Страница:
- Конечно, нам лучше бы избежать этой встречи.
- Ну, что ж, сеньоры. Время у нас еще есть. Пепе - искусный гребец. Нам повезло, что он увидел их издали и сразу сказал мне. Вы должны сесть в его каноэ, и он увезет вас. Их лодки вот-вот покажутся. В каноэ, caballeros!
- Но вы сами... и ваша дочь!
Я посмотрел на стоявшую рядом девушку. На ее лице было выражение не страха, а тревоги. И все из-за нас.
Она горячо принялась вместе с отцом уговаривать нас немедленно бежать.
- О, сеньор! - умоляюще обратилась она ко мне полушепотом. - Это может быть опасно. Поспешите!
- О нас не тревожьтесь, - ответил на мой вопрос алькальд. - Кто бы ни были эти чужаки, у нас нет с ними вражды, и у них нет причин враждовать с нами, бедными чинамперос. Даже если это грабители, как вы считаете, здесь их ничего не привлечет.
Он как будто забыл о бесценном сокровище, стоявшем рядом. Но я не забыл и потому сказал:
- Они могут обойтись с вами грубо.
- Никакой опасности, caballero, - заверил он. - Если они попытаются высадиться на нашей чинампе и я увижу, что они опасны, они нас не поймают. Сзади у нас есть лодка, и есть пути в синте, известные только индейцам озер. А теперь... теперь вы должны исчезнуть.
И он подтолкнул нас к каноэ.
В следующее мгновение мы уже были в лодке, и Пепе начал усиленно грести.
Отплывая от чинампы, я в последний раз увидел девушку. Мне казалось, что хоть она и не посылала письмо с приглашением, все же была рада моему появлению.
Глава XII
БУРЯ НА БОЛОТЕ
Наступила ночь, и небо сплошь затянули тучи, предвещая одну из тех бурь, которые внезапно обрушиваются на плоскогорье. В отдалении уже слышались раскаты грома, изредка небо освещалось вспышками молний. На пока еще гладкую поверхность воды падали первые капли дождя, крупные, как пистолетные пули. Со стороны гор доносились сильные порывы ветра.
Мы отплыли от чинампы, и наш гребец направил каноэ в сторону, противоположную той, с которой мы приплыли, двигаясь в другой конец открытого водного пространства. До него было несколько сотен ярдов; добравшись туда, гребец повернул каноэ.
Еще через пятьдесят ярдов проток разделился надвое, и мы направились по правому, более узкому каналу.
Я сидел на корме, и мне были еще видны плавучие сады, с множеством огоньков, похожих на ряд уличных фонарей. Я думал о девушке, оставленной где-то там, вдалеке. В этот момент вспыхнула молния, сделав все вокруг видимым и отчетливым, как днем. Я смог разглядеть ближайшую крытую тростником крышу среди окружающих ее кустов и деревьев. Но смотрел я не на нее, а на три лодки, набитые людьми и направлявшиеся к тому месту, которое мы только что покинули! В следующее мгновение нас снова поглотили темнота и тишина. Раздавался только негромкий, размеренный плеск весла, его двойные лопасти попеременно опускались в воду то по одну, то по другую сторону каноэ.
Судя по скорости, с которой мы двигались, мы могли не опасаться преследования со стороны тех трех лодок. Да я думал не о собственном спасении. У меня не развеялась тревога за судьбу тех, кто недавно оказывал нам гостеприимство. Я не разделял уверенности индейца-отца. Напротив, мне казалось, что если не он сам, то его дочь подвергаются серьезной опасности. Но какой толк думать об этом? Мы все равно ничего не можем сделать.
Поэтому я попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом.
- Куда вы гребете, сеньор Пепе? - спросил я молодого индейца.
Дон Тито сообщил нам его имя, и я знал, что такое обращение должно расположить его к нам. Мексиканским индейцам всегда лестно, когда их называют "сеньор".
- В Сан-Исидро, ваше превосходительство. Алькальд велел мне доставить вас туда.
- Это далеко?
- Нет, близко. Меньше трех лиг. Если бы не темнота, мы добрались бы за полтора часа, самое большее - за два. Есть другой путь, который мы могли бы использовать, - по главному каналу. Но его милость велел мне плыть этим. Я мог бы дать им милю на их две, и они все равно не увидели бы следа моего каноэ. Caramba, ни за что не увидели бы!
- Но что мы будем делать, добравшись до Сан-Исидро? Если не ошибаюсь, это вблизи дороги на Веракрус, в пятнадцати милях от столицы.
Вопрос этот задал Криттенден, думавший, конечно, о выговоре, который получит от своего строгого начальника.
- Вы правы, caballero, - подтвердил индеец. - Сан-Исидро в пятнадцати милях от въезда в город.
- И как же мы доберемся до города? - снова спросил лейтенант драгун. Пешком? Любезный, мы кавалеристы и не привыкли к таким переходам. Пятнадцать миль пешком, учитывая все "прелести" дороги на Веракрус! У нас будут такие волдыри, что завтра мы не сможем поставить ногу в стремя.
- Но, caballero, - возразил проводник, - вам незачем идти пешком.
- Вы считаете, что мы сможем раздобыть в Сан-Исидро лошадей?
- Я в этом уверен, сеньор. У дона Тито там есть друг, который снабдит вас лошадьми. Его милость приказал мне позаботиться об этом.
- Как предусмотрительно и любезно со стороны дона Тито, - сказал Криттенден, обращаясь ко мне на языке, который индеец, вероятно, не понимал. Потом добавил: - Он истинный джентльмен, несмотря на медную кожу. А что касается дочери, то, будь она нашей расы, я сам мог бы предложить ей любовь самым достойным образом.
- Думаю, никаким другим образом вы не достигли бы успеха, как бы ни старались. И даже таким способом не обязательно преуспели бы.
В моем голосе звучала насмешка, но скорее всего лейтенант мой ответ не расслышал, да это и к лучшему.
Громовой удар обрушился на трясину, заставив ее задрожать. Казалось, этот удар высвободил ветер, и тот устремился на тростники, приводя их в хаос, разламывая пополам, а более прочные стебли со свистом раскачивались, подобно тысячам хлыстов. Но это были только предвестники грозы - ее авангард. Вскоре вся мощь бури ударила на нас, все ее многочисленные батальоны с самым разнообразным вооружением - дождем, ветром, громом и молниями, и все они словно пытались превзойти друг друга в гневе. Под этими ударами толстый слой водорослей на воде вздымался, как морские волны.
- Вы сможете пройти через это? - крикнул я нашему лодочнику.
Он ответил не сразу, и поэтому я понял, что дело плохо.
