— Ну а приехали-то откуда?
— Да я же сказал, у меня от страха все отшибло, ничего не помню.
— А имя свое помните?
— А имя свое помню.
— А что еще про себя помните?
— А что я еще должен помнить? — простодушно удивился он.
— Зачем приехали сюда, где работали, кто ваши родственники?
— Знаете, гражданка следователь… — Он замялся, делая вид, что вспоминает, как меня зовут, хотя я понимала, что он прекрасно запомнил не только мое имя-отчество, но и фамилию. — Знаете, Мария Сергеевна, шел я себе, никого не трогал, как вдруг слышу — стреляют. Я и побежал, а за мной — трое бугаев. Ну, я и подумал, что это те, кто стрелял, хотят свидетеля убрать, я же как раз там мимо проходил, мог все видеть. А что бы вы на моем месте сделали?
— Хорошо, — терпеливо сказала я, подперев рукой подбородок. — Вы знаете, зачем у вас смывы взяли с ладоней? И с запястий?
— Смывы? А что это?
— Это вам ладони обтерли и в конвертик положили марлечку.
— Буду знать. — Он с интересом смотрел на меня.
— На этой марлечке найдут крошечные частички пороховой копоти, а может, еще и микроскопическую стружку с гильзы, и это будет означать, что вы совсем недавно стреляли. На пистолете, который вы выбросили за ограду хлебозавода, есть ваши отпечатки (это я сказала без особых угрызений — если эксперты их не найдут, это еще не значит, что их там не было).
— Та-ак. — Он, сидя напротив меня, тоже положил подбородок на сложенные руки. — И что же?
— А то, что на фоне показаний тех, кто вас задерживал, ваши сказки про “шел мимо, упал, очнулся, гипс” никого не убедят.
— Как вы сказали? — Он на секунду посерьезнел, но тут же сразу заулыбался.
— Господин Петров, — его фамилию я произнесла с изрядной долей иронии, поскольку не была убеждена, что так его звали от рождения, — глупо отпираться от очевидного.
— Тут вы правы, — легко согласился он. — А можно мне в туалет?
“Началось”, — подумала я. Почему-то я все время ждала подвоха от своего подследственного.
Я встала и выглянула в коридор. Два опера, сидевшие на скамейке у двери, сразу поднялись и вытянулись в боевой готовности.
— Отведите подозреваемого в туалет, — сказала я и добавила, понизив голос: — Только смотрите в оба.
Оба сотрудника отдела по раскрытию умышленных убийств изобразили мимикой, что предупреждать их об этом излишне в связи с огромным опытом по конвоированию киллеров в нужник для отправления естественных надобностей, а также в связи с нечеловеческой бдительностью, в силу чего никаких непредвиденностей быть не может. Я посторонилась. Один из них зашел в кабинет и ловко нацепил на задержанного наручники, сковав ему руки за спиной, а я пока пошепталась со вторым, краем глаза отмечая, что в присутствии оперов клиент снова стал жестким и угрюмым. Оперативник вытащил его из-за стола к двери и, подталкивая в спину, повел в направлении туалета. В коридоре клубился народ — на скамейках у противоположной стены сидели какие-то гопники в густых бородах, возле открытого окна, как раз напротив туалета, курил молодой парень — наверное, свидетель, вызванный в отдел. Двери в кабинеты были открыты, туда-сюда сновали сотрудники с бумагами в руках, стоял неясный гул.
Мой клиент и конвоирующий его оперативник двигались по коридору, а второй опер поотстал от них и по моей команде тихо сказал в спину киллеру:
— Игорь!..
Как я и ожидала, задержанный никак не отреагировал на оклик. Еще выходя из кабинета, он цепким взглядом охватил коридорное многолюдье. Если бы народу вокруг не было, он бы обернулся, ища, кого это позвали, просто машинально, как и девяносто девять процентов всех нормальных людей. Но в его мозгу отложилось наблюдение, что в коридоре полно мужчин, звать могли кого угодно. Конечно, это к делу не подошьешь, но я лишний раз убедилась в том, что имя Игорь для него неродное, впрочем, как и фамилия Петров.
