В ответ на веселую болтовню сестры Елена только тяжело вздохнула. Она знала, что Дюпре был настоящим хозяином, а Джесси скоро станет хозяйкой, тогда как сама она будет всегда в зависимости от них. Мысль эта мучила ее, но не потому, чтобы она завидовала богатству сестры. Имей она возможность возвратить к жизни Чарльза Кленси теперь, когда она знала, что он не изменил ей, она с радостью поселилась бы с ним в самой скромной хижине Техаса и для полноты душевного счастья ей не нужно было бы никаких великолепий этого мира.
   Джесси, сказав это, двинулась дальше, а Елена молча последовала за ней. Они спустились к нижней части сада, где находилась вторая открытая площадь, также украшенная статуями. Младшая сестра повернулась к старшей и увидела на лице ее выражение беспредельного горя; догадавшись, что это она своими словами произвела на нее тяжелое впечатление, она хотела ей что-то сказать, но Елена остановила ее движением руки и подошла к двум стоявшим рядом деревьям. Это были померанцевое дерево и кипарис - эмблемы счастья и горя. Первое покрыто было цветами, на втором, кроме зелени и веток, ничего не было. Елена протянула к ним обе руки; с одного она сорвала веточку, с другого цветок. Белым цветком померанца она украсила золотистые волосы Джесси и, прикрепив в то же время веточку кипариса к своим черным, как вороново крыло, волосам, сказала:
   - Цветок тебе, сестра... ветка мне. Я украсила себя и тебя, как это приличествует каждой из нас... тебя для предстоящего тебе венчального торжества, себя для хладной могилы.
   Эти слова показались Джесси пророческими и точно стрелой пронзили ее сердце. Веселости как не бывало, и она, бросившись на грудь сестры, крепко обняла ее и зарыдала.
   На границе каждого поселения живет не меньше двух профессиональных охотников. В их обязанность входит снабжение поселенцев медвежатиной, мясом антилопы или буйвола, дикими индейками, шкурами рыси и пантеры. Что касается белок, кроликов, то охотники пренебрегают ими, оставляя их для любителей и цветных людей. Вместе с колонией Армстронга прибыли два таких охотника. Звали их Алек Гоукинс и Крис Текер. Первый был старый, опытный охотник на медведей, второй еще новичок. Со времени приезда своего в Сан-Саба они в изобилии снабжали колонистов разным мясом, в том числе и дикими индейками. Но охотникам было этого мало, они жаждали охоты на буйволов.
   Гоукинс и Текер уже осматривали берег на расстоянии десяти миль от зданий миссии вверх и вниз по реке, однако не только не встретили ни одного буйвола, но даже не видели признаков, указывающих на их присутствие.
   В тот день, когда у Армстронга обедали гости, оба охотника отправились на верхнюю равнину, в надежде найти там желанную добычу. Для этого им необходимо было переехать реку. Они перебрались на другой берег и направились к лежащим за нею скалам, подымаясь к ним по боковому оврагу, бывшему когда-то руслом реки. Взобравшись на вершину скал, они увидели перед собой безграничную степь, такую же сухую, как Сахара. На ней не было ни рощ, ни лесов, за исключением нескольких карликовых кедров, росших по окраинам скал, кучки кактусов, можжевельника и разбросанной в одиночку юкки. Нет, это место было не такое, чтобы на нем можно было встретить буйволов.
   Весь день до самого вечера ездили они, но, не встретив ни одного буйвола, решили вернуться домой. Спустившись по оврагу на четыреста ярдов вниз, они увидели деревья, а поскольку до миссии надо было пройти миль пятнадцать, а они с самого утра ничего еще не ели, то решили отдохнуть в тени и закусить. Поужинав маисовым хлебом и куском копченого сала, они готовились уже закурить свои трубки, как их внимание привлекло облако пыли, показавшееся на самом краю горизонта. Не было ли там стада буйволов, которых они тщательно проискали целый день? Поспешно спрятали они обратно трубки и, схватив ружья, внимательно всматривались в появившееся на горизонте облако, которое все больше и больше темнело. Поднявшийся внезапно порыв ветра рассеял облако, и охотники увидели вместо стада буйволов толпу всадников, по-видимому индейцев, которые куда-то спешили и мчались во весь опор по направлению ущелья, откуда спустились в овраг и мгновенно исчезли, как будто провалились сквозь землю.