- Мог бы, сеньор, если бы ветер немного стих и стало чуть светлее. Но сейчас, сами видите, так темно, что сова не отличит сушу от воды. В такой извилистой протоке нельзя продвигаться наощупь. Теперь я жалею, что мы не пошли другим каналом.
- Но какая разница?
- Большая. Тот проток прямее и шире. К тому же я с ним лучше знаком. Немногие пользуются этим. Что же касается меня самого, то я бывал в нем два или три раза. Хотя, если бы не темнота, мы бы легко прошли здесь.
- Значит, пока продолжается ветер, мы не сможем двигаться вперед?
Пепе перестал грести, и лодка покачивалась на воде.
- Ветер не помешал бы, главное, чтобы было светло. Если будем плыть сейчас, я могу заблудиться: тут множество ответвлений вправо и влево. И если мы свернем не туда...
- Что тогда?
- Вот тогда мы будем в опасности.
- В опасности? В какой?
- Ах, сеньор, вы не знаете синту. Если бы провели здесь всю жизнь, знали бы.
Криттенден рассмеялся, и я был склонен к тому же. Опасность заводей, населенных крокодилами - это мы еще могли понять. Но мы отлично знали, что в окрестностях Мехико аллигаторы не водятся. О чем же тогда говорит наш проводник?
Я задал ему этот вопрос, но не расслышал ответ, потому что ветер усилился и заглушил все звуки.
Небо над головой на мгновение вновь вспыхнуло ослепительным сине-желтым блеском, затем вернулась полная темнота, рассекаемая разветвленными молниями, похожими на раскаленные добела копья. Ветер ударил с траверза, и лодка грозила перевернуться. Хотя пролив был не шире обычной канавы и по обеим сторонам располагались как будто бы прочные берега, мы знали, что это предательская трясина, которая не выдержит и кошки. Прочная почва теперь осталась за мили от нас. Так сказал нам индеец. Сам он легко добрался бы до чинампы вплавь, но мне и моему собрату офицеру такой подвиг был не под силу.
Теперь и мы осознали опасность и больше не были настроены смеяться над страха;ми гребца.
Наше суденышко продолжало мужественно плыть. И постепенно буря начала слабеть, а потом прекратилась почти так же внезапно, как началась. Ветер стих, дождь перестал, темные тучи ушли с неба. Показалась луна, ее свет озарил белый конус Попокатепетля, который, словно гигантская сахарная голова, стал виден на фоне темно-синего неба.
Глава XIII
"LOS BANDOLEROS!"
- Слава Богу! Похоже, нам теперь не о чем беспокоиться. Опасности нет. Но кто бы мог подумать! Рисковать жизнью во время кораблекрушения в болоте! В канаве шириной в шесть ярдов! Ха-ха-ха!
Говорил и смеялся Криттенден; я не смог удержаться и присоединился к его веселью. Теперь, когда опасность миновала, все происшедшее казалось таким нелепым. Нам оставалось только добраться до Сан-Исидро, а оттуда - до города. Конечно, будет уже день, когда мы, вероятно, доберемся до своих казарм. Но радостное ощущение того, что мы избежали беды, делало все остальное незначительным.
Наше беззаботное веселье длилось недолго. Еще когда мы поздравляли друг друга, я заметил, что на бронзовом лице нашего лодочника по-прежнему сохраняется встревоженное выражение. Индеец снова греб, но почему-то медленно и осторожно. Руки его двигались неторопливо. Время от времени он останавливался, держа весло на весу, в то же время внимательно вглядываясь в воду впереди и по сторонам.
- В чем дело, Пепито? - спросил я. - Надеюсь, нам не грозит новая беда?
- Я тоже на это надеюсь, сеньор. Но опасения у меня есть.
- Опасения? Но какие? Буря ведь кончилась.
- Буря - да. Но не то, что может последовать за ней.
- Вы имеете в виду людей в лодках?
- О, нет, сеньор! Можно не бояться, что они нас преследуют. Им тоже есть теперь о чем позаботиться!
- Тогда что же нам может угрожать?
- Los bandoleros!
- Грабители! Но ведь мы считали, что они в тех лодках?
- Это совсем не то! В лодках - разбойники с большой дороги, которых называют salteadores. Bandoleros гораздо опасней. Когда salteadores поймают беднягу и видят, что у него нечего взять, они его отпускают. Богатых тоже отпускают, предварительно ограбив. Но bandoleros с озер, которые подстерегают индейцев, - от них не так легко уйти. Ах! Это вообще невозможно. Это верная смерть. Ay Dios! Жестокие пытки ожидают того, кто попадет в их ловушку! Я знал одного такого, рыбака из нашего племени. Нашли его скелет. Грифы склевали все его мясо до костей, и наверно, еще до того, как душа покинула тело. Oh, Virgen Santissima! (О, святая дева!) Избавь меня от такой участи!
Мы с товарищем с готовностью присоединились к этой мольбе, но не понимали, как может выпасть такая ужасная участь.
Я только сейчас начинал понимать, что именно подразумевает Пепе под словом "bandolero". Это не кто-то, а что-то. Bandolero - кусок, оторвавшийся от "берега", - и я собирался потребовать более подробных объяснений, когда индеец энергичней заработал веслами:
- Если впереди bandolero и канал закрыт, то чем быстрей мы это узнаем, тем лучше. В такой ураган могут оторваться большие куски.
Видя, что все его внимание занимает гребля, мы отказались от дальнейших расспросов, и каноэ быстро помчалось вперед. Но вскоре движение лодки замедлилось, а выражение тревоги на лице лодочника усилилось.
- Madre de Dios! (Матерь божья!) - воскликнул он наконец. - Протока становится все уже и уже. Mira, caballeros! (Смотрите!)
Ему не требовалось указывать нам. Мы и сами видели, что полоска воды, блестевшая серебром при лунном свете, все более сужается и в конце концов вообще исчезает.
Мы надеялись, что это обман зрения, вызванный тем, что смотрим с некоторого расстояния. Но нет. Еще несколько ударов весла, и мы оказались достаточно близко, чтобы убедиться, что вода заканчивается острым углом. Теперь края болота задевали лодку с обоих бортов.
Каноэ продиралось между сужающимися краями, пока окончательно не застряло. Тогда индеец встал и посмотрел вперед поверх тростников. Через мгновение он воскликнул:
- Carrai! Так я и думал! Впереди bandolero, и путь закрыт!
Буря оторвала участок плавающей трясины, он поплыл по открытой воде и заткнул проход так, словно его никогда и не существовало.
Если бы мы с Криттенденом были здесь одни, вероятно, мы бы еще долго оставались на месте, пытаясь отыскать щель, через которую могло бы пройти каноэ. Но индеец этого не сделал. Лучше знакомый с природой произошедшей перемены, он тут же заработал веслом и направил лодку назад, работая изо всех сил. Вскоре она снова оказалась на открытой воде, и Пепе озабоченно произнес:
- Если сзади тоже bandolero, только Богоматерь может нас спасти!
