- Пусть будет по-твоему, - ответила Волумна. - Я соберу совет за час до сумерек.
Асканий повернулся к Кукушонку и Лавинии:
- Вы позволите королеве дриад покинуть этот зал?
- Ты злая женщина, - сказал Кукушонок. - Помнишь крота, который грыз корни твоего дерева, когда я был маленьким? Это я посадил его туда. Если ты что-нибудь сделаешь с мамой, то это будет уже не крот, а что-нибудь похуже.
Когда Волумна вышла из зала, Лавиния шепнула Асканию:
- Я ей не доверяю. Она будто не видит тебя, даже когда ее глаза широко раскрыты.
- Я знаю, - ответил он, - но я не позволю обмануть себя.
Он ощущал себя не так уверенно, как могло показаться по его прямой осанке и непреклонному выражению лица. Один Кукушонок всегда понимал, что Асканий чувствует на самом деле. Но он не стал подвергать опасности Кукушонка и оставил его в Лавинии, несмотря на настойчивые просьбы взять с собой.
- Стереги Помону, - велел ему Асканий. - Пусть Лавиния даст ей напиток из желудей. Он, конечно, не спасет ее, у Помоны ведь нет отца-человека, как у тебя, но может продлить ее дни, мы вовсе не хотим, чтобы она умерла.
Асканий поставил своих воинов у входа в Зал советов, чтобы они проверяли идущих туда дриад и отбирали у них ядовитые булавки и другое оружие.
В зале его охраняли вооруженные люди - двадцать пять лучших солдат - с мечами и щитами, в наголенниках и кирасах. Но Волумна была хитра, как фавн, и гораздо более коварна. Бесстрастные лица ее подруг тоже не вызывали доверия.
Все же она не стала увиливать от признания и сделала его сухо и кратко, подобно сообщению армейского разведчика: уничтожение ее племени львами; последовавшая вскоре за этим смерть матери; доверие к фавну, который, воспользовавшись ее дружбой, овладел ею; правда о Дереве.
- Я не хотела, чтобы вы узнали эту горькую правду, - сказала она в заключение. - Я хотела оградить вас от нее и от сознания собственного унижения. Я не жду от вас одобрения и прошу лишь не осуждать меня.
Никто не шелохнулся, только тени, отбрасываемые масляными светильниками и тлеющими углями в открытом очаприготовленными для их зажигания, пробегали по комнате. Не слышно было ни единого звука, лишь приглушенное дыхание дриад, на лицах которых невозможно было прочесть, что они думают, и чуть более громкое - смелых, но сейчас оробевших мужчин, не желавших выглядеть трусами в глазах женщин, которые их ненавидели. Асканий не понимал, что выражают лица дриад, эти белые лепестки на фоне непроглядной ночи. Он никогда не умел читать женские лица, даже при ярком солнечном свете. Мужчина может казаться суровым, бесстрашным или грустным. Но ему трудно быть загадочным. Женщина же кажется такой, какой она хочет казаться, и может выбрать для себя загадочность Сивиллы [... загадочность Сивиллы - Сивилла - в греческой мифологии прорицательница, в экстазе предсказывающая будущее. По традиции первой Сивиллой, от которой получали имя остальные, была троянка, дочь Дардана и Несо. Позже возникло представление о двух, четырех и даже десяти Сивиллах. Их называли по месту их обитания. Сивилла покровительствовала бежавшему из Трои Энею; предупредила о грядущих бедствиях, помогла спуститься в Аид и встретиться там с отцом, предсказала великое будущее основанному им городу.].
Девочек не позвали на совет, присутствовали только молодые девушки и зрелые женщины, те, которые уже побывали в Дереве или собирались это сделать. "Им трудно, - думал Асканий, пытаясь подражать мудрым и взвешенным размышлениям отца. - Им трудно так быстро понять, что их враги были их любовниками, Бога нет, а королева, чем бы это ни объяснялось, - лгунья".
Он разглядывал их лица, пытаясь вызвать в себе сочувствие к ним, и с удивлением стал замечать, что не все они одинаково бесстрастны: каждая по-своему переживает то, что она сейчас услышала, и прячет это от посторонних глаз. Сегета не похожа на Волумну, она невозмутима, но не холодна; мороз, но не снег. Рузина - кажется, так зовут дриаду с крошечными, как мотыльки-бражники, ушками - смотрит то на него, то на Волумну, и во взгляде ее проскальзывает боль. Может, еще есть надежда, и они сами изберут вместо Волумны другую королеву. Вечный Лес перестанет быть врагом человека, а дриады и воины смогут разговаривать, а возможно, и любить друг друга. (Афродите известно, что большинство женщин в Лавинии некрасивы и вызывают лишь сочувствие: немолодые троянки, утомленные морскими бурями, их дочери, так и не сумевшие расцвести на чужой земле, родственницы Лавинии, как и она, после недолгой юности становящиеся некрасивыми и грузными.)
Первой заговорила Сегета, и ее слова вселили в Аскания веру:
- Волумна, позволь нам самим сделать выбор. Фавны использовали нас в своих интересах. Мы отдавали сыновей на съедение львам. Мы поступали жестоко по отношению к Меллонии и ее сыну.
- Я избавила вас от необходимости делать мучительный выбор, это привилегия и, порой, мука королевы.
- Но сейчас нет другого выхода. Даже у тебя, когда твоя дочь в Лавинии.
В мерцающем свете ламп Асканию показалось, что на лице дриады появилась трагическая решимость. Все-таки в ней было величие. До сих пор оно использовалось во зло. Но теперь?..
Она воздела руки, будто призывая своих людей молиться Кормящей Матери:
- Всегда есть выход, даже если это смерть!
Ее лицо стало совсем безжизненным, словно она слишком долго находилась вдали от дерева. Окутанная молчанием, она бессильно опустилась на колени. Асканий почти пожалел ее. Можно было подумать, она вот-вот потеряет сознание.
Оказалось, что в комнате есть еще одна дверь, скрытая в земляном полу, - деревянный круг на кожаных петлях. Волумна стала поднимать его, как поднимают крышку на бочке с вином. Асканий выхватил меч.
- Волумна, если ты попытаешься исчезнуть из этой комнаты, мои солдаты убьют тебя!
- Но это моя комната, - улыбнулась она, - и не я, а вы исчезнете отсюда, чтобы освободить место моим друзьям.