   Прошло несколько минут, прежде чем охотники пришли в себя от удивления. Они были свидетелями зрелища, способного внушить тревогу, видели шайку свирепых дикарей, вооруженных копьями, томагавками и даже ружьями, украшенных перьями и разрисованных красками, что придавало им еще более устрашающий вид.
   - Ну и страшилища, - проговорил, наконец, Гоукинс. - Будь их сто вместо двадцати, я подумал бы, что нашему новому поселению грозит опасность. Они, как показалось мне, по направлению к нему и помчались... прямо к реке и к тому броду, что пониже. Надо ехать за ними, Крис, и выследить, что они затеяли. Краснокожие черти вряд ли думают грабить, а своровать-то своруют что-нибудь. На лошадей и за ними!
   В одну секунду вскочили охотники на лошадей и направились к вершине прохода, откуда открывался вид на долину. Спрятавшись под тенью кипарисов, они стали следить за индейцами, которые собирались переходить брод. Пространство, находившееся между скалами и Сан-Саба, занимало мили четыре и состояло частью из лугов, частью из леса, доходящего вплоть до самого берега реки. Краснокожие всадники въезжали именно в этот лес, когда охотники добрались до вершины ущелья, и последний из них скрылся на их глазах в лесной чаще. Охотники спустились по оврагу и направились к броду, который индейцы успели уже переехать. Следы лошадей виднелись на обоих берегах реки, но, в какую сторону они уехали, охотники не могли рассмотреть, а потому решили, что теперь им ничего больше не остается делать, как вернуться обратно в колонию. Жили они не в одной из хижин ранчерии, а в палатке, разбитой посреди небольшой рощи. Возвратившись домой, они тотчас же принялись за приготовление ужина из толстого двадцатифунтового индюка, убитого Гоукинсом вместо ожидаемого буйвола. Крис взял на себя обязанности повара и занялся ощипыванием птицы, а Гоукинс разводил тем временем костер перед палаткой.
   - Не время, собственно говоря, заниматься этим, Крис! - сказал вдруг Гоукинс. - У меня все не выходит из головы, что тут что-то неладно с этими индейцами. Я хочу пойти к дому и рассказать все полковнику. Ты оставайся здесь и продолжай жарить индюка, а я подоспею к тому времени, когда все будет готово.
   - Верно, - отвечал Текер, продолжая щипать индюка. - Не запаздывай только, если хочешь, чтобы на твою долю осталось еще жаркое. Я так проголодался, что в состоянии съесть целого индюка.
   - Не бойся, не опоздаю. Я не меньше тебя проголодался.
   Гоукинс вышел из палатки и направился к большому дому по тропинке, которая почти все время шла между громадными деревьями. Пройдя немного, он вдруг остановился.
   - Точно кто крикнул, - пробормотал он про себя, - и как будто женский голос.
   Он прислушался и сказал затем:
   - Нет, это, верно, застрекотала цикада. В теплую ночь они больше всего стрекочут.
   И он двинулся дальше к дому, прислушиваясь к каждому шороху.
   Из всего видно, что Фернанд что-то затевал. Над поселением нависла грозная туча, готовая разразиться опустошительным дождем.
   Туча, грозившая колонии, появилась в виде татуированных и украшенных перьями всадников, тех самых, которых заметили Текер и Гоукинс.
   Перебравшись через реку вброд, индейцы не поехали прямой дорогой, поднимавшейся с уступа на уступ, а избрали более узкую, трудную тропинку, по которой можно было добраться до дома только через несколько часов.
   Вероятно, у них были свои соображения при выборе длинной и трудной дороги, по которой они теперь пробирались с величайшей осторожностью.
   Между тем как полковник Армстронг весело беседовал с друзьями в столовой старого дома, татуированные всадники подъехали к нему и остановились в полумиле. Однако они остановились ненадолго, не расседлали и не разнуздали коней, а только привязали их к стволам деревьев.
   Люди спешились, но не разводили огня, не делали приготовлений к ужину и только подкреплялись глотком "огненной воды" из дорожных фляжек. В этом не было ничего удивительного: индейцы любят "огненную воду" не меньше белых людей. Странным было то, что всадники говорили между собой не по-индейски, а по-английски, на техасском наречии. Место, где всадники остановились, представляло собой почти круглую площадку, наполовину закрытую падающей от скалы тенью, а другая половина была ярко освещена луной. Взобраться наверх можно было только по узкой тропинке, по которой мог проехать только один всадник.