К этому времени мы уже поняли, какая опасность нам угрожает. Возбужденный вид лодочника и все его действия не на шутку встревожили нас. Но, помимо этого, еще одно обстоятельство усиливало наш страх, нечто такое, что мы заметили сами. Проходя место, в котором наше каноэ пережидало бурю, мы заметили, что и здесь канал стал гораздо уже.
И это не было игрой нашего воображения, как мы скоро убедились. Не прошли мы и трехсот ярдов в обратном направлении, как увидели аналогичное зрелище: длинная, узкая полоска воды, блестевшая под луной, сужалась, превращаясь в нить! Тростники по обеим сторонам цеплялись за борта. Индеец воскликнул:
- Dios Santos! (Боже святый!) Протока закрыта с обеих сторон! Мы погибли!
Он бросил весло и застыл, словно признав неизбежность гибели и парализованный отчаянием.
Теперь не было ни тени сомнения, что мы в серьезной, даже смертельной опасности, хотя, вероятно, ни я, ни мой товарищ не могли полностью осознать это. Наш проводник продолжал сидеть на банке, время от времени испуская набожное восклицание или начиная молиться: такие молитвы всегда на устах у каждого мексиканского индейца.
Мы попытались вывести его из оцепенения и заставить вернуться к жизни. Со временем это нам удалось. Подведя лодку к самому концу канала, мы внимательно его осмотрели, но так и не нашли никакого прохода. Канал сужался, но непосредственной опасности пока не было. Даже если каноэ окажется на поверхности болота, наше положение не станет хуже, чем на воде.
Но протиснуться сквозь густо растущие тростники практически совершенно невозможно. Так сказал индеец, да мы видели это и сами, и поэтому даже не предпринимали подобных попыток. Не думали мы и о том, чтобы покинуть бесполезную теперь лодку и перебраться на саму синту. По ней невозможно ни ползти, ни плыть. Стоит ступить на нее, как она проломится и мы пойдем ко дну без всякой надежды вынырнуть. Никогда еще трясина не казалась такой обманчивой: она слишком тонка, чтобы выдержать нашу тяжесть, и в то же время на ней растет такой частый тростник, что ни человеку, ни лодке не пробраться.
Несколько раз мы вставали в лодке на цыпочки и пытались осмотреться. Нигде не видно было открытой воды. Ничего, кроме камышей и тростника, кажущихся серебристо-серыми под ярким лунным светом. Конечно, мы видели и горы: Попокатепетль и Истаксиуатль к востоку от него, а с противоположной стороны - темный Ахуско. Тут и там мы могли разглядеть также и другие одиночные вершины. Они казались такими близкими, но для нас они были недостижимы.
Наше положение было хуже, чем если бы мы оказались на пустынном острове, ведь тогда бы у нас оставался какой-то шанс добраться до земли. А здесь никакой надежды не существовало. Снова и снова Пепе рассказывал о рыбаке, превратившемся в скелет, рассказывал и другие легенды озер. Казалось, он повредился рассудком, и мы перестали обращать внимание и на него, и на его рассказы.
О, как это было мучительно! Земля не только видна: ее подобие так близко, что стоит только протянуть руку, и коснешься ее, но это только подобие земли. И мы знали, что мы так же далеко от terra firma - от твердой земли, как будто наша лодочка находится посреди безбрежного океана!
Глава XIV
ДОЛГОЖДАННЫЙ ОТВЕТ
За всю свою полную приключений жизнь не могу вспомнить более неприятной ночи, чем проведенная нами на озере Чалько. Как-то я заблудился в прериях севера и едва не умер от голода и жажды; был случай, когда я рисковал оставить свой скальп в руках краснокожих; пролежал целую ночь на поле битвы с раной, которую считал смертельной, - я тогда потерял очень много крови; дважды побывал в кораблекрушениях и спасался на плоту. Но когда я оглядываюсь назад, все эти случаи кажутся мне пустяковыми, по сравнению с воспоминаниями о страшной ночи, проведенной посредине болота. Правда, со мной был товарищ, если это можно считать утешением. Лейтенант драгун был хорошим, добродушным парнем, но не слишком умным, и он не смог понять весь ужас нашей ситуации. Он смеялся над рассказами нашего проводника, воспринимая их как шутку или как преувеличение, вызванное страхами молодого человека, Я знал, что это не так, слишком хорошо знал, и поэтому чувствовал себя весьма угнетенным. Вероятно, нас ожидала судьба того рыбака. Посреди страшной трясины, запертые так же надежно, как за стенами самой мрачной темницы, мы были обречены проводить дни и ночи в бесцельном и утомительном ожидании. Жажды нам опасаться нечего, но зато нас будет мучить голод. Но хуже всего черные стервятники, которые слетятся отовсюду, будут парить над нами, распластав свои огромные крылья, протягивать свои кровожадные клювы, а мы будем слишком слабы, чтобы отогнать их.
Такие мрачные картины постоянно возникали у меня перед мысленным взором в ту ночь, не во сне, потому что я не спал, но в воображении, которое вполне могло стать реальностью.
Было кое-что еще, еще одна цепочка мыслей, которая усугубляла мое жалкое положение. Я не мог не думать о том, что, может быть, в эту минуту происходит с индейской девушкой, и сожалел, что покинул ее, не остался и не рискнул встретиться с людьми в лодках, кем бы они ни были.
- Как бы я хотел оказаться там! - не раз говорил я товарищу, и он со мной соглашался. Как жаль, что мы не подождали разбойников и не испробовали на них действие своих шестизарядных пистолетов! Последствия все равно не могли быть более серьезными.
Как жертвы кораблекрушения, которые всю ночь цепляются за обломки и ждут первых проблесков зари, так ждали утра и мы.
Наконец, оно наступило, но не принесло ничего обнадеживающего. Напротив, настроение наше ухудшилось. Ночью мы слышали крики выпи, резкие и скорбные, казалось, предвещающие нашу смерть. Утром, вместе с восходом солнца, которое, казалось, должно было вызвать прилив бодрости, появились стервятники - грифы и гарпии. Птицы-трупоеды заметили нас и, похоже, поняли, что мы скоро станем их жертвами!
Мы вновь принялись смотреть во все стороны поверх синты. При свете луны она казалась страшной и приносящей горе, но не стала веселей и под лучами солнца. Напротив: теперь мы ясно видели дикие заросли, которые тянутся до самых оснований гор, и лучше понимали безвыходность нашего положения.
Ближайшая суша находилась в нескольких милях от нас, хотя, если бы она была всего в нескольких сотнях метров, все равно добраться до нее было бы так же невозможно.