Зал стал наполняться кошмаром. Сотней кошмаров. Ядовитыми пауками. Подобно коварно надвигающемуся приливу, они появлялись из ямы, из недр земли, из лабиринтов, ведущих к Гадесу. Черный прилив, поднимающийся будто по зову луны, медленно, ритмично, неумолимо. Асканий принял меры против нападения пчел, отобрал у дриад ядовитые булавки. Но пауки - носители яда, обожаемые дриадами, покорные им, их домашние любимцы, вроде котов у троянцев, - такую угрозу был способен предвидеть и предотвратить лишь его отец.
Несомненно, в их янтарно поблескивающих челюстях, по-хрустывающих, как тонкие сухие ветки, колеблющиеся на ветру, оставалось еще немало яда. Они были даже красивы какой-то смертоносной красотой, в них чувствовалась сила природы, как в лаве, и повиновались они законам, неизвестным Асканию. Они несли смерть всякому, кто пытался их остановить, но делали это неосознанно. Не так, как те, кто повелевал ими.
Жизнь в комнате будто угасла. Нет, просто в ней становилось все темней и темней: один за другим задувались светильники. Это делали сидевшие рядом с ними дриады, а очаг был быстро накрыт медной крышкой. В меркнущем свете Асканий успел заметить удивление на лицах большинства собравшихся. Впервые у них не хватило времени придать им бесстрастное выражение. Он был уверен, что Волумна тщательно спланировала нападение, привела пауков из их гнезда под ее деревом и спрятала в пещере под Залом советов, но, похоже, не решилась поведать о своем плане всем дриадам. Тайну знали лишь те, в чьей преданности она не сомневалась даже после откровений о фавнах. Вряд ли могло утешить, что для большинства дриад предательство Волумны было неожиданным. Они по-прежнему оставались ее подданными, хозяевами наступавшего прилива, который шелестел по сухим листьям, как предвещавший бурю безобидный шум дождя.
Теперь видны были лишь светящиеся зеленые глаза. Черный прилив превратился в прекрасную звездную ночь, полную смерти. Вскоре она рассыплется у его ног на множество отдельных смертей. Он - царь, сын Энея. Он должен либо говорить, либо действовать, чтобы спасти своих людей. Сначала говорить, и лишь потом действовать - как это трудно для такого решительного человека, как он.
- Волумна, ты допустишь, чтобы твоя дочь умерла?
- Да, Асканий. Солдаты, которых ты оставил в Лавинии, могут прийти и уничтожить наши деревья. Но ты будешь уже мертв. Ты и твои люди, находящиеся в этой комнате, и многие из тех, кто придет мстить за тебя.
Дриады стали тихо и нежно посвистывать, как хозяйки, подзывающие своих любимцев. Прилив делился, распадался на части, пауки подползли совсем близко к его солдатам.
Во время первой атаки Аскания спасли глаза. Они застыли на месте и уставились прямо на него. Он слышал щелканье сжимающихся челюстей и с трудом разглядел в темноте восемь напружиненных лап, кривых и мохнатых. Паук готовился к роковому прыжку. Асканий знал, как уклониться от копья, увернуться от дротика, сейчас он спасся от самого страшного оружия. Он отпрыгнул в сторону с ловкостью воина, в детстве наблюдавшего, как сражается Ахилл, а подростком дравшегося бок о бок с отцом. Он ощутил, как по нему скользнули скрюченные лапы, услышал, как рядом с ним на листья шлепнулся паук, и стал неистово давить ногой там, откуда донесся звук. Даже сквозь кожаную подошву он почувствовал, как в предсмертных судорогах бьется мускулистое тело.
Голос Аскания загрохотал, как щит под ударами меча:
- Дриады! Ваша королева сказала, что всегда есть выход. Сейчас вы можете выбрать жизнь. Вы можете выбрать отцов для своих детей. Вы знаете, что фавны - вонючие дикари. Вы думаете, что и мои люди такие же. Но разве они смогли хотя бы приблизиться по жестокости и коварству к вашей королеве?
От наступившей тишины в комнате стало еще темней. Она не отозвалась звуками, как должна была, а окрасилась чернотой. Больше нечего было сказать, пришло время действовать.
Асканий не мог рубить мечом в темноте, он боялся поранить друзей и дриад. Оставалось лишь давить эту восьминогую смерть, целясь в глаза, холодные, немигающие глаза, которые нельзя было спрятать. Возможно, он погибнет, погибнет и большинство его солдат. "Кукушонок вырастет и станет мудрым царем. А Меллония? Что будет с ней, обреченной почти на бессмертие, запертой в своем дереве? На смену Белому Сну будет приходить зеленая весна (но не для нее); будут лететь годы, складываться в поколения (но не для нее). Отец не ошибся. Его любовь была обречена".
Изо всех концов комнаты в ответ на тихие нежные звуки надвигался кошмар, вот пауки уже окружают их...
Защищаясь от второй атаки, Асканий поднял щит и почувствовал, как тело ударилось об его острые бронзовые грани.
- Довольно лжи! - голос всегда хладнокровной Сегеты звучал страстно. Почему мы должны умирать из-за глупого самолюбия жестокой старухи? Той, которая, не задумываясь, жертвует своей дочерью и всеми нами? Помогите мне зажечь светильники.
Оранжевые языки пламени взвились кверху, как только с почти потухших углей в очаге сняли крышку. Сегета взяла один из них маленькими медными щипцами.
В дрожащем свете появились коричневые стены и совсем не страшные корни, каждый светильник казался отдельной луной. Смертоносные звезды гасли в ночи.
- Кыш, кыш, - говорила Сегета, загоняя пауков обратно в их гнездо, остальные дриады помогали ей, мелодично насвистывая особым тонким свистом, означавшим, что паукам пора уходить. Казалось, будто земля вновь обрела власть над Подземным миром, жизнь победила смерть.
- Мы изберем новую королеву, Асканий.
Глава VI
Кукушонок вприпрыжку бежал по лесу к Лавинию. Он с легкостью перелетал через кучи листьев, виноградную лозу, корни и камни, почти не чувствуя их под своими длинными ногами. Он казался себе сильным, ловким и очень нужным: у него было важное поручение. Он нес послание, которое его мать передала Асканию: "Когда солнечная колесница промчится по небу, дриады придут к тебе, чтобы принести присягу на верность". Три дня назад она вышла из заточения, бледная, обессиленная, как после Белого Сна. А сегодня, провожая Кукушонка, светилась от счастья, будто из Ливии прилетели аисты, и дерево ее расцвело и покрылось птичьими гнездами.