   Индейцы пока оставались на площадке, окружив одного из своих товарищей, на голову выше всех остальных, - видимо, предводителя шайки. Этот человек, очевидно, ждал чего-то или кого-то, так как взгляд его постоянно обращался к тропинке. Ожидание его утомило, и он посмотрел на часы. Непривычно было видеть такую вещь в руках дикаря. Конечно, теперешние дикари во многом отличаются от прежних и многие из них научились пользоваться часами. Главарь по-видимому, смотрел на них не из праздного любопытства. Число вспышек пороха, зажженного Фернандом, совпало со временем на часах - пробило десять. Главарь ждал этого сигнала. Выражение свирепой радости сверкнуло в его глазах. Этот сигнал предвещал опасность полковнику Армстронгу и его колонистам.
   Если бы кто узнал этих дикарей, тот, наверное, подумал бы: "Спаси, Боже, его дочерей! Их ждет ужасная участь - участь хуже смерти".
   XXV
   Девушки молча стояли под тенью двух деревьев. Они и не подозревали, какая серьезная опасность угрожает им. Елена понимала, что огорчила свою сестру, и тоже заплакала. Первой успокоилась Елена.
   - Полно плакать, Джесси, милочка! Будь хорошей девочкой. Ты маленькая дурочка, а я большая. Нехорошо было с моей стороны говорить так. Забудь мои слова и будем надеяться, что мы обе будем счастливы.
   - О, мне так хочется верить этому!
   - Верь тогда! Ты счастлива, и я постараюсь быть счастливой. Кто знает, что может сделать время... время и Техас? Ну, маленькая моя Ниобея, вытри свои слезы. Мои уже высохли.
   Она была неискренна, но ей хотелось успокоить сестру. Не успела она этого сделать, как на сцене появилось третье лицо, сразу изменившее направление их мыслей. Тот, чье появление так поразило их, не подозревал, по-видимому, этого. Шел он по центральной широкой аллее, оттененной деревьями, желая, по-видимому, остаться незамеченным. Это видно было и по его походке; он шел не прямо, спокойно, а пригнувшись и крадучись, как кошка, и то и дело осматривался назад. Последнее обстоятельство мешало ему видеть то, что было впереди него. Девушки стояли, держась за руки, когда раздались шаги. Джесси двинулась было вперед, обрадовавшись тому, что это, вероятно, Луи, но радость ее продолжалась не более минуты. Шаги оказались слишком осторожными для честного человека и слишком неуверенными для молодого плантатора. Вскоре они увидели, что это был не плантатор, а его мажордом. Такое неожиданное появление Фернанда рассердило их, тем более, что обе они не любили его. Сестры подумали, что его послали к ним с каким-нибудь поручением из дома. Поэтому они молча поджидали его, но оказалось, что они ошибаются. Честный человек не мог вести себя таким образом. Когда он проходил по открытой площадке вблизи фонтана, они увидели при свете луны, что выражение лица его неспокойно, что он, напротив, как будто чем-то встревожен и боится чего-то.
   - Что бы это значило? - шепнула Джесси на ухо Елене, которая в ответ на это закрыла ей рот рукой и потянула ее дальше в тень. Обе стояли молча и еле дышали. Их можно было принять за две статуи - Юноны и Венеры. К счастью, Фернанд не видел их. Он слишком был занят собственными мыслями, чтобы думать о том, нет ли кого поблизости. Главная аллея сада пересекалась боковой, которая вела к другой открытой площадке, поменьше первой, но также достаточно освещенной луной. Напротив этой площадки находилась брешь в стене; грязные кирпичи, вынутые из нее, лежали кучей по одну и другую сторону ее. Подойдя к ним, метис остановился на одну минутку и последний раз окинул взором сад. Довольный, по-видимому, что никто не следовал за ним, он вскарабкался на одну кучу, перелез на другую сторону и исчез из виду.
   - Что ему там нужно? - с удивлением спросила Елена.
   - Да, что ему нужно? - повторила Джесси.
   - На этот вопрос, сестра, ты могла бы ответить лучше меня. Он доверенный слуга Дюпре, который, вероятно, все рассказал тебе о нем.
   - Ни единого слова! Он знает, что я не люблю этого человека, что он с самого начала не вызывал у меня симпатии. Я не раз говорила ему об этом.
   - Это должно было бы заставить его уволить мистера Фернанда с должности. Твой Луи вряд ли будет держать его у себя, если узнает, что он не нравится тебе.