Но надежда еще не покинула нас, как бывает со всеми, даже на смертном одре. Мы стали громко кричать, звали на помощь и время от времени стреляли из пистолетов, подавая сигналы бедствия. Выстрелы могли услышать, но вряд ли кто-нибудь смог бы понять их значение. Скорее всего их приняли бы за охотничьи залпы, которые поднимают суматоху среди многочисленных птиц, населяющих озера. Но мы продолжали стрелять, пока не истратили все патроны, и кричали до хрипоты. Но ни то, ни другое не принесло никакого ответа.
Как последнее средство, мы привязали к шесту, который оказался в каноэ, носовой платок, и прикрепили шест к поперечине лодки. Больше мы ничего не могли сделать - только ждать.
Все это время индеец ничем нам не помогал и, казалось, вообще не интересовался нашими действиями. Вероятно, считал их напрасными и с характерным для его народа фатализмом просто ждал конца. Какова бы ни была причина, он сидел молча и покорно. Настоящее воплощение отчаяния - самый подходящий спутник для смерти...
Криттенден наконец понял всю безвыходность нашего положения. Мы были обречены, никто не придет нам на помощь, и мы должны отказаться от всяческих надежд.
Так сидели мы, думая о смерти - медленной, мучительной. Мы почти не разговаривали. Все необходимое было уже сказано, и мы понимали друг друга без слов. Мы не видели ничего живого, кроме зловещих птиц над головой, и ничего не слышали, кроме их криков, предвещающих несчастье. А потом наступила еще одна, еще более тяжелая ночь. Мы слушали далекие ухающие крики совы, пронзительные возгласы болотного журавля и печальные вопли козодоя. Такой концерт аккомпанировал нашему подавленному настроению.
И однако на второе утро, когда мы снова увидели снежные вершины двух огромных гор, порозовевшие от лучей восходящего солнца, мы вновь ощутили надежду, вернее, желание жить.
Приободрившись, мы снова принялись кричать. Кричали мы по очереди, изо всех сил и с таким отчаянием, что в смысле крика нельзя было ошибиться. А в перерывах внимательно прислушивались.
И вдруг услышали человеческий голос - крик - ответный призыв! Слава небу и милостивому Богу!
Никакое перо не в силах описать, никакие слова не могут передать, какую радость ощутили мы, услышав этот крик. Всё равно что объявление: "Помилован!", которое слышит осужденный, стоя у подножия виселицы.
Крик, такой сладкий для нашего слуха, повторился. Мы ответили. Потом послышался хор из нескольких голосов, и один из них наш лодочник узнал. Теперь и он очнулся от своей апатии и стал самим собой.
- Хвала деве Марии! Слава доброй святой Мерседес! - воскликнул он и радостно замахал руками. - Слышите, caballeros? Это кричит дон Тито!
И действительно, это был дон Тито. Появился он здесь, конечно, не случайно. Вряд ли стоит объяснять, откуда он узнал, что мы заблудились. Просто наш лодочник вовремя не вернулся. Достойный алькальд заподозрил неладное и послал сына, к этому времени вернувшегося домой, в Сан-Исидро. Там от друга отца тот узнал, что мы не обратились за приготовленными для нас лошадьми. Когда юноша вернулся с этим известием на чинампы, там сразу сообразили, что с нами произошло. Сильная буря, разразившаяся сразу после нашего отплытия, заставила дона Тито предположить, что нас подстерегли bandoleros. Поэтому, собрав два десятка человек с лодками и возглавив их, достойный алькальд отправился на поиски. Он знал, каким маршрутом мы должны были следовать, и обнаружил наш канал закрытым. Но, к счастью, мы были всего в нескольких сотнях ярдов от открытой воды, и чинамперос своими широкими ножами, похожими на косы и предназначенными для разрезания синты, вскоре прорубили проход для нашего каноэ и освободили нас.
Буря причинила ущерб и чинампам. Некоторые оторвались от основания и теперь плавали в воде. И, кроме того, дона Тито посетили настоящие грабители с большой дороги. Как я и предполагал, бандиты направились прямо к чинампе алькальда, но нашли ее брошенной, а кухню - опустевшей. Предвидя возможные последствия, алькальд еще до того, как они высадились, воспользовался средствами спасения, о которых говорил мне, скрылся в синте и вернулся только после того, как чужаки удалились. Разбойники уплыли вскоре после окончания бури, которая и им принесла немало вреда. Разочарованные тем, что не добрались до меня с товарищем, они все же не тронули обитателей чинамп.
Все это мы узнали от дона Тито во время освобождения из болотной тюрьмы. На чинампы мы с ним не вернулись. Он предложил сразу отвезти нас в город в лодке по большому каналу, но мы не без оснований отклонили это предложение. Бандиты могут все еще находиться в Тлалхуаке, а наши револьверы пусты, и нам нечем их зарядить. Нам еще повезло, что мы вообще прихватили с собой оружие. Поддельный рыбак видел у нас пистолеты, и этому мы, вероятно, обязаны своей жизнью. Мексиканцы испытывают ужас перед таким оружием, и поэтому разбойники не напали на нас в Тлалхуаке. Они пересмотрели свой план и решили захватить нас врасплох под покровом ночи.
Поэтому сын дона Тито отвез нас в Сан-Исидро, а там мы нашли лошадей, как и было намечено с самого начала.
Благополучно вернувшись в казармы, я дал себе слово никогда не отлучаться из города без сопровождения нескольких солдат.
Глава XV
ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАНУН РОЖДЕСТВА
Теперь в Мехико было три человека, которых я обязательно хотел бы увидеть снова: вор, укравший часы у капитана Морено, наш ложный рыбак-проводник и элегантный джентльмен по прозвищу Эль Гуапо.
Я называю их не в том порядке, в каком хотел бы с ними встретиться, а в обратном. Как я уже говорил, встреча с первым вряд ли дала бы мне что-нибудь, так как я бы его не узнал. К тому же из-за него я всего лишь потерял немного денег, приобретя взамен крепкую дружбу достойного человека. Что касается второго, его я бы сразу узнал, и был полон решимости заставить его расплатиться за предательство. Я не сомневался в его намерениях: заманить нас в ловушку в Тлалхуаке или где-нибудь в канале. Но мотивы его поступков не были мне ясны. Неужели наша первая встреча, которая окончилась такой отповедью, была для него оскорбительной и он решил отомстить? Я знал такие случаи среди мексиканцев его круга; они не хуже корсиканцев способны заниматься вендеттой. Но все же этот мотив недостаточен, чтобы объяснить многочисленные и сложные приготовления, которые приходилось ему делать, чтобы захватить меня. Более вероятно, что он и его сообщники - простые грабители, которые решили захватить меня и потребовать выкуп. Как бы то ни было, я вряд ли снова его увижу, и он больше никогда не напомнит мне о загадочной услуге.