Асканий, даже не повидавшись с Меллонией, прямо из Зала советов поспешил в Лавиний, чтобы освободить Помону. Волумна, как только ее лишили королевского звания, исчезла. Она не вернулась в свое дерево и даже не захотела увидеться с дочерью.
Подбегая к берегу Нумиции, Кукушонок стал насвистывать. Внезапно он остановился: может, следует задержаться у могилы отца и выразить свою скорбь?
- Отец, - прошептал он, - как ты там, в Элизиуме? Говорят, мертвые приходят в мечтах и сновидениях, чтобы утешить тех, кого они любят.
И, действительно, он услышал голос. Что это было, шелест деревьев, стук дятлов или свист крыльев ласточки? Дух его отца или игра воображения?
"Не скорби обо мне в этот счастливый день, когда троянцы и дриады научились жить в мире. Когда Меллония и Асканий встретились как друзья, и ты обрел их обоих".
То, что он услышал затем, несомненно, происходило наяву. Кто-то большой легко и осторожно шел, раздвигая листья. Это мог быть только лев. Кукушонок решил побыстрее перейти через реку и ускорил шаг. Время для рискованной встречи с незнакомым и, возможно, голодным львом было явно неподходящим. Но в том, как ступал этот лев, и как от него пахло шерстью и землей, чувствовалось что-то знакомое. От всех львов пахнет по-разному, и у каждого своя поступь. Это был друг Сатурна, тот самый, с которым Кукушонок и Асканий познакомились после того, как они оставили Меллонию у могилы отца. О том, чтобы не поздороваться, не могло быть и речи.
Между двух вязов, среди кустов ежевики, бежала, скрываясь в темном лесу Сатурна, тропинка.
- Кукушонок.
На тропинке стояла Волумна, преграждая ему путь. К Разорванному платью прицепились колючки, волосы растрепались и спадали на уши, седина почти вытеснила зелень, будто снег накрыл траву. Она казалась совсем старой и выглядела на свои три с лишним сотни лет.
Волумна поднесла к губам трубку для выдувания отравленных стрел, маленькое, изящное оружие, выкованное из серебра, удивительно похожее на флейту. Одно движение - и она прикоснется к ней ртом, легкий выдох - и смерть полетит ему прямо в лицо, в сердце, туда, куда она прицелится. А стрелок она меткий и попадает в летящего дятла с пятидесяти шагов. Можно напасть на нее, можно побежать в противоположную сторону, но спастись от ее стрелы все равно не удастся.
- Я ждала тебя, - сказала она, - ты идешь в Лавиний?
- Да.
- К своему брату? Сыну Энея?
- Да, Волумна.
- Мне нужно тебе что-то сказать.
Она была такой старой, седой и бледной, что на миг ему пришла в голову безумная мысль: "Не хочет ли она попросить, чтобы я вступился за нее перед братом?"
- Твой отец погиб в стычке с рутулами.
- Я знаю.
- Так вот, это я обнаружила их в лесу. Они хотели всего лишь поохотиться, и ничего больше. Но я сказала Повесе: "Они вытащили ваши сети. Напали на ваше поселение. Убили твоих друзей. Ты должен пожаловаться Энею. Он прогонит их". Повеса поверил мне и сделал все, как я сказала. Мне не потребовалось даже подкупать его.
- Мой отец пришел туда, и рутулы убили его...
- Он пришел, но вовсе не рутулы его убили. Неужели ты действительно думаешь, что эти жалкие оборвыши могли победить троянского героя? Он сражался сразу с тремя и вовсе не собирался уступать им. Под ударами его прославленного меча щиты разлетались на кусочки. Один из рутулов упал на колени. Другой обратился в бегство. В какой-то момент Эней повернулся спиной к кустам и деревьям. И тут я нанесла удар. Никто не видел меня. Невозможно заметить дриаду в ее зеленой тунике, если она этого не хочет. И для рутулов, и для троянцев я была всего лишь листвой и туманом. Это я убила твоего отца!
Кукушонок больше не боялся ее стрел. Одиннадцать лет непрерывной ненависти поразили его, как удар молнии, посланной Зевсом. Он стал деревом, загоревшимся священным огнем, пришедшим с небес. Но, в отличие от дерева, он мог двигаться и нападать, даже не обращая внимания на стрелы, смазанные быстродействующим ядом. Сейчас он способен был прыгнуть лучше любого паука.
Но все же он опоздал. Более опасная молния, опередив его, вылетела из леса Сатурна. Волумна, наделенная острейшим слухом, забыла первую заповедь леса: всегда прислушивайся.
- Друг! - закричал Кукушонок. - Не глотай ее целиком! Ты отравишься стрелами!
Но оказалось, он боялся зря. Друг Сатурна был слишком привередлив, чтобы рисковать своим здоровьем. С тщательностью повара, готовящего дичь к царскому столу, он освободил Волумну от таких несъедобных деталей, как одежда, булавки и стрелы, и теперь наслаждался трапезой.
Лес двинулся на встречу с равниной. Возглавляемые новой королевой даже Кукушонок еще не знал, кого они избрали, - дриады шли, чтобы принести клятву верности Асканию, царю и победителю. Они вплели в волосы нарциссы, в руках у них были корзины, наполненные гранатами, похожими на красное золото. Это мог быть праздник или похороны. Наверное, и то и другое.
Асканий и Кукушонок ожидали их у входа в город, стоя на вершине холма, у подножия которого расстилалось поле. Оно было заполнено оживленными фавнами и кентаврами, пришедшими из дальних уголков Вечного Леса, чтобы посмотреть, как ненавистные им дриады будут унижены перед троянцами. Кентавры всегда занимались сельским хозяйством и сейчас на поле, как грибы, выросли сделанные ими лотки - круглые куски дерева под голубыми парусиновыми навесами, где они собирались продавать свои овощи - чечевицу, тыквы и кабачки. Фавны пришли сюда не работать, а поглазеть, а если удастся, и украсть, что плохо лежит или останется от продажи. Кукушонок втянул носом воздух. Сильно пахло затхлой рыбой и свежими фруктами. Среди толпы он заметил Повесу, непривычно чистого, в шлеме, нагрудных пластинах и с флейтой. Похоже, он приготовился как воевать, так и играть.
Большинство жителей города - около трех сотен мужчин, женщин и детей поднялись на городскую стену, чтобы приветствовать дриад, все, кроме тех, кто охранял вход в город, самого царя, его брата и Лавинию. Асканий все еще не полностью доверял дриадам.
- Неизвестно, может, новая королева будет хуже Волумны.
- Помона слишком молода, чтобы стать королевой, - обнадежил его Кукушонок.
Медленно извиваясь, как длинная зеленая змея, из леса показалась процессия. Кукушонку пришлось внимательно всматриваться, чтобы различить отдельных дриад в зеленых туниках. Он вспомнил, что не всегда и не все они действовали заодно. Он вырос среди них, но дриады все равно казались ему даже в ущерб себе покорными королеве, безответными вроде рабочих пчел. Он забывал, что были такие дриады, как его мать, ни в чем не похожие на бывшую королеву, и что новая властительница потребует иного подчинения и выдвинет новые идеалы. Чуткие ноздри Кукушонка уловили запах бергамота, хотя Асканий утверждал, что в воздухе пахнет лишь тухлой рыбой. ("Эти грязные фавны", бормотал он.) Послышалось пение дриад, печальное и заунывное ("Лишь ночь приносит облегчение"), а потом радостное ("И вновь вернутся птицы в ветви").
- Радуются они или грустят? - спросил Асканий. - Не могу понять.
- Я тоже не понимаю. Даже после двенадцати лет жизни рядом с ними. Они и сами не понимают себя. Как ты думаешь, их королевой станет Сегета?
- Вполне возможно, - ответил Асканий, - после ее речи в Зале советов. Только у нее хватило смелости выступить против Волумны. Но все равно наверняка сказать трудно. У всех в волосах нарциссы, но ни на одной не видно короны.
- Феникс, пойдем им навстречу, хоть ты и царь. Там мама, и она улыбается нам.
- Хорошо, Кукушонок, только не беги. Ради подданных мы должны держаться с достоинством.
Два брата спустились по склону. Кукушонок шел первым, пытаясь вышагивать как можно более величественно, но мать его была так невообразимо хороша - он никогда не видел у нее такого румянца, ярче гранатов, лежавших в корзине, - что Кукушонок не выдержал и побежал, а за ним и Асканий. Оказавшись в объятиях матери, он вдруг ощутил, какая она хрупкая и маленькая! И как силен и надежен он сам, приведший ее к Асканию, а теперь и в Лавиний!
Кукушонок не забыл и брата:
- Теперь ты обними ее, Феникс.
Асканий обнял и не отпускал Меллонию, пока Кукушонок не похлопал его по плечу и не прошептал:
- Спроси, кто теперь новая королева.
Асканий выпустил Меллонию из своих объятий и, не отрывая взгляда, запинаясь, неожиданно робко сказал:
- Мы приготовили для вас пир. Но где ваша королева? Я должен приветствовать ее.
- Ты уже сделал это, - засмеялась она. - И вовсе не по-царски.
- Но ты так молода, - воскликнул Асканий. ("Молода! - подумал Кукушонок. - В двадцать-то девять лет!")
- Я ждала, когда ты коронуешь меня. Ты теперь повелитель леса.
Асканий снял хризолитовую корону и осторожно надел ее Меллонии на голову. Она была ей велика, и драгоценные камни померкли рядом с сиянием ее малахитовых волос. Меллония же протянула ему корзину с гранатами.
- Скромный дар, но поднесенный с любовью.
Пока Асканий, не отрывая взгляда, смотрел на Меллонию, будто она была первой женщиной и, конечно, первой королевой, которую он увидел в своей жизни, Кукушонок наблюдал за дриадами, пытаясь понять, что они думают. Они больше не казались самодовольными или бесстрастными. Конечно, некоторые дриады постарше сохранили свой надменный вид. Подчиниться мужчинам? Немыслимо! Они холодно смотрели перед собой, будто он и Асканий были всего-навсего слугами фавнов, а во главе их стояла не его мать, а Волумна. Сегету, Рузину и большинство более молодых дриад явно одолевали сомнения доверять троянцам или нет. (Кроме Помоны, которая, заметив на стене Мелеагра, уже не отводила от него взора, не испытывая при этом никаких сомнений.) Позволят ли Меллонии править самой или Асканий будет делать это вместо нее? Превратятся ли дриады в подданных или будут считаться союзниками? Всю жизнь, а жизнь некоторых из них исчислялась веками, им говорили, что мужчины - грубые дикари. Но сегодня один из них надел свою корону на голову их королевы, а взгляды его солдат, следивших за ними со стен города, выражали отнюдь не злобу, а призывную нежность, способную смягчить даже сердце Горгоны.
Асканий обратился к дриадам с несвойственной ему сдержанностью и самообладанием, хотя, как подозревал Кукушонок, ему легче было бы отразить атаку целого полчища эллинов.
- Я приготовил для вас и вашей королевы угощение. Будьте нашими дорогими гостями. Вас ждут мои люди, приплывшие из далекой страны. Наш город был разграблен и сожжен, большинство кораблей поглотило жестокое море. Мы никогда не чувствовали себя дома среди этих чужих лесов, запертые в своем городе. Теперь мы вместе должны отодвинуть засов и раскрыть ворота.
Ответную речь держала Меллония. Кукушонок был смущен и одновременно горд. Трудно признать королеву в своей матери. Но ее глаза сияли, будто она увидела - или вспомнила - бога. Ему захотелось опуститься перед ней на колени.
- Мы тоже ощущали бремя неволи. И тем более жестоким оно было, что мы не скрывались за стенами, а считали себя свободными. Но подлинная свобода заключается в том, чтобы быть вместе, а не держаться порознь. Пришло время отодвигать засовы и раскрывать ворота.
Меллония, Кукушонок и Асканий вошли в город - королева, принц и царь. Другая царица, Лавиния, стояла в воротах. Асканий поклонился ей, а Меллония улыбнулась, словно говоря: "Ты тоже любила Энея. Мы этого не забудем".
- Жаль, что отца нет в живых, - вздохнул Асканий. - Он был бы очень горд.
- Я помню, как он рассказывал мне о Дидоне, - сказала Меллония. - О том, что она пыталась обратить лето в весну, сделав вид, будто в водяных часах не падают капли, а тени не движутся по циферблату солнечных часов. Помнишь, Асканий?
- Да.
- Но еще большую ошибку можно совершить, если пытаться обратить лето в осень, слишком внимательно прислушиваться к водяным часам и не отрывать взгляда от движущейся тени.
- Ты говоришь загадками, - сказал Асканий. - Как мой отец.
- Ты ведь понимаешь, что она хочет сказать, - заметил Кукушонок.
- Я не уверен в этом. И не смею надеяться, что это то, о чем я мечтаю.
- Феникс, - сказала Меллония. - Ты что-нибудь слышишь?
- Да. Шум крыльев.
- Может, это ласточка? Или дятел?
