту мачту с
парусом. На худой конец, они ведь ничем не рискуют, их смогут подобрать и в
том случае, если они будут идти под парусом, а не только плыть по течению.
К счастью, материалов для постройки мачты и паруса у них было под
руками сколько угодно. Неподалеку плавала контрбизань "Пандоры" со всей
оснасткой. Из нее выйдет хорошая мачта и поперечная рея, и останется лишь
натянуть парус, а тогда уж "Катамаран" даст ходу!
И матрос приступил к оснастке "Катамарана". Снежок и юнга помогали ему.
К концу третьего дня посередине этого диковинного судна уже высилась
настоящая мачта с поперечной реей, а на ней бессильно повис широкий парус,
словно ожидая первого дуновения западного ветра.
Надо сказать, что тот ветер, благодаря которому Бен и Вильям добрались
до обломков невольничьего судна, где они встретились со своим товарищем
Снежком, дул не туда, куда матрос собирался повести судно, а как раз в
противоположную сторону. Правда, это не был ветер, какого им хотелось бы в
этих широтах, а всего лишь легкий бриз, и, если не считать его, вот уже
много дней после гибели невольничьего судна стоял полный штиль. Начался он в
ту ночь, когда два плота соединились вместе, и с тех пор штиль длился
непрерывно, включая и те три дня, когда они были заняты постройкой
"Катамарана".
На четвертый день -- никаких перемен. Ни малейшего движения ветра.
Поверхность океана как полированная. Несуразный, необычный корабль со своими
шестью бочками, укрепленными по бортам наподобие фальшборта, с массивной,
сужающейся кверху мачтой, одиноко торчащей посередине, отражался в воде, как
в зеркале.
Однако ни "капитан" посудины Бен Брас, ни те из его команды, которые
были достаточно взрослыми, чтобы задуматься о будущем и принять меры на
случай всяких неожиданностей, не жалели об этом вынужденном бездействии,
хотя катамаранцы не оставались без дела и на неподвижном плоту. Без устали
работая веслами -- на их счастье, у них оказалось несколько весел,-- они
избороздили вдоль и поперек все тот же небольшой, в квадратную милю, кусочек
океана, по которому плавали уцелевшие обломки злополучной "Пандоры".
Таким образом им удалось выловить и сложить на плоту много таких
"блуждающих" находок: в будущем все могло пригодиться.
Среди них Бен неожиданно обнаружил... свой собственный матросский
сундучок! В нем нашлась смена белья, полный парадный костюм, который он
надевал, когда сходил на берег, и множество различных мелочей, которые могли
пригодиться им в предстоящем путешествии.
Сам же сундучок решено было использовать как шкаф.
В таких же трудах провели они и четвертый день.
Едва только на следующее утро взошло солнце, как зеркально гладкая до
того поверхность океана внезапно вся сморщилась от ряби; казалось, ветер
дует прямо с солнца.
Полотнище паруса скользнуло вверх по гладкой мачте. И когда оно туго
натянулось, закрепленное шкотами, "Катамаран" понесся по волнам.
Роковое место, где погиб невольничий корабль, осталось позади.
-- На запад! Так держать! -- закричал Бен Брас, глядя, как надулся
парус, и плот, создание его собственных рук, полетел по волнам, словно
ожившая птица.
-- На запад! Есть так держать! -- закричали одновременно Снежок и юнга.
А у Лали глазки так и засияли от радости -- такой ликующий вид был у ее
спутников!
Это был во многих отношениях благоприятный ветер. Во-первых, он дул в
нужном направлении, во-вторых, дул ровно и постоянно, не превышая по силе
легкого бриза, но и не затихая до штиля, мучившего их до этого. Штиля
"капитан" "Катамарана" опасался не менее, чем урагана.
Это был как раз такой ветер, в каком они нуждались для испытания нового
плота. Чуть рябивший поверхность воды, он в то же время так надувал паруса,
что шкоты были натянуты, как тетива лука.
Так как ветер дул точно с востока, то та часть "Катамарана", которую
Бен именовал носом, была обращена прямо на запад. А чтобы судно не бросало
из стороны в сторону и не крутило ветром--не поворачивало через фордевинд,
как говорят моряки, -- наши кораблестроители соорудили на корме рулевое
приспособление, чтобы управлять им. Это было просто длинное весло от большой
шлюпки "Пандоры". Весло положили вдоль, опустив одним концом в воду, а
посередине прикрепили его веревками к бочке, находившейся у кормы, причем
так, что оно могло двигаться как рычаг -- влево и вправо -- и, таким
образом, служить рулем. С помощью этого нехитрого приспособления "Катамаран"
можно было поворачивать в любом направлении -- не только по ветру, но и в
наветренную сторону, лишь бы только ветер не дул прямо навстречу.