- Ну, что ж, сеньоры. Время у нас еще есть. Пепе - искусный гребец. Нам повезло, что он увидел их издали и сразу сказал мне. Вы должны сесть в его каноэ, и он увезет вас. Их лодки вот-вот покажутся. В каноэ, caballeros!
- Но вы сами... и ваша дочь!
Я посмотрел на стоявшую рядом девушку. На ее лице было выражение не страха, а тревоги. И все из-за нас.
Она горячо принялась вместе с отцом уговаривать нас немедленно бежать.
- О, сеньор! - умоляюще обратилась она ко мне полушепотом. - Это может быть опасно. Поспешите!
- О нас не тревожьтесь, - ответил на мой вопрос алькальд. - Кто бы ни были эти чужаки, у нас нет с ними вражды, и у них нет причин враждовать с нами, бедными чинамперос. Даже если это грабители, как вы считаете, здесь их ничего не привлечет.
Он как будто забыл о бесценном сокровище, стоявшем рядом. Но я не забыл и потому сказал:
- Они могут обойтись с вами грубо.
- Никакой опасности, caballero, - заверил он. - Если они попытаются высадиться на нашей чинампе и я увижу, что они опасны, они нас не поймают. Сзади у нас есть лодка, и есть пути в синте, известные только индейцам озер. А теперь... теперь вы должны исчезнуть.
И он подтолкнул нас к каноэ.
В следующее мгновение мы уже были в лодке, и Пепе начал усиленно грести.
Отплывая от чинампы, я в последний раз увидел девушку. Мне казалось, что хоть она и не посылала письмо с приглашением, все же была рада моему появлению.
Глава XII
БУРЯ НА БОЛОТЕ
Наступила ночь, и небо сплошь затянули тучи, предвещая одну из тех бурь, которые внезапно обрушиваются на плоскогорье. В отдалении уже слышались раскаты грома, изредка небо освещалось вспышками молний. На пока еще гладкую поверхность воды падали первые капли дождя, крупные, как пистолетные пули. Со стороны гор доносились сильные порывы ветра.
Мы отплыли от чинампы, и наш гребец направил каноэ в сторону, противоположную той, с которой мы приплыли, двигаясь в другой конец открытого водного пространства. До него было несколько сотен ярдов; добравшись туда, гребец повернул каноэ.
Еще через пятьдесят ярдов проток разделился надвое, и мы направились по правому, более узкому каналу.
Я сидел на корме, и мне были еще видны плавучие сады, с множеством огоньков, похожих на ряд уличных фонарей. Я думал о девушке, оставленной где-то там, вдалеке. В этот момент вспыхнула молния, сделав все вокруг видимым и отчетливым, как днем. Я смог разглядеть ближайшую крытую тростником крышу среди окружающих ее кустов и деревьев. Но смотрел я не на нее, а на три лодки, набитые людьми и направлявшиеся к тому месту, которое мы только что покинули! В следующее мгновение нас снова поглотили темнота и тишина. Раздавался только негромкий, размеренный плеск весла, его двойные лопасти попеременно опускались в воду то по одну, то по другую сторону каноэ.
Судя по скорости, с которой мы двигались, мы могли не опасаться преследования со стороны тех трех лодок. Да я думал не о собственном спасении. У меня не развеялась тревога за судьбу тех, кто недавно оказывал нам гостеприимство. Я не разделял уверенности индейца-отца. Напротив, мне казалось, что если не он сам, то его дочь подвергаются серьезной опасности. Но какой толк думать об этом? Мы все равно ничего не можем сделать.
Поэтому я попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом.
- Куда вы гребете, сеньор Пепе? - спросил я молодого индейца.
Дон Тито сообщил нам его имя, и я знал, что такое обращение должно расположить его к нам. Мексиканским индейцам всегда лестно, когда их называют "сеньор".
- В Сан-Исидро, ваше превосходительство. Алькальд велел мне доставить вас туда.
- Это далеко?
- Нет, близко. Меньше трех лиг. Если бы не темнота, мы добрались бы за полтора часа, самое большее - за два. Есть другой путь, который мы могли бы использовать, - по главному каналу. Но его милость велел мне плыть этим. Я мог бы дать им милю на их две, и они все равно не увидели бы следа моего каноэ. Caramba, ни за что не увидели бы!
- Но что мы будем делать, добравшись до Сан-Исидро? Если не ошибаюсь, это вблизи дороги на Веракрус, в пятнадцати милях от столицы.
Вопрос этот задал Криттенден, думавший, конечно, о выговоре, который получит от своего строгого начальника.
- Вы правы, caballero, - подтвердил индеец. - Сан-Исидро в пятнадцати милях от въезда в город.
- И как же мы доберемся до города? - снова спросил лейтенант драгун. Пешком? Любезный, мы кавалеристы и не привыкли к таким переходам. Пятнадцать миль пешком, учитывая все "прелести" дороги на Веракрус! У нас будут такие волдыри, что завтра мы не сможем поставить ногу в стремя.
- Но, caballero, - возразил проводник, - вам незачем идти пешком.
- Вы считаете, что мы сможем раздобыть в Сан-Исидро лошадей?
- Я в этом уверен, сеньор. У дона Тито там есть друг, который снабдит вас лошадьми. Его милость приказал мне позаботиться об этом.
- Как предусмотрительно и любезно со стороны дона Тито, - сказал Криттенден, обращаясь ко мне на языке, который индеец, вероятно, не понимал. Потом добавил: - Он истинный джентльмен, несмотря на медную кожу. А что касается дочери, то, будь она нашей расы, я сам мог бы предложить ей любовь самым достойным образом.
- Думаю, никаким другим образом вы не достигли бы успеха, как бы ни старались. И даже таким способом не обязательно преуспели бы.
В моем голосе звучала насмешка, но скорее всего лейтенант мой ответ не расслышал, да это и к лучшему.
Громовой удар обрушился на трясину, заставив ее задрожать. Казалось, этот удар высвободил ветер, и тот устремился на тростники, приводя их в хаос, разламывая пополам, а более прочные стебли со свистом раскачивались, подобно тысячам хлыстов. Но это были только предвестники грозы - ее авангард. Вскоре вся мощь бури ударила на нас, все ее многочисленные батальоны с самым разнообразным вооружением - дождем, ветром, громом и молниями, и все они словно пытались превзойти друг друга в гневе. Под этими ударами толстый слой водорослей на воде вздымался, как морские волны.
- Вы сможете пройти через это? - крикнул я нашему лодочнику.
Он ответил не сразу, и поэтому я понял, что дело плохо.
- Мог бы, сеньор, если бы ветер немного стих и стало чуть светлее. Но сейчас, сами видите, так темно, что сова не отличит сушу от воды. В такой извилистой протоке нельзя продвигаться наощупь. Теперь я жалею, что мы не пошли другим каналом.