Перед самыми дверьми туалета задержанный остановился. Я слышала, как он лениво сказал сопровождающему:
— Штаны мне ты расстегнешь?
Конвоир непонимающе дернул плечами, а задержанный для наглядности, не оборачиваясь, пошевелил руками, закованными в наручники. Да, действительно, пописать с руками за спиной ему было бы проблематично. Конвоир обернулся и кивком позвал на помощь напарника. Все трое скрылись в туалете, а я напряженно ожидала их возвращения, стоя у дверей кабинета. Что-то у меня было неспокойно на душе.
Туалет в убойном отделе представлял собой каморку с расколотым унитазом. Как они все втроем туда утолкались — для меня было загадкой, но раз уж там оказалось двое охранников, значит, они решились снять с задержанного наручники. И значит, один каким-то непостижимым образом поместился рядом с задержанным, а второй должен перекрывать собой выход. Как раз в тот момент, когда я представила себе толкотню в отхожем месте, с грохотом распахнулась дверь этого самого отхожего места, и в коридор спиной вылетел один из оперов, а прямо через него пронесся, как ягуар в прыжке, наш задержанный. И несся он к окну. Упавший на спину опер барахтался на полу, как раздавленный жук, кверху лапами; из туалета с опозданием вывалился второй опер, держась за лицо и поэтому плохо ориентируясь в пространстве.
Всю эту картинку я соединила в голове уже потом, а пока мое внимание было приковано к “Петрову”, который в три прыжка преодолел длиннющий коридор и рвался к открытому окну. По коридору, словно прибрежный ветер, пронесся всеобщий “Ах!”, и все расступились, освободив дорогу ягуару. Сейчас мне уже трудно сказать, что мной двигало, когда я рванулась за ним. Но факт остается фактом — я за ним рванулась чисто машинально, не отдавая себе отчета в том, каким образом я смогу его остановить. И когда он, оттолкнувшись от скамейки, стоявшей поперек коридора, буквально взлетел перед прыжком в окно, я успела уцепиться за его куртку. Удержать я его не удержала, но равновесие он потерял, и, вместо того, чтобы точно вписаться в оконный проем и приземлиться на ноги, он слегка кувырнулся и полетел за окно боком. А я, не устояв на ногах, со всего размаху грохнулась головой о батарею под подоконником.
Поскольку все в коридоре замерли, в наступившей тишине сначала раздался звон от моего попадания головой в батарею, а потом глухой удар за окном. И тут все рванулись к окну, около которого началась давка. Я с трудом поднялась на ноги и уклонилась от напирающей толпы. Кто-то охнул, и несколько оперов рвануло к лестнице, послышался топот ног по ступенькам. Когда пространство перед окном слегка расчистилось, я, пошатываясь, подбрела поближе и выглянула во двор. Наш задержанный, рыча, пытался встать на ноги, но это ему не удавалось, он со стоном заваливался на бок. Но даже если бы он смог двигаться, вряд ли бы ему удалось убежать, поскольку окно выходило в закрытый двор. Я увидела, как к нему подбежала целая толпа оперативников, несколько сотрудников дежурной части, два милицейских следователя, и отошла от окна.
В голове у меня звенело, хотелось прилечь. Я, даже не трогая голову, ощущала, как на лбу вздувается огромная шишка, и, не глядя в зеркало, представляла, как она наливается сине-багровыми красками. Сейчас клиента, задержанного второй раз, с триумфом приведут обратно в убойный отдел, поэтому самое время проанализировать ситуацию. И, приступив к анализу, я поначалу впала в панику, подумав, что все произошло из-за меня, из-за моей самонадеянности И амбиций, потому что я поддалась на провокацию подследственного, позволила снять с него наручники и удалила оперов с допроса. У меня заколотилось сердце и задрожали руки, но я вовремя вспомнила, что вообще-то он сбежал не с допроса, а из туалета, куда его вывели цельных два опера, да еще в наручниках, то есть крайняя — не я.