Правда, теперь кому-либо из них все время приходилось стоять у
"штурвала", как называл шутливо Бен рулевое приспособление.
Первую вахту "капитан" выстоял лично сам, считая это, поскольку судно
проходило испытание, слишком ответственным делом, чтобы его можно было
доверить Снежку или Вильяму. Ну, а уж потом, когда судно по-настоящему ляжет
на курс и его мореходные качества будут проверены и окажутся
безукоризненными, придется постоять на вахте и остальным двум членам
экипажа.
Итак, "Катамаран" плыл по курсу уже больше часа. Все было в полном
порядке, происшествий никаких. "Капитан" сидел на корме, его вахта у
штурвала еще не кончилась. Он один только следил за ходом своего корабля.
Снежок возился среди припасов, разбросанных по плоту, наводя среди них некое
подобие порядка; для всякой вещи он старался отыскать место, где та всего
менее страдала бы от разрушительного действия волн и ветра.
Вильям и маленькая Лали находились около бочки, на носу плота. Бочка
была почти совсем пуста и потому высоко держалась над водой. Они ничем не
были заняты, если не считать делом их тихий, задушевный разговор и по
временам радостные восклицания по поводу того, что судьба так счастливо
свела их снова вместе, дав им двух таких храбрых защитников.
Надо сказать, что на корабле во время короткого путешествия, столь
ужасно и неожиданно закончившегося, они виделись мало, а знали друг о друге
еще меньше. Хорошенькая креолка находилась почти все время в своей каюте --
девочке редко разрешалось покидать ее, а юный англичанин, живя в вечном
страхе, чтобы ему не досталось от капитана или его помощников, не
осмеливался показываться на запретной территории, разве только выполняя
какое-нибудь поручение своего свирепого начальства.
Да и в тех случаях он бывал там ровно столько, сколько требовалось для
выполнения поручений, зная, что стоит ему задержаться около каюты, как его
или немедленно изругают, или даже столкнут в шпигат[15], а то грубыми
пинками заставят убраться к себе на бак.
Неудивительно поэтому, что при таких неблагоприятных обстоятельствах
юнге редко приходилось видеться с креолочкой, ставшей, как уже мы
рассказывали, благодаря особым обстоятельствам его спутницей на злосчастном
судне.
Хотя он почти не говорил со своей юной попутчицей и совсем не знал ни
ее душевных свойств, ни характера, зато внешность ее он изучил прекрасно, до
мельчайших подробностей. Не было ни одной черточки на хорошеньком личике, ни
единого колечка вьющихся, черных, как смоль, волос, которые ускользнули бы
от его взгляда.
Ах, как часто стоял он, наполовину скрытый парусами, и следил за ней,
когда ей случалось задержаться на мгновение у двери каюты! В окружении
грубых негодяев, составлявших команду "Пандоры", она напоминала ему
беззащитного ягненка, попавшего в стаю волков.
Как часто при виде ее у него сильнее начинало биться сердце от
непонятного ему самому чувства, в котором смешались и боль и радость!
Теперь же, сидя рядом с этим прелестным созданием на борту "Катамарана"
-- пусть это было всего лишь хрупкое суденышко, которое в любую минуту мог
разнести в щепы ветер или навсегда поглотить черные океанские волны,--
Вильям больше не чувствовал страха и, любуясь ее личиком, ощущал лишь
непонятное, но радостное чувство.
Уже почти два часа, как "Катамаран" шел под парусом, а наши друзья все
еще оставались на прежних местах, занимаясь своими делами. Наконец Снежок,
покончив с укладкой припасов, предложил сменить Бена у штурвала, на что
матрос с готовностью согласился и, оставив весло, направился на середину
плота к своему сундучку. Встав на колени, он начал в нем рыться: Бену
хотелось перебрать содержимое сундучка -- может, в нем найдется что-нибудь
такое, что пригодилось бы в их трудном положении.
Вильям и маленькая Лали все еще сидели на носу плота. По привычке взор
юноши был устремлен вдаль; однако он то и дело посматривал на свою спутницу,
стараясь развлечь ее разговором.