- Но какая разница?
- Большая. Тот проток прямее и шире. К тому же я с ним лучше знаком. Немногие пользуются этим. Что же касается меня самого, то я бывал в нем два или три раза. Хотя, если бы не темнота, мы бы легко прошли здесь.
- Значит, пока продолжается ветер, мы не сможем двигаться вперед?
Пепе перестал грести, и лодка покачивалась на воде.
- Ветер не помешал бы, главное, чтобы было светло. Если будем плыть сейчас, я могу заблудиться: тут множество ответвлений вправо и влево. И если мы свернем не туда...
- Что тогда?
- Вот тогда мы будем в опасности.
- В опасности? В какой?
- Ах, сеньор, вы не знаете синту. Если бы провели здесь всю жизнь, знали бы.
Криттенден рассмеялся, и я был склонен к тому же. Опасность заводей, населенных крокодилами - это мы еще могли понять. Но мы отлично знали, что в окрестностях Мехико аллигаторы не водятся. О чем же тогда говорит наш проводник?
Я задал ему этот вопрос, но не расслышал ответ, потому что ветер усилился и заглушил все звуки.
Небо над головой на мгновение вновь вспыхнуло ослепительным сине-желтым блеском, затем вернулась полная темнота, рассекаемая разветвленными молниями, похожими на раскаленные добела копья. Ветер ударил с траверза, и лодка грозила перевернуться. Хотя пролив был не шире обычной канавы и по обеим сторонам располагались как будто бы прочные берега, мы знали, что это предательская трясина, которая не выдержит и кошки. Прочная почва теперь осталась за мили от нас. Так сказал нам индеец. Сам он легко добрался бы до чинампы вплавь, но мне и моему собрату офицеру такой подвиг был не под силу.
Теперь и мы осознали опасность и больше не были настроены смеяться над страха;ми гребца.
Наше суденышко продолжало мужественно плыть. И постепенно буря начала слабеть, а потом прекратилась почти так же внезапно, как началась. Ветер стих, дождь перестал, темные тучи ушли с неба. Показалась луна, ее свет озарил белый конус Попокатепетля, который, словно гигантская сахарная голова, стал виден на фоне темно-синего неба.
Глава XIII
"LOS BANDOLEROS!"
- Слава Богу! Похоже, нам теперь не о чем беспокоиться. Опасности нет. Но кто бы мог подумать! Рисковать жизнью во время кораблекрушения в болоте! В канаве шириной в шесть ярдов! Ха-ха-ха!
Говорил и смеялся Криттенден; я не смог удержаться и присоединился к его веселью. Теперь, когда опасность миновала, все происшедшее казалось таким нелепым. Нам оставалось только добраться до Сан-Исидро, а оттуда - до города. Конечно, будет уже день, когда мы, вероятно, доберемся до своих казарм. Но радостное ощущение того, что мы избежали беды, делало все остальное незначительным.
Наше беззаботное веселье длилось недолго. Еще когда мы поздравляли друг друга, я заметил, что на бронзовом лице нашего лодочника по-прежнему сохраняется встревоженное выражение. Индеец снова греб, но почему-то медленно и осторожно. Руки его двигались неторопливо. Время от времени он останавливался, держа весло на весу, в то же время внимательно вглядываясь в воду впереди и по сторонам.
- В чем дело, Пепито? - спросил я. - Надеюсь, нам не грозит новая беда?
- Я тоже на это надеюсь, сеньор. Но опасения у меня есть.
- Опасения? Но какие? Буря ведь кончилась.
- Буря - да. Но не то, что может последовать за ней.
- Вы имеете в виду людей в лодках?
- О, нет, сеньор! Можно не бояться, что они нас преследуют. Им тоже есть теперь о чем позаботиться!
- Тогда что же нам может угрожать?
- Los bandoleros!
- Грабители! Но ведь мы считали, что они в тех лодках?
- Это совсем не то! В лодках - разбойники с большой дороги, которых называют salteadores. Bandoleros гораздо опасней. Когда salteadores поймают беднягу и видят, что у него нечего взять, они его отпускают. Богатых тоже отпускают, предварительно ограбив. Но bandoleros с озер, которые подстерегают индейцев, - от них не так легко уйти. Ах! Это вообще невозможно. Это верная смерть. Ay Dios! Жестокие пытки ожидают того, кто попадет в их ловушку! Я знал одного такого, рыбака из нашего племени. Нашли его скелет. Грифы склевали все его мясо до костей, и наверно, еще до того, как душа покинула тело. Oh, Virgen Santissima! (О, святая дева!) Избавь меня от такой участи!
Мы с товарищем с готовностью присоединились к этой мольбе, но не понимали, как может выпасть такая ужасная участь.
Я только сейчас начинал понимать, что именно подразумевает Пепе под словом "bandolero". Это не кто-то, а что-то. Bandolero - кусок, оторвавшийся от "берега", - и я собирался потребовать более подробных объяснений, когда индеец энергичней заработал веслами:
- Если впереди bandolero и канал закрыт, то чем быстрей мы это узнаем, тем лучше. В такой ураган могут оторваться большие куски.
Видя, что все его внимание занимает гребля, мы отказались от дальнейших расспросов, и каноэ быстро помчалось вперед. Но вскоре движение лодки замедлилось, а выражение тревоги на лице лодочника усилилось.
- Madre de Dios! (Матерь божья!) - воскликнул он наконец. - Протока становится все уже и уже. Mira, caballeros! (Смотрите!)
Ему не требовалось указывать нам. Мы и сами видели, что полоска воды, блестевшая серебром при лунном свете, все более сужается и в конце концов вообще исчезает.
Мы надеялись, что это обман зрения, вызванный тем, что смотрим с некоторого расстояния. Но нет. Еще несколько ударов весла, и мы оказались достаточно близко, чтобы убедиться, что вода заканчивается острым углом. Теперь края болота задевали лодку с обоих бортов.
Каноэ продиралось между сужающимися краями, пока окончательно не застряло. Тогда индеец встал и посмотрел вперед поверх тростников. Через мгновение он воскликнул:
- Carrai! Так я и думал! Впереди bandolero, и путь закрыт!
Буря оторвала участок плавающей трясины, он поплыл по открытой воде и заткнул проход так, словно его никогда и не существовало.
Если бы мы с Криттенденом были здесь одни, вероятно, мы бы еще долго оставались на месте, пытаясь отыскать щель, через которую могло бы пройти каноэ. Но индеец этого не сделал. Лучше знакомый с природой произошедшей перемены, он тут же заработал веслом и направил лодку назад, работая изо всех сил. Вскоре она снова оказалась на открытой воде, и Пепе озабоченно произнес:
- Если сзади тоже bandolero, только Богоматерь может нас спасти!
К этому времени мы уже поняли, какая опасность нам угрожает. Возбужденный вид лодочника и все его действия не на шутку встревожили нас. Но, помимо этого, еще одно обстоятельство усиливало наш страх, нечто такое, что мы заметили сами. Проходя место, в котором наше каноэ пережидало бурю, мы заметили, что и здесь канал стал гораздо уже.
И это не было игрой нашего воображения, как мы скоро убедились. Не прошли мы и трехсот ярдов в обратном направлении, как увидели аналогичное зрелище: длинная, узкая полоска воды, блестевшая под луной, сужалась, превращаясь в нить! Тростники по обеим сторонам цеплялись за борта. Индеец воскликнул:
- Dios Santos! (Боже святый!) Протока закрыта с обеих сторон! Мы погибли!
Он бросил весло и застыл, словно признав неизбежность гибели и парализованный отчаянием.
Теперь не было ни тени сомнения, что мы в серьезной, даже смертельной опасности, хотя, вероятно, ни я, ни мой товарищ не могли полностью осознать это. Наш проводник продолжал сидеть на банке, время от времени испуская набожное восклицание или начиная молиться: такие молитвы всегда на устах у каждого мексиканского индейца.
Мы попытались вывести его из оцепенения и заставить вернуться к жизни. Со временем это нам удалось. Подведя лодку к самому концу канала, мы внимательно его осмотрели, но так и не нашли никакого прохода. Канал сужался, но непосредственной опасности пока не было. Даже если каноэ окажется на поверхности болота, наше положение не станет хуже, чем на воде.
Но протиснуться сквозь густо растущие тростники практически совершенно невозможно. Так сказал индеец, да мы видели это и сами, и поэтому даже не предпринимали подобных попыток. Не думали мы и о том, чтобы покинуть бесполезную теперь лодку и перебраться на саму синту. По ней невозможно ни ползти, ни плыть. Стоит ступить на нее, как она проломится и мы пойдем ко дну без всякой надежды вынырнуть. Никогда еще трясина не казалась такой обманчивой: она слишком тонка, чтобы выдержать нашу тяжесть, и в то же время на ней растет такой частый тростник, что ни человеку, ни лодке не пробраться.
Несколько раз мы вставали в лодке на цыпочки и пытались осмотреться. Нигде не видно было открытой воды. Ничего, кроме камышей и тростника, кажущихся серебристо-серыми под ярким лунным светом. Конечно, мы видели и горы: Попокатепетль и Истаксиуатль к востоку от него, а с противоположной стороны - темный Ахуско. Тут и там мы могли разглядеть также и другие одиночные вершины. Они казались такими близкими, но для нас они были недостижимы.
Наше положение было хуже, чем если бы мы оказались на пустынном острове, ведь тогда бы у нас оставался какой-то шанс добраться до земли. А здесь никакой надежды не существовало. Снова и снова Пепе рассказывал о рыбаке, превратившемся в скелет, рассказывал и другие легенды озер. Казалось, он повредился рассудком, и мы перестали обращать внимание и на него, и на его рассказы.
О, как это было мучительно! Земля не только видна: ее подобие так близко, что стоит только протянуть руку, и коснешься ее, но это только подобие земли. И мы знали, что мы так же далеко от terra firma - от твердой земли, как будто наша лодочка находится посреди безбрежного океана!
Глава XIV
ДОЛГОЖДАННЫЙ ОТВЕТ
За всю свою полную приключений жизнь не могу вспомнить более неприятной ночи, чем проведенная нами на озере Чалько. Как-то я заблудился в прериях севера и едва не умер от голода и жажды; был случай, когда я рисковал оставить свой скальп в руках краснокожих; пролежал целую ночь на поле битвы с раной, которую считал смертельной, - я тогда потерял очень много крови; дважды побывал в кораблекрушениях и спасался на плоту. Но когда я оглядываюсь назад, все эти случаи кажутся мне пустяковыми, по сравнению с воспоминаниями о страшной ночи, проведенной посредине болота. Правда, со мной был товарищ, если это можно считать утешением. Лейтенант драгун был хорошим, добродушным парнем, но не слишком умным, и он не смог понять весь ужас нашей ситуации. Он смеялся над рассказами нашего проводника, воспринимая их как шутку или как преувеличение, вызванное страхами молодого человека, Я знал, что это не так, слишком хорошо знал, и поэтому чувствовал себя весьма угнетенным. Вероятно, нас ожидала судьба того рыбака. Посреди страшной трясины, запертые так же надежно, как за стенами самой мрачной темницы, мы были обречены проводить дни и ночи в бесцельном и утомительном ожидании. Жажды нам опасаться нечего, но зато нас будет мучить голод. Но хуже всего черные стервятники, которые слетятся отовсюду, будут парить над нами, распластав свои огромные крылья, протягивать свои кровожадные клювы, а мы будем слишком слабы, чтобы отогнать их.
Такие мрачные картины постоянно возникали у меня перед мысленным взором в ту ночь, не во сне, потому что я не спал, но в воображении, которое вполне могло стать реальностью.
Было кое-что еще, еще одна цепочка мыслей, которая усугубляла мое жалкое положение. Я не мог не думать о том, что, может быть, в эту минуту происходит с индейской девушкой, и сожалел, что покинул ее, не остался и не рискнул встретиться с людьми в лодках, кем бы они ни были.
- Как бы я хотел оказаться там! - не раз говорил я товарищу, и он со мной соглашался. Как жаль, что мы не подождали разбойников и не испробовали на них действие своих шестизарядных пистолетов! Последствия все равно не могли быть более серьезными.
Как жертвы кораблекрушения, которые всю ночь цепляются за обломки и ждут первых проблесков зари, так ждали утра и мы.
Наконец, оно наступило, но не принесло ничего обнадеживающего. Напротив, настроение наше ухудшилось. Ночью мы слышали крики выпи, резкие и скорбные, казалось, предвещающие нашу смерть. Утром, вместе с восходом солнца, которое, казалось, должно было вызвать прилив бодрости, появились стервятники - грифы и гарпии. Птицы-трупоеды заметили нас и, похоже, поняли, что мы скоро станем их жертвами!
Мы вновь принялись смотреть во все стороны поверх синты. При свете луны она казалась страшной и приносящей горе, но не стала веселей и под лучами солнца. Напротив: теперь мы ясно видели дикие заросли, которые тянутся до самых оснований гор, и лучше понимали безвыходность нашего положения.
Ближайшая суша находилась в нескольких милях от нас, хотя, если бы она была всего в нескольких сотнях метров, все равно добраться до нее было бы так же невозможно.