После осознания этого факта мне существенно полегчало. Только ноги не держали. Я присела на скамеечку, от которой оттолкнулся наш ягуар, и прикрыла глаза. Но тут кто-то тронул меня за плечо. Глаза пришлось открыть. Передо мной, заслоняя дневной свет, покачивался вусмерть пьяный Фужер и протягивал мне стакан воды.
Я выхватила у него стакан и жадно выпила воду. Похоже было, что перед тем Кужеров пил из этого стакана бормотуху, но не выплевывать же то, что я уже успела проглотить. Напившись, я отдала стакан Кужерову, но он не уходил. Наклонившись ко мне и чудом удерживая равновесие, он обдал меня могучей волной перегара и приложил пустой стакан к моей шишке на лбу. У меня аж слезы выступили на глазах от жалости к себе и оттого, что единственным внимательным человеком, в этом ажиотаже вспомнившем обо мне, оказался старый пьяница Кужеров.
— Ну ладно, ладно, — невнятно пробормотал Кужеров и погладил меня своей лапищей по голове. — Пойдем. — И он помог мне встать и повел в кабинет Мигулько, который хозяин оставил открытым нараспашку, выскочив во двор.
Там Фужеров по-хозяйски попытался уложить меня на горбатый диван, который Мигулько вроде бы притащил с ближайшей помойки для ночных бдений на работе. Я гордо вырвалась из железной хватки Сереги, но он не расстроился. Усадив меня в начальническое кресло за стол, Кужеров сам улегся на диван и захрапел.
А я стала ждать хозяина кабинета, размышляя над тем, где был Кужеров, когда завертелась вся эта карусель. Наверное, пока я пыталась допросить задержанного, Серега под шумок решил отпраздновать крупную удачу отдела и сбегал в магазин. А поскольку основная часть сотрудников была занята оперативным сопровождением следственных мероприятий, на долю Кужерова слишком много досталось.
Появился шумно дышащий Мигулько. Похоже, что наш клиент сломал ноги, неудачно — из-за моего вмешательства — выпрыгнув в окно. Костик рассказал, что наверх сюда тащить его нет смысла, ребята охраняют его там, надев на него для верности наручники, хотя теперь он уже никуда не убежит. Дежурка уже вызвала “скорую”.
— Ты-то как? — наконец догадался спросить он. Я махнула рукой — что, мол, обо мне.
— Протокол я написать не успела. Что теперь делать?
— Слушай, его сейчас в больницу повезут. Мы конвой дадим, ему там снимок сделают, гипс наложат, так что сегодня без протокола.
Я вздохнула:
— Костик, принеси, пожалуйста, мои причиндалы из кабинета напротив. Я хоть напишу в протоколе, что допрос прерван.
Костика, направившегося за протоколом, чуть не сбил с ног Стеценко, вихрем влетевший в кабинет. На лице его было написано такое неподдельное страдание, что я чуть не бросилась к нему на грудь с утешениями.
— Маша, что он с тобой сделал?! — закричал Стеценко.
На что проснувшийся Кужеров дал исчерпывающий ответ:
— Ты лучше спроси, что она с ним сделала. Ноги мужику переломала, инвалидом останется, — и захрапел снова.
“Вот это контроль над ситуацией”, — завистливо подумала я.