Девочка не говорила по-английски -- она знала только несколько фраз,
услышанных ею от английских и американских моряков, посещавших факторию ее
отца на побережье Африки. Однако эти немногие фразы, повторяемые ею, были не
только грубоваты, о чем она по своей наивности не подозревала, но и не
совсем понятны, чтобы с их помощью можно было поддерживать хоть
сколько-нибудь длительный разговор. Поэтому они говорили на родном языке
креолочки. Вильям знал много португальских слов, так как большинство моряков
на "Пандоре" были португальцами. Правда, этот жаргон был в большом ходу на
побережье Африки, но он совсем не похож на португальское наречие,
распространенное по берегам и большим рекам в тропиках Южной Америки.
Тем не менее, изъясняясь на этом жаргоне, Вильям был в состоянии,
помогая себе знаками и жестами, кое-как поддерживать тот немногословный,
отрывистый разговор, который он вел со своей спутницей.
В течение более двух часов, которые матрос простоял у штурвала, ничто
не нарушило мирных занятий наших скитальцев.
Вскоре, однако, внимание Вильяма и его подружки привлекла очень
странная рыба, плававшая на расстоянии около кабельтова впереди плота. Оба
даже вскочили со своих мест и, сгорая от любопытства, следили за диковинным
созданием.
Однако интерес, вызванный у них этой рыбой, был не из приятных.
Наоборот, они смотрели на нее с чувством отвращения, почти с ужасом: это
было одно из самых отвратительных чудовищ, обитающих в морских глубинах.
Длиной рыба была больше метра, и ее туловище постепенно сужалось к
хвосту. У обычных рыб нет шеи, у этой же шея как будто была. Так, по крайней
мере, казалось. Причина скрывалась в странной форме головы: короткая, но
очень широкая, она далеко выдавалась в стороны. Голова и передняя часть
туловища рыбы выглядели молотком на рукоятке. На обоих концах "молотка"
находились большие глаза золотистого цвета.
Ноздрей сверху не было видно: они оказались на нижней стороне головы. А
немного сзади них темнела подковообразная щель -- рот. И когда пасть
раскрывалась, в ней видно было несколько рядов острых зубов с пильчатыми
краями.
Вильям не знал, какая это рыба, хотя она довольно часто встречается в
некоторых частях океана. Но ему, к счастью или к несчастью, не приходилось
видеть подобных тварей. Так как Лали спросила у него, что это за рыба, да и
ему самому тоже хотелось знать, как она называется, он обратился к Бену.
Бен, высунув голову из-за крышки сундучка и взглянув в направлении,
указанном мальчиком, немедленно определил, что за чудовище плыло за кормой в
виде почетного эскорта.
-- Это молот-рыба,-- коротко ответил он.-- Один из видов акулы, причем
самый что ни на есть отвратительный.
Сказав это, матрос снова погрузился в свои поиски, и голова его исчезла
за откинутой крышкой сундучка. На рыбу он не обращал ни малейшего внимания.
Этого животного, думал он, им нечего опасаться.
Да, так полагал Бен Брас сначала. Но какой обманчивой оказалась его
спокойная уверенность! Через каких-нибудь десять минут он оказался футах в
шести от страшной пасти, и ему угрожала непосредственная опасность быть
растерзанным четырьмя рядами ужасных зубов чудовища.
Когда "капитан" "Катамарана" лаконично определил животное как
молот-рыбу, Вильям вспомнил, что когда-то читал о ней в книгах по
естественной истории и в романах о путешествиях. Действительно, это была
молот-рыба, разновидность акулы; из-за устройства головы ее называют также
"балансир-рыба". Научное ее название--"зигэна". Она считается одной из самых
прожорливых из всего семейства акул, к которому она принадлежит.
Итак, чудовище было на расстоянии кабельтова от плота, прямо впереди по
ходу. Оно вырисовывалось сквозь прозрачную воду океана во всем своем
ужасающем безобразии. Акула плыла все в том же направлении, с равномерной
скоростью, держась, таким образом, на одном и том же расстоянии от плота,--
ну прямо разведчик или почетный курьер, сопровождающий "Катамарана" в его
путешествии через Атлантический океан.
Некоторое время Вильям и Лали еще следили за рыбой, но так как картина
не менялась: акула плыла по-прежнему, держась на том же расстоянии от плота,
то это занятие быстро им надоело и они стали смотреть по сторонам.
Вскоре, однако, внимание юнги было привлечено новым зрелищем, и он даже
вскрикнул дважды.
Первый раз в его возгласах слышалось веселое удивление, но затем их
сменили тревога и смятение.