- Нет. Это мотылек.
Асканий повернулся к Кукушонку и Лавинии:
- Вы позволите королеве дриад покинуть этот зал?
- Ты злая женщина, - сказал Кукушонок. - Помнишь крота, который грыз корни твоего дерева, когда я был маленьким? Это я посадил его туда. Если ты что-нибудь сделаешь с мамой, то это будет уже не крот, а что-нибудь похуже.
Когда Волумна вышла из зала, Лавиния шепнула Асканию:
- Я ей не доверяю. Она будто не видит тебя, даже когда ее глаза широко раскрыты.
- Я знаю, - ответил он, - но я не позволю обмануть себя.
Он ощущал себя не так уверенно, как могло показаться по его прямой осанке и непреклонному выражению лица. Один Кукушонок всегда понимал, что Асканий чувствует на самом деле. Но он не стал подвергать опасности Кукушонка и оставил его в Лавинии, несмотря на настойчивые просьбы взять с собой.
- Стереги Помону, - велел ему Асканий. - Пусть Лавиния даст ей напиток из желудей. Он, конечно, не спасет ее, у Помоны ведь нет отца-человека, как у тебя, но может продлить ее дни, мы вовсе не хотим, чтобы она умерла.
Асканий поставил своих воинов у входа в Зал советов, чтобы они проверяли идущих туда дриад и отбирали у них ядовитые булавки и другое оружие.
В зале его охраняли вооруженные люди - двадцать пять лучших солдат - с мечами и щитами, в наголенниках и кирасах. Но Волумна была хитра, как фавн, и гораздо более коварна. Бесстрастные лица ее подруг тоже не вызывали доверия.
Все же она не стала увиливать от признания и сделала его сухо и кратко, подобно сообщению армейского разведчика: уничтожение ее племени львами; последовавшая вскоре за этим смерть матери; доверие к фавну, который, воспользовавшись ее дружбой, овладел ею; правда о Дереве.
- Я не хотела, чтобы вы узнали эту горькую правду, - сказала она в заключение. - Я хотела оградить вас от нее и от сознания собственного унижения. Я не жду от вас одобрения и прошу лишь не осуждать меня.
Никто не шелохнулся, только тени, отбрасываемые масляными светильниками и тлеющими углями в открытом очаприготовленными для их зажигания, пробегали по комнате. Не слышно было ни единого звука, лишь приглушенное дыхание дриад, на лицах которых невозможно было прочесть, что они думают, и чуть более громкое - смелых, но сейчас оробевших мужчин, не желавших выглядеть трусами в глазах женщин, которые их ненавидели. Асканий не понимал, что выражают лица дриад, эти белые лепестки на фоне непроглядной ночи. Он никогда не умел читать женские лица, даже при ярком солнечном свете. Мужчина может казаться суровым, бесстрашным или грустным. Но ему трудно быть загадочным. Женщина же кажется такой, какой она хочет казаться, и может выбрать для себя загадочность Сивиллы [... загадочность Сивиллы - Сивилла - в греческой мифологии прорицательница, в экстазе предсказывающая будущее. По традиции первой Сивиллой, от которой получали имя остальные, была троянка, дочь Дардана и Несо. Позже возникло представление о двух, четырех и даже десяти Сивиллах. Их называли по месту их обитания. Сивилла покровительствовала бежавшему из Трои Энею; предупредила о грядущих бедствиях, помогла спуститься в Аид и встретиться там с отцом, предсказала великое будущее основанному им городу.].
Девочек не позвали на совет, присутствовали только молодые девушки и зрелые женщины, те, которые уже побывали в Дереве или собирались это сделать. "Им трудно, - думал Асканий, пытаясь подражать мудрым и взвешенным размышлениям отца. - Им трудно так быстро понять, что их враги были их любовниками, Бога нет, а королева, чем бы это ни объяснялось, - лгунья".
Он разглядывал их лица, пытаясь вызвать в себе сочувствие к ним, и с удивлением стал замечать, что не все они одинаково бесстрастны: каждая по-своему переживает то, что она сейчас услышала, и прячет это от посторонних глаз. Сегета не похожа на Волумну, она невозмутима, но не холодна; мороз, но не снег. Рузина - кажется, так зовут дриаду с крошечными, как мотыльки-бражники, ушками - смотрит то на него, то на Волумну, и во взгляде ее проскальзывает боль. Может, еще есть надежда, и они сами изберут вместо Волумны другую королеву. Вечный Лес перестанет быть врагом человека, а дриады и воины смогут разговаривать, а возможно, и любить друг друга. (Афродите известно, что большинство женщин в Лавинии некрасивы и вызывают лишь сочувствие: немолодые троянки, утомленные морскими бурями, их дочери, так и не сумевшие расцвести на чужой земле, родственницы Лавинии, как и она, после недолгой юности становящиеся некрасивыми и грузными.)
Первой заговорила Сегета, и ее слова вселили в Аскания веру:
- Волумна, позволь нам самим сделать выбор. Фавны использовали нас в своих интересах. Мы отдавали сыновей на съедение львам. Мы поступали жестоко по отношению к Меллонии и ее сыну.
- Я избавила вас от необходимости делать мучительный выбор, это привилегия и, порой, мука королевы.
- Но сейчас нет другого выхода. Даже у тебя, когда твоя дочь в Лавинии.
В мерцающем свете ламп Асканию показалось, что на лице дриады появилась трагическая решимость. Все-таки в ней было величие. До сих пор оно использовалось во зло. Но теперь?..
Она воздела руки, будто призывая своих людей молиться Кормящей Матери:
- Всегда есть выход, даже если это смерть!
Ее лицо стало совсем безжизненным, словно она слишком долго находилась вдали от дерева. Окутанная молчанием, она бессильно опустилась на колени. Асканий почти пожалел ее. Можно было подумать, она вот-вот потеряет сознание.
Оказалось, что в комнате есть еще одна дверь, скрытая в земляном полу, - деревянный круг на кожаных петлях. Волумна стала поднимать его, как поднимают крышку на бочке с вином. Асканий выхватил меч.
- Волумна, если ты попытаешься исчезнуть из этой комнаты, мои солдаты убьют тебя!
- Но это моя комната, - улыбнулась она, - и не я, а вы исчезнете отсюда, чтобы освободить место моим друзьям.