Сашка между тем гневно цыкнул на Кужерова и через секунду, развернув меня прямо с креслом лицом к свету, стал рассматривать повреждение у меня на лбу, после чего ощупал весь мой череп в поисках проломов и, не найдя их, удовлетворился тем, что подул на шишку. Переводя дыхание, он рассказывал, что поприсутствовал немного при осмотре трупа Горчаковым и Пановым и уже собирался уходить, как вдруг постовому на рацию передали, что задержанный злодей совершил покушение на оперативников и следователя и сбежал. Поэтому Сашка все бросил и помчался сюда, в РУВД. Он сказал, что уже не надеялся застать меня в живых.
Тут в кабинет к Мигулько подтянулись начальник РУВД, его заместитель по уголовному розыску и мой родной прокурор, видимо, тоже не чаявшие застать меня в живых. Стеценко от меня оттеснили, шишку на моем лбу поочередно разглядели все начальники и поохали надо мной еще почище, чем до них доктор Стеценко. А потом собрались в кучку и стали охать над собой. Еще бы: побег задержанного, получение им серьезной травмы, насилие в отношении двух оперуполномоченных, травма у следователя прокуратуры, нелицеприятные сводки, объяснения по всем инстанциям и служебные проверки как закономерное следствие всего этого. Потом они опять отвлеклись на меня и заголосили, что меня срочно нужно отправить в больницу, потому что я наверняка получила сотрясение мозга. Особенно старался начальник РУВД, видимо, намекая, что мои мозги подверглись сотрясению задолго до сегодняшнего случая. Я с трудом отбилась.
Уходивший в коридор Мигулько вернулся с известием, что приехала “скорая помощь”, а сам поскакал вниз для раздачи ценных указаний и контроля за процессом. Начальники высыпали в коридор и свесились из окна, я же не испытывала никакого желания смотреть, как оказывают помощь человеку, который из-за меня переломал кости.
Стеценко воспользовался передышкой и снова стал оказывать мне медицинскую и психотерапевтическую помощь. Заглянул Мигулько, доложил, что клиента увезли в ту самую больницу, где лежит наш потерпевший Коростелев. Сегодня его допрашивать уже все равно нельзя: в больнице ему сделают анестезию, и он, скорее всего, будет спать.
Костик заверил, что пост в больнице будет надежный, ошибок они не повторят, а я напомнила ему, что личность задержанного так и не установлена. Я рассказала, что клиент назвался Петровым Игорем Юрьевичем, но я могу поспорить на что угодно, что зовут его вовсе не так. А поскольку он всеми силами, вплоть до побега, уклонялся от раскрытия своего инкогнито, можно представить, какой у него отягощенный уголовно-правовой анамнез. Иными словами, интересно, кто и за что разыскивает нашего “Петрова”. Но единственное, что мы можем пока сделать, — это откатать ему пальчики и заслать их в информационный центр. Если его ищут в Питере или окрестностях — узнаем об этом завтра, а вот если в других городах и весях, то сбор информации затянется; и хорошо, если он засветился где-то в России. А вот если на территории бывшего Союза — то дай Бог, если нам сообщат о нем что-то интересное через пару месяцев.
— Ну что, бумаги оформляем на Петрова Игоря Юрьевича? — уточнил Мигулько, и я кивнула.
Ну не в приемник-распределитель же его совать для установления личности. Арестуем как Петрова, и в ходе следствия будем устанавливать его подлинное имя.
— Мария Сергеевна, а вы — домой, — не терпящим возражений тоном сказал прокурор. По-моему, он просто боялся, что я вляпаюсь еще в какие-нибудь приключения, и стремился как можно скорее увезти меня из районного управления внутренних дел, где невинных девушек подстерегает столько опасностей. — Я вас отвезу. Вместе с доктором, — добавил он, кивнув на Стеценко.