Но надежда еще не покинула нас, как бывает со всеми, даже на смертном одре. Мы стали громко кричать, звали на помощь и время от времени стреляли из пистолетов, подавая сигналы бедствия. Выстрелы могли услышать, но вряд ли кто-нибудь смог бы понять их значение. Скорее всего их приняли бы за охотничьи залпы, которые поднимают суматоху среди многочисленных птиц, населяющих озера. Но мы продолжали стрелять, пока не истратили все патроны, и кричали до хрипоты. Но ни то, ни другое не принесло никакого ответа.
Как последнее средство, мы привязали к шесту, который оказался в каноэ, носовой платок, и прикрепили шест к поперечине лодки. Больше мы ничего не могли сделать - только ждать.
Все это время индеец ничем нам не помогал и, казалось, вообще не интересовался нашими действиями. Вероятно, считал их напрасными и с характерным для его народа фатализмом просто ждал конца. Какова бы ни была причина, он сидел молча и покорно. Настоящее воплощение отчаяния - самый подходящий спутник для смерти...
Криттенден наконец понял всю безвыходность нашего положения. Мы были обречены, никто не придет нам на помощь, и мы должны отказаться от всяческих надежд.
Так сидели мы, думая о смерти - медленной, мучительной. Мы почти не разговаривали. Все необходимое было уже сказано, и мы понимали друг друга без слов. Мы не видели ничего живого, кроме зловещих птиц над головой, и ничего не слышали, кроме их криков, предвещающих несчастье. А потом наступила еще одна, еще более тяжелая ночь. Мы слушали далекие ухающие крики совы, пронзительные возгласы болотного журавля и печальные вопли козодоя. Такой концерт аккомпанировал нашему подавленному настроению.
И однако на второе утро, когда мы снова увидели снежные вершины двух огромных гор, порозовевшие от лучей восходящего солнца, мы вновь ощутили надежду, вернее, желание жить.
Приободрившись, мы снова принялись кричать. Кричали мы по очереди, изо всех сил и с таким отчаянием, что в смысле крика нельзя было ошибиться. А в перерывах внимательно прислушивались.
И вдруг услышали человеческий голос - крик - ответный призыв! Слава небу и милостивому Богу!
Никакое перо не в силах описать, никакие слова не могут передать, какую радость ощутили мы, услышав этот крик. Всё равно что объявление: "Помилован!", которое слышит осужденный, стоя у подножия виселицы.
Крик, такой сладкий для нашего слуха, повторился. Мы ответили. Потом послышался хор из нескольких голосов, и один из них наш лодочник узнал. Теперь и он очнулся от своей апатии и стал самим собой.
- Хвала деве Марии! Слава доброй святой Мерседес! - воскликнул он и радостно замахал руками. - Слышите, caballeros? Это кричит дон Тито!
И действительно, это был дон Тито. Появился он здесь, конечно, не случайно. Вряд ли стоит объяснять, откуда он узнал, что мы заблудились. Просто наш лодочник вовремя не вернулся. Достойный алькальд заподозрил неладное и послал сына, к этому времени вернувшегося домой, в Сан-Исидро. Там от друга отца тот узнал, что мы не обратились за приготовленными для нас лошадьми. Когда юноша вернулся с этим известием на чинампы, там сразу сообразили, что с нами произошло. Сильная буря, разразившаяся сразу после нашего отплытия, заставила дона Тито предположить, что нас подстерегли bandoleros. Поэтому, собрав два десятка человек с лодками и возглавив их, достойный алькальд отправился на поиски. Он знал, каким маршрутом мы должны были следовать, и обнаружил наш канал закрытым. Но, к счастью, мы были всего в нескольких сотнях ярдов от открытой воды, и чинамперос своими широкими ножами, похожими на косы и предназначенными для разрезания синты, вскоре прорубили проход для нашего каноэ и освободили нас.
Буря причинила ущерб и чинампам. Некоторые оторвались от основания и теперь плавали в воде. И, кроме того, дона Тито посетили настоящие грабители с большой дороги. Как я и предполагал, бандиты направились прямо к чинампе алькальда, но нашли ее брошенной, а кухню - опустевшей. Предвидя возможные последствия, алькальд еще до того, как они высадились, воспользовался средствами спасения, о которых говорил мне, скрылся в синте и вернулся только после того, как чужаки удалились. Разбойники уплыли вскоре после окончания бури, которая и им принесла немало вреда. Разочарованные тем, что не добрались до меня с товарищем, они все же не тронули обитателей чинамп.
Все это мы узнали от дона Тито во время освобождения из болотной тюрьмы. На чинампы мы с ним не вернулись. Он предложил сразу отвезти нас в город в лодке по большому каналу, но мы не без оснований отклонили это предложение. Бандиты могут все еще находиться в Тлалхуаке, а наши револьверы пусты, и нам нечем их зарядить. Нам еще повезло, что мы вообще прихватили с собой оружие. Поддельный рыбак видел у нас пистолеты, и этому мы, вероятно, обязаны своей жизнью. Мексиканцы испытывают ужас перед таким оружием, и поэтому разбойники не напали на нас в Тлалхуаке. Они пересмотрели свой план и решили захватить нас врасплох под покровом ночи.
Поэтому сын дона Тито отвез нас в Сан-Исидро, а там мы нашли лошадей, как и было намечено с самого начала.
Благополучно вернувшись в казармы, я дал себе слово никогда не отлучаться из города без сопровождения нескольких солдат.
Глава XV
ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАНУН РОЖДЕСТВА
Теперь в Мехико было три человека, которых я обязательно хотел бы увидеть снова: вор, укравший часы у капитана Морено, наш ложный рыбак-проводник и элегантный джентльмен по прозвищу Эль Гуапо.
Я называю их не в том порядке, в каком хотел бы с ними встретиться, а в обратном. Как я уже говорил, встреча с первым вряд ли дала бы мне что-нибудь, так как я бы его не узнал. К тому же из-за него я всего лишь потерял немного денег, приобретя взамен крепкую дружбу достойного человека. Что касается второго, его я бы сразу узнал, и был полон решимости заставить его расплатиться за предательство. Я не сомневался в его намерениях: заманить нас в ловушку в Тлалхуаке или где-нибудь в канале. Но мотивы его поступков не были мне ясны. Неужели наша первая встреча, которая окончилась такой отповедью, была для него оскорбительной и он решил отомстить? Я знал такие случаи среди мексиканцев его круга; они не хуже корсиканцев способны заниматься вендеттой. Но все же этот мотив недостаточен, чтобы объяснить многочисленные и сложные приготовления, которые приходилось ему делать, чтобы захватить меня. Более вероятно, что он и его сообщники - простые грабители, которые решили захватить меня и потребовать выкуп. Как бы то ни было, я вряд ли снова его увижу, и он больше никогда не напомнит мне о загадочной услуге.