   - Разумеется, не держал бы, если бы только я настаивала на этом. До сих пор я не настаивала. Видишь ли, голубчик Елена, мой будущий муж и повелитель натура крайне доверчивая... боюсь, что он готов верить всякому. Он походит на всех креолов и не думает о завтрашнем дне. В нем нет и не будет никогда осторожности янки. Что касается этого малого, то он каким-то таинственным путем втерся в доверие к Луи. Отец также удивляется этому, но ничего не может сделать. Он доволен им, потому что Фернанд оказался способным и очень полезным помощником в делах. Что касается меня, то я все время не понимала, что это за человек, а теперь понимаю еще меньше. И зачем он только пошел туда... ты не догадываешься?
   - Ничуть... Не вор ли он? Как ты думаешь?
   - Не знаю.
   - Быть может, он украл что-нибудь в доме и несет теперь спрятать украденное в потайном местечке? Золото, например, у твоего Луи или что-нибудь из подаренных тебе драгоценных вещей?
   - Драгоценных вещей? Нет, они в безопасности, я их сложила в ящик и заперла в своей комнате, а ключ от нее у меня. Все деньги, какие есть у Луи... пятьдесят тысяч долларов... все они в серебре. Я удивлялась сначала, зачем он вез их с собой в таком тяжелом виде... целая фура, понимаешь? А теперь знаю, он объяснил мне: дело в том, что индейцы и другие жители на границе ценят серебро больше золота.
   - Если Фернанд вор, то не может быть, чтобы он украл серебро. Видно было бы тогда, что он несет что-то очень тяжелое... и ему не так-то легко было бы перебраться через стену.
   - А между тем он прыгнул на ту сторону как кузнечик.
   - Я бы сказала, перебрался с ловкостью змеи. Никогда еще не видела я человека, который бы так напоминал дьявола, как он.
   При этом сравнении Елена невольно вспомнила Ричарда Дерка, а затем и Чарльза Кленси.
   - Не пойти ли нам домой? - спросила Джесси.
   - Почему?
   - Рассказать Луи о том, что мы видели... чтобы он был осторожнее с Фернандом.
   - Предостережение наше останется без внимания. Боюсь, что Луи не поверит, что его доверенный слуга способен на подлости, пока не случится что-нибудь очень неприятное. Быть может, Джесси, наши подозрения с тобой напрасны, и мы незаслуженно оскорбляем Фернанда. Останемся еще немного и посмотрим, что из этого выйдет. Он, без сомнения, скоро вернется из своей таинственной прогулки и нам удастся, быть может, узнать, в чем дело. Подождем, правда? Ты не боишься?
   - Сказать откровенно, боюсь немножечко. Знаешь, Елена, при виде Фернанда мною овладевает то же чувство, какое я испытывала при виде того великана на улицах Нечиточеса. Он иногда так же смотрит на меня, как и тот, и взгляд его преследует меня. А между тем они совсем не похожи.
   - А так как с тобой ничего не случилось в Нечиточесе, будем надеяться, что и здесь ничего не случится. Если ты боишься, пойдем тогда. Любопытство мое, однако, очень возбуждено тем, что мы видели... и мне хотелось бы узнать, чем все это кончится. Ну так что, идем или останемся?
   - Я больше не боюсь. Ты внушаешь мне мужество, сестра! Может быть, мы узнаем что-нибудь такое, о чем придется сообщить Луи.
   - В таком случае остаемся.
   Решив дождаться возвращения метиса, сестры стали обдумывать, где бы выбрать получше место, откуда можно было бы все видеть и в то же время самим оставаться незамеченными.
   - На обратном пути, - сказала Елена, - он будет проходить здесь, а не по центральной аллее. Удивляюсь, как он не заметил нас, проходя мимо. Наверное, потому, что он то и дело оглядывался назад. По-видимому, он не очень спешит вернуться. Стоит ему заметить нас, и мы тогда ничего не узнаем. Где бы найти наиболее удобное место для наблюдения за ним?
   Сестры осмотрелись и вскоре нашли подходящее для своей цели место: вдоль всей стены рос роскошный, густой кустарник, а вблизи него находилась беседка, густо покрытая вьющимися растениями. Они хорошо знали это убежище и посещали его раньше. Несмотря на то, что луна светила ясно, внутри беседки было так темно, как в самой темной пещере. Забравшись в нее, они могли видеть все, что делалось снаружи.
   - Самое подходящее место, - шепнула Елена.
   Сестры двинулись к беседке. Чтобы добраться до нее, необходимо было вернуться к главной аллее и пройти мимо того места, где внизу стены находился пролом, сделанный, по всей вероятности, теми самыми индейцами, которые избили миссионеров. Дорожка, ведшая к беседке, была усыпана камнями, и сестрам приходилось ступать осторожно, чтобы не споткнуться. В белых развевающихся платьях они двигались бесшумно вперед, точно сильфы или лесные нимфы. Для полноты картины не доставало только, чтобы из лесу вынырнули сатиры или лесные демоны. Да демоны эти и были недалеко. Тихонько скользя вперед, сестры поравнялись, наконец, с проломом в стене. Любопытство заставило их заглянуть в отверстие и посмотреть, что делается в лесу. Точно очарованные смотрели они в его мрачную глубину, но ничего не видели, кроме мерцания летающих светляков и ничего не слышали, кроме знакомых звуков, присущих южным ночам. Но не успели они двинуться дальше, как услышали звук шагов... неуверенных, спотыкающихся, как будто бы кто-то шел по камням. В ту же минуту они увидели человека, перелезающего через стену.
   - Фернанд!
   Никакой возможности спрятаться не было - он их увидел. Соскочив на землю, он пошел прямо к ним. У него был вид человека, чувствующего себя хозяином положения. При свете луны можно было видеть выражение его лица. Ни малейшего признака подчиненности, напротив, дерзкие глаза сверкали зловещим мрачным блеском, на губах играла сатанинская улыбка, открывавшая два ряда блестящих, как у тигра, зубов. Он не успел сказать ни слова, потому что Елена сразу остановила его. Гордая девушка, возмущенная тем, что видела, и слишком бесстрашная для того, чтобы испугаться, с негодованием обратилась к нему.
   Вместо того чтобы ответить ей, метис крикнул кому-то, стоявшему позади:
   - Одеяла сюда! Скорей, не то...
   Не успел он закончить фразу, как послышался какой-то странный, смешанный гул голосов и шум шагов, отверстие в стене заполнилось темной массой, которая тут же распалась на отдельные, ясно видимые человеческие фигуры. Крик испуганных сестер был заглушен одеялами, наброшенными на них. В ту же минуту чьи-то руки подхватили их, и они почувствовали, что их подняли и куда-то понесли.
   XXVI
   В тот момент, когда похитители уносили его дочерей, полковник Армстронг занят был весьма интересным разговором со своими приятелями-колонистами - он обсуждал вопрос о том, стоит или не стоит разводить сахарный тростник в новой колонии. Всем было известно, что почва и климат данной местности были самые благоприятные для этого, и разговор главным образом сводился к тому, какие расходы потребуются для перевозки сахарного тростника по территории, где не было ни железнодорожного пути, ни пароходного сообщения.
   В это время открылась дверь, и в столовую зашел Гоукинс.
   - Вблизи колонии появились индейцы! - громко сказал он.
   Эти слова произвели поразительное действие на всех присутствующих, которые мгновенно вскочили со своих мест и окружили охотника, желая поскорее узнать, в чем дело. Один только полковник Армстронг, как старый, бывалый солдат, сохранял присутствие духа и нисколько не смутился заявлением Гоукинса.
   - Индейцы? С чего вы взяли, Гоукинс? Какие у вас для этого есть основания?
   - Самые неопровержимые, полковник! Я и Крис Текер видели их.
   - Где?
   - Длинная это история... Если у вас хватит терпения выслушать меня, я постараюсь сократить ее.
   - Хорошо, расскажите!
   Охотник исполнил его просьбу, закончив свой рассказ словами:
   - Куда они девались потом и где они теперь, этого я не знаю. Я могу сказать только то, что я уже сказал: вблизи колонии появились индейцы.
   Достаточно было и этих слов, чтобы плантаторы встревожились, тем более, что они впервые могут столкнуться с индейцами. В Восточном Техасе, где колонии давно уже основаны и находятся на довольно близком расстоянии друг от друга, о дикарях никто и никогда не думал, и только по соседству с Колорадо можно было скорее ожидать встречи с индейцами, не с враждебными, как раньше, а с дружески настроенными после мирного трактата, недавно заключенного с ними. Но полковник Армстронг, хорошо знакомый с повадками краснокожих, не особенно доверял их обещаниям, зная, что все трактаты подобного рода исполняются дикарями лишь до тех пор, пока они находят это нужным, а затем нарушаются при первом удобном случае. К тому же он слышал еще, что этот мирный трактат принят был только одним племенем команчей, тогда как другие мелкие племена продолжали по-прежнему грабить пограничные колонии, красть лошадей и все, что попадалось на их пути. Вот почему в продолжение всего путешествия полковник соблюдал все необходимые предосторожности, расставляя на ночь часовых и даже пикеты. Не встретив нигде ни одного индейца, колонисты успокоились и, прибыв на место своего назначения, почувствовали себя сразу как дома, отбросив мысль о всякой дисциплине. Уверенность в полной безопасности была также причиной и того, что все сидевшие за столом так спокойно отнеслись к рассказу доктора о подозрительном поведении слуги Дюпре и только теперь, после донесения Гоукинса, задумались над ним. Как знать, не имел ли метис каких-либо сношений с индейцами, которым помогал в составлении плана грабежа. Мысль об этом взволновала всех гостей полковника, и они решили тотчас же приступить к энергичному расследованию.
   - Дюпре, пошлите-ка за вашим метисом! - сказал полковник. - Послушаем, что он расскажет нам о себе.
   - Позвать сюда Фернанда! - крикнул креол одному из негров, прислуживавших за столом. - Чтобы сейчас же пришел сюда!
   Негр поспешил исполнить данное ему приказание, но, вернувшись через несколько минут обратно, сказал, что Фернанда нигде не могут найти.
   - Как ты говоришь, мальчишка! - крикнул Дюпре таким голосом, что у негра подкосились ноги. - Разве его нет в доме?
   - В том-то и дело, масса Луи, что нет. Фернанда тут нет. Мы обошли все комнаты, и двор, и скотные дворы, и везде звали его, во весь голос кричали, но нигде его не видели... он ни разу не ответил нам... значит, его здесь нет.
   У молодого плантатора сразу испортилось настроение, да и у всех остальных тоже. Все невольно думали о том, что им угрожает какая-то опасность, связанная с поступками Фернанда, но какая и насколько она близка, они и не подозревали. В другое время и при других обстоятельствах никто из них не обратил бы внимание на отсутствие метиса, предположив, что он отправился посетить кого-нибудь из живущих в ранчерии. Но после рассказа доктора и донесения Гоукинса все гораздо серьезнее отнеслись к такому поведению метиса, который теперь подозревался в измене. Придя к такому решению, все вернулись опять к столу, чтобы выпить еще по стакану перед тем, как принять какое-то решение. Не успели они, однако, взяться за стаканы, как дверь в столовую с шумом распахнулась и в комнату вбежал тот самый негр, который только что докладывал о Фернанде.
   Он весь дрожал, в широко открытых глазах был ужас.
   - О, масса полковник! Масса Луи! Все мы пропали! Везде индейцы! Там во дворе их тысячи... Бьют всех, кого попало!
   Все побросали стаканы и бросились к дверям... Но за ними они увидели раскрашенные лица и головы с убором из перьев и длинными черными волосами. Пораженные этим ужасным зрелищем, они остановились, но вслед затем снова бросились к дверям... Им не дали выйти: дверь с громким стуком закрылась и послышалось щелканье замка.
   - Закрыты на ключ, клянусь истинным Богом! - воскликнул Гоукинс.
   В ответ на его слова раздался громкий крик бешенства и затем все стихло. Несколько минут все стояли, точно парализованные, с недоумением и отчаянием переглядываясь друг с другом. Они поняли, что это нападение индейцев, и что опасность, казавшаяся им только вероятной, стала теперь реальной. Они недолго стояли в нерешительности. Гоукинс, сильный, как Геркулес, бросился к дверям, чтобы выломать их; остальные поспешили ему на помощь. Но дубовая дверь не поддавалась их усилиям, к тому же открывалась она вовнутрь. Тогда они бросились к окнам, но, увы!.. Толстые железные решетки были так крепки и прочно приделаны к окнам, что не было никакой возможности сломать или вынуть их.
   - Вот так попались, клянусь Предвечным! - воскликнул охотник. - Да, джентльмены, мы сидим в прочной клетке!
   Трудно передать, что думали колонисты в этот ужасный час. Они находились в темноте с той минуты, когда двери были закрыты. Они сами погасили свет в ожидании, что индейцы будут стрелять в них, и теперь удивлялись, что совсем не слышно выстрелов, а между тем они знали, что команчи всегда носят при себе огнестрельное оружие. Пленники слышали только голоса... домашних слуг, как им казалось... мужские и женские... негров или мулатов. Затем крики... слова мольбы... стоны, хрипенье. Но почему индейцы не стреляли? Почему не кричали?.. Почему не слышно было воинственного крика команчей? Скоро все смолкло, и мертвая тишина воцарилась в комнате и снаружи во дворе.