Тот прямо засветился и принялся обстоятельно объяснять прокурору, как я нуждаюсь сегодня в наблюдении опытного врача. Я не удержалась и заметила, что, слава Те, Господи, в услугах патологоанатома пока не нуждаюсь. Стеценко надулся, прокурор стал меня воспитывать, в общем, страсти закипели и продолжали кипеть по дороге домой. Шеф на прокурорской машине доставил меня до самого подъезда, из машины меня бережно извлек Стеценко и повел в парадную, поддерживая так, будто ноги сломала я, а не мой клиент. Шеф высунулся в окошко нашей “Волги” и подбадривал доктора, а когда мы уже открывали дверь парадной, спросил, не забыла ли я получить отпечатки пальцев у моих потерпевших по серии?
— Туда все равно специалист поедет брать отпечатки у злодея, пусть возьмет у последнего потерпевшего.
Я остановилась в дверях парадной:
— Владимир Иванович, а зачем нам пальцы потерпевшего? Вы думаете, мы в парадных найдем чьи-то пальцы и надо будет отграничивать?..
— Мария Сергеевна, пока дельных версий нет, надо выполнить весь комплекс необходимых мероприятий. Вот если бы мы не блуждали в потемках, то выбирали бы, что нам понадобится, а что без толку. Сделайте, мой вам совет.
— Хорошо, — согласилась я.
Дома ребенок, конечно же, играл на гитаре вместо решения задач по геометрии. И не что-нибудь играл, а “Лестницу в небо”, причем сверяясь с нотами, так что язык не повернулся сделать ему замечание.
Сашка, естественно, сразу напугал моего мальчика, рассказав, что я травмирована при задержании опасного преступника. Мой практичный сынок, после соблюдения приличий и выражения сочувствия, деловито поинтересовался, неужели я так серьезна пострадала, что ему придется самому стирать себе трусы и носки? Я заставила его понервничать, нарочно слабым голосом заявив, что не только свои, но и мои, а также скатерти и постельное белье.
Ребенок заволновался и спросил в пространство, а не поехать ли ему к бабушке, иными словами — не отсидеться ли там, пока я не обрету трудоспособность.
— Предатель, — сказала я, укладываясь на диван. — Нет, чтобы за матерью поухаживать…
— А Саша на что? — резонно возразил сыночек. — Ему больше хочется ухаживать. Ты только посмотри на него. К тому же он профессионал.
Стеценко, похоже, слегка отвык от приколов моего сыночка, потому что зарделся. Я набрала номер телефона дежурного по РУВД и передала свои пожелания относительно дактилоскопирования пациентов районной больницы. Дежурный, Слава Ромашкин, заверил меня, что все бу сделано, и предложил отправить туда Кужерова с набором для снятия отпечатков рук.
— Вот он как раз проспался и бродит тут, свеженький как огурчик. Надо срочно его занять общественно-полезным делом.
Кужеров, видимо, так соскучился по общественно-полезной деятельности, что уже через пятнадцать минут звонил в дверь моей квартиры. Увидев на кухне Сашку в переднике, он понимающе хмыкнул. Я быстро настрочила ему постановления на получение образцов следов рук, выдала бланки протоколов и отправила на задание. Уже когда он был в дверях, я спохватилась, что труп господина Белоцерковского у нас тоже нуждается в дактилоскопировании, на что Кужеров резонно заметил, что в морге трупам пальцы катать он не нанимался, там свои специалисты есть. На том и порешили.
Надеясь, что Кужеров не подведет, я распрощалась с РУВД до завтра и с наслаждением наблюдала, как вокруг суетятся Гоша и Сашка. Это зрелище стоило шишки на лбу. Стеценко приложил все свои специальные познания, чтобы завтра я не была похожа на единорога, а ребенок подал мне ужин. Сашка потом помыл посуду, а ребенок расстелил мне постель.
Пока они базарили, кто будет мне читать на ночь, я заснула.
Телефонный звонок разбудил меня ни свет ни заря. Схватив спросонья трубку, я услышала родной голос дежурного по РУВД Славы Ромашкина, который интересовался, куда и за каким дьяволом я послала опера Кужерова?
Я села в кровати, прокашлялась и машинально потрогала шишку на лбу. Голова трещала как после попойки, шишка на ощупь была больше самого черепа.