-- Эй! -- закричал он сначала, повернувшись и глядя на корму
"Катамарана".-- Смотрите, Снежок заснул! Ха-ха-ха, вот так старый кок!
Смотрите, как спит, даже весло выскользнуло у него из рук!..
Но тут же у юноши вдруг вырвался тревожный крик, а затем торопливые
восклицания, говорившие о непосредственной опасности:
-- Ой, весло! Смотрите, весло!.. Оно поворачивается!.. Осторожней!
Лали, осторожней!
Закричав, чтобы предупредить об опасности, юноша, расставив руки,
подскочил к своей спутнице, словно желая защитить ее.
Но было уже поздно -- выскользнувший из рук заснувшего штурвального
конец рулевого весла повис над водой.
Оставшись без управления, "Катамаран" стал разворачиваться по ветру,
отчего весло, в свою очередь, тоже повернулось, как огромный рычаг, вокруг
своего крепления на кормовой бочке, зацепило концом маленькую Лали и,
продолжая движение, далеко отбросило ее в синие океанские волны.
-- Упала! Упала в воду! -- закричал Вильям при виде того, как девочка,
подхваченная поднявшимся концом весла, была отброшена далеко от плота в
океан.
Сам уже не сознавая, что кричит, юноша ринулся на край плота с
намерением броситься в воду для спасения Лали, но в этот момент весло
качнулось назад и, ударив его сзади под коленки, подбросило с такой силой,
что он рухнул на плечи стоявшему на коленях Бену Брасу и, перелетев через
его голову, свалился прямо к нему в сундучок.
Бен слышал тревожный крик мальчика и почти одновременно всплеск, когда
Лали упала в воду. Он круто повернулся и хотел было подняться, но в эту-то
самую минуту Вильям, с силой брошенный ему на спину, свалил его опять на
колени.
Когда Вильям, перемахнув через него, очутился в сундучке, матрос уже
оправился от неожиданности и вскочил на ноги.
-- Кто? Где? Кто упал?..--закричал Бен растерянно.-- Ведь ты же тут! Да
что случилось?
-- Бен, Бен! -- закричал ему в ответ Вильям, барахтаясь в сундучке,
среди пожитков матроса -- Маленькая Лали... она... ее сшибло веслом!.. Спаси
ее! Ах, спаси же ее!
Но этот ответ и мольба мальчика были уже излишними. Матрос все понял.
Он слышал всплеск и быстро огляделся вокруг: девочки на плоту не было. Ясно,
кто из команды "Катамарана" упал за борт.
Расходившиеся по поверхности круги указывали место, где девочка ушла
под воду. Как раз, когда Бен поднялся, она вынырнула и, крича и
захлебываясь, стала судорожно бить по воде своими ручонками, инстинктивно
стараясь удержаться на поверхности.
В эту решительную минуту храброму матросу даже не пришло в голову
задумываться о том, как он должен поступить. Прыжок -- и он у края
"Катамарана"; другой -- он на одной из бочек; третий -- и он уже в океане, в
шести футах от плота.
Если бы он был предупрежден о том, что случилось, хотя бы на десять
секунд раньше, ему понадобилось бы только несколько взмахов руками, чтобы
достигнуть места, где девочка упала в воду. К несчастью, из-за столкновения
с Вильямом прошло еще несколько секунд. И вот в течение этих-то немногих
секунд плот хотя и оставался без управления, а все же, плывя под парусом,
довольно быстро уходил все дальше и дальше. Поэтому, когда матрос прыгнул в
океан, барахтавшаяся в воде девочка была уже далеко за кормой, на расстоянии
почти кабельтова.
Если бы Лали умела плавать, то это опять-таки было бы полбеды. Матрос
знал, что добраться до плота ему с ней будет нетрудно: он может выплыть с
ношей и потяжелее. Но он понимал, что девочка еле держится на поверхности и
в любой момент может снова уйти под воду.
Матросу это стало ясно еще в ту секунду, когда он только бросился к ней
на помощь. Поэтому, рассекая мощными взмахами воду, он спешил вовсю,
напрягая каждый мускул рук и ног.
Тем временем Вильям вскочил на ноги и побежал на корму. Быстро
взобравшись на бочку как раз в том месте, где крепилось злополучное весло,
так что оно оказалось под ним, он, дрожа от волнения, следил за происходящей
сценой, бросая взгляды то на беспомощно барахтавшуюся Лали, то на спешащего
к ней быстрого пловца.