Зал стал наполняться кошмаром. Сотней кошмаров. Ядовитыми пауками. Подобно коварно надвигающемуся приливу, они появлялись из ямы, из недр земли, из лабиринтов, ведущих к Гадесу. Черный прилив, поднимающийся будто по зову луны, медленно, ритмично, неумолимо. Асканий принял меры против нападения пчел, отобрал у дриад ядовитые булавки. Но пауки - носители яда, обожаемые дриадами, покорные им, их домашние любимцы, вроде котов у троянцев, - такую угрозу был способен предвидеть и предотвратить лишь его отец.
Несомненно, в их янтарно поблескивающих челюстях, по-хрустывающих, как тонкие сухие ветки, колеблющиеся на ветру, оставалось еще немало яда. Они были даже красивы какой-то смертоносной красотой, в них чувствовалась сила природы, как в лаве, и повиновались они законам, неизвестным Асканию. Они несли смерть всякому, кто пытался их остановить, но делали это неосознанно. Не так, как те, кто повелевал ими.
Жизнь в комнате будто угасла. Нет, просто в ней становилось все темней и темней: один за другим задувались светильники. Это делали сидевшие рядом с ними дриады, а очаг был быстро накрыт медной крышкой. В меркнущем свете Асканий успел заметить удивление на лицах большинства собравшихся. Впервые у них не хватило времени придать им бесстрастное выражение. Он был уверен, что Волумна тщательно спланировала нападение, привела пауков из их гнезда под ее деревом и спрятала в пещере под Залом советов, но, похоже, не решилась поведать о своем плане всем дриадам. Тайну знали лишь те, в чьей преданности она не сомневалась даже после откровений о фавнах. Вряд ли могло утешить, что для большинства дриад предательство Волумны было неожиданным. Они по-прежнему оставались ее подданными, хозяевами наступавшего прилива, который шелестел по сухим листьям, как предвещавший бурю безобидный шум дождя.
Теперь видны были лишь светящиеся зеленые глаза. Черный прилив превратился в прекрасную звездную ночь, полную смерти. Вскоре она рассыплется у его ног на множество отдельных смертей. Он - царь, сын Энея. Он должен либо говорить, либо действовать, чтобы спасти своих людей. Сначала говорить, и лишь потом действовать - как это трудно для такого решительного человека, как он.
- Волумна, ты допустишь, чтобы твоя дочь умерла?
- Да, Асканий. Солдаты, которых ты оставил в Лавинии, могут прийти и уничтожить наши деревья. Но ты будешь уже мертв. Ты и твои люди, находящиеся в этой комнате, и многие из тех, кто придет мстить за тебя.
Дриады стали тихо и нежно посвистывать, как хозяйки, подзывающие своих любимцев. Прилив делился, распадался на части, пауки подползли совсем близко к его солдатам.
Во время первой атаки Аскания спасли глаза. Они застыли на месте и уставились прямо на него. Он слышал щелканье сжимающихся челюстей и с трудом разглядел в темноте восемь напружиненных лап, кривых и мохнатых. Паук готовился к роковому прыжку. Асканий знал, как уклониться от копья, увернуться от дротика, сейчас он спасся от самого страшного оружия. Он отпрыгнул в сторону с ловкостью воина, в детстве наблюдавшего, как сражается Ахилл, а подростком дравшегося бок о бок с отцом. Он ощутил, как по нему скользнули скрюченные лапы, услышал, как рядом с ним на листья шлепнулся паук, и стал неистово давить ногой там, откуда донесся звук. Даже сквозь кожаную подошву он почувствовал, как в предсмертных судорогах бьется мускулистое тело.
Голос Аскания загрохотал, как щит под ударами меча:
- Дриады! Ваша королева сказала, что всегда есть выход. Сейчас вы можете выбрать жизнь. Вы можете выбрать отцов для своих детей. Вы знаете, что фавны - вонючие дикари. Вы думаете, что и мои люди такие же. Но разве они смогли хотя бы приблизиться по жестокости и коварству к вашей королеве?
От наступившей тишины в комнате стало еще темней. Она не отозвалась звуками, как должна была, а окрасилась чернотой. Больше нечего было сказать, пришло время действовать.
Асканий не мог рубить мечом в темноте, он боялся поранить друзей и дриад. Оставалось лишь давить эту восьминогую смерть, целясь в глаза, холодные, немигающие глаза, которые нельзя было спрятать. Возможно, он погибнет, погибнет и большинство его солдат. "Кукушонок вырастет и станет мудрым царем. А Меллония? Что будет с ней, обреченной почти на бессмертие, запертой в своем дереве? На смену Белому Сну будет приходить зеленая весна (но не для нее); будут лететь годы, складываться в поколения (но не для нее). Отец не ошибся. Его любовь была обречена".
Изо всех концов комнаты в ответ на тихие нежные звуки надвигался кошмар, вот пауки уже окружают их...
Защищаясь от второй атаки, Асканий поднял щит и почувствовал, как тело ударилось об его острые бронзовые грани.
- Довольно лжи! - голос всегда хладнокровной Сегеты звучал страстно. Почему мы должны умирать из-за глупого самолюбия жестокой старухи? Той, которая, не задумываясь, жертвует своей дочерью и всеми нами? Помогите мне зажечь светильники.
Оранжевые языки пламени взвились кверху, как только с почти потухших углей в очаге сняли крышку. Сегета взяла один из них маленькими медными щипцами.
В дрожащем свете появились коричневые стены и совсем не страшные корни, каждый светильник казался отдельной луной. Смертоносные звезды гасли в ночи.
- Кыш, кыш, - говорила Сегета, загоняя пауков обратно в их гнездо, остальные дриады помогали ей, мелодично насвистывая особым тонким свистом, означавшим, что паукам пора уходить. Казалось, будто земля вновь обрела власть над Подземным миром, жизнь победила смерть.
- Мы изберем новую королеву, Асканий.
Глава VI
Кукушонок вприпрыжку бежал по лесу к Лавинию. Он с легкостью перелетал через кучи листьев, виноградную лозу, корни и камни, почти не чувствуя их под своими длинными ногами. Он казался себе сильным, ловким и очень нужным: у него было важное поручение. Он нес послание, которое его мать передала Асканию: "Когда солнечная колесница промчится по небу, дриады придут к тебе, чтобы принести присягу на верность". Три дня назад она вышла из заточения, бледная, обессиленная, как после Белого Сна. А сегодня, провожая Кукушонка, светилась от счастья, будто из Ливии прилетели аисты, и дерево ее расцвело и покрылось птичьими гнездами.
Асканий, даже не повидавшись с Меллонией, прямо из Зала советов поспешил в Лавиний, чтобы освободить Помону. Волумна, как только ее лишили королевского звания, исчезла. Она не вернулась в свое дерево и даже не захотела увидеться с дочерью.
Подбегая к берегу Нумиции, Кукушонок стал насвистывать. Внезапно он остановился: может, следует задержаться у могилы отца и выразить свою скорбь?
- Отец, - прошептал он, - как ты там, в Элизиуме? Говорят, мертвые приходят в мечтах и сновидениях, чтобы утешить тех, кого они любят.
И, действительно, он услышал голос. Что это было, шелест деревьев, стук дятлов или свист крыльев ласточки? Дух его отца или игра воображения?
"Не скорби обо мне в этот счастливый день, когда троянцы и дриады научились жить в мире. Когда Меллония и Асканий встретились как друзья, и ты обрел их обоих".
То, что он услышал затем, несомненно, происходило наяву. Кто-то большой легко и осторожно шел, раздвигая листья. Это мог быть только лев. Кукушонок решил побыстрее перейти через реку и ускорил шаг. Время для рискованной встречи с незнакомым и, возможно, голодным львом было явно неподходящим. Но в том, как ступал этот лев, и как от него пахло шерстью и землей, чувствовалось что-то знакомое. От всех львов пахнет по-разному, и у каждого своя поступь. Это был друг Сатурна, тот самый, с которым Кукушонок и Асканий познакомились после того, как они оставили Меллонию у могилы отца. О том, чтобы не поздороваться, не могло быть и речи.
Между двух вязов, среди кустов ежевики, бежала, скрываясь в темном лесу Сатурна, тропинка.
- Кукушонок.
На тропинке стояла Волумна, преграждая ему путь. К Разорванному платью прицепились колючки, волосы растрепались и спадали на уши, седина почти вытеснила зелень, будто снег накрыл траву. Она казалась совсем старой и выглядела на свои три с лишним сотни лет.
Волумна поднесла к губам трубку для выдувания отравленных стрел, маленькое, изящное оружие, выкованное из серебра, удивительно похожее на флейту. Одно движение - и она прикоснется к ней ртом, легкий выдох - и смерть полетит ему прямо в лицо, в сердце, туда, куда она прицелится. А стрелок она меткий и попадает в летящего дятла с пятидесяти шагов. Можно напасть на нее, можно побежать в противоположную сторону, но спастись от ее стрелы все равно не удастся.
- Я ждала тебя, - сказала она, - ты идешь в Лавиний?
- Да.
- К своему брату? Сыну Энея?
- Да, Волумна.
- Мне нужно тебе что-то сказать.
Она была такой старой, седой и бледной, что на миг ему пришла в голову безумная мысль: "Не хочет ли она попросить, чтобы я вступился за нее перед братом?"
- Твой отец погиб в стычке с рутулами.
- Я знаю.
- Так вот, это я обнаружила их в лесу. Они хотели всего лишь поохотиться, и ничего больше. Но я сказала Повесе: "Они вытащили ваши сети. Напали на ваше поселение. Убили твоих друзей. Ты должен пожаловаться Энею. Он прогонит их". Повеса поверил мне и сделал все, как я сказала. Мне не потребовалось даже подкупать его.
- Мой отец пришел туда, и рутулы убили его...
- Он пришел, но вовсе не рутулы его убили. Неужели ты действительно думаешь, что эти жалкие оборвыши могли победить троянского героя? Он сражался сразу с тремя и вовсе не собирался уступать им. Под ударами его прославленного меча щиты разлетались на кусочки. Один из рутулов упал на колени. Другой обратился в бегство. В какой-то момент Эней повернулся спиной к кустам и деревьям. И тут я нанесла удар. Никто не видел меня. Невозможно заметить дриаду в ее зеленой тунике, если она этого не хочет. И для рутулов, и для троянцев я была всего лишь листвой и туманом. Это я убила твоего отца!
Кукушонок больше не боялся ее стрел. Одиннадцать лет непрерывной ненависти поразили его, как удар молнии, посланной Зевсом. Он стал деревом, загоревшимся священным огнем, пришедшим с небес. Но, в отличие от дерева, он мог двигаться и нападать, даже не обращая внимания на стрелы, смазанные быстродействующим ядом. Сейчас он способен был прыгнуть лучше любого паука.
Но все же он опоздал. Более опасная молния, опередив его, вылетела из леса Сатурна. Волумна, наделенная острейшим слухом, забыла первую заповедь леса: всегда прислушивайся.
- Друг! - закричал Кукушонок. - Не глотай ее целиком! Ты отравишься стрелами!
Но оказалось, он боялся зря. Друг Сатурна был слишком привередлив, чтобы рисковать своим здоровьем. С тщательностью повара, готовящего дичь к царскому столу, он освободил Волумну от таких несъедобных деталей, как одежда, булавки и стрелы, и теперь наслаждался трапезой.
Лес двинулся на встречу с равниной. Возглавляемые новой королевой даже Кукушонок еще не знал, кого они избрали, - дриады шли, чтобы принести клятву верности Асканию, царю и победителю. Они вплели в волосы нарциссы, в руках у них были корзины, наполненные гранатами, похожими на красное золото. Это мог быть праздник или похороны. Наверное, и то и другое.
Асканий и Кукушонок ожидали их у входа в город, стоя на вершине холма, у подножия которого расстилалось поле. Оно было заполнено оживленными фавнами и кентаврами, пришедшими из дальних уголков Вечного Леса, чтобы посмотреть, как ненавистные им дриады будут унижены перед троянцами. Кентавры всегда занимались сельским хозяйством и сейчас на поле, как грибы, выросли сделанные ими лотки - круглые куски дерева под голубыми парусиновыми навесами, где они собирались продавать свои овощи - чечевицу, тыквы и кабачки. Фавны пришли сюда не работать, а поглазеть, а если удастся, и украсть, что плохо лежит или останется от продажи. Кукушонок втянул носом воздух. Сильно пахло затхлой рыбой и свежими фруктами. Среди толпы он заметил Повесу, непривычно чистого, в шлеме, нагрудных пластинах и с флейтой. Похоже, он приготовился как воевать, так и играть.
Большинство жителей города - около трех сотен мужчин, женщин и детей поднялись на городскую стену, чтобы приветствовать дриад, все, кроме тех, кто охранял вход в город, самого царя, его брата и Лавинию. Асканий все еще не полностью доверял дриадам.
- Неизвестно, может, новая королева будет хуже Волумны.
- Помона слишком молода, чтобы стать королевой, - обнадежил его Кукушонок.
Медленно извиваясь, как длинная зеленая змея, из леса показалась процессия. Кукушонку пришлось внимательно всматриваться, чтобы различить отдельных дриад в зеленых туниках. Он вспомнил, что не всегда и не все они действовали заодно. Он вырос среди них, но дриады все равно казались ему даже в ущерб себе покорными королеве, безответными вроде рабочих пчел. Он забывал, что были такие дриады, как его мать, ни в чем не похожие на бывшую королеву, и что новая властительница потребует иного подчинения и выдвинет новые идеалы. Чуткие ноздри Кукушонка уловили запах бергамота, хотя Асканий утверждал, что в воздухе пахнет лишь тухлой рыбой. ("Эти грязные фавны", бормотал он.) Послышалось пение дриад, печальное и заунывное ("Лишь ночь приносит облегчение"), а потом радостное ("И вновь вернутся птицы в ветви").
- Радуются они или грустят? - спросил Асканий. - Не могу понять.
- Я тоже не понимаю. Даже после двенадцати лет жизни рядом с ними. Они и сами не понимают себя. Как ты думаешь, их королевой станет Сегета?
- Вполне возможно, - ответил Асканий, - после ее речи в Зале советов. Только у нее хватило смелости выступить против Волумны. Но все равно наверняка сказать трудно. У всех в волосах нарциссы, но ни на одной не видно короны.
- Феникс, пойдем им навстречу, хоть ты и царь. Там мама, и она улыбается нам.
- Хорошо, Кукушонок, только не беги. Ради подданных мы должны держаться с достоинством.
Два брата спустились по склону. Кукушонок шел первым, пытаясь вышагивать как можно более величественно, но мать его была так невообразимо хороша - он никогда не видел у нее такого румянца, ярче гранатов, лежавших в корзине, - что Кукушонок не выдержал и побежал, а за ним и Асканий. Оказавшись в объятиях матери, он вдруг ощутил, какая она хрупкая и маленькая! И как силен и надежен он сам, приведший ее к Асканию, а теперь и в Лавиний!
Кукушонок не забыл и брата:
- Теперь ты обними ее, Феникс.
Асканий обнял и не отпускал Меллонию, пока Кукушонок не похлопал его по плечу и не прошептал:
- Спроси, кто теперь новая королева.
Асканий выпустил Меллонию из своих объятий и, не отрывая взгляда, запинаясь, неожиданно робко сказал:
- Мы приготовили для вас пир. Но где ваша королева? Я должен приветствовать ее.
- Ты уже сделал это, - засмеялась она. - И вовсе не по-царски.
- Но ты так молода, - воскликнул Асканий. ("Молода! - подумал Кукушонок. - В двадцать-то девять лет!")
- Я ждала, когда ты коронуешь меня. Ты теперь повелитель леса.
Асканий снял хризолитовую корону и осторожно надел ее Меллонии на голову. Она была ей велика, и драгоценные камни померкли рядом с сиянием ее малахитовых волос. Меллония же протянула ему корзину с гранатами.
- Скромный дар, но поднесенный с любовью.
Пока Асканий, не отрывая взгляда, смотрел на Меллонию, будто она была первой женщиной и, конечно, первой королевой, которую он увидел в своей жизни, Кукушонок наблюдал за дриадами, пытаясь понять, что они думают. Они больше не казались самодовольными или бесстрастными. Конечно, некоторые дриады постарше сохранили свой надменный вид. Подчиниться мужчинам? Немыслимо! Они холодно смотрели перед собой, будто он и Асканий были всего-навсего слугами фавнов, а во главе их стояла не его мать, а Волумна. Сегету, Рузину и большинство более молодых дриад явно одолевали сомнения доверять троянцам или нет. (Кроме Помоны, которая, заметив на стене Мелеагра, уже не отводила от него взора, не испытывая при этом никаких сомнений.) Позволят ли Меллонии править самой или Асканий будет делать это вместо нее? Превратятся ли дриады в подданных или будут считаться союзниками? Всю жизнь, а жизнь некоторых из них исчислялась веками, им говорили, что мужчины - грубые дикари. Но сегодня один из них надел свою корону на голову их королевы, а взгляды его солдат, следивших за ними со стен города, выражали отнюдь не злобу, а призывную нежность, способную смягчить даже сердце Горгоны.
Асканий обратился к дриадам с несвойственной ему сдержанностью и самообладанием, хотя, как подозревал Кукушонок, ему легче было бы отразить атаку целого полчища эллинов.
- Я приготовил для вас и вашей королевы угощение. Будьте нашими дорогими гостями. Вас ждут мои люди, приплывшие из далекой страны. Наш город был разграблен и сожжен, большинство кораблей поглотило жестокое море. Мы никогда не чувствовали себя дома среди этих чужих лесов, запертые в своем городе. Теперь мы вместе должны отодвинуть засов и раскрыть ворота.
Ответную речь держала Меллония. Кукушонок был смущен и одновременно горд. Трудно признать королеву в своей матери. Но ее глаза сияли, будто она увидела - или вспомнила - бога. Ему захотелось опуститься перед ней на колени.
- Мы тоже ощущали бремя неволи. И тем более жестоким оно было, что мы не скрывались за стенами, а считали себя свободными. Но подлинная свобода заключается в том, чтобы быть вместе, а не держаться порознь. Пришло время отодвигать засовы и раскрывать ворота.
Меллония, Кукушонок и Асканий вошли в город - королева, принц и царь. Другая царица, Лавиния, стояла в воротах. Асканий поклонился ей, а Меллония улыбнулась, словно говоря: "Ты тоже любила Энея. Мы этого не забудем".
- Жаль, что отца нет в живых, - вздохнул Асканий. - Он был бы очень горд.
- Я помню, как он рассказывал мне о Дидоне, - сказала Меллония. - О том, что она пыталась обратить лето в весну, сделав вид, будто в водяных часах не падают капли, а тени не движутся по циферблату солнечных часов. Помнишь, Асканий?
- Да.
- Но еще большую ошибку можно совершить, если пытаться обратить лето в осень, слишком внимательно прислушиваться к водяным часам и не отрывать взгляда от движущейся тени.
- Ты говоришь загадками, - сказал Асканий. - Как мой отец.
- Ты ведь понимаешь, что она хочет сказать, - заметил Кукушонок.
- Я не уверен в этом. И не смею надеяться, что это то, о чем я мечтаю.
- Феникс, - сказала Меллония. - Ты что-нибудь слышишь?
- Да. Шум крыльев.
- Может, это ласточка? Или дятел?
- Нет. Это мотылек.