— Я его в больницу послала, лежачих дактилоскопировать Коростелева, моего потерпевшего и вчерашнего злодея, — наконец, собравшись с мыслями, ответила я.
— А как ты думаешь, сколько времени на это надо? — меланхолично спросил Ромашкин.
— А сколько сейчас?
— Да, головушку-то тебе отшибло, — посочувствовал Слава. — Седьмой час утра пошел. Извини, если разбудил.
— А что, он так и не возвращался?!
— В том-то и дело. Собственно, сам Фужер никому не нужен, просто набор пальцевый тут с фонарями ищут, дежурной группе понадобился.
— Даже не знаю, что тебе сказать, — трогая свою шишку на лбу, я вдруг испугалась, что наш задержанный злодей вчера зверски убил опера Кужерова вместе с охраной и закопал в больничном саду. — Слава, а в больнице все в порядке? Вы с охраной связь поддерживаете?
— Конечно. Там все спокойно. Постовые говорят, что опер приходил около восьми, оттуда пошел дактилоскопировать потерпевшего.
— Ничего не понимаю. Слава, если Фужер найдется, позвони, ладно?
— Ладно, будем искать.
Положив телефонную трубку, я обнаружила в постели рядом с собой доктора Стеценко, правда, под отдельным одеялом, как и подобает порядочному доктору, изнуренному оказанием пациентке медицинской помощи ночь напролет.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, обозревая с подушки мое телесное повреждение.
— Нормально. Сашка, Кужеров куда-то пропал. Из больницы не вернулся. Ничего не понимаю.
— Ну и чего ты не понимаешь? — Он лег на бок, подсунул ладонь под щеку и залюбовался моей травмированной физиономией.
— Не понимаю, куда он делся?
— А чего тут понимать? У него вчера на лице было написано, что душа горит и просит продолжения банкета.
— Ты намекаешь, что он вместо больницы пошел в рюмочную?
— Почему? Тебе же сказали, что он дошел до больницы.
— Значит, после больницы пошел напился?
Я расстроилась. Мне сразу представилось, что Кужеров, напившись, потерял набор для дактилоскопирования, а заодно полученные отпечатки, ксиву и пистолет.
— Ну уж это не закажешь. Он большой мальчик.
Раздосадованная, я отбросила одеяло и накинула халат.
— Маша, — робко позвал Александр, не меняя позы, — ты извини, я вчера тут прилег рядом с тобой и заснул нечаянно. Я себе ничего не позволял, правда.
Я не удержалась и хмыкнула при мысли о том, что мы со Стеценко вполне целомудренно провели ночь в одной постели; в той самой, которая в свое время чуть не развалилась от наших жарких объятий. А тут — “ничего себе не позволял”…
— На сколько тебе поставить будильник?
Сашка тут же сел в постели:
— Не надо будильника, я уже встаю.
— Еще рано, двадцать минут седьмого.
— А я тебе завтрак приготовлю…
— Саша… — я присела на край кровати, — а почему ты говоришь со мной таким заискивающим тоном? Это тебе не идет.
Сашка помолчал, потом сказал:
— А я не знаю, как с тобой разговаривать. У меня все время такое чувство, что я что-то делаю не так.
Не ответив, я встала и ушла в ванную.
Умываясь и причесываясь, я анализировала свои ощущения и не могла сосредоточиться. Когда мы сели за стол, я спросила Сашку, знает ли он про моего итальянского жениха? Он кивнул с серьезным видом. Закипел электрический чайник. Сашка вскочил и стал наливать мне чай. Я с упорством маньяка продолжала начатую тему. Стоя сзади меня и наливая чай, Сашка тихонько поцеловал меня в затылок.
— Ничего, что ты целуешь чужую невесту? — спросила я, замерев под его губами.
— Давненько я не целовал чужих невест, — прошептал он мне на ухо, поскольку именно в этот момент на кухню прибрел заспанный Хрюндик в смешных трусах с расцветкой британского флага. Мы с Сашкой сделали вид, что ничего более интимного, чем совместное кипячение чайника, между нами не происходит, но Хрюндика на кривой козе не объедешь.
— Целуетесь? — спросил он, зевая во весь рот. — Саша, можешь не отскакивать от мамы, я все равно сейчас в туалет пойду…
Но поскольку ребенок проснулся, обсуждать своих женихов и чужих невест было уже неприлично. Получился вполне семейный завтрак, как в старые добрые времена. Только я знала по опыту, что, выйдя со мной вместе на улицу, Стеценко исчезнет на неделю, не будет ни звонить, ни приезжать, и все нежные чувства, которые я к нему сейчас испытываю, без подогрева превратятся в пыль и досаду, под знаком “не больно-то и хотелось”.
Удивительно, как он умудряется делать все с точностью до наоборот. Может, ему кто-то недалекий насоветовал именно такую линию поведения: мол, не появляйся несколько дней, уйди в подполье, она сначала будет просто скучать, а потом вообще сгорит от желания… Перебесится и сама упадет в твои объятия, как зрелый финик. Но сам-то он прожил со мной несколько лет, уж должен немножко разбираться в том, как и на что я буду реагировать. Удивляюсь, как он находит момент скрыться в подполье именно тогда, когда я и в самом деле готова упасть ему на грудь и признаться, что не могу без него. А появляется он аккурат в ту секунду, когда я весьма убедительно себе доказала, что я без него могу и так даже лучше.
Придя в прокуратуру ни свет ни заря, я чуть не споткнулась о мирно спящего возле моего кабинета Кужерова. Но проснулся он ровно за мгновение до того, как я решила потрясти его за плечо. И поднял на меня совершенно осмысленные глаза.
— Ты где был, чудовище? — гаркнула я ему в ухо.
— Пиво пил, — искренне ответил он, совершенно не ассоциируя свой ответ с рекламой пива.
— А отпечатки взял?
— Обижаешь, начальник. — Сергей полез за пазуху и долго там шарил, пока не вытащил какой-то смятый листочек. Он расправил его, поднес к лицу, зачем-то понюхал, после чего протянул мне: — На.
— Что это?!
— Это дактилокарта, — Кужеров с трудом выговорил трудное слово, — потерпевшего твоего, Коростелева.
— А где постановление о получении образцов и протокол?
— Слушай, я тебя умоляю!..
— Ты их потерял, что ли?
— Ну вот, сразу и потерял! А как вы с Сашкой, помирились?
— Не твое дело! Ты мне зубы не заговаривай, гони протокол.
Кужеров для виду еще пошарил по карманам, после чего честно признался:
— Я забыл его написать. Ну не смотри на меня так, я щас схожу в больницу, сделаю.
— Фужер, ты меня без ножа режешь, — простонала я. — Пошли в кабинет, при мне напишешь протокол, а я кого-нибудь пошлю его подписать.
Я за шкирку подняла его и потащила в кабинет. Когда он встал, я поняла, что он намного пьянее, чем мне показалось сначала. Похоже, что он пил всю ночь.
— Фужер, миленький, ты что, развязал?! — ужаснулась я, сбросив его на стул у двери.
— Да я в порядке, — лепетал он, отворачиваясь, чтобы не дышать на меня.
— Понятно. — Я открыла сейф, бросила туда смятую дактилокарту, вытащила из стола бланк протокола получения образцов для сравнительного исследования. — На, садись пиши. Иди, иди сюда.
Кужеров с трудом поднялся и сел на мое место к столу. Я вложила в его могучую лапищу шариковую ручку, но заставить писать не смогла. Он некоторое время сидел, уставясь в протокол, потом бросил ручку, поднес мне прямо к носу свою волосатую руку с тремором и